Шандор Киш первым получил известие о приезде в Вену Йожефа Кеваго. Австрийская народная партия смотрела на «революционного» генерального секретаря партии мелких сельских хозяев как на представителя братской партии и соответственно приняла его.

Мне было поручено поддерживать Кеваго, который колебался и потому готов был склониться туда, где больше дадут. Это мое ехидное замечание позднее полностью подтвердилось, так как Кеваго очень быстро променял своих бедных друзей на богатых.

Кеваго рассматривал свои шансы прежде всего с точки зрения укрепления собственного положения. Он почти мгновенно образовал эмигрантскую организацию революционной партии мелких сельских хозяев. Этим самым он, собственно, как бы санкционировал себя на пост генерального секретаря вместе с исполнительным комитетом, секретарем которого был избран я, что было для меня делом и важным, и полезным.

В качестве секретаря я и был приглашен на торжественный обед, который руководство народной партии давало в честь руководителя партии мелких сельских хозяев. Мне снова выпала возможность встретиться с генеральным секретарем народной партии Альфредом Малетой, Йожефом Лентшелем (председателем земельного собрания Бургенланда), Гюнтером Голлером (членом партийного руководства), Францем Штроблем (депутатом парламента) и многими другими моими знакомыми.

— Я должен признать, господин депутат, что все мы поверили в вас с самой первой минуты, — вежливо приветствовал меня Малета.

— Благодарю вас, господин Малета. Ваша моральная поддержка во многом помогла мне.

Обо всей этой словесной игре не стоило бы и упоминать, если бы она не характеризовала укрепления моего положения. Со временем все функционеры партии мелких сельских хозяев стали считать своей обязанностью докладывать мне о более или менее важных делах в консультироваться со мной.

А случаев для этого предоставлялось много. В Венгрии в то время возникала масса всевозможных союзов, организаций, обществ, партий. Мне было очень трудно и обременительно держать их в поле зрения. Я не мог предвидеть, что из них получится в будущем, ведь часто бывало так, что безобидная на вид организация со временем превращалась в пороховой погреб. Приведу лишь один из многих примеров.

— Ты не знаешь Дани Киша? — спросил меня однажды Иштван Б. Рац.

— Никогда не слышал о нем.

— Он был моим хорошим другом в лагере для интернированных. Этот человек очень умен и к тому же со связями.

— Если он и на самом деле таков, то сожалею, что прежде не встречался с ним.

— Это дело можно поправить!

— Скажи сразу, что тебе от меня нужно?

— Может, лучше я расскажу? — вмешался в наш разговор Пал Йонаш, а затем продолжал: — Дани решил образовать «Всемирный союз политических изгнанников». Великолепная мысль и широкомасштабная. Он полагает, что в этой организации можно было бы собрать всех заключенных, которых коммунисты бросили в тюрьмы. Союз этот создал бы «Всемирный банк» для изгнанных, в задачи которого входила бы помощь как выехавшим за границу, так и оставшимся на родине. У них уже есть свой еженедельник.

— Свой еженедельник? Как это следует понимать? Союза еще нет, а еженедельник уже есть?

Йонаш пришел в небольшое замешательство, а затем признался, что союз этот, по сути дела, уже действует.

— Мы потому и сказали тебе об этом, чтобы пригласить тебя на выборное собрание руководства союза.

— Дорогой Палика, ты говоришь об этом, как о чем-то решенном. А как же быть с партийной дисциплиной?

— Йошка Кеваго согласен с нами, — обрадованно сказал Йонаш. — Он уже подписал декрет об образовании.

До этих слов я не очень-то внимательно прислушивался к его словам, но тут сразу же насторожился.

— Подписал декрет? Без решения руководства?..

Йонаш и Рац так посмотрели на меня, будто я с луны свалился.

— А чего ты умничаешь? — воскликнул Йонаш. — Речь идет о частном венгерском деле. Сейчас Дани повез документ на подпись к Кетли.

Я чуть было не вскочил:

— К Кетли? Когда?! — Часы показывали без четверти четыре. Я замолчал и прикинул в уме, что если он поехал к Кетли на трамвае, а потом еще на автобусе, то только-только сумел добраться до ее дома. Но ведь он мог поехать и на машине.

Сознаюсь честно, не очень-то уютно я почувствовал себя. И только пришедшая мне в голову новая мысль несколько успокоила меня.

Даниель не мог знать адреса Анны Кетли, который социал-демократы хранили в строгой тайне. Я схватил телефонную трубку и, не обращая внимания на Йонаша, позвонил в гостиницу Оливеру Беньямину.

— Ты знаком с Даниелем Кишем? — спросил я у него.

— Он сейчас как раз у меня сидит.

— И знаешь, зачем он приехал?

— Теперь уже знаю.

— Оливер, мне что-то в этом деле не нравится. Уж больно быстро и гладко все сделано. В условиях эмиграции так не принято поступать. К тому же за нашей с тобой спиной.

— Тут я с тобой согласен, — как всегда коротко заметил Оливер.

— Я предлагаю ничего не подписывать, пока мы внимательно не изучим обстановку.

Оливер засмеялся, но не по-доброму, а скорее со злостью:

— Разумеется, мы не станем впрягаться в это дело так быстро, как, скажем, Кеваго?!

— Значит, ты уже все знаешь?

— Разумеется. Господин Киш с этого и начал свой разговор со мной. Это была приманка.

После этого телефонного разговора я немного успокоился, зато Рац набросился на меня с упреками.

— На такое ты не имел права! — нервно заявил мне он.

— Будет лучше, если ты помолчишь. Вы и Йошку Кеваго хотели обмануть, — парировал я его удар.

Пал Йонаш был спокойнее.

— По-моему, ты слишком опрометчив. Согласись, что вряд ли так просто сейчас найти такого дурака, который без всякого контроля предложил бы Дани миллион долларов…

— Я не ослышался?..

— Нисколько! Миллион долларов, — повторил он. — Если хочешь, можешь убедиться сам.

Еще бы мне не хотелось! Каким же я был бы разведчиком, если бы меня не интересовало, кто и с какой целью вдруг отваливает такую сумму. Спустя четверть часа я уже находился в фешенебельном отеле «Бристоль» и сидел в люксе за одним столом с бароном Дьердем Ульманом, сыном тогдашнего всемогущего директора — распорядителя кредитного банка.

— Дорогой Дюрика, — запросто обратился к нему Йонаш, — будь добр, убеди ты этого упрямца.

— Речь идет о Дани? — сразу понял Ульман-младший.

— Да, о нем. Ему дают миллион долларов, — заметил я.

— Хотел бы я знать, почему это тебя так заинтересовало? — спросил меня Ульман, запросто переходя со мной на «ты».

— Я мог бы назвать несколько причин: во-первых, как секретарю организационного комитета ПМСХ мне следует знать, во что втягивают нашу партию; во-вторых, как члену организационного комитета «Венгерского революционного совета» мне положено об этом знать, и в-третьих, в эмиграции не принято сорить направо и налево деньгами, тем более такой крупной суммой.

— Итак, причины мы выяснили. А что же именно тебя интересует?

С сыном банкира можно было говорить, так как он быстро соображал. Правда, одновременно он не терял и осторожности.

— Этот миллион они получают для оказания помощи?

Не задумываясь, откровенно и вместе с тем дипломатично он ответил:

— И для этого тоже, разумеется.

Других вопросов я не задал, сделав вид, что вполне удовлетворен полученным ответом.

Я узнал то, что меня интересовало. Ульман не отрицал, что эта миллионная подачка помимо помощи будет использована и для других целей.

Вскоре мои опасения оправдались. Кроме барона Ульмана для оказания помощи, подобной той, какая оказывалась Даниелю Кишу, в Вену приехали Янош Маутнер и Кристоф Каллаи. Первый был сыном богатейшего торговца семенами, второй — сыном Миклоша Каллаи, бывшего премьер-министра при Хорти.

Выяснив все это, я принял приглашение Иштвана Б. Раца и Золтана Бенке присутствовать на их выборном собрании. Стоило мне переступить порог отеля «Кайзерхоф», как на меня нахлынули воспоминания недавнего прошлого. Недели две назад в этом отеле находилась штаб-квартира генерала Зако, у входа в которую стояли вооруженные террористы из карательного отряда. Случайно ли, что Киш и его сторонники собирались провести свое выборное собрание именно здесь?..

Я слушал докладчика и размышлял об истинных целях этой помощи, которая предоставлялась отнюдь не с благими намерениями. Мое логическое заключение было таким: отсюда будут направляться, а точнее говоря, финансироваться хорошо замаскированные акции, нацеленные на подрыв Венгерской Народной Республики.

Мысленно я начал искать и нашел-таки пункты, по которым можно было нанести удар. Когда казалось, что все идет как по маслу, я встал и попросил дать мне слово.

— Я хотел бы сделать два замечания и одно заявление, — сказал я.

— Слушаем, слушаем…

Собравшиеся были настолько уверены в себе, что даже не могли представить, что я могу выступить против.

— Я очень внимательно выслушал всех выступавших, особенно нашего боевого друга Даниеля Киша. И понял, что «Всемирный союз политических изгнанников» как бы уравнивает бывших военных преступников с бывшими участниками антигитлеровского движения.

— Ведь все они сидели в тюрьмах у коммунистов! — выкрикнул кто-то.

— Мне предоставили слово и я попросил бы не перебивать меня! — решительно заявил я, чтобы отбить всякую охоту у кого бы то ни было мешать мне говорить дальше. Дождавшись, пока станет тихо, я продолжал: — Я со своей стороны не стану связывать собственную судьбу с судьбой гитлеровских приспешников. Это было бы предательством по отношению к Байчи-Жилинскому и его коллегам, ставшим жертвами фашизма. Кроме того, скажу, что здесь, в этих стенах, стараются создать такую политическую организацию, которая, по сути дела, является конкурентом «Венгерского революционного совета». Ясно и понятно, в чьих интересах это делается. Поэтому я как секретарь исполнительного комитета революционной партии мелких сельских хозяев аннулирую все подписи членов нашей партии. В такой форме мы не станем помогать «Всемирному союзу политических изгнанников».

Как только я замолчал, в зале воцарилась такая тишина, что было слышно жужжание мухи. А спустя несколько секунд разразилась самая настоящая буря. Только благодаря верным людям да группировавшимся вокруг меня членам ПМСХ мне удалось выйти из отеля живым.

— Это ты здорово сделал! — похвалил меня Бенке.

— Я считаю, что Миклош абсолютно прав. Мы не сядем за один стол с фашистами! — решительно встал на мою сторону Дьердь Эгри, когда мы, не прекращая спорить, шли по улице.

— Что случилось, то и случилось, — философски заметил Янош. — Во всяком случае, план Дани расстроен… пока расстроен.

Я срочно созвал заседание членов исполнительного комитета. Инстинктивно я чувствовал, что в политике Ульмана в его соратников имеется какая-то громадная сила. А мне было необходимо как-то обезопасить себя. На бурном совещании мне удалось убедить в своей правоте Кеваго.

— Эта затея угрожает нашей политической целостности, — высказал я свое мнение. — Выступать с общей платформой с нилашистами и военными преступниками — значит совершать такую ошибку, которую мы вряд ли когда-нибудь сумеем объяснить нашим соотечественникам на родине.

Кеваго даже покраснел от возбуждения. Я думал, что он сердится на меня, так как он вообще терпеть не мог никакой критики. Но этого не произошло. Он ругал Иштвана Б. Раца и его друзей.

— Это вы втянули меня в такое свинство! — выкрикнул он. — Чтобы я еще когда-нибудь поверил вам! — Тут он повернулся ко мне и сказал: — Спасибо тебе. Действия твои были правильными и целиком отвечают интересам нашей партии.

Я подумал, что после этого мне станет легче, хотя бы настолько, чтобы я мог целиком заняться подготовкой к конференции в Страсбурге, зная, что именно там и будет дан самый решительный бой.

Но я ошибся.

Через несколько дней после инцидента с Даниелем мне позвонил Кеваго.

— У тебя есть время? — спросил он.

— Для тебя всегда найдется, — ответил я.

— Тогда зайди за мной. Когда ты выйдешь?

— Минут через десять.

Когда мы встретились, Кеваго выглядел каким-то чужим и злым. Худое лицо его обезобразила гримаса боли.

— Плохие новости? — спросил я, поздоровавшись.

Он вроде бы немного отошел, в уголках рта даже появилась слабая улыбка.

— Проводи меня, а по дороге я тебе все расскажу.

Мы шли рядом по Тиволигассе, обдуваемые холодным ветром с вершины Шнееберга.

До угла мы дошли, не сказав ни слова. Он молчал, и я не хотел нарушать тишины.

— Ты знаешь Потоцки? — наконец спросил он.

— Еще бы мне не знать этого интригана!

Кеваго кивнул и заметил, что характеристика моя верна. Затем он сообщил, что в кафе неподалеку нас ждут три человека: генерал Бела Кирай — командующий национальной гвардией, Дьердь Хелтаи — секретарь Имре Надя по иностранным делам, и Потоцки.

После этого снова наступила пауза. Я шел и думал: «Что же это за сборище?..» О Кирае я много слышал, и не только как о военном главаре контрреволюции, но и как о достойном ученике полковника Деметера. Мне было известно и то, что при Хорти он женился на дочке Гембеши, а после освобождения страны развелся с ней. Это был отъявленный карьерист. С Хелтаи я до этого никогда не встречался, а уж с Потоцки тем более. Ничего хорошего от этой троицы я, разумеется, не ждал.

В дорогом фешенебельном кафе в эти утренние часы было очень мало посетителей.

За столом, к которому подошел Кеваго, сидели трое мужчин. Высокого роста Кирай вытянулся то ли по привычке военного, то ли чтобы принять более внушительную позу. Скорее всего последнее, так как всем своим поведением и выражением лица он явно подражал генералу де Голлю. Хелтаи казался его противоположностью. Скромный по натуре, он как бы вдавился в обитую кожей стенку кафе. Когда начался разговор, я сразу же понял, что разделяет этих двух мужчин.

— Мы ждали тебя одного, — сказал генерал, обращаясь к Кеваго.

— Миклош Сабо — член нашего партийного руководства и полномочен вести переговоры.

— К тому же он инициатор встречи в Страсбурге, — заметил Потоцки.

На это замечание Кирай пробормотал:

— Вместо того чтобы говорить пустые речи, нужно было вовремя браться за оружие!

Я не знал, оставить ли мне это едкое замечание без ответа, или раз и навсегда пресечь подобные попытки. Какую именно цель я преследовал, сказать не могу, но на удар я решился.

— Насколько мне известно, вы торчали здесь, в Вене, чувствуя себя в полной безопасности, когда ваши солдаты гибли в Будайских горах!

Генерал покраснел как рак. Я подумал, что он сейчас вскочит и опрокинет на меня столик или же его хватит удар.

— Давайте не будем цапаться. Всех нас здесь свело одно очень важное дело, — примирительным тоном проговорил Потоцки.

Кеваго чувствовал себя оскорбленным, видя, как грубо нападают на его друга и соратника, которого он привел с собой.

— Я все вопросы буду обсуждать вместе с Миклошем или же вообще уйду отсюда! — решительно заявил он.

Я с любопытством наблюдал, как смелеет Кеваго и сникает Кирай. На лице Потоцки я заметил тень растерянности, и только один Хелтаи казался совершенно спокойным.

— Вернемся к сути дела, — пробормотал Кирай. — Кальман нам сейчас все изложит.

Потоцки отпил глоток вина из бокала, а затем начал говорить:

— Все мы знаем, что Организация Объединенных Наций отказала в доверии сторонникам Кадара, задержав мандат на сессию представителю Венгрии. Большинство членов ООН считает законным главой государства Имре Надя. На Западе, то есть в свободных странах, живут четыре члена его кабинета… — Внезапно замолчав, он пристально посмотрел на Кеваго и продолжал: — …Бургомистра Будапешта мы рассматривали как члена правительства…

«Ловкий трюк!» — подумал я, зная, что Кеваго тщеславен, и стал слушать еще внимательнее.

— Короче говоря, господина генерала Кирая мы можем рассматривать как военного министра, господина Хелтаи как секретаря по иностранным делам, Анну Кетли как государственного министра. Я предлагаю создать правительственный комитет, который по праву и со всеми полномочиями при поддержке военных будет представлять правительство Имре Надя.

— План интересный, — закивал Кеваго, — но только в том случае, если его признает большинство.

— Это мы уже обсуждали в Америке, — почти торжественно заявил Кирай.

— Кто обсуждал? — спросил я.

Кирай смерил меня взглядом, а потом ответил:

— Те, кому предоставили для этого возможность. Я лично был там.

— Прошу прощения, но, если я правильно понял, в своем выступлении Кальман только что предложил Йожефу Кеваго сотрудничество.

— Всем предложил, — поправил Хелтаи, и это было первое замечание, которое он сделал.

— Я считаю неверным, что все это мы обсуждаем в условиях чрезмерной секретности.

К моему удивлению, тут Кеваго меня не поддержал.

— Бывают ситуации, когда секретность не только оправданна, но и необходима.

Замечание Кеваго как бы воодушевило Потоцки.

— Разумеется, об этом мы думали, — подтвердил он. — Поскольку организация правительственного комитета становится реальностью, на определенном уровне нужно предпринять необходимые меры безопасности.

— Итак, какие-то неизвестные лица пришли к решению, что правительство будет представлено четырьмя лицами, не имеющими для этого никакого основания? — спросил Потоцки.

Их план был мне хорошо понятен, и заключался он в том, чтобы вытеснить правительство Яноша Кадара из ООН, скомпрометировать его и изолировать. Ситуация казалась безнадежной, что бы я ни сделал. И все-таки я должен был сделать все, что в моих силах. И опять мне пришлось идти на большой риск, но уж слишком велика была ставка. Я начал упорствовать еще больше.

— Пойми же ты наконец, что эти четыре лица, как ты выразился, и являются настоящим правительством, а основание для этого у них есть — это их растоптанная родина!

— Но ведь и в свободном мире существуют организации, способствующие революции: партии, кружок имени Петефи, «Венгерский совет революционной интеллигенции» и многие другие. Решать их судьбу без их участия нельзя. Каждая организация представляет определенный слой населения. Большинство из них сами принимали участие в боях. И все они хорошо знают, чего именно хотят.

— Как страсбургцы, не так ли? — ехидно спросил Потоцки.

Но этим вопросом он только помог мне.

— Так оно и есть. Они уже собрали представителей революционных организаций в единый революционный совет. План, о котором говорили здесь сейчас, служит не сплочению наших сил, а их разобщению.

На сей раз я получил поддержку оттуда, откуда меньше всего ожидал ее, — господин Хелтаи высказал свое замечание:

— Друзья мои, над этими аргументами стоит подумать. Я советую не торопиться.

Потоцки сделал последнюю отчаянную попытку:

— Мы должны торопиться, иначе рискуем остаться без своего представителя в ООН!

Потоцки был заинтересован в том, чтобы ускорить время, а я — чтобы его затянуть.

— Сама важность данного вопроса не позволяет нам рубить сплеча. На днях у нас была возможность убедиться в том, что предварительное обсуждение вопроса крайне необходимо.

Кеваго сразу же сообразил, что я имел в виду историю с Даниелем Кишем, и поддержал меня:

— Предлагаю встретиться через два дня. Этого времени будет вполне достаточно.

Выйдя из кафе, я поспешил к Беньямину, но перед этим послал Вете разведать обстановку вокруг квартиры Потоцки.

— Они хотят сорвать конференцию в Страсбурге. Для нас сейчас важна любая информация, — объяснил я Вете.

Оливер Беньямин внимательно выслушал меня, хотя до этого его обо всем уже проинформировал Кетли.

— Я не понимаю, почему ты выступаешь против. Подумай, что означает для нас представительство в ООН!

— Я все обдумал. Но ты, Оливер… Подумал ли ты о том, кто хочет воспользоваться этим правом? Хелтаи кажется степенным и рассудительным человеком, но, возможно, это всего лишь тактический прием. С подобным мы уже встречались: человек перед властью, но не у власти. Знаешь, что это такое? Кеваго тщеславен и горяч и никого не потерпит над собой. А Бела Кирай…

— А этот со всеми потрохами продался американцам, — прервал меня Беньямин.

И тут у меня блеснула мысль, что, если бы я не повлиял на Беньямина своими доводами, он говорил бы совершенно иначе, как и раньше.

Мы помолчали. Я даже не помню, какие мысли теснились у меня в тот момент в голове. А хорошо было бы знать! «Могу ли я еще что-нибудь сделать? Не слишком ли сильно натянул тетиву?»

Беньямин первым нарушил молчание:

— Думаю, что ты прав… А тетушка Аннуш Кетли осталась бы одна.

Когда мы в условленное время снова встретились в том же кафе, я вел себя намного хитрее. К тому времени в моем распоряжении уже имелось достаточно сведений о Потоцки. О Беле Кирае я и до этого знал, что он с давних пор агент американской военной разведки, а после выезда в Америку, более чем вероятно, стал еще и агентом ЦРУ. Не было для меня тайной и прошлое Кеваго. И лишь об одном Дьерде Хелтаи я так ничего и не узнал, зато у меня сложилось впечатление, что этот немногословный человек очень умен.

И снова мы вдвоем с Кеваго пешком направились к месту встречи. Он выглядел плохо, сильно нервничал. Видимо, что-то угнетало его. Мы уже прошли почти полпути, когда он наконец заговорил.

— Представь себе, сегодня утром, когда я только встал с постели, зазвонил телефон. Говорил секретарь по внутренним делам. Он попросил, чтобы я немедленно принял его. Разумеется, отказать ему я не мог. И знаешь, зачем он приезжал? Он попросил меня, чтобы мы не занимались организацией правительственного представительства, по крайней мере в Австрии, что в настоящее время могло бы нанести ущерб интересам этой страны.

В тот период министерство внутренних дел возглавлял социал-демократ Хельмер. Я счел, что мой разговор с Оливером Беньямином оказал влияние и на Кеваго.

Во всяком случае, как бы там ни было на самом деле, а правительственный комитет, который представлял бы в ООН правительство Имре Надя, создан не был.