Его слова меня прямо-таки оглушили, и я, не читая, оставил бумагу, которую он мне протягивал, на своем столе.

— Что? — Это было все, что я смог выдохнуть.

Сандоваль подошел к окну и раскрыл его резким толчком. Холодный вечерний воздух ворвался в кабинет. Он локтями оперся о подоконник и произнес сквозь зубы голосом, от которого веяло бесконечной тоской:

— Ну… твою мать, этого выродка…

Первое, что я сделал, позвонил Баесу, с той отчаянной поспешностью и тупой злобой, как будто человек, которому ты доверяешь и у которого хочешь попросить объяснений, в чем-то виноват.

— Я проверю. Сейчас перезвоню, — сказал он и повесил трубку.

Через пятнадцать минут он перезвонил:

— Это действительно так, Чапарро. Его выпустили вчера вечером, под амнистию для политических заключенных.

— Это с каких это пор этот сукин сын — политический заключенный?

— Без понятия. Не горячитесь так. Дайте мне пару дней, я все разузнаю как следует и перезвоню вам.

— Вы правы. — Я постарался успокоиться. — Извините. Просто у меня в голове не умещается, как они могли выпустить этого подонка, и это при том, чего стоило поймать его.

— Не извиняйтесь. Меня тоже это бесит. Но это не единственный случай, не думайте. Мне уже двое позвонили по похожим случаям. Я думаю, лучше мы встретимся в каком-нибудь кафе. Ну, чтобы не болтать по телефону.

— Согласен. И спасибо, Баес.

— До скорого.

Мы повесили трубки. Я вернулся к Сандовалю. Он продолжал опираться локтями о подоконник, взгляд его блуждал по улице, перебегал с одного здания на другое.

— Пабло. — Я попытался вырвать его из состояния злой апатии.

Он развернулся ко мне:

— Смотри, ведь не так много вещей бывает, которыми вправду можешь гордиться, а?

Он опять развернулся к окну. Только теперь я понял, что для него значило участие в допросе этого выродка. И эта награда, данная самому себе, только что разбилась вдребезги. Я знал, что его лицо сейчас все мокрое от слез, хотя он и стоял ко мне спиной. В этот момент боль за друга оказалась сильнее злости из-за случившегося только что с Гомесом.

— Может, пойдем поужинаем? Что скажешь? — спросил я.

— Хорошая идея! — Он не смог избежать сарказма. — Хочешь, научу тебя пить виски до отключки? Проблема в том, кто приедет на такси забирать нас обоих.

— Нет, не глупи. Может, поедем к тебе домой, поужинаем с Алехандрой и все ей расскажем?

Он посмотрел на меня с выражением ребенка, который просится в кино, а ему в ответ подсовывают конфетку. Но, наверное увидев мою растерянность, он решил все-таки согласиться.

— Согласен, — наконец ответил он.

Мы оставили бумагу на моем столе, выключили отопление и свет и закрыли все двери. Спустились вниз. Уже было поздно, и дверь со стороны Тукуман была закрыта, поэтому нам пришлось выйти на Талькауано. Перед тем как направиться к автобусной остановке, Сандоваль попросил меня подождать. Добежал до цветочного киоска и купил небольшой букет. Когда вернулся, произнес с горечью:

— Раз уж собрались вести себя хорошо, так сделаем это по полной.

Я согласился. Вскоре подошел автобус.