Прошло больше двух с половиной лет до 16.45 понедельника, 23 апреля 1972 года, когда двери остановившегося на втором пути поезда на станции Вича Люро, находившиеся под присмотром контролера Сатурнино Петруччи, захлопнулись перед самым носом толстой и пожилой сеньоры. Высунувшись из вагона, контролер погладил кнопку «свистка», но не стал ее нажимать. Вместо этого нажал «открыть». Все двери состава вновь с лязгом открылись, и женщина, радостная, впрыгнула с платформы в вагон и тут же плюхнулась на пустое место на лавочке.

Контролер Сатурнино Петруччи — в серой униформе, с густыми усами с проседью, с приличным животом — обрадовался тому, что позволил себе впустить толстуху и взять с нее штраф уже в поезде. Как ему могла прийти в голову такая подлость? Пришла в виде способа мщения. Но не толстухе, которой он даже не знал, а всему миру в целом. Он страстно жаждал отомстить всему свету, потому что обвинял весь свет в своем мрачном настроении, в котором он пребывал с позапрошлого вечера, точнее, с воскресенья. И своим мрачным настроением он был обязан, не более и не менее, поражению клуба «Расинг» с Авечанеды. То есть он собирался омрачить вечер бедной женщине, и все из-за футбола. Этот проклятый, этот вечный футбол.

Петруччи чувствовал себя идиотом из-за того, что результаты его команды способны так испортить ему настроение. Но чувствовать себя идиотом не означало избавиться от горечи. Почти наоборот: чувствовать себя идиотом означало еще более отвратительное настроение. Огромная боль, которая была такой же реальной, как и физическая, грязная боль, несправедливая, она была слишком большой, чтобы взгромоздиться на его широкие плечи матерого футбольного болельщика. Разве больше никогда не вернутся светлые годы его молодости, когда «Расинг» уставал от побед? Он считал себя человеком терпеливым и благодарным. Не хотел быть таким, как эти невыносимые болельщики из лож, которые требовали успеха за успехом, чтобы чувствовать себя удовлетворенными. Для него хватало и меньшего. Но даже «команда Хосе» уже становилась всего лишь воспоминанием. Сколько лет уже прошло после гола, забитого Карденас, и того чемпионата мира? Пять. Пять долгих лет. А если пройдет еще пять? А потом еще десять без звания чемпиона для «Расинг»? Боже милостивый. Ему даже думать не хотелось об этом, словно он мог навлечь еще больше неудач.

Этот понедельник начался со всех признаков поражения: заголовки газет, шутки в офисе контролеров, насмешливые взгляды пары машинистов. Это была сдержанная злоба, медленно сочившаяся, которая почти превратила толстуху в его жертву. Он посмотрел в окно двери следующего вагона. Он доезжал с этим составом до Онсе и возвращался скорым. Он вздохнул и прочистил горло. Кажется, он набрал достаточную дозу спокойствия, чтобы освободить женщину от своей бесполезной мести, но мстительное настроение еще его не покинуло. Он не хотел возвращаться домой со всей этой злобой, потому что он был хорошим отцом и хорошим мужем. Тогда он решил выместить это зло самым честным образом, преследуя «зайцев».

Быстрым жестом он вытащил из кармана машинку для пробивания билетов. «Проездные документы и билееееты…» — слегка растягивая слова, с ударением на последнем, он развернулся к немногим занятым местам в вагоне. Опытный в своем деле, одним взглядом он проверил всех мужчин, потому что вряд ли женщины были без билетов. Мужчин было человек шесть-семь, рассеянных по сиденьям, обтянутым зеленой искусственной кожей. Несколько человек сразу полезли в карманы, тогда как остальные встали и направились в следующий вагон. Не спеша контролер проколол желтоватый билет у одной молоденькой мамаши. Ему и не нужно было высматривать беглецов. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы запомнить, что один был в пальто, а другой, низкорослый и с темными волосами, в синей куртке. Поезд начал замедлять ход. Он поблагодарил старика, который показал ему свой льготный, и прошел к дверям. Единственное, что его интересовало на станции Флореста, это найти двух «зайцев», которые смылись, словно крысы. Одного он нашел сразу: тот, который был в пальто, сошел с поезда, прикинулся дурачком и облокотился на дерево. Петруччи его простил. Ему хватило того, что он сошел с его поезда. А второй? Этот мелкий в синей куртке, куда он запропастился? Петруччи почувствовал, что гнев, который он сдерживал весь день, вновь давал о себе знать. Он что, собрался его обдурить? Ему что, было мало свирепого вида опытного контролера? Он что, решил, что спасся, просто перейдя в другой вагон? Он его принимал за дурака? Отлично.

Он закрыл двери, нажал «свисток», подождал, когда поезд наберет ход, и отпустил дверь, которую придерживал ногой. Потом убрал в карман машинку для пробивания билетов, как будто предчувствовал, что лучше освободить руки. Набирая скорость, направился вперед по проходу, покачиваясь вместе с поездом. В следующем вагоне он не остановился, с одного взгляда определив, что беглеца здесь нет. Перешел в другой — там его тоже не было. Он улыбнулся. Этот придурок ушел в последний вагон. Дверь взвизгнула, когда он раскрыл ее одним толчком. А вот и он: сидит слева, с бестолковым выражением лица, смотрит в окно, словно никого не замечая. Петруччи прошел вперед, выпятив грудь и балансируя плечами. Остановился рядом и прогремел на ухо:

— Билет.

С чего вдруг этот придурок посчитал его за идиота? И с чего это он так вздрогнул с удивленным лицом? Эти поиски в кармане, в другом, этот вздох: «Ох, не могу найти», — раздосадованное и тревожное цыканье языком. Он что, думает, его не заметили, когда он дал деру из пятого вагона?

— Не могу его найти, сеньор.

«Сеньор, мать твою», — подумал Петруччи. Терпеливо выслушав, он сказал ему тоном грозного отца:

— Придется заплатить штраф, малек.

И вдруг что-то случилось. Ну на самом деле что-то случается всегда, а здесь «что-то случилось» означало, что последующее поведение одного из участников этой перебранки повлекло за собой значительные последствия в развитии той истории, которую Чапарро потом опишет в своей книге. Парень встал, выпятил грудь, нахмурил брови и выпалил в лицо кондуктору:

— Тогда спроси денег с Магочи, сраный жирдяй. Потому что у меня нет ни копейки.

Петруччи удивился, и это удивление было окрашено радостью. Этот парень послан ему небом. Прославленная Академия потерпела поражение накануне. Его знакомые рубили на дрова древо его печали в течение всего этого времени. А этот парень, неотесанный сквернослов, давал ему возможность проветрить все закоулки его души, потемневшие от горя. Он протянул руку и тяжело положил ее на плечо парня:

— Не прикидывайся дурачком. Сейчас ты сойдешь со мной во Флорес, и посмотрим, как ты будешь выкручиваться, карлик.

— В штанах твоих карлик, — выпалил парень с гневом.

Позже Петруччи сказал бы, что он застал его врасплох, но это было не совсем так. Контролер предчувствовал, ощущал, почти жаждал, чтобы тот накинулся на него. Но удар, которым его наградил этот сопляк, был таким быстрым и таким точным, что пришелся ему прямо в нос и ослепил на мгновение. Парень встряхнул руку от боли. Позже медики поставят ему диагноз «перелом кисти». Он быстро развернулся, чтобы попытаться удрать через проход, избежав столкновения с громадной тушей контролера. Но когда у него это почти получилось, он почувствовал, что грубая рука схватила его за воротник куртки и ловко швырнула спиной в стенку прохода. Потом он ощутил, как другая рука схватила его сзади за ремень и его оторвали от пола. В конце концов он увидел, что летит прямо в алюминиевую раму окна, которая врезалась ему в лоб. Он был крепышом, и хотя был оглушен, все же удержался на ногах и, освободившись от захвата контролера, развернулся к нему и занял оборонительную позицию. Наверное, если бы сеньор в серой униформе был бы полегче, или если бы в молодости он не состоял в Федерации бокса, или если бы «Расинг» победил накануне, то парню без билета удалось бы удачно выпутаться из драки. Но не получилось. Поэтому он получил грубый удар кулаком под дых, заставивший его согнуться пополам, затем прямой в челюсть, который свалил его с ног. И на десерт Петруччи подал ему сбоку в живот, отчего у парня слезы хлынули из глаз.

В этот момент поезд остановился. Гордый и счастливый, Петруччи заслужил аплодисменты немногочисленной публики, собравшейся на отрезке между Флореста и Флорес, открыл двери и почти волоком вытащил «зайца» из поезда. Дошел до офиса почти на другом конце платформы. Несколько любопытных, наблюдавших, как он тащил оглушенного парня, высунулись в открытые двери. Петруччи позвал младшего офицера, находящегося на посту, кивком поздоровался с ним и кратко рассказал о произошедшем. Офицер занялся парнем.

— Давай сделаем так, — сказал он, приковывая парня наручниками к спинке деревянного стула с вертикальными перекладинами, — я переведу его в отделение, пусть проверят, есть ли что-то на него. Скорее всего, ничего нет, но так, чтобы помотать поганца. Там он быстро научится не строить из себя дурачка, чертов засранец.

— Отлично, — ответил Петруччи, впервые ощупывая нос, который теперь и вправду начинал болеть.

— Может, покажешься врачу? — спросил полицейский. — А то выглядит паршиво.

— Да, приложил он меня крепко, выродок.

Они говорили прямо перед парнем, который сидел, уставившись в пол. Полицейский проводил его до дверей. Поезд продолжал стоять.

— И все из-за того, чтобы повыпендриваться, кусок дерьма. — Петруччи было необходимо выговориться. — Если бы просто сказал, что нет денег, попросил бы оставить, пожалуйста, я бы, может, ничего бы и не сказал, знаете ли?

— И что с него взять? Многим таким вот, как он, море по колено, сами знаете.

— Вот ведь… — заключил контролер.

Махнул рукой, закрыл двери и нажал на «свисток». Поезд еще секунду не трогался, потому что моторист отвлекся из-за столь долгого ожидания. Когда Петруччи доехал до Онсе, нос распух и продолжал кровоточить. Его отправили в железнодорожный госпиталь на рентген и на осмотр врача. «Перелом носовой перегородки, — сказал врач, принявшей его в травмпункте. — Вы не теряли сознание? — Петруччи отрицательно покачал головой, словно перелом носовой перегородки был самой обычной вещью в этом мире. — Езжайте домой. Назначаю вам четыре дня отдыха. Придите ко мне в пятницу, и там посмотрим, как пойдут дела».

Петруччи подумал, что теперь будет устраивать мордобой с «зайцами» хотя бы раз в месяц, раз это обеспечивает его такими благами. Он праздновал. На Онсе сел на поезд, пройдя мимо контроля. Нужно было сдать бумаги в конторе в Кастеляре. К тому же он уже действительно устал. Когда он прибыл со справками из больницы, некоторые сослуживцы вышли ему навстречу.

— А вот и шериф, всем посторониться, — сказал один из них, строя из себя шутника.

— Не полоскай мозги, Авалос, — оборвал его Петруччи.

— Да серьезно, мужик. Ты что, еще не знаешь?

— Что?

— Парень, которого ты скрутил… Ну тот, который полез драться с тобой…

— Ну. И что?

— Помнишь, он остался во Флорес для проверки…

— Ну и что? Только не говори, что за этим придурком что-нибудь всплыло.

— Что-нибудь?! Да на нем приказ об аресте или что-то в этом роде, и не какой-нибудь! Из столичного суда, за убийство и не знаю, что там еще…

— Так что теперь ты вроде как страж закона, вот видишь? — вмешался другой.

— Не валяй дурака, Зиммерман. С этой тупой рожей — и с приказом об аресте за убийство? Он что, из этих парней из Монтонерос или вроде того? Я пошел домой. Сил моих больше нет.

Его ненавязчиво поприветствовало несколько человек. Пока шел до остановки 644-го, Петруччи подумал о том, что в конце концов день закончился не так уж и плохо. Он выплеснул зло на этого придурка, получил четыре дня отдыха, которые как раз нужны, чтобы закончить стяжку на полу в задней комнате. Нос слегка побаливал: как сказал врач, ему дали несколько обезболивающих, которые подходят разве что лошадям. Да и «Расинг» рано или поздно опять станет чемпионом. Сколько до этого осталось?

Он сел в автобус. В кармане нащупал бумажку, которую ему дал Авалос. «Имя того парня», — сказал он тогда ему. В тот момент он не обратил внимания, а сейчас стало любопытно. Он развернул листок: «Исидоро Антонио Гомес». Петруччи смял бумагу в комок и позволил ей упасть на замусоренный пол автобуса. Потом устроился поудобнее подремать несколько минут, осторожно, чтобы не уткнуться носом в стекло, а то звезды из глаз посыплются или кровь опять пойдет.