Последний урок перед каникулами обычно считался самым трудным во всем полугодии.
В этот день Ева Балог поменяла свои уроки местами: классный час она сделала последним уроком, а венгерский язык — первым; во время этого урока она раздала последнюю контрольную по грамматике и объявила выставленные за нее оценки. С утра восьмиклассницы еще были внимательны, к тому же оценки за контрольную интересовали всех. Зато на последнем уроке уже чувствовались усталость и известное напряжение, и девочки как зачарованные следили за медленно двигающейся стрелкой часов, прикидывая, сколько осталось еще минут до того счастливого мгновения, когда они гурьбой высыплют на школьный двор, ликуя, что с завтрашнего дня целых три недели им можно будет не учить уроков, не решать задач.
«Правильно, что я решила провести классный час в конце занятий», — подумала Ева Балог, а вслух сказала:
— Мы обсудим план экскурсий и коллективных мероприятий класса. Это уже, собственно, не учебные дела. Разговор пойдет о приятных вещах, как например: посещение музея, игра в снежки, совместный выход на каток, просмотр кинофильмов, новогодний вечер…
Сейчас Ютка Микеш писала на доске под ее диктовку, а девочки списывали в тетради. Тем временем Ева Балог листала классный журнал. В нем было страшно много разделов и граф, и все время нужно было следить за тем, чтобы какая-нибудь графа не осталась незаполненной. В конце каждой недели классные журналы просматривал сам директор школы.
Балог закрыла журнал и оглядела склоненные над тетрадями головы. «Интересно, станет ли кто-нибудь из них преподавательницей?» — подумала она. Взгляд ее невольно остановился на отливающей золотом белокурой головке Боришки Иллеш. «Ну, Бори-то наверняка не будет. Вот Ютка вполне бы могла стать учительницей; из нее получилась бы прекрасная воспитательница — терпеливая, выдержанная. Она очень рассудительна. Разговариваешь с Юткой, и тебе все время кажется, что перед тобой взрослый человек…»
Мел неприятно скрипнул. Ютка тут же извинилась, хотя она была совершенно не виновата в этом — просто мел плохой… Девочки списывали с доски, а Ева Балог снова стала листать журнал, нет-нет да поглядывая на своих учениц. «Прилежно пишут, — думала она, — а у самих все мысли уже о каникулах, о завтрашнем предрождественском вечере, о подарках. Словом, каждая — о своем…»
«Видела? — спрашивала у Ютки Боришка одними глазами. — Успела заметить?» «Успела, — ответила Ютка взглядом. — Конечно, видела. Я сразу заметила. В этот момент я как раз сломала мел и глянула в окно». Ютка отвернулась к доске.
«Двадцать восьмого числа — оборудование биологического кабинета…» — диктовала Ютка и одновременно писала это же быстро, красиво, как и вообще все, что она делала.
…спиной обращенной к окну, Ютка словно ощущала то, что происходит там, внизу, на улице…
Однако спиной, обращенной к окну, каждой порой своего тела она словно ощущала то, что происходит там, внизу, на улице, перед домом Боришки. Вот Рудольф расплачивается за такси, сейчас возьмет чемоданы и понесет их в дом. То, о чем столько говорила Боришка, к чему готовилась, наконец свершилось! «А вот со мною никогда ничего не случается, — с удивлением думала Ютка. — Как странно: у меня никогда не происходит ничего значительного, и все дни похожи один на другой…»
Ученицы, переписывавшие с доски программу каникулярных мероприятий и гадавшие про себя, какое из них стоит посетить, вдруг, как по команде, уставились в окно.
«Наконец-то пошел снег, — подумала Ева Балог, заметив возбуждение среди учениц. — Зима. Долгожданные каникулы. В это время они все такие…»
А Тибор Шош, будто почувствовав, что оказался в центре всеобщего внимания, поднял глаза на окна школы, потом взглянул на небо и подумал: «Почему же небо родины ни с чем не сравнимо? Почему жизнь устроена так, что хотя разъезжать по свету и очень интересно и приятно, но жить по-настоящему можно только на родине? Даже вода дома имеет какой-то свой, родной вкус, и облака вроде бы тоже свои, домашние. Наступает рождество — праздник семьи, домашнего очага…» К вечеру он уже будет у Марии. Он даже не дал ей телеграмму, а заявится, будто пришел из соседней деревни. Мария уже кончит работу в библиотеке и будет, конечно, дома. Вот уж удивится-то, увидя его переступающим порог!..
«Как прекрасна жизнь!» — подумал инженер и мысленно представил себе свою новую квартиру, в которой они будут жить с Марией… Потом вспомнил мост, построенный им в далекой стране; это первый настоящий мост, возведенный им через широкую, бурную реку. Его строительство потребовало сложного инженерного решения. Поэтому он, наверное, до конца жизни будет вспоминать этот мост…
«Я счастлив!» — мысленно заключил инженер, подхватил чемодан и поспешил в дом.
«…обсуждение просмотренного кинофильма», — громко прочла Ютка фразу, написанную ею на доске.
Снег пошел.
Ева Балог вздохнула. Снег — это нечто эфемерное и прекрасное — стал словно осязаемым и весомым, тяжелым, как железо; он приковал к себе внимание всего класса, отняв у нее эти последние минуты урока.
— Не желает ли кто-нибудь сменить Ютку? — спросила Ева Балог.
Подняла руку Элек.
«Пусть пишет, — подумала Бори. — Мне же сейчас не до этого…»
Отец и не подозревал, какой сюрприз она им преподнесет на праздник. Никто не спрашивал у нее, что она собирается делать с заработанными за лето деньгами. Мать только заглянула мельком в сберкнижку, на которую Бори положила деньги, и, очевидно, решила, что дочь купит на них рождественские подарки для всех. Разумеется, Боришка сделает и это, но прежде всего она позаботится о себе самой. Купит платье, которое вот уже две недели красуется в витрине магазина на углу улицы Беньямина Эперьеша и Стружечной площади; она каждый день, проходя мимо магазина, любуется этим прелестным платьем. Рудольф приехал — значит, в рождественский вечер она должна быть в обнове.
Элек писала на доске. Для нее возвращение Рудольфа тоже было занятной новостью: как-никак, а это богатая тема для разговоров. Можно даже загадать: удастся ли Боришке влюбить в себя инженера или нет. А вообще-то здорово было бы, если бы удалось, а то в школе давно не было настоящей сенсации. Элек не возражала бы, если бы в один прекрасный день Иллеш действительно стала невестой, — вот это было бы событие так событие: твоя одноклассница и уже обручена!.. «Игра в снежки с третьим классом на горе Свободы…» Ну конечно, это же их подопечные ребята, их октябрята. Сражаться в снежки — великолепное занятие! Все визжат, кричат от удовольствия. Даже преподаватели и те входят в раж: смелей, вперед, ур-ра!.. Вообще каникулы обещают быть отличными.
Ютка, вернувшаяся на свое место, принялась лихорадочно списывать с доски, стремясь нагнать остальных (поскольку в ее тетрадке, разумеется, отсутствовало то, что она сама писала на доске). Кучеш не записывала ничего. Она рисовала свадьбу Боришки. Картинка получилась замечательная: Бори и Рудольф стоят в зале Дворца бракосочетаний, Иллеш — в подвенечном платье до полу, Рудольф — в черном костюме, с хризантемой в петлице.
Боришка не смотрела ни на доску, ни в тетрадку Кучеш.
Дома ей придется, к сожалению, что-то объяснять, прежде чем она заявится с купленным платьем. Думать об этом было не очень приятно, поэтому Бори откладывала свою покупку на последний момент. Во всяком случае, гладко это не пройдет. Отец и мать, как это ни странно, совершенно не хотят ее понимать. Ей до сих пор горько вспомнить то майское утро, когда отмечали ее день рождения… Правда, денег у нее сейчас нет, но через час-другой она уже их получит. Сильвия обещала, когда Бори снимала для нее с книжки последнюю сотню, что сразу же, как только понадобятся деньги на покупку платья и туфель, она вернет ей всю сумму. Она говорит, что дела у них сейчас поправились, мать стала больше зарабатывать, так что деньги у нее есть, но она нарочно не хочет их пока возвращать Боришке, зная ее легкомыслие, чтобы та не растратила преждевременно. Какая Сильвия рассудительная!.. Эх, только бы не пришлось обо всем рассказывать папе! В общем, ей предстоит сегодня нелегкий разговор. Хорошо, если бы можно было папе крикнуть отсюда, из окна, когда он будет проезжать мимо на своем троллейбусе. Но что сказала бы на это учительница? Услышать отец бы услышал, но подумать и дать ответ он не успел бы…
«Интересно, когда приедут Цила и Миши, сегодня или завтра?» Боришка любила старшую сестру, считала ее для себя примером. Она и замуж хотела выйти так же, как Цила. Правда, сестра вышла замуж, уже окончив с отличием Народно-хозяйственный техникум и получив назначение в управление мишкольцевского Металлургического комбината имени Ленина. В отличие от Боришки, она как-то не очень интересовалась платьями и мальчиками, но зато в первый же свой отпуск уже приехала с Миши. Отец сидел на кухне, когда они заявились. Цила взяла маленькую табуретку, села на нее рядом с отцом и положила голову ему на колени, как делала это в детстве. Лицо Цилы было озарено каким-то новым, необычным сиянием.
Мать пригласила Миши в комнату, а Цила шепотом призналась отцу, что привезла Миши, чтобы показать родителям. «Посмотри на него, папа, — шептала она, — ты ведь куда умнее и опытнее, чем я. Присмотрись к нему и скажи, не ошибаюсь ли я в нем. Мне бы не хотелось в нем разочароваться. Я хотела бы жить с ним так же хорошо, как вы с мамой…» Рука отца, ласково гладившая Цилу по волосам, вдруг остановилась. Ишь ты, чего дочка захотела: ведь ей выходить замуж за Миши и жить с ним, а не ему. А что, если Миши не завоюет сразу их симпатии?.. И все-таки отец с матерью инстинктивно почувствовали, что Миши будет хорошим мужем. Хотя ни о чем особенном они с ним не говорили, больше на общие темы: какой, мол, замечательный город Мишкольц и как красиво наблюдать за тем, как над его домнами клубится разноцветный дым. Отцу было интересно узнать, чем занимается бухгалтер в заводоуправлении, а Миши — послушать о трудной и ответственной работе водителя троллейбуса. Они как-то быстро поняли друг друга. Вечером отец сказал, чтобы Цила накрыла на стол парадную белую скатерть; всем стало ясно, что в семье праздник: обручение Цилы и Миши.
«Посещение районных яслей», — писала на доске Элек.
Бори выглянула в окно и посмотрела на свой дом, на мемориальную доску, на которой уютно примостились два маленьких воробышка. Лицо Бори было сейчас как раз на одном уровне с запыленной головой Беньямина Эперьеша. Внизу по улице промчался троллейбус; как знать, может, за рулем сидел отец — она не заметила, но, наверное, он, потому что мама, стоявшая в воротах дома с метлой, помахала удаляющейся машине рукой и несколько мгновений глядела ей вслед… В окне инженера дрогнула занавеска. Перед мысленным взором Боришки проплыла вся ее жизнь — родители, Рудольф, Сильвия. Она снова вспомнила о сестре. Цила, конечно, ахнет, увидев на ней новое платье и узнав, какие перед ней стоят проблемы. Она, разумеется, все расскажет сестре, от нее она не станет скрывать своих чувств и своих планов. Она бы давно уже написала ей, если бы это можно было доверить бумаге. Но об этом можно только рассказать шепотом, на ушко.
А снег все идет и идет. Начался настоящий снегопад. «О чем сейчас думают девочки?» — задавала себе вопрос Ева Балог. Иллеш уставилась на мемориальную доску Беньямина Эперьеша… Ютка быстро списывает с доски, а сама, наверное, прикидывает, когда приедет фургон с дровами, купленными ею для бабушки. Запасы дров уже на исходе, и как удачно, что она заработала деньги и смогла купить дрова; теперь наконец-то у них дома будет тепло, и бабушка сразу повеселеет. Жаль только, что не удалось добиться, чтобы дрова доставили в канун рождества, да ничего — главное, что бабушка узнает, что это подарок ей от внучки. Интересно, а каким будет рождественский вечер у Варьяшей? Наверняка они его вообще отмечать не будут. Бабушка пригласила бы их, если бы Ютка попросила ее об этом, но только она не станет просить. Варьяш даже не здоровается с нею, а при встрече отворачивается. Разумеется, он не стал держать переэкзаменовку. Ясно, все по той же причине. А когда из района пришла Чисар, старый Варьяш был с нею просто груб…
— Мне хотелось бы, — сказала Ева Балог, — чтобы вы, девочки, и в каникулы не забывали читать… — Она посмотрела на часы: до звонка теперь уже осталось только две минуты. Переписывание программы каникул как раз закончено. Учительница посадила Элек на место. — Например, Йокаи. Вам для уроков истории, особенно когда вы будете проходить эпоху реформации, очень пригодятся его романы «Венгерский набоб» и «Золтан Карпати». Если вам удастся получить их в библиотеке, сделайте выписки в свои тетрадки…
Ева Балог на секунду задумалась, вспомнив, каким событием в свое время было для нее чтение этих романов Йокаи!
— Персонажи этих книг, характерные для венгерской реформации, позволят вам лучше уяснить себе сущность этого исторического периода начала девятнадцатого века. Золтан Карпати, Рудольф Сентирмаи…
Кто-то прыснул в классе. Кучеш не смогла удержаться от смеха.
Учительница озадаченно замолчала, не понимая, какую она допустила ошибку. Она посмотрела на девочек. Иллеш сидела красная как рак. Николлет Ковач беззвучно смеялась. Тимар и Шуран, сдерживая смех, уставились в одну точку, словно изучая что-то на крышке парты. Даже на лице Ютки Микеш появилось какое-то непонятное лукавое выражение. Фалуш, чтобы скрыть смех, громко сморкалась в носовой платок. Элек прерывисто дышала, готовая вот-вот расхохотаться. У Козмы необычно блестели глаза.
Что случилось с ее ученицами?
— Рудольф… — пропел тоненький голосок Николлет Ковач. — Иллеш уже читала о Рудольфе Сентирмаи.
— Я организую чтение этих книг, — тихо, но твердо проговорила Ютка Микеш.
И Ева Балог поняла, что эти слова адресовались классу и должны были означать: «Да перестаньте же! Как вам не стыдно?!»
— Иллеш… — отозвалась Николлет, — пусть лучше Иллеш организует.
«Что такого я сказала?» — ломала голову учительница. Восьмиклассницы изнемогали от распиравшего их, но через силу сдерживаемого смеха. Балог не хотела их строго призвать к порядку, зная, что в последние минуты перед каникулами у детей всегда словно кружится голова. Впрочем, в этом уже и не было необходимости, так как прозвучал спасительный звонок. Он звенел громко и, пожалуй, даже резко; даже обидно было, как обрадовались ему все… Кучеш обняла Боришку Иллеш, горячо поцеловала ее и громко провозгласила:
— Каникулы!