1

Утренний звонок вывел меня из сладкого оцепенения и заставил посмотреть на часы – около трех утра. Номер был московский, и это заставило меня сразу проснуться. Кто бы ни звонил, наверняка у него есть веские причины на столь ранний звонок. Я приклеила телефон к уху и постаралась говорить как можно разборчивее сквозь зевоту:

– Слушаю.

На другом конце провода нервно прошипели:

– Мне нужен твой муж!

Узнаю подругу.

– И тебе привет. Муж мне самой пока не надоел. Так что перезвони позже, может, появится перспектива.

Алка, оказалось, не была расположена к дружеским шуткам и повторила:

– Давай Данила!

Я пожала плечами и чуть не выронила телефон.

– Если разбужу – дам. Он после корпора-тива, так что на быструю связь не рассчитывай.

Алка молчала, и это молчание меня не на шутку встревожило. Моя подруга не из тех, кто промолчит. Я утопила телефон в подушке, чтобы не упал куда-нибудь, и стала осторожно трясти Данила за плечо. Муж, не открывая глаз, проворчал:

– Меняю здоровый сон на золотой браслет с топазами, который ты просила. Можешь купить, только дай поспать еще пару часиков…

Я продолжала настойчиво раскачивать мужа. Он открыл один глаз и хитро спросил:

– Я и вправду так привлекателен, или ты из вредности не даешь мне спать?

Я обрадовалась, что Данил обрел дар речи.

– Привлекателен. Особенно для Алки. Она тебя хочет прямо сейчас.

Данил обреченно вздохнул.

– Ну вот, как всегда. Только ты подумаешь, что неотразим, как тебя начинают использовать.

Я сунула ему трубку к уху:

– Тобой еще не начали пользоваться, а ты уже ворчишь.

Данил отмахнулся от меня и перевел внимание на Алку:

– Слушаю тебя.

На другом конце послышалось что-то вроде всхлипываний, и мы с Данилом переглянулись – я впервые за тридцать лет дружбы слышала, как моя подруга плачет.

– Данил, мне нужен пропуск в Тибет.

Данил удивился:

– Милая, на дворе Новое время. В Тибет впускают всех. Даже иностранцев и журналистов. Даже таких, как ты.

– Меня не пускают.

– Слишком хорошо знают в определенных кругах?

– Можешь не издеваться. У тебя связи, а у меня необходимость.

Данил встал с постели и побрел с моим телефоном в свой кабинет. Я тенью следовала за ним. Муж открыл компьютер и, не отрываясь от телефона, стал что-то искать.

– Ал, я всегда считал, что мои связи по сравнению с твоими – детская песочница.

Алка снова всхлипнула:

– Именно поэтому я и не могу ими воспользоваться. Если мои связи узнают, что я отправилась в Тибет, играть в песочнице будем вместе.

– Ты когда собираешься лететь?

– Могу сейчас,

– Сейчас не могу я. Пойду позвоню кому-нибудь, кто уже не спит. Пока даю жену для женской психотерапии.

Данил кисло протянул мне трубку.

– Что-то у Алки не задалось.

Я взяла трубку с серьезным намерением выяснить, что же такого произошло, раз она решилась выдернуть моего слабонервного мужа самым ранним утром из постели.

– Это любовь?

Алка перестала всхлипывать и попыталась разобраться в самой себе:

– Не уверена. Но симптомы похожи.

Я облегченно вздохнула:

– Ну, поскольку случай не первый, иммунитет имеется. Что же тебя так расстроило?

– Он перестал звонить.

– Почему Тибет?

– Последний звонок был из Тибета…

 

2

Шерстяные носки заскользили по кафельному полу столовой, и я чуть не выронила чайник. Чертыхнувшись, я протянула Данилу кружку:

– Наливай сам. Что-то я не в форме.

Данил нехотя поднялся из своего любимого кресла, подошел к чайнику на другом конце стола и медленно нацедил в кружку кипяток.

– Теперь можно думать.

Он утопился обратно в подушках своего огромного кресла вместе с чашкой чая и телефоном. На меня он не обращал никакого внимания, и женское любопытство уже задавало ему вопросы.

– Кому пишешь?

Он, не отрываясь от телефона, процедил:

– Журнал в детстве смотрела?

Я не поняла:

– Какой журнал?

– «Хочу все знать» назывался.

– Смотрела, но мало. А знать хочу. Потому что собираюсь ехать с подругой.

Данил поставил чашку на стол и телефоном почесал себе за ухом.

– Ну, в принципе, я еще молодой. Сына выращу, жену новую найду.

Я сделала вид, что обиделась.

– Это вы, мужчины, думаете, что находите. На самом деле находят вас. И если тебя никто не найдет, я не виновата.

Муж вскипел:

– Еще как виновата! Ты собираешься засунуться вместе со своей ненормальной подругой невесть куда и во что. Вряд ли кто из вас вернется в добром здравии и при памяти!

– Это еще почему? Туда ездят сотни туристов…

Данил не дал мне договорить:

– Да, и многие возвращаются. Но в тандеме «Ты плюс Алка» эта вероятность слишком мала. Придется мне ехать с вами.

Я запротестовала:

– Ты же сам говорил, что кто-то должен вырастить сына. И посадить дерево. И главное – не перепутать.

Данил сделал попытку примирения:

– Слушай, мне больше сорока пяти. Из них я почти тридцать лет искал подходящую жену. Нашел. И теперь ты предлагаешь мне начать все заново?

Я призадумалась.

– Ну, ты на всякий случай сразу после моего отъезда не ищи, может я еще вернусь.

Данил тяжело посмотрел на меня.

– Может и вернешься. И что я буду здесь без тебя делать?

Я пожала плечами.

– Ты же чем-то занимался сорок с лишним лет, может и теперь найдешь себе дело.

Муж понял, что мысль о Тибете прочно угнездилась в моей голове и теперь ее оттуда не выгнать,

– Ладно, езжайте вместе. Только я отправлю с вами помощника.

Я поперхнулась.

– Я надеюсь, ты не про своего Алексия говоришь! Он же странной ориентации!

– Вот поэтому я за вас спокоен. Вы ни на самолеты ни разу не опоздаете, ни мужского внимания не получите.

– А что получим? Он же тяжелее перчаток ничего в руках не носил! Тогда сразу отправляй с нами и грузчиков таскать его чемоданы, потому что мы с Алкой отказываемся помогать ближнему.

Данил улыбнулся. Он вспомнил, как Алексий приехал на загородный корпоратив с четырьмя чемоданами нужных вещей и пытался разместиться со всем этим в скромных размеров домике.

Я подумала, что эти переговоры хороший знак и муж уже смирился с моим предполагаемым отъездом.

– Скажи ему, чтобы кота своего не брал. Я не знаю, страдают ли коты горной болезнью, но высота там приличная. Около четырех километров, так что кот может не выдержать, а нам откачивать бедное животное будет неохота.

Данил многое прощал своему помощнику, даже то, что тот постоянно ездит к клиентам со своим котом, уж больно хорош был парень в работе. Но теперь призадумался.

– Если вы отказываетесь взять кота, он притащит его мне. И что я буду с ним делать?

Я развеселилась:

– Не переживай! Он наверняка напишет инструкцию страниц на десять, что и во сколько тебе с этим котом делать.

Данил вздохнул:

– Хорошо, что ты не любишь писать инструкции по управлению детьми.

Я поежилась. В прошлый раз, когда Данил оставался с детьми, вместо большого телевизора в гостиной я застала футбольные ворота скромных размеров и в доме пришлось делать косметический ремонт. Так что я старалась не думать, что меня ждет по возвращении.

Данил сделал еще пару звонков и строго сказал мне:

– Иди собирайся. Ты вылетаешь сегодня вечером в Пекин, а тебе еще до Москвы добираться.

– А как же Алка?

– Алка уже по дороге в аэропорт. Встретитесь в Пекинском аэропорту.

– А разрешение на Тибет?

– Тебе это не нужно. Все документы отдадут Алексию. Он будет за вами присматривать. И заодно будет отвечать за финансы этой экспедиции. Может, так удастся избежать тибетских сувениров.

– Это значит, он будет за все платить корпоративной картой? Это в Тибете-то?

– Нет, моими наличными. Я тоже не уверен, что в Тибете принимают кредитки. А платить он будет только за то, что посчитает необходимым и жизненно важным.

– Тогда мы все можем рассчитывать на пару-другую туфель. Он всегда считал туфли жизненно важными.

Муж прикинул в уме, чем рискует, потом махнул рукой:

– Шесть пар на общем фоне расходов никто не заметит.

– А он знает, что летит со мной?

Данил выбрался из своего кресла и потянулся: – Сейчас узнает…

 

3

Ранним утром в Пекинском аэропорту было пусто. Московский рейс быстро рассосался, а таможню там на моей памяти никто особо строго не проходил. Так что мы получили свои чемоданы и теперь брели в поисках Алки. Нам помахала из открытого кафе какая-то женщина в сером, и я с трудом узнала подругу, вернее то, что от нее осталось.

– Привет, Ты не Алка. Ты половина Алки.

Темные круги под глазами выдавали бессонную ночь, а может быть и не одну. Она показала мне рукой на место рядом с собой.

– Садись, Зато ты тянешь на полторы моих подруги.

Я вздохнула и уткнулась в меню на китайском.

– Это сельское хозяйство и свежая сметана с медом виноваты.

Алексий нетерпеливо стоял рядом, дожидаясь приглашения присесть:

– Дамы, если вы уже закончили оценочное взвешивание, то позвольте представиться. Меня зовут Алексий. Ударение на второй слог.

Алка в недоумении подняла на него глаза, потом перевела взгляд на меня.

– Алексий, говоришь? Ты зачем его с собой притащила? Тебя привлекают его рубашка цвета цикламена и зеленые туфли?

Алексий надулся и теперь молча стоял, стараясь всем своим видом показать нам свое неодобрение, Я была бесцеремонна, хотя парень был вовсе не виноват в том, что Данил решил отправить его с нами.

– Если хочешь, можем забыть его в Пекине вместе с его огромным чемоданом.

Алексий язвительно вмешался:

– Тогда вам не придется утруждать себя путешествием. Чтобы лететь в Лхасу, нужно разрешение с пятью красными печатями. Министерство безопасности, религии и политики, культуры и обмена…

Алка не дала ему договорить:

– Ты хочешь сказать, что они тебя туда пустят как только увидят? У тебя что попроще есть, или нам придется переодеть тебя прямо здесь, в аэропорту?

– Как это переодеть?!

Алка огляделась вокруг и показала в сторону одного из китайцев:

– Можем купить у него одежду. Или поменять на твою. Думаю, он не откажется. Будет потом всей деревне показывать еще много лет.

В глазах Алексия метнулась паника. Алка махнула рукой.

– Садись. Придумаем что-нибудь.

Потом переключилась на меня:

– Где ты взяла это сокровище?

Я рассмеялась:

– У мужа одолжила. Это наш секретарь на время поездки.

Алка все еще не понимала, что происходит. Я попыталась успокоить подругу.

– Данил не хотел меня отпускать, особенно с тобой и без присмотра. Говорит, что даже каждая из нас по отдельности притягивает цунами, а если нас объединить, то не миновать вселенских катастроф. Вот и отправил с нами нейтрализатор.

– В виде этого молодого попугая?

Мне было искренне жаль парня, но Алка была неумолима.

– Я никуда с ним не полечу.

Я согласилась.

– Не полетишь. Благодаря моему мужу без этого попугая ты вообще никуда не полетишь.

Алка совсем пала духом.

– У меня и так все рушится, а тут еще это чудо.

– Может, это к лучшему? Нам сейчас нужны чудеса. У нас рейс на Лхасу через три часа. Так что решайся.

Алка поджала губы.

– Хорошо. Берем попугая и на посадку…

 

4

Таких досмотров, как перед рейсом на Лхасу, я никогда прежде не проходила. Отряд проктологов-дактилоскопистов в китайской униформе проводил досмотр всех отъезжающих в Тибет с особой тщательностью. И если у них была хоть малейшая возможность не пускать кого бы то ни было в Лхасу, они это делали с удовольствием. Каждый, кто прошел досмотр и предоставил все необходимые для вылета документы, вызывал у них огромное неудовольствие. Они никак не могли найти инструкции, что людей в такой одежде, как у Алексия, пускать нельзя. Его странный вид выводил их из себя, но что с этим делать, они не знали.

– Вставай сюда. Давай бумаги. Давай паспорт.

Алексий при своих ста восьмидесяти сантиметрах роста и так был выше китайца в униформе, а когда тот приказал ему встать на постамент для проверки карманов и нательного белья, создал неудобства властям. Китаец недовольно запрокидывал голову, чтобы видеть выражение лица Алексия, но парень был невозмутим. К нам власти не проявили такого интереса, но проверили со всей тщательностью. Изрядно потрепанные, осмотренные во всех местах, мы вышли-таки из зоны досмотра и направились в указанный сектор. Посадку еще не объявляли, так что можно было немного перекусить и осмотреться.

По залу бродили несколько монахов в бордовых одеяниях, обритые наголо и с обнаженными руками. Среди них шел высокий худощавый мужчина, лет пятидесяти. Чуть отстав от своих собратьев, он повернулся в мою сторону и пристально на меня посмотрел. Потом что-то быстро проговорил своим сопровождающим и показал на меня рукой, Я не знала, как реагировать на это, поэтому улыбнулась и сказала «здравствуйте» по-русски. «Черный буддисту как я его мысленно окрестила, чуть кивнул мне в ответ и поспешил прочь в окружении своей стаи. Алка удивилась:

– У тебя что, есть знакомые в Лхасе?

– В Лхасе у меня нет знакомых.

– Так здороваются только с теми, кого хорошо знают, И за что-то недолюбливают.

Я пожала плечами.

– Может, он и знает меня хорошо, но я его вижу в первый раз.

Алексий, до этого молчавший, позволил себе изречь:

– Может, ему нравятся полноватые блондинки?

Мы уставились на глупого мальчика:

– Блондинки?! Монаху?!

Алексий вздохнул.

– Придется быть вашим путеводителем по Тибету, дамы. В тибетских монастырях можно приходить и уходить когда вам вздумается. Надо только известить начальство, кто ты сейчас – действующий монах или на время становишься простым горожанином. Ну, или крестьянином, как повезло родиться.

Алка на всякий случай пристально осмотрела группу монахов.

– Эти не похожи на простых. Склоняюсь к тому, что они при исполнении служебных обязанностей.

В самолете стюардесса по-китайски что-то бодро объявляла, и пассажиры одобрительно кивали. Я толкнула нашего полиглота:

– Что говорит?

– Через пару часов посадка в Чунцине. Это город дождей. Его даже японцы не смогли бомбить из-за постоянного тумана.

Алка одобрительно посмотрела на парня, потом на меня:

– Понимает по-китайски?

Алексий почувствовал себя звездой.

– Еще по-тибетски немного. Еще знаю хинди и…

Алка прервала его:

– Надеюсь, хинди не понадобится.

Мой внутренний голос зловеще прошептал, что зря она надеется, но я постаралась его унять…

 

5

Маленький аэропорт Чунцина оказался на редкость уютным. Все предметы первой дамской необходимости были под рукой, и мы с Алексием засели в кафе. Подруга осваивала аэропортовые бутики в любом состоянии. Даже когда объявили посадку, она не могла оторваться от маленькой сумочки. Она что-то прикидывала в уме, вздыхала и прикладывала сумочку то к зеркалу, то к себе:

– Ну, сменю юбку. Каблук повыше. Тогда… Очень даже ничего…

Меня порадовала ее жажда жизни. Поиски пропавшего друга не убили в ней женщину. Мы с Алексием, увидев призывные жесты стюардессы, попытались оторвать Алку от запчастей для женщин. Хорошо еще, что там не было шляп и шарфиков. Тогда бы мы улетели следующим рейсом. После очередной неудачной попытки и Алкиного обещания сейчас же закончить я вскипела:

– Послушай, подруга, вот этому мальчику в Лхасу без надобности! Мне тоже. Можешь еще час выбирать свои сумочки, мы подождем обратного рейса и все вместе полетим домой!

Алка вышла из транса и взглянула на табло. Резкий крик пронзил тишину зала ожидания:

– Посадка закончилась?!

Я быстро тащила ее к стойке:

– Успеем!

Алексий летел за нами, едва касаясь пола. Запыхавшись, мы все трое ввалились в самолет и упали на свои места. Стюардессы, стараясь не смотреть на нас неодобрительно, быстро закрывали двери и освобождали проходы от сумок. Самолет медленно вырулил на взлетную и стал набирать скорость. Мы не спали ночь, поэтому все трое быстро задремали и проснулись только от жесткой качки, какая бывает в горах при встречном фронте. Зевнув, Алка прилипла к иллюминатору.

– Горы.

Алексий пожал плечами, а я усмехнулась:

– А ты что ожидала там увидеть?

– Да я вообще не ожидала ничего увидеть, думала там облака как всегда.

– Значит, садимся.

Не успела я поставить диагноз, как стюардессы забегали вдоль прохода. Самолет, разрезая две горы напополам, быстро шел на снижение. Мы все трое старательно всматривались, но ничего похожего даже на военный аэродром не было. Алексий занервничал:

– Куда же мы собираемся сесть?

Алка махнула рукой:

– Стюардессы спокойны, значит куда-нибудь сядем.

Не успела она сказать, как из-за гор показалась узкая посадочная полоска.

– Как на палубу авианосца. Без права на ошибку. Тут что, все летчики военные?

Алексий вздохнул:

– Хорошо, когда военные летчики на мирных самолетах. Качество посадки лучше.

Летчики тут же продемонстрировали свое неземное умение, и мы ступили на священную землю Тибета…

 

6

Оставив нас получать багаж, Алексий побежал узнавать насчет такси. Алка с проклятьем стаскивала с транспортера огромный чемодан Алексия:

– Ну скажи, пожалуйста, зачем такому тощему мальчику такой чемодан?

– Учитывая средний вес на одного пассажира, он взял правильный чемодан. А вот мне нужно чемодан поменьше, чтобы уложиться в нормы.

Алка впервые за все время посмотрела на меня внимательно.

– Ты не толстая, Еще нет, но скоро.

– Спасибо. А можно узнать, как скоро?

– Еще пару лет. И две пары кило.

Я вздохнула. Меня губит любовь к свежим кексам. Особенно с изюмом. В Лхасе наверняка ничего такого не будет, так что это идеальный город для того, чтобы сбросить лишний вес. Алка словно прочитала мои мысли:

– Это если ты не любишь свежий хлеб. Здесь лепешки вполне приличные. И мясо яка.

– Какое мясо?

– Яка. Животное такое, вроде коровы, только сильно шерстяное.

– Нет, яка я не люблю. А ты откуда про яка знаешь? Ты же здесь не бывала.

Алка посмотрела на свой телефон.

– Ян писал.

Я не стала расспрашивать о Яне, решила сделать это в отеле.

Алка выкатила тележку с чемоданами и остановилась:

– Ваш секретарь любитель антиквариата?

Я посмотрела на такси, которое раздобыл

Алексий:

– Что тебе помешало взять нормальную машину?

Алексий обиделся.

– Скажите спасибо, что хоть такую удалось найти. У этого человека свояк не прилетел, задержался в Пекине. А так бы мы никого не нашли. Пришлось бы договариваться, чтобы кто-нибудь из водителей вернулся за нами в аэропорт.

Мы выкатили чемоданы и постарались вместить все это в картонную машину. Водитель качал головой и старался держаться в стороне. Наконец все удалось, и мы устроились хоть без комфорта, но с надеждой добраться до отеля.

Пока мы грузили багаж, я увидела того самого странного человека в черном, который так странно смотрел на меня в аэропорту. В сопровождении двух монахов и водителя, которые не уставали ему кланяться, он важно усаживался в новый белый джип. Наш водитель при виде него тоже застыл в почтительном поклоне. Багажа у важного господина не было, так что его огромная машина быстро выехала со стоянки и скрылась из виду. Мы стартовали гораздо позже и, конечно, не так быстро. Меня одолевало любопытство:

– Алексий, спроси у водителя, кто этот господин.

Алексий ушел в непродолжительный дискус с водителем, а когда вернулся на родной язык, торжественно сообщил:

– Это очень важный господин. Кто-то из верхушки Поталы. Водитель говорит, что этот господин всегда участвует в выборе самого далай-ламы.

– Я не думала, что эта должность выборная.

– Он из тех, кто ищет ребенка и проводит испытания. Он может видеть прошлые жизни человека. Если они у него были, конечно.

Задремавшая было Алка встрепенулась:

– Это когда из разных вещей мальчики выбирают, что принадлежало прежнему Далай-Ламе?

Алексий с нескрываемым превосходством произнес:

– Да, только мальчики.

Алка сделала попытку стукнуть его газетой, которую нашла на сиденье, но помешал один из чемоданов, которые пришлось взять с собой в салон, если так можно назвать вместилище этой машины. Алексий увернулся и скорчил Алке рожицу. Пока эти двое развлекались, меня занимала мысль:

– Почему он так странно на меня отреагировал? Мы никогда не встречались, я это точно знаю. Я бы его запомнила…

 

7

В большом холле гостиницы было тихо. Молоденькие девушки-продавщицы за стеклянными дверьми сувенирных лавок тихонько щебетали меж собой, склонив головки и что-то разглядывая в телефоне. Мы отправили Алексия за кислородом, а сами побрели в номер, который оказался довольно приличным. Все гостиничные номера кажутся мне «довольно приличными», если есть чистая постель и величина комнаты позволяет двоим свободно ходить. Отель хоть и был «четверкой», но в ванной комнате не оказалось бутилированной воды, и Алка наотрез отказалась пить.

Не успел Алексий заглянуть к нам с визитом вежливости, как Алка тотчас заставила его звонить консьержу.

– Скажи, что у нас в номере нет воды.

Алексий что-то сказал на странноватом хрипящем языке и повернулся к Алке:

– Они сейчас пришлют сантехника, а пока предлагают сменить номер.

Алка удивилась:

– Зачем? Другого способа получить воду в бутылке у нас нет?

Алексий смутился:

– Вы же сказали, что у вас в номере воды нет.

Алка подтвердила:

– Ни единой бутылки. Даже в мини-баре.

Алексий снова затеял разговор с консьержем,

слушал, что отвечала трубка, вздыхал, и так минут десять, Алка теряла терпение.

– Я хочу чай. Горячий. Немедленно.

Алексий пожал плечами.

– Ну и пейте, на здоровье. Набирайте воду из-под крана и пейте.

Подруга уставилась на него:

– Малыш, ты хочешь, чтобы я в этой гостинице в горной глуши пила сырую водичку? А кто меня лечить здесь будет?

Молодой человек был невозмутим.

– Водичка здесь, к вашему сведению, берется прямиком с ледников-пятитысячников. Чище вам не предложат даже при самой тщательной обработке. Вода в бутылках, которую частично завозят из Китая, грязнее, чем из-под крана. Так что пейте без опасений.

Алка молча смотрела, как Алексий выходит из комнаты, оставив на нашем чайном столике пару баллонов с кислородом, потом повернулась ко мне:

– Мне кажется, или я испытываю культурный шок?

– Зато оценишь нетронутость места.

– Нетронутость? Дикость какая-то! Нет воды в бутылках…

Не успела она высказаться, как снова постучал Алексий. Он молча вошел и поставил рядом с кислородом пару бутылок воды.

Спать хотелось смертельно, но чувство было такое, будто я прошла не одну сотню ступенек и теперь никак не могла отдышаться. Алка рядом ворочалась на своей кровати, потом вскочила и с головой засунулась в свою сумочку. Из сумочки слышалось что-то нечленораздельное:

– Я же точно сюда их складывала. Я не могла их забыть.

– Это ты о чем?

Алка вытащила голову из дамской сумочки и торжественно протянула мне белую упаковку:

– Самые лучшие.

– Для чего, вернее от чего?

– От горной болезни.

Я наотрез отказалась от незнакомых таблеток.

– Не поможет. Я лучше позвоню Алексию.

Алексий появился тоже бледный как смерть, но уже в темно-коричневых замшевых туфлях.

– Это у вас гипоксия начинается. Я вызываю врача.

Мы с Алкой пытались протестовать, но он был неумолим.

– Простите, дамы, но у меня четкие указания на ваш счет. Врач необходим.

Мы переглянулись:

– Самое время познакомиться с тибетской медициной…

Через полчаса мы обе лежали под капельницами, ассистентка молодого доктора засовывала нам в рот какие-то микроскопические шарики с запахом нафталина.

– Это для сердца. Чтобы лучше справилось с высотой.

Алке ровно не лежалось. Она то и дело поворачивалась ко мне и восклицала:

– Ты видела?!

Я не понимала, чем это она так восторгается.

– Ты видела? Он нагрел раствор до температуры тела, прежде чем засовывать в нас иглы!

– И что?

– А ты где-нибудь у нас в больнице видела, чтобы доктора нагревали растворы, прежде чем вколоть пациенту? Нашим наплевать на всасывание и усвоение! Этот доктор просто умничка…

К ее неудовольствию, я была безразлична к физрастворам, способам их приготовления и всасывания. Когда Алексий выдал доктору гонорар и медперсонал удалился, Алка решительно поднялась с постели.

– Сейчас около полудня, и мы не ели, по моим подсчетам, часов четырнадцать.

Алексий вышел, чтобы дать нам одеться.

– Буду ждать вас внизу. Пока переодеваетесь, решите – поедем ли мы в город, чтобы немного подкрепиться, или пообедаем прямо здесь, в отеле.

Спустившись, мы застали Алексия с картой города, в которую тыкали карандашами двое служащих, пытаясь объяснить, куда нам двигаться. Алка сразу влилась в небольшой коллектив:

– Ну что, куда едем?

– В ресторанчик, называется что-то вроде «Мясо яка».

– Не слишком аппетитное название. Может, это по-тибетски звучит более привлекательно.

Ресторанчик оказался небольшим уютным заведением цвета темного дерева. Алексий с видом знатока почитал меню и растерянно посмотрел на официанта. Алке не терпелось приступить к еде:

– Ты попроси для начала хотя бы лепешек, с мясом мы потом разберемся.

Нам тотчас принесли корзинку хрустящих дымящихся лепешек, за которые Алка жадно принялась. Лепешки исчезали у нее во рту с такой скоростью, что мы с Алексием бросили меню и поспешили хоть что-нибудь успеть проглотить. Утолив первый голод, Алка довольно спросила:

– А что нам официант предлагает?

– Голову яка.

– Ты ему скажи, что никакие выступающие части тела животного мы не едим. И внутренности тоже. У нас религия такая.

Алексий нахмурился.

– Я бы не стал в Тибете шутить по поводу религии.

Алка примирительно кивнула:

– Хорошо. Просто скажи, чтобы принес еще лепешек и пару-другую стейков.

Алексий переговорил с официантом, который то и дело понимающе кивал. Меня разбирало любопытство:

– О чем это вы?

– Он извиняется, совсем забыл сказать, что про нас спрашивал вон тот господин в конце зала.

Хотя это заведение трудно было назвать залом, но все же в темном углу комнаты я увидела старого монаха в обычной бордовой одежде, открывающей плечо.

Мясо яка мало чем отличалось от говядины, и мы быстро справились с обедом. От чая с маслом и солью я отказалась, заменив его на привычный кофе. Наверное, я еще не прониклась местным колоритом. Знакомый запах вселял в меня чувство комфорта и позволял немного расслабиться. За большими переездами я почти забыла о цели нашего путешествия. Алка, казалось, была озабочена тем же.

– Последний раз он звонил из Лхасы.

Алексий посмотрел на нее внимательно, но не найдя слишком сильных признаков беспокойства на ее лице, вежливо попросил:

– У вас есть его фотография? Не могли бы вы дать мне ее?

– Зачем?

– Если я участвую в этой экспедиции, то могу быть полезен. И в поисках тоже.

Алка, как обычно, нырнула с головой в свою сумочку и достала телефон, вернее, фон, и протянула его Алексию.

– Вот фото,

Алексий, даже не взглянув на изображение, встал из-за стола и направился к официанту. Официант с удовольствием разглядывал телефон, потом фотографию, потом разразился потоком непонятных нам слов. Алексий вернулся не скоро. Он хмурил брови и старался не смотреть Алке в глаза.

– Он был здесь неделю назад.

Мы с Алкой придвинулись поближе.

– И что?

– Ну, он мог что-то перепутать. Может, это не тот человек.

Алка строго посмотрела на него и приказала:

– Давай сюда этого официанта.

Алексий нехотя поднялся и привел официанта. Алка положила на стол пятьдесят долларов и жестко сказала, глядя официанту в глаза:

– Рассказывай!

Потом повернулась к Алексию и приказала:

– Переводи каждое слово!

Официант не понимал, зачем такие сложности, но, прикинув в уме, на что он потратит такие большие деньги, расплылся в улыбке и начал:

– Он был здесь в прошлую среду.

Алка задавала вопрос за вопросом:

– Один? Во что он был одет? Приехал на такси или пришел пешком?

Официант наморщил лоб.

– Я не знаю, мадам, на чем он приехал. Он был в куртке цвета хаки и в серых вельветовых джинсах. Я не помню его обуви, мне не всегда ее видно под столом. Кажется, черные кроссовки или что-то в этом роде.

Я спохватилась и надела туфли, которые тайком сняла под столом, чтобы ноги отдохнули.

Алка повторила вопрос:

– Он был один?

Официант слегка смутился такому натиску.

– Нет, он был с девушкой.

Алка побледнела. Мне даже пришлось легонько пнуть ее под столом, чтобы она пришла в чувства.

– С девушкой? Какой девушкой?

– Очень молодой. Они были как два голубка, наверное молодожены. Простите, вы его мама?

Плакать подруга не умела, так что молчание было ее естественной реакцией на неожиданный поворот событий. Она скрипнула зубами и повернулась к Алексию:

– Отдай ему деньги и поблагодари.

Когда официант ушел, Алка с трудом произнесла:

– Алексий, берите билеты. Мы возвращаемся домой.

Я запротестовала:

– Мы притащились в такую даль, только что вышли свеженькими из-под капельниц, а ты собираешься завтра снова в путь? Может, хоть достопримечательности осмотрим и поставим себе зачет по Лхасе?

Алка, казалось, совсем не слышала меня:

– Я тут спасательную экспедицию готовлю, а он просто нашел себе молоденькую и забыл позвонить, что я теперь могу спокойно заниматься своими делами…

Пока подруга пребывала в депрессиях, а я в размышлениях, куда завтра направиться – в Джогханг или в Поталу, к нам подошел монах, который притаился в углу и разглядывал нашу компанию безо всякого стеснения. Алексий из интеллигентской вежливости предложил ему присоединиться к нам, но монах отказался.

– Я не могу сидеть с вами за одним столом.

Алка, пребывая не в самом хорошем настроении, хмуро спросила:

– Мы недостаточно религиозны для него? Почему он опасается белых дьяволов?

Алексий, к счастью, не стал переводить ее дословно, он просто спросил неожиданного гостя:

– Почему?

Монах сочувствующе улыбнулся:

– Возле вас стоит смерть. И Он уже знает об этом. Он прислал меня сказать, что ждет вас. Вечером за вами придут…

Алка от таких слов забыла о своих переживаниях и повернулась ко мне:

– Ну вот, я же говорю, что надо ехать домой!

Монах, к нашему удивлению, понял все, что

она сказала. Он покачал головой и медленно, растягивая слова, сказал:

– Вам нельзя домой. Смерть уже рядом. К тому же, вам непременно нужно встретиться с Хозяином.

Монах медленно повернулся и неторопливо пошел к двери.

Первым пришел в себя Алексий.

– Интересно, откуда этот господин. Живее, дамы, мы уходим.

Мы не ожидали такой прыти от рафинированного мальчика и выбежали на улицу, чтобы пестрой шумной толпой незаметно преследовать странного монаха.

 

8

На улицах Лхасы было солнечно и ветрено. Вся наша компания, стараясь держаться в тени домов, шла за монахом, который неторопливо брел через толпы богомольцев по направлению к Джогхангу. Перешагивая через людей, лежавших в молитвенном сне, он подошел к воротам храма, что-то показал служащему у низкой обитой железом двери и скрылся. Алка пришла в религиозный восторг от необычайного зрелища. Сотни людей лежали кто на подстилках, кто просто на земле перед храмом, лицом вниз, согнув руки в молитве.

– Давай дадим немного денег кому-нибудь, пусть подкрепятся, а мы пока за них полежим! Может и на нас сойдет озарение.

Она сделала решительный шаг по направлению к женщине, распростертой на грязном полосатом коврике, но я успела схватить ее за руку.

– Если ты здесь ляжешь, со мной в одном номере жить не будешь.

– Это еще почему? Ты против Буддизма?

– Я не против Буддизма. Я против инфекционных заболеваний, которые ты притащишь. К тому же ты слишком белая для этого коврика.

Алка с утра сделала непростительную для богомольца ошибку – надела светлый кремовый костюмчик от Диора, заявив, что у нее таких много и ей их совсем не жалко. Но я думаю, что она втайне надеялась на встречу со своей любовью, хоть и бывшей.

Алексий оставил нас в дискуссии на религиозные темы и огляделся в поисках билетной кассы:

– Нужны входные билеты.

Пока мы обилечивались, нашего монаха и след простыл. И где теперь его искать в низких храмовых переходах, мы не имели понятия. Алка снизошла до Алексия:

– Что нам скажет знаток достопримечательностей?

Алексий соображал, но медленно.

– Никаких особых примет мы не знаем, одет он как тысячи монахов вокруг, так что надо разделиться и искать во всех направлениях, может, кому из нас повезет.

– И что будем делать, когда нам повезет?

Это был тупиковый вопрос. Что делать с монахом, если мы его найдем, – непонятно, потому что поговорить с ним мог только Алексий, так что разделяться смысла не было. Осознав себя единым целым, мы двинулись через внутренний дворик, мимо большого чана с водой, которую запасали на случай пожара – большинство построек храма были деревянными. Бесцельно побродив вдоль галереи в надежде на то, что монах сам на нас выйдет, мы незаметно оказались у входа в главный храм. Молодой служка, завидев нашу странную компанию, дружественно кивнул, приглашая пройти внутрь. Отказываться было неловко, и мы вошли в большой темный зал. Было прохладно, и сильно пахло топленым коровьим маслом. Здесь свет питался не от растений, а от животных. Десятки масляных плошек с зажженными фитилями горели у неглубоких гротов, завешенных железными кольчугами. Статуи стояли в шкафах за стеклянными дверцами, и их было такое множество, что невозможно было понять статус божества. Алексий показал на пол:

– Это мраморная крошка со смолой. Утрамбовывается вручную. Принимает любые формы. Крыши тоже сделаны из нее.

Алка фыркнула:

– Слушай, кот ученый, скажи, где монаха искать.

– Думаю, у главной статуи, что была привезена китайской принцессой Вэйчен…

Я не дала ему договорить, потому что невдалеке, у какой-то женской статуи в богатых одеждах стоял тот, кого мы искали. Он устало посмотрел на нас и уже собирался двинуться к выходу, как Алексий остановил его:

– Скажите, господин, почему вы сказали, что смерть стоит рядом с нами? И что делать, чтобы она не стояла?

Монах улыбнулся и проговорил:

– Я не припомню, чтобы говорил с вами раньше. Что же вас так расстроило? Смерть всегда где-то рядом…

 

9

Не ожидавшие такого поворота, мы не знали, что делать. Первой пришла в себя Алка и пробормотала свое заклинание:

– Нам нужно ехать домой.

Посмотрев на меня, она вздохнула:

– Ладно, побродим пару дней по Лхасе, потом домой.

Джогханг всей своей обстановкой способствовал упадку нашего духа. Мы неторопливо перемещались от одной статуи к другой, читая надписи и осторожно обходя истинно верующих, склонившихся перед особо чтимыми святыми. Двигаясь все время по Солнцу, мы вышли к центральной статуе, облепленной служителями и теми, кто пришел ей поклониться. Люди с трепетом прикасались губами к железному занавесу, ртом ловя золотой свет, исходящий от довольно большой статуи. Десятки лампад, отражаясь от Золотого Будды, играли в их безумных глазах. И вдруг в этой религиозной толпе я встретила взгляд, резко диссонирующий с общим экстазом. Это был холодный, режущий взгляд, пронизывающий и отталкивающий. Я поспешно отошла от странного господина, одетого в старомодный костюм. Однако господин переместился в мою сторону, и, чтобы не терпеть его общество, я попыталась пробиться к своим. Алексий и Алка слились с толпой религиозных фанатиков и теперь мало чем от них отличались. Глаза их горели странным блеском, руки чуть дрожали от восторга, а губы что-то постоянно повторяли. Я укоряла себя за полное отсутствие трепета и даже терпения и с большим трудом вытащила обоих из толпы истинных богомольцев. Алка шла вдоль темного вечернего коридора Джогханга, отмахиваясь от своих мыслей, как от надоедавших летом мух.

– Что это было?

Алексий, который молча шел за нами, вдруг схватил меня за рукав:

– Вот он! Я много читал о нем, но видеть самому не приходилось!

Я посмотрела, куда он показывал, но ничего особенного не увидела. Там в углу стоял большой каменный стакан.

– И что?

– Это Колодец Душ.

– Каких душ?

– Человеческих. На месте этого храма раньше было озеро. Непальская принцесса приказала засыпать его зачем-то… Землю возили тысячи белых коз.

– Какое отношение коза имеет к Душе?

Алексий не унимался:

– Если приложить ухо к этому колодцу, то можно и сейчас услышать, как плещутся волны запретного озера, на дно которого она бросила что-то невероятно ценное.

Алка никогда не сдерживала свое любопытство:

– Что бросила?

– А я почем знаю? Многие пытались найти… Неожиданно для себя я сказала:

– Я знаю! Я знаю, что на дне этого озера.

 

10

Добравшись до гостиницы, мы с удовольствием растянулись на больших жестких кроватях в ожидании спасительного сна. Но вместо сна к нам снова пришел Алексий. Сняв свои зеленые туфли, он без приглашения растянулся на небольшой кушетке возле окна. Алка сделала дохлую попытку прогнать наглеца.

– Если сейчас не пойдешь к себе, сдадим твой номер, будешь спать здесь на коврике.

Я запротестовала:

– У него слишком много одежды. Нам места не останется. Пусть живет у себя. Да, кстати, а почему ты решил обосноваться у нас?

– Звонил шеф, сказал, чтобы я был где-нибудь рядом с вами, дамы. Наверное, хочет убедиться, что вы еще живы.

Алка приподнялась на кровати:

– А ты рассказываешь ему об этом как-то неубедительно?

– У него есть вопросы. Не ко мне.

Через пару минут телефон зазвонил. Мы позитивно приготовились к общению с домом, но странный голос в трубке на едва узнаваемом русском проговорил:

– Господин Хаддар велел передать, что следует поторопиться, вас ждут. И еще он сказал, что такие разговоры нужно завершать до захода солнца.

– Извините, мы не знаем такого господина. Вряд ли он именно нас хочет видеть до захода солнца.

Странный человек, с трудом читая наши фамилии, настаивал на аудиенции.

– Господин Хаддар не может уделить вам много времени.

– Мы и не настаиваем. Он может распоряжаться своим временем совершенно свободно.

В трубке неодобрительно засопели.

– Я не могу с вами это обсуждать. Я должен встретить вас в холле гостиницы без четверти четыре.

Телефон смолк, а в нашей комнате поднялась суматоха. Алка вскочила в своем неглиже с кровати и бросилась к шкафу. Я с сомнением смотрела на подругу, как она старательно натягивала темный костюмчик и туфли на неизменно высоком каблуке.

– Не слишком изысканно для монахов?

– Я вообще-то религиозную тематику в виду не имела, когда собиралась сюда к молодому любовнику Этот хотя бы не так пачкается. А ты в чем поедешь на свидание к таинственному господину Хаддару?

Неожиданно для себя я проговорила:

– Какая тут тайна? Хаддар – неофициальный глава секты Ньигма. А так вообще-то он из Бон.

Алка соображала быстро.

– Это его мы видели в аэропорту?

Я кивнула.

– Я к нему не поеду. У меня дела в Дрепунге.

Алексий посмотрел на меня так, словно видел впервые.

– Теперь я понимаю, почему ваш муж отправил меня с вами.

Алка усмехнулась:

– Значит, к господину Хаддару я еду одна?

Я кивнула на Алексия.

– Без переводчика, он мне самой нужен. Там, у Хаддара, говорят по-русски.

До встречи оставалось полчаса, так что, одевшись потеплее, мы решили выйти на променад. Во французской булочной на углу с удовольствием скупили все, что показалось нам привлекательным, и теперь брели обратно к гостинице, поглощая сладкие булки. Даже Алексий, далекий от простых радостей жизни, на этот раз не отставал. Облизав с пальцев крем, я сказала:

– Хаддар сделает тебе невыгодное предложение.

Алка с Алексием переглянулись.

– Откуда знаешь?

– Зачем тогда забирать нас из гостиницы? Только с целью предложить что-нибудь неприличное.

Алексий призадумался.

– Может и так.

Я как ни в чем не бывало продолжала расправляться с бисквитом,

– Он предложит похоронить твоего приятеля в обмен на Зеркало.

Алка остановилась как вкопанная.

– Почему ты считаешь, что обмен не выгодный? И откуда ты все знаешь?

Я пожала плечами.

– Не все я знаю. Но я бы не стала менять Настоящее Зеркало на ненастоящего мужика.

Подруга вздохнула и пробормотала.

– Сдается мне, что моя косметичка здесь ни при чем.

Я остановилась и взяла Алку за руку.

– Так ты хочешь найти его или нет?

Она кивнула.

– Да, я хочу найти этого мерзавца. Только не понимаю, при чем тут Зеркало.

– Это просто. Господин Хаддар хочет, чтобы я достала ему Зеркало Черного Колдуна…

Сквозь завывающий за окном ветер было слышно, как Алексий поперхнулся своим пирожным.

Мы решили проводить подругу из любопытства и из практических соображений – запомнить номер машины, на которой ее увезут. Пока я делала вид, что интересуюсь сувенирами, к Алке подошла странная девочка…

 

11

Все пропиталось тысячелетним запахом топленого коровьего масла. Не было ни одной вещи, которая бы сохранила свой характер. Все растворилось в этой серовато-прогорклой сыворотке времени. Хаддар любил этот кабинет. Он не изменился нисколько за последние полторы тысячи лет. Только силы уже не те, сколько ему еще продержаться – сотню-другую, а потом? Гниение заживо и тлен? Сколько он ждал ту, которая могла бы открыть Колодец? С тех пор как эта гадина Тхицун так обошлась с ним, он искал по всему миру ее душу. Теперь, когда он увидел ее, главное – не напугать, вовлечь в свою игру и заставить сделать то, что нужно. Хаддар подошел к окну, занавешенному тяжелой холщовой материей с вышитыми на ней защитными знаками. Только тем, кто умеет читать эти знаки, было понятно, чей это кабинет. Остальные видели в них только причудливые узоры причудливой страны и называли это «тибетский узел». За окном царило обычное оживление – тысячи туристов и паломников со всей страны медленно поднимались по каменным лестницам священной горы в сердце Поталы. Их поведут мимо ступ со священными останками – надо же чем-то кормить души заточенных в них лам. Ламы не умерли, они спят и в своем голодном сне понемногу питаются теми, кто пришел поглазеть на их великолепные саркофаги. Хаддар редко ходил к ним, ему не нравилось их надоедливое ворчание. В его силах было дать им возродиться, но он удерживал их в этих золоченных ступах и пользовался ими. Они могли проникать куда угодно – все врата всех миров были перед ними открыты, и он безжалостно отправлял их усталые души по своим поручениям. Это они нашли для него странную душу Тхицун, которая не рождалась вместе с младенцем, а существовала в среднем мире людей, порхая как бабочка, которая перелетает с цветка на цветок, надолго не задерживалась ни в одном человеческом теле. Как только он подбирался к ней, она улетала, и ему приходилось снова и снова тратить огромные силы на то, чтобы увидеть ее. И тут такая удача – эта непослушная душа сама поселилась в ту, которая ехала в Тибет, к самому Хаддару. Нужно только успеть до того, как она покинет это тело, открыть Колодец и достать Зеркало. Это Зеркало, которое невозможно ни разбить ни потерять, предназначалось ему и ждет его уже полторы тысячи лет. Теперь-то он не даст ей уехать из Тибета, она навечно останется здесь, в Колодце человеческих душ.

С высоты своего окна Хаддар увидел, как из машины выходит рыжеволосая, но почему она одна? Где та, которую он ждет с таким терпением? Значит, время еще не пришло. День-два ничего не изменят, а разговор с ее окружением тоже полезен. Люди могут влиять друг на друга, а он может влиять на любого из них. Хаддар бросил щепоть пряностей в огонь, и комната ненадолго сменила свою сущность – вместо затхлости и небытия теперь всюду царил пряный аромат сандала.

– Она откроет Колодец и отдаст ему свою душу, ото неизбежно.

Пока рыжеволосая поднималась по деревянным ступеням внутреннего двора, Хаддар размышлял. Важные люди заинтересованы в том, чтобы ее временный муж не вернулся отсюда живым. Придется монахам поработать, к тому же Гелугпе заплатят большие деньги, чтобы этот иностранец исчез без следов.

– Небесные похороны. Слишком много чести, конечно, но… монастырь всегда нуждается в хорошем подношении.

 

12

Маленькая темнокожая старушка с хитрыми живыми глазами только что поставила чайник над отражателем, который в солнечные дни служил ей вместо печи, и пока вода закипала, тупым длинным ножом старательно резала корень имбиря на маленькие кусочки. Сидевший неподалеку мальчик лет десяти молча наблюдал за нею. Старуха вытерла нож о передник и хрипло проговорила:

– Принеси траву что в жестяной банке в шкафу.

Мальчик нехотя поднялся и пробормотал:

– Это ты называешь шкафом?

– Не умничай. Да, я не богата, но даже зажиточные крестьяне, вроде твоих родителей, присылают мне своих детей.

На глазах у мальчишки навернулись слезы. И зачем только Кайчи уехал в город? Теперь вот он за него у этой старухи, у которой куска хлеба-то порой не бывает. Почему ламы выбрали его?

Старуха мельком взглянула на мальчика и рассмеялась:

– Вечно с вами одно и то же! Все вы поначалу скулите как потерявшиеся щенки, а потом вырастаете и лаете на меня как большие злые собаки!

Мальчик огрызнулся:

– Даже псов иногда кормят. Псы чаем не питаются.

Глаза Старухи стали острыми как бритвы. Она поджала губы и процедила:

– Собаки питаются падалью. Нечего скулить, иди вон к воротам, проси милостыню!

– У кого просить-то? Туристов еще нет, рано. Местные сами перебиваются как могут.

– Тогда жди до завтра. В монастыре большой праздник, будут раздавать лепешки и чай паломникам.

– Так то паломникам! Там знают, что я живу у тебя, так что на лепешки рассчитывать нечего.

Старуха сплюнула в угол.

– Вечно одно и то же! Перестань ныть и сними чайник с линзы.

– Такие слова знаешь!

– Что-то ты дерзок сегодня.

– Так это от голода. Покормила бы – сразу добрым стал.

Старуха вздохнула:

– Нет в молодых никакого терпения. Выучишься – придут к тебе люди с деньгами и беды знать не будешь!

– Тогда почему ты, такая ученая, перебиваешься с хлеба на воду?

Старуха вздохнула.

– Не твое дело. Это моя жизнь, и я в ней какая хочу, голодная или сытая – мне решать. Ты тоже можешь сам решить. Хочешь быть сытым – возвращайся к родителям. Хочешь учиться – оставайся, но нытье твое я больше слушать не буду.

Мальчику на мгновение стало страшно от одной мысли, что он вернется домой, ничему не научившись у Старухи. Деревня ждет своего нового лекаря. Старый умер год назад, и теперь в их глухое место никто из молодых даже не заглядывает. Все хотят поближе к городу, потому и послала его мать к Старухе, на обучение. Отдать мальчика в монастырь было бы непозволительной роскошью – слишком много лет учиться и слишком много денег. Если бы он проявил способности, то остался бы при монастыре навсегда, стал бы его собственностью, а это не входило в планы его семьи.

– Нордан, почему ты живешь у монастырской стены, а не в доме, как все?

– Любопытно?

Мальчик кивнул. Старуха пожала плечами.

– Я тогда была молода, ни о чем не думала. Не думала, что придется жить, как крыса в норе. Для молодых стены монастыря слишком тесные. Я много знала, а это не нравилось моим хозяевам. Сама себя обрекла на такую жизнь. Вот и перебиваюсь теперь, как получится. Приходят люди, платят хорошие деньги, чтобы я учила их детей.

– Тогда почему ты такая?

Старуха засмеялась:

– Нищая?

Мальчик промолчал, боясь обидеть Старуху. Она ласково погладила его по темной головке.

– Если бы я хранила деньги здесь или где в другом месте – меня бы обокрали или убили. Я отдаю все деньги своим богам – и до сих пор жива. Вот и приходится перебиваться.

– А когда мы начнем учиться? Я здесь с зимы, а ты не рассказываешь мне ничего.

Старуха открыла грязный термос, сполоснула его кипятком и бросила туда щепоть имбиря. Потом травы, что принес мальчик, затем отломила от плитки немного темного чая и тоже бросила в термос. Не успела Старуха закончить с заваркой, как кто-то крикнул:

– Откройте, хозяйка.

У тощих, едва прикрывающих вход ворот стояла женщина в ярком платке и красивом переднике, Она помахала рукой хозяйке:

– Откройте, я вам сливок принесла. Свежих.

Старуха подмигнула мальчику:

– Сегодня не придется пить пустой чай. Я лечила ребенка этой женщины. Теперь вот она сливок нам принесла.

Старуха бережно взяла небольшую стеклянную банку и улыбнулась женщине:

– Здоров?

Женщина поцеловала зеленый камень, который висел на засаленной веревке из жилок яка у нее на шее.

– Благодарю вас.

Женщина поспешно ушла, а Старуха с мальчиком долго молча грелись на весеннем солнышке, потягивая ароматный имбирный чай с густыми сладкими сливками…

 

13

На этом подарки судьбы не закончились. Не успело солнце скрыться за вершиной горы, как в дверь снова постучали. Старуха разворчалась:

– Кого это несет к нам в такой час? Добрые люди уж спать ложатся.

Мужчина в поношенной одежде, видно, пришел из далека, улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов:

– Открывай, хозяйка. Я тебе мясо принес.

Старуха не на шутку всполошилась:

– Какое еще мясо?

– Хорошее. Его лама Дорджен передал, знаешь такого?

– Что-то раньше он не баловал меня своими подарками. С чего это он вдруг решил отдать мне то, что и сам мог съесть с большой охотой?

– Это ты его спроси. Мне велено передать.

Старуха помялась немного, не решаясь принять дар от незнакомого человека, но вид голодного мальчишки придал ей смелости, и она махнула рукой:

– Давай сюда твое мясо.

Старуха достала небольшой медный таз, которым уже давно никто не пользовался, и положила в него ценный дар. Она с наслаждением вдыхала аромат еще теплого, хорошо сваренного мягкого мяса. Наверное, ото был молодой як, такими нежными были куски, распадавшиеся под тупым ножом. Старуха достала пару чашек и разделила поровну содержимое таза. Мальчик набросился на еду, как голодный волчонок, сглатывая почти не жуя. Старуха напротив, медленно и с наслаждением отправляла в рот небольшие кусочки. Внезапно мальчик поперхнулся и схватился за живот.

– Больно!

Старуха перестала жевать и быстро сплюнула остатки обратно в миску. Теперь уже и она сама чувствовала неладное. Ее слегка мутило, и резь в животе усиливалась. Выругавшись, она трясущейся рукой пошарила на пыльной полке.

– Куда запропастилась эта чертова шкатулка!

Она всегда держала готовое снадобье на случай непредвиденного, но шкатулки почему-то не было.

Едва сдерживая рвоту, она спросила мальчишку:

– Ты трогал черную шкатулку здесь на полке?

Мальчишка в ответ только простонал. Старуха пришла в неистовство:

– Отвечай, негодяй, что ты сделал с моей черной шкатулкой?!

Едва двигая посиневшими губами, мальчик прошептал:

– Я продал ее туристам.

Старуха замерла.

– Ты продал ее туристам?! Мою траву, которую я собирала, ползая по этим горам весь год? Ты продал туристам?

Мальчишка покачал головой.

– Нет, я вытряхнул ее за домом, она бы все равно им не пригодилась, а шкатулка им понравилась. Они дали двадцатку.

По смятому кожистому лицу Старухи текли слезы бессилия. Она уже не могла двигаться. Оставалось совсем немного времени, чтобы подготовить себя к большому пути, в который все отправляются помимо своего желания.

За остекленевшими глазами еще теплилась жизнь, и мысли еще не покинули старую голову, растворившись в ночи. Теперь она вдруг ясно поняла, почему мясо принесли, когда стемнело. Так она не смогла увидеть синих червоточин трупного яда. И шкатулку мальчишка сам никогда бы не осмелился продать. Значит, кто-то его надоумил. И это могли быть только приспешники мерзавца Хаддара.

Краем угасающего сознания она чувствовала, что кто-то наклоняется над нею и куда-то пытается перетащить. Через какое-то время она почувствовала во рту что-то теплое и, едва не захлебнувшись, судорожно сглатывала живительную влагу…

 

14

Мы с Алексием в молчании доехали почти до самого Дрепунга.

– Попроси водителя остановить машину где-нибудь у гостиницы для паломников.

Машина сделала еще пару поворотов и притормозила у неказистого строения. Я сама не понимала, почему я проигнорировала встречу с Хаддаром и поспешила сюда. Мы шли по мощеному камнем пыльному двору, не имея ни малейшего понятия, что нам делать дальше. Двор этой древней гостиницы для приезжих был абсолютно пуст.

По ветхой лестнице мы поднялись на второй этаж, но и там никого не было. Всюду валялись старые тряпки, сломанные доски, грязная битая посуда. Казалось, что люди давно покинули эти места. Только по свежему пеплу костровища у одной из стен во внутреннем дворике можно было понять, что какая-то жизнь здесь все-таки была. Алексий брезгливо озирался вокруг, стараясь ступать как можно осторожнее.

– Мы уже все здесь осмотрели? Теперь можем ехать обратно в гостиницу?

Я молчала. Почему простые слова, что нужно приехать до захода Солнца, привели меня сюда? Солнце уже висело на краешке горы, готовое быстро соскользнуть вниз за гору. До темноты оставалось не больше часа, а я все еще не знала, что нам делать. Пока я предавалась раздумьям, а Алексий нудно причитал что-то про комфортабельно-чистую гостиницу, я быстро двинулась по направлению к боковой комнате с развалившейся дверью. Эта самая дверь висела на одной петле, грозя в любой момент оторваться, но меня ото совсем не смущало. Я резко дернула за ручку Оторвались обе – и ручка, и дверь. Я едва успела отскочить в сторону, так чтобы падающие доски меня не задели. Гулкий грохот разнесся по всему внутреннему дворику. Не обращая на это никакого внимания, я решительно двинулась в пустую темную комнату. Алексий прервал свои причитания и пошел за мной. Посреди полуразрушенного захламленного помещения стояла довольно чистая кровать с белоснежным бельем, не застеленная, словно оставленная впопыхах. В углу комнаты мирно дремал мальчишка лет десяти. Страшный грохот оторвавшейся двери не разбудил его. Алексий потряс мальчика за плечо;

– Чья это комната?

Мальчик открыл мутные глаза и, зевнув, сказал:

– Немца, он ушел куда-то утром. Приказал мне караулить, чтобы ничего не стащили.

Алексий критически оглядел сонного охранника.

– Что-то ты не очень здесь охраняешь. Да и нет никого.

– Скоро придут. У них сегодня кора.

Алексий пояснил:

– Кора – это ход паломников вокруг монастыря. Обычно ходят вокруг Джогханга.

– Немец на коре?

Мальчишка засмеялся.

– Нет, он на службы не ходит. Он тут с фотоаппаратом и с девушкой. Страшная такая.

– Она с ним живет?

– Нет, она в хорошей гостинице, дорогой. Сюда он ее не приводит.

– Откуда знаешь, что с ним девушка?

Алексий протянул мальчишке десятку. Мальчишка быстро взял деньги и важно сообщил:

– Их все видели. Они в Дрепунге много раз были, в Потале и в Сэре. Он везде фотографирует. Она смотрит и просто ходит за ним.

– А во сколько он возвращается?

– Когда как. Поздно.

Алексий протянул мальчику еще купюру, и мы вышли на балконный коридор, тянувшийся вдоль всего этажа. Странное чувство вины не давало мне покоя. Словно я что-то важное пропускаю, хожу совсем не там, делаю не то, что должна.

Спустившись вниз, я пошла не по общей тропе, а свернула в сторону, к большой лысой горе. И почему ее называют Священной?

– Надо торопиться. Они оба скоро умрут, если мы не поторопимся.

Алексий, обычно флегматичный, встрепенулся:

– Кто умрет?

Я больше не могла выносить это создание природы и почти бежала по узкой тропинке, спотыкаясь о торчащие из-под земли камни. Сумерки сгущались, и темнота наступала быстро. Вдалеке в воротах монастыря показались две темные фигуры монахов. Снова у меня сжалось сердце. Я достала телефон и набрала Алку. Подруга не отвечала.

Алексий, хоть и бежал рядом, из последних сил сопротивлялся:

– В горы? Ночью?

– Пожалуйста, двигайся молча.

Мы сбавили темп и теперь шли почти на ощупь, пока не оказались у странной хижины, из которой слышались едва различимые стоны. Я нащупала крючок с внутренней стороны низенькой двери и осторожно открыла ее. Через маленький дворик было видно, что в ветхой хижине у стены сидят две фигуры. Достав сотовый и посветив перед собой, я увидела совсем белого мальчика, который сидел, скорчившись, как от боли. Руки его были холодны как лед. Алексий прошипел:

– Это те самые мертвецы, про которых ты говорила?

– Один. А где второй?

– Вторая. Вот, только осторожно, не наступи.

Он показал своим телефоном на Старуху, сидевшую чуть поодаль. Я пыталась сообразить, что нам делать с этой находкой.

– Они не дышат, но почему-то мне кажется, что еще живы,

Алексий наклонился к Старухе и пощупал пульс у нее на шее.

– Едва-едва, Может умереть в любой момент. Что с мальчиком?

Я, потеряв и страх, и разум, схватила мальчика, который начал медленно сползать на пол, и приложила руку к его шее.

– Что-то есть.

– Значит, еще живы. Похоже на отравление.

Алексий развел руками:

– Скорую мы не вызовем, они сюда не доедут. Что с ними случилось, мы не знаем, так что можем только положить их ровненько, чтобы умирали себе спокойно.

Ненавидя свое бессилие, мы стояли в тусклом освещении телефона, который Алексий привязал под потолком, и старались вспомнить, что надо делать при отравлениях.

– Надо промыть им желудки.

Мы оба поежились от мысли, какие манипуляции нам предстоит проделать, чтобы вызвать к жизни эти два щуплых тела. Деваться было некуда, и мы начали…

Алексий старался не смотреть на свои ноги, чтобы не видеть, во что превратились его прекрасные замшевые туфли. Когда процесс начал давать результат и наши подопечные зашевелились, я выскочила из хижины и бросилась по тропинке обратно к постоялому двору. Там царило некоторое оживление. Алексий, который едва поспевал за мной, больше не делал попыток вернуть меня в гостиницу и с решительным видом шел рядом. Во дворе стояла корова, привязанная к чахлому дереву. Трудно было сказать, кто из них был более древний – дерево или корова, но выбирать было не из чего. Я толкнула в бок Алексия:

– Спроси, сколько стоит эта корова!

Алексий, вытаращив глаза, уставился на меня:

– На кой нам этот суповой набор? У нее кости едва шкурой прикрыты!

Я сверкнула глазами и повторила:

– Спроси, сколько стоит…

Алексий с опаской подошел к корове, и тут же из небольшой группы паломников выделился хозяин несчастного животного и, видя интерес странного существа к его корове, начал что-то живо объяснять Алексию. Алексий не проявил должного внимания, и жуликоватый мужчина уж было расстроился, но я решительно вмешалась в разговор:

– Скажи, что мы покупаем это животное, если он доведет его до хижины и там привяжет.

Алексий начал соображать, куда я клоню. Он неторопливо торговался с мужиком, который никак не хотел ни уступать, ни вести куда-то ночью свою корову. Наконец они сговорились. Алексий отсчитал триста долларов – неслыханная сумма за такое животное, а мужик весело повел животинку к хижине. Алексий, глядя на тощий коровий зад, за которым мы медленно шли по тропинке, неожиданно спросил:

– Вы умеете доить корову?

Только сейчас я поняла, что ни он, ни я не имеем ни малейшего понятия, что нам делать с этим животным. Мужик открыл воротца, завел корову во двор и быстро привязал к забору. Животное, привыкшее к путешествиям, совсем не сопротивлялось. Алексий пошарил в нехитром хозяйстве и добыл небольшой котелок, довольно чистый. Он протянул котелок мужику. Тот поначалу наотрез отказался, но, увидев десятидолларовую купюру, сразу согласился нам помочь.

Алексий стоял рядом, не спуская глаз с мужика, который ловко орудовал руками под тощей коровенкой. Ему с трудом удалось надоить с литр густого вонючего молока, но нам этого было на первый раз вполне достаточно…

Алексий, уверовавший в исцеление наших подопечных, запричитал:

– Я уже четыре раза ходил к ручью! Сколько еще воды нам нужно?

– Не ворчи. Осталось только напоить скотинку. Чтобы она хоть что-то дала нам утром.

– Не думал, что вы знаете про коров!

– Про коров я до этого дня знала только, что они дают молоко. Но чтобы получить жидкость от коровы, ее надо жидкостью напоить. Это логика.

– А как насчет накормить?

– Об этом мы подумаем завтра. Может, ее просто надо отпустить, пусть себе пасется.

– Здесь нельзя. Святые места, да и монахи могут украсть и съесть,

– Как они ее съедят, если это буддийские монахи, которым нельзя убивать животных?

– Они их и не убивают. Просто подгоняют к обрыву и сталкивают. Так животное само умирает, а они его по-тихому съедают.

– Ладно, спрячем ее здесь, во дворе.

Когда все вопросы с домашним животным были решены, мы опустились на деревянную скамью и только сейчас почувствовали, что смертельно устали. Странная парочка – старуха и мальчик – лежали в доме на циновке, прямо на полу, и мы с моим гламурным спутником всю ночь поили их и обтирали ветошью.

Утром, совсем обессилившие, мы заснули, Еще ни разу в жизни я так сильно не хотела, чтобы эти чужие, но слабые, открытые всем напастям существа выжили. Может, я не хотела проснуться утром рядом с трупами, а может… Что-то подсказывало мне, что я отдаю долги. Далекие, из прошлой жизни…

Нас разбудил телефонный звонок. Усталый Алкин голос, старательно выговаривая слова, звучал как из-под земли:

– Они похоронили его.

Я с трудом открыла глаза. Солнце еще не поднялось, но было уже довольно светло.

– Ты где?

– Еду домой, в гостиницу. А вы, разве вы не дома?

– Нет, мы еще возле Дрепунга.

– Тогда я к вам. Не хочу быть одна.

Трубка всхлипнула и отбилась…

 

15

Миниатюрная фигурка подруги смотрелась нелепо в кочевых условиях тибетской хижины. Как будто в крестьянский дом принесли господскую дорогую куклу. Кукла имела вид отрешенный, но так было даже лучше. Пока Алексий спал в причудливой позе на скамье, мы с Алкой старались говорить тихо.

– Они похоронили его?

Алка кивнула. Говорить она могла с трудом. Не жалея подругу, я утоляла свое любопытство:

– Как тебе Хаддар?

– Странный. Сидит один в темной комнате. В руках зеркало.

– Зеркало? Странно.

– Думаешь, мужчина не может держать в руках зеркало?

Я сказала то, чему удивилась сама:

– Есть только одно зеркало, которое он хотел бы держать в руках. Но оно утоплено на дне озера и засыпано землей.

Алка присвистнула.

– Это ты про него говорила в Джогханге, что знаешь, что непальская принцесса спрятала на дне озера?

– Да, она спрятала его от Хаддара. Не мог он сидеть с Зеркалом в руках.

Подруга помолчала немного, потом, тщательно оглядевшись, достала из сумочки сигареты и затянулась.

– Пусть меня простят духи этого места, но я больше не могу без сигареты. Мне показалось, что господин Хаддар ждал вовсе не меня. Он выглядел разочарованным, когда увидел, что я одна.

– И что?

– Был вежлив. За то, что я нанесла ему визит вежливости, он составил мне протекцию перед монахами. Меня пустили на небесные похороны. Правда, показали мне место у стены, откуда почти ничего не видно.

Я внутренне передернулась.

– И как тебе?

Алка с безразличием пожала плечами.

– Как в разделочной, и запах ужасный. Если бы монахи не жгли свои благовония, я бы сознание потеряла или, что еще хуже, – меня бы вывернуло.

– Это хорошо, что ты сильно сердилась на своего бывшего. Иначе с ума сойти можно, глядя, как разделывают того, кто еще недавно делил с тобой постель. Только не понимаю…

Алка внимательно посмотрела на меня.

– Чего?

– Как они решились избавиться от трупа иностранца? Да еще таким ритуальным способом. У них же дебет с кредитом на границе не сойдется.

Подруга лишь махнула рукой.

– Подумаешь, невидаль. У них тут партиями пропадают. Глупые иностранцы начитаются всякой ерунды и лезут на священную гору Кайлас. Там таких неподготовленных к встрече со святым местом и с жесточайшей гипоксией за каждым камнем знаешь сколько валяется? Редко кто выживает. Просто пропадают и все. Формально их, конечно, ищут, но реально просто ждут, когда какие-нибудь смельчаки придут в полицию с заявлением, что видели труп в горах, а еще лучше им этот труп притащат. А как опознать его? Звери расправляются с телом за одну-две ночи.

Меня передернуло от таких рассказов и от обыденного тона, с которым Алка рассказывала про европаломников.

– Наверное, твой Ян кому-то помог в прошлой жизни, раз его не бросили в горах, а принесли в монастырь и скормили грифам, как полагается.

Алка призадумалась.

– Я немного разбираюсь в трупах. Знаю, как должен выглядеть человек после кислородного голода, прежде чем окоченеть. Так вот… Ян лежал на камне, как будто спал.

Холодок пробежал у меня по позвоночнику.

– А может, он… просто спал?

Алка подскочила.

– Не говори ерунды. Хотя… Что-то мне не хочется думать об этом…

На скамейке зашевелилось еще одно мужское тело. Алексий приподнялся на лавке и потянулся:

– Я так со студенчества не спал. Как пациенты?

– Дышат, но бледные. Надо их напоить молоком.

Наша троица вышла во двор, где стояла наша волосатая ди, привязанная за рога к забору. Алексий нашел котелок, в который в прошлый раз мужик надоил почти литр и протянул его мне:

– Вот. Теперь можете попробовать сами.

Я уставилась на котелок и пожала плечами.

– Попробовать, конечно, могу, но результат не гарантирую.

Я с опаской приблизилась к корове, но та стояла довольно смирно, не обращая на меня никакого внимания. Вымя у нее было на редкость волосатое, и я поискала рукой соски. Корова вздрогнула и попыталась меня лягнуть. Я отскочила в сторону, но не слишком быстро. Грязное копыто оставило след на рукаве и синяк на руке. Выругавшись прямо в святом месте, я решительно двинулась к корове.

– Зря ты меня рассердила. Теперь держись.

Я осторожно, но крепко сжала сосок, и желтоватая теплая жидкость потекла в котелок. Промучившись не меньше часа, я надоила половину посудины. Алексий недовольно покачал головой:

– На двоих едва хватит. А надо им еще запас оставить.

– Оставлять их здесь одних нельзя. Так что следующая дойка все равно твоя, вот и посмотрим, кто у нас лучшая доярка.

Алка, услышав мои неслыханные речи, запротестовала:

– Я доить не буду.

Алексий презрительно фыркнул:

– Не барское это дело?

Алка согласилась.

– Не барское. Я лучше приведу того, кто умеет.

– Тогда иди в монастырь и поищи среди монахов. Им деньги всегда нужны.

Алка вздохнула, вышла за ворота и нетвердой походкой поплелась в монастырь. Вернулась она через час, не раньше. Мы к тому времени уже напоили наших больных, которые начали подавать признаки активной жизни, и снова уселись на скамье, вытянув ноги на солнышке. Едва взглянув на нас, подруга зашипела:

– Этих идиотов ни на минуту нельзя оставить. Жаль, что вы не в купальниках. Эффект был бы полным.

Мы переглянулись:

– Это ты про что?

– Это я про суперпорцию ультрафиолета, которую вы, как я понимаю, уже получили. Теперь будем ждать покрасневшей кожи и жутких экземных высыпаний.

Она покрутила пальцем у виска и скомандовала:

– Быстро в тень!

Алексий нехотя поднялся:

– Получилось договориться с монахами?

– Получилась. К обеду сюда придет мальчик, он и займется нашей коровой. Можно вообще договориться, чтобы он присмотрел за нашими больными, и поехать себе в гостиницу. Не мешало бы нам помыться и переодеться,

Я запротестовала:

– Мы не знаем, кто отравил этих двоих. Может, этот самый мальчик. И оставлять на его попечение двух беспомощных мы не можем.

Алка отпрянула от меня, как от прокаженной.

– На кой они тебе сдались? Первая помощь оказана. Смерть им больше не угрожает. Слабоваты, но вполне жизнеспособны. Теперь у них даже корова есть. Так что вполне можем считать задачу выполненной и двигаться дальше.

Я не стала впадать в дискуссию,

– Ал, ты езжай в гостиницу, я еще понаблюдаю за ними. Привезешь мне что-нибудь чистое, а то меня корова уделала.

Алка всем своим видом выражала недовольство. Пока она старалась выглядеть еще более недовольной, чем была на самом деле, у нее в сумочке запрыгал мобильник. Алка отработанным жестом выудила его и приложила к уху:

– Привет, Да. Твоя жена не просто купила корову, она теперь сестра-хозяйка у двух нищих. Может, прошлые грехи?

Я не стала слушать ее излияния. Повернувшись к Алексию, я попросила:

– Сгоняй за лепешками. Там крестьяне продают внизу, у входа в монастырь,

Алексий понимающе кивнул и быстро вышел. Как только его фигура скрылась за поворотом, я накинулась на Алку:

– Слушай, милая, это по твоей милости мы здесь – сопровождаем тебя в твоем путешествии. И эти люди не случайно оказались на нашем пути.

Алка молчала. Потом, словно выдавливая слова, тихо сказала:

– На твоем пути было много людей, но ты не возилась с ними, как с этой старухой.

– У меня такое чувство, что я когда-то знала эту женщину…

 

16

Ровно в полдень к калитке нашего временного пристанища подошел молодой монах с умными живыми глазами. Мы уже чувствовали себя как дома, не обращая никакого внимания на толпы туристов и паломников, которые стаями кружили возле странного места и фотографировали двух белых дамочек, ведущих нехитрое хозяйство в тибетской хижине, и молодого светловолосого европеоида, который старательно доил корову и время от времени таскал ей траву и свежие ветки. Монах окинул взглядом все это безобразие и что-то крикнул мальчику в одежде послушника. Тот метнулся обратно к монастырю и вскоре привел другого монаха, постарше. Между этими двумя завязалась громкая перепалка. Я попробовала оторвать Алексия от коровы:

– Чего это они так возбудились?

– Боятся, что вы тут зарабатывать начнете.

– А что, это возможно?

– Говорят, что место бойкое. Старухе его выделили за особые заслуги, а у вас никаких таких заслуг нет, вот и хотят вас отсюда выгнать.

– Скажи, пусть поставят дежурного, который проследит, что у нас тут одни расходы, никаких доходов,

– Это не поможет.

– Почему?

– Знаю я этих монахов! Скажет, что доходы есть, если только мы не дадим ему хороших отступных.

– Насколько хороших?

– Думаю, долларов пятьсот, не меньше.

– Договоримся,

Алка, молчаливо наблюдавшая за нами, решила вмешаться:

– Вложения обязательны?

Я пожала плечами, но ничего объяснять не стала.

– Думаю, что к вечеру старуха совсем оправится, она уже встает. Мальчик еще слаб, но тоже идет на поправку. Так что скоро твои мучения кончатся, и мы сможем наконец поехать в отель.

Монахи спорили, не обращая на нас никакого внимания, как вдруг раздался резкий крик на непонятном мне языке.

Наша старуха стояла в дверях, едва держась на ногах и что-то кричала, показывая пальцем на монаха, которого Алка ангажировала доить корову. Монах побледнел и бросился вон из нашей хижины к монастырю.

Мы обе вцепились в Алексия:

– Что ото было? Почему он сбежал?

– Наша старуха кричала, что это он отравил ее и мальчишку Вот он и поспешил уйти.

Я многозначительно посмотрела на подругу:

– Я же тебе говорила, что нельзя их оставлять с кем попало! Может, он и доить-то не умеет. Пришел посмотреть, что тут происходит.

Алка больше не сопротивлялась, решив, что моя болезнь уже не лечится.

– Хорошо, будем сами доить эту страшилу и выносить нечистоты за больными.

Старуха, словно услышав наш разговор, подошла к нам ближе и что-то тихо сказала. Алексий не стал ждать наших вопросов и сам перевел:

– Говорит что-то про молодого мужчину, которого похоронили вчера ночью.

Мы с Алкой переглянулись. Подруга тихо прошептала:

– Так она же в отключке была. Откуда она знает про мужчину и про то, что его похоронили?

– Меня не спрашивай. Ее тоже. Просто слушай, что она будет говорить.

Старуха жмурилась на солнышко, как облезлая старая кошка, и присела на ту самую лавочку, с которой нас утром прогнала Алка. Видно, ультрафиолет на нее не действовал. Она подставила свое сморщенное лицо солнцу и что-то тихо мурлыкала себе под нос.

Алексий кивнул и жестом показал, чтобы мы подошли ближе. Женщина окинула нас оценивающим взглядом и долго что-то говорила. Алексий от изумления даже присел. Он старался не пропустить ни слова, время от времени что-то переспрашивая. Старуха была с ним терпелива, старательно объясняла ему и что-то показывала на пальцах. Когда она закончила, Алексий поднялся и потащил нас к выходу:

– Пошли отсюда скорее!

– Это еще почему?

– Нордан так сказала. Это ее имя. Нам надо немедленно уходить.

– А как же она сама?

– Она справится. И мальчик уже идет на поправку, так что у нее скоро будет помощник.

Закрывая маленькую дощатую дверь, я встретилась глазами с Нордан. Она засмеялась, показывая пальцем на корову, покачала головой и приложила руку к сердцу.

Алексий начал было переводить, но я остановила его,

– Не надо. Я поняла. Расскажи лучше, что она тебе говорила.

– Говорила, что заберет душу, которая гостит в тебе. Что она ее хорошо знает, и еще, что теперь тебя никто не тронет…

Его прервал резкий Алкин вопль.

– Хватит с меня Тибета! Я хочу в отель!

 

17

Договориться с машиной было непросто. Все водители кого-то ждали и боялись упустить своих пассажиров. Наша троица не представляла для них никакого коммерческого интереса, пока Алексий не показал заветную хрустящую бумажку. Магическое преображение унылых лиц произошло в одно мгновение, и мы спустя пару минут уже сидели в довольно чистом автомобиле. Водитель улыбался Алексию, старательно отрабатывая деньги, даже сделал пару лишних кругов по центральным улицам, рассказывая что-то на своем языке. Мы с Алкой дремали на заднем сиденье, оставив Алексия общаться с водителем.

Вход в гостиницу перегораживал старый, побитый горными дорогами джип, пришлось едва ли не протискиваться. Алка с Алексием ушли в номер, а я задержалась, чтобы купить немного кислорода. Я не могла просто зайти в лавку, сначала я разглядывала побрякушки из кости яка, потом примеряла халаты и шарфики. Увлекшись простыми женскими процедурами, я не заметила, как ко мне подошел невысокий господин в бордовом монашеском одеянии. На странной форме английского он вежливо проговорил:

– Надеюсь, что вы в добром здравии.

Я удивилась:

– Спасибо, что вас интересует мое здоровье.

Монах не обратил внимания на мои слова и протянул мне визитку. Я на автопилоте засунула ее в сумочку и собиралась уйти, но он взял меня за локоть и отвел чуть в сторону:

– Вам лучше уехать как можно быстрее. Иначе вам придется задержаться здесь дольше, чем вы планируете…

Он не успел договорить, как его окликнули. Монах побледнел и поспешил к выходу, а я побрела в номер, забыв про кислород.

Шторы были задвинуты, и в номере царил полумрак. Две усталые печальные фигуры сидели в резных китайских креслах с кружками горячего чая. Алка первая заметила меня:

– Почему задержалась?

Я вытащила визитку и протянула подруге.

– Личный доктор Далай-Ламы?!

У меня уже не было сил ни сердиться, ни удивляться.

– Он сказал, что надо уезжать.

Алка пожала плечами и равнодушно вытянулась в кресле.

– Пока тебя не было, я позвонила тебе домой, надо было проверить, справляется ли Маргарита с твоими мужчинами.

– Маргарита? С мужчинами? У меня только один дома, потому что сын уехал куда-то с классом путешествовать. Остался муж.

– Ошибаешься. У тебя дома теперь два мужа. Господин Федоров пожаловал. Твой собственный муж не справился с управлением и попросил у меня Маргариту.

– Федоров – это медицинский магнат?

– Он самый. И теперь у вас дома настоящий штаб, по крайней мере, так сказала Маргарита.

– Что еще донесла твоя фрау Маргарита?

– Что незнакомые люди приходят в дом, не считаясь с распорядком дня хозяев, и даже не надевают гостевые тапочки.

– И что?

– Нас там никто не ждет. Так что можно пуститься в путешествие по Тибету.

Алексий уже стал в нашем номере чем-то вроде мебели, которая сама приходит и занимает мое кресло.

– Я за путешествие!

Я опустилась прямо на кровать ввиду отсутствия третьего посадочного места и простонала:

– Можно, я буду путешествовать во сне? Мы двое суток не спали, и я даже думать сейчас не хочу о том, чтобы куда-то ехать.

К моему удивлению, Алка меня поддержала.

– Выезжать из гостиницы мы не будем. Страна маленькая, на Кайлас мы не планируем, так что почти все святые места в пределах досягаемости. Будем утром выезжать, а к ночи возвращаться.

Алексий стал серьезен:

– Может, лучше вернуться домой?

Алка только фыркнула на его слова.

– А зачем? Мы здесь еще не все видели.

Недоброе предчувствие поползло по моему позвоночнику и застряло где-то в области лопаток. Алексий, вторя мне, процедил:

– Не зря меня предупреждал шеф, чтобы мы не совались куда не надо.

Я упрямо покачала головой. Алка напряглась:

– Этот жест мне хорошо знаком. Надо готовиться к худшему?

 

18

В огромном пустом зале монастыря было тихо. Солнце давно ушло за горизонт, и темнота быстро запутала все вокруг. Чуть слышно было, как гремели на монастырской кухне последние кастрюли, как вешали молодые монахи, дежурившие на кухне, огромные чайники на крюки и выметали сор из закопченной временем кухни. Постепенно все стихало, все приготовления к праздничной раздаче простых монастырских угощений близились к концу, и монахи, зевая, расходились по своим комнатам.

Невысокий пожилой мужчина, одетый в темно-бордовую монашескую тогу, молча стоял у алтаря, подняв голову вверх и тщетно всматриваясь куда-то. Темные колонны рядами уходили в потолок и терялись в вышине монастырских сводов. Шаги, гулко отзываясь в пустом зале для молитв, прервали его размышления. Темная худая фигура в сером монашеском одеянии медленно приближалась к тусклому светильнику у алтаря.

– Не ожидал увидеть здесь столь важного господина.

– Почему ты не на кухне?

– Я не кухонный раб, могу, как и все, свободно входить в зал для медитаций. А почему ты не в Индии, со всеми крысами, что бросили нас здесь и удрали со всех ног за сытой жизнью?

Невысокий мужчина усмехнулся.

– Что ты знаешь о моей сытой жизни?

– Говорят, ты неплохо устроился, ездишь по всему миру с лекциями, продаешь снадобья. Приносишь хороший доход своим хозяевам, отчего же тебе не быть сытым? Только не пойму я, почему ты здесь.

Мужчина пристально посмотрел на своего ночного собеседника:

– Ты знаешь о пророчестве.

– Не думал я, что ты до сих пор помнишь про него.

Перед глазам обоих встала картина из далекой прошлой жизни, словно ожили расписанные стены и зашумели воды сокрытого озера. Два мальчика из разных деревень, замазывая штукатуркой стены этого самого зала, нашли темный истрепанным свиток, где с трудом можно было разобрать слова, которые показались им тогда странными. Говорилось, что через сорок Лун они придут в этот зал ночью и встретят того, кто знает секреты бессмертия и лекарства от всех болезней. Туманное обещание чуда привело этих двух немолодых людей сегодня в пустой холодный зал, но кроме теней от флагов, покачивающихся на монастырском сквозняке, старых крыс и отблесков тусклых свечей на стенах ничего не было. Пути их давно разошлись. Один уехал с Далай-ламой в Индию, другой остался в монастыре и пережил все тяготы китайского освоения Тибета. Говорить им было не о чем, и они молча сидели на своих прежних скамьях, вглядываясь в черную пустоту зала. Издалека слышалось похрапывание стража ворот, писки летучих мышей под сводами и тяжелое дыхание близкой старости, которая уже цепко обнимала обоих.

Паломники начали стягиваться в холодный монастырский зал, занимая скамьи поближе к двери, чтобы первыми попробовать угощения. Все было как обычно, но взгляд обоих привлекла старуха, которую поддерживал мальчик лет десяти.

– Зачем мы пришли так рано, Нордан?

Старуха погладила маленькую, коротко стриженную головку.

– Потерпи. У меня есть дела.

Она оставила мальчика сидеть, прислонившись к огромной колонне, и подошла к монахам, с ужасом разглядывающим ее. Она подняла грозно свою палку и пошла на них, не обращая внимания на протесты молодых служек, призывающих ее угомониться.

– Хотите бессмертия?! Тухлые люди с тухлой плотью! Убирайтесь вон отсюда! Ничего вам не найти!

Монахи переглянулись.

– Чего это вы так разошлись, уважаемая?

– Ты пришел сюда за бессмертием?

– Я пришел, чтобы помочь людям преодолеть их болезни!

Старуха хрипло засмеялась:

– Ты пришел, чтобы продать его тем, кто сможет себе это позволить! Уходи прочь!

Она повернулась к другому:

– А ты, лама Дорджен, кухонная крыса, подбирающая объедки своих хозяев, ступай к ним и передай, что Хаддар будет еще тысячу лет искать Зеркало, пока не сдохнет, как монастырская крыса, от голода и злости!

Вокруг них уже начала образовываться толпа, но Старуха все не унималась:

– Передай своему хозяину, что завтра я приду к нему!

Пошумев вволю, старуха вернулась обратно к мальчику, который где-то раздобыл и теперь уплетал монастырскую лепешку. Он достал из-за пазухи еще одну и протянул Нордан:

– Возьми. Еще теплая…

Хаддар не виделся с нею уже лет пятьсот, хотя знал, что она прозябает где-то неподалеку от Дрепунга, у подножия священной горы. Он знал, что так же, как и ему, ей отпущено слишком много. Их время перестало существовать, они словно замерзшие в вечной мерзлоте древние животные, отогреть которых могла только свежая живая кровь. Хаддар знал, что старуха брала учеников и держала у себя по нескольку лет – они давали ей ощущение жизни, а она делилась с ними частичкой своего знания. Потому что все, что она знала, не мог бы вместить в себя ни один человек. Нордан была единственной, кого он опасался и с кем приходилось считаться. И вот вчера ему донесли, что она собирается прийти сюда. Хаддар по обыкновению подошел к окну. По крутой деревянной лестнице поднимались старуха с мальчиком и о чем-то мирно разговаривали меж собой. Хаддар стоял, завороженный отой гармонией утекающей и молодой кипучей жизни. Старуха шла легко, почти не отставала от мальчика. Лишь иногда придерживала его и мягко гладила черную стриженую головку.

– Не спеши, сынок. Нас еще не ждут.

Хаддар покачал головой.

– Я всегда жду тебя, Нордан. Только ты никогда не спешишь ко мне.

Дверь приоткрылась, и молодой служитель спросил:

– К вам посетительница. Впустить?

Хаддар молча кивнул. Дверь распахнулась, и в нее вбежал запыхавшийся мальчик. Следом за ним шла Нордан.

– Нет, малыш, ты посиди в приемной. Я сама поговорю с этим важным господином.

Хаддар оставался безучастным. Он пытался понять, что надо госпоже Нордан в его покоях, куда она еще пару сотен лет назад не вошла бы ни за какие сокровища мира.

– Зачем пришла?

Нордан шумно уселась на сундук возле окна.

– Невежливый ты стал, Хаддар.

– Говори по делу.

Старуха, казалось, не замечала ни его, ни его слов.

– Почему не смотришь на меня?

Хаддар поднял глаза и замер. Нордан хрипло засмеялась.

– Увидел?

– Откуда она у тебя?

Нордан веселилась от души,

– Не ожидал? Да* это она. Душа Тхицун, ведь это ее ты ищешь?

Он промолчал. Старуха продолжала:

– Сдался тебе этот Колодец! И что ты будешь делать с этим Зеркалом? Хочешь помолодеть? А зачем тебе это? Еще не нажился?

Хаддар понимал, что Нордан пришла торговаться. Он готов выслушать ее.

– Чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты выполнил два моих условия, прежде чем я отдам тебе ее душу.

Хаддар поднял руку.

– Мне не нужна ее душа.

Нордан вдруг стала серьезной.

– Конечно. Ты не станешь сам лезть в Колодец. Тебе этот ключ не нужен. Ты хочешь, чтобы кто-то другой открыл его для тебя, рискуя своей жизнью.

Хаддар устало опустился на сундук рядом с Нордан и взял ее руку.

– Я вижу твои условия. Хорошо. Ты не подойдешь к Колодцу пока не выучишь и не отпустишь того мальчика, что пришел с тобой. Пусть так. Я ждал полторы тысячи лет, подожду и еще лет двадцать. Но зачем тебе отпускать ту женщину? Она могла бы вместо тебя…

Нордан мягко отстранила его и поднялась.

– Если согласен – договорились. Я подержу душу пока у себя, я умею с ними ладить. Жди, Хаддар. Недолго осталось…

 

19

Ранняя весна продержалась недолго. Зима решительно вторглась в ее владения и застелила все, что не имело собственной крыши. И даже эти самые крыши стояли в огромных шапках снега. Данил, который еще вчера, поддавшись весеннему настроению, приказал сменить резину на своей машине на летнюю, теперь стоял возле окна слегка сконфуженный. Его помощник стоял рядом, всецело разделяя неудовольствие своего шефа. Вернее, это был помощник его помощника, потому что Алексий, секретарь Данила, сопровождал его жену в поездке по Тибету. Хотя этот юноша был весьма толковым, Данилу сейчас сильно не хватало своего секретаря.

– Что будем делать, Даниил Николаевич? Подождем, пока переобуют машину, или поедем на этом?

Данил взглянул на часы.

– Сколько у нас есть?

– Минут сорок-пятьдесят, не больше.

Данил махнул рукой.

– Едем! Сильвестр ждать не будет.

Сильвестр Петрович Федоров – давний партнер и приятель Залесного – отличался крутым нравом и ждать не любил. На публике появлялся мало, даже своего круга у него не было. Поэтому неожиданный визит Сильвестра взбудоражил все окружение Залесного. Сам Данил не мог понять, что привело Сильвестра в его захолустье, но вопросов не задавал и на всякий случай дал секретарю задание заказать старому приятелю гостиницу.

Машину заносило на поворотах, но приходилось спешить. Когда машина Залесного въехала на стоянку аэропорта, Сильвестр в коротком темном пальто, с небольшим портфелем в руках уже был на парковке такси. Данил вышел из машины и буквально вытащил приятеля из такси. Сильвестр, хоть и надувал губы, все же был рад, что его встречают не посторонние люди. Возле машины Сильвестр остановился.

– Скажи своему помощнику, чтобы пересел на переднее сиденье.

Данил усмехнулся:

– Может, его за руль посадить, тогда можем вместе на заднем расположиться?

– Ты не девушка, чтобы я с тобой на заднем сиденье располагался. Думаю, что этот мальчик с твоей машиной не справится. Так что давай сам за руль.

– Тебе и девушки не надо, сам капризный, как девушка.

Сильвестр немного сбавил обороты:

– Я не капризный, я опытный, И требовательный.

– Тогда поедешь в гостиницу, раз такой требовательный.

На лице у Сильвестра застыл легкий испуг:

– Зачем в гостиницу? Я не хочу в гостиницу!

– Лена в Тибете, прислугу мы не держим, а готовить я тебе не буду. Так что если хочешь комфорта, могу отвезти тебя в отель. Правда, больше четырех звезд в нашем городе нет, но горничные и ресторан там круглосуточные.

Сильвестр надулся.

– Слушай, Залесный, я не барышня. Горячая вода у тебя есть, утром мне кофе сваришь, обедать можно куда поехать. Вечером тоже как-нибудь перебьемся. Детство вспомним, колбасы купим.

Данил был доволен. Простая угроза гостиницей действовала на Сильвестра безотказно.

– Ладно. Тогда без причуд.

– Договорились.

Сильвестр утонул в мягком кожаном диване заднего сиденья и больше не проронил ни слова до самого дома.

 

20

Данил видел, что с приятелем происходит что-то неладное, но при Евгении спрашивать ни о чем не стал. Дома, разлив коньяк по бокалам и устроившись поудобнее, хозяин позволил себе полюбопытствовать:

– Что-то раньше я не замечал у тебя тягу к земле. Здесь большой добычи не водится, что привело тебя в наше болото?

Сильвестр снял очки и потер глаза.

– А ты свое болото хорошо знаешь?

Данил удивился.

– А зачем мне его знать? Мои интересы не здесь. Здесь моя семья.

– Вот и мои интересы не здесь. Здесь моя семья.

Данил окончательно был сбит с толку.

– Твоя семья не может быть здесь. Я бы уже знал об этом.

Сильвестр усмехнулся.

– И от кого бы ты об этом узнал?

– От тебя самого.

– Вот ты от меня и узнал.

– Ты что, дом здесь купил? Мог бы и поприличнее место найти с твоими деньгами.

Сильвестр пристально посмотрел на своего приятеля и покачал головой.

– Я здесь не дом купил, а земельный участок.

Хозяин все еще не понимал, куда клонит его

гость.

– На кой тебе земельный участок в нашем захолустье?! И сколько гектаров?

– Пару соток на кладбище, чтобы с удобствами. Беседку надо поставить для тех, кто поминать придет.

Данил поставил бокал и откинулся в кресле. Сильвестр разведен. Ради бывшей жены он бы сам суетиться не стал. Холодное предчувствие кольнуло Данила. Он слышал на какой-то тусовке, что у Сильвестра проблемы с дочерью, но не придал тогда этому значения. Значит, девочка умерла. Но почему он хоронит ее здесь?

– Извини, я не знал… Давно?

– Сегодня утром мне позвонили из вашего морга и просили приехать на опознание.

Данил все же не мог понять, как оберегаемая отцом девочка оказалась в провинциальном морге на юге России.

– Я не знал, что Аня была в нашем городе. Мог бы присмотреть…

– Успокойся, она никогда не была в вашем городе. Так что присмотреть бы ты за ней не смог.

– Почему наш морг?

Сильвестр вздохнул.

– Я сам еще не понял. Служба работает, но концов пока слишком много, и все они тонкие. По одним версиям, не хотели, чтобы она оказалась в моих ведомствах, а по другим – они специально ее сюда везли.

Данил включил мозги.

– Если кто-то не хотел, чтобы девочка оказалась в одном из твоих моргов, зная твой крутой нрав, это можно понять. Я бы тоже не принял этот груз на себя. Но откуда версии, будто кто-то намеренно ее сюда вез? В Москве что, моргов маловато? Зачем рисковать и везти тело в такую даль?

– Человек склонен к излишнему риску. В этом причина гибели неповинных.

Данил вдруг понял, что этот немногословный человек пережил больше, чем хотел бы вынести. И у него дома теперь, надо полагать, будет штаб. Он потянулся за мобильником и, вздохнув, спросил:

– Помочь могу?

Сильвестр пожал плечами:

– Все уже сделано. Осталось завязать последние ниточки.

Данил улыбнулся.

– Ты даже шнурки себе завязать не можешь. Все ботинки на липучках, как у маленького.

Сильвестр, глядя на странное выражение лица Данила, нехотя засмеялся.

 

21

Данил проснулся от страшного грохота на кухне. Быстро накинув халат, он поспешил на место катастрофы. Сильвестр посреди кухни со страшной бранью собирал с пола осколки посуды. Возле него стоял огромный черный петух и пытался клюнуть его в темечко. Данил, стараясь поберечь самолюбие гостя, отодвинул Сильвестра от черной лужи на полу и замахнулся полотенцем на петуха. Сильвестр, с ненавистью глядя на странное существо, поинтересовался:

– Здесь у вас не все динозавры вымерли?

– Если ты про орпингтона, то это к Ленке. Она притащила с какой-то фермерской выставки этого монстра и теперь любит его больше родного мужа.

Сильвестр сочувственно покачал головой.

– И за что мы их терпим…

– Это ты про жен или про орпингтонов?

Сильвестр начал понемногу привыкать к страшиле и даже протянул ему бутерброд с колбасой. Гигантский петух не успел поинтересоваться, что ему предлагают, как Данил подскочил к Сильвестру и выхватил бутерброд. Сильвестр уже ничему не удивлялся.

– Я не знал, что ты такой голодный, я бы сначала тебе предложил, извини.

Данил прошипел в ответ нечто нечленораздельное, потом добавил:

– Жена тебя самого скормит этому петуху, если ты ненароком испортишь ему пищеварение. Хлеб запрещен, от этого у него что-то там бродить начинает.

– Тогда давай дадим ему колбасы, от соевых бобов ему ничего не будет.

Данил призадумался:

– Про колбасу никаких инструкций не было, можно попробовать.

Сильвестр протянул один кусок колбасы петуху, а другой быстро засунул себе в рот, чтобы потом не делиться, если колбаса вдруг петуху понравится. Петух зажал колбасу в когтях, с удовольствием отрывал куски и быстро сглатывал, так что за пару минут на полу ничего не осталось. Сильвестр открыл холодильник и достал еще порцию. Данил к тому времени справился с уборкой и присоединился к странной парочке. Вскипятив чайник и поставив на стол две чашки, он сделал неудачную попытку прогнать петуха:

– Давай, Патрик, иди к себе.

Петух уперся и твердо стоял посреди кухни, рассчитывая на добавку. Его огромный ярко-алый гребень трясся от возмущения.

Сильвестр вместе с горячим чаем обрел душевный покой и поинтересовался:

– А почему этот монстр на кухне ночью промышляет?

Данил усмехнулся:

– Он про тебя то же самое может спросить. Ты сам-то что делал здесь в такую рань? Не спится?

– Это для тебя рань. Уже скоро семь, самое время съесть кого-нибудь.

Сильвестр с опаской протянул петуху последний кусок колбасы. Петух быстро выхватил добычу вытянул голову над столом, оглядел остатки трапезы и, не найдя ничего привлекательного, пошлепал по направлению к зимнему саду. Через пару минут раздался оглушительный петушиный рев. Сильвестр чуть снова не выронил чашку с горячим чаем:

– Чего это он так орет?

Данил вздохнул.

– Жена говорит, что это он поет. Распеваться он начинает с трех часов ночи, и до восьми этот будильник уже не выключается.

– А он тебе точно нужен?

Данил, согреваясь, прихлебывал чай и размышлял:

– Он у жены вместо собаки, так что…

– Боюсь спросить, что у твоей жены вместо кошки.

При слове «кошка» Данил побледнел и вылетел вон из кухни. Вернулся он с огромным полосатым котом. Довольно улыбнувшись, уселся на свое место, положив кота рядом с собой под стол.

– К счастью, все в порядке. Если бы я про него забыл, лишился бы хорошего секретаря.

– Кошка как кошка, я думал, снова чудище какое-то. Таких петухов я раньше никогда не видел. Проснулся я от голода, собрался культурно выпить кофе с бутербродами, все на поднос аккуратно так поставил, поворачиваюсь, чтобы утащить добычу к себе в комнату и там насладиться банкетом, а на меня смотрит это чудовище. Я с перепугу поднос выронил, ну а дальше ты знаешь…

Незатейливая утренняя беседа плавно переросла в рабочий день. Сильвестр расположился во временно опустевшем кабинете Елены и немного странно смотрелся среди швейных машинок, компьютеров и старых карт Вселенной. На стенах висели цветные гравюры, с которых дамы всех времен и возрастов являли миру свою красоту. Сильвестра заинтересовала непальская красавица верхом на остророгом быке. Он постоял немного в одиночестве, потом позвал Данила:

– Китайский вариант похищения Европы?

– Это вряд ли. Европы тогда для них не существовало. Эта девушка – дочь царя Непала, едет с особым подарком в дом своего мужа, царя Тибета. Видишь, за ее буйволом статуя Будды? Говорят, что эта статуя шла сама, особенно на крутых горных перевалах…

 

22

Сильвестр был не в духе, но Данил и не ждал от него приятного обхождения. Оба молча сидели в машине, каждый думал о своем. Снег резко прекратился, и за окнами накрапывал противный мелкий дождь. Машина едва проходила по чавкающей грязи из жирной глины нового кладбища. Остановившись на обочине, Данил посмотрел на Сильвестра.

– Кажется, здесь. Вот номер участка, можно посмотреть.

Сильвестр, поморщившись, спрыгнул вниз и тут же увяз в своих тонкий ботиночках по самую щиколотку. Выругавшись, он махнул рукой Данилу:

– Лучше не выходи. Я сам посмотрю участок. Если не понравится, придется возвращаться и начинать всю канитель сначала.

Данил аккуратно, подобрав полы своего нового пальто, спустился на мокрую землю. Посмотрев на Сильвестра, сказал:

– Стой на месте. Я сейчас.

С этими словами обошел машину и нажал кнопку багажника. В багажнике был технический беспорядок – коробки, палатки и котелки лежали вперемешку и являли характер хозяина.

– Хорошо, что я не дал водителю убраться здесь, вот и пригодилось.

Он пошарил в коробках и вытащил резиновые сапоги. Бросил их Сильвестру и сказал:

– Если не наденешь, обратно в машину не пущу.

Сильвестр нахмурился:

– Ты хочешь, чтобы я простудился? Резина зимой?

Данил улыбнулся.

– Свои ботиночки ты уже вряд ли найдешь в этой грязи, так что не вредничай, одевайся, как внедорожник.

Сильвестр с большим трудом, держась за дверцу машины, переобулся и бросил испорченные ботинки в коробку.

– Жалко выбрасывать. Удобные, может, кто их реанимирует.

Данил посмотрел на телефоне номер участка и включил навигатор.

– Это недалеко.

Они медленно двинулись на северо-запад, отсчитывая металлические колышки, вбитые в землю. На одном из них была табличка с надписью масляной краской «№ 167. Продается». Сильвестр огляделся,

– От дороги недалеко. Дерево большое на участке, это хорошо. Беру.

Данил выдернул табличку и бросил на землю. По пути к машине он набрал помощника:

– Евгений, оформляйте на господина Федорова 167-й участок.

Помолчал немного и добавил:

– Участок сегодня оформят. Ограду поставят послезавтра, так что в пятницу можно хоронить.

Сильвестр молча побрел к машине. Если бы Данил встретил его здесь случайно, то никогда бы не узнал со спины своего приятеля, так сильно тот изменился за эти полчаса…

Теплый пол приятно согревал озябшие ноги, и оба мужчины, не сговариваясь, сидели босыми на кухне. Сильвестр, почувствовав на своих ногах что-то тяжелое и теплое, сначала пошарил ногой под столом, потом не удержался и заглянул под стол:

– Я думал, ты плед туда кинул. Хороший у твоего помощника кот. Куплю себе такого же.

– Это он напоминает, что пора подкрепиться. Приходит и ложится на ноги.

Данил молча сунул под стол кусок колбасы. Кот брезгливо посмотрел на неразумных мужчин и пошел прочь из кухни. Сильвестр отодвинул ногой от себя большой кусок колбасы под столом и вздохнул:

– Залесный, ты чем меня кормишь? Даже кот это не ест.

– Ничего, ночью здесь Патрик промышляет, он и съест. А ты, значит, хочешь, чтобы я тебя кормил тем, что ест кошка?

Поразмыслив немного, он набрал какой-то номер. Трубка что-то пропыхтела, и спустя минуту из нее полился звонкий голосок подруги жены:

– Даже не представляю, что тебе могло понадобиться от меня, что ты даже не интересуешься, как дела у твоей жены.

Что-то в интонации вездесущей подруги насторожило Данила.

– И как у нее дела?

– Она купила корову.

На всякий случай Данил решил не удивляться.

– Это нормально. Ее покупкам в нашем доме тоже давно не радуются.

– Теперь и в нашем не будут. Так что там у тебя?

– Мне срочно нужна твоя Маргарита. Я уже знаю, что Полина с братом гостят у своего отца, так что твоя домработница почти свободна. Поделишься?

Алка немного помялась. Ей не хотелось срывать Маргариту с насиженного места, чтобы у той вдруг не развилась тяга к путешествиям.

– Ладно, сейчас переговорю. А чем мне ей аргументировать?

– Скажи, что два престарелых ребенка больше не хотят есть колбасу. И передай Алексию, что его кот тоже отказывается это есть.

– Бери билет, Залесный. Маргарите скажи, что встретишь ее сам. И не вздумай рассказывать

Алексию, что ты предлагал его коту колбасу Нам сейчас его истерики здесь не нужны.

Данил от удовольствия потянулся и, подмигнув Сильвестру, пропел:

– Порядок, Завтра будем ужинать по-человечески. И животинка, какая водится в доме, тоже будет под присмотром.

 

23

Тусклая лампа под низким потолком едва освещала грязную, заваленную каким-то хламом комнату. Стальной разделочный стол маленького морга был залит темной густой кровью, вяло стекавшей в отводную воронку. Коренастый мужчина в синей куртке ловко орудовал маленьким черпаком, поливая водой из-под крана полый изнутри труп. Маленькие плоские ребра желтели ровными распилами, едва выступая из темного старушечьего мяса. Рядом на столе лежали все внутренности покойной, образуя единый беспорядочный ворох. Невысокая девушка в очках, обращаясь к группе студентов, обступивших стол со смешанным чувством омерзения и детского любопытства, комментировала действия темноволосой коротко стриженной женщины – патологоанатома.

– Вот теперь можете сами увидеть трансмуральный инфаркт миокарда.

Темноволосая спокойными отточенными движениями ножа и ножниц переворачивала огромный кровяной ворох, планомерно разрезала и отщипывала ножницами по маленькому кусочку от каждого органа и складывала в маленькую стеклянную баночку из-под джема. Разрезая сдувшееся студенисто-жидковатое сердце, она выдавила из бледных розово-синих трубочек маленькие желтые крошки:

– Вот этим были закупорены сосуды.

Девушка в очках снова обратилась к студентам:

– Посмотрите на срез сердца. Отмирание тканей привело к разрыву.

Студенты, кто подавшись вперед, чтобы получше разглядеть, кто отпрянув назад, на облупившийся крашенный синей краской подоконник, создавали живую неразбериху в этом мире мертвого порядка. От нестерпимого запаха крови, теплой воды и хлорки мутило и было трудно дышать. Повязки на лицах становились влажными. Глаза тускнели.

Когда патологоанатом закончила, удалившись в обнимку с баночкой образцов, студенты неровной походкой один за другим выходили на свежий зимний воздух, срывали повязки и изо всех сил старались не показывать друг другу, как рады они оказаться на свободе, где нет ни хлорки, ни перепачканного кровью свежеразделанного трупа.

Мужчина, ассистировавший врачу, подмигнул:

– Что-то твои сегодня быстро испарились.

– Душно у тебя здесь. Надо бы вытяжку получше.

Мужчина усмехнулся.

– Хорошо хоть лампу поменяли. Теперь вижу, куда лью и что режу. Сейчас выпотрошу кишечник, промою, и можно будет ставить заглушки на гортань, чтобы из головы потом ничего не потекло сюда. Здесь у меня все чистенько.

– Да, Ефимыч, моешь ты хорошо. А что у тебя, только один свежий труп, или есть еще? Мне надо еще группу привести. Есть что-нибудь не слишком старое?

Мужчина хитро подмигнул:

– Не слишком старое? Это ты про лежак или про возраст?

Девушка вздохнула:

– Какой уж там возраст. Лишь бы сохранность была нормальная.

Ефимыч призадумался.

– Есть тут у меня одна неопознанная. Но твоим не подойдет.

– Почему не подойдет? Они у меня не привередливые. Смотрят что дадут.

– Не подойдет. Они у тебя сердце по программе проходят. Так вот у этой красотки его нет.

– Заспиртовали? Кто-то уже поработал?

– Нет, милая. Я ее у двери на каталке нашел, Уже вскрытую, но резали профессионалы.

– Откуда знаешь?

– По надрезам. Ровные крестики и чуть в скос. Сначала думал, кто из наших пошутил. Помнишь, как коллеги-сменщики мне подарок на мой день рождения зашили в старика и колпак Деда Мороза на него надели? Пришлось распарывать, потом снова зашивать.

– Зачем?

– Ну, чтобы подарок достать. Они записку к нему прикололи. Вот и эту когда нашел, думал, снова дурачатся. Подурачатся, а потом придут и оформят. Так не идет никто. Так что придется, видимо, ментов вызывать. А пока не вызвал, говори, будешь смотреть со своими студентами или нет?

– Ладно, покажи, я определюсь.

Мужчина бросил черпак в раковину и вытер руки о серое полотенце, висевшее на гвоздике на стене.

– Иди за мной. Она в холодильнике. Доставать неохота. Так смотри.

Сине-белое лицо молоденькой девушки с прилипшими к щекам темными волосами смотрело на нее болезненным оскалом.

Достав дрожащей рукой телефон, девушка в очках, набирая номер, тихо шепнула Ефимычу:

– Никому ее не показывай. И полицию не вызывай. Я знаю, кто это…

 

24

Невысокий худощавый мужчина в темном пиджаке и бледно-голубой рубашке резко выделялся своей свежестью и какой-то сторонней чистотой посреди небольшой приемки с сонными медсестрами в застиранной униформе и домашних кофтах поверх рабочей одежды. Мужчина сидел на самом краешке больничной кушетки в глубокой задумчивости. Он ждал. Медсестры старались не болтать в его присутствии и лишь изредка поглядывали на часы. Когда стрелки подошли к половине первого, одна из сестер подняла трубку старого грязного телефона и набрала внутренний номер:

– Екатерина Семеновна, вас ожидают.

Буквально через пару минут на пороге возникла девушка в очках и дрожащим голосом сказала:

– Зачем же вы, Константин Петрович, ждали здесь? Я бы сразу спустилась.

Мужчина махнул рукой.

– У вас лекция, мне сказали. Дело теперь не спешное. Да и мне надо было поразмыслить немного, прежде чем начинать.

– Я буду через минуту. Только отпущу студентов и сразу к вам.

Мужчина поблагодарил сестер и вышел на крыльцо. На пандусе стояла скорая, из которой никак не могли достать носилки. Водитель с санитаром суетились возле распахнутых дверей, из которых слышались приглушенные стоны. Кто-то дотронулся до его плеча:

– Невесело тут у нас.

– Да уж. Не приведи Господь попасть в ваше ведомство.

Девушка двинулась было по привычке пешком, но ее остановили:

– Куда же вы, Екатерина? Сегодня беготни будет много. Так что давайте на машине.

Не найдя глазами машину Кеглева, девушка застыла в нерешительности.

– Какая на этот раз?

Мужчина показал рукой на небольшую ауди:

– На этот раз самая неприметная. Нам сейчас светиться нельзя. Вон та серая старушка.

Екатерина с безразличным видом побрела к ауди.

– Без шофера?

– Сам. Все сам.

Екатерина еще раз осознала серьезность ситуации. Если Кеглев, который уже семнадцать лет не садился за руль, предпочитает обходиться без лишних свидетелей, то что ждет ее с Ефимычем после завершения этого страшного дела?

В голове Кеглева тоже роились беспокойные мысли. Это же надо было случиться такому именно в их тихом городке! Москвы им мало, что ли? Сидели бы в своем мегаполисе и разбирались бы на месте. Так нет, всех тянет на природу!

Машина тихо подползла к самому крыльцу старенькой полуразрушенной покойницкой и замерла возле ступеней. Екатерина нехотя вышла из машины, осторожно прикрыв за собой дверь.

Стол был пустой, чисто вымыт, и само небольшое помещение было обработано какой-то пахучей гадостью. Кеглев с непривычки закрыл нос платком. Ефимыча где-то не было, так что Екатерина сама прошла к холодильникам и открыла тяжелую дверцу из грубо сваренной нержавейки.

– Вот ваш труп. Никто его не оформлял, так что можете забирать, никто и не заметит.

Дверь тихо скрипнула, обнаружив присутствие хозяина заведения. Ефимыч неуверенно запротестовал:

– Как же не заметит? Я вчера вызвал бригаду. Они все оформили. Хотели забрать, но у них что-то с машиной не получилось. Сказали, что сегодня после обеда приедут.

Тошнота и головокружение подкрались к Екатерине так внезапно, что она судорожно прижалась к стене, чтобы не упасть.

– Ефимыч, родненький, что же ты наделал? Я же просила тебя никого не вызывать и труп никому не показывать.

Ефимыч оскалился:

– Если я, кумушка моя, трупы никому показывать не буду, а буду складывать их здесь тайным образом, то ничего хорошего отсюда не выйдет.

Кеглев поспешил успокоить Екатерину:

– Не волнуйтесь вы так, Екатерина Семеновна. С милицией я договорюсь. Им только на руку, что никакого висяка на них не будет.

Обратившись к Ефимычу, сказал по-хозяйски:

– Помещение сейчас закроете. Ключи отдадите мне.

Ефимыч опешил от такого обращения:

– Это почему вам? И кто вы такой, чтобы я отдал вам ключи? Я лицо материально ответственное, мало ли что вы тут надумаете?

Кеглев жестко оборвал тирады ответственного лица:

– Так, значит, хотите материально за все отвечать? Вот и славно.

Ефимыч почувствовал что-то недоброе в его словах.

– За что отвечать?

– Труп сюда поместили вы. Без документов. Бригаду вызвали только спустя неделю.

Ефимыч побледнел. Он понял, куда клонит этот маленький жесткий человек.

– Так ведь я думал…

– В тюрьме сокамерникам будете рассказывать, что вы думали. За убийство дадут не меньше пятнадцати, так что ждите бригаду. Они и труп переоформят, и вас заодно.

Ефимыча как громом поразило. Так ведь могут! Он жалобно посмотрел на Екатерину:

– Екатерина Семеновна, скажите ему, что я здесь вовсе не при делах.

Екатерина отмахнулась от глупого Ефимыча:

– Делай, как говорят. И не скули. Теперь уже все мы вляпались, так что не тупи, отдавай ключи и проваливай.

Екатерина сама себе поражалась. Она, бывало, слышала, как студенты общаются столь неформально, но самой пока не доводилось. Мысленно усмехнувшись, она пробормотала:

– Вот так быстро пропадает лоск воспитанности и хороших манер.

Прежде чем Ефимыч отвязал дрожащей рукой ключи от дома, которые были у него на общей связке, и убежал, Кеглев успел задать вопрос:

– Где одежда убитой?

– Не было никакой одежды. Так и была, сердешная, в одних простынях.

Кеглев осторожно отвернул простынь, обнажив лицо девушки. Большой мягкий нос и синеватый подбородок резко выделялись на мертвенно-бледном лице.

– Да, не красавица. Даже смерть ее не украсила, Бедный ребенок…

На простыне не было никаких штампов.

– Значит, не больничная,

Екатерина прикрыла дверь за Ефимычем и подошла к Кеглеву, который пытался получше рассмотреть простыни покойной.

– Может, перенесем ее на стол, под лампу, так удобнее будет.

– Давайте попробуем.

Не успели они взять закостеневшее замороженное тело, как дверь со скрипом распахнулась.

На пороге застыли два кругленьких черных мундира, в изумлении таращась на происходящее. Кеглев улыбнулся.

– Вот и помощники.

Он подмигнул Екатерине, чтобы та отпустила тело.

– Давайте, ребятки, кладите на стол, будем осматривать.

Двое в форме нутром почувствовали, что приказания строгого дяденьки нужно исполнять, хоть он и не является их непосредственным начальством. Они аккуратно сложили на подоконник свои фуражки и привычными движениями подхватили тело.

– Куда нести?

Екатерина оживилась:

– На стол. Кладите осторожно.

Тот, что помоложе, усмехнулся, глядя на Екатерину.

– Да ей теперь все равно.

Тот, что постарше, подождал, пока Кеглев с Екатериной выйдут обратно к холодильникам, прикрикнул на своего веселого коллегу.

– Ты сильно-то не веселись. Дело нешуточное, если сам Кеглев здесь.

– А кто это, Кеглев?

– Как бы тебе лучше объяснить? Это такой человек, который если захочет, так ни ты, ни твоя семья в этом городе жить не будут. Понял?

Младший немного притих.

– Сразу бы сказал, а то я как обезьяна с гранатой.

– Я тебе сразу и сказал. Так что веди себя при нем тише и приказы его слушай, как будто наш полковник отдает. Они там наверху всегда договорятся.

Кеглев вернулся в операционную с выражением крайнего неудовлетворения на лице.

– Никаких зацепок. Откуда привезли? Кто привез?

Он серьезно посмотрел на своих помощников:

– У меня двое суток, чтобы доложить обо всех обстоятельствах. Значит, у вас только сутки.

Полицейские переминались с ноги на ногу.

– Так, Константин Петрович, у нас ресурсов маловато. Куда бежать?

– Ресурсы я вам обеспечу. А куда бежать – это ваше дело.

Старший вздохнул. Не вовремя оказались они на дежурстве. Вот теперь попали. К удивлению мужчин, стоявших в нерешительности, Екатерина подошла к телу и сняла одну из простыней. Она внимательно посмотрела на ткань и улыбнулась.

– Это не больничная.

Кеглев вздохнул.

– Это для меня не новость, милая барышня. Штампов нет.

– Даже если бы на ней были десять штампов, эта простынь не могла быть больничной.

Кеглев внимательно смотрел на нее, ожидая, что дальше.

– Это очень дорогая простынь. Хлопок с шелком, вот, видите, метка производителя вышита, а на дешевых она просто пришита. Даже на самых больших распродажах они стоят кучу денег, Значит, это из частной клиники, причем небедной.

– Это нам мало чем поможет. Богатых клиник в нашем государстве немало. И простыней таких тоже может оказаться огромное количество.

– В том-то и дело, что не может. Это как дорогие часы. Их не так много, и тех, кто их покупает, продавцы хорошо знают. Но дело даже не в этом. На самом трупе…

Кеглев знаком приказал полицейским подойти и внимательно слушать Екатерину. Те стояли, стараясь не пропустить ни слова.

– Посмотрите на надрезы.

Она подошла к телу и щипцами отвернула кожу на надрезе.

– Это сделал профи. Причем высокого уровня.

– Продолжайте.

– У нас в больнице так не режут. Инструменты допотопные. Даже если и обновляют, то все равно работаем самыми дешевыми. Простыми так не вырезать. Здесь нужны особой закалки, и вот, смотрите, прижигали сосуд. Работал хороший кардиохирург, на отличном оборудовании, хотя и не самом новом. Такое только в больших кардиоцентрах. Или у частников.

– Вы хотите сказать, что в частных клиниках есть такие игрушки? Это оборудование стоит миллионы…

Екатерина позволила себе замечание:

– Миллионы? И что? Частникам это не под силу?

Кеглев задумался. Да, пожалуй, частников стоит проверить. Это вполне решаемые деньги для хороших бизнесменов. Есть несколько частных клиник, но все московские, до периферии это еще не дошло…

 

25

Саматов Николай Васильевич, врач, хирург высшей категории, вынужден был сидеть в аэропорту Лондона вовсе не по причине плохой погоды. Его срочно вызвали из Америки, где у него были каскадные операции. Голова кружилась, но есть он не хотел. Его помощница заботливо посмотрела на Саматова:

– Может, выпьете чаю?

– Нет уж, увольте. Этот их английский чай я бы с удовольствием заменил стаканом хорошей русской водки с красной икрой.

– Зачем с красной? Вам по статусу уже черная положена.

– Черная мне не нравится.

– Как хотите. Принесу красной.

Саматов капризничал.

– Ирина Александровна, где вы в аэропорту найдете хорошую красную икру?

– Как будто мало летаете! В Duty Free вам и красная, и любая найдется. Так мне сделать вам бутерброд?

Ирина Александровна была не просто помощницей Саматова, в ее обязанности входило следить за полным обеспечением этого хирурга – чтобы все было вовремя, расписание выполнялось, все помощники и пациенты были в нужном месте в нужное время; билеты, самолеты и гостиницы были вовремя, чтобы он не ел ничего вредного и вообще ел. Еще в начале своей карьеры, только поступив на службу к Федорову, молодой доктор Саматов как-то упал в голодный обморок, хорошо еще после операции. После проведенного особыми службами расследования выяснили, что, увлекшись, он просто забывает есть. Думает об операции, инструментах, особенностях пациентов, приборах, их исправности и сбоях, но не о еде. И поскольку хирург подавал большие надежды, Федоров приставил к нему опытную медсестру, которую жаль было отправлять на пенсию, но и держать на работе было невозможно из-за все растущих мировых требований к квалификации и возрасту персонала. Дамочка была расторопная, и вскоре доктор начал выдавать весьма неплохие показатели. Главной задачей Ирины Александровны было ликвидировать простои в работе хирурга. Теперь уже Саматов мог проводить не одну-две, а четыре-шесть операций в день. Федоров был доволен. Небольшая зарплата Ирины в две с половиной тысячи окупалась сполна.

Ирина Александровна была особой уравновешенной. Она не впадала в истерику и не испытывала угрызений совести. Она просто делала свою работу.

 

26

Маргарита Тимофеевна не спеша ставила тяжелые бокалы на стол, чтобы они оказались строго симметричны огромным ослепительно-белым салфеткам. Она чуть нагнула голову, проверяя, как отражается свет в глубокой резке на чистом кристалле. Довольно кивнув, она повернулась к Залесному:

– Только два прибора? Гостей не будет?

– Три. Себе тоже поставьте.

Маргарита недовольно скривила губы.

– С господами не приучена. На кухне выпью.

– Тогда и нам накрывайте на кухне, если вам здесь не комфортно.

Маргарита сдвинула брови и назидательно произнесла:

– Не годится вам занимать место животных в доме. Будете ужинать здесь, в столовой.

Залесный с Федоровым переглянулись. Хозяин дома первым решился высказаться:

– Что вы имеете в виду?

– На кухне я кормлю Патрика и кота. Они знают свое место и приходят вовремя. Вот и вам не мешало бы знать свое место и приходить к ужину вовремя,

Федоров впервые столкнулся с ситуацией, когда в доме наводят беспощадные порядки и главный вовсе не он.

– Позвольте, Маргарита Тимофеевна… Вы наверняка тоже знаете свое место…

Не успел он договорить, как Маргарита всей своей тяжелой артиллерией надвинулась на него:

– Я-то свое место знаю. В данный момент я приставлена нянькой к двум престарелым детям, которые не желают есть в столовой и собираются сесть за стол с прислугой. И, что еще хуже, пугают животных своими причудами.

Залесный сделал слабую попытку оправдаться.

– Так этой столовой почти никто не пользуется. Для двоих она слишком большая. Кухня как-то привычнее, уютнее.

Маргарита была неумолима.

– Туалетом вы пользуетесь, хоть он и превышает размеры малогабаритной квартиры, в которой я живу Почему-то не ищете по дому, где поуютней, чтобы присесть. Так и столовой надо научить себя пользоваться.

Она дала понять, что разговор окончен и что ужин начинается через семь минут. Мужчины переглянулись и бросились врассыпную по своим комнатам. Надо было успеть переодеться, чтобы в достойном виде предстать перед Маргаритой.

Чертыхаясь и на ходу застегивая штаны, Федоров первым ворвался в столовую. С видом победителя он занял себе место у окна и с удовольствием наблюдал, как Маргарита строгим взглядом встречает Залесного, как учительница встречает разгильдяя, который опоздал на урок. Проследив, чтобы оба мальчика аккуратно разложили салфетки на коленях, она торжественно внесла горячее и выплыла из комнаты. Как только стихли ее шаги, Федоров с видом заговорщика подмигнул Залесному:

– Откуда это сокровище?

– Одолжил у подруги жены.

– Я хочу ее перекупить. Мне такая Фрекен Бок позарез нужна.

– Ничего не получится. Она страшной клятвой связана с Алефтиной и ни на шаг от нее не отходит. Нам повезло только потому, что Алка сама ее попросила присмотреть за нами до возвращения жены. Кстати, а зачем тебе домоправительница?

– Я человек одинокий. Прихожу в пустой дом. Никто меня не гоняет переодеваться и не заставляет ужинать в столовой. Я уже совсем как дикое животное – ем где хочу, сплю где хочу.

Залесный пожал плечами:

– По-моему, это не плохо, делать, что хочешь,

– Это ты говоришь так потому, что женат. И жена решает, где ты будешь есть и спать. За меня давно никто ничего не решает.

– Так женись. И все у тебя будет по полной программе,

Федоров отложил вилку и долго вертел в руке тяжелый блестящий нож.

– Ничего не получится.

– Проблемы?

– Да, проблемы. За время, проведенное с третьей женой, я слишком хорошо познакомился с женщинами.

– А с первыми двумя своими женами ты знаком не был?

– Первые прошли без осадка, как вода сквозь пальцы. А вот третья оказалась редкой стервой,

– Зачем тогда жил с ней четырнадцать лет?

– Дочь.

Мужчины помолчали и выпили залпом без тостов.

 

27

Ночь выдалась непростой. Несмолкающие крики младенца, истерики жены, обвальное падение цен на нефть, резкие скачки доллара – все слилось в один тяжелый грязный ком. Федоров, который любил порядок до фанатизма, теперь не мог ответить на простой вопрос своего помощника:

– Во сколько вас ждать завтра утром?

Он усмехнулся и взял тайм-аут.

– Я тебе перезвоню. Но, скорее всего, раньше чем к полудню не ждите.

– Но, Сильвестр Петрович…

– Знаю, Григорий, но теперь у меня семейные обстоятельства.

– Это может быть на руку Золотухину, который только и ждет от вас каких-нибудь обстоятельств.

– И это знаю. Но раньше полудня не получится. Выкручивайся, как сможешь.

Трубка что-то прошипела и отбилась. Вот так. Теперь эти обстоятельства сильнее его. Этот ребенок, кисло пахнущий теплым молочком, цепко держал его в своих маленьких ручонках. Завтра с утра снова к врачам. Снова консилиумы и совещания медицинских светил.

В комнату ворвалась жена, на ходу распахивая халат, обнажив красивую грудь. Она бросилась в кресло возле стола и простонала:

– Посмотри, что с грудью! Как хочешь, но я ее кормить больше не буду! Есть прекрасные заменители молока. Они даже полезнее, чем женское!

Федоров оторвал взгляд от бумаг на своем огромном столе и посмотрел на жену.

– Грудь мы тебе сделаем. Какую хочешь.

– Я хочу свою. Это молоко ее просто разрывает. Посмотри, какие растяжки!

– Это поправимо.

– Поправимо?! Конечно, это же не тебя будут резать и накачивать всякой дрянью! В общем, я решила.

– Что же ты решила?

– Кормить больше не буду. Говорят, что молоко уйдет через неделю и грудь восстановится.

– Кто это тебе говорит?

– Анжела. Она спасла свою грудь швейцарским детским питанием. Ну, ты знаешь, там коровы и все такое…

– Коровы? Я что, буренку выращиваю? Я тоже решил, моя дорогая. Если ты не будешь кормить ребенка, то я не буду кормить тебя,

– В каком смысле?

– В смысле дополнительных расходов. Если мне придется взять кормилицу, то ее содержание я буду вычитать из твоих повседневных расходов. А поскольку кормилицу мне придется взять из Швейцарии – там коровы и все такое, ну, ты понимаешь… Так что прикинь своими математическими мозгами, Катенька, сколько можно сэкономить, если самой кормить дочь своей грудью.

Екатерина фыркнула и грациозно выплыла из комнаты. Федоров мысленно улыбнулся,

– Прекрасно.

Утром его разбудило слабое хныканье ребенка, Бледная жена со сжатыми губами молча одевалась в своей комнате. Федоров попытался выяснить, что происходит:

– Почему Анна плачет?

Екатерина пожала плечами.

– Наверное, голодная.

– Ты что, не кормила ее сегодня?

– Ни сегодня, ни вчера. Ждем твою кормилицу из Швейцарии.

У Федорова помутнело в глазах.

– А ты точно ее мать?

Екатерина усмехнулась и процедила:

– Хочешь, чтобы я спросила, точно ли ты ее отец? Впрочем, малышка не слишком красива, так что ошибки быть не может.

Сильвестр вздохнул:

– Значит, и этот вопрос не удалось решить без войны. Оставайся дома. Ты мне сегодня не нужна. Малышку оденет Ольга Петровна.

– Это вряд ли.

Сильвестр посмотрел на улыбающееся прекрасное лицо жены.

– Что случилось с Ольгой Петровной?

– Я ее отпустила. Рассчиталась с ней за месяц вперед и объяснила, что она нам больше не понадобится, что у нас теперь кормилица из Швейцарии.

Федоров быстро вышел, чтобы не сказать жене что-нибудь лишнее. Он набрал номер помощника.

– Григорий, есть у нас толковая девушка в офисе?

– В офисе всегда найдется толковая девушка. А в чем ей надо быть профи?

– В семейном деле. Воспринимай это как бизнес. Надо, чтобы она оперативно могла решать любые семейные и хозяйственные вопросы. Полчаса я тебе даю, но не больше. Пусть сразу приезжает ко мне. Платить буду по двойной ставке. Работать ей придется в условиях, близких к военным действиям. Иу, ты знаешь.

Через двадцать шесть минут в дверь позвонила молодая девушка.

– Здравствуйте, меня зовут Олеся. Я из большой семьи, так что могу справляться с любыми проблемами.

– Здравствуйте, Олеся. Мойте руки и идите в детскую.

Олеся деловито вымыла руки и твердым шагом прошла в детскую. Маленькая живая кукла в модном детском комплекте едва ворочалась под тяжелым стеганым одеялом. Окинув ребенка знающим взглядом, она спросила:

– Голодная?

Сильвестр кивнул.

– Ребенок не ел со вчерашнего дня.

– Как зовут?

– Сильвестр Петрович.

– Извините, но ваше имя я знаю.

– Анна.

– Мне нужен телефон. Нужно позвонить в роддом и отправить вашего водителя за молоком. Я напишу записку, чтобы дали с запасом. И покажите, где у ребенка одежда. Нужно ее переодеть.

Сильвестр вздохнул с облегчением. Потом посмотрел на часы.

– Я уеду на пару часов. Вернусь к половине одиннадцатого. К этому времени подготовьте ребенка к визиту в больницу.

– Что-то не в порядке?

– Сердце.

Олеся в ужасе уставилась на Сильвестра.

– Сердце? У такой крохи?

Чтобы не вдаваться в тяжелые объяснения с чужим человеком, Сильвестр сухо попрощался и вышел из комнаты.

 

28

Олеся решила, что правильно будет заблаговременно приготовить ребенку все необходимое к перелету Огромная кухня Федоровых несколько смущала ее, но она была полна решимости. Методично, одну за другой она открывала тяжелые дубовые дверцы испанских шкафов, пока не почувствовала, что за ней кто-то пристально наблюдает. Она подняла голову и встретилась глазами с ослепительно красивой женщиной. Богиня стояла в дверях, играя носком туфли, бесцеремонно разглядывала Олесю.

– Что ищем?

– Бутылочки для воды. Запасные. Сильвестр Петрович сказал, что они где-то в шкафах на кухне.

– Так вам нужна детская кухня. Вы же не думаете, что ребенку будут готовить его детское месиво на кухне, которая готовит для меня?

Олеся покраснела.

– Простите, я не знала, что в доме две кухни.

– Вообще-то три. Прислуга тоже люди, и им тоже нужно как-то питаться. У них, то есть у вас отдельная кухня. Идемте, я покажу.

Олеся как в тумане шла за небожительницей. Она и представить не могла, что в доме можно иметь три кухни. Екатерина остановилась возле небольшой синей двери и слегка толкнула ее.

– Вот детская. Посуда, плиты, специальные миксеры, блендеры, соковыжималки, подогреватели еды, поддерживатели температуры и прочая ерунда перед вами.

Глаза Олеси разбежались от такого детского великолепия. Она и половины этих приборов не знала.

Екатерина наслаждалась произведенным эффектом.

– Это Сильвестр Петрович. Он считает, что это все поможет ему вырастить дочь как следует. Идемте, я покажу вам вашу кухню.

Олеся молча двинулась за хозяйкой дома. Екатерина открыла перед ней белую дверь, пропуская Олесю вперед. Та оказалась среди знакомых ей плит, холодильников и посуды, не отличающейся особой изысканностью. Хозяева строго держали грань между собой и прислугой.

– Вот здесь вы можете готовить себе еду. С собой приносить нельзя. В холодильнике все необходимое для здорового питания. Но, как вы понимаете, готовить вам придется только когда девочка спит. Или гуляет.

– А разве мне не нужно будет с ней гулять?

– Нет, этим занимаются специально обученные люди.

– Специально обученные?

– Охрана. Или вам нравится таскаться по этажам с тяжелой коляской?

– Да нет… Значит, я только для дома?

Екатерина окинула высокомерным взглядом

девушку:

– А вы мечтаете о чем-то большем?

Олеся окончательно смутилась.

– Я мечтаю только сохранить обещанную мне прибавку к зарплате. Мне нужны деньги и ничего больше.

Екатерина кивнула.

– Вот и славно.

Олеся вернулась в детскую кухню и деловито занялась приготовлениями. Сумка вскоре была собрана, и она позвонила Сильвестру Петровичу.

– Я готова.

В трубке раздался недовольный мужской голос.

– Уважаемая Олеся Викторовна, мне не интересно, готовы ли вы. Меня интересует, готова ли моя дочь.

– Анечка еще спит.

После недолгой паузы трубка проговорила:

– Я бы попросил вас называть мою дочь полным именем. Уменьшительно-ласкательные оставьте для родителей и родственников.

Олеся покраснела и с трудом выдавила из себя:

– Анна еще спит. Но скоро проснется. Чтобы покормить и переодеть ее, потребуется минут сорок, так что к двенадцати часам она будет готова.

– Хорошо, я приеду. Не опаздывайте, я не привык ждать.

Около полуночи Олеся сидела на пластиковом стуле третьей кухни и пила чай. Горячий сладкий напиток и согревал, и успокаивал. Тревожные мысли витали в голове девушки. Еще утром она была работницей бухгалтерии Федорова, а теперь сидит в его квартире и пьет чай в качестве прислуги его дочери. Стоили ли все ее дипломы такой карьеры? Словно отвечая себе на вопрос, она пробормотала:

– Мои дипломы стоят недорого. Тысяч пятьдесят в месяц. Тридцать пять уходит на квартиру, так что на все остальное остается не больше пятнадцати. На ото не проживешь. Так что карьеру прислуги можно считать успешной, если она стоит в два раза больше, чем профессиональные навыки.

Она сделала еще глоток и, закрыв глаза, прошептала:

– Сегодня я впервые рада, что росла в многодетной семье и умею все, что касается маленьких детей…

 

29

Утро в Гонконге выдалось на редкость туманным. С высоты своего небесного офиса Хаттори Кинтаро порой не видел, что творится там, на земле. Отец приучил его не смотреть вниз и не думать о том, что происходит с простыми людьми, суетившимися под ним. Выше него только Небо и семья. Почему именно на него пал выбор, когда семья решала, кто из молодого поколения будет возглавлять представительство семейной компании в Гонконге? Его никто не спрашивал, хочет ли он жить вдали от родины среди китайцев и англичан.

Отец его давно ушел, и теперь ему одиноко управляться с такой огромной компанией. Так уж получилось, что его брат умер в раннем возрасте от болезни, которая преследует весь их род вот уже несколько поколений. Почему компания, которая производит сложнейшие медицинские приборы, не может произвести такой простой насос, как сердце? Почему миллионы долларов состояния их семьи тратятся на заграничных хирургов? Брата спасти не удалось, хотя отец приложил к этому немалые усилия, и вот теперь жизнь самого Хаттори под угрозой. Врачи предупредили, что клапан скоро перестанет работать и что предельно допустимый барьер, когда он еще сможет дожить до операции, скоро будет пройден и надо торопиться с ответом. Но что ответить, если вероятность того, что он проснется после этой самой операции, равна половине? Он или проснется, или нет. Такие показатели его не устраивали. Он привык иметь дело хотя бы с восьмьюдесятью процентами успеха. Он уже не мальчик, ему почти шестьдесят, и речь пойдет не только о том, приживется ли его новое сердце, но и о том, сможет ли весь организм перестроиться на новую работу. Хаттори положил руку на сердце, тревожно ощущая его слабые удары под тонкой рубашкой.

– Хорошо. Я согласен. Я хочу рискнуть.

Он подошел к окну и попытался заглянуть вниз. Ниже тридцать пятого этажа словно молоко разлили. Ничего не разобрать. Хаттори вернулся к столу и опустился в свое огромное эргономичное кресло. Переключив мониторы, он посмотрел, включена ли камера.

– Добрый день, Дик,

Молодой англичанин поклонился изображению своего босса и радостно приветствовал его:

– Добрый день, господин Хаттори. Вы уже видели показатели?

– Да, спасибо, я видел. Поблагодарите от моего имени всех работников компании. Они хорошо старались. Но я сейчас буду говорить не о показателях. Соедините меня с господином Губертом.

Англичанин сочувственно улыбнулся:

– Одну минуту

Он что-то быстро набрал на своем компьютере и вывел изображение невысокого лысоватого немца на монитор босса. Немец улыбнулся и с сильным акцентом произнес:

– Если вы вызываете меня в столь неурочный час, то, стало быть, вы решились на операцию. Правильно я вас понимаю?

Хаттори склонил голову.

– Вы всегда меня правильно понимаете, господин Губерт.

– И когда вы думаете на время отойти от дел?

– К весне.

Немец не удержался и позволил себе шутку.

– А в каком году?

Хаттори насторожился:

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что в этом году не получится?

Губерт махнул рукой и примирительно сказал:

– Не волнуйтесь, вам вредно. Я знаю, что вы планируете все на несколько лет вперед. И на ближайшие лет семь у вас плотный график.

– Да, это так. Но я могу подготовить себе замену за два-три месяца. В семье вырос прекрасный мальчик, ему сейчас около тридцати, и он вполне квалифицирован, чтобы принять дела.

– Тогда назовите месяц, который вы бы предпочли для операции.

– Март вполне подойдет.

– К марту можем не успеть.

Хаттори удивился.

– Это стоит таких денег, что можно и поторопиться.

– Дело не в деньгах, а в том, чтобы подготовить вас наилучшим образом. Это займет минимум полгода. Вы должны будете полностью отойти от дел, уехать в Японию и соблюдать все предписания. Дома, ну, вы знаете про стены, которые помогают…

– Насколько я понял, дело вовсе не в сложной подготовке. У вас нет для меня хорошего доктора? И пока вы будете делать вид, что готовите меня к операции, будете искать подходящую кандидатуру?

Губерт расхохотался.

– Вы обладаете информацией, которой не должен обладать пациент. Да, я буду искать для вас хорошего хирурга. Нет, не хорошего. Самого лучшего. У меня таких четыре. Но, к несчастью, один из них большой поклонник горных лыж, на сегодня с двумя переломами, оперирует из рук вон плохо, несмотря на свой опыт и квалификацию. Этого мы исключаем.

– Кто еще?

– Другой заключил через нашу компанию большой контракт в США и теперь возится с престарелыми американскими миллионерами. У него нет ни дня свободы до декабря 2016 года. Так что если хотите подождать, то мы вам поможем…

– Я не хочу подождать. Давайте дальше.

– Третий шовинист и хорошо оперирует только арийскую расу. Так что я его вам не посоветую. И наконец, молодое русское дарование. Но там тоже есть проблемы.

– У русских всегда есть проблемы. Мы эти проблемы решить можем?

– Не раньше осени.

– Я, кажется, объяснил вам, что хочу сделать операцию в марте. Пусть ваше дарование отложит все свои дела и займется мною.

– Это было бы прекрасно, но проблема вовсе не в молодом даровании, а в его работодателе. Он это дарование вырастил и теперь хочет, чтобы в ближайшие полгода тот провел несколько операций для его дочери.

– Ему что, дочь не жалко?

– Как бы вам объяснить, что такое для него дочь? Его огромная весьма успешная медицинская империя была создана с единственной целью – вылечить его дочь. Так часто бывает, что ради высокой цели создают весьма прибыльный бизнес. Мы арендуем время от времени русского хирурга, но с ноября по май он будет недоступен. Может, назначим вашу операцию на июнь?

Хаттори посчитал ниже своего достоинства объяснять этому немцу, что его самочувствие уже не позволяет ему ждать.

– Сейчас только начало декабря. Я назначаю мою операцию на март и не согласен ни на какое другое время. И можете добавить к моему счету еще ноль, если достанете мне это ваше русское дарование к марту. Но если в феврале меня не начнут готовить к операции, я разрываю контракт с вашей фирмой и отдаю свои деньги американцам. Они быстро найдут мне хирурга…

 

30

Несмотря на то, что было уже около трех часов ночи, в маленькой квартирке в центре Лондона горел свет. Двое мужчин в домашних костюмах сидели с бутылочкой красного вина за небольшим обеденным столом. Из сервировки были лишь стеклянные бокалы и телефон. Высокий светловолосый мужчина в голубой пижаме, поверх которой был накинут короткий клетчатый халат, посмотрел на часы и пожал плечами.

– Что-то он не звонит…

– Не суетись. Если он пообещал, то нужно иметь терпение.

– Японец не шутит. Если решил, что операция будет в марте, то нам следует постараться. Губерт сказал, что Хаттори поднял наш гонорар в десять раз.

Темноволосый коротышка в очках и теплой терракотовой пижаме схватил трубку ожившего телефона и включил громкую связь.

– Губерт, что с русским? Он согласен перенести операцию дочери?

– Русский уперся. Говорит, что хирурга отдаст только в конце мая.

– Ладно, бросай переговоры с Москвой и приезжай сюда. Подумаем, что делать дальше, чтобы не выпустить японца.

Светловолосый вопросительно посмотрел на коротышку:

– Крис, не томи. Он приедет?

Коротышка бросил трубку на диван.

– Куда он денется. Конечно, приедет. Он же понимает, что даже за три миллиона долларов стоило беспокоиться. А за тридцать можно и в четыре часа утра приехать на совещание.

Через двадцать минут раздался дверной звонок. Светловолосый подошел к домофону.

– Код ты знаешь. Поднимайся.

Не дождавшись ответа в трубке, он пошлепал босыми ногами к двери. Теплый пол приятно согревал ноги, и светловолосый с удовольствием потянулся.

– Крис, у тебя во всей квартире теплые полы?

– Нет, в спальне обычный холодный.

– Поэтому ты спишь в гостиной?

– Я сплю в гостиной, потому что работаю до утра и засыпаю на том, что ближе всего к рабочему столу.

Через минуту с мягким журчанием отъехала дверь лифта, и на площадке появился Губерт.

– Привет, Карл. Миленький наряд. Только штанишки коротковаты,

– Это меня хозяин снабдил. Я вино пролил на штаны, вот теперь разгуливаю в его пижаме.

– А что, совещание в пижамах мы еще не проводили. Найдется костюмчик для меня?

Коротышка вышел поприветствовать гостя.

– Найдется. Только ваших огромных размеров у меня нет. Иди в ванную и бери, что найдешь. Заодно и душ примешь. Холодный.

Губерт повернулся лицом к Карлу:

– Он что сегодня, не в духе?

– А чему радоваться? У нас контракт срывается на тридцать миллионов.

Губерт пожал плечами и улыбнулся:

– У меня кое-какие наметки имеются. Давайте сюда ваше красное вино.

Кристофер, которого приятели называли просто Крис, жестом показал, где стоят чистые бокалы, и вышел на кухню за сыром.

– Надо же вас чем-то подкормить, чтобы лучше думали.

Когда первые лучи зимнего солнца осветили комнату, трое мужчин еще не спали. Губерт сидел в единственном кресле, Крис и Карл – на полосатом диване по разные стороны друг от друга. Лица были усталые и тревожные, было видно, что решение, которое они приняли, далось им нелегко.

Первым поднялся коротышка. Он протянул телефон Карлу.

– Нужно вызывать Эрика.

– Эрик еще спит. И мы тоже могли бы поспать еще пару часиков. Теперь торопиться некуда.

– Я пошел варить кофе, а ты свяжись с Эриком.

– Вызвать сюда?

– Нет. Давай в кафе напротив. Они открываются в восемь.

– Хорошо, я попробую.

В небольшом кафе «Веселый Гусь» редкие посетители сидели за столиками. Большинство создавали утреннюю суматоху тем, что подбегали к витрине, тыкали пальцем на какие-нибудь сладости или булки с колбасой, потом на пластиковые стаканы с надписью «кофе» – большой, средний, маленький, – протягивали карточку и убегали с бумажными пакетами обратно в машину, которую даже не глушили у тротуара.

Трое мужчин с хмурыми лицами сидели за столиком у окна с неоткрытыми пластиковыми стаканами и молчали. Пока Эрик фон Хабберн не появился, еще есть время передумать. Словно в подтверждение невеселых мыслей, зазвонил телефон.

– Стою в пробке. Ждать будете или нет?

Мужчины переглянулись. Сомнение быстро

промелькнуло на лицах и исчезло.

– Будем.

Крис открыл свой кофе.

– Остыл. Пойду за горячим.

Карл потянулся за пачкой сигарет, но передумал. Время тянулось слишком медленно. Наконец за стеклянной дверью показался знакомый силуэт.

– Извиняться не буду. Моей вины в мюнхенских утренних пробках нет.

Карл убрал свой портфель с кресла возле себя.

– Садись.

Коротышка вернулся за столик с тремя пластиковыми стаканами горячего кофе и, увидев Эрика, один стакан поставил перед ним.

– Горячий. Привет, Эрик. Ты быстрее, чем я думал.

Эрик отодвинул стакан и сказал:

– Кофе я не пью. Это мешает работе.

Крис с удовольствием забрал стакан и поинтересовался:

– Сколько?

– Все зависит от срочности. И от степени важности клиента.

– Клиентки.

Эрик выглядел слегка сконфуженным.

– Клиентки? Я в женщин не стреляю.

– Ни в кого и не надо стрелять. Нужно просто спрятать девушку на пару месяцев, потом вернете ее, откуда взяли.

Эрик обвел взглядом присутствующих.

– Извините, мне пора.

Он поднялся и вежливо попрощался. Губерт понял, что самое время вмешаться.

– Пятьсот тысяч.

Эрик помедлил, в уголках его четко очерченных губ легла глубокая складка.

– За пятьсот тысяч я, конечно, могу решить ваши проблемы. Но хотел бы знать, за что вы даете двойной тариф и чего мне опасаться, если все пройдет успешно…

 

31

Тот, кого называли Эриком, всегда появлялся вовремя и неотвратимо, как Смерть, представителем которой он привык себя считать. Эрик весьма элегантно давал понять собеседнику, что и его время тоже придет, это делало боязливых заказчиков сговорчивыми. Сидя в накуренном полуподвале с молоденьким журналистом, Эрик пытался понять – годится этот парень для работы или ему придется искать другого. На столике перед молодыми людьми стояла бутылка минеральной воды и две кружки пива, к которым ни тот, ни другой не притронулись. Эрик всегда брал пиво в этом заведении, чтобы не вызывать подозрений, и потихоньку подсовывал его тем, кто уже был изрядно навеселе, меняясь с ними соразмерной посудой. Официантка забирала его пустую кружку с дежурным вопросом:

– Как вам наше пиво?

Безучастно выслушивала всякий раз от Эрика:

– Сегодня неплохо сварено.

– Мы стараемся. Еще принести?

– Нет, спасибо. Лучше воды.

Так на законных основаниях на столике у Эрика появлялась вода, а удивленно-обрадованные соседи даже не пытались выяснить, почему их кружка снова полна,

Эрик не пил. Это было несовместимо с его бизнесом – голова всегда должна быть ясной, а рука твердой. Его молодой собеседник тоже не притронулся к янтарной жидкости, но совсем из других соображений. Он привык, чтобы от него всегда приятно пахло, а далеко не все женщины считают запах пива привлекательным. Он был из тех, кто с первого взгляда внушает полное и безоговорочное доверие женщинам, независимо от их возраста и положения, и умело пользовался этим своим даром. Это тоже был своего рода бизнес. Женщины помогали ему легко идти по жизни и продвигаться по служебной лестнице. Он не заводил романы с женами своих боссов, потому что это всегда плохо заканчивалось, предпочитая гордых индивидуалок на одну-две ступеньки выше него. Эти женщины легко сходились с ним и так же легко расставались, с удивлением обнаруживая, что он теперь одного с ними статуса. Взяв от них все, что они сами хотели ему дать, он одаривал их бурными воспоминаниями и легкими сожалениями. Но все это было неопасно и помогало ему набраться опыта. Эрик частенько подкидывал ему заказы, вот и теперь, похоже, намечалось что-то интересное.

– Послушай, Ян, а что у тебя за роман с русской журналисткой?

– Аллой? Она звезда теневой журналистики. Ее доклады никогда не публикуются. И чтобы они не были опубликованы, ей платят хорошие деньги.

– Не боишься такой серьезной партнерши?

– Нет. Она из разряда одиночек и легко расстанется со мной при первой же возможности.

– Ты моложе ее лет на десять?

– Некоторые немецкие школьницы выглядят старше нее, так что разница в возрасте в расчет не идет.

– Тогда тебе нужно расстаться с этой дамой и заняться одной молодой особой.

– Что за особа?

– Русская, как раз твоя специализация. Живет в Лондоне, учится в каком-то колледже в районе Кенсингтона. Не слишком красива, парня своего нет, так что ты для нее будешь подарком судьбы.

На лице Яна появился оскал невинности:

– А кто родители?

Эрик мысленно усмехнулся. А этот Ян не такой идиот, каким кажется.

– Мать живет где-то в Италии, ей выделено содержание. Отец заправляет каким-то бизнесом.

– Что за бизнес?

– Тебе это знать не обязательно. Что-то по медицинской части. Ищет и учит молодых талантливых хирургов и продает их в наем в частные клиники по всему миру.

– Значит, девица не из бедных и привыкла к хорошему. И сколько я должен ее развлекать?

– Протянешь пару месяцев – получишь вот это.

Ян озадаченно посмотрел на цифры, которые Эрик старательно вывел на бумажной салфетке.

– Если бы за все мои знакомства с дамами платили такие деньги, я был бы очень богатым человеком!

– Тебе придется увезти ее куда-нибудь подальше на пару недель.

– Страну я могу выбрать сам? Папочка возражать не будет?

– Если обеспечишь себе хорошее прикрытие, то папочка ничего не узнает.

– Прикрытие?

– При девушке постоянно находится гувернантка. Старая дева. Замужем не была, знакомств не имеет. Все свое время проводит возле девицы.

– Значит, обеим не повезло.

Эрик достал из кармана куртки смятую визитку, на которой был нацарапан адрес, и протянул Яну.

– Вот адрес привокзального кафе, где чаще всего бывают наши дамы. Попадешься на глаза пару раз, присмотришься. Старайся быть убедительным и говорить уверенно. Девушки фальшь чувствуют.

– Если захотят. Но они, как правило, не хотят ее чувствовать. Им очень нравятся их мечты.

Эрик пристально посмотрел на него. Этот ловелас ему вполне подходит, не придется больше никого искать.

– Только одно условие.

Голос Эрика был тверд и спокоен:

– Девушка должна незаметно для папочки исчезнуть и так же незаметно появиться. Потом незаметно должен исчезнуть ты сам.

Ян внимательно и вежливо слушал его.

– Это можно. Когда начнем?

Эрик бросил затравку:

– Это тебе решать. Как только понадобятся деньги – звони.

Ян мысленно выругался, но вслух сказал:

– Мог бы просто сказать, что дело срочное. Ты прекрасно знаешь, как мне нужны деньги.

Вечером на следующий день на том же месте сидела странная парочка – молодой мужчина с открытым улыбающимся лицом и человек без возраста и внешности, которого ни запомнить, ни описать невозможно. Молодой взял конверт, заглянул внутрь, прикинул, сколько хрустящих пятисоток в конверте, и быстро спрятал его во внутренний карман куртки.

– А фото девушки?

Эрик положил перед ним темно-синюю пластиковую папку, размером чуть больше конверта.

– Фотографии. Обе дамы – и воспитанница, и гувернантка.

Ян, не скрывая удовольствия, вытащил распечатки и поднял глаза на Эрика:

– Я бы выбрал гувернантку.

– На пару месяцев тебе придется забыть свое увлечение бальзаковскими женщинами. К тому же, она тебе ничем не поможет.

– Совсем нет денег?

– Есть немного. Но она ими не пользуется, живет на полном содержании.

– Значит, можно показать даме, что такое настоящая жизнь. Привить вкус к жизни.

– Не отвлекайся. Что касается девушки – у заказчика есть условие: ни в коем случае нельзя пользоваться ее банковской картой за границей. Вас сразу вычислят. Ты и суток не продержишься.

– Так как же без денег?

– Что такое наличка, знаешь? Снимите перед вылетом из Лондона на расходы…

Ян положил визитку в папку и вздохнул.

– Ну почему хочется одну, а заниматься приходится совсем другой?

Эрик, уходя, похлопал его по плечу:

– Остальное – по возвращении. А с сердечными делами ты справишься. Ты профессионал…

 

32

Теплая вечерняя дымка перегруженного машинами города сглаживала краски и создавала предчувствие отдыха. Олеся шла по Оксфорд-стрит по направлению к вокзалу Виктория, где они с Анной договорились встретиться после занятий. Анна приедет не раньше семи, так что у нее почти два часа свободного времени. Она с этой девочкой уже почти двадцать лет, и теперь уже карьера няни казалась ей единственно возможной для провинциалки с хорошими манерами и неплохим образованием. За эти годы многое изменилось. У Олеси своя квартира в Москве, которую она сдает. Неплохое обеспечение на тот случай, если она больше не захочет работать. Да и кто возьмет на работу женщину сорока лет, которая двадцать лет не работала по специальности? О том, чтобы вернуться обратно в бухгалтерию, Олеся и думать не хотела. В ее контракт входило отсутствие собственной семьи и посторонних связей. Было куплено все ее время – все двадцать четыре часа в сутках, которыми она должна была заниматься только Анной. Ее болезнями, страхами, стремлениями, радостями и успехами. Она имела отношение ко всему, что было связано с этой девочкой, которая уже стала взрослой, почти женщиной и теперь делала попытки выйти из-под ее тотального контроля.

Телефон в маленькой сумочке весело затренькал. Посмотрев на экран, Олеся удивилась:

– И что понадобилось господину Федорову? Вчера только обсуждали с ним отчет по дочери…

Трубка заговорила хорошо знакомым голосом, единственным мужским голосом, с которым она общалась, не считая прислуги.

– Я в Лондоне. Нам необходимо встретиться. У меня для вас новости.

Олеся замерла.

– Да, конечно. Я в районе Виктории, так что можно…

– Хорошо, дайте точный адрес, я пришлю водителя. Это не займет у вас много времени.

Олеся огляделась по сторонам и продиктовала номер дома.

Через семь минут она уже сидела в машине Сильвестра, которая везла ее в маленький отель в самом центре, где обычно останавливался Федоров, когда хотел пообщаться с дочерью. Анна жила в своей квартире на Пиккадилли вместе с Олесей, но отец не любил наведываться в это женское царство и предпочитал встречаться с дочерью на своей территории. Однако сейчас он даже не обмолвился об Анне и попросил приехать только ее, Олесю. Сердце помимо ее воли бешено стучало.

– Свидание после двадцати лет службы?

Олеся гнала от себя крамольные мысли:

– Федоров и свидание несовместимы.

Однако нерастраченная женская сущность нашептывала невероятные обещания:

– Он один уже больше пятнадцати лет. Я постоянно при нем, вернее, при его дочери. Внешние показатели у меня в норме.

Олеся достала зеркальце, внимательно и придирчиво осмотрелась.

– Все в порядке. Чем черт не шутит, может, и вправду что-то получится…

В гостинице ее сразу провели в номер к Федорову. Олеся с первого взгляда поняла, что Сильвестр Петрович сильно возбужден. Он то и дело снимал очки, постукивал золотыми дужками по костяшкам пальцев и надевал обратно.

– Не знаю, с чего начать. Присаживайтесь.

Он жестом указал ей на огромное кресло. Олеся грациозно присела и стала терпеливо ждать, пока Федоров собирался с мыслями.

– Я прилетел сегодня, чтобы поговорить с вами лично. Телефон здесь неуместен,

У Олеси пересохло в горле, она боялась пошевелиться. Наконец Сильвестр встал рядом с ней и сказал:

– Я назначил дату операции для Анны.

Все желания и надежды Олеси, собранные в один хрустальный шар, упали с огромной высоты и вдребезги разбились. Олеся мысленно следила за рассыпающимися осколками и даже не пыталась их собрать.

– Значит, в моих услугах вы больше не нуждаетесь.

Сильвестр покачал головой:

– Напротив. Сейчас я нуждаюсь в них как никогда. Я готов удвоить оплату, чтобы вы как следует подготовили девочку к операции. Она привыкла к вам, и с вами ей будет спокойнее.

Собрав остатки мужества, Олеся возразила:

– Анна готовится к этой операции всю свою жизнь. Думаю, это не будет для нее ударом.

У Сильвестра в голосе появились знакомые стальные нотки:

– Думать предоставьте мне. Вам нужно просто создавать девочке привычную обстановку, чтобы ничего не расстроило или не взволновало ее. И вот еще…

Пока он говорил, Олеся впервые позволила себе посмотреть на Федорова пристально, в упор. Несмотря на сильное волнение, глаза его были холодны и речь спокойна. Олеся встала и попрощалась с хозяином:

– Я все сделаю.

Она посмотрела на свои изящные часики и добавила:

– У меня через сорок минут встреча с Анной.

Сильвестр махнул рукой:

– Конечно, вы можете идти. Не говорите моей дочери о нашей встрече.

– Прощайте, Сильвестр Петрович.

Что-то в этом прощании не понравилось Федорову, но он списал этот странный тон своей прислуги на волнение, вызванное важным известием…

Олеся шла, как во сне, в плохом, тревожном сне. Среди уличного шума она не сразу услышала, как зазвонил в сумочке телефон. Она машинально стукнула по маленькому черному стеклу:

– Да, я слушаю.

Незнакомый голос с легким акцентом вывел ее из оцепенения.

– Добрый день, Олеся Викторовна.

– Простите, но я вас не знаю.

– Это прекрасно.

Олесю не удивил странный оборот. Она постаралась отделаться от незнакомца, но он был настойчив.

– Мы с вами никогда не встречались, но я готов сделать это прямо сейчас.

– Извините, я занята.

– Вы заняты чужими проблемами и совсем не занимаетесь собой.

– Вы психотерапевт или просто психо?

– Нет, конечно нет. Я человек, с которым у вас общие интересы.

– У меня в данный момент нет никаких интересов.

– Позвольте вам не поверить. В данный момент вы сильно расстроены своей не сложившейся жизнью. Но это легко поправимо,

– Что поправимо?

– Если вы дадите мне минут десять, я изменю вашу жизнь навсегда. В лучшую сторону.

Олеся резко остановилась и сбросила звонок. Она положила телефон обратно и подняла руку, чтобы вызвать такси. Однако, вместо такси возле нее остановилась спортивного типа машина с открытым верхом. Водитель вежливо улыбнулся и сделал приветственный жест.

– Добрый день. Это я вам звонил. Садитесь быстрее, мне нельзя здесь стоять, большие штрафы.

Олеся открыла дверцу и тяжело опустилась на пассажирское сиденье.

– Откуда у вас мой номер?

– Это было бы слишком долго объяснять. Я лучше расскажу, зачем у меня ваш номер.

Олеся безучастно кивнула:

– Рассказывайте.

Мужчина озабоченно посмотрел на нее.

– Вам лучше перезвонить и перенести встречу с вашей воспитанницей минут на тридцать. Скажите, что встретитесь с ней на вокзале Виктория в вашем ирландском кафе в пять тридцать.

Олеся послушно перенесла встречу и вопросительно посмотрела на водителя:

– Зачем все это?

– Чтобы Анна не волновалась.

Олеся усмехнулась.

– Чтобы Анна не волновалась…

Казалось, что вся ее жизнь состоит из этой фразы. Все вокруг было выстроено в сложную конструкцию вокруг девочки, которой нельзя волноваться.

– Я вас не знаю.

– Тогда настало время познакомиться. Меня зовут Эрик, и я весьма заинтересован в том, чтобы сорвались планы господина Федорова насчет мартовской операции его дочери.

У Олеси засосало под ложечкой. Она почувствовала надвигающуюся опасность.

– Чем вам помешала его дочь?

– Господь с вами, я не монстр какой. Мне только нужно сдвинуть график операции Анны с марта на май. Девочка полна сил, хорошо выглядит, я видел ее сегодня, даже перебросился с ней парой фраз на итальянском. Зачем бедное дитя так старательно учит итальянский, если ее мать не желает ее видеть?

Эрик шумно и театрально вздохнул. Олеся не проявила никакого интереса к его вздохам.

– У вас кто-то на очереди, и вы хотите продать операционное время Анны?

Эрик внимательно посмотрел на Олесю и уже серьезно сказал:

– Вы весьма проницательны, уважаемая Олеся Викторовна. Даже слишком.

– Это не помогает мне в жизни, так что не беспокойтесь.

– Тогда я знаю, что вам поможет в вашей жизни.

– И что?

– Домик на маленьком острове в Эгейском море и деньги, с которыми можно безбедно жить ближайшие лет сто.

– Да, пожалуй* это бы мне помогло.

– Тогда следует торопиться. Вот ваш дом и чековая книжка. Все вполне законно и готово к использованию. Вот ваш билет в Грецию. Вы летите через четыре часа.

– Ноя не успею собраться.

– А зачем вам собираться? У вас все есть. Нужно только приехать домой и насладиться спокойной обеспеченной жизнью.

– И что я должна для этого сделать?

– Я уже говорил вам, что вы очень проницательны.

Олеся усмехнулась.

– Для этого не нужно быть проницательной. Мне не заплатят такие деньги просто чтобы я уехала. Так что я должна сделать?

– Вы встретитесь сегодня с Анной на вокзале Виктория и через полчаса выйдете в дамскую комнату. Можете оттуда не возвращаться, ехать прямо в аэропорт.

– И что будет с девочкой?

– Вас это действительно беспокоит или вы просто хотите унять свою совесть?

– Думаю, что и то и другое.

– Ничего с ней не случится. Она увлечется молодым обаятельным человеком и отправится с ним в романтическое путешествие. Вернется она в середине апреля, так что через месяц, в мае, ее благополучно прооперируют.

– Если я просто исчезну, Федоров меня так просто не оставит.

– Он, конечно, будет вас искать какое-то время. Пока не вернется его дочь. Потом ему станет не до вас, и все само собой успокоится…

 

33

Небольшая спортивного типа машина остановилась у маленького неказистого на вид паба. Спустившись вниз по довольно крутым ступенькам, Эрик в густом табачном дыму с трудом отыскал Губерта, который с нетерпением ждал его появления в компании с запотевшим стаканом холодного пива на маленьком столике.

– Как все прошло?

– Легче, чем я думал. Эта дама не на шутку обиделась на Федорова, И мстит ему по-женски. Ей доверяют безоговорочно, и служба безопасности будет поднята по тревоге только в понедельник утром, когда Анна не придет на занятия, а Олеси Викторовны не будет на рабочем месте.

– Думаешь, гувернантка не сорвется? Может, в последний момент свяжется с отцом девицы, и тогда мы оба попрощаемся с нашими деньгами. И даже не знаю, с чем еще придется попрощаться, если Федоров узнает про наши шалости.

– Я долго наблюдал за ней и уверен в этой дамочке. Она сейчас в таком состоянии, что жалеть никого не будет.

– Сколько времени Федоров потратит на ее поиски?

– Дня два. Так что дом на нее лучше не оформлять. Деньги за это время она тоже потратить не успеет. Расходы минимальны.

Губерт согласился. Тревожное ожидание завершения сложной партии, на кону которой тридцать миллионов, заставляло его снова и снова возвращаться к деталям, чтобы сделать все чисто и ничего не упустить…

В небольшом вокзальном кафе в ирландском стиле пахло кофе, и Олеся не удержалась:

– Мне капучино.

Она по привычке всех северных жителей сначала согрела руки, осторожно обхватив белоснежный фарфор. Стараясь унять беспокойные мысли, она не заметила, как пришла Анна.

– Кофе? Мы же договорились, что на ночь больше никакого кофе!

– Я не пью, я получаю удовольствие. Звонил твой папа.

– Чего же он хочет?

– Он хочет, чтобы ты прилетела…

Анна не дала Олесе договорить:

– На каникулы домой?

– Нет, в Москве тебе делать нечего. Так он сказал.

– И куда я должна ехать?

– В Цюрих.

Анна побледнела и медленно опустилась на стул возле Олеси. Она, конечно, знала, что настанет этот день, но мысленно всегда оттягивала его.

– Когда?

– В начале марта.

У Анны заныло между лопаток. Значит, осталось не больше недели. Почему за нее все решает отец?!

– Почему Цюрих?

– Там какое-то новое оборудование. Твой хирург проходил на нем обучение и через пару недель будет готов принять тебя.

– Не принять, а резать. Достанет мое сердце, будет туда что-то ввинчивать, а потом засунет обратно. И если повезет, то я выживу.

– Выживешь. У тебя уже было столько врачей, что еще один тебя не напугает.

– Еще как напугает. У меня какое-то нехорошее предчувствие. И самое плохое то, что отцу это бесполезно говорить. Если он решил оперировать меня прямо сейчас, то спрашивать никого не будет.

Олеся вздохнула. Эта девочка снова старается привлечь к себе внимание. Отец потратил столько сил и средств, чтобы наконец избавить ее от дамоклова меча, висящего над нею столько лет, а она капризничает.

– Думаю, что у тебя есть время привести в порядок свои дела.

– Хочу съездить к маме в Италию.

Олеся отвела глаза. Она вспомнила свой недавний разговор с Екатериной Федоровой. Анина мама была еще слишком молодой и красивой, чтобы тратить себя на заботу о повзрослевшем ребенке:

– Вам не стоит привозить Анну ко мне. Весь этот год я буду занята. Может, на Рождество в следующем году получится. Как-нибудь потактичнее передайте это девочке. Постарайтесь не слишком расстраивать ее. Всего хорошего.

Олеся слышала, что у Федоровой появился молодой ухажер из команды Феррари и теперь она целыми днями пропадала среди пропахших маслом и бензином странных людей в яркой униформе. Эта жизнь ее увлекает. Поэтому видеть свою взрослую дочь рядом, а тем более представлять ее своим молодым друзьям Екатерина не хотела. Ей изо всех сил хотелось сохранить иллюзию молодости, за которую она цепко держалась в свои сорок три. Олеся была примерно одного с ней возраста и прекрасно понимала начинающую стареть красавицу.

– К маме съездим после операции. До операции – никаких нагрузок. Будем гулять, пить травяной чай и смотреть старые фильмы.

Анна надулась, но спорить не стала. Она медленно встала, словно уже перенесла тяготы операций, пошла к барной стойке и вернулась с салатом и яблочным фрешем.

Поковырявшись в салате, она лениво налила себе полстакана сока, но пить не стала. Ее внимание привлек молодой иностранец с карими глазами, сидящий за соседним столиком и не сводивший с нее глаз. Заметив, что Анна обратила на него внимание, он улыбнулся и с милым акцентом на языке Альбиона спросил:

– Если дамы не возражают, могу я присесть за их столик?

Дамы не успели возразить, как молодой человек оказался в их тесной компании.

– Я приехал два дня назад, остановился в милой маленькой гостинице здесь неподалеку и хотел бы услышать совет от завсегдатаев Лондона, как мне наилучшим образом провести оставшиеся пять дней.

Анна слегка смутилась. Впервые молодой человек обращает на нее внимание и это никак не связано с тестовыми заданиями по экономике, которые она решала лучше всех в группе.

– Зависит от ваших вкусов. В Лондоне есть все.

– Вкусы самые простые. Бары, галереи и красивые женщины.

Олеся никак не могла взять в толк, что на самом деле нужно этому красавцу. Не собирается же он в самом деле провести остаток своего отпуска с ними. Анну никак нельзя было назвать красивой, девочка пошла в папу. А самой Олесе уже далеко не двадцать. Значит, это тот самый молодой человек, который должен соблазнить молодую дурочку. Они хорошо подобрали типаж. Именно такие нравятся Анне. Олеся вздохнула и постаралась кое-что выяснить.

– Ас кем вы приехали?

– Один. Я всегда один. Это помогает мне заводить новые знакомства. Меня зовут Ян. А вы, наверное, сестры?

Маленькая простая ложь заставила женщин покраснеть от удовольствия. Анна поспешила, чтобы Олеся не разрушила сказочно легких отношений с незнакомцем.

– Да, почти сестры. Мы вместе уже почти двадцать лет.

Ян мысленно усмехнулся. Эта девушка так легко обошла вопрос о гувернантке и воспитаннице. Значит, он ей интересен, и теперь все будет зависеть от настроения Олеси. Насколько она намерена закрыть глаза на их начинающиеся отношения и станет ли телеграфировать Анниному папе о странном типе, неизвестно откуда появившемся на их пути. Понаблюдав немного за Олесей, Ян успокоился. Женщина не делала никаких попыток прекратить знакомство, а значит, можно не опасаться разборок со службой безопасности из России. Он улыбнулся как можно дружелюбнее:

– Я из Мюнхена. А вы, наверное, из Италии? Загар выдает в вас южанок.

Олеся натянуто улыбнулась.

– Мы неделю назад приехали из Египта. Хотелось побольше солнца и фруктов.

– Вы солнцепоклонницы?

– Скорее, фруктопоклонницы. Здесь все привозное. Все с привкусом парафина и гидропоники.

Вот мы и съездили на пару недель, чтобы привести организм в норму после зимы.

Девушка сидела опустив глаза, старательно размешивая длинной блестящей ложечкой фруктовый сок в стакане. Молодой человек изо всех сил старался укрепить это шаткое знакомство.

– Какие фрукты предпочитаете?

Анна подняла на него свои маленькие, глубоко посаженные глазки и улыбнулась:

– Я люблю персики, но приходится есть яблоки и гранаты.

– Это потому что персики у вас дома не растут?

– И это тоже.

– Может, нам стоит съездить туда, где сейчас много персиков?

– Спасибо, мы не ходим в супермаркет. Нам все привозят.

Легкая тень сомнения пробежала по лицу Яна. Значит, службы работают. Девочке позволяют быть только в проверенных местах – колледж, кафе, частная клиника. Но как же вокзал? Это место не вписывалось в размеренную жизнь обеспеченной девочки. В этой маленькой стране ее могли бы доставить папиным авто в любую точку в течение дня. Внезапная догадка озарила Яна. Его подстраховывают, эта гувернантка ведет себя на редкость спокойно, как будто знает, что будет дальше. Значит, она не только не будет ему мешать, а будет помогать всеми своими дамскими силами. Он сделал вид, что набрался смелости, и весело предложил:

– Давайте прогуляемся? Вечер такой чудесный…

Олеся строго посмотрела на Анну:

– Папа бы не одобрил!

Потом, обращаясь к Яну, примирительно добавила:

– Не сочтите нас невежливыми, просто у нас не принято гулять с незнакомцами.

Ян выглядел обескураженным:

– Так давайте прогуляемся и познакомимся поближе. Я расскажу вам все, что вы пожелаете узнать обо мне.

Олеся все еще сомневалась:

– Ну, не знаю…

Анна с мольбой посмотрела на нее.

– Олеся, давай немного пройдемся. Мне это полезно, ты сама всегда это говоришь.

Олеся встала и жестом пригласила девушку следовать за ней.

– Поговорим наедине.

Анна нехотя поплелась за ней в дамскую комнату. В уборной тошнотворный розовый освежитель заставлял посетителей побыстрее покидать это место. Так что вокруг никого не было и можно было спокойно поговорить. Олеся достала помаду и чуть освежила губы.

– Этот молодой человек, конечно, весьма привлекателен, но…

– Какие могут быть «по…»?

– Опыт подсказывает мне, что тебе не следует торопиться с этим знакомством.

– Опыт?! У тебя?!

Олеся гневно сверкнула глазами.

– Если я всегда при тебе и не устраиваю свою личную жизнь, то это еще не значит, что я не могу быть взрослым разумным человеком, который реально смотрит на людей.

Анна подошла к ней, как нашкодившая кошка, и нежно обняла за шею.

– Олеся, разреши мне хоть пару часиков поговорить с ним. У меня еще никогда не было такого странного знакомства. Он мне очень понравился…

Олеся сочувственно посмотрела на девушку:

– В этом-то все дело. Если бы он тебе не понравился, я бы с легкостью отпустила тебя.

Анна улыбнулась тихой загадочной улыбкой:

– Ты знаешь, что меня ждет. Через пару дней меня запрут в клинику, откуда я могу уже никогда не выйти. Жизнь дает мне это невероятное приключение, а ты пытаешься отобрать его у меня.

– Я не хочу проблем с твоим отцом.

Анна подпрыгнула и захлопала в ладоши:

– Если все дело только в этом, то никаких проблем не будет! Если мы ничего ему не скажем, то ему не о чем будет волноваться.

– Хорошо, допустим, мы ему ничего не скажем. Тогда давай договоримся: в одиннадцать ты будешь дома. Если что-то случится, сразу звони.

– Обязательно!

Глаза Анны заблестели в предвкушении новых небывалых ощущений. Олеся с тоской посмотрела на маленькую дурочку и вздохнула:

– Ты сама этого захотела.

Анна уже не слушала ее. Она прихорашивалась перед зеркалом и старательно приглаживала непослушные волосы. Качественная одежда и хорошая фигура девушки компенсировали частично ее некрасивость.

– Вот теперь лучше. Ты идешь?

– Нет, иди сама. Я поеду домой.

Когда дверь за Анной закрылась, у Олеси тоскливо заныло где-то под ребрами. Она вспомнила это тревожное чувство. Так было после смерти мамы. И этот комок в горле. Еще не поздно пойти за Анной и вернуть ее, отвезти домой. Но Олеся стояла, прислонившись к холодной мраморной стене, всем телом чувствуя каменный холод, и мысленно отсчитывала события:

– Они уходят… Он нежно берет ее под руку… В одиннадцать ее дома не будет…

Она достала из сумочки телефон и вызвала такси:

– Да, вокзал Виктория, да, в аэропорт…

Сидя в самолете, она все еще продолжала думать про эту несчастную девушку, готовую броситься на первого встречного, лишь бы успеть почувствовать себя женщиной. Олеся не знала, что было бы лучше для Анны – строгое соблюдение режима с непредсказуемым исходом или женское приключение с таким же непредсказуемым концом. Представив себя на месте Анны, она успокоилась:

– Мы обе поступаем правильно. Нам обеим нужен глоток свежего воздуха, пусть ненадолго.

Снова недоброе предчувствие кольнуло ее, и снова она старательно отогнала его прочь, стараясь думать о другом:

– Эта ночь для Анны покажется слишком короткой…

 

34

Молодое шелковистое тело скользнуло на пол. Усевшись прямо на пыльный старый паркет, Анна пыталась собрать свои мысли в одну точку, но сосредоточиться было трудно. Ян еще спал, безмятежно раскинувшись поперек кровати. Анна не привыкла спать на такой неудобной кровати, тем более делить ее с кем-то. Но все, что произошло, наполняло ее новыми ощущениями и радостным покоем. Она посмотрела на часы и набрала номер Олеси. Олеся заспанным голосом ответила не сразу.

– Как у тебя дела?

– Превосходно. Только уснуть не могу.

– Как твой приятель? Он еще с тобой?

– Он спит. Я не хочу его будить.

– Ты в порядке?

– В полном. Все как будто стало проще. Спасибо тебе.

– Мне?

– Если бы не ты, я могла бы никогда этого не узнать.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Немало парней нашлось бы, чтобы дать тебе эти ощущения.

– За деньги моего отца они, конечно, дали бы мне все, что я захочу. Но такого сумасшедшего знакомства у меня никогда бы не было. Ты дома?

Олеся огляделась. Утреннее солнце уже подползало к огромным вазонам на теплом каменном крыльце. Аромат незнакомых кустарников, усыпанных яркими цветами, почему-то раздражал ее, путал мысли. Этот дом был чужим, здесь все было сделано не для нее.

– Нет, я не дома.

– Когда будешь?

– Завтра. Я позволила себе маленький отдых, если ты не против.

Анна улыбнулась.

– Я не против. Звонил отец.

Олеся вдруг сжалась в один нервный комок:

– И что он хотел?

– Хотел поужинать со мной сегодня. Он прилетел вчера. Тебя прикрыть?

– Да. Я буду завтра к обеду, не позже.

– Прекрасно. На занятия сегодня не пойду. Что-нибудь придумаю.

Девушка убрала телефон и стала медленно и старательно одеваться. Посмотрев на кровать, она обнаружила, что лежащее тело куда-то ушло. В ванной шумела вода, значит, Ян уже приводит себя в порядок. Чтобы не прощаться и не слышать туманных обещаний перезвонить, Анна нацарапала карандашом на маленьком листке свой телефон и положила его на столик возле кровати. Быстро выскользнув за дверь, она шла все быстрее, словно убегая от самой себя…

 

35

Эрика разбудил тревожный звонок. Он с трудом поднялся и тихо спросил:

– Чего это ты так рано?

– Она ушла.

Сон Эрика как рукой сняло.

– Ушла? Почему?

– Это ее первое общение с мужчиной. Ей нужно побыть одной, затаиться и все обдумать.

– И сколько она будет думать?

– Недолго, наверняка ей захочется с кем-нибудь поболтать. Кстати, вечером у нее встреча с отцом.

– А вот это совсем некстати. Она может что-нибудь рассказать о своем приключении. И если папа наведет справки…

– Тогда можно сделать так, чтобы девочка не встретилась с папой этим вечером.

– Ни этим, никаким другим. Подожди, у меня вторая линия…

Звонила Олеся. Твердый спокойный голос выдавал в ней решимость:

– Я бы хотела возместить ваши расходы на мой авиабилет и вернуть вам все, что взяла у вас по неосторожности.

– Неосторожности? Напротив, вы были весьма осторожны. Мне не в чем вас упрекнуть. Но чем вызвано ваше странное желание?

– Эта жизнь и этот дом не для меня. Я хочу вернуться обратно.

Эрик улыбнулся. Все складывалось на редкость удачно.

– Хорошо. Никто не смеет вас задерживать. Можете отдать ключи моему помощнику, который привез вас вчера вечером. Его телефон у вас есть. Однако…

– Что?

– Мне искренне жаль, что наша дружба оказалась такой недолгой. Прощайте, Олеся Викторовна…

Эрик положил телефон на стол и потянулся, откинувшись обратно на кровать. Надо поторопиться, чтобы Олеся в приступе откровенности или из чувства вины не рассказала все Федорову. Если Федоров выйдет на Эрика, он легко доберется и до Заказчика, а этого никак нельзя допустить. Постучав пальцами по мягкой кожаной спинке кровати, он решился:

– Пожалуй, Сафия будет наилучшим вариантом.

Эрик придвинул телефон ближе к уху, он знал, что Сафия будет говорить тихо, и приветливо сказал:

– Здравствуй, Сафия. Время возвращать долги.

– Чего хочешь?

– Не слишком-то вежливо. Могу напомнить, что ты еще в прошлом месяце могла стать вдовой.

– Все равно стану. Месяцем раньше, месяцем позже – какая мне разница. Мой муж игрок, у него всегда долги.

– Это ты сейчас такая сильная, а напомнить тебе, как ты рыдала? Как просила тебе помочь?

– Говори, чего хочешь!

– Хочу, чтобы твой муж повстречался с одной женщиной. Сегодня в полдень она вылетает в Лондон, так вот, я не хочу, чтобы она улетела.

– Думаешь, это стоит восемь тысяч евро? Столько ты заплатил за моего глупого мужа?

– Это стоит гораздо меньше, но я, как человек великодушный, готов пойти на такие расходы.

– И как он, по-твоему, должен узнать ее? Давай фото.

– Вышлю прямо сейчас. Смотрите, не прозевайте ее. Мне она в Лондоне сейчас никак не нужна.

 

36

Олеся нервничала. Она снова и снова просматривала большое электронное табло. Рейсов на Лондон было несколько, но ближайший только через пять часов. Надо как-то протянуть часа три до регистрации. Она заприметила небольшое кафе в глубине зала и забралась в самый дальний угол, расположившись на мягком диване с высокими спинками. Опасаясь, как бы Анна не натворила чего, она набрала ее номер. На нее тут же обрушился водопад девичьих восторгов:

– Я прогуляла занятия. Сначала не знала, куда девать такую массу времени, немного смущалась, но теперь чувствую себя превосходно! Ян такой милый! У него такая красивая машина – что-то с откидным верхом. Идет дождь, и мы катаемся без крыши!

Олеся почувствовала непреодолимое желание оказаться рядом и предотвратить столь бурное развитие этих нежелательных отношений. Но что можно сейчас сказать этой девочке, похожей на собачку, которая вдруг срывается с поводка… Ян, скорее всего, взял эту машину у своего босса, чтобы произвести впечатление на девушку. Напрасные хлопоты. На девушку произвел бы сейчас впечатление даже ржавый гвоздь. Только вот что теперь с этим делать? Что она расскажет Сильвестру, и стоит ли позвонить ему прямо сейчас? Словно прочитав ее мысли, Сильвестр позвонил сам.

– Что там у вас происходит, дражайшая Олеся Викторовна?

Олеся побледнела.

– Происходит?

– Сегодня мне позвонили из колледжа и заявили, что моя дочь прогуливает занятия. Разве она нездорова?

Олеся собралась с духом:

– Ваша дочь пропускает занятия не по причине недуга. Она просто хочет испытать новые ощущения.

– За каждый пропущенный ею час была заплачена немалая сумма. Вам следовало бы помнить об этом.

Внезапно тревога куда-то делась, и Олеся совершенно спокойно сказала:

– Между новыми эмоциональными переживаниями и занятиями по экономике вы, безусловно, выбрали бы экономику. Сидели бы на уроке и думали только о том, что через семнадцать дней вас будут резать лучшие специалисты.

Это был вызов, на который Сильвестр Петрович еще не решил, как отреагировать. Пока он обдумывал, как поступить, у него сработала вторая линия.

– Я вам перезвоню, и мы продолжим этот разговор.

В телефоне послышались короткие гудки, и Олеся улыбнулась. Через пару минут телефон снова завибрировал – привычка ставить на бесшумный режим срабатывала даже сейчас. На этот раз звонок был от Анны.

– Олеся, я сегодня уезжаю.

– Куда, если не секрет?

– Секрет.

Олеся встревожилась, но старалась не вспугнуть девушку, чтобы потом хотя бы знать, где ее искать.

– Надолго?

– Нет, у Яна командировка, он будет что-то снимать. Мне очень хочется посмотреть.

– А у тебя денег хватит? Мы давно тебе ничего не переводили.

– Нет, денег не надо.

– Анна, будь благоразумной. Всякое может случиться. Многие романтические встречи заканчиваются для девушек без денег весьма печально. Я переведу тебе пару тысяч. Необходимо, чтобы у тебя было что-то хотя бы на обратный билет.

– Обратный билет у меня уже есть. Даже два.

– Два? Ты летишь с пересадками? Тебе вредно летать на самолетах!

– А на чем еще мне летать? На метле?!

– Поезд, конечно, не лучший вариант, но…

– Не лучший. У меня всего неделя.

Олеся встревожилась не на шутку.

– Анна, какая неделя? Мы говорили о выходных!

– Ну какая разница! Два дня в дороге и три дня там.

– Где там?! Анна, ты понимаешь, что один звонок твоему отцу – и тебя не выпустят из страны?!

Анна обиделась.

– Я тебе все рассказала, чтобы ты не беспокоилась и отца моего успокоила, а ты сразу жаловаться на непослушную дурочку!

– Да, ты непослушная дурочка, но я не собираюсь жаловаться.

Трубка запыхтела.

– А что ты ему скажешь?

– Сама будешь с ним объясняться. А теперь давай подумаем, что тебе может пригодиться в поездке, чтобы ты не выглядела смешно перед твоим парнем.

– Джинсы, куртка и пара кислородных баллончиков.

У Олеси засосало под ложечкой. Какие еще баллончики?! Олеся соображала быстро. Страна должна быть безвизовой и высокогорной.

– Ты собралась в Перу? Это перед операцией?!

– Вообще-то нет.

Олеся застонала. Все боги мира получили бы от нее по свечке, если бы смогли помешать этим людям сделать то, в чем она сама взялась им помогать. Олеся не чувствовала вины ни перед этой чужой ей по крови девочкой, ни перед ее отцом. Ей было невыразимо стыдно перед собой. За то, что она влезла в эту грязь и теперь уже никогда не сможет из нее выбраться.

– Допустим, Ян будет работать. А ты? Будешь ездить с ним или ждать его в гостинице?

– Конечно с ним. Гостиница – не мой вариант..

В трубке что-то щелкнуло, и телефон замолчал. Олеся посмотрела на часы. Еще час как минимум у нее есть, чтобы выпить кофе. Не успела она сделать заказ, как телефон снова запрыгал на столе. Олеся взглянула на экран и усмехнулась. Видимо, Сильвестр Петрович решил наконец, что делать с непослушной гувернанткой его дочери.

– Слушаю вас, Сильвестр Петрович.

– Олеся, у меня плохие новости.

– Плохие для кого?

– Для Анны. Мне необходимо с вами кое-что обсудить.

– Давайте обсудим.

Сильвестра снова озадачил слишком вольный тон Олеси, но он решил, что теперь не время напоминать о правилах поведения.

– Екатерина разбилась сегодня ночью. Похороны во вторник. Нам нужно решить, следует ли Анне быть на них.

– Это же ее мать. Какая бы она ни была…

– Я бы попросил вас оставить комментарии. Готовьте Анну, я заеду за ней через час.

– Хорошо, я постараюсь.

Олеся набрала номер Анны, но девушка, по всей видимости, отключила телефон. Олеся попросила чашку кофе и набрала Сильвестра.

– У меня тоже плохие новости для вас, Сильвестр Петрович. Анна отключила телефон, и у меня с ней нет связи.

– Разве вы не с ней?

– Прогуливают уроки не для того, чтобы пойти в кино с гувернанткой. У Анны роман с каким-то парнем, который хочет свозить ее в романтическое путешествие.

Слышно было, как Сильвестр тяжело задышал:

– А где вы сейчас, позвольте спросить?

– В аэропорту. Я возвращаюсь в Лондон.

– Возвращаетесь в Лондон?! Вы оставили мою дочь одну!

– Анна уже давно совершеннолетняя. Да, я оставила ее одну на два дня. Теперь я возвращаюсь и постараюсь разобраться, что происходит.

– Можете не трудиться! Я доверил вам дочь, но в самый ответственный момент вы бросили ее. Вам лучше не возвращаться, и ото не пустые слова, уважаемая Олеся Викторовна!

Олеся не выдержала накопившегося напряжения этих дней и сорвалась:

– А вам лучше поскорее найти Анну, потому что я чувствую…

Сильвестр остановил Олесю:

– Меня не интересует, что вы чувствуете. Всего вам доброго…

 

37

У Олеси стучало в висках, она никак не могла успокоиться. Остывающий кофе на столике и мертвый телефон, по которому она уже никуда не могла дозвониться, вызывали у нее раздражение. Олеся то и дело смотрела на часы и всхлипывала. Она открыла интернет, но маленький экран расплывался у нее перед глазами.

– Высокогорье. Не Перу. Непал? Тибет? Куда она собралась?!

За ее столик присел немолодой грек с дымящимся чайником и двумя чайными приборами. Он с сожалением посмотрел на Олесю:

– Такая красивая, и такие тяжелые мысли на лице!

Олесе не хотелось быть невежливой, но поддерживать разговор она была не в силах.

– Извините, я сейчас не могу говорить.

– И не надо. Позвольте угостить вас крепким сладким чаем. Сразу уйдут все проблемы.

Олеся согласилась:

– Давайте ваш чай.

Старик аккуратно поставил поднос на краешек стола и стал медленными красивыми движениями наливать чай. Холеной рукой с красивым матовым маникюром он взял одну из чашек и придвинул поближе к ней. Она с изумлением смотрела на его руки, которые никак не сочетались с его дешевым помятым пиджаком в крупную клетку. Какой мужчина будет так ухаживать за руками? Кому они так важны? Предавшись размышлениям, она отпила несколько глотков. Пожалуй, это не врач, не было профессиональноуверенной манеры общаться с людьми. Скорее, он похож на игрока – нервные жесты, смотрит пристально, словно оценивает… Внезапно в голове застучало. Сердце бешено колотилось, но она продолжала рассуждать: две чашки, старик один. Зачем он к ней подсел? Почему ей так плохо? Краешком угасающего сознания она увидела тяжелую ухмылку на его изрезанном морщинами лице.

– Уйдут все проблемы.

Едва шевеля губами, Олеся повторила:

– Уйдут все…

Олеся сидела, откинувшись на высокую спинку дивана, закрыв глаза. Старик осторожно взял ее руку под столом и, не найдя признаков жизни, аккуратно положил ей на колени. Со стороны могло показаться, что девушка задремала после ночного перелета. Старик достал из кармана старомодного пиджака телефон и тихо сказал:

– Все в порядке. Она спит.

На другом конце удивленно переспросили:

– Спит?

– Если ее никто не разбудит в ближайшие полчаса, ее уже никогда не разбудят.

– Ей незачем просыпаться. Ее никто не ждет.

– Хорошо. Я посижу тут рядом с ней, прослежу, чтобы наверняка.

– Это правильно.

Старик отложил телефон, подозвал официанта и попросил:

– Убери тут все. Кофе остыл, чай нам не понравился. Принеси лучше бутылочку вина. И постарайся не будить мою спутницу, она очень устала, у нее был такой длинный перелет…

Официант дежурно кивнул, быстро смел все со стола и через минуту вернулся с блестящим подносом, на котором стояла откупоренная бутылка и два бокала. Старик улыбнулся:

– Ты быстрый. Я был таким же в твои годы. Сейчас молодежь совсем не хочет быть услужливой. Вот тебе за старания.

Он протянул официанту 10 евро. Тот поблагодарил и убежал. Старик посидел еще немного, потягивая вино, и ушел, оставив женщину на перекрестке ее вечных дорог…

 

38

Узкая длинная комната раздражала его, но больше всего на свете он ненавидел переезды. Все, что являло собой признаки беспорядка и состояния неравновесия, выводило его из себя. Поэтому Губерт продолжал жить в маленькой квартирке в центре Мюнхена, в которую въехал пятнадцать лет назад, будучи небогатым и предприимчивым. Сейчас, когда он мог бы позволить себе любую из самых модных квартир этого города, его панический страх перед жизнью, разложенной по коробкам, не давал внести в Эту самую жизнь новый порядок. Коренастая фигура приятеля в большом кожаном кресле забавляла Губерта. Крис едва доставал ногами пол, когда устраивался поудобнее в глубине высокого потертого кресла с витыми ножками и медным старомодным декором. Крис качал ногой и насвистывал что-то печальное.

– Хочешь, я все устрою? Ты просто поедешь за город на пару дней, а вернешься уже в новую просторную квартиру. Обещаю, что все будет расставлено в педантичном порядке.

– Ты не сможешь поставить все там, где бы расставил я. Придется все переделывать, а я этого не люблю.

Крис махнул рукой.

– Тогда не ной, что тебе мало места.

– Мне одному места вполне достаточно, но вы с нашим приятелем почему-то невзлюбили мой офис и предпочитаете толкаться здесь, на моем личном пространстве.

– В том-то все и дело, что это пространство – личное. Здесь нет ни твоей секретарши, ни бухгалтеров, ни переводчиков и медицинских консультантов, ни параллельных телефонов, ни тонких офисных стен…

Губерт наморщил лоб и потер виски, словно у него болела голова.

– Можешь не продолжать список своих фобий. Где Карл?

– Едет. Еще полчаса будет ехать.

– Тогда успеешь рассказать, что с моим русским доктором для Каттори.

– Доктор твой готовится к операции дочери своего босса. Сейчас дорезает несколько американцев в частной клинике и через четыре дня летит в Швейцарию.

– Что с дочерью Федорова?

– Тебя это правда волнует, или ты беспокоишься о своих гонорарах?

– О наших гонорарах, мой драгоценный. Ты тоже в них участвуешь и немалым процентом. Так что там с девушкой?

Крис сделал попытку достать ногой туфлю, которая лежала возле кресла. Подцепив ее носком, он покачал ее на ноге, словно размышляя о чем-то, потом резко сбросил.

– Она вполне счастлива. Мы подобрали ей видного парня, который увез ее в большое путешествие.

– Что-нибудь романтическое?

– Я точно не знаю, нужно позвонить Эрику.

– Звони. Нужно знать все, что происходит с этой девочкой.

После короткого телефонного разговора в комнате повисла тяжелая пауза. Губерт поднялся и, медленно растягивая слова в такт своим шагам, полу-шипел полу-говорил:

– Этот идиот положил наши головы на гильотину. Он потащил ее в Тибет!

Крис вздохнул и пошел за коньяком.

– Может, обойдется.

– О чем это ты? Даже здоровые люди приезжают оттуда инвалидами, а тут… Где Эрик нашел этого идиота?

– Да, кардио-неотложки там нет.

– Если девочка вернется к отцу в критическом состоянии, Федоров будет держать своего доктора на коротком поводке в Швейцарии дольше, чем мы можем себе позволить. И никуда не дернется, пока девочка не стабилизируется. Будет там на месте резать пришельцев – всех, кто занял очередные палаты в надежде на успех.

Крис поднял глаза к потолку, словно искал на нем что-то.

– Жаль, что твой Каттори не захотел ехать в Швейцарию. Лежал бы в соседней палате с Анной, под наблюдением доброго папы и хорошего доктора.

– Каттори хочет уйти из жизни в своей родной стране, в своем родном городе. За это он и платит такие огромные деньги.

– А я-то думал, что он платит за то, чтобы не уйти из жизни.

– Он верит в смерть. Когда его сердце остановят во время операции, он полагает, что проснется уже другим человеком, не тем, который лег на операционный стол. Это у них что-то с религией…

– Слишком сложно. Хорошо, что мы не занимаемся религией, а просто зарабатываем хорошие деньги на хороших врачах.

– Как далеко продвинулся Федоров в поисках дочери?

– Улетел в Москву, поднимает связи. Нашел гувернантку Анны где-то в Греции.

– Гувернантку? Она разве не…

– Успокойся. Она ему уже ничего не расскажет. Девушки жили замкнуто, ни с кем не дружили, в свой женский мирок никого не впускали, так что Федоров теперь кусает себе локти.

– Зачем ему кусать эти свои локти?

– Потому что сам обеспечил нам полную изоляцию своих женщин от внешнего мира и никто про них ничего сказать не может. И нет ни одной ниточки, которая бы привела его к нам. Даже если его что-то приведет сюда, мы ничего плохого ему не сделали. Мы не крали его дочь. Она сама нашла молодого ловеласа и сбежала с ним буквально с операционного стола.

Губерт ухмыльнулся.

– Формально, конечно, все так… Но Федоров не дурачок. Он знает, что нам критически необходима операция Каттори. Так что искать он будет здесь.

Повисшая пауза заставила мужчин задуматься, все ли сделано правильно. Нарушил тишину негромкий мелодичный звонок. Губерт машинально взял телефон и, взглянув на экран, прошипел:

– Легок на помине.

Крис удивился:

– Федоров?

– Нет, Эрик.

Крис невольно вздрогнул. Если дело еще не закрыто, Эрик фон Хабберн звонит клиентам в исключительных случаях. А их дело было в самом разгаре. Молодая парочка любовно чирикала на крыше мира, Федоров грозно рычал где-то в московских высотках. Здесь еще недели на две работы, так чего же он звонит? Крис посмотрел на Губерта, и опасения его усилились. Губерт сидел на огромном диване, поджав под себя ноги и резко выпрямив спину. Губы его слились в одну темную, синеватую линию, глаза смотрели жестко. Он положил телефон аккуратно на то же место, откуда взял, и, посмотрев в упор на Криса, спросил:

– Как Федоров мог выйти на нашего исполнителя?!

Крис соображал быстро.

– Единая платежная система помогла?

– Анна засветилась в Тибете со своей пластиковой картой. В банк пришел отчет по операции, и теперь отец в курсе, где его дочь. И скоро будет знать, с кем. И кто заказчик. Так что теперь у меня нет другого выхода.

– Будешь убирать альфонса?

– Буду.

– Дополнительные расходы?

Губерт покачал головой.

– Нет. Расходы возьмет на себя Эрик. Это он недосмотрел.

– Эрик сам будет убирать исполнителя или поручит кому?

– Щупальца у него длинные, достанет и до Тибета. Так что самому ехать вряд ли придется.

– Анна останется одна в незнакомой стране, обиженная, брошенная женщина. И что мы с ней будем делать? Вернем отцу?

– Возвращать ее в таком состоянии нельзя.

– Это почему? Состояние психически нестабильное, возможны приступы истерики. Пока вернут в чувства – пройдет пара-тройка месяцев.

– Парой месяцев здесь не обойтись. И это в лучшем случае, если выживет.

Крис пожал плечами:

– Накачают чем получше.

– Это можно. Но только до операции. А вот после, когда нужно запускать новое сердце и выходить в длительную послеоперационную реабилитацию, вот тогда имеет большое значение, в каком состоянии находится девочка.

Крис потер руки.

– Тогда все отлично складывается! Пока они выводят девочку из любовного невроза и пост-эффекта от всех горных болезней, мы успеваем прооперировать Каттори.

Губерт посмотрел на него, как доктор на безнадежный случай. Крис обиделся.

– Что не так?

– Все не так. Ты, мой дорогой, плохо знаешь женщин. Когда отец получит обиженную девочку, он накажет того, кто это сделал. А она ему в этом поможет изо всех сил. Вспомнит все – и что было, и чего не было. И хорошо себе представляю, куда приведет Федорова обида его дочери.

– Что предлагаешь?

– Предлагаю быстро спрятать девочку в какое-нибудь рядовое медицинское учреждение. Ей нужно затеряться среди миллионов безнадежных пациентов.

– На это можешь не надеяться. Стоит ей только позвонить своему папе, и все решится самым лучшим образом.

– Все зависит от того, сможет ли она это сделать…

 

39

Воздуха не хватало, как будто она бегом поднялась на десятый этаж. Ей было знакомо это чувство, но теперь она его не боялась. Ей было страшно совсем другое – со вчерашнего дня Ян не отвечает на звонки. Анна лежала на кровати и не отрываясь смотрела на черный матовый экран своего телефона.

– Олеся, почему же ты тоже не отвечаешь?..

Она и подумать не могла, чтобы позвонить

отцу. Нужно было как-то самой выбираться отсюда, Крупная соленая слеза медленно проползла по щеке. Анна не плакала, просто ей было невыносимо жалко себя.

– Почему вы все не отвечаете? И что я теперь здесь буду делать?

Внезапно зазвонивший телефон заставил вздрогнуть. Голос был какой-то чужой, с сильным акцентом кто-то пытался говорить по-английски.

– Здравствуйте, Анна. Мне ваш телефон дал господин Ян. Он сказал, чтобы я позаботился о вас. Он будет очень расстроен, если с вами что-нибудь случится. Это я вам как врач говорю.

Анна просияла.

– Все в порядке. А где Ян, почему он сам не звонит?

– Он сейчас в горах, снимает. Там плохо со связью. Поэтому он попросил меня позвонить вам.

Словно отвечая на ее вопрос, он поспешно добавил:

– Я сегодня утром оттуда, мы виделись мельком.

– И долго он там пробудет?

– Все зависит от дождей. Дорогу совсем размыло, так что если не вернется в срок, вам нужно будет лететь самой и ждать его дома.

– Дома – это где?

– Я не знаю. Он не сказал мне.

Анна что-то пыталась вспомнить, но мешала тошнота, подступавшая к горлу все чаще.

– Вы говорите, что вы врач?

– Да, я так говорю.

– И можете осмотреть меня? Что-то мне нездоровится.

– Конечно. Скажите, куда ехать, и я тотчас приеду.

Анна насторожилась. Что-то не так с этим человеком, она это чувствовала, но не могла понять что именно.

– А разве Ян не сказал вам, где я?

Странный человек вздохнул.

– Милая девочка, он что-то сказал, но я забыл. Он ведь дал ваш телефон, так что можно было не запоминать. Вы-то знаете, где остановились?

– Да, конечно, гостиница «Тибет».

– Вот и славно. Это совсем недалеко от моего дома, так что я буду через полчаса.

– Я спущусь вниз. Как мне вас узнать?

– Наберу ваш номер, и кто мне ответит, та и есть моя приятная собеседница.

– Хорошо, приезжайте.

Анне не давала покоя мысль, что этот человек не мог видеть Яна сегодня утром. Зачем же тогда он хочет встретиться с ней? Самым вероятным объяснением происходящего было то, что этот человек послан кем-то из служб отца. Тогда понятно, почему Ян больше не появляется и почему этот человек не знает, где ее искать. И телефон ее дал ему вовсе не Ян. Где-то в глубине души она даже обрадовалась, что не надо звонить отцу, объясняться с ним и просить о помощи. Теперь, когда эта помощь сама нашла ее, Анна все больше укреплялась в мысли, что никакая помощь ей не нужна и она сама в состоянии со всем разобраться. Жалко только, что придется расстаться с Яном. Но ничего. Она поедет в Швейцарию, там ее быстренько подлечат, и они снова смогут видеться. Он знает ее телефон и часто бывает в Швейцарии по работе.

Анна спустилась вниз с видом капризной примадонны, решающей, наказать или наградить вниманием своих поклонников. К ней вернулось хорошее настроение, и она решила немного поиграть с отцом. Возле открытой двери сувенирной лавки стояла странная троица. Невысокий худой мужчина, рыжеволосая красавица и домашнего вида женщина, наверняка русская. Анна не задумываясь подошла к рыжеволосой и попросила:

– Вы не могли бы мне помочь?

Рыжеволосая сочувствующе взглянула на Анну и спросила:

– В чем помочь?

– Я хочу немного разыграть моего друга по переписке, он меня никогда раньше не видел и легко примет вас за меня.

Дама с сомнением покачала головой.

– Это вряд ли. Мы с вами в разных возрастных категориях.

– О, это не проблема. Он совсем про меня ничего не знает, а мне бы хотелось понаблюдать за ним немного, прежде чем познакомиться.

– А если он вам не понравится?

– Тогда не буду с ним знакомиться вовсе.

Рыжеволосая рассмеялась.

– А что я буду делать с этим вашим другом по переписке?

– Ну, скажете ему что-нибудь приятное и расстанетесь друзьями.

Все трое уставились на Алку:

– Ал, соглашайся. И девочке поможешь, и немного от своих забот отвлечешься.

Рыжеволосая кивнула.

– Ладно. Как вы условились найтись?

– Он позвонит, так что вот вам мой мобильник.

Та, которую назвали Алкой, осторожно взяла телефон.

– Говори, что он про тебя знает.

– Ничего, кроме того, что я сейчас в гостинице «Тибет».

Не успели женщины обсудить, как себя лучше вести с тибетским другом, как мобильник ласково затренькал. Алка чуть не выронила его от неожиданности, но вовремя подхватила:

– Слушаю вас.

Прямо на нее шел немолодой мужчина в монашеской униформе. Он подошел к Алке вплотную.

– Если хотите уехать из Тибета живыми, вашей подруге придется встретиться с господином Хаддаром. В противном случае вам не доехать даже до аэропорта.

Телефон у монаха зазвонил мелодичным призывным треньканьем. Он выудил его откуда-то из недр своих бордовых занавесей, приложил к бритой голове. Что-то напряженно выслушал, повернулся к Алке и, торопливо поклонившись, смущенно пробормотал:

– Простите меня, мадам. Все улажено. Вы можете ехать, куда вам вздумается.

Алка в своем напряженном общении совсем забыла про Анну, которая стояла поодаль, стараясь разобрать, о чем они говорят.

– Ладно, пойду к себе. Телефон потом заберу…

Она помахала на прощанье своим новым знакомым и ушла.

 

40

Гнетущая обстановка номера, несмотря на солнечный день, давила своей неизвестностью. Вещи Яна были разложены с педантичной аккуратностью в шкафу на полках и на тумбочке возле кровати. Эта его привычка все доводить до совершенства раздражала Анну, которая не очень-то беспокоилась, где и в каком виде лежит ее одежда. Утром она всегда получала свежевыглаженный комплект перед выходом из дома. Она даже не утруждалась подбирать себе наряды, все за нее делала Олеся. Олеся соотносила моду и практичность и с удовольствием наряжала доверенную ей куклу. Гувернантка даже подбирала аксессуары для Анны, у которой не было к ним ни малейшего интереса. Анна не нравилась себе ни в каком, даже самом красивом платье. Она вздыхала и говорила своей попечительнице:

– Что на меня ни надень, лучше я не стану.

– Станешь выглядеть дороже. Это тоже имеет значение.

– Для тех, кому нужны деньги.

Олеся не возражала, она одобряла Анну за ее практичный образ мысли.

 

41

В номере было нестерпимо пусто. Анна присела на кровать, но ложиться не стала. Тяжелые мысли отбрасывали ее назад, к тому маленькому проходному кафе на втором этаже вокзала Виктория. Хотела бы она сейчас оказаться в своей маленькой квартирке в центре Лондона, а не в призрачном городе, затерянном среди гор. Телефон остался у рыжеволосой женщины в холле, так что звонить можно только из номера. Она наморщила лоб и с неохотой сняла трубку.

– Конечно, ты не слишком-то обрадуешься. Но ничего не поделаешь. Ян куда-то пропал, все мои документы у него, хорошо хоть карта осталась у меня. Можно заплатить за отель и отправиться в город поужинать.

Телефон отца она помнила наизусть. Когда-то, в прошлой жизни, когда она была пятилетней девочкой, Олеся заставила ее выучить все цифры телефона отца, и с тех пор она помнила их, даже разбуди ее среди ночи. Анна нехотя набрала номер. Абонент временно недоступен. Она положила трубку и стала ждать. Чего именно она ждет, она сама не могла сказать, но резкий звонок старого телефона на тумбочке не удивил ее. Наверное, это отец решил перезвонить. Так даже лучше, не надо думать, что говорить первой. Теперь говорить будет он сам.

– Я слушаю.

К ее удивлению, незнакомый голос с легким акцентом произнес:

– Здравствуйте, Анна. К сожалению, ваш отец сейчас не может говорить, он на похоронах вашей мамы.

– На похоронах? Разве мама умерла?

– Это произошло совершенно случайно, авария.

– Это с тем парнем? Она была с ним?

– Разве это теперь имеет значение?

– Нет. Теперь нет.

– Похороны завтра. Хоронить будут в Москве.

Липкие и холодные слезы бессилия потекли

по щекам и капали прямо на кровать.

– Я никак не смогу приехать.

– Почему?

Анна почувствовала, как комок в горле нарастает, мешая говорить.

– Потому что я в Лхасе, без документов, сижу одна в гостинице и не знаю, что мне делать дальше!

Казалось, незнакомец ждал чего-то подобного с ее стороны, потому что был готов.

– У меня как раз не хватает стюардессы. Если вы не против пройти китайских пограничников под видом немецкой стюардессы, я помогу вам оказаться в Москве завтра. Может, вы и на похороны успеете.

Анна хотела было спросить, кто говорит, и откуда он так много знает про ее семью, и почему помогает ей, но это все было неважно. Главное, что теперь она не одинока, кто-то хочет ей помочь.

– Стюардессой так стюардессой. Куда мне ехать?

– Собирайте свои вещи и езжайте в аэропорт. Буду ждать вас у стойки «Люфтганзы». Только не задерживайтесь.

– Я быстро.

Как только Анна повесила трубку, ее апатия тотчас пропала. Она лихорадочно металась по комнате, собирая все, что попадалось под руку. Когда все было готово, она с удивлением обнаружила, что вещей Яна в комнате нет. Везде были разбросаны только ее вещи. Когда же он успел собраться? И еще этот телефон… Она отдала его той женщине, чтобы она оградила ее от странного знакомства с монахами, и вот теперь женщина с ее телефоном неизвестно где. Дожидаться ее бессмысленно. Она может уехать на целый день, а ей никак нельзя опаздывать на самолет. Она спустилась вниз. Три молодых китайца за стойкой администратора осами вились возле старшего, бросая на Анну любопытные взгляды.

– Я уезжаю. Вот карточка, я звонила в Россию.

Администратор деловито взял карточку и засунул в аппарат. Анна набрала код, расписалась на счете и, спохватившись, сказала:

– Если меня будет спрашивать женщина, чтобы вернуть мне телефон, скажите, что я ей перезвоню,

Анна вышла на улицу и постаралась набрать в себя вместе с ветром как можно больше чуть стылого воздуха.

– Хорошо, Теперь хорошо.

Она не чувствовала беспокойства или тоски по поводу своей матери. Что-то вроде того, что произошло, она всегда предвидела. Екатерина не могла закончить свою яркую жизнь, как простая женщина. Анна знала, что уходить из этой жизни ее мать тоже будет ярко, как метеорит.

Анна махнула таксисту, дежурившему возле отеля, и, устроившись на заднем сиденье, деловито сказала:

– Аэропорт.

Все таксисты мира знают это слово, на каком бы языке и с каким бы акцентом оно ни звучало. Шофер кивнул, и машина медленно двинулась к главному выходу.

 

42

В аэропорту на первом этаже было тихо, как бывает в промежутках между рейсами. Все пассажирские рейсы были в основном дневные, утром сегодня обслуживали грузовые перевозки. Анна по привычке пошарила в сумке в поисках телефона. Телефона не было, в сумке были только два запасных баллона с кислородом, на всякий случай. Одного ей хватало минут на двадцать, так что затягивать с перелетом было нельзя. Пока она осматривалась, от стойки «Люфтганзы» отошел симпатичный человек в голубой фирменной рубашке и на хорошем русском сказал:

– Вы Анна? Идите сюда, мы еще успеваем.

Анна быстрым шагом подошла к стойке, где

серьезная азиатская девушка подала ей конверт и что-то сказала на китайском. Мужчина ответил ей и, показав на конверт, сказал:

– Документы. Сейчас вам нужно будет пройти пограничный контроль и присоединиться к экипажу.

Анна осторожно открыла конверт и достала немецкий паспорт. Ирина Шнайдер. Чужое имя. Только фотография была похожа. Анна даже и представить себе не могла, что есть кто-то на нее похожий, Мужчина, казалось, ожидал ее вопросов.

– Не слишком-то беспокойтесь. Для китайцев трудно не только читать наши имена, но и опознавать нас по фотографии. Вы примерно одного роста и возраста, цвет волос одинаковый, так что проблем не будет. Идите за мной и ни о чем не думайте,

Анна послушно поплелась за незнакомцем. У киоска с сувенирами им приветливо помахала тибетская продавщица. Мужчина что-то сказал ей, отчего девушка залилась смехом и слегка покраснела. Она быстро нырнула под прилавок и вытащила небольшую элегантную сумку на колесиках. Мужчина оставил разговорчивой даме конверт и передал сумку Анне.

– Вот ваша одежда. Можете переодеться в дамской комнате. Не слишком удобно, но возможно.

Анна стояла в нерешительности.

– А если не подойдет?

Мужчина пожал плечами.

– Попробовать в любом случае стоит.

В небольшой кабинке было не развернуться, воздуха не хватало. Анна медленно застегивала белую блузку с длинным рукавом. Она так давно их не надевала, наверное, еще со школы. С трудом справившись с маленькими золочеными пуговицами, она оправила юбку. Вроде все сидит неплохо, только она совсем отвыкла от костюмов. Аккуратно сложив свои вещи в черную кожаную сумку, она вышла в зал. Мужчина при виде ее одобрительно кивнул и поправил желтый шарфик.

– Зря боялись. Все отлично село. Теперь можно и к пограничникам, они уважают людей в форме.

На удивление Анны, все прошло быстро и без заминок. У нее проверили документы, сделали отметку в паспорте и быстро пропустили, едва осмотрев.

Мужчина улыбнулся.

– Они выпускают иностранцев с удовольствием, лишь бы поскорее уезжали и не доставляли им хлопот. Это сюда сложно попасть, отсюда все гораздо проще. Сейчас я вызову машину, и нас отвезут к самолету.

Огромное металлическое брюхо сглатывало тонны упакованных в пленку серых ящиков. Анна позволила себе полюбопытствовать:

– Что можно вывозить отсюда в таких количествах?

Мужчина помрачнел и ответил уклончиво.

– Мы не осматриваем грузы. Если таможня не находит в них запрещенных к перевозке предметов, мы просто берем их на борт и доставляем заказчику.

– Мы летим до Москвы?

– Сначала сядем в Пекине. Там несколько часов, и в Москву.

Анна призадумалась.

– Московские пограничники не китайцы и фотографии различают хорошо. Так что мне с этим паспортом трудно пройти.

Мужчина улыбнулся и подмигнул девушке.

– А вот на этот счет у нас есть прекрасный план.

– Прекрасный план?

– Когда будем садиться в Москве, оповестим службы, что одному из членов экипажа стало плохо. Если после перелета вас осмотрят, наверняка госпитализируют. Показаний, как я понимаю, достаточно. Вас заберут прямо из самолета, пограничников вызовут прямо на борт. Осматривать девушку, которой плохо, они тщательно не будут. Вы немецкий знаете?

– Немного.

– Скажете несколько слов, придираться к вашему произношению никто не станет. Так что пара часов с московскими пробками, и вы в госпитале. Полежите немного, подлечитесь и вернетесь домой здоровее, чем были.

Это показалось Анне вполне разумным. Отец, конечно, будет немного волноваться, но он сейчас занят похоронами мамы. При мысли о маме слезы чуть было снова не выступили.

Ее размышления нарушила молоденькая девушка в форме.

– Присядьте, пожалуйста. И пристегнитесь…

 

43

В кабинете Федорова было темно и душно. Затхлый воздух помещения, в котором давно никто не бывал, делал все живое подобным пыли – легким и неподвижным. Две фигуры в глубоких кожаных креслах сидели молча, словно каждый боялся первым нарушить молчание. Наконец хозяин, как бы спохватившись, обратился сухо и вежливо к своему гостю.

– Я рад предложить вам свою квартиру, но боюсь, здесь все давно омертвело. Прислуга, конечно, наведет порядок, но если вам захочется чего-то более живого, я не буду возражать и перевезу вас в отель.

Собеседник, бритый наголо крепкий мужчина лет пятидесяти, в бордовой монашеской рясе, лишь махнул рукой.

– Не стоит так беспокоиться из-за меня. Отели я не люблю. Там слишком много суеты и мало настоящих людей.

Федоров невольно улыбнулся.

– Я с вами солидарен. Я тоже не люблю отели, поэтому и предложил вам свою квартиру. Можете выбрать любую из комнат, их тут полно. И все пустые.

– Спасибо, я только переночую. Дольше оставаться у вас не вижу смысла, извините.

Федорова слегка задела такая прямота. Монах, словно читая его мысли, объяснил:

– Вам от меня никакой пользы. Помните, когда она только родилась, я сказал, что над этой девочкой большое черное пятно. И оно не рассеялось. Стало только хуже. Простите, но ваша дочь не проживет и недели. Так что мое присутствие у вас будет только мешать.

– Вы мне вовсе не мешаете, живите сколько нужно.

Федоров взял со стола антикварный колокольчик и позвонил. Вошла высокая стройная дама в строгом костюме и, быстро оценив обстановку, спросила по-английски:

– Сильвестр Петрович, вызывали?

– Да. Познакомьтесь, это личный врач далай-ламы, Еши Доден, будьте с ним внимательны. Покажите ему гостевые комнаты, пусть он сам выберет. И обсудите с ним его питание – что ему можно и что из этого вы умеете готовить.

– Хорошо.

Дама вежливо обратилась к гостю и сопроводила его в экскурсии по дому. Когда гость вернулся обратно в кабинет, Федоров сидел молча, постукивая карандашом по мягкой обивке кресла.

– Не проживет и недели. Пусть так. Но если сейчас она жива, то где она?

– Ты хочешь знать, где она?

Федорову стоило немалых усилий сохранить приличие и спокойным безучастным тоном сказать:

– Конечно.

– Она рядом. Идет по твоим коридорам.

– А точнее можешь?

Еши впал в какое-то странное состояние, он встал, слегка раскачиваясь, и тихо бормотал:

– Не ты ешь рыбу, а рыба поедает тебя. Созданное тобой тебя уничтожает. Кровь твоя уже пролилась. Дочь твоя уже мертва.

Федоров вскочил и отрывисто закричал:

– Ты говорил, что она идет по моим коридорам!

Еши обиделся.

– Откуда я знаю? Может, ее везли на операцию? А может, она шла сама.

Федоров соображал быстро.

– Я оставлю тебя. Если не смогу проститься, не обижайся. Живи здесь сколько хочешь, мне надо идти.

Еши кивнул.

– Иди. Сегодня я устал и хочу спать. Завтра утром я уеду. Лекции мои закончились, меня ждут дома.

Мужчины коротко попрощались, и Федоров на ходу крикнул прислуге:

– Пока я спускаюсь, вызывайте машину.

 

44

В большом светлом кабинете было прохладно. Федоров бросил пальто на белый кожаный диван и вызвал секретаря.

– Инга, заберите мою одежду в чистку.

Секретарь сдержанно кивнула:

– Хорошо, Сильвестр Петрович. Вас ожидают.

– Кто?

– Саша. Он уже полчаса как в вашем кабинете.

Сашей все называли невысокого худощавого человека, одетого всегда одинаково в темный костюм от Хьюго. Начальник службы безопасности сети клиник Федорова был уже не молод и сам порой подумывал про операцию на сердце. Но, видя, сколько людей уходят через невыносимые муки в свежевырытые могилы, все откладывал свое решение. Он понимал, что оперировать его будут не стажеры и даже не в Москве, но все еще надеялся пожить без помощи этих профессионалов. Его личная заинтересованность позволяла ему быть в курсе всех дел и операций, какие только проводились во вверенных его заботам клиниках.

Саша пришел быстро. Он всегда был на связи с шофером и точно знал, где сегодня будет хозяин. И в какой момент может ему понадобиться. Федоров был всегда приветлив с Сашей, понимая, какая значительная часть бизнеса вверена его заботам. По своему обыкновению, Саша быстро входил и располагался на диване возле двери, на тот случай, если вдруг понадобится оказаться за спиной врага, проникшего в кабинет хозяина. Федоров знал эту особенность, поэтому никогда не предлагал Саше кресло. Сегодня Саша был чем-то озабочен, это было видно по его сдвинутым бровям. Федоров не стал садиться в свое начальственное кресло, а стоял у открытого окна, стараясь собрать в единую цепь свои разбегающиеся мысли. Поняв тщетность своих попыток, Сильвестр Петрович сосредоточился на Саше.

– Чем это вы так обеспокоены? Говорят, что уже полчаса меня здесь ждете.

– Дебет с кредитом не сходится, Сильвестр Петрович. Не хватало одного трупа. Мы сегодня нашли его, но…

Федоров насторожился. Недоброе предчувствие кольнуло сердце.

– И чем вас так озадачил этот труп?

– Оперирующий хирург сам отправил плод своей операции в какую-то глубинку, словно заметал следы. Я поговорил с ассистирующими на операции, все прошло по стандартной схеме, работа чистая, никаких отклонений, документы в порядке. Зачем же ему так беспокоиться и прятать тело?

– И кто это у нас так обращается со своими пациентами?

– Доктор Саматов.

Федоров не отрываясь смотрел на Сашу, предчувствуя, что тот скажет что-то страшное. Зачем

Саматову, который должен отдыхать перед перелетом в Швейцарию, приходить в клинику и делать операцию на общественных началах? Саматов слывет прагматиком и не будет делать лишних движений.

– И почему наш драгоценный доктор решил оперировать?

Было видно, что Саше нелегко дается этот разговор.

– Саматов немного нервничал перед предстоящей операцией. Сами понимаете…

– Да, я понимаю. Я бы на его месте тоже нервничал.

– Для него ответственность оказалась слишком большая.

Федоров не склонен был продолжать этот политес и резко приказал:

– Теперь быстро и четко! Без соплей.

– Тогда вам лучше сесть. Я буду говорить прямо.

Федоров уважительно посмотрел на Сашу. Только он один мог так разговаривать с хозяином.

– Я позвонил в больницу, куда был отправлен труп, и попросил выслать мне копию дела и фотографию. Копии никакой у них не оказалось, куда ее дели – никто в этой провинции не знает. А вот фотография меня не порадовала.

– Давай посмотрим, что там.

Саша быстро достал из своего помятого черного портфеля черно-белую распечатку и протянул Федорову. Потом постучал секретарю и тихо сказал:

– Готовьте реанимацию. Легкую.

Федоров долго сидел, не меняя позы, с фотографией в руке, потом встал, положил ее лицом вниз и спросил:

– Ты уже приготовил мне стол?

– Конечно. Немножко промоют мозги и завтра утром отпустят. Тогда и поговорим. Я тем временем все узнаю подробнее.

Федоров не сопротивлялся. Тяжелая апатия сковала его. Все, что он создал, рушилось перед этой фотографией, лежащей на его столе.

Он устал. Смертельно устал…

 

45

Наутро Федоров проснулся от резкого звука. Медсестра с ужасом посмотрела на свою помощницу и прошипела:

– Неповоротливость здесь недопустима. Поднимайте зажимы.

Федоров не стал вступать в разговор, чтобы не смущать этих миловидных испуганных дам. Значит, его пристегивали к кровати. Словно отвечая его мыслям, на пороге возник Саша.

– Да, вас пристегнули, чтобы вы не покалечились, если вдруг проснетесь от наркоза и захочется резко встать.

– Наркоз был необходим?

– Делали вентиляцию. Так что лучше не рисковать. Будет немного мутить, ну, вы сами все знаете.

– Теперь знаю. Садись.

Федоров показал на стул возле кровати. Саша послушно, как, школьник присел и сразу же нырнул в свой бесформенный портфель.

– Я тут кое-что нашел. Ваша дочь проходила у нас по документам как немецкая стюардесса. Вот паспорт. Сделан прекрасно, я даже сомневаюсь, подделка ли это.

Федоров вздохнул.

– Значит, ему неймется. Хочет оперировать Каттори прямо сейчас?

– У господина Гюнтера, если вы его имеете в виду, большие проблемы, а Каттори пообещал ему денег.

– И сколько стоила жизнь моей дочери?

Саша начертил в блокноте цифру и протянул

Федорову. Тот одобрительно кивнул. Да, за такие деньги мы потеряли бы ее наверняка.

– И что наш доктор? Ему заплатили?

Саша замялся.

– Губерт не такой идиот.

– Тогда что же двигало нашим молодым дарованием?

– Страх перед операцией. Он понимал, что будет оперировать дочь хозяина. Он зашел навестить приятеля, и тот ему сказал, что в клинике есть пациентка, совпадающая с вашей дочерью почти по всем показателям. Саматов не выдержал искушения потренироваться перед операцией.

– И кто же наш змей-искуситель?

– Доктор Сафин.

– А ему-то что за интерес портить отношения с жизнью?

– Когда шли тренировочные операции у стажеров, вы утвердили списки больных, среди которых была его мать.

Федоров вздохнул.

– Всем воздастся по делам их. Фамилии Сафиной ни в каких списках не было. Я наизусть знаю своих хирургов, даже тех, кто идет на вырост. Кто же мне подложил такую мину?

– Госпожа Яковлева. У нее какие-то амурные дела с Сафиным не задались, она во всем винила его мать, вот и поквиталась. Решила проверить, насколько живуча старая ведьма, как она ее называла.

– Умерла?

Саша молча кивнул. Потом деловито продолжил:

– Я сейчас как раз занимаюсь усыновлением детей доктора Яковлевой. Ее старшая сестра прилетела вчера из Питера, чтобы дети не остались одни.

– Что на это раз?

– Доктор Яковлева вчера ночыо трагически погибла.

– Что с Сафиным?

– Жду ваших распоряжений.

– Уволить.

– И это все? Просто уволить?

Федоров вздохнул.

– Мне он больше не нужен. К делам его допускать нельзя, так что просто уволить.

Саша растерянно потер висок.

– Еще кое-что…

Федоров сел на кровати, поискал ногами больничные тапочки и вопросительно посмотрел на Сашу:

– Еще?

– Вам лучше еще немного посидеть. У вашей дочери нет сердца.

– Двусмысленная фраза. Поясни.

– Я отправил вчера молодого хирурга осмотреть тело. Он позвонил и сообщил, что сердце вырезали. В теле его нет,

– И где же оно?

– Санитары говорят, что сердце забрал доктор Саматов.

– Он знал, что оперировал мою дочь, и заметал следы?

– Я бы сказал, что он был в шоковом состоянии и наделал много глупостей.

– У Саматова есть дети?

– Двое. Дочь Софья и сын Антон.

– Завтра всю семью ко мне в приемную.

Федоров тяжело встал и посмотрел на себя

в зеркало.

– В таком виде показываться перед персоналом нельзя. Пусть меня немного подшлифуют к обеду. Обедать буду в городе. Где сейчас Анна?

Он осекся и минуту молчал. Еще не привык говорить о дочери как о трупе.

– В Белореченске. Это километров сто от Краснодара.

– Где-то я слышал про этот самый Белореченск. Да, вспомнил. Залесный почему-то переехал туда со всей семьей. Купи мне билет, лучше вечерний самолет. Представляю, какие у них там гостиницы. Позвони Залесному, пусть возьмет меня к себе.

– Пятизвездочных гостиниц там нет, но четыре звезды они себе рисуют.

– Проверять уровень их сервиса что-то не хочется. Не то настроение. Буду жить у Залесного.

Саша было поднялся, чтобы уйти, но Федоров остановил его.

– Сердце Анны надо найти. Возьму с собой.

– Разве хоронить будем не в Москве?

– Куда судьба ее привела, там и будем хоронить. Нечего девочку таскать туда-обратно.

Через час на столе возле Федорова стоял стеклянный сосуд с большим человеческим сердцем,,

 

46

В приемной главного врача исследовательского центра по ночам всегда тихо. Каждый знает, что, если нужен серьезный разговор, можно без особых усилий договориться с дежурным и взять ключ. Двое мужчин в серой хирургической униформе сидели у журнального столика в глубоких белых больничных креслах. Чисто выбритый молодой доктор в мягких кожаных тапочках испытующе глядел на своего приятеля:

– Зря ты не поехал тогда на стажировку. Все-таки японцы молодцы в своем роде.

– Если бы я поехал, пришлось бы подписывать контракт с Федоровым, а я не могу этого сделать по моральным соображениям.

Выбритый пожал плечами:

– Интересно, где у доктора Сафина начинаются моральные соображения?

– Там, где вопросы крови не просто генетика, а родственные связи. Федоров тогда искал врача для сложной американской бабушки. Под ее карту тогда подобрали шесть страховых случаев, практически идентичных с этой американкой, И стали резать.

– Все правильно. Нужно же было посмотреть динамику набить руку хирургу Поставить правильный реабилитационный. Чем же ты так недоволен, друг мой?

– Тем, что одна из этих тренировочных пациенток была моя мать.

– Зачем же Федоров взял ее? Думаю, что и без нее нашлись бы кандидатуры. Огромная же база и тысячные очереди на операции!

Темноволосый доктор вздохнул.

– Он сам отбирал показатели. Ему никто не посмел сказать, что одна из них моя мать. У нас фамилии разные. Вот так…

– И что?

– Ты сам знаешь, как относятся к образцам. Каждый нужен по своим показателям. На ком проверяют инструменты, глубину разрезов, на ком – максимально допустимый ток у прибора, а вот на моей матери проверили новый японский клапан. Что-то с ним было не так, и японцы сами не могли разобраться. Новый полимер поглощался живыми тканями. Они его просто растворяли. И японцы добавили что-то для укрепления стенок.

– Умерла?

– Через две недели. Сначала все хорошо приживалось, но через две недели пошло отторжение. Сшивки с сосудами начали загнаиваться. Старое сердце уже не пришьешь, а новое не приживается…

– Да, я что-то такое помню. Федоров отказался тогда от какой-то суперразработки у японцев. Вернулись к проверенному титану.

– Ненадолго. Доработка полимера стоила около двадцати тысяч.

– Долларов?

– Жизней. Двадцать тысяч операций и постепенное выравнивание клапанов и кровоснабжения, Мешали, правда, изношенные внутренности этих стариков.

– Ну, не всех же стариками оперируют. Посмотри статистику, все больше молодых.

– Да, кстати о молодых. Ты, говорят, будешь делать дочь самого Федорова? Ты теперь знаменитость, Саматов.

Саматов напряженно заметил:

– Слишком большая ответственность. Если что не так – меня выкинут из системы. Это в лучшем случае. Так что оперировать дочь Федорова не мечтает никто. Слишком большие риски. Я спать совсем перестал. Постоянно режу, но карты совсем не те. Нет хороших совпадений с этой девочкой.

Сафин поднялся и подошел к окну. В ночном стылом воздухе беспорядочно светили красные и белые огни машин. Не глядя на Саматова, он тихо сказал:

– А если я дам тебе то, что ты ищешь?

Саматов насторожился.

– Откуда у тебя информация, что именно мне нужно?

С видом полнейшего безразличия Сафин вернулся в свое кресло и пожал плечами:

– Если ты помнишь, я тогда работал в системе Федорова, и поиски дубликатов начали с самого рождения этой девочки. Только через нас прошло сотни три. Все были прооперированы, но выжили только восемь девушек. Я не про операцию говорю, а про реальное выживание, когда человек возвращается к нормальной жизни, а не висит всю жизнь на трубках.

– Думаю, что такая статистика не удовлетворила господина Федорова. Так почему же он решился на операцию?

– Здесь, хоть и под патронажем Федорова, но все же отдельной структурой собрано лучшее оборудование. И Федоров все анализы своей дочери делает только здесь. Иностранцам он не доверяет. Так что мне лучше, чем кому другому, известно, что именно ты ищешь.

Саматов был доволен. Как удачно он зашел навестить школьного приятеля! Если образец даже на две трети подходит, стоит попробовать. Жизнь дочери Федорова стоит тысячи таких текущих жизней. Эта девочка дает работу целым исследовательским центрам, группам ученых и врачей. А простые жизни страховой медицины ничего не могут дать людям, кроме своего тела, на котором и будут работать все эти доктора и ученые.

– И много у тебя здесь рабочего мяса?

– Достаточно. Могу уступить несколько человек. Забирай и режь.

– А их успеют подготовить?

– Они поступили сюда с готовыми документами, анализы все есть, а подготовить к операции – достаточно двенадцати часов. Так что можешь ехать домой, навестить семью. Утром к твоему возвращению я приготовлю две пациентки.

– Нет, две не надо. Давай ту, у которой лучше совпадения.

В глазах Сафина промелькнул какой-то черный огонек, но Саматов уже снимал халат и, кивнув на прощание своему приятелю, быстро вышел из приемной…

 

47

Саматов пришел пораньше, чтобы осмотреться. Постоянные переезды приучили его быстро входить в курс дела. Знакомство с персоналом и оборудованием заняло не больше часа, бегло осмотрев расходники, он спросил:

– Силикон или титан?

Строгая девушка в накрахмаленном халате, что являло собой редкость в мире синтетики, запирая шкафчик, сказала:

– Сегодня силикон. Все еще пробуем на сращивание. Этот особо прочный.

Теперь можно было приступать к самому главному – знакомству с пациенткой, вернее, ее картой. Он заглянул в кабинет Сафина, но доктора не было на месте. На столе лежала открытая история, но какая-то странная, как будто собранная, как неправильный пазл из нескольких картинок. Он пробежался глазами по листу и удовлетворенно хмыкнул:

– Ну, не сто процентов, но все таки…

Он собирался было уйти, но в дверях столкнулся с Сафиным. Саматов показал рукой на карту, лежащую на столе:

– Ты говорил, сто процентов! Здесь и восьмидесяти нет.

Сафин, казалось, не проявлял ни малейшего беспокойства по этому поводу

– Даже отпечатки пальцев на сто процентов не сходятся, а ты про сердце…

Саматов, уже немного жалея о потраченном времени, пробурчал:

– История какая-то странная, как будто надергана из разных карт и наспех собрана в одну. У вас тут беспорядок, мой дорогой. Нельзя так относиться к образцам, пусть даже и опытным.

Сафин пристально посмотрел на приятеля.

– Ты оперировать будешь или поедешь домой отсыпаться перед Швейцарией?

– Буду. Не зря же я потратил час на дорогу и полтора часа на вводную. Иди, переодевайся.

Сафин неторопливо снял дежурный халат и всунул ноги в кожаные больничные тапочки.

– Будешь резать сам или посмотришь?

– Мне смотреть некогда. Нужна нарезка.

Сафин кивнул:

– Как знаешь. Я ассистировать тебе не буду. Дам двух толковых девушек. Ты не смотри, что они молодые. Прошли хорошую школу у Федорова.

– А ты сам больше не оперируешь?

– Нет, я на анализах. Томографы, красители, расшифровка и прочее.

– Жаль, ты был лучшим в группе.

– Это давно было. А вчера была моя последняя операция.

Саматов заинтересовался:

– Что-то интересное? Ну, раз ты отошел от стола, но что-то взял под нож.

– Привезли по скорой, никого не было, а у дежурного врача приступ аппендицита, так что вызвали меня. Пришлось вспомнить, как правильно держать этот самый нож.

– Извини, я пойду, раз ты не при делах. У меня есть часов двадцать до самолета.

– Как раз хватит. Случай сложный. Если что пойдет не так…

Саматов отмахнулся.

– Что там может пойти не так? У меня тысяча пациентов в год, справлюсь.

– Удачи.

– И тебе.

Саматов пружинистой походкой вышел из комнаты, где в раздумьях все еще сидел доктор Сафин. Саматову показалось странным, что Сафин не сказал заранее, что больше не оперирует, но времени предаваться размышлениям на отвлеченные темы не было. Он вошел в стерильный бокс, где санитарка быстро приготовила его к операции. На столе в огромной операционной лежала девушка. Едва взглянув на нее, Саматов сказал помощнице:

– Начинайте, я готов.

Обработка не заняла много времени. Через пару минут Саматов уже делал глубокий точный надрез чуть наискось. Чтобы не затруднять себе процедуру, решил по-старинке убрать два ребра.

– Пилите, только чуть под наклоном. Так. Убираем.

Молодая помощница быстрыми отточенными движениями убрала ребра и поставила винты. Раздвинув еще два ребра в области сердца, она отступила чуть назад, пропуская Саматова к телу. Он внимательно посмотрел на открытое, бьющееся сердце, потом на мониторы десятков датчиков, подключенных к единому огромному экрану Уверенными движениями он рассекал артерии, и их тотчас подключали к аппаратам, Через полчаса сердце девушки лежало перед ним, освобожденное от чудовищной нагрузки, спокойное и неподвижное. Он сделал осторожный надрез, свой фирменный, по которому всегда можно узнать, что оперировал доктор Саматов. Сотни жизней ушли на то, чтобы эти самые надрезы были идеальными. Он осторожно раздвинул стенки, но то, что он увидел, не соответствовало его ожиданиям.

– Что-то здесь не так.

Поскольку пациентка была манекеном для предстоящей операции, можно было не слишком церемониться. Сделав еще несколько надрезов и открыв внутренние стенки, Саматов замер. Что-то не сходится с картой, которую он еще час назад читал на столе у Сафина. Он показал на экран своей помощнице:

– Подержите пока так. Буквально минуту. Выведите мне на дополнительном экране третью страницу ее медицинской карты.

Цифры на экране поплыли перед глазами у доктора, который уже давно перестал удивляться. Он тихо пробормотал:

– Расхождение двадцать процентов? Это же… Это стопроцентное совпадение с картой дочери Федорова.,

Он с трудом заставил себя говорить спокойно и четко, чтобы не пугать персонал:

– Возраст пациентки?

– Двадцать полных лет.

– Фамилия?

– Шнайдер, Ирина. Стюардесса.

Саматов не стал спорить. Может, эта дамочка не знает, что стюардессы проходят летную комиссию каждый год. И застарелых пороков сердца у них просто не бывает.

– Когда поступила?

– Два дня назад, была без сознания, мы ее сразу начали готовить. У нас договор с «Люфтганзой». Мы берем их персонал по скорой. Потом выставляем на возмещение их страховой компании.

Саматов ничего не сказал, но про себя подумал: «Этот случай нам не оплатят. Это не стюардесса. Но кто же ты? Если бы я не знал, что такое Федоров, то был бы уверен, что это его дочь».

Он еще раз взглянул на мониторы и сказал:

– Продолжаем.

Саматова не покидало чувство тревоги. Он слишком небрежно отнесся к этой операции вначале и сделал слишком много ненужных надрезов, проверяя состояние сердечных стенок. Слишком затянул с заменой клапанов, стараясь как можно лучше отработать подгонку и крепления. Эта девушка, конечно, проснется после операции, но проживет она в лучшем случае неделю. Это участь всех манекенов. Их жизни принадлежат науке или тем, кто платит за свои операции профессиональным дилерам, таким как Федоров или Губерт. Но Губерт по сравнению с Федоровым просто посредник, у которого нет ни собственных врачей, ни собственных клиник.

Он не стал ждать, когда анестезиологи разбудят больную. Он попросил одну из помощниц сделать распечатку анализов пациентки и вышел из операционной.

 

48

Саматов против обыкновения не пошел домой, а остался в ординаторской немного отдохнуть и подождать, когда проснется эта Ирина Шнайдер. Сафин куда-то ушел, и кабинет его был закрыт. Он набрал его номер, но никто не ответил.

Около семи вечера в ординаторскую заглянул санитар.

– Меня просили передать, что пациентка пришла в себя, но если хотите с ней поговорить, нужно поторопиться. Очень плоха…

Саматов быстро шел по коридору, почти бежал навстречу чему-то ужасному, он это чувствовал. Никогда раньше он не испытывал что-то подобное, похожее на смесь страха и раскаяния. Все палаты этого слишком дорогого для простых смертных заведения были одноместными, со всеми удобствами. Набрав код на двери, он осторожно вошел. Девушка лежала неподвижно, сжимая руками край простыни. По тому, как сильно были сжаты ее руки, Саматов понял, что наркоз перестает действовать и начинаются первые приступы нечеловеческой боли. Он снял со стены телефон и попросил дежурного сделать анестезию. Вялый голос в трубке, растягивая слова, проговорил:

– Анестезия у нее только через час. У меня расписание.

– Часа ей не продержаться.

Дежурный мялся. Пациентка, конечно, мучается, так ведь все они мучаются, сердечные. Есть расписание, которое назначено лечащим врачом. Саматов не стал спорить – если лечащий сказал через час, пусть через час. Оперирующий хирург имеет право только советовать лечащему доктору, но не настаивать на средствах и способах реабилитации больного. Он снова взглянул на девушку. Она лежала молча, не издавая ни звука.

– Умница. Потерпи еще немного, скоро сделают анестезию.

Девушка с трудом открыла пересохшие губы.

– Пить дадите?

– Не могу. Я оботру тебе губы мокрым полотенцем и попрошу прийти твоего врача.

Он подошел к кровати, на спинке которой висел планшет с назначениями и контактом лечащего врача – Яковлева Надежда Павловна. Набрав номер, он услышал приятный женский голос:

– Слушаю вас.

– Я оперировал вашу пациентку четыре часа назад. Нужна анестезия.

– Я так понимаю, вы сейчас у нее. Я осматривала ее после операции и сделала назначения, исходя из полученных ею дозировок. Вы прекрасно знаете, что такое передозировка обезболивающих. У нее и так сосуды лопаются, они слишком хрупкие, и все ваши клапаны буду ни к чему.

– Пить ей можно?

– Это можно. Не больше ста граммов для начала. И попросите санитара вывести влагу катетером, но осторожно, ей и так тяжело, лучше лишний раз ее не трогать.

Саматов впервые за несколько лет снова присутствовал при самом тяжелом моменте, когда пациент, сердце которого он держал в руках, просыпается от невыносимой боли. Когда он стал профессионально оперировать, его отстранили от общения с пациентами, чтобы слепая жалость не вредила профессионализму. Живая плоть не прощает вторжения. И моральные травмы ему ни к чему. Это хорошо знали профессионалы клиник Федорова, готовившие отборный персонал.

Он подошел к установке с чистой, температуры тела водой и налил в мерный стаканчик воды. Пультом приподнял кровать и осторожно напоил девушку. Выбросив пустой стаканчик, он присел возле девушки на белый вращающийся стул. Глаза ее были открыты, и тонкие струйки слез катились по щекам на подушку. Саматов строго сказал:

– Лучше не плакать. Вы напрягаете мышцы, а это недопустимо.

Девушка не обратила никакого внимания на его слова. Она что-то тихо шептала и пыталась поднять руку, чтобы вытереть слезы, которые никак не хотели утихать. Саматов открыл тумбочку и достал тампоны, заранее приготовленные санитарами на разные врачебные нужды. Он осторожно промокнул слезы и вложил чистый тампон в руку девушки.

– Если понадобится, будешь вытирать.

– Не могу поднять руку.

– Это нормально после операции. Я помогу.

Саматов с сочувствием посмотрел на нее и спросил:

– Тебя как зовут?

– Анна,

У Саматова что-то кольнуло в области сердца. Он сделал самое немыслимое в его жизни предположение:

– Федорова?

– Да.

Теперь уже доктору впору было просить обезболивающее. Лоб его покрылся холодной испариной. Этот манекен оказался дочерью его хозяина. Но почему тогда она проходит здесь как Ирина Шнайдер? Почему привезли по скорой? Почему ее отца здесь нет? И что будет, если он узнает, что сделали с его дочерью?

При этой мысли у Саматова перехватило дыхание. Он лишь мельком слышал перешептывания младшего персонала про ужасы системы, которая перемалывает неугодных или неудавшихся служащих. И на какие запчасти разберут его после такой операции на дочери самого Федорова, он даже подумать боялся. Первым движением он рванулся было к телефону, но* поразмыслив, не стал вызывать ни лечащего врача, ни санитаров. Он попрощался с девушкой и вышел.

 

49

Длинный больничный коридор казался ему бесконечным. Он шел медленно, в голове его гулко отдавался каждый шаг. Лечащий тоже ничего не знает. Персонал, по всей видимости, тоже не в курсе. Для всех она – немецкая стюардесса, попала к ним по скорой. Документы в порядке.

А где же тогда настоящая Ирина Шнайдер? Или ее просто нет в природе? Он шел, как после наркоза, когда настоящий мир еще сливается с параллельным, в котором ты не по своей воле оказался. В ординаторской было пусто. Он набрал номер Сафина:

– Илья, ты у себя? Я сейчас зайду.

В кабинете у Сафина было холодно. Настежь распахнутое окно выстудило небольшую комнату. Сафин сидел за столом, укутавшись в больничный плед с номерной биркой.

– Что-то меня знобит.

Саматов показал глазами на окно:

– Ты окно закрой.

– Зачем?

– У тебя здесь как в морге.

– Привыкай. Скоро господин Федоров оформит в этот самый морг и меня, и тебя.

– Ты знал, что она его дочь?

– Конечно.

– И отправил меня на резню, а ее на мясорубку?

– Конечно.

Голос Сафина был спокоен, словно он уже давно все решил и теперь только подводит окончательный баланс своей жизни. Внезапно в голове у Саматова начала складываться цепь событий. История шестилетней давности. Яковлева Надежда Павловна, та самая, которая сейчас лечащий врач Ирины Шнайдер, была обижена тем, что Сафин предпочел ей молоденькую санитарку. И внесла в список на тренировочные операции мать Сафина. Тогда готовили хирурга для богатой американки пятидесяти лет, у нее с матерью молодого, подающего надежды доктора был большой процент совпадений по показаниям на операцию. Списки, как обычно, попали на утверждение к Федорову, который подписал, не зная, что у матери и сына разные фамилии. Саматов вспомнил, что в тот день доктор, который должен был оперировать, поранил себе руку и на операции поставили его. Он сделал тогда все технично, и по результатам именно его отправили тогда на операцию в Америку Значит, это он резал мать Сафина. И Сафин ответил тем, что подложил ему на стол под видом немецкой стюардессы дочь Федорова… Вот почему ее карта была как бы собрана из разных историй, какая-то нескладная. Потому что до операции Сафин боялся показывать ее реальные анализы, боялся, что Саматов помнит наизусть все данные на Анну Федорову. Если бы совпадение было таким явным, он бы забил тревогу и полетело бы тогда много голов. А так он сам положил свою голову на эту плаху.

– Мстишь?

– Нет. Уже отомстил. Теперь мы на равных. Будешь звонить Федорову?

Саматов покачал головой.

– Не буду. А почему она по документам Шнайдер?

– Ее немцы вывезли из Тибета и сдали нам. Они же не знали, что это заведение Федорова. Он его совсем недавно купил. Думали, что отлежится немного, окрепнет и вернется блудная дочь к своему папочке. Теперь уже не вернется, я думаю?

Николай Саматов покачал головой.

– Сам знаешь, что не вернется. Расходники здесь у вас дешевые. На таких она долго не протянет. Могли бы и получше материал ставить на клапана. Все-таки люди вам жизни свои отдают.

– Ты это коммерческому отделу скажи. Или бухгалтерии. Они счета подписывают, словно лимон едят. Руководство знает, что на этих людях тренируются хирурги, так зачем им ставить дорогие клапана? Чтобы потом в могилу закапывать десятки тысяч долларов?

Саматов метался, как крыса в тонущей лодке.

– Если она все равно умрет, а по документам проходит как Шнайдер, немцы будут молчать, им нельзя портить отношения с Федоровым. Ты так обижен на Федорова, что пошел на убийство его дочери…

Сафин мрачно рассмеялся.

– Это не я убивал его дочь. Я к этой операции не имею никакого отношения.

Саматов побледнел и опустился на диван.

– Не имеешь. Поэтому ты не стал ассистировать. А подложную карту уже наверняка сжег.

– Выбросил. Но можешь не искать. У нас тут все работает как часы. Минут десять назад весь мусор увезли на уничтожитель.

– И что мне теперь делать?

– Можешь оформить запрос от имени родственников и отослать тело куда-нибудь подальше. Лучше в какой-нибудь районный центр без картотеки, который не входит в нашу единую систему. Выбирай сам, А я пойду, пожалуй. Мне здесь больше делать нечего.

Сафин вышел из-за стола и уступил место Саматову. Тот подошел к столу и сел в теплое, продавленное кресло. Минут десять ушло на поиски идеального варианта.

– На Север нельзя. Северные грузы отслеживаются. Сейчас весна, и самая стройка на юге, все готовятся к сезону. Туда грузопоток огромный* Не будем задействовать скорую, запросим частного перевозчика. Тело оформим как следует, так, чтобы ни один полицейский пост не придрался…

Пока Саматов связывался с перевозчиками и делал документы на труп, Анна Федорова страшно умирала в своей одноместной палате с белоснежными новыми простынями с больничным номером компании ее отца, вышитой шелком в левом нижнем углу.

Саматов торопился, как бы санитары не обработали труп без него и он не успеет убрать сердце из тела. Ведь по его фирменным надрезам знающие люди сразу поймут, кто оперировал, и тогда даже страшно подумать, что может произойти.

Санитары отработанными движениями быстро готовили труп для транспортировки. На их удивление, присутствовал сам хирург. Он приостановил работу и тихо сказал:

– Я заберу сердце на повторное вскрытие. Тело можете упаковывать.

Старший санитар удивился:

– Как-то не по-человечески. Может, подождать? Вы все сделаете, а мы потом положим его обратно.

– Это займет пару дней. Мы не можем держать здесь тело столько времени. Так что придется упаковывать как есть.

– В документах указывать будем, что тело без сердца, что мы сделали выемку?

Саматов покачал головой:

– Нет, не будем. Не нужны нам потом разборки с родственниками.

Санитар сочувственно кивнул.

– Ну, да. Наука.

Укрепив на больничной каталке едва остывшее тело девушки и накрыв его той самой простыней, на которой она лежала, санитар отдал водителю папку с документами:

– Эти документы для ментов. И когда привезешь, оставь в приемке. Там разберутся. Вызовут родственников на опознание и отдадут тело в местный морг. Тебе никого ждать не надо. Кто-нибудь в приемной распишется в получении, и можешь ехать.

Санитар, отпустивший было водителя, спохватился:

– Да, еще вот эту бумажку отдашь на выезде. Это спецпропуск, для трупов.

Водитель взял бумажку и вздохнул.

– На выезде так на выезде.

Оглядев, хорошо ли пристегнуто тело и все ли закрыто как следует, он, перекрестившись, медленно тронулся. Ночью, конечно, с трупом не слишком-то весело, но зато дороги свободнее и доехать можно часа на два быстрее. Посмотрев на навигатор, покачал головой:

– Полторы тыщи километров. Ну, милая, поехали…

На следующий день, к ночи он сидел в приемном отделении центральной районной больницы небольшого южного городка. Вялая дежурная наотрез отказалась принимать тело.

– Куда я его возьму? К себе на кровать? Жди, утром придет главный, он решит, что делать и как оформлять будем. Мы даже по скорой не все принимаем, а ты не скорая.

Водитель, уставший и злой, поинтересовался:

– А морг у вас далеко?

– Не, вон в том одноэтажном домике. Как выйдешь отсюда, все время налево. Там крыльцо такое разломанное. Все обещают починить.

Водитель не стал слушать жалобы глупой бабы и вышел. Покурив на крыльце и наблюдая за скорыми, вяло въезжавшими на пандус, он сел в машину и завел мотор. Осторожно вывел свой белый, еще блестевший новой краской фургон на узкую боковую дорожку и повернул налево. Проехав по кругу метров триста, он увидел то самое крыльцо, которое никак не могло починить больничное начальство.

– Прости меня. Тебе уже все равно, а мне еще обратно ехать. Итого на круг три тыщи километров.

Водитель осторожно выкатил тело и сверху него положил папку с документами.

– Подожди здесь. Вот твои документы, утром придут и тебя оформят.

Холодный весенний ветер рвал с тела простыни, и пришлось повозиться, чтобы все хорошенько закрепить. Где-то в подворотне завыла собака. Водитель прикрикнул на нее, перекрестился и полез обратно в машину. Не успела машина выехать за пропускной шлагбаум, как порывом ветра с тела сорвало папку с документами и разметало белые листы по большому черному пустырю за больничным забором.

 

50

По дому что-то бегало, шумело и сердило Маргариту Николаевну любившую во всем строгий порядок. Она с тихим шипением накрывала на стол:

– Зачем всех привезли сюда? Дом хоть и не маленький, но столько посторонних людей…

Алка, помогавшая своей домработнице, с усталым видом расставляла тарелки.

– Алочка, вы бы поспали. Отдохните с дороги! А то у мужчин все затеи какие-то.

Алка отмахнулась:

– Какие там затеи, похороны завтра. Все затеи вокруг них.

В дверь кто-то позвонил, и Маргарита тяжелым крейсером поплыла открывать. Вернулась она через пару минут с каким-то конвертом. Алка полюбопытствовала:

– Что там у вас?

– Это для Сильвестра Петровича. Привезли образцы фотографий для памятника его дочери. Ему нужно выбрать.

Алка взяла конверт и открыла, несмотря на протесты домоправительницы. Через секунду раздался ее ужасный крик:

– Лена! Посмотри! Это та самая девочка!

Дрожащими руками она сняла свою сумку с дамской вешалки и что-то выудила оттуда.

– Это ее телефон! Где Сильвестр?!

Я впервые видела подругу в таком состоянии. Наверное, две смерти наслоились и ударили ей в голову, Сильвестр Петрович быстро отзывался на свое имя и уже стоял возле Алки, молча и с любопытством разглядывая мою подругу. Алка протянула ему телефон Анны.

– Это вам.

Сильвестр уже переболел, и вещь, принадлежавшая дочери, не вызвала в нем никакой видимой реакции.

– Спасибо. Где взяли?

– Она сама нам дала его, в гостинице.

– Подробнее можете?

– Ей кто-то звонил и назначил встречу. Она боялась и попросила меня встретиться вместо нее, чтобы понаблюдать за посетителем со стороны. Дала мне свой телефон, чтобы я была на связи, если он позвонит.

– Он позвонил?

– Да.

Сильвестр помолчал немного, потом спросил:

– Вы нашли своего приятеля?

– Только то, что от него осталось. Небесные похороны.

– Знаю, их оплатил господин Губерт.

Внезапно Алка остановилась и нервно рассмеялась.

– Губерт… Это хозяин Эрика, а Эрик – приятель Яна, Значит, у нас с Анной был один и тот же…

Сильвестр молчал. Маргарита принесла своей хозяйке стакан теплой сладкой воды, и та быстро пришла в себя.

– Вот только я не понимаю…

– Чего вы не понимаете?

– Зачем им понадобилось, чтобы девочка исчезла?

Она покосилась на Сильвестра и проговорила:

– Простите.

Сильвестр не подавал никаких признаков расстройства.

– Я могу вам рассказать, зачем. Долги Губерта растут, и единственное, что стояло между ним и его сытой жизнью, – моя дочь. Ему надо было убрать ее на пару месяцев. Но ее оплаченный приятель оказался идиотом. Он потащил Анну в Тибет вместо амурного лежания на пляже где-нибудь на Мальдивах, как планировал для них Губерт.

– Я знаю, у Яна Тибет был навязчивой мечтой, но ему все время не хватало денег.

Сильвестр безжалостно продолжал:

– К тому же моя дочь не была в его вкусе, и он прекрасно понимал, что девочка с таким сердцем долго сопровождать его в походах не сможет, большую часть времени будет проводить в гостиничном номере. Так он убивал двух зайцев или зайчих – это как вам угодно. Отрабатывал деньги и получал удовольствие, занимаясь фотографией.

– Как же они решились вывезти Анну? Это же не кукла. Один ее звонок, и все могло полететь…

– Они вели ее с самого начала. Знали, что девочка напугана, обижена. А вывезти человека по страховке в бессознательном состоянии можно куда угодно. Но стечением злых обстоятельств Анна попала в мой собственный тренировочный госпиталь.

– Что значит тренировочный?

– В таких госпиталях хирурги тренируются на безнадежных случаях перед большими операциями.

Не знаю, как Алку, но меня немного передернуло. Божья кара…

За столом сидели молча, ели не спеша, спать пошли поздно. Дольше всех задержались Алка с Сильвестром. Они тихо о чем-то говорили, потягивая коньяк и рассматривая странные картины китайской коллекции Данила.

Я не стала их ждать, помогла Маргарите убрать посуду и уложить ребенка, вернувшегося из своего большого путешествия. Маргарита долго, как квочка, хлопотала возле Егора. Я улыбнулась.

– Соскучились по сорванцам?

– Прикипаешь к ним, потом скучаешь, хоть я себе лишнего и не позволяю, но что уж там…

Заглянув в гостиную, где все еще сидели Алка с Сильвестром, мы с Маргаритой многозначительно переглянулись.

– Что-то хорошее они все-таки сделали в прошлой жизни. После таких наказаний судьба дает им обоим еще один шанс…

 

51

Федоров не любил тяжелых разговоров, особенно тех, которые грозили принять затяжной характер. Он знал, что мужчина, стоящий перед ним, будет из последних сил стараться спасти себя. Саматов не стал спасать его ребенка, и невозможно было предсказать, будет ли он спасать своего собственного. Сильвестр Петрович постарался придать себе как можно более безразличный вид и спокойно сказал:

– Я не собираюсь увольнять вас. Более того, я планирую дать вам хорошую нагрузку. Сорок операций в неделю – это хорошие деньги.

– Я не смогу оперировать, если…

Сильвестр усмехнулся:

– Вы прекрасно оперировали после того, как вырезали сердце моей дочери и бросили ее тело в захолустном морге. Что может помешать вам работать?

Доктор сжал губы и твердо произнес:

– Я не смогу больше работать так, как работал раньше, если буду знать, что мой работодатель убил моего ребенка.

Сильвестр взмахнул рукой, словно прогоняя навязчивую муху:

– Вы убили моего ребенка, но это не мешает мне работать с вами. В вас вложены миллионы долларов, и я как бизнесмен не намерен терять свои вложения. Вы будете оперировать, чтобы отработать свой долг. К тому же у вас два ребенка. И заметьте, я беру девочку, хотя мог бы взять мальчика.

Сильвестр нажал кнопку вызова секретаря:

– Нина Аркадьевна, попросите войти супругу и дочь господина Саматова.

Доктор Саматов едва держался на ногах. Сильвестр бросил на него строгий взгляд:

– Не советую вам столь открыто показывать свои эмоции.

Доктор, не спросив разрешения, сел в глубокое кресло у стола, словно отгораживаясь от внешнего мира. Он почти не слышал, что говорит

Сильвестр его жене, он очнулся, только когда Федоров протянул ему операционные формы, договора и еще пачку каких-то бумаг, заполненных с особой тщательностью. Пробежав привычным взглядом по существенным пунктам, он невольно согнулся под тяжестью груза, который теперь вечно будет висеть над ним. В документах, которые лежали перед доктором, говорилось, что у его дочери, Саматовой Софьи Николаевны, была сделана замена двух сердечных клапанов. Операция прошла успешно, но пациентка скончалась спустя три недели послеоперационного лечения. Он посмотрел на маленькую испуганную девочку, которую взял за руку и повел навстречу страшной судьбе незнакомый мужчина в белом халате. Рядом с креслом стояла, не понимая, что происходит, жена Саматова. Стараясь скрыть свое предательство, доктор успокаивающе сказал:

– Я ничего не могу сделать, Томочка. У Софочки все слишком серьезно.

Глаза жены расширились от удивления. Не обращая внимания на Сильвестра, сидевшего за столом напротив и наблюдающего за семейной сценой, она прошептала:

– О чем ты говоришь?! Какая болезнь? Она совершенно здоровый ребенок!

– Не спорь, родная, ты не все знала.

Он примирительно погладил руку жены и постарался успокоить ее:

– Мне лучше знать, я доктор.

Жена, все еще не понимая, что происходит, выдернула свою руку и быстро направилась к выходу.

– Я очень надеюсь, что ты мне все объяснишь! Жду тебя дома!

Сильвестр не хотел больше молчаливо наблюдать ссору образцовых супругов и ледяным повелительным голосом приказал:

– Вернитесь, любезная Тамара Львовна. Сейчас я сам вам все объясню.

Когда через четверть часа женщину в полуобморочном состоянии вынесли из его кабинета, он с удивлением посмотрел на доктора, который как ни в чем не бывало сидел в большом удобном кресле. Сильвестр сделал ему знак уходить и на прощанье спросил:

– Вы хорошо спите в воздухе?

Доктор растерянно посмотрел на Сильвестра:

– В воздухе?

– Завтра вы летите в Японию. Там уже все подготовлено. Операции начнутся через три часа после приземления самолета, так что постарайтесь выспаться.

Доктор кивнул Сильвестру на прощание и вышел. Сильвестр еще какое-то время неподвижно сидел за своим огромным письменным столом. Он встал, подошел к окну и, глядя на огромные безликие вереницы машин, стоящих в дежурной вечерней пробке, чуть слышно сказал:

– Надо было брать мальчика…

Взглянув на часы, он нажал кнопку на одном из телефонов.

– Нина Аркадьевна, пригласите ко мне даму, которой назначено на десять, и соедините меня с господином Губертом.

– Но, Сильвестр Петрович, он вряд ли сейчас на работе.

– Думаю, что он в любое время суток будет рад моему звонку.

Секретарь отбилась, и через минуту в мрачный стерильный кабинет Федорова вошла Алка. В своем фирменном белом костюмчике она резко контрастировала и с обстановкой, и с хозяином. Она подошла к Сильвестру и по-дружески обняла усталого, бледного, заработавшегося приятеля.

– Привет, Сильвестр. Какие вести с фронта?

– Я отправляю Саматова к Каттори.

– Бизнес?

– Не думаю. Вряд ли эта операция пройдет успешно. Саматов будет нервничать из-за смерти дочери. Так что Каттори, скорее всего, не жилец.

Алка отпрянула от него, как от прокаженного:

– Смерти дочери? Ты серьезно? В чем ребенок-то виноват?

– Я задаю себе тот же вопрос. В чем была виновата моя дочь? В том, что немцам нужно было заработать? В том, что они не получили бы свои тридцать миллионов твердой валюты, а всего лишь три, если не подогнали бы хирурга к марту?

– Око за око?

– Скорее, зуб за зуб.

Алка закурила. Пока отцы бесятся из-за денег, гибнут дети.

Включился экран над столом, и Сильвестр услышал взволнованный голос Губерта:

– Дорогой Сильвестр Петрович, почему вы еще на работе? У вас уже почти десять там, в Москве.

Сильвестр пропустил мимо ушей почти материнскую заботу немца.

– Я даю вам доктора. Завтра утром он вылетает. Готовьте господина Каттори.

– Господин Каттори уже готов.

Губерт прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнее. Федоров сделал вид, что ничего не заметил. Он положил трубку и опустился в кресло.

– Значит, Каттори уже начали готовить. Губерт знал, что я отдам Саматова на мартовскую операцию для него.

– Когда начнется операция?

– Послезавтра. У Губерта еще есть время отстранить Саматова.

– Кстати, а чем он рискует?

Сильвестр довольно усмехнулся. Страховка Губерта истекла неделю назад, денег у него нет, так что операция Каттори сейчас единственная ниточка, связывающая Губерта с безбедным существованием. И Сильвестр безжалостно и с удовольствием обрывал эту нить.

– У него был ряд проблемных операций в Америке и Европе. Так что это его единственный шанс.

– С Европой ты помог?

Сильвестр ничего не ответил, только улыбнулся. Алка покачала головой.

– А если Саматов совершит чудо и операция пройдет успешно?

– Тут я бессилен. У всех есть шанс. У всех, кроме детей.

Федоров подошел к угловому шкафу и достал небольшую бутылку коньяка. Алка запротестовала:

– Я за рулем.

– Машину вместе с тобой доставят куда скажешь. Но лучше ко мне.

– На кой тебе моя машина?

Сильвестр не поддался на провокацию:

– Целый этаж слишком много для меня. У тебя двое детей и прекрасная домработница.

Алка засмеялась:

– Я так и думала. Значит, это все из-за Маргариты? Ради домработницы ты согласен даже жениться на ее хозяйке с двумя детьми?

– У меня нет никаких шансов заполучить ее, если не жениться на тебе.

– Идешь на такие жертвы?

– Ты думаешь, что жертвовать одиночеством так трудно?

Алка поставила свой бокал и нежно погладила руку Федорова.

– Милый старый мальчик, жить вдвоем мы не сможем, слишком испортило нас это одиночество.

– Может, стоит попробовать?

Алка хитро прищурила глаз и достала мобильник.

– Звонок другу.

– Мне ревновать?

– Нет, звоню Залесному. Привет, Данил, Расскажи, как тебе жилось с Сильвестром,

Алка включила громкую связь, так что Сильвестр мог слышать недовольный голос приятеля:

– С Сильвестром? Как с балериной. Ходил на цыпочках и калорийного не ел. К тому же примадонна капризна. Спасла твоя Маргарита.

– С сегодняшнего дня я в вашем балетном кружке. Надеюсь, меня тоже спасет Маргарита.

– Мои поздравления Сильвестру.

– А мне?

– Тебе мои сочувствия.

Алка улыбнулась и закрыла мобильник. Сильвестр, конечно, не подарок, но почему не вариант для журналистки со стажем?..

 

1

Непал, 24 ноября, 638 год

Промозглое весеннее утро стелило густой туман. Толстой белой змеей, плавно извиваясь, он заползал в пещеру у самого подножия Черной горы. Скользкие стены старой как мир пещеры освещали отблески желтоватого факела, и с большим трудом можно было разобрать, что у стены, прямо на мокрой земле сидел старик, укрывшись в теплый шерстяной плащ. Рядом с ним расположился худощавый черноволосый мужчина, одетый легко, не по погоде, по всей видимости, чужестранец. Старик тихо, почти шепотом проговорил:

– Сегодня я буду говорить с Амшуварманом.

Чужестранец, казалось, не проявил интереса к его словам. Вековая усталость сковывала его, и он сидел, уставившись в одну точку. Он проделал слишком долгий путь, и теперь у него не было сил даже пошевелиться. Старик расправил складки небогатого одеяния, чтобы они закрыли озябшие ноги, и сказал:

– Царь Непала захочет…

Чужестранец вздохнул, впервые проявив признаки жизни:

– Почему все так хотят знать о своей смерти?

В глубоких глазах старика засветились недобрые искорки.

– Я простой старый колдун, но даже я знаю, что это не принесет ему пользы.

Черноволосый, казалось, не слушал его, думая о своем.

– Отдай то, что должен.

Старик внимательно посмотрел в его глаза и вздохнул.

– Так ты за этим сюда пришел… Ну, что ж… Возьми.

Чужестранец устало посмотрел на небольшой сверток, но не стал брать его в руки.

– Я не могу сам привезти это в Лхасу. Мне не пройти даже Первую гору.

Старик дрожащими руками стал осторожно разворачивать его.

– Зеркало Души…

– Как ты раздобыл его?

Старик улыбнулся:

– Плохие слуги есть в каждом доме, даже у тагов.

Хаддар покачал головой:

– Говорят, что в это зеркало смотрелся сам Будда. Отдашь его Амшуварману, пусть отправит со своей дочерью в Тибет в подарок своему будущему зятю.

– Если Зеркало попадет к Сронцен Гампо, ты его больше не увидишь.

Гость усмехнулся.

– Молодой царь Тибета легко обменяет его на хорошего скакуна. Откуда ему знать подлинную ценность этой невзрачной вещи?

Старик причмокнул.

– Ценность или проклятие…

– Так ты собираешься к Амшуварману?

Старик протянул руки над костром, стараясь согреться тщедушным дымным огнем.

– Сегодня моя последняя ночь, и мне холодно. Однако Амшуварман может заподозрить неладное…

– Какая тебе разница? Ты знаешь, что сегодня умрешь, но заботишься о том, что подумает царь Непала?

В уголках прозрачно-серых глаз старика сверкнули недобрые искорки.

– Умереть тоже можно по-разному. Я не хотел бы сгнить на городской стене или в крысиной яме. Последние мысли должны быть спокойны. Страх и суета мешают душе отойти спокойно.

Чужестранец грубовато прервал рассуждения старика о смерти:

– Почему ты выбрал ее?

Старый монах улыбнулся и, чуть растягивая слова, словно на вечерней молитве, произнес:

– Она дочь царя. Ее многому учили.

– Царь так просто отдаст свою дочь?

– Цари дорожат лишь сыновьями.

– Женщина… Сможет ли она?

Старик прикрыл глаза, улыбаясь, словно во сне:

– Если не сможет женщина – не сможет никто..

 

2

Чужеземец, привыкший к суровым зимам и леденящим ветрам, долго ходил по улицам Старого города и слушал. Торговцев было мало, ветер загнал всех по домам отогреваться, и если повезет, то пить не чай с молоком и маслом, а что покрепче. Однако те, что пришли сегодня со своим незамысловатым скарбом под стены старого монастыря, остались довольны. Странного вида черноволосый господин скупал все самое дорогое на их лотках и давал хорошую цену. С таким покупателем и поговорить было приятно. Только вот интересовался он все больше молодыми девицами на выданье. Даже про дочь царя спрашивал. А что про нее сказать, молода еще совсем, с нянькой ходит. Одна без присмотра не остается, так что ничего ему там не светит.

Потратив на разговоры часов пять и некоторое количество денег, Хаддар зашел в лавку, где посетителям наливали диковинное китайское вино. Хозяйка в полосатом переднике поставила перед ним невысокий покосившийся кувшинчик и стакан. Хаддар едва взглянул на нее, положил на стол монету и налил из кувшинчика светло-зеленого сладковатого вина. Вино незнакомцу не понравилось, но, чтобы не обижать хозяйку, он сделал вид, что доволен.

Хаддар знал, что за ним придут сюда, как только отслужат вечернюю молитву. Ждать оставалось недолго, так что он, чуть пригубив вино, внимательно слушал, о чем говорят за соседними столиками. Разговоры были какие-то пустые, не за что было зацепиться. Кто грозил соседям за испорченного быка, кто жаловался на погоду, а кто на чужую жену. Наконец полог над дверью поднялся, и в комнату вместе с морозным вихрем вошел молодой монах. По амулету было видно, что он из младших санов новой секты Ньигма. Кивнув нескольким завсегдатаям, он подошел к Хаддару и уважительно склонил голову.

– Вас ожидают, господин.

Хаддар быстро поднялся и, оглядевшись, спросил:

– Нас не будут сопровождать?

Слуга улыбнулся:

– Охрану мы будем ждать слишком долго, у них сейчас смена и ужин. Но я уверен, господин, никто на свете не захотел бы встретиться с вами, особенно ночью.

Хаддар стоял в нерешительности, раздумывая над последствиями любого из своих поступков – идти с этим хлипким на вид существом или оставаться здесь неизвестно сколько. Он не хотел впустую тратить силу. Зачем простым ночным грабителям знакомиться с могущественным главой черной секты древних колдунов Всесильной Бон. Хаддар не делал то, что предназначалось не ему.

– Ты будешь охранять меня?

Юноша кивнул.

– Я многое умею.

Хаддар решился:

– Пошли.

Монах снова поклонился и откинул перед ним полог. Ночная стужа ворвалась в комнату, пропахшую прогорклым маслом. Хаддар плотнее закутался в черный шерстяной плащ и вышел наружу. Срывающийся зимний ветер делал их путь бесконечным. Наконец они подошли к невысокому домику, в котором никак не угадывались апартаменты Амшувармана.

– Мы разве не во дворец идем?

– Нет, господин. Царь Непала не захочет встречаться с чужим колдуном у себя во дворце. Он не станет злить своих жрецов. Он встретится с вами в простом доме, как обычный горожанин.

– Он не боится подвергать себя такой опасности? Один в простом доме, без охраны?

Монах разве что не расхохотался ему в лицо. Чтобы не показаться невежливым, он поспешно прикрылся рукавом своего зимнего одеяния:

– Чего же ему бояться? Он видел много врагов и на полях сражений, и у себя во дворцах. Это разбойникам нужно бояться случайно оказаться в доме Хозяина Непала.

Хаддар вспомнил о слухах, настойчиво круживших на базарной площади. Там поговаривали, что у царя Непала вышла размолвка с великим жрецом, предсказавшим ему страшную смерть в своем собственном дворце. Значит, Амшуварман тайно от всех живет в городе, стараясь как можно реже появляться у себя во дворце…

Молодой монах тихо открыл дверь небогатого жилища и сделал знак Хаддару следовать за ним. Стараясь ступать как можно тише, они прошли в боковую комнату второго этажа, служившую одновременно и кухней, и прихожей. Монах хотел было отодвинуть тяжелый кожаный полог, служащий вместо внутренней двери, но Хаддар остановил его.

– Оставь. Ты можешь уходить.

Монах понимающе кивнул. Хаддар хочет знать, о чем говорят царь Непала и Старый колдун. Ему бы тоже интересно было послушать, но молодой человек понимал, что если он услышит хоть одно слово их разговора, это будет последнее, что он слышал в своей жизни. Передернув плечами, словно стряхивая озноб, он поспешил удалиться.

Старый колдун говорил тихо, но спокойно. Он знал, что Хаддар где-то рядом. Если за стеной у тебя глава Всесильной Бон, то кровавый царь Непала, сидящий перед тобой, не имеет значения.

 

3

Хозяин встретил гостя неприветливо, даже не поднявшись со своего ложа, заваленного шкурами и стегаными шерстяными одеялами всех оттенков красного. Прямо перед ним на самом краю стоял небольшой красноватого оттенка сундук. Замков на нем не было, но крышка была плотно закрыта. Хозяин в задумчивости водил рукой по гладкой крышке сундука и что-то бормотал себе под нос. Пока он поглаживал длинный деревянный ящик искусной работы, Старый колдун топтался возле порога. Прерывать молчание Хозяина было невежливо, но и стоять в бездействии было не в привычках гостя. Слуги предпочли удалиться, понимая, что Хозяин не в духе. Старик кашлянул, стараясь привлечь внимание сидевшего на постели Амшувармана. Тот нехотя оторвался от своего занятия и поискал ногами домашние туфли, отороченные желтоватым облезшим мехом. Сойдя со своего ложа, Хозяин предложил старику расположиться возле очага:

– Здесь будет теплее. Чай сейчас принесут. Масло у меня кончилось, вот я и послал слугу за маслом в лавку.

Хаддару, наблюдавшему за ними из глубоких кожаных складок занавеси, казалась вся эта комната и сам ее Хозяин чем-то вроде фарфоровых кукольных фигур, нелепым образом расставленных на случайной доске. Он не думал, что гроза горных народов, жестокий и коварный Амшуварман, Хозяин Непала может вот так сидеть на теплой грязной постели в ворохе цветного тряпья, укрываться грязным одеялом и посылать слугу за маслом. Ему вспомнились огромные кувшины человеческого жира, вытопленного из тел побежденных врагов, которые Хозяин преподнес своим жрецам на освещение столичных храмов…

Хозяин, казалось, не замечал своего гостя и мирно бормотал себе под нос:

– А что слышно про китайцев?

Хаддар мысленно улыбнулся. Значит, все уже в курсе, что китайцы понесли большие потери и теперь стараются восстановить свое влияние через молодую жену царя Тибета.

Старый колдун говорил медленно, растягивая слова, чтобы не сказать лишнего.

– Китайский император отдал свою дочь в жены царю Тибета.

По лицу Хозяина пробежала хитрая усмешка.

– Моя дочь Тхицун тоже едет в Тибет, она будет хорошей хозяйкой этой страны.

Колдун понял скрытый вопрос Хозяина.

– Я не смогу сделать так, чтобы Ваша дочь стала первой женой и хозяйкой Тибета, для этого…

Ему вдруг стало страшно от своих слов. Хозяин посмотрел на него так, словно прикидывал, сколько жира в его старческом теле и на что он еще может сгодиться. Старик поспешно сказал:

– В Тибете сейчас сошлись две великие силы. Черная Бон, ведающая смертью, и буддизм, который молится о своих колесах жизни.

Хозяин, не отрывая глаз от гостя, спросил:

– Зачем они привели буддистов в Тибет? Почему разрешили строить храмы и собирать монахов?

– Бон слабеет. Единственное, над чем они властны, – Бардо. Но это всего лишь мир мертвых тел и живых душ.

– Человек многое готов отдать за свое тело.

Старик дерзко посмотрел царю прямо в глаза.

– Небу нет дела до человеческих тел. Жизнь человека и его смерть предрешена задолго до его рождения.

В глазах Амшувармана вспыхнул темный огонек.

– Ты скажешь, что уготовило мне твое Небо?

Старый колдун равнодушно взглянул на него. И правитель, и простой крестьянин – все хотят знать свою судьбу.

– Небо давно отказалось от тебя. Ты принадлежишь Земле. И скоро уйдешь в нее, не пройдет и тринадцати Лун. И если ты хочешь прожить еще столько же, то сделаешь, о чем я прошу.

Пока Хозяин обдумывал его слова, старик бросил быстрый взгляд на сундук, стоящий на кровати. Это не укрылось от Амшувармана.

– Тебя интересует мой сундук?

Гость покачал головой:

– Твой сундук пуст. Я дам тебе Зеркало, которое ты передашь Тхицун. Не будь любопытен и сможешь прожить дольше отмеренного тебе срока.

Хозяин нахмурился.

– Ты сможешь это сделать?

Старик не выдержал и рассмеялся.

– Отменить твою смерть я не в силах, но я могу вернуть твоему телу душу, изгнав ее из Бардо – мира, куда попадают все души, только что отделившиеся от своих тел. Я верну ее обратно в твое тело. Ты оживешь, но после этого на двадцать седьмой Луне ты уйдешь навсегда.

Правитель усмехнулся:

– Почему наша сделка стоит лишь год моей жизни?

Хаддар, наблюдавший за ними из соседней комнаты, вдруг ясно увидел, что перед ним сидит не Хозяин Непала, а простой усталый голодный старик.

Старик как мог успокаивал Амшувармана:

– Я не могу долго удерживать твою душу. Ты взвалил на нее непосильную ношу. Если захочешь жить дольше, твоя душа никогда не обретет покоя и навсегда останется в Бардо.

Амшуварман вздохнул.

– Давай твое Зеркало.

Амшуварман протянул было руку, но быстро отдернул ее, словно обжегся.

– Впрочем, нет. Ты сам пойдешь к ней и отдашь ей это. Я слаб и не смогу отказать себе в любопытстве…

Старик спрятал небольшой сверток обратно в складках одежды. Амшуварман в упор посмотрел на него и улыбнулся голодной улыбкой усталого зверя:

– Можешь уходить. Сегодня ночью я уберу стражу с женской половины…

Колдун поклонился и поспешил уйти.

Хаддар, оставшись наедине с негостеприимным хозяином, вышел к Амшуварману. Тот, казалось, нисколько не удивился его появлению. Хаддар, не дожидаясь приглашения, уселся в глубокое деревянное кресло искусной работы и пристально посмотрел на царя.

– Ты отдал себя и свою жизнь в обмен на власть над другими. В этом мы похожи. Наша власть кратковременна, наше одиночество вечно…

Амшуварман забрался на ворох шкур, набросанных на кровати, и натянул на себя одеяло.

– Я слышал о тебе, но не думал, что буду разговаривать с тобой, Хаддар.

Амшуварман вдруг прислушался и резко поднялся. Присев на край и свесив босые ноги с кровати, Хозяин Непала шепотом сказал:

– Я хочу, чтобы ты помог моей дочери в Тибете. Это твоя страна. Мне больше не на кого надеяться.

Черный огонек мелькнул в глазах Хаддара:

– Неужели у тебя нет более доверенных лиц?

Амшуварман зевнул, прикрыв рот рукавом,

и махнул рукой:

– А сам-то доверяешь кому? Иди, я теперь спать буду…

Хаддар тихо вышел, прикрыв за собой тяжелый полог. Спускаясь по лестнице, он встретил слугу, который, кутаясь в грубую шерстяную накидку и дуя на озябшие пальцы, нес своему господину масло…

 

4

Предрассветные сумерки уже вползали в комнату, заливая ровным серым светом небогатое убранство. Тхицун лежала с открытыми глазами, не в силах заснуть. Вот уже который день просыпалась она затемно и лежала тихо, стараясь не разбудить Мышку – старую служанку, спящую у ее двери на войлочной циновке. Вторая служанка спала на огромном кованом сундуке возле ее кровати, чтобы с пробуждением Тхицун начать предрассветную суматоху одеваний и ранних завтраков. Тогда ей уже не быть наедине со своими мыслями. А мысли ее теперь все больше невеселые. Она знала, что ее решили отдать замуж в соседнее государство за мальчика-царя. Этому ребенку не было и четырнадцати, и все шептались про его вздорный характер. Если бы она хотела только власти, то нельзя было бы и мечтать о лучшем, чем взбалмошный муж. Таким легко управлять, и он никогда не будет помехой. Все осложнялось тем, что в Лхасу прибыла китайская принцесса, по слухам, весьма проворная особа. И теперь неизвестно, кто из них будет управлять своим мужем, а значит, и всем Тибетом…

Сладкая полудрема сковала ее тело и погрузила в прозрачную невесомость, когда мысли еще слышны, но уже нет размышлений. Вдруг низкая боковая дверь возле ее кровати скрипнула, и в комнату ворвался затхлый запах подвала. Никто еще на памяти Тхицун не пользовался этой дверью, и от неожиданности и страха девушка замерла. Собравшись с силами, она хотела закричать, но незнакомец с силой зажал ей рот своей пахнущей прогорклым салом грязной рукой. Он наклонился почти к самому ее уху и тихо сказал:

– Не нужно кричать. Я здесь с согласия и одобрения твоего отца…

Тхицун, едва дыша, спросила:

– Зачем он послал тебя? И почему ты вошел как вор, через подземелье?

– Никто не должен знать, что мы здесь.

Тхицун все еще не могла понять, что происходит.

– Мы? Ты привел кого-то?

Монах не ответил, он взял шерстяную накидку, лежавшую на кровати, и протянул Тхицун.

– Отошли служанку. Он идет.

Тхицун завернулась в теплую шерсть, молча села на кровати в ожидании неведомого и вдруг поняла, кого они ждут. Резко вскочив, она сделала попытку выскочить из комнаты, но монах, предугадав ее мысли, с быстротой змеи бросился ей наперерез и крепко схватил за руку.

– Не нужно тебе бежать. Ничего уже не изменишь!

Тхицун в ужасе опустилась на холодный каменный пол. Монах не стал поднимать ее. Стылый камень проникал в кости женщины, и мысли ее становились такими же холодными и тяжелыми. Она посмотрела на коврик возле двери. Странно, но Мышки там не было. Язык почти не слушался, но она старательно проговорила:

– Разве Черный Жрец ходит к женщинам?

Монах подошел к ней и помог перебраться на

шерстяной ковер, лежащий неподалеку. Присев рядом, он пристально посмотрел на нее:

– Он придет не к женщине. Он придет к дочери царя. Это большое уважение.

Тхицун с трудом поднялась, ноги казались ватными и едва слушались. Вторая служанка мирно спала, свернувшись как кошка на тяжелой крышке сундука. Не узнавая свой голос, Тхицун приказала:

– Живо поднимайся! Вон пошла!

Служанка вскочила и, едва разобрав, что происходит, выбежала за дверь. Тхицун опустилась обратно на ковер и приказала монаху налить ей воды.

– Раз ты хотел, чтобы служанка ушла, будешь прислуживать сам. Помоги мне одеться, пока не пришел твой хозяин.

Монах не стал спорить. Тхицун уже вполне освоилась в его обществе, и женское любопытство взяло верх над страхами:

– Зачем Черный Жрец хочет говорить со мной?

Монах усмехнулся. Эта девушка, похоже, не понимает, кто собирается лично предстать перед ней.

– Черный жрец не хочет говорить с тобой, и ты бы никогда его не увидела, даже издали, но так решено.

Тхицун понимала, что происходит что-то странное, потому что прежде жители Черной пещеры не нарушали обычаев и никогда не приходили к людям в их дома. Глупые люди сами ходили к ним.

Монах, убедившись, что она не делает больше попыток бежать, огляделся в поисках очага. Похлопотав над углем, сложенным небольшой горкой, он развел огонь и протянул к нему озябшие руки. Вокруг очага были разложены набитые соломой круглые подушки, изрядно засаленные от частых чаепитий. Тхицун перебралась поближе к желтоватому пламени. Незаметно для нее комната стала наполняться гостями, из которых выдвинулся худощавый старик в черном поношенном плаще.

Не отрываясь от огня, краем глаза она старалась рассмотреть странную фигуру, угадав в ней Черного Жреца, которого боялся сам Амшуварман.

Старик присел рядом с огнем, поджав ноги под себя, совершенно не обращая внимания на Тхицун и думая о чем-то своем. Он медленно раскачивался в такт своим мыслям и что-то тихо шептал. Тхицун решилась прервать его молчаливые рассуждения:

– Зачем я вам?

Он поднял на нее свои глубокие, испещренные морщинами глаза, чуть подернутые стеклянной пленкой, как ото бывает у стариков и младенцев, и неожиданно засмеялся:

– Я и не думал, что буду жить в таком красивом теле!

Тхицун испугалась. От нее чего-то ждали, и по всей видимости, это был вовсе не брак с молодым царем Тибета.

Жрец посмотрел ее мысли и сказал:

– Твой путь в Тибет – твоя жизнь. Ты покинешь дом на второй Луне нового года, но в Тибет ты не приедешь.

– Я умру в дороге?

Тхицун нисколько не удивилась. Многие, кто отправлялся в Тибет, уже никогда не возвращались обратно. Их тела порой находили, когда в горах сходил снег. Старик покачал головой.

– Сегодня умрут женщина, дочь царя, и старый монах. В Тибет придет Черная Жрица. Бон ждет тебя.

– Я ничего не знаю о Бон…

Он приблизился к ней настолько, что она чувствовала удары его слабого сердца. Он глядел ей в глаза, проникая ледяным взглядом до самого дна ее существа.

– Ты – самый глубокий колодец, какой мне только доводилось видеть в своей жизни. Никто другой не сможет вместить в себя столько, сколько сможешь ты.

Тхицун было странно, что старик сравнивал ее с колодцем, но его голос был завораживающим и речь спокойна. Старик достал из своей просторной одежды небольшое медное зеркало и приказал:

– Смотри в него и слушай меня.

Тхицун привычным жестом поднесла зеркало к своему лицу и чуть не выронила его. Из глубины зеркала на нее смотрел старик с детскими стеклянными глазами.

– Ничего не бойся, теперь уж поздно бояться. Старайся не ходить мимо зеркал. Только зеркало покажет правду. Люди своими глазами ее не видят.

Старик достал из рукава небольшой флакон с темной жидкостью и протянул Тхицун.

– Глотни.

Тхицун поднесла пузырек к свету. Черно-красная жидкость напомнила ей кровь дикого вепря, которого еще вчера она подстрелила в лесу. Из горла раненого животного тогда вытекала похожая, темно-красная, почти черная кровь. Она сделала глоток и протянула флакон обратно старику. Старик отстранил ее руку.

– Сделай еще глоток. Не торопись.

Она поверила ему сразу и пошла за ним легко, без оценок и колебаний. Голова кружилась, и она уже едва различала предметы в комнате. Последнее, что она видела, это был Старик, который сидел рядом с ней и пил такую же тягучую жидкость. Он начал говорить, и его слова медленно перетекали прямо в мысли Тхицун, смешиваясь и оставаясь в ней навечно.

Старик говорил долго, солнце уже успело взойти и сойти с небосвода. После того как он закончил говорить, Тхицун сжала рукой зеркало и посмотрела вокруг. В комнате кроме нее и старика никого не было. Монах-прислужник и его спутники давно исчезли, и только Черный Жрец сидел перед нею с потухшим взором. Казалось, он прислонился к стене, чтобы отдохнуть, но он не спал… Он умер сразу же, как только передал ей все, что мог видеть сам. Груз всей своей жизни взвалил он на ее плечи. И теперь он будет жить в ней, пока она сама не передаст кому-то свое тяжелое наследство.

Луна уже давно взошла и огромным масляным шаром отражалась в зеркале, которое Тхи-цун держала перед собой. Она еще раз заглянула в странное Зеркало и вошла в него по тонким острым лучам ночной богини. Она видела, как создавался мир, как планеты выстраивались в ряд и тотчас меняли свое положение, столетия проходили за считанные секунды, и Тхицун теперь знала все, что происходило на свете с момента зарождения жизни до того самого дня, когда в ее комнате еще дышал Черный Колдун. Ее маленькое сердце было единственной горячей искрой во вселенском холоде. Перед ее глазами стоял Белый Лотос на Четырех кругах света, четыре сочетания двух планет в центре и двенадцать сочетаний в лепестках. Два огромных холодных глаза смотрели один из другого в самом центре Вселенной, заставляя ее холодеть.

От напряжения слезы медленно катились у нее из глаз, и она тихо вышла из комнаты. Коридоры дворца были пусты. По приказу царя никто сегодня не смел входить на ее половину. Когда слезы высохли на сквозняках, она спустилась во двор и приказала начальнику караула убрать часовых с Восточной башни, чтобы монахи могли вынести тело Черного Жреца и отдать его Небу.

Она не замечала ни людей, редких в ночной тишине, ни мелкого едкого снега, тонкими иголками впивавшегося в ее лицо. Она думала лишь о том, что ей предстоит, и не знала, что делать с новой, неведомой ей прежде силой, наполнившей ее. Она думала о словах старика:

– Все будет в свое время. Больше не подходи к зеркалам. Тебя в них больше нет. Ты больше никогда не увидишь себя прежней…

Тхицун шла по холодному каменному коридору, в котором ее шаги были едва слышны в завывании ветра. Тканые занавеси не спасали от всепроникающего холода, и порывы ветра порой задували факелы. Внезапно из-за угла вышла темная сгорбленная фигура. Подойдя поближе, Тхицун узнала в ней старуху-служанку, которую она называла «Мышка». Матери своей Тхицун не знала, и старая женщина была добра к ней, угощая девочку то свежим теплым молоком, то сладостями, столь редкими в этих суровых стенах. Все, что добрые прихожане подносили предкам в храме, перепадало порой маленькой Тхицун. Старуха, таскающая сладости с алтаря, отмахивалась от сварливых монахов, призывающих на ее голову все кары небесные, и вздыхала:

– Это ее предки, могут и поделиться с малышкой.

Увидев заплаканное лицо Тхицун, Старуха ни о чем спрашивать не стала, лишь придержала ее и отвела в тень, подальше от любопытных глаз прислуги:

– Негоже держать у всех на виду такую вещь.

Старуха указала своим скрюченным от холода пальцем на Зеркало Черного Колдуна. Тхи-цун только сейчас поняла, что все это время крепко сжимала медную ручку Зеркала. Ее рука от напряжения и от тяжести этой странной вещи затекла и слегка посинела. С трудом разжав руку, она спрятала Зеркало в складках одежды. Старуха одобрительно кивнула:

– Вот и славно. Теперь ступай к своему отцу, он хотел тебя видеть.

В покоях у Амшувармана было так натоплено, что Тхицун раскраснелась от внезапной духоты. Она присела у огня и молча смотрела на отца, который, по своему обычаю, сидел на огромной кровати в темном бордовом халате.

– Что сказал тебе Черный Колдун?

– Он умер.

– Знаю. Его тело только что забрали монахи.

– Сказал, что больше на этой земле мне нет места.

Амшуварман не ожидал такое услышать от дочери.

– И где же твое место?

– На Красной Горе. Там я начну жить, и мне будет отдан народ дикий, но усердный.

Амшуварман вздохнул. Выросла дочка. Не скажет ни своему отцу, ни кому другому больше ничего, чего не могут знать простые люди.

Провожая взглядом худую спину в серой шерстяной накидке, он сказал:

– Мне доложили, что твое приданое уже доставлено в Лхасу. Скоро и тебе отправляться в путь. Кого хочешь взять с собой?

Тхицун повернулась к нему и улыбнулась:

– Отдай мне старуху, что при храме предков. Она спит иногда у меня в комнате.

Амшуварман слез с постели и нежно коснулся губами лба дочери.

– Ступай, дочка. Больше не увидимся…

Тхицун тихо вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Царь Непала долго стоял у высокого окна, прощаясь с нею. Впервые в своей жизни он просил у Неба прощения, что продал дочь Черному Колдуну за отсрочку Все Отнимающей у Людей Смерти…

Через три недели повозки Тхицун были готовы, и как только в горах сошла снежная лавина, так чтобы можно было пройти через перевалы, небольшой кортеж двинулся в путь…

 

5

В маленьком тесном гроте почти отвесной скалы Тхицун с Мышкой едва помещались. Слугам и воинам, сопровождавшим дочь царя Непала, пришлось укрыться с подветренной стороны прямо под открытым небом, чтобы хоть как-то переждать ночную метель. Несколько сухих лепешек прошлогоднего навоза яка служили единственным топливом и сейчас спасали женщин от стужи, разгоревшись и потрескивая теплом. Мышка, хлопотавшая у небольшого, наспех сделанного очага, проворно подвесила над огнем небольшой чайник, полный снега. Вода, едва оттаяв, почти сразу закипала на высокогорье. В закипающую воду она бросила несколько кореньев, кусочек масла и налила Тхицун в ее чашку теплую мутную жидкость.

– Выпей. Быстро уснешь и не будешь бояться.

Тхицун послушно поднесла к губам пахучую жидкость и сделала небольшой глоток. Тепло разливалось по телу, медленно доходя до самых кончиков замерзших пальцев.

Мышка отлила в свою чашку немного чая, а остальной кипяток вынесла страже:

– Больше двух-трех глотков не пейте. Если уснете, то к утру замерзнете.

Она завешала большим серым одеялом вход в пещерку и положила войлочную подстилку в самый дальний угол.

– Теперь ложись. Я посижу еще немного.

Тхицун послушно легла, а Мышка долго сидела у костра, слушая завывание снега и тихое бормотание стражи, затаившейся в ночи. Мышка вышла в ночную стужу и огляделась. Животные спали, накрытые теплыми попонами, их разгрузили, чтобы они тоже смогли немного отдохнуть. Начальник караула подошел к ней поближе, чтобы можно было разобрать слова:

– Повозки придется оставить здесь. Все, что сможем взять, погрузим на спины животных. Людям придется идти самим.

Мышка вздохнула.

– Ничего, она справится. Она сильная девочка.

Начальник стражи поспешил успокоить старушку:

– Как только мы выйдем к равнине, купим лошадей, и вы, госпожа, сможете ехать верхом.

Мышка отмахнулась от него:

– Куда мне, старухе, верхом…

Спустя несколько дней небольшой отряд подошел к селению почти на самой границе с Тибетом. Вместо того чтобы двигаться дальше и поскорее добраться до места, Мышка приказала разбить лагерь у ближайшего горного ручья и ждать. Тхицун же, напротив, не терпелось поскорее оказаться в Лхасе:

– Мы сможем отмыться и согреться. Чего же мы ждем?

Мышка пожимала сухонькими плечами и тихо бормотала:

– Ты вся пропахла кострами и ячьим навозом, грязная, как крестьянка, платье испачкано. Ты в таком виде желаешь показаться своему будущему мужу?

– Какая разница, как я выгляжу, если все равно стану его женой?

– У царя Тибета уже есть жены. Они живут во дворце, хорошо одеты, и на них приятно посмотреть. Ты хочешь войти в его дом оборванкой, чтобы навсегда остаться на третьих ролях?

Тхицун хитро улыбнулась.

– Говорят, что одна жена досталась ему в придачу к северным областям, а вторую отдали вместе с большим стадом яков, чтобы породниться с царским родом. Он ими не слишком-то интересуется.

– Да, потому что его интересует китайская принцесса, которая прибыла в Лхасу с богатыми подарками и статуей Будды в несколько раз больше нашей.

Девушка надула губки и сверкнула глазами.

– Давай свои тазы. Будем отмываться.

Старуха рассмеялась во весь свой беззубый рот:

– Вот и славно. Мне и самой не терпится посмотреть на китайскую жену, но придется подождать денек-другой.

– Чего еще ждать?

– Прибудет гонец из Лхасы, чтобы тебя сопровождали, как подобает особе царской крови. Мало ли что по дороге случиться может, да и благовония еще не подвезли. Чем я тебе волосы мыть буду?

Тхицун выждала, пока старушка нальет горячую воду в таз, чтобы стирать белье, и, подойдя поближе, тихо спросила:

– Мышка, а правду говорят, что китайская принцесса и не принцесса вовсе, что ее удочерил император, чтобы не отдавать свою родную дочь?

Мышка пристально посмотрела в глаза девушки:

– Откуда знаешь? Никто из здешних ничего такого не говорил.

– Я видела.

– Видела?

– Когда Луны не было на небе, я видела все, что случилось с той девушкой. Как она жила в богатом доме, как она любила юношу, красивого как небожитель, как ее отдали в гарем китайского царя и как она убежала оттуда, обманув старого евнуха. Как подкупила молодого прислужника и как убила его по дороге в Лхасу. Я знаю, где она сейчас и что на ней надето…

Мышка вытащила из небольшого сундучка Тхицун медное зеркало.

– Ты здесь все это видела?

Тхицун нехотя призналась:

– Да. Мне было интересно узнать, кто моя соперница.

– Про других жен тоже посмотрела?

Девушка кивнула. Старуха лишь всплеснула руками:

– Сама не знаешь, чем заплатишь за свое любопытство! Глупая баба на базаре умнее тебя!

Тхицун растерялась. Она никогда прежде не слышала от Мышки таких грубых слов. Мышка взяла ее за руку и подвела к тазу, в который была налита горячая вода.

– Он придет раньше, чем ты будешь готова.

Она слегка наклонила Тхицун к воде, так чтобы та могла видеть свое отражение. Девушка, едва взглянув на водную гладь, отпрянула в сторону – на нее из глубины таза смотрел Черный Колдун…

 

6

Тяжелая красная шерстяная накидка, расшитая белыми раковинами и жемчугом, давила худенькие плечи и делала тело совсем неповоротливым. Тхицун не привыкла сидеть так долго, выпрямив спину и вытянув шею, чтобы крашеная шерсть не оставляла красных следов. Длинные серебряные заколки с драгоценными камнями, потемневшими от времени и пыльных сундуков, тускло мерцали в волосах, уложенных в строгую прическу. Тхицун старалась не шевелиться, чтобы не испортить стараний Мышки. Мышка пыхтела изо всех сил, приглаживая непослушные девичьи волосы коровьим маслом и поливая все это великолепие сладковато-приторными благовониями. Ноги Тхицун были в высоких мягких сапожках, расшитых мелким речным жемчугом, тоже слегка пожелтевшим от времени. Мышка сокрушалась, глядя на них:

– Как я могла забыть про них?! Надо было накормить жемчуг свежим мясом, и он бы заблестел как новый. Как же мы теперь предстанем перед молодым царем?

Тхицун удивилась:

– Зачем кормить жемчуг мясом?

– Жемчуг – живое существо, он портится от невнимания, а свежая кровь может вернуть его к жизни. Его слишком долго держали в сундуке, вот он и обиделся.

Тхицун постаралась спрятать улыбку, но Мышка, замечавшая все и всех, строго посмотрела на свою подопечную:

– Чего ты удивляешься? Он, как и человек, стареет и умирает. Как и человеку, ему нужна свежая кровь.

Тхицун ничего не сказала. Она краешком глаза видела, что сундук почти пуст, все, что было приготовлено в нем для этого торжественного дня, теперь было на ней, и только старое медное зеркало одиноко лежало на самом дне глубокого, черного лака сундука. Она глазами, боясь пошевелиться, показала Мышке на зеркало:

– Достань его!

Мышка только фыркнула в ответ:

– Еще чего!

– Достань!

Голос Тхицун был на удивление тверд и спокоен. В нем не было ни женского каприза, ни раздражения. Посмотрев в глаза Тхицун, Мышка повиновалась. Она проворно свесилась через край сундука и выудила рукой зеркало. Обтерев подолом своего полосатого передника, она протянула его Тхицун. Та не стала разглядывать себя, но осторожно спрятала зеркало в потайном кармане своего нарядного платья. Как только приготовления были закончены и свита готова была достойно сопровождать свою госпожу, в расщелине между скалами показались послы царя Тибета. Они ехали не спеша, соблюдая достоинство и сгорая от любопытства одновременно, Им не терпелось посмотреть, так ли хороша дочь Амшувармана, как ходят слухи. Молодой человек в красивой, расшитой золотом шапке шепнул своему попутчику:

– Китайская жена покрасивей будет.

– Это как посмотреть. Эта хоть и пониже ростом, а голову держит высоко, не то что китайская невеста. Та все время в пол смотрит, словно избегает чужих взглядов или боится чего.

– Говори тише, подъезжаем.

Молодые люди спешились и поклонились Тхицун:

– Мы приветствуем нашу госпожу. Всесильный царь Сронцен Гампо шлет вам этот паланкин, чтобы вы могли продолжить ваше путешествие как подобает невесте царя.

Тхицун ничего не сказала. Она благосклонно кивнула молодым людям и сделала знак своей свите принять паланкин. Не прошло и получаса, как она уже возвышалась на жестких подушках, набитых конским волосом.

– Мы можем двигаться дальше.

Молодые люди поклонились Тхицун.

– Как быстро вы хотели бы прибыть в столицу?

Тхицун снисходительно посмотрела на них:

– Будем делать только вынужденные остановки. Мне не терпится увидеть моего будущего мужа и господина.

Отъехав на почтительное расстояние и встав во главе колонны, послы переглянулись.

– Эта женщина еще покажет себя. Я встречал много свадебных поездов, но редкая невеста вела себя с таким достоинством и так заставляла себя слушаться…

 

7

Лхаса, Тибет, 26 марта, 639 год

Бойчей быстро шла по длинному, продуваемому ветрами коридору горного дворца, и мысли ее были невеселыми. Сегодня всем предстояла встреча с новой женой Сронцен Гампо. Тибетская царевна еще не успела прибыть, а уже наделала много шума при дворе. С самого утра по дворцу то и дело сновали служанки с тазами и сундуками, расставляя все в строгом порядке и убирая в комнатах новой жены. Вэйчен отбросила гордость и заглянула в чужие покои. Темные шелковые занавеси, расшитые огромными лазоревыми цветами и диковинными птицами, тончайшая резьба по дереву и кости, расписанные лаком сундуки и тибетские шкафчики работы искусных мастеров поразили Вэйчен. В последний раз она видела такое роскошное убранство только при дворе своего императора. Вот как готовятся встречать непальскую невесту! Ей самой подобный прием оказан не был.

Дикого непальского царя ставят выше самого императора Китая?!

Вэйчен вышла в глубокой задумчивости. Зачем тибетскому царю так уж стараться? Невеселые мысли, подогреваемые женской ревностью, больно резали и не давали покоя. Вэйчен незаметно для себя оказалась на своей половине. Простые грубые занавеси на окнах, старая, темного дерева мебель и облезлый тибетский ковер на кровати – вот и все убранство. Слишком большой контраст с покоями новой жены. Молоденькая заспанная служанка, дремавшая в углу на сундуке, спохватилась и поклонилась Вэйчен.

– Простите, госпожа. Я прибирала здесь… Такой сонный день сегодня, ветер так и воет. Не к добру это. Вот я и задремала.

Вэйчен, казалось, не слушала ее. Она стояла посреди комнаты в тяжелых раздумьях. Служанка, стараясь умилостивить госпожу, выкладывала последние сплетни, что ходили на дворцовой кухне.

– Говорят, что новая жена какая-то странная. Будто приказала убрать большое зеркало из своей комнаты, хоть это и подарок ее будущего мужа. Уже выбрали благоприятный момент для свадьбы…

– И когда же нам ожидать это радостное событие?

Вэйчен снизошла до разговора с простой служанкой и сама удивлялась, как глухо и надменно звучит ее голос. Девушка, не смея посмотреть ей в глаза, тихо отвечала:

– Как только вечерняя звезда появится на небосводе, свадебная процессия войдет во двор. Там сейчас готовят факелы из чистейшего коровьего масла, как в храмах.

Вэйчен пробормотала тихо, чтобы служанка не могла разобрать слов.

– Что-то я не помню такой суеты при моем прибытии.

Служанка продолжала:

– Говорят, что царь Непала отправил богатое приданое. Часть приданого уже прибыла и выставлена в главном зале. Покои молодой жены тоже украшают из приданого ее отца.

Вэйчен обвела глазами свое скромное жилище. Да, никто не дал за нею приданого. Только бесполезная статуя для сырых затхлых храмов, где как крысы снуют нищие и старики. У нее ничего нет, кроме ее красоты и молодости, а это ненадежный товар. Внезапно ее размышления прервал слуга, что дежурил у двери.

– Госпожа, к вам генерал Хе Ли, посол императора Китая.

Вэйчен вскинула голову при появлении генерала и придала своему лицу как можно более беспечное выражение.

– Что привело столь важного господина в наши суровые края?

Генерал пристально посмотрел на Вэйчен и сказал:

– Прежде всего я хотел бы поздравить вас с таким смелым, почти безрассудным поступком. Поздравляю вас как жену царя Тибета.

Вэйчен улыбнулась. Если к ней послан сам генерал Хе Ли, значит, Тай Цзун не стал поднимать шум и при дворе решили признать ее как жену царя Тибета и свою приемную дочь. Наконец-то! Это стоило таких жертв!

– Вы прибыли из самого Китая не для того, чтобы выражать почтение царю Тибета своим присутствием на его свадьбе с непальской царевной. Что же привело вас сюда и, что еще важнее, – ко мне?

Генерал не ожидал столь прямого разговора от женщины, которая привыкла идти окольными путями. Что ж… Так даже лучше.

– Мой император, ваш отец, надеется, что как хорошая дочь вы окажете надлежащее влияние на молодого царя Тибета.

– И чего же хочет мой отец?

– Ваш отец хочет, чтобы Тибет начал войну с Непалом.

У Вэйчен перехватило дыхание:

– Вы хотите, чтобы я заставила Сронцен Гам-по воевать с Непалом! С самим Амшуварманом!

– Поскольку я вижу перед собой не наложницу евнуха, а жену царя Тибета, то вполне могу рассчитывать на вашу помощь и влияние.

Вэйчен усмехнулась. Значит, ей постоянно будут напоминать о ее происхождении и положении при гареме. Если бы не дворцовые игры таких, как генерал Хе Ли, она бы сейчас была счастливой молодой женой, у нее самой была бы семья и никто не посмел бы указывать ей на прошлые грехи.

Она задумчиво посмотрела на черную обугленную каменную печь в углу Здесь она согревалась, и здесь ей готовили еду две служанки. Те, что не сбежали дорогой и предпочли служить ей в далекой стране, чем вернуться домой в свои деревни. Ее жизнь была похожа на эту остывшую маленькую печь – закопченную и холодную, Даже этот генерал старается не прикасаться к ней, чтобы не испачкаться в копоти. Она презирала этого чванливого мужлана. Может, он и хорош в боях, но здесь, на ее территории, он ничего не стоит, Вэйчен сдвинула брови и жестко проговорила:

– Я готова предложить вам сделку.

Хе Ли передернулся. Эта шлюха еще торгуется?! Сам император Китая дает ей возможность смыть пятна позора со свей семьи, а она предлагает сделку? Ему потребовались некоторые усилия, чтобы сохранить спокойствие.

– И что вы можете нам предложить?

Вэйчен сделала вид, что не заметила его надменности.

– Вы пришлете сюда, ко мне, того, кто предложил императору взять меня в качестве приемной дочери, и я обещаю, что Тибет не будет угрожать плодородным землям Китая.

Генерал усмехнулся. Женская месть? Довольно жестоко, но она вправе требовать этого.

– Зачем он вам здесь?

– Советник Чжэн весьма искусен, я буду счастлива учиться у него.

– Откуда вы знаете, что это именно советник Чжэн порекомендовал вас императору?

– Потому что он хотел взять меня в жены, но мой отец предпочел породниться с другим родом.

Вэйчен улыбнулась. От этой улыбки даже у бывалого генерала по спине пробежал холодок, Значит, эта женщина хорошо знала обо всем, что с нею происходит и кто в этом виноват. Генерал искренне поклонился ей. Теперь перед ним стояла не просто молодая женщина, а умная и расчетливая правительница Тибета. Он нисколько не сомневался, что она справится и со старым хитрым советником Чжэном и со своим молодым мужем, и с Непалом. Вэйчен заговорила, и теперь уже генерал слушал весьма почтительно.

– Царь Сронцен Гампо хоть и молод, но у него хорошие советники и еще более хорошие исполнители. Непал привык воевать в горах и…

Генерал сделал попытку вмешаться в ход ее мыслей.

– Армии императора Китая…

Вэйчен позволила себе холодно оборвать его:

– Хороши на равнинах, но бесполезны в наших условиях. На границах с Тибетом неспокойно. Император хочет отвлечь Тибет от своих жирных южных территорий, которые вот-вот достанутся Сронцен Гампо, направив его усилия в сторону Непала.

Генерал поклонился.

– Теперь я могу со спокойным сердцем удалиться. Но перед отъездом я хотел бы заглянуть в местные лавки, что торгуют мебелью и изящными предметами. Не могли бы вы составить мне компанию?

Вэйчен нахмурилась:

– Хотите сделать подарки императору?

– Я был бы счастлив, но мои скромные возможности не позволяют мне делать подарки императору.

– Решили порадовать домашних чужеземными дарами?

Генерал покачал головой.

– Столь дальний путь перенесли не все мои лошади, и большая часть вашей утвари не доехала до Лхасы.

Вэйчен улыбнулась. Никаких потерь в дороге, конечно, не было, но раз генерал решил слегка приукрасить ее жилище, она не будет ему в этом препятствовать…

К вечеру ее комнаты преобразились до неузнаваемости. Резные сундуки, расписные столики и диковинные тумбы, тончайшие накидки и шерстяные ковры – все было даже искуснее и тоньше, чем у царевны Непала, ведь она выбирала это сама. Разгоряченная покупками, без устали расставляя и развешивая вместе со служанками свое неожиданное приданое, она только к ночи прилегла на огромную самшитовую кровать, едва вместившуюся в ее комнату. Прав был торговец, который говорил, что аромат этого дерева дает спокойный ровный сон. Вэйчен была счастлива. Пусть в этой стране, но даже здесь гораздо лучше, чем при дворе, в императорском гареме. Она сладко вытянулась на новых струящихся простынях и накрылась необыкновенно легким верблюжьей шерсти одеялом. Начиналась ее новая, настоящая жизнь. И в этой жизни не было места ни генералам, ни советникам, ни даже самому императору Китая…

Как ни устала Вэйчен, спать этой ночью ей не пришлось. Луна еще не успела склониться к закату, как в ее комнате появился царь Тибета. Раздраженный юноша не стал скрывать свое недовольство:

– Она совсем ничего не умеет! Она посмела уснуть сразу после нашей встречи!

Вэйчен, тонкая и прекрасная в лучах Луны, ласково погладила руку своего молодого мужа:

– Она проделала такой долгий путь! Думаю, что царевна держалась из последних сил из уважения к вам, мой господин.

Сронцен Гампо вспыхнул:

– Из уважения ко мне она должна была показать свое искусство любви, прежде чем захрапеть, словно старая лошадь!

Вэйчен встала и в задумчивости прошлась по жарко натопленной комнате. Давно в ее покоях не было так тепло. Она постояла возле печи, согревая спину, которую не спасал от всепроникающего ветра тончайший шелковый наряд. Тепло проникало внутрь через позвоночник и растекалось приятной дремой по всему телу. Вэйчен старательно решала задачу, которая встала перед ней сразу по приезде сюда. Мало просто управлять мужчиной. Она хотела управлять страной. И здесь ей нужна помощь. А кто лучше других сможет ей помочь, как не новая жена, еще плохо знающая и своего мужа, и страну, которая должна стать ее домом. Поэтому Вэйчен придержала колкость, готовую сорваться с ее губ в отношении новой жены, и участливо спросила:

– Какое удовольствие я могла бы доставить своему господину?

– Иди сюда… Я покажу…

 

8

Сиань, 3 мая, 639 год

Генерал Киби Хе Ли не из тех, кто тратит слова, Он предпочитает наблюдать и отдавать распоряжения, когда ситуация уже готова. Но как подготовить ситуацию, не потратив слов и времени? Уже который раз за день встречал он в императорском саду Советника Вэй Чжэна и даже пытался предупредить его о надвигающейся опасности, но холодная надменность преуспевающего Советника заставила его изменить намерения. Пусть сам выкручивается.

Невысокий полноватый евнух просеменил по направлению к главному входу и сделал знак генералу идти за ним. Его хотел видеть сам император.

Тай Цзун выглядел уставшим. Он не стал подниматься на трон и уселся чуть выше второй ступени, показав жестом генералу подойти ближе. Согнувшись в поклоне, чуть касаясь взглядом императора, Хе Ли почтительно замер. Тай Цзун, едва разжимая губы, негромко спросил:

– Вести прибывают к нашему двору быстрее людей. Чем вызвана ваша задержка?

– Необходимо было заняться обустройством жены царя Тибета, вашей приемной дочери, чтобы император не выглядел в глазах…

Тай Цзун побагровел от гнева:

– В глазах дикарей?! Какое мне до них дело?

– Эти дикари расширили свои владения на несколько государств, поглотив немало плодородных земель. И теперь заглядываются на земли Китая и уже выиграли несколько сражений.

Тай Цзун пристально посмотрел на генерала.

– Может, мне сменить боевых командиров? Может, вам больше подойдут занятия садом или вышивка?

Это оскорбление оставило глубокий след в глубине глаз генерала, но он почтительно сказал:

– Ваша приемная дочь на редкость умна. И в состоянии отвести беду от наших границ. Но она просит помощи у своего отца…

В глазах императора промелькнула хитроватая искорка.

– Чем же отец поможет своей дочери? Она так далека от него!

– Она нуждается в отцовской мудрости и заботе и смиренно просит вас прислать ей в помощь Советника Чжэна.

Тай Цзун встал и, не проронив ни слова, вышел, оставив генерала наедине со своими опасениями. Через несколько минут в зал вошел тот самый евнух, что привел его сюда. Он поклонился генералу и сказал:

– Ваша просьба удовлетворена. Наш великодушный император приказывает Советнику Чжэну отбыть с посольской миссией в Тибет и наставлять мудрым словом свою приемную дочь Вэйчен.

Евнух хитро усмехнулся и быстро скрылся за огромной ширмой. Генерал выдохнул с облегчением и, поклонившись пустому трону, тихо вышел, Он знал, что за ним наблюдают придворные евнухи через систему отверстий и зеркал, обо всем докладывая императору.

Когда генерал с легким сердцем покинул зал приема, Тай Цзун приказал евнуху:

– Приведи Советника Чжэна.

Тотчас сотни евнухов расползлись в разные стороны в поисках Советника. Не прошло и четверти часа, как Чжэн уже стоял посреди залы, склонив голову перед императором.

– Чем заслужил я внимание своего государя?

Тай Цзун милостиво сделал знак подняться.

– Вы хорошо нам служите, Советник Чжэн.

Лицо Советника расплылось в подобострастной улыбке.

– Это счастье и благо для меня, служить своему государю.

– Однако…

Император сделал паузу, и лицо Советника побледнело. С утра у него было дурное предчувствие. И, кажется, начинало сбываться…

Император поднялся на трон и с высоты своего положения торжественно произнес:

– Моя семья нуждается в ваших советах и вашей мудрости.

– Ваша семья? Кто может наставить лучше, чем сам император?

– Не все мои горячо любимые дети сейчас рядом со своим отцом. Многих судьба и государственные дела заставили уехать из-под родительской опеки. И теперь они нуждаются в моем внимании и помощи.

Медленно и страшно пришло ощущение ссылки и казни, на которую он обрек себя сам, уговорив императора признать сбежавшую Вэйчен своей дочерью и царицей Тибета. Значит, его отдают ей на расправу! А что если генерал ездил в Тибет торговаться его головой в обмен на земли Китая? Так медленно, как вытекает кровь из глубокой раны, он осознавал, что ни ехать в Тибет, ни оставаться при дворе ему теперь нельзя. В Тибете его ждет жестокая и неотвратимая женская месть. А здесь он больше никому не нужен. В его советах больше не нуждаются. В довершение к его страшным мыслям, Тай Цзун сказал:

– Будьте осторожны, Советник Чжэн. Горный народ – страшный и дикий. С вами всякое может случиться по дороге.

Советнику вдруг стало ясно, что Тай Цзун не намерен отдавать его, своего слугу, на расправу женщине. Он намерен разделаться с ним сам, под видом разбойников по дороге. А значит, у него есть шанс спастись, сбежать, не дожидаясь нападения.

Тай Цзун внимательно наблюдал, как меняется лицо Советника. Как только тот ушел, чтобы заняться подготовкой к отъезду, император приказал:

– Скажите генералу Хе Ли, что если Советник Чжэн тайно покинет столицу или сбежит по дороге в Тибет, генерал будет отвечать своей головой.

Евнух подобострастно припал к стопам императора и прошептал:

– Я тотчас доставлю генералу слова императора!

В дождливую безлунную ночь императору принесли дурные вести: Советник Чжэн, глава китайской миссии в Тибет, и генерал Хе Ли были зверски убиты ночью во время сна диким племенем на подступах к Лхасе. Император снял тяжелый перстень с руки и передал его евнуху.

– Хорошие новости. Никто не смеет расправляться с моими людьми кроме меня самого… Даже моя приемная дочь…

В Лхасе тем временем тоже не спали. Вэйчен, сжав от досады губы в тонкую струну, сидела по обыкновению спиной к огню. Мутный чай остывал на маленьком столике перед нею, но она ни к чему не притронулась.

– Значит, мой новый отец, вы не позволили мне отомстить… Но теперь вы нуждаетесь во мне больше, чем я в вас…

Она встала и подошла к маленькому резному столику работы китайских мастеров. Диковинные цветы на черном лаке уводили ее мысли обратно в прошлую весну, когда девичьи надежды расцветали, как эти цветы, и так же, как эта дивная инкрустация, они замерли навеки. Всего год прошел с тех событий, а казалось, целая жизнь. И уже совсем другая женщина была сейчас в теле Вэйчен…

Сиань, 29 апреля, 638 год

Солнце еще не встало, когда два евнуха вошли в спальню императора со словами:

– Десять тысяч лет нашему императору! Час государственных дел настал!

Тяжелые веки не давали разомкнуть глаза, и Тай Цзун, с недавнего времени волею Неба император Китая, нехотя приподнялся на кровати. Евнухи склонились перед своим господином и незаметными жестами пригласили остальных. Тотчас комната наполнилась темными одеждами и суетой утреннего одевания императора. Когда все было готово, евнухи проводили своего господина в соседнюю комнату, где уже был накрыт стол. Холодное утро пробуждало аппетит, но до встречи с Советником Вэй Чженом и генералом Киби Хе Ли, тайным советником Северных территорий, было слишком мало времени, чтобы предаваться радостям великолепной пищи. Выпив горячего чая и наспех съев чашку риса с дымящимся ароматным мясом, Тай Цзун направился в летний павильон, где его ожидали государственные мужи.

И Генерал, и Советник сидели молча на своих подушках. Слишком разными были их миры, чтобы они могли вести непринужденную беседу. Каждый из них втайне считал другого недостойным внимания государя и старался не придавать значения ни словам, ни фигуре соперника. При появлении императора оба вскочили и упали ниц перед расшитым золотыми драконами халатом. Тай Цзун медленно шел к своему трону и, на мгновение задержавшись возле придворных, жестом приказал подняться.

– Вести, которые мне приносят с Тибетских границ, нельзя принять как желательные для Китая.

Генерал Хе Ли склонил голову.

– Горы затруднительны для ведения войны. Мы не можем использовать колесницы, а в них большая сила…

Император не дал договорить генералу.

– Если моя армия и дальше будет отказываться от побед и подвергать свою страну и своего императора опасным поражениям, мне придется согласиться на притязания Тибетского царя!

Вэй Чжэн сделал шаг вперед и склонился перед императором:

– Если государь позволит мне говорить, то я бы смел предложить способ избавиться от позорного брака дочери императора с диким варваром. Царь Тибета дважды присылал сватов к вашему двору, и он согласен на любую из дочерей императора, мой господин.

В глазах императора мелькнуло любопытство:

– Говори!

Вэй Чжэн самодовольно улыбнулся и произнес:

– Для императорской семьи важно, чтобы чистая кровь императорских детей не смешивалась с грязной кровью чужеземцев. Поэтому я предлагаю своему государю удочерить несколько девушек из знатных семей, чтобы они были красивы и обучены надлежащим образом.

Император покачал головой:

– Но если это дойдет до царя Тибета, это может обернуться большими проблемами.

Вэй Чжэн лишь улыбнулся:

– Мы пошлем ему портреты ваших дочерей и приемных девушек, чтобы он сам смог выбрать себе жену. Художники, конечно, постараются, чтобы Тибетский царь выбрал себе именно ту девушку, которую вы захотите ему отдать.

Тай Цзуну уже не казалась эта затея такой бесполезной. Если царь Тибета сам выберет себе жену, то и виноват он будет сам, что выбрал не чистокровную принцессу, а смазливую аристократку. Подумав, он решил последовать совету Вэй Чжэна.

– Пусть отберут дюжину красавиц и поселят их в Восточном павильоне вместе с дочерьми императора. Мы их удочерим. И отправим одну из них в качестве жены царю Сронцен Гам-по. Это даст нам передышку в войне.

Молчавший до этого генерал поспешно произнес:

– Женщина не сможет справиться с такой задачей! Нужно послать к Тибетскому царю монахов-наставников, чтобы они обратили его внимание на…

Вэй Чжэн вдруг выступил вперед и, не дав генералу договорить, горячо произнес:

– Если не сможет женщина – не сможет никто!

Тай Цузн пристально посмотрел на него, стараясь вспомнить, где он уже слышал эти слова. Озабоченный этим красноречием, он спросил:

– Ты знаешь женщину, которая была бы нам полезна?

– Мой государь, есть женщина многих достоинств, которая рада будет оказать услугу своему императору. Эта женщина изменит ход войны.

Тай Цзун удивился столь смелым речам.

– Женщина изменит ход войны?

– Да, государь. Это дочь военачальника Цзя.

– Пусть ее приведут сегодня же.

Тай Цзун поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, и советники поспешно удалились. Император еще долго сидел у открытого окна, мысленно повторяя слова, сказанные одним из помощников:

– Если не сможет женщина, не сможет никто…

Этот советник Вой Чжен – хитрая бестия, но знает толк в политике. При дворе поговаривали, что богатые и влиятельные семьи генерала Цзя и генерала Ху собирались породниться. А это означало бы, что под носом у императора обретает могущество новая сила, которая при желании могла легко ограничить его власть. Кто знает, не захочет ли новый сильный клан захватить Мандат Неба. Так что императору Китая более чем выгодно разрушить этот союз.

Тай Цзун позвонил, и перед ним тотчас, бесшумно ступая, возник старый евнух, служивший еще его отцу.

– Скажи мне, почему Вэй Чжен предлагает мне дочь генерала Цзя для столь важного дела?

Евнух хитро улыбнулся и произнес тоненьким, как у мальчика, гнусавым голосом:

– Господин Советник сватался к дочери генерала Цзя, но получил отказ. И потому просит своего императора отправить эту женщину в Тибет,

Император рассмеялся. Все так просто…

 

9

По прогретой солнцем дорожке, присыпанной битым кирпичом, медленно шли два евнуха. По расшитым халатам и лоснящимся лицам можно было догадаться об их высоком ранге. Их степенная походка резко отличалась от быстрых суетливых движений молодых евнухов-прислужников, которые несли за ними веер и прохладительные напитки. Подойдя к уединенной беседке, евнухи остановились, пропустив вперед слуг, чтобы они все как следует подготовили. Как только подушки были разложены и чай разлит, молодые евнухи удалились на достаточное расстояние, чтобы не слышать, о чем говорят старшие, но оставались на виду, чтобы их можно было позвать в случае необходимости, С большим интересом прислужники поглядывали на колоритную пару, расположившуюся на мягких подушках. На гладко выбритых лицах от жары выступали капельки пота. Неторопливыми жестами, словно нехотя, важные господа смахивали их шелковыми платками. Тот, что сидел у входа, был немного старше и потому заговорил первым:

– Говорят, что в качестве жены для молодого царя Тибета Сронцен Гампо наш император хочет отправить дочь генерала Цзя.

Евнух, что моложе, улыбнулся и произнес:

– Да, это так. Однако с этой девицей могут быть проблемы.

Брови собеседника поднялись вверх:

– Как у вас, столь многоопытного, могут быть проблемы с девицей?

Евнух поднес к глазам чашку из зеленого нефрита и, полюбовавшись игрой света в ее глубине, сказал:

– Этот плод уже надкусили. И если отправить эту девушку в качестве жены царю Тибета, то можно ожидать любых последствий.

Его собеседник изумился:

– Сам Советник Вэй Чжен рекомендовал эту девушку императору. Думаете, что он знал об этом пикантном обстоятельстве?

– Я этого не знаю, мой драгоценный.

– Осмелюсь спросить, откуда вы знаете о столь деликатном деле?

– Моя старая служанка дружна со служанкой молодой госпожи Цзя. Перед самой свадьбой у старухи вдруг появились деньги. Она как-то угощала мою служанку дорогими пирожными. И теперь моя служанка жалуется, что я мало ей плачу. И рассказывала, как хвасталась служанка из дома Цзя, что когда она перейдет жить в дом молодой госпожи, то ей ни в чем не будет отказа. Из всего этого я заключаю, что девица нескромного поведения и эта служанка ей потворствует.

Евнух вздохнул. Хитрый советник посылал девицу на верную смерть. Перед свадьбой ее осмотрят и, обнаружив неладное, безоговорочно предадут казни, а семью позору.

Однако евнуха, казалось, ничуть не смущал такой поворот событий.

– Я видел однажды эту девицу. Она из тех, кто оставляет шрамы на сердце. Даже на том, которое уже бьется не так часто.

Второй евнух в ужасе вскочил:

– Мы не можем отправить царю Тибета надкушенный плод.

Лицо собеседника осветила улыбка:

– Любой другой, умудренный опытом царь отослал бы невесту обратно. Но царь Тибета этого не сделает.

– Почему он этого не сделает? Говорят, он весьма своенравен и часто действует лишь по велению своего сердца, а не разума.

– Для него это единственная возможность показать всем, что он добился своего и сам император Китая отдал ему в жены свою дочь.

Евнух, что постарше, задумался. Да, этот царь слишком молод и в свои четырнадцать лет вполне может проглотить любую наживку. Если бы не Бон. Всесильная и могущественная, повелевающая временем и владеющая ключами от гор. Старик поежился. Ему даже мысленно не хотелось ссориться с Черными жрецами из Царства Мертвых. Молодой евнух не увидел тяжелую складку на лбу старика и беспечно произнес, захваченный предвкушением хорошей интриги:

– Мы прикажем генералу Цзя явиться завтра к утренней аудиенции вместе с дочерью.

Старик покачал головой,

– И все же я не осмелюсь отправить эту девицу от имени императора.

– Этого и не нужно делать. Скажем императору, что это подходящая девушка для усыновления и отправки в Тибет. Но, чтобы генерал был покорным, раскроем ему истинное положение его дочери, потерявшей невинность.

Старший евнух все еще не понимал, куда клонит его высокопоставленный приятель:

– Генералу мы расскажем о дочери, но что мы скажем императору?

– Императору нет дела до этой девушки, что бы мы ему ни сказали. У нас достаточно девушек, которые мечтают стать приемными дочерьми императора и выйти замуж за царя. Мы возьмем эту девушку, чтобы получше к ней присмотреться и решить, что нам делать дальше.

На лице собеседника промелькнула хитроватая ухмылка:

– Значит, ей суждено затеряться в Восточных павильонах?

– Эта девушка может стать утешением вашей милости, если вы поможете мне, мой дорогой друг.

Старик плотоядно ухмыльнулся.

– Я всегда готов помочь вам.

Молодой евнух встал и церемонно произнес.

– Вы так высоко продвинулись в своем служении императору, что это лишь малая крупица благ, которые причитаются вам по праву.

– Я не забуду вашу доброту.

Старый евнух сидел, задумчиво глядя в окно, на своей любимой подушке синего шелка, расшитой золотом. Мечтательно помолчав какое-то время, он отодвинул свою чашку от края к середине стола, давая понять, что разговор закончен.

– Я пришлю для вашего сада особый цветок. Зеленый пион, который, раскрываясь, становится белоснежным. В горшок, который вы пришлете за пионом, вместо земли я насыплю столько серебра, сколько войдет. Так что не стесняйтесь, мой друг, присылайте горшок побольше!

Молодой евнух счастливо улыбнулся и сказал:

– Драгоценный пион – зеленый в начале своего жизненного пути, он становится истинно прекрасным в зрелые годы…

 

10

Выйдя из дворца императора после утренней аудиенции, советник Вэй Чжен впервые за несколько дней улыбнулся. В прошлом осталось его неудачное сватовство, когда генерал Цзя лишь отмахнулся от неудачного претендента, давая понять, что немолодой и не слишком-то богатый советник, совсем недавно удостоившийся императорской милости, недостоин руки его дочери. Теперь для единственной дочери генерала не только родительский дом, но даже Китай станет сладким воспоминанием в далекой холодной стране, населенной дикарями. Вэй Чжен прикрыл лицо рукавом, чтобы никто не видел, что он улыбается.

Выходя из главных ворот, он столкнулся со своим бывшим соперником, юным красавцем Чжо Ху, которому и воинственный генерал Цзя, и его прекрасная строптивая дочь Вэйчен отдали предпочтение. Советник в упор посмотрел на юношу. Молодой человек опустил глаза и, извинившись, вежливо отступил назад, давая дорогу старшему. Однако молодой дерзкий взгляд не смог скрыть насмешку, чем вывел Советника из себя. Вэй Чжен собрал всю свою волю и ласково спросил:

– Рад видеть тебя в добром здравии, молодой Чжо. Как идет подготовка к свадьбе?

Чжо был озадачен такими вежливыми речами того, кто еще месяц назад клялся отомстить ему.

– Все готово, господин, но мы должны дождаться, пока съедутся все родственники. Мой будущий тесть хочет, чтобы прибыл его родной брат, который сейчас у северных границ.

– Разве счастливая дата не назначена?

Чжо улыбнулся.

– Осталась всего одна Луна до того момента, как я стану зятем генерала Цзя.

Советник мысленно похвалил юношу. Это было весьма тактично с его стороны, не упоминать о том, что он скоро станет мужем Бойчей, к которой сватался он сам. Советник поспешил проститься.

– Многие годы вам и вашему будущему тестю.

Молодой Чжо покраснел от удовольствия и низко поклонился:

– У вас великое сердце, господин. Я буду молиться за вас в храме предков.

Вой Чжен вздрогнул. Да, у этого юноши сильные предки, и они могли бы помешать его замыслам. Стоит поторопить события, пока никто не знает о намерениях императора.

 

11

Весеннее солнце пригревало все сильнее, и ночи стали теплыми и ласковыми, как пуховое одеяло. Для старой служанки вечерняя пора означала конец дневным заботам, и она радовалась всякий раз, когда солнце клонилось к закату. Так было до того дня, когда она встретила господина Чжо на городском рынке. Молодой человек, страстно влюбленный в ее молодую хозяйку, был так учтив со старушкой, что сердце ее не выдержало и она согласилась помочь влюбленному. Вот уже две недели как он каждый день присылал ей сладости и несколько монет, чтобы она могла себя побаловать. Старухе и в голову не приходило упрекнуть себя в том, что укрывает влюбленных, тайком впуская молодого чиновника Чжо к невесте. Что плохого в том, думала она, если желаемое осуществится на несколько дней раньше намеченного срока, ведь вопрос со свадьбой – дело решенное. Она даже себе самой не признавалась, что за эти несколько дней получила от молодого человека денег больше, чем заработала за всю свою жизнь. А раз все довольны – так тому и быть.

В доме господина Цзя были строгие порядки, спать ложились рано, чтобы с рассветом быть уже на ногах. Наложницы собирали утреннюю росу для своего господина, чтобы он смог продлить свои дни этим напитком богов, служанки убирали в доме и в саду, молодые люди с ног сбивались, выполняя поручения господина по подготовке к свадьбе его единственной дочери Вэйчен. В домашнем монастыре ежедневно молились о счастливом исходе дела – ведь предстояло породниться двум влиятельным и богатым семьям, и ничто не должно было помешать этому радостному событию. Родственники съезжались со всех концов империи, несколько комнат в доме были заставлены привезенными подарками, и они все продолжали прибывать. Во внутреннем дворике восточного павильона уже строился шатер для новобрачных, где они проведут свои первые три ночи.

Несмотря на свадебную кутерьму, к закату дом затихал – и хозяева, и слуги ложились рано. Не спалось лишь Вэйчен и ее старой служанке, которая с наступлением темноты выходила к воротам в ожидании легкого стука. Так стучат легкие пальцы бамбука от ночного ветра, отгоняя злых духов. Так постукивал молодой Чжо, стремясь попасть во внутренние покои дома господина Цзя, чтобы встретиться со своей невестой.

Старая служанка пристроилась на невысоком бамбуковом стуле у маленькой двери западного крыла дома, через которую приносили продукты на кухню. Она уже начала дремать, когда раздался легкий стук. Старушка встрепенулась, потерла глаза и тихо подошла к двери:

– Кто здесь?

– Откройте, госпожа.

Старуха расплылась от удовольствия. Так ее еще никто не называл. Она поспешно отодвинула засов и отступила назад, впуская молодого человека.

– Молодая госпожа у себя?

– Где же ей быть, как не у себя? Матушка ее легла еще засветло, ей сегодня что-то нездоровится. Господин Цзя сегодня проводит ночь с госпожой. Все на своих местах. И мой цветочек, прекрасная госпожа Вэйчен уже легла в свою шелковую постельку.

Лицо молодого человека покраснело от волнения и предвкушения любви. От старухи не укрылось его возбуждение, и она сказала:

– Что-то вас долго сегодня не было. Я уж замерзла, сидя здесь в ожидании.

Молодой человек достал из рукава своего шелкового одеяния слиток серебра и протянул старухе:

– Вот, возьми. Это немного согреет тебя.

Старуха поклонилась:

– Спасибо, мой господин. Только у меня просьба к вам.

Чжо остановился и тихо спросил:

– Что за просьба?

– Вы уж не оставляйте меня здесь, возьмите с собой в свой дом после свадьбы. Я уже и курицу молодую приготовила, она у меня в комнате в корзине живет. Я ей зернышек даю.

– Курицу? Зачем вам курица, госпожа?

Старуха хитровато улыбнулась и, жестом прося молодого человека наклониться к ней поближе, прошептала:

– А как же простыни после первой брачной ночи? Что вы будете показывать Матушкам?

Молодой человек вдруг осознал всю серьезность их положения.

– И что же нам делать?

Старуха лишь махнула рукой на его тревоги:

– Я тайком поставлю вам клетку с курицей под кровать в свадебный шатер. Дам ей зёрна, настоянного на водке, чтобы сидела тихо и не издала ни звука. Ночью вы ее зарежете и смочите простыни куриной кровью. Курицу положите мне обратно в корзину, я ее заберу, а простыни утром отдадите Матушкам. И все будет прилично.

Молодой чиновник понял, как важно иметь надежного сообщника в этом деле. О простынях он и не подумал. И если бы не старуха, не избежать бы им позора. Он достал из рукава еще слиток серебра и сказал:

– Это вам на корм для курицы, госпожа.

Старуха поклонилась, спрятала серебро себе

под фартук и быстро засеменила к комнате госпожи Вэйчен, Молодой Чжо, тревожно оглядываясь по сторонам, пошел за нею…

 

12

В доме генерала Цзя было так тихо, что невозможно было и подумать, что еще пару часов назад здесь царила предсвадебная суматоха, Служанки с огромными подносами с чаем и сладостями тенью пролетали из внутренних покоев во внешние павильоны, где собралась большая родня генерала, прибывшая на свадьбу его единственной дочери. Гости медленно прохаживались вдоль пруда, разглядывая золотых рыбок, которые роились в неимоверном множестве. Этой весной природа была особенно щедра на потомство. Молодые девушки, сбившись в стайки, тихо щебетали и быстро перепархивали из одной беседки в другую, стараясь не попадаться старикам на глаза. Среди родни царило недоумение – почему генерал ушел с дочерью в императорский дворец и вернулся один, без прекрасной Вайчен? Что могло произойти с девушкой? Почему утренний визит к императору, обещавший быть приятным, обернулся столь неожиданными событиями?

Он не вышел к родне по возвращении, что вызвало странные разговоры. Все только пожимали плечами и в растерянности пили чай, пребывая в неведении, пока наконец старшая жена не решилась на разговор с мужем, который был мрачнее тучи:

– Мой господин, нам следовало бы проявить еще большее уважение к нашей родне. Они проделали долгий путь и теперь чувствуют себя неуютно в одиночестве.

– Я забочусь о своих гостях и потому не иду к ним. Я не желаю вселять в их сердца тревогу.

– О какой тревоге говорит мой господин? Все будут счастливы увидеть вас и поздравить со счастливым событием.

Жена вдруг замерла, словно вспомнила о чем-то:

– А где ваша дочь?

– Дочь? Какая дочь?

Жена в ужасе отпрянула от него.

– Господин не мог забыть свою дочь, красавицу Вэйчен.

– У меня нет никакой дочери.

Жена тихо вышла из спальни и тотчас вернулась в сопровождении двух младших жен. Все трое упали перед генералом на колени и зарыдали:

– Разве мы плохо служили господину все это время? Разве мы недостойны знать правду и разделить со своим господином его тревоги!

Генерал жестом приказал женам подняться:

– У меня больше нет дочери. Та, что отдавалась мужчине, который не был ей мужем, мне не дочь. Эту гулящую женщину забрали евнухи. Может, она на что-то сгодится…

Женщины прекратили рыдания и молча стояли, прикрыв от ужаса свои лица шелковыми рукавами.

– Как такое могло случиться в доме нашего господина! Это приличный дом, здесь строгие правила!

Только старшая жена позволила себе поинтересоваться:

– Кто сообщил господину такие страшные вести?

Генерал нехотя поднялся со ступенек кровати и подошел к небольшому резному столику возле открытого окна. Пряный аромат пионов вливался в комнату, напоминая о том, что нет сильнее чувства, чем любовь. Это страшное чувство, которое похищало сердце и делало голову неспособной к разумным поступкам. Молодой Чжо Ху и не знал, что должен быть благодарен этому цветку за то, что генерал Цзя простил его. Он не простил только жадности и предательства старой служанки, о которой больше никто не слышал. Поговаривали только, что рыбы в пруду слишком быстро вырастали и набирали жир.

Несмотря на уговоры старшей жены, генерал не пожелал общаться с родными. Он сидел на ступенях своей огромной кровати, и мысли его были тяжелыми. Лицо императора Китая стояло перед ним, и оно больше не выражало милости или удовлетворения. Это был конец всем надеждам, связанным с женитьбой дочери, конец спокойной сытой жизни целого рода. В ушах все еще звучал визгливый голос евнуха:

– Милостивый император решил не предавать огласке недостойное поведение вашей дочери. Благодарите величайшего императора и свои заслуги перед страной!

Генерал упал на колени и зарыдал:

– Чем я, недостойный, могу отплатить за столь щедрый дар, который наш император оказывает моей семье?

Евнух бросил взгляд на Тай Цзуна и прогнусавил:

– Мы забираем эту женщину, Вэйчен, для нужд государства.

Его слова пронзили генерала. Только теперь он осознал всю тяготу своего положения. Его дочь брали не в жены, не в гарем, а как скотину, для нужд государства.

Евнухи быстро увели Вэйчен в Восточное крыло дворца на женскую половину, конвой унес императора, за которым тотчас двинулась свита, а генерал Цзя так и остался стоять на коленях, один среди пустого огромного зала…

 

13

Ни разу в жизни капризная красавица Вэйчен не была так напугана, как сегодня. Еще утром она считала себя красавицей-невестой, и вот теперь она, опозоренная перед своим императором, шла в простой одежде, какую носят дворцовые служанки, в сопровождении двух толстых евнухов в синих халатах. Евнухи проводили ее в маленький павильон, где с трудом умещалась небольшая кровать, крытая шелковым, изрядно потертым покрывалом, и низкий сундук, служивший и сиденьем, и хранилищем одежды одновременно. Окна были наглухо закрыты, так что едва можно было различить старика, сидевшего на кровати. Старик с любопытством разглядывал ее:

– Подойди поближе, моя козочка, я не обижу тебя.

Вэйчен брезгливо посмотрела на старика, и от него не укрылась гримаса красавицы. Он улыбнулся и тоненьким голосом проговорил:

– Тебе не стоит выказывать мне пренебрежения. От меня зависит твоя судьба, девочка. Садись!

Старик указал ей на место подле себя и продолжил:

– Я уже стар, и твоя красота может продлить солнечный свет моего существования.

Вэйчен вскочила и в испуге отстранилась от старика. Он продолжал как ни в чем не бывало:

– Не надо строить из себя недотрогу, красавица. Ты сама выбрала свой путь.

Вэйчен закрыла лицо руками и зарыдала:

– Что теперь со мной будет?!

– Что будет? Я могу рассказать тебе, что будет с женщиной, которая ласкова со старым евнухом и своим телом согреет его потухший костер.

От ужаса и отвращения девушка перестала рыдать, и евнух продолжил:

– Я научу тебя всему, что необходимо знать жене варвара.

– Жене варвара?!

– Быть женой варвара все же лучше, чем продавать себя каждую ночь дворцовой страже за чашку риса. К тому же этот варвар – царь Тибета.

Вэйчен с любопытством посмотрела на старика и спросила:

– А что будет с женщиной, которая не захочет согревать своим телом твой потухший костер?

Евнух покачал головой:

– Император Китая не станет брать в дочери глупую, ни на что не способную женщину. Если я скажу, что ты не подходишь, тебя отправят в монастырь в какую-нибудь деревню или забудут здесь, и ты окажешься на положении вечно голодной собаки. Если ты будешь послушна, станешь женой царя Тибета.

– Это зависит от воли императора?

Старик усмехнулся:

– Ты же не думаешь, что император сам станет заниматься подобными пустяками! Выбирать и принимать женщин ему в услужение – задача евнухов. И у тебя есть возможность заинтересовать меня.

Вэйчен осторожно присела на кровать возле евнуха, и тот расплылся в улыбке:

– Вот и умница! Теперь погладь меня. Только не робей, я люблю, чтобы женщина гладила меня там, где начинается мужская сила.

Вэйчен хотела было пошутить, что там, где начинается мужская сила, у евнуха она заканчивается, но вовремя прикусила язычок, чтобы не обидеть старика, от которого зависела теперь ее судьба.

 

14

Вэйчен уже четыре месяца жила в дальнем павильоне Восточного Дворца, куда даже слугам ходить запрещалось. Еду ей приносил молодой евнух, он же приносил смену белья и убирал в ее комнате. Он быстро застилал постель и смахивал пыль – разговаривать с Вэйчен ему строго запрещалось. Вэйчен скучала по своей старухе-служанке, которая любила поговорить и могла устроить за небольшую плату все, что госпоже было угодно. Здесь никто с ней не заговаривал, ничего в ее жизни не менялось. Страшные часы ожидания своей судьбы и неминуемые ночные встречи со старым евнухом делали ее жизнь похожей на болотную тину, которая засасывала и не отпускала, и ничего нельзя было сделать, только покориться неизбежному.

Евнух больше не заговаривал с ней про Тибет. Он только кряхтел от удовольствия и, уходя, оставлял на ее ночном столике какую-нибудь безделушку – шелковую ленту, колечко или сладости. Вэйчен лишь усмехалась, глядя на его скудные подарки.

– Неужели я так мало стою?

Подарки накапливались и в скором времени перестали помещаться в сундучке, служившем ей сиденьем. Молодой евнух, который каждое утро приходил к ней наводить порядок, не знал, куда убирать эти маленькие ценности. Вэйчен лишь пожимала плечами:

– Можешь забрать себе все, что не помещается в сундук. Мне это не нужно.

Евнух совсем недавно был при дворе, и его скудное жалование и малые заслуги не позволяли ему отсылать что-то своей семье. И вот теперь, благодаря щедрости молодой госпожи, он мог каждые выходные приносить своим сестрам маленькие подарочки, от которых неизбалованные молодые женщины были в восторге. Семья едва сводила концы с концами до того дня, когда решила продать своего младшего сына в евнухи. Их ожидания оправдались, и всякий раз, нанося визит родным, сын скрашивал их существование. Старый отец поглаживал свою жидкую бородку и приговаривал:

– Это только начало. Мальчик далеко пойдет. И мы заживем, как приличные люди.

Вэйчен видела, как молодой евнух радовался подаркам, хотя изо всех сил простодушно старался не показывать своей радости, чтобы не потерять лицо перед этой холодной фарфоровой красавицей. Он бережно прятал их в складках халата и, низко кланяясь, быстро уходил. Однажды, когда подарков изрядно накопилось, Вэйчен, прежде чем отдать их евнуху, вяло спросила:

– Отчего сегодня такая суматоха во дворце? Даже здесь слышно.

Евнух был в растерянности – ему строжайше запрещалось разговаривать с затворницей. С другой стороны – госпожа была так добра к нему, да и никакой тайны не было в том, что происходило в Восточном Дворце. Парень помялся немного, потом тихо, опасаясь, что кто-то подслушивает под окном, сказал:

– Император дал два дня на сборы. Вот оттого и беготня такая во дворце.

– Какие сборы?

– Сборы для свадьбы приемной дочери императора с царем Тибета. Евнухи выбрали несколько портретов красавиц и отправили царю Тибета. Из Тибета пришел ответ, которую из невест их царь, Сронцен Гампо, хочет видеть своей женой. Сегодня эту девушку – Белую Сливу – начали собирать в дорогу.

Вэйчен казалась весьма рассеянной.

– А как царь Тибета выбрал себе жену?

– Я же говорю – всем девушкам послали художников, которые нарисовали их портреты. Потом эти портреты отослали царю, и он выбрал себе жену.

Шелковые одежды Вэйчен прилипли к спине, в висках стучало. Никто не посылал к ней художника. Значит, старый евнух, увлекшись красавицей, решил оставить ее для своих утех…

 

15

Времени на раздумье не было, отовсюду доносились крики служанок, собирающих в дорогу караван невесты. Вэйчен, оправившись от мрачных мыслей, ласково, чтобы не спугнуть, посмотрела на молодого евнуха:

– Скажи, ты хотел бы служить царице Тибета?

Евнух попятился к выходу:

– Что вы задумали, госпожа?!

Вэйчен медленно двигалась за ним, не отрывая от него глаз, как от единственной своей надежды:

– Здесь ты никому не нужен, тебя взяли лишь для ровного счета. Ты всегда будешь питаться отбросами со стола старших евнухов и считать жалкие гроши. Или ты поможешь мне, а я возьму тебя с собой и сделаю главным евнухом, или сгниешь здесь от язв и болезней, как умер тот, на чье место тебя взяли. Выбирай!

Лицо молодого человека было бледно. От страха он едва дышал. Вэйчен дала ему отдышаться и сладким голосом пропела:

– Белая Слива не должна уехать. Вместо нее поеду я!

– Как же вы сможете поехать вместо нее?

Вэйчен пожала плечами:

– Это просто устроить. Тебе лишь нужно раздобыть снотворное зелье и дать ей перед самым отъездом, когда начнется суматоха. Никто не будет разглядывать лицо невесты и никто не хватится этой девушки. Ведь ты сказал, что она сирота, воспитывалась у дяди, который охотно продал ее евнухам. Какая им разница, кто из девушек поедет к царю Тибета?

Юноша покраснел и с большим трудом произнес:

– Она девственна и чиста.

Вэйчен сверкнула глазами, но, сдерживая гнев, сказала:

– Этой девушке предстоит долгий и опасный путь. Никто не поручится, что в пути не произойдут разные неприятности или степные народы, прирожденные разбойники, не нападут на караван. Долго ли тогда сохранится ее чистота?

Евнух призадумался. В ее словах была часть правды. Но только часть. Его все еще одолевали сомнения:

– А что будет, если нас поймают? Вы-то, может, и останетесь служанкой старого евнуха, а меня в лучшем случае утопят. А в худшем… Я даже представить боюсь,

– Не надо бояться. Наша встреча не случайна, ты поможешь мне, а я помогу тебе.

Евнух смотрел в окно, и постепенно взгляд его менялся. Из растерянного юноши в своих глазах он превращался в сильного и ловкого придворного, пробивающего себе дорогу среди тысяч жадных и хитрых изуродованных людей…

– Хорошо, я достану сонное вино. Она будет спать шесть страж.

Вэйчен просияла.

– Прекрасно.

Она подошла к пологу кровати и, поискав под одеялами, достала необычайной красоты кольцо. Красный камень, аавораживая, играл глубокими кровавыми оттенками. Казалось, что держишь в руках живое сердце. Вокруг белой извилистой дорожкой бежала, переливаясь всеми цветами радуги, струйка бриллиантов.

– Это необычное кольцо. Ты отнесешь его младшей жене императора, которую не балуют вниманием, и скажешь, что старый евнух Чан избивает тебя. В отместку ты попросишь ее сказать императору, что евнух вновь обрел свои достоинства и теперь пытается наверстать упущенное и пристает с неприличными предложениями к наложницам императора.

Юноша улыбнулся. Хитра же эта Вэйчен! Так просто убирает со своей дороги старого евнуха. Пока он будет под следствием и потом будет лечиться после повторного обрезания, у них будет достаточно времени, чтобы уехать как можно дальше. Так что уже никто не сможет догнать или остановить караван невесты.

– А как же Белая Слива? Если она проснется в вашем павильоне и поднимет шум? Что тогда?

– Прежде, чем дать ей вино, ты скажешь, что император, пленившись ее красотой, решил не отправлять ее царю Тибета. Он сам решил жениться на ней. И теперь ей предстоит ждать, когда ее заберут в монастырь. Она наверняка напугана предстоящим путешествием и предпочтет остаться дома, а тем более стать женой императора.

Молодой евнух улыбнулся. Речи Вэйчен были разумны. Белая Слива, как и всякая женщина при дворе, знает, что в монастыре женщина навсегда расстается с прошлым. Монастырь стирает прежние жизни, и она выходит оттуда чистой, с новым именем и с новой судьбой. То, что Белая Слива когда-то была приемной дочерью императора, будет стерто, из монастыря она сможет выйти женой императора Китая, а не Срон-цен Гампо, дикого варвара из далекой страны.

Бедная глупая Белая Слива…

 

16

В Восточном павильоне дворца все передвигались тихо, как тени. Никто не осмелился засмеяться или взять в руки музыкальный инструмент. Кровь молодой девушки, Белой Сливы, казненной сегодня, еще не ушла в землю, как между павильонами императорского гарема пронесся слух:

– Произошла ужасная ошибка, Белая Слива невиновна. Она вовсе не помогала бежать этой ужасной Вэйчен…

Слухи о проделках Вэйчен быстро распространились, и все ждали ответа императора на столь ужасное злодейство. К этим слухам добавились новые пикантные подробности, что эту самую Вэйчен частенько посещал евнух Чжан, который вновь обрел свои достоинства. Говорят, что он даже пытался продемонстрировать их младшей жене императора, но она прогнала наглеца прочь. Евнух Чжан был в панике. Он знал, чем заканчиваются подобные разбирательства – личные доктора императора уже готовили свои инструменты для повторного оскопления, которое сделают, как только Луна пойдет на убыль.

Шли дни, но никто не мог понять, почему император остается безучастным к столь важным событиям и почему Советник Вэй Чжен не может скрыть довольной улыбки на своем лице.

Лицо Советника светилось всякий раз, как он вспоминал то страшное утро, когда начальник стражи поднял его по тревоге и привел к императору Тай Цзун был бледен, но говорил спокойно:

– Чем ты ответишь за то, что случилось?

Вэй Чжен упал на колени и со слезами на глазах сказал:

– Моя жизнь в руках моего господина, но она слишком ничтожна. Если бы только мой император захотел выслушать меня…

Тай Цзун сделал ему знак говорить. Советник, не смея поднять лица, проговорил:

– То, что произошло, – большая удача.

Все в ужасе отпрянули – советник сошел с ума, раз позволяет себе такие речи. Император задумался и приказал ему подняться с колен. Советник, все еще не смея взглянуть в глаза императору, попросил отослать слуг и оставить для столь важного разговора лишь приближенных. Когда все двери были закрыты, Советник продолжил:

– Если женщина идет даже на убийство, чтобы стать женой царя Тибета, нам это на руку. Ее желание столь велико, гораздо больше ее страха. Она прекрасно понимает, что обман раскроют быстро, что она не успеет даже доехать до границ вашей великой империи, мой господин.

Тай Цзун усмехнулся:

– Ив чем же, по-твоему, моя удача? В том, что любая пропащая девица может называть себя моей дочерью и самовольно выходить замуж за соседних царей?

– Мой государь, никто не поручится, была ли Вэйчен достойной девицей или пропащей, ведь она жила среди вашего гарема и ваших детей, пусть и отдаленно. Никто не сможет утверждать наверняка, что вы не удочерили ее. И уж тем более никто не скажет, что она сама, без вашего соизволения отправилась в Тибет с поездом невесты.

Тай Цзун внимательно слушал бывалого царедворца. Тот, немного оправившись, говорил твердо и уверенно:

– Не стоит нам сейчас поднимать шум, чтобы все узнали, что произошло. Это не делает чести ни евнухам, ни женам императора, ни дворцовой страже. Это даже…

Советник понизил голос и чуть слышно сказал:

– Это даже может бросить тень на моего императора. Злые языки могут сказать, что при дворе, в самом гареме творится что-то неподобающее, недостойное императора…

Тай Цзун молчал. Этот человек знает, что говорит, его стоило послушать.

– Так вот, если эта девушка так сильно рисковала для того, чтобы оказаться не просто в поезде невесты, а стать самой невестой, предназначенной царю Тибета, она сделает все, о чем бы я ни попросил ее и что бы вы ни приказали ей.

Тай Цзун нахмурился. Он не привык иметь дело с изменниками.

– Я не собираюсь признавать ее своей дочерью! И подтверждать ее царственное положение.

Советник словно ждал этих слов:

– Вам и не придется этого делать, мой господин. Л4удрое недеяние будет вам опорой. Вы не признаете ее своей дочерью, но не сделаете и обратного. Вы не станете разоблачать самозванку. Благодаря этому она будет изо всех сил стараться, чтобы угодить моему императору и сохранить свое положение.

Тай Цзун кивнул:

– Хорошо. Мы посмотрим, что из этого получится, и только после этого примем решение.

Советник снова упал на колени и воскликнул:

– Великая мудрость моего господина – благословение для Китая. С помощью жены царя Тибета мы столкнем в жестокой битве два диких государства – Тибет и Непал.

– Непал дает в жены царю Тибета Тхицун, дочь Амшувармана.

– Это так. Но теперь Тибет имеет более сильного и богатого партнера – Китай. Это позволит ему расширить свои территории и завладеть сердцем Непала.

Тай Цзун все еще сомневался в возможности столь невероятных событий.

– Я не намерен присылать ко двору царя Тибета свое посольство.

Вэй Чжен, слегка озадаченный этим заявлением императора, вздохнул:

– Тогда при дворе царя Тибета будет решать судьбу страны лишь молодая женщина и несколько ее служанок…

 

17

Плотные, грубой работы занавеси на окнах не могли защитить нежную кожу красавицы от порывов звенящего холодом весеннего ветра. Вэйчен спиной чувствовала леденящую стужу, но не стала надевать шаль. Пусть все видят ее бледность и холодность. Ее царственный муж-ребенок еще не наигрался ею, и она никогда не даст ему насытиться. Дрожь пробежала по ее спине от воспоминания их первой брачной ночи, когда царь Тибета в негодовании закричал:

– У вас уже был мужчина! Как вы посмели принести мне чьи-то объедки?!

Только холодность и спокойствие спасли Вэйчен, которая так стремилась к своему новому положению, пусть даже в этой дикой стране, и не захотела бы расстаться с ним ни за что на свете.

– Разве у вас в Тибете принято царю спать с девственницами? Это же неслыханный позор для императора.

Юноша удивился столь смелому заявлению:

– Позор? Позором для царя считается есть то, что уже кто-то откусил.

– А разве вы едите сырое мясо? Или сухое зерно?

– Нет. Это я не ем.

– Вам сначала все это готовят. Так и женщина. Она должна быть готовой, чтобы удовлетворить ваши самые неожиданные желания и доставить самые изысканные удовольствия.

Царь задумался. Эта женщина такая необычная, такая красивая и безучастная, как небожительница.

– Какие странные обычаи у вас в Китае…

– В Китае нет таких обычаев. Только царственные особы могут себе это позволить. Вы сейчас сами в этом убедитесь.

Совсем немного времени понадобилось красавице Вэйчен, чтобы убедить молодого царя в своей правоте. Задыхаясь от переполнявших его небывалых ранее ощущений, он просиял:

– Я прикажу всем девушкам Тибета иметь как можно больше мужчин!

 

18

Совсем тоскливо стало после того, как отравили Мышку. Тхицун с грустью отдала монахам легкое тело маленькой старушки и дала несколько монет сверх оговоренных на похороны:

– Читайте как положено. Пусть уйдет далеко. Ей незачем сюда возвращаться.

Монах поклонился и завернул тело в светлый холст, что принес с собой.

– Вам не нужно идти за нами, мы отнесем ее в монастырь, на особое, старое место, где грифы самые старые и огромные. Они вмиг съедают все, что даем. От нее и крошки не останется к завтрашнему утру.

Тхицун не стала звать служанку и сама закрыла дверь за монахами. Самдин – первый, кто прислал своих монахов поприветствовать новую жену царя Тибета, и Тхицун, помня это, всегда оказывала знаки своего расположения именно этому монастырю. Ее дары всегда были хоть и не особо богатыми, но своевременными и желанными для монастыря. Тхицун, сама выросшая в суровом климате гор, знала цену особым вещам – дровам для кухни, огромной серебряной и медной посуде, зерну и маслу И как только с ее старой служанкой случилось несчастье, Самдин тотчас прислал монахов для погребения. Пусть им предстоит дальний путь в три дня, а то и больше, она была уверена, что все будет сделано достойно правителей Тибета. Самдин – особое место. Говорят, что им управляет женщина, которая может усмирять или вызывать духов земли и воды, оставлять глубокие следы от своих ног на камне и даже разговаривать с Черной Дьяволицей, надев маску из человеческой кожи…

 

19

Тхицун не любила сопровождать мужа в его ежегодной поездке по монастырям, но так требовал обычай. Сотни людей и животных в одном удушливом потоке вливались в узкое горлышко очередного монастыря, рассредоточивались на постой и молитвы, заполоняя двор и кухню, внося суету и многоголосие в размеренную протяжную монастырскую жизнь. Тхицун не могла спать на новом месте, тем более что ей доставалась какая-нибудь небольшая деревянная лежанка. Лучшие места всегда занимала Вэйчен, любимая жена Сронцен Гампо, да и остальным женам полагались лежаки побольше – две первые жены отличались дородностью, подкрепленной любовью к сладостям и лежачей жизни. Поэтому Тхицун ничего не оставалось, как бродить от алтаря к алтарю, разглядывая причудливые статуи богов. Древняя религия трех миров являла свои лица в причудливо-искаженных формах, как люди представляли себе ужасы подземного мира и ускользающий мир Неба. Страшные боги в темноте были еще ужаснее, и Тхицун приходилось подолгу возиться, чтобы разжечь масляную светильню у входа. Вскоре при дворе стали поговаривать о необыкновенной набожности младшей жены. Говорили, что она даже ночами не может спать, пока не обойдет алтари и не зажжет масляных свечей.

Вэйчен знала об этой особенности Тхицун бродить по ночному храму и предпочла начать свое знакомство на нейтральной территории. Она терпеливо ждала, пока Тхицун чистила медный таз, наполовину заполненный коровьим маслом, и приделывала новый фитиль. Когда масло благополучно разгорелось, Вэйчен позвала:

– Не будет ли так любезна моя дорогая сестра выпить со мной чая?

Вэйчен показала на большой серебряный чайник, который несла за нею служанка. Тхицун приуныла. Отказать китаянке было невежливо, но и недели не прошло, как отравили Мышку, и вот теперь она сама подвергается опасности, принимая чай из рук другой жены. Прежде они никогда не разговаривали, и Тхицун не могла поручиться, что Вэйчен испытывает к ней любовь.

– Я не пью чай так поздно. Нам стоит подождать до утренней молитвы. К пяти сюда придут послушники…

Вэйчен была нетерпелива. Ей было недосуг слушать трусливые отговорки этой странной женщины.

– Я не собираюсь сидеть здесь и ждать послушников, да и вы не так религиозны, как сплетничают при дворе. Вы дружите с единственным монастырем – Самдин, и не интересуетесь ничем, кроме вашего отражения в маленьком зеркале, которое всегда при вас.

Тхицун побледнела.

– А что, ото так заметно?

– Что заметно?

– Что зеркало всегда при мне и что я часто заглядываю в него?

– Может, для тех, кто вами не интересуется, это и не заметно.

– А кроме вас кто-то еще интересуется мною?

Вэйчен улыбнулась наивности этой девушки. Значит ее тоже растили взаперти, не допуская к внешнему миру, чтобы потом воспользоваться ею, как разменной монетой, и купить себе малые гарантии призрачного благополучия. У всех невест царей одинаковая судьба – их отдают в обмен на что-то.

– Женой царя всегда кто-то интересуется, так что вам следует быть осторожнее.

Тхицун показала рукой на скамью, покрытую старой шкурой, и предложила:

– Можем присесть прямо здесь. Пока чайник не остыл. Служанку лучше отослать. Ей незачем слушать наш разговор.

Вэйчен возражать не стала. Служанка поспешно удалилась, оставив девушек наедине. Тхицун сама разлила масляный чай, который Вэйчен, привыкшая к нежным ароматам свежего зеленого чая, с большим трудом заставляла себя пить. Это не укрылось от Тхицун.

– На вашем прекрасном лице слишком часто появляется жалость к себе, это делает вас слабой и уязвимой в глазах людей. Народ здесь жестокий, чужие слабости стараются использовать.

Вэйчен удивилась слишком взрослым для этой девушки речам. Тхицун продолжала:

– Вы наивно полагали, что проведете прекрасную жизнь в своей стране, среди своей семьи. Отсюда все ваши беды. Вы тоскуете и потому не можете насладиться тем, что вам дано судьбой.

Вэйчен нахмурилась. Это было правдой. Эта девочка сразу и жестко уловила суть ее жизни здесь.

– А как же вы? Разве вам не хотелось жить, окруженной заботой своей семьи?

– Я с детства была готова покинуть свой дом и стать супругой государя, все равно какого. Так уж вышло, что это Тибет, но, впрочем, все равно…

Перед Вэйчен сидела не наивная девушка, но дочь царя Непала, безжалостного Амшувармана, которую с самого рождения готовили не просто принять народ любой страны, но управлять им. Вэйчен не понимала, зачем Тхицун нужно было прослыть странноватой и жить незаметно в тени других жен, обласканных вниманием их молодого мужа. Словно проникая в ее мысли, Тхицун сказала:

– Мое время еще не пришло. Я привыкаю и осматриваюсь. Я должна узнать людей, прежде чем показать им себя.

– Ты говоришь так, словно тебе сто лет.

Тхицун зажмурилась, словно от боли.

– Моему телу пятнадцать, но моей душе намного, намного больше. Я иногда разглядываю ее в зеркале, и тогда мне, как и тебе, становится немного жаль себя.

– Разглядываешь свою душу в зеркале?

Тхицун достала из кармана рукава небольшое тяжелое зеркало работы далеких мастеров и протянула Вэйчен.

– Только не пугайся. Это не отражение твоего тела или лица. Это отражение твоей души.

Вэйчен осторожно заглянула внутрь и отпрянула, пораженная в самое сердце. Из глубины неровного стекла на нее смотрела уродливая старуха, укутанная в старую серую шаль. Тхицун осторожно взяла зеркало из дрожащих рук Вэйчен.

– Не бойся ее. Ты должна научиться любить ее, и тогда вы обе будете счастливы.

Вэйчен, казалось, не слушала ее.

– Неужели я такая? Или стану такой когда-нибудь?

Она посмотрела на свои нежные, ослепительно белые руки и спросила:

– Почему это все так призрачно?

– Наше тело меняется медленно, мы успеваем забыть, какими мы были до этого, как будто мы всегда жили именно в этом теле. Ты можешь помнить себя маленькой, свои мысли, но ты не вспомнишь ощущений своего тела в детстве. Это великий дар человеку – не помнить своего прежнего тела.

– А душа?

– Душа – совсем другое. Она может вмиг измениться. Тебе радостно, или тебя сильно обидели, или ты испытала страх – твоя душа сразу меняется. И ты видишь ее изменения.

Вэйчен опустилась на колени перед Тхицун:

– Старшая сестра! Позволь мне так называть тебя.

Тхицун молча подняла Вэйчен и посадила рядом с собой.

– Твоя душа износилась по воле людей, а мою продали черной секте Бон всего лишь за один год жизни моего отца.

Вэйчен уже ничему не удивлялась. Она тихонько заглянула в Зеркало, которое держала в руках Тхицун. В Зеркале ничего не было. Тхицун убрала Зеркало и сказала:

– Внешние образы обманчивы. Женщины красивы, и мужчины молоды. Их сущность здесь, в этом Зеркале. Зная истину, ты можешь предпринять нужные шаги.

– Что даст мне эта истина?

– Она даст тебе самое дорогое – верный путь. И время, чтобы подготовить нужные действия. В моем Зеркале видно, что нашему мужу осталось недолго. Его скоро убьют.

Вэйчен чуть не заплакала. Стоило ли таких усилий мимолетное счастье?

Тхицун обняла ее за плечи и тихо прошептала:

– Бедная девочка. Как жаль мне, что ты из простого народа и потому все воспринимаешь так остро. Будь ты царских кровей, твоя душа была бы закаленная, а так…

Она вдруг отстранилась от подруги и твердо сказала.

– Я пойду на сделку с Хаддаром. Хотя я не поклялась, что не буду иметь никаких дел с тем, кто каждую ночь моет ноги в человеческой крови.

Вэйчен в ужасе уставилась на нее.

– В человеческой крови?

Тхицун пожала плечами.

– Сидит себе на своем камне и держит ноги в еще теплой крови. Говорит, что это питает его силы.

Вэйчен кое-что слышала о Хаддаре и с сомнением покачала головой.

– Зачем ему договариваться с нами? Что мы можем ему предложить?

– Когда-то Бон выиграла в кости у Черной Дьяволицы и приковала ее к земле Тибета. Если мы немного ослабим путы, связывающие Черную Дьяволицу, он потеряет часть своей силы. А если ты не самый сильный колдун на свете, тебе стоит договариваться с теми, кто силен.

– Две слабые женщины против силы Бон? Ты видела, какие они строят пирамиды из человеческих тел на улицах Лхасы?

Немного подумав, Вэйчен внезапно развеселилась:

– Нас наверняка положат сверху, как украшение пирамиды. Все-таки мы – жены царя Тибета…

Тхцун пожала плечами:

– Наша жизнь закончится вовсе не в руках Бон и не на улицах Лхасы. Хаддар уже начал терять свою силу, и он в бешенстве. Я разбила одну из печатей Бон.

Вэйчен рассмеялась.

– Ты? Которая должна встать во главе Черной секты вместе с Хаддаром?

– Я сама не понимаю, почему так. Наверное, старик пожалел меня и передал мне не все. Поэтому я нахожу в себе силы противиться Бон и ее крови.

Вэйчен недоверчиво окинула взглядом худенькое тело подруги и покачала головой.

– Все это закончится быстрее, чем я думала.

Тхицун, казалось, совсем не слышит ее, думая о своем.

– Все, что запечатано четырьмя Великими Печатями Бон, обретает большую силу. Осталось только три печати.

– И ты собираешься разбить их все?

– Две. Этого хватит, чтобы не выпустить Дьяволицу, но заставить Хаддара постоянно поддерживать равновесие между духами и людьми.

– Зачем они убивают столько людей? Никому не нужно столько крови.

– Хаддар встречался с Черной Матерью. Она жалуется, что людей на земле живет больше, чем умерло за все время, что существует Земля. Она требует равновесия. Если мертвых больше, чем живых – это плохо для людей – духи становятся слишком сильными. Но плохо и когда живых больше, чем мертвых. Хаддар пообещал Матери привести мир в гармонию – выровнять числа.

Вэйчен содрогнулась. Прежде ей приходилось слышать о гармонии, но все больше как о музыке или о художниках. Или евнухи в саду заводили разговор о цветах и гармонии. Гармонию жизни и смерти она встретила впервые…

Тхицуи что-то тихо бормотала, покачивая головой.

– Пока не знаю, где искать ее… Чтобы не вводить слабых людей в искушение, была сделана тысяча копий, теперь никто уже не отличит, где истинная печать.

Потом достала Зеркало и положила перед собой.

– Единственный способ. Истинная печать отразится в Зеркале.

Девушки долго молча сидели, счастливые от того, что теперь не одиноки и можно хоть часть себя переложить на худенькие и сильные плечи подруги…

 

20

Кровь гулко пульсировала у него в висках, отдавая солоноватым липким привкусом во рту. Земля уже не слушалась его, как раньше, он впервые почувствовал, что стареет. Невысокий мужчина с бледным лицом и холодными глазами, которые редко видели дневной свет, стоял на вершине молодой горы, рассматривая плоский камень у своих босых ног. Несмотря на то, что было начало весны, стужа не утихала, и все вокруг было белым от снега. Камень у его ног был все еще горячий и вокруг него образовалась небольшая лужа, которая вскоре превратится в хрупкое ледяное стекло. Мужчина нагнулся и поднял камень.

– Отпечатки еле видны. А когда-то я легко оставлял глубокий след на самом твердом камне…

Он медленно спустился в долину, где его уже ждали. Шесть человек в меховых шапках и потертых стеганых халатах стояли не шелохнувшись в ожидании Хаддара. Их лица были красными от ветра, и глаза слезились, но ни один не прикрыл лица и не отвернулся. Они не отрывая глаз смотрели, как медленно спускается со священной горы маленькая темная фигурка. Когда Хаддар подошел совсем близко, все шестеро упали перед ним на колени, склонив головы, сложив ладони в молитвенном поклоне.

Хаддар устало оперся о плечо старшего и глухо проговорил:

– Земля скоро будет мокрой от крови. Готовьте монастыри. Мне придется навестить настоятелей,

– Даже Самдин?

Хаддар выразил неудовольствие тем, что приходится тратить себя на объяснения, но терпеливо сказал:

– Самдин всегда, с момента основания управлялся женщиной. Ни один мужчина не поймет женщину, пусть даже Дьяволицу, так, как это сможет другая женщина.

Служители разделились и ушли, чтобы успеть подготовить нужных людей. Как только они скрылись из глаз, он повернул лицо обратно к горе. Присев на огромный камень у подножия, он вытянул босые грязные ноги прямо в снег и, не замечая стужи, словно сидел под ласковым июльским солнцем, говорил своему невидимому собеседнику:

– Беду несут, сами того не ведая, две женщины…

В большой гулкой пещере было довольно холодно, Небольшой костер у входа не мог согреть это стылое жилище. Монахи в темных плащах двигались медленно, чтобы сохранить хоть часть тепла в своем теле. В этом промозглом оцепенении слышался мерный звук барабана. Трогая пальцами задубевшую кожу, отдававшую гулким звуком, Хаддар размышлял. Сидевшие у подножия высокого камня, накрытого толстой шкурой, не сводили с него глаз в тревожном ожидании. Наконец он поднялся:

– Пусть в Сэра отложат все дела и примут меня…

 

21

Дела шли на редкость удачно, В Сэра было четыре богатых покойника, так что почти все ламы были заняты подготовкой к Небесным похоронам. Каждый такой заказ позволял монастырю прожить почти год, а тут целых четыре… Настоятель в прекрасном расположении духа приказал расчистить даже старую заброшенную площадку, которой не пользовались уже несколько лет. Два монаха, ходившие за ним по пятам и принимавшие его распоряжения, были озадачены. Один из них, совсем молоденький, прибывший на службу недавно, даже осмелился высказать опасение:

– Мой господин, на Старое Место уже давно не слетаются грифы, и тело, пусть даже разрубленное на самые маленькие сладкие кусочки, пролежит там не меньше суток, пока весть о нем не разнесется по Небесному воинству. Да и к тому же на Новом Месте будет еще три свежих раздробленных трупа, и грифы могут не справиться с таким обилием еды…

Настоятель, казалось, не обращал никакого внимания на своих помощников. Второй монах, уловив настроение своего начальника, осмелился сказать:

– Что не съедят грифы, подберут дикие собаки.

Новичок пришел в замешательство:

– Семьи покойников особо просили, чтобы никакие собаки не приближались к трупам их предков. Они даже заплатили за то, чтобы мы проследили за этим. Ведь то, что съела собака, не скоро попадает на Небо. А им хочется, чтобы в их роду поскорее возродился такой умный сильный человек.

Настоятель подошел к каменным скамьям, на которых лежали три трупа, завернутые в светлые холщовые покрывала. Четвертая скамья была пуста, труп еще не принесли. Семья не спешила расстаться с ним, хотела, чтобы сыновья с дальних пастбищ могли приехать, чтобы проститься с отцом.

Настоятель откинул покрывало с одного из покойников и обратился к помощникам:

– Эти мертвые тела теперь ни умные и ни глупые, ни сильные, ни слабые. Они просто ждут, чтобы Природа изменила их. В этом виде они больше никому не нужны – ни бывшему владельцу, ни семье. Мы помогаем Природе сделать свою работу быстрее.

Второй помощник позволил себе высказаться:

– Грифы будут пировать почти неделю, а собаки справятся с ними за один день.

Монахи не на шутку сцепились.

– Мы не можем пускать на священное место собак. Это распугает птиц и уронит нас в глазах людей. Собаки для простых бедняков. Грифы – для богатых, которые хорошо платят.

– Но грифам хватает одного покойника в неделю. Что же нам делать?

Настоятель поспешил усмирить их:

– Вы говорите, что каждая семья хочет, чтобы их покойник был разрублен и съеден первым?

Помощники склонили головы:

– Да, верно. Это непростая задача. Казалось бы, это счастье – такой большой заказ, но мы не можем справиться с ним. Гнев богатых и знатных семей неминуем!

Настоятель пожал плечами:

– Пригласите ко мне главу каждой семьи и скажите, что у нас четыре трупа. Кто хочет быть первым, пусть платит больше.

В глазах помощников засветилось уважение к своему мудрому начальнику. Они поклонились и поспешили прочь:

– Мы немедленно соберем старейшин всех четырех семей. Пусть сами решат, кому быть первым, а кому последним.

Помощники мысленно усмехались, предвкушая, какое состязание начнется теперь. Никто из семей, претендующих на господство в городе, не захочет быть последним. Монастырю от этого только польза…

Когда помощники удалились, Настоятель еще какое-то время стоял посреди большого холодного торжественного зала и смотрел на плохо начищенное оружие под самым потолком. Служитель, который отвечал за намазывание носов паломников углем, чтобы те могли отпугивать злых духов и спать спокойно, переминался с ноги на ногу, потихоньку растирая замерзшие ступни:

– Этим оружием не пользовались уже давно, лет двадцать.

Настоятель показал палкой на меч в самом углу под потолком и спокойно заметил:

– На этом мече нет пыли. Кто-то брал его.

Служитель вытаращил глаза от испуга:

– Кто посмеет взять священный меч?

– Это ты мне скажи! Ты приставлен к Небесному воинству и его оружию!

– Клянусь, мой господин, я не видел здесь ни одной живой души вот уже много лет.

Настоятель приказал принести лестницу и снять меч. Когда черный металл лег у его ног на каменном полу, он с почтением наклонился и провел пальцем по лезвию:

– На нем осталась золотая краска.

Присутствующие в ужасе замерли, потом всей досточтимой толпой бросились к боковой лестнице, что вела на второй этаж, где в особых гротах находились самые ценные и почитаемые боги монастыря. Прямо перед лестницей на полу в углублении стены валялись осколки. Все содержимое статуи – свитки, травы, священные кости и четки – все валялось беспорядочно на полу. Настоятель сдвинул брови:

– Ты говорил, что здесь никого не было?

Служитель упал на колени:

– Никто не может незамеченным достать меч, который воткнут под самым сводом потолка! Для этого нужна большая лестница, которая наделала бы много шума. Статую разрубили одним ударом – посмотрите на срез, точно ножом по маслу! Человек не смог бы этого сделать!

При этих словах служитель замер, как будто сказал много лишнего, и закрыл голову руками. Настоятель пристально посмотрел на него и сказал:

– Ты знаешь, кто это был. Ты видел его, но побоялся позвать на помощь. Твоя трусость привела нас к большой беде!

Служитель простерся на полу и жалобно запричитал:

– Как я мог помешать ей?!

Настоятель больше не взглянул на него. Он медленно, словно в тумане, спускался по лестнице обратно в холодный пустой зал и бормотал про себя:

– Теперь уж поздно. Защитников все меньше, она вернет то, что у нее отняли.

Он еще долго стоял под огромным сводчатым потолком, сплошь утыканным оружием Небесного воинства, призванного защищать эту землю. Проводя взглядом в последний путь нерадивого служителя, которого стража вела к воротам, он подозвал к себе жестом одного из монахов и приказал:

– Пошлите за Хаддаром. Это нежелательный, но неизбежный визит.

Хаддар пришел к вечеру. В ожидании страшного гостя Настоятель стоял в раздумьях в холодном темном зале. Поклонившись повелителю Бон, Настоятель показал рукой на разрубленную деревянную статую.

– Печать разбита…

Хаддар посмотрел на обломки и спокойно сказал:

– Это сделано не сегодня. То, что вы заметили это спустя две Луны, лишь осложняет задачу. Черная Дьяволица…

– Черная Дьяволица – это сама земля Тибета. Она недвижима, пока запечатана. Печати, сковавшие коварное тело, хранятся в разных монастырях. Одна была доверена нам… Что теперь делать?

Хаддар пожал плечами. Настоятель в недоумении смотрел на спокойно удаляющегося гостя. У самой двери тот обернулся и тихо сказал:

– Хороните своих покойников и кормите грифов…

 

22

Рано утром Настоятель монастыря Депунг вышел из главного здания в прекрасном расположении духа, направляясь на кухню, чтобы лично посмотреть, как идет подготовка к большому празднику. Лепешки и чай должны быть в достаточном количестве, чтобы всем, кто прибыл издалека, не пришлось сидеть голодными, пока идет праздничная служба.

На кухне было на редкость пусто. Два монаха с глупым выражением на молодых лицах стояли возле огромного котла с водой у старой печи, где обычно готовили вечерний чай. Неподалеку от них пара монахов постарше с усердием перетирали в больших каменных ступках крупу. Завидев Настоятеля, они прервали работу и сложили руки в приветствии. Настоятель оглядел большую закопченную кухню, черные зияющие пустотой печи и спросил:

– Где все работники? Почему до сих пор не разведен огонь? Осталось всего несколько часов до начала, и паломники уже начали съезжаться.

Монахи стояли, переминаясь с ноги на ногу, но никто не решился заговорить с Настоятелем. Наконец один из молодых отважился. Он упал на колени и, защищая голову, словно от побоев, тихо сказал:

– Мы пытались развести огонь, но ничего не получается. Все разбежались со страху.

Настоятель удивился:

– Вон в той печи горит прекрасный огонь. Что же случилось с другими?

Все закивали.

– Да, это единственная печь, в которой горит огонь, но вода никак не закипит уже несколько часов. Это самая старая печь, в ней есть черный камень со священной горы. Другие печи не дают нам приготовить угощение для паломников. Они не дают нам развести огонь.

Настоятель приказал принести сухих лепешек ячьего навоза и немного хвороста. Все аккуратно разместили на костровище в самом сердце печи и прикрыли от ветра. Из старой печи достали головешку и засунули в специальное углубление для розжига. Огонь вспыхнул мгновенно. Настоятель показал рукой на ровное яркое пламя и пожал плечами:

– Не понимаю, что сложного. Разжечь печи довольно просто…

Не успел он это договорить, как огонь начал разгораться и гулкое пламя с треском вырвалось из дымовых отверстий. Все бросились к чану с водой и начали заливать пламя, которое быстро перебралось на деревянные полки с огромными медными чайниками. Монахи быстрыми отработанными движениями, словно это было обычным делом, затушили пламя, вытерли насухо печи и посуду и уселись вновь за свою работу. Настоятель побледнел. Он вспомнил старое предание: когда огонь не будет повиноваться, а вода не будет закипать, придет Та, что спрятана в глубине каменных недр, и вырвет из Земли Сердце…

Постояв какое-то время в раздумьях, он приказал:

– Откройте старую кухню и перенесите котлы туда.

Монахи удивились:

– Там так тесно, что вдвоем едва разойдешься. А приготовить нужно больше тысячи лепешек.

Настоятель лишь отмахнулся:

– Ничего, как-нибудь справитесь. Зовите на помощь старших, кто уже знаком с природой темных сил.

Настоятель вернулся в огромный зал, где уже вовсю горели масляные светильники и рассаживались по дальним скамьям все прибывающие паломники. Монахи, дежурившие у входа и наблюдавшие за порядком, сразу же окружили Настоятеля:

– Пришел господин Хаддар.

Настоятель ничем не выдал свое неудовольствие.

– Ну, что ж… Проводите его в Красный павильон.

В небольшой боковой комнате при главном зале, которую все называли Красным павильоном, было солнечно и тепло. Пыль, осевшая на старинных комодах, свидетельствовала о том, что сюда давно никто не заходил. Это была особая комната, где Настоятель принимал гостей, которые хотели остаться незамеченными. Хаддар приветствовал хозяина и сразу перешел к делу:

– Вы уже поняли, почему я здесь.

Настоятель молча кивнул и жестом пригласил гостя сесть. Гость расположился в высоком кресле резного дерева, а Настоятель присел на скамье у его ног, что свидетельствовало о небывалой степени почтительности. Настоятель, сам разливая в небольшие костяные чашки горячий чай, сказал:

– Сегодня больших трудов стоило удерживать огонь в печи.

Хаддар покачал головой.

– Если огонь больше не слушается, значит, снято Заклятие Огня старой Бон. Огонь становится холодным, он больше не согревает человека и не готовит ему пищу Он становится его врагом.

Настоятель позвонил в колокольчик и что-то тихо шепнул появившемуся монаху. Тот поспешно вышел и вернулся не раньше, чем гость успел допить свою чашку чая. Настоятель взял сверток, который принес монах, осторожно развернул и протянул собеседнику.

– Разрубили.

Хаддар помрачнел:

– Одна маленькая статуэтка, спрятанная среди тысячи копий себе подобных. Странно, что вы ее обнаружили.

Настоятель смущенно пожал плечами:

– Я нашел ее на своем столе. Кто-то положил ее туда.

– Нам делают Второе Предупреждение. Нужно вспомнить, кто из придворных сегодня приходил в монастырь.

– Придворных? Еще раннее утро, эти господа не посещают пас в неудобное для себя время.

– И все же…

Настоятель призадумался.

– Одна из жен нашего царя. Она приходила еще затемно, чтобы встретить лучи солнца на золотом лике Будды на священной горе.

– Жена царя? Которая из жен?

Настоятель смутился. Он никогда бы не осмелился спросить, кто из жен к нему пожаловал, если, конечно, собирался и дальше оставаться Настоятелем этого монастыря.

Хаддар понял, что истины не добиться, и коротко приказал:

– Больше не впускайте сюда жен Сронцен Гампо.

Настоятель в ужасе вскочил:

– Злить молодого царя, отказывая в приеме его женам?

– Чего ты боишься больше – гнева царя или того, что Дьяволице осталось вскрыть две печати? Разве ты не замечаешь, что вокруг храмов слишком много черных душ – бцан? Они подкарауливают людей, идущих в храмы, и вселяют в них злость и болезни. Реки полны трупов детей. Не успевают проводить одних, как приносят следующих. Люди слабеют…

Не успел он договорить, как дежуривший у двери монах доложил:

– Снова пришла жена нашего царя. Она принесла хорошие подарки! Куда прикажете их положить?

Настоятель молчал. Хаддар повернулся к монаху и сказал:

– Подарки возьми и сожги во дворе, чтобы никто не видел. Себе ничего не оставляй. Жене царя скажи, что к ней сейчас выйдут.

Монах удалился, даже не стараясь скрыть свое неудовольствие по поводу столь глупого распоряжения.

Хаддар поднялся и приказал Настоятелю идти за ним. Спустившись в молитвенный зал, где у высоких колонн уже стояли паломники в ожидании еды и горячего чая, он увидел молодую женщину, лицо которой было закрыто платком. Судя по наряду, это была китайская жена царя, красавица Вэйчен. Она поклонилась Настоятелю и сладким голосом произнесла:

– Мне бы хотелось сделать как можно больше для моего нового народа…

Хаддар отстранил Настоятеля и подошел почти вплотную к красавице:

– Если вы хотите помочь своему народу, вы больше никогда не войдете сюда.

Брови красавицы взметнулись вверх.

– Если я здесь нежеланный гость, то, конечно, вы меня больше не увидите. Но вместе со мной уйдут земли, пожалованные монастырю, деньги, которые ежегодно присылает двор по приказу царя, и порядок возле стен этого богатого монастыря, который поддерживается силами войск моего мужа, Если все это вам не нужно, то и мне здесь делать нечего!

Настоятель застонал от таких слов. Монастырь заполонят толпы нищих голодранцев, которые растащат его по кусочку. Им не нужны знания, спрятанные здесь, им нужно лишь набивать свое вечно голодное брюхо! Это означало конец всему, что собиралось веками…

Хаддар, к его удивлению, не проявил ни малейшего желания все исправить. Он лишь пожал плечами:

– Вашему мужу скоро будет не до того.

Женщина, двинувшаяся было к выходу, замерла. Она резко повернулась к Хаддару, так что прядь волос упала на лицо. Не обращая на это никакого внимания, она спросила:

– Вы решили занять его войной с буддистами?

– Буддисты, которых вы привезли сюда из своей страны, сеют смуту среди простого народа. Тибет на грани жестокой религиозной войны, а виной всему дочь китайского генерала, отвергнутая всеми и брошенная на потеху евнухам…

Казалось, что выдержка изменит Вэйчен и она бросится на Хаддара, чтобы зажать ему рот. Руки ее задрожали, красивые женственные губы сжались в маленькую кровавую точку.

– Старая Бон теряет силы и сторонников? Это не моя вина.

– Конечно не ваша. Это дело рук вашей приятельницы из Непала. Если падет Бон, Сронцен

Гампо не удержится на троне, который и так шатается под ним.

Она бросила презрительный взгляд на колдуна и сказала:

– Вы угрожаете Царю Тибета?

Хаддар усмехнулся:

– Я просто сообщаю вам, что не успеет взойти Полная Луна, как на троне Тибета появится новый царь.

Вэйчен пристально посмотрела в бездонные глаза колдуна и усмехнулась:

– Уже не так сильны, что готовы спрятаться за новым царем, а Сронцен Гампо отдать на растерзание голодному сброду? Я видела, как…

Она вдруг замолчала, поняв, что сказала лишнее. В глазах Хаддара мелькнуло любопытство.

– Видели меня в Зеркале? А вы знаете, что каждый раз, когда вы смотрите в это Зеркало, отдаете три года своей жизни?

Глаза ее были ледяными и излучали стеклянную хрупкую женскую ненависть. Хаддар взял ее за руку в знак примирения и сказал:

– Идите за мной.

Вэйчен нехотя повиновалась. В Красном павильоне Хаддар уселся на свое прежнее место, а Вэйчен расположилась на небольшом резном сундуке, накрытом красной, шитой золотом тканью. Хаддар с удовольствием рассматривал красавицу, которая сидела в непринужденно-привлекательной позе на самом краешке тяжелой крышки. Он улыбнулся:

– Вам лучше сесть поудобнее, разговор будет долгим.

Вэйчен мысленно похвалила себя – раз мужчина заметил ее позу, значит, он внимательно рассматривает ее. А если он ее рассматривает, значит, он уже испытывает удовольствие, пусть даже эстетическое.

– Мне так вполне удобно. Можете говорить.

Она изо всех сил старалась придать своему голосу непринужденные журчащие нотки. Мужчина, к ее неудовольствию, не обратил на это никакого внимания.

– Отдайте Зеркало, пока не поздно. Я сильный соперник.

Вэйчен в своих шелковых одеждах чуть не соскользнула с сундука, так внезапно подкосились ее ноги. Эта слабость длилась лишь мгновение. Хаддар оценил, как быстро приходит в себя эта женщина. Она тотчас оправила свои юбки и спокойно сказала:

– Соперничают лишь равные. Вы теряете силу.

Вэйчен увидела, как напрягся Хаддар, и сладко улыбнулась.

– Если госпожа Нордан узнает, что стала сильнее своего господина… Я бы на вашем месте уже начала беспокоиться.

– Мы с нею одной веры. Мы оба принадлежим Бон.

Вэйчен, казалось, не слушала его.

– Через четыре дня, в полнолуние, восемь колдунов Бон соберутся вместе, чтобы вбить обратно огромные камни, которые скоро начнут выходить из Земли у подножия священной горы Кайлас…

Хаддар вздохнул. Эти женщины времени не теряли. Придется кое-чем пожертвовать.

– Сронцен Гампо слишком увлекся расправами с недовольными. И теперь семьи казненных требуют отмщения. Одни приходят без глаз, которые выдавили по приказу царя, другие приносят свои отрубленные руки и просят помощи. Бон решила, что на трон должен взойти сын царя Тибета.

– Ему всего три года, и вся власть достанется вам. Вы будете править и растить мальчика своим преемником? Какую же участь вы приготовили для нас?

– Вы можете уйти в монастырь или остаться при дворе, как пожелаете.

Ни то ни другое Вэйчен не порадовало.

– Из всех монастырей нам больше подходит Самдин. Но даже там никто не поручится за наши жизни.

Хаддар улыбнулся:

– Пока Зеркало находится у Тхицун, вы сможете рассчитывать только на себя.

Бойчей вдруг ясно поняла, что даже если они отдадут Зеркало, никто не даст за их жизни и дохлой мыши. Бон вышла на охоту…

Хаддар сделал ей знак, что пора уходить. Бойчей быстро выскользнула из комнаты и покинула монастырь в сопровождении своей небольшой свиты, которая терпеливо ожидала госпожу у ворот. Он долго смотрел вслед небольшой процессии, медленно удалявшейся в сторону города, лежащего у подножия священных гор. Мысли его были тяжелыми…

Настоятель, проводив жену царя, вернулся к своему гостю, который сидел неподвижно, лишь глаза его сузились от гнева.

– Запирайте монастырь! Паломников принимайте у каменного алтаря на священной горе, размещайте, где сможете, но ни при каких обстоятельствах не открывайте монастырских ворот.

– Все так серьезно?

– Дьяволица просыпается и будет мстить нам за долгие годы своего унижения, как только может мстить женщина. Скоро мы не сможем отличить, где Будда, где Бон, а где сама Прародительница Зла.

 

23

Никогда еще красавица Вэйчен не была такой сердитой. Не успела она вернуться к себе во дворец, как самые неутешительные новости посыпались на нее. После легкого полуденного обеда высокий темноволосый красавец, стоявший за троном ее царственного мужа и бросавший на нее испытующие взгляды, осмелился приблизиться на непочтительное расстояние. Мужская красота больше не привлекала ее, она вполне наслаждалась властью и своим высоким положением. Красавец, будто не замечая ее холодности, мягким глубоким голосом произнес:

– Приятно, когда даже царь слушается вас, не так ли?

Вэйчен отпрянула от него, словно от прокаженного, но он, нисколько не смутившись, продолжал:

– Однако все это скоро закончится.

Вэйчен напряглась, изо всех сил борясь с искушением прогнать наглеца, и произнесла как можно вежливее:

– Я бы на вашем месте поостереглась говорить такое жене царя.

Черноволосый рассмеялся:

– У следующего царя еще лет десять не будет жены. Будете дарить ему сладости и выносить за ним горшки. Вам следует сделать правильный выбор и выйти замуж за господина Пунгсэ из знатного рода Кхунгпо.

Вэйчен ничего не ответила, а молодой наглец продолжал:

– Посудите сами: жить в изгнании среди других жен покойного царя – значит терпеть унижения и голод. У вас есть только ваша красота, которая скоро померкнет. Зачем обрекать себя на лишения, если можно стать женой великого господина и жить в достатке?

Вэйчен прикусила губу до крови, чтобы не сказать этому безмозглому красавцу что-нибудь лишнее. Она помолчала какое-то время, потом кокетливо повернула головку и сладко прощебетала:

– Я ничего не знаю про достаток господина Пунгсэ,

Красавец поклонился.

– Он только что завоевал Цангдбед, область с населением в двадцать тысяч семей.

– Я поздравляю вашего господина, но в чем, по-вашему, мое счастье?

– Область была подарена господину Пунгсэ за его заслуги. И это не единственное его богатство. Я привел вам этот простой пример, чтобы вы составили себе представление о силе моего господина.

Он приблизился к Вэйчен и обвился вокруг нее сладким змием.

– При помощи вашей красоты вы сможете управлять своим новым мужем, как управляете царем Тибета.

Вэйчен отстранилась от него:

– Как жена царя может оставить его ради простого богатого вельможи?

– Выбирайте сами.

– Я должна все хорошенько обдумать.

Темноволосый красавец рассмеялся.

– Вы необычайно умны, моя госпожа…

Старая служанка в полосатом переднике, проходя мимо темноволосого красавца, незаметно кивнула, чтобы тот следовал за ней. В глубоком переходе под большой каменной лестницей две темные фигуры старались остаться незамеченными.

– Что она сказала?

Даже в темноте было видно, как обнажились в улыбке белоснежные зубы красавца:

– В каждой женщине сидит дьяволица, которая хочет властвовать. Она хочет денег и власти.

Старуха всплеснула руками и запричитала:

– Будь осторожен. Мало ли что придет в голову этой китаянке!

 

24

Вечером, как только царственный супруг покинул ложе Вэйчен, она поспешила к Тхицун. Девушка сидела у ночного столика, терпеливо ожидая, когда служанка закончит расчесывать ей волосы перед сном. Вэйчен отослала служанку Тхицун н сама взялась за костяной гребень.

– Один чиновник так распустился, что предложил мне стать его женой.

– Пунгсэ?

– Да. Откуда знаешь?

Тхицун молча кивнула на зеркало, лежавшее на столике перед ней. Вэйчен покачала головой.

– От тебя не скроешь. И что теперь делать? Он силен, а трон под нашим мужем качается сильно, недолго и упасть.

– Он богатый?

– Даже слишком. Царь по сравнению с ним бедняк.

– Царю приходится строить дороги, содержать большие дворцы и монастыри, платить за порядок в столице…

– А тем временем чиновники богатеют.

– У них нет таких расходов, как у нас.

Вэйчен призадумалась.

– Я знаю, что делать. И Пунгсэ никогда нас не тронет.

– Говори,

– Пунгсэ завоевал область на востоке с двадцатью тысячами дворов.

– И что?

– Эта область была пожалована ему царем лишь потому, что он вложил в поход свои личные средства, содержал армию, покупал снаряжение, Он сказал царю, что на завоеванных землях живет всего две тысячи семей. Поэтому царь и отдал Пунгсэ эту область. Двадцать тысяч семей – слишком много для простого чиновника.

– Расскажешь царю?

– При дворе есть один долговязый аристократ, Донган, он всегда завидовал Пунгсэ. Донган имеет влиятельных друзей, он найдет способ донести до ушей царя важные сведения. Негоже женам царя наговаривать на его подданных. Я расскажу Донгану, а он своего не упустит.

Тхицун повернула голову. В глазах ее блестели лукавые искорки.

– Ты обрекаешь несчастного Пунгсэ на страшные муки. Я слышала, что чиновнику, который воровал из казны какую-то мелочь, отрубили обе руки и выдавили глаза.

– Он посягнул на жену царя.

– Согласна. Расскажем Донгану…

 

25

Стычки на границах Тибета постепенно переросли в настоящую войну, и Сронцен Гампо, отправляясь на запад с лучшими своими отрядами, отослал своих жен в отдаленный монастырь Самдин. Жены хоть и не высказывали недовольства открыто, понимая серьезность ситуации, но не упускали случая в присутствии хозяйки брезгливо посмотреть на старые стены с обсыпающейся краской, скудные дары, которые доставляли из ближайшего городка, и поношенное платье Настоятельницы.

Низкие, ярко раскрашенные потолки и стены монастыря завораживали Вэйчен. Она подолгу могла рассматривать картины ада людей и животных. Тхицун эта живопись нисколько не интересовала. Она помогала Настоятельнице на кухне и кормила животных, работающих для монастыря.

Легко взбегая по высоким каменным ступеням первого этажа, Вэйчен яркой птичкой порхала среди тяжеловесных матрон – царственных жен Сронцен Гампо, считавших работу ниже своего огромного достоинства. Жены мучились от безделья в этой глуши и давали волю сплетням про ночные дела Настоятельницы.

– А видели, как она на заднем дворе сдирала кожу с ребенка?

– А как ела человеческое мясо?

– Она никогда не ходит мимо нас по лестницам, а всегда оказывается в своем кабинете под самой крышей!

– А видели ее потайную комнату, всю в черном и с огромными масками из человеческой кожи? Чуть не умерла от страха!

Эти пересуды заканчивались только после захода Солнца, давая пищу новым сплетням. Вэйчен никогда не участвовала в этих пустых разговорах. Благодаря Тхицун, которой был открыт доступ в самые потаенные уголки монастырской жизни, она хорошо знала и ритуальную комнату с огромными масками, и поедание человеческой плоти Настоятельницей, и многое другое, чего даже представить себе не могли глуповатые жены Сронцен Гампо.

Жизнь в изгнании была несладкой. Дворцового изобилия не было. Все довольствовались лишь самым необходимым. И то хорошо, что родственники отправляли изгнанницам сушеное или вяленое мясо. Этот распорядок был нарушен лишь однажды, когда из Лхасы пришли невиданные дары – стадо ди, великолепные ткани, засахаренные фрукты и свежий чай. Все перешептывались в нетерпеливом ожидании – для кого все это великолепие. К удивлению присутствующих, все это было отправлено для Вэйчен Великим Советником Донганом…

Вечером, после обильного застолья, прихватив с собой большую корзину со снедью, Тхи-цун и Вэйчен вошли в комнату Настоятельницы. Иордан лежала чуть живая на своей жесткой кушетке из конского волоса. Тхицун разложила на низком столике перед нею изысканные угощения, но Нордан даже не взглянула на них.

– Мне стоит больших усилий удерживать духов воды. Люди из селений не понимают опасности, они берут воду из рек и озер, даже когда Солнце село и духи тьмы усиливаются. Я каждую новую Луну загоняю злых духов воды обратно в озеро на старой горе, окруженной кольцом священных вод Ямдрокцо.

Вэйчен удивленно подняла тонкий изгиб брови:

– Озеро в озере?

– Я все чаще слышу в свой адрес угрозы. Владыка подземных вод поклялся, что если хоть капля черной воды из запечатанного озера попадет в Ямдрокцо, все духи тьмы обретут свою силу.

Вэйчен вздохнула:

– Нельзя пускать людей к горному озеру. Может, выставить охрану?

Тхицун, до этого времени молчавшая, положила руку на плечо Нордан и тихо проговорила:

– Владыка подземных вод коварен, и он обманул тебя. Не в воды Ямдрокцо должна попасть капля из Черного озера, а в Озеро Нечистых в Лхасе у священной горы. Но пусть оно тебя больше не беспокоит.

– Люди беспечны, и что еще хуже – любопытны. Не ведая, что творят, они могут принести в кувшине черную воду и вылить в проклятое озеро.

Тхицун поежилась, словно от холода.

– Я приказала засыпать древнее озеро и построить на нем монастырь, который бы крепко держал его, как печать. В этот монастырь мы отвезли статую Будды. Люди отмолят нечистое место.

Нордан попыталась встать, но упала обратно на кушетку.

– Ты засыпала Колодец?

Вэйчен с удивлением посмотрела на Настоятельницу. Та со стоном произнесла:

– В этом озере Колодец Душ. Воды скрывали его от любопытных глаз. Черный Колдун черпал оттуда души, чтобы они служили ему.

Тхицун улыбнулась.

– Колодец я не тронула, но для Хаддара он теперь недоступен. Я расскажу тебе, как открыть его.,

 

26

Вэйчен скучала. Ей всегда было скучно, когда Тхицун с Нордан, переодевшись крестьянками, ехали в Лхасу проведать свой Колодец. Нордан что-то черпала оттуда и возвращалась довольная, вся светилась изнутри, как будто обретала новую жизнь.

Тхицун строго наказывала Вэйчен скрывать их отъезд, чтобы любопытные дамочки не разнесли новые сплетни по местным селениям, куда их возят на рынок и на прогулку Вчера ночью Нордан получила страшную весть – камни, что удерживали Черную Дьяволицу, начали выходить на поверхность земли, и это означало, что они больше не сдерживают непокорную силу, и чем больше камень вырастал из-под земли, тем больших усилий стоило вогнать его обратно. Нордан следовало явиться в полнолуние к священной горе. Восемь самых могущественных колдунов собирались вместе забивать камни обратно, чтобы Черная Мать не смогла выйти к людям.

Тхицун не стала дожидаться в монастыре и пошла вместе с Нордан. Дорога заняла почти весь день, лишь к вечеру прибыли они к подножию Горы, где уже собралось несколько странных фигур, которые молча устраивались на ночлег. Колдуны опасливо посматривали друг на друга, недовольные тем, что придется ночевать под открытым небом. Каждый из них предпочел бы забраться в пещеру и там переждать ночь, но по молчаливому согласию никто не прятался и все держали друг друга в поле зрения. Тхицун, устроившись на циновке возле Нордан, тихо спросила:

– Почему камни выходят на рассвете? Не лучше ли для них выйти ночью, когда все спят?

– Ночь для них – плохое время. Луна сковывает их своим холодом и не дает преодолеть вес Земли. Солнце, напротив, согревает и своим теплом помогает выйти.

– Как росткам?

Нордан улыбнулась.

– Как росткам, но только ото нехорошие ростки.

– Всякое дело дает ростки, хорошие или нет…

Тхицун изо всех сил старалась поскорее уснуть,

но сон пришел лишь под утро. Солнце еще не взошло, как в серых сумерках заворочались темные фигуры. Колдуны собрались в круг, чтобы распределить, кто куда встанет и за какие камни будет отвечать. Старый колдун из Ташилунпо неторопливо сказал:

– Мы должны оцепить гору. Никто не знает, с какой стороны начнут расти камни. Разделим гору на восемь частей, и каждый займет свою. Хаддар – самую страшную часть, Север. У меня – Запад. Нордан возьмет Юг…

Он не успел договорить, как раздался голос:

– Хаддара с нами нет. У нас всего семь человек. Кто-то должен взять две части.

Колдун побледнел. Все держалось на силе и могуществе Хаддара, и вот теперь они всемером должны решать задачу, с которой не справится и сотня колдунов.

– Солнце вот-вот взойдет, так что выхода у нас нет. Мне придется взять Север. Нордан возьмет два сектора – Южный и Юго-Западный. Эта женщина ей поможет, будет говорить, где идет камень.

Старый колдун сердито посмотрел и ткнул пальцем в сторону Тхицун:

– Подбери свои юбки да пошевеливайся. Иначе твоей подруге не справиться.

Тхнцун поклонилась колдуну и пошла за Нордан, которая, сняв фартук и отстегнув парчовые юбки, осталась в простых хлопковых шароварах.

Первый луч Солнца показался над горизонтом и лизнул подножие горы. Где-то за углом послышался крик и гул мерных глухих ударов. Нордан успокоила Тхицун:

– Началось. Это первые камни, они небольшие. С ними легко справится даже новичок. А здесь таких нет. Ну, кроме тебя, конечно.

Женщины расположились в отведенной им части у подножия горы и стали ждать. Уже почти повсюду слышались гулкие удары, но у них все было спокойно, казалось, что все камни решили выйти на северной стороне. Старый колдун, должно быть, едва успевал. Нордан забеспокоилась:

– Стоило бы прийти ему на помощь, но камни коварны. Как только ты утрачиваешь бдительность, они тотчас вырастают у тебя за спиной.

– Смотри!

Тхицун стояла спиной к Солнцу и дрожащей рукой показывала на круглый плоский камень, медленно выползавший из-под земли. Нордан метнулась к нему и с силой ударила в него босой ногой, вбивая обратно в землю. Камень легко ушел обратно. Нордан удивилась:

– Это был довольно крупный камень. Почему же он так легко ушел?

Тхицун улыбнулась.

– Все дело в тебе. Ты стала сильнее.

Нордан недоверчиво посмотрела на нее:

– Сильнее Хаддара?

– Лишь на время. Он вернет свою силу, как только получит Зеркало. Тогда он сможет подойти к Колодцу и черпать свежие души…

К вечеру изможденные колдуны собрались у небольшого костра.

– Мы требуем изгнать Хаддара! Он бросил нас в такой ответственный день!

Старый колдун устало поднял руку и сказал:

– Мы должны выслушать его, прежде чем решиться на это. Хаддар – великий колдун, и он знает цену своему отсутствию. Сегодня мы разойдемся с миром и соберемся в новолуние, чтобы выслушать его.

Колдуны закивали.

– Так тому и быть, пусть приходит в новолуние к Джогхангу.

Тхицун, молча сидевшая до этого в стороне, вдруг поднялась и сказала:

– Братья, сегодня вы справились без того, кого считали сильнейшим.

Все повернулись к ней, не понимая, что до сих пор здесь делает эта крестьянка. Пусть даже она помогла Нордан, но никому из смертных не дозволено присутствовать на собрании Бон. Старик повернулся к ней и сказал:

– Тебе лучше уйти. Ты помогла нам, но сейчас мы в твоей помощи не нуждаемся.

Тхицун вместо того, чтобы поспешно покинуть высокое собрание, подошла к костру и встала в самый центр колдовского круга.

– Вы всегда будете нуждаться в моей помощи.

Колдуны обступили Тхицун в мрачном любопытстве.

– Давай проверим, милая девочка. Если ты продержишься хотя бы час среди нас, можешь оставаться.

Старик, умудренный опытом, видел, что происходит что-то невероятное. Простая женщина давно сбежала бы отсюда восвояси. Но эта женщина в крестьянском наряде выглядит как-то странно. Он отстранил рукой одного из собратьев и подошел к ней ближе.

– Кто ты, странная женщина? И почему мы всегда будем нуждаться в тебе?

– Потому что ни один из вас больше не может подойти к Колодцу Душ. На месте Черного озера построен монастырь. Но даже если вы найдете Колодец, вы не сможете достать оттуда ни одной души.

Колдун обвел взглядом присутствующих. Колдуны стояли молча, сверкая злыми глазами.

– Да, это так. Кто-то запечатал Колодец. Бон слабеет.

Старый колдун улыбнулся беззубым ртом.

– Вот вам и разгадка, почему Хаддар не пришел сегодня к нам на помощь. Он бессилен!

Он снова повернулся к Тхицун и спросил:

– Ты знаешь, кто может открыть Колодец?

– Тот, кто его запечатал.

Тхицун вытащила из рукава Зеркало и подняла над головой, чтобы всем было видно. Несколько рук потянулось к нему, но Старик закричал:

– Отойдите! Никто не сможет взять Зеркало силой, вы зря погибнете.

Круг расступился, и Тхицун со Стариком остались вдвоем.

– Я отдам Зеркало тому, кто согласится стать Черным Колдуном.

Старик внимательно посмотрел в глаза Тхи-цун и опустился на колени.

– Я не узнал вас, господин.

Тхицун сделала знак Старику, чтобы он встал:

– Если ты не узнал меня, то и другим это не под силу.

– Зачем ты показала Зеркало? Теперь все будут знать, что оно у тебя. И хотеть его больше всего на свете.

– Это хорошо. Теперь все знают, что Зеркало выставлено на продажу…

Тхицун тихо вышла из мрачного круга грязных усталых фигур и побрела домой, в монастырь. Иордан догнала ее уже перед самыми воротами. Не глядя на нее, Тхицун сказала:

– Пора возвращаться в Лхасу. Сегодня мы простимся с тобой. И больше никогда не увидимся.

К ее удивлению, Иордан вовсе не выглядела расстроенной.

– Увидимся. Ты обещала подарить мне корову! Просто мы будем другими…

 

27

Во дворце уже который день стоял гул недовольных женских голосов. Жены Сроицен Гампо бегали из комнаты в комнату в поисках утраченных ценностей. То и дело слышались жалобы:

– Как они посмели взять мои сундуки? А мои платья? И зачем только я оставила их здесь?!

– Ты бы все равно не смогла увезти весь свой скарб с собой!

Вэйчен молча бродила по пустым комнатам, как и все вокруг, сожалея об утратах. Только Тхицун, казалось, нисколько не расстраивается при виде своих пустых сундуков и убогости обстановки.

– Пять лет здесь не было хозяина. За это время хорошо хоть стены сохранились. Могли и дворец разобрать по камням.

Вэйчен лишь вздыхала на ее слова.

– Хорошо, что монастырь не тронули.

– Джогханг не тронули, потому что колдуны запретили касаться хоть одной вещи.

– Ждали тебя?

– И сейчас ждут. Каждый из них помог, чем умел, теперь каждый ожидает заслуженной награды.

Вэйчен послышался странный оттенок в голосе Тхицун. Что-то она скрывала, что-то очень важное.

– Будет лучше, если я тоже буду знать, что случилось. Вдвоем легче принимать решения.

Тхицун села на угол огромного, покрытого диковинной чеканкой сундука и устало сказала:

– Теперь уже ни ты, ни я ничего не решаем. Теперь решает Он.

– Кто Он?

– Тот, кого я вижу в Зеркале каждый день. Он недоволен мной и хочет, чтобы я отдала Зеркало.

Вэйчен подошла к подруге и села рядом. Глядя перед собой в пол, она тихо спросила:

– Я так понимаю, что Зеркало ты не отдашь…

Тхицун улыбнулась и покачала головой.

– Не отдам.

– А как же колдуны, которые будут ждать своей обещанной награды?

– Мне все равно. Я не сделала ничего из того, что хотел от меня тот, что живет во мне. Я привезла в Тибет буддистов, я построила буддистский храм, я ослабила влияние Черной Бон, я отняла часть силы у Хаддара… Так что рассчитывать мне не на что. Он сказал, что часы мои сочтены.

– Тебе придется встретиться с Хаддаром.

– Встречусь. Он скоро придет.

Вэйчен встала, чтобы уйти, но Тхицун удержала ее.

– Останься.

– Зачем?

– Тогда мне не нужно будет рассказывать тебе о нашей участи. Сама все услышишь.

– Но захочет ли Хаддар разговаривать с тобой в моем присутствии?

– Посмотрим…

Вечерний сумрак медленно заползал в комнату, делая очертания предметов размытыми, а силуэты людей призрачными. Вэйчен нервничала.

– Не нравится мне этот колдун. Всегда не нравился.

Не успела она проговорить, как тяжелая дверь заскрипела и в комнату вошел Хаддар. Его было не узнать. Впалые щеки, тусклые глаза и болезненная бледность, все несло печать нечеловеческих страданий.

– Не могу сказать, что рад видеть вас обеих в добром здравии.

Вэйчен хотела что-то сказать, но Тхицун жестом остановила ее.

– Вы хотели говорить со мной?

– С вами – да, но не с госпожой Вэйчен. Пусть она уйдет.

– Ей незачем уходить. Она разделит со мной все, что осталось. Можете говорить или уходить.

Хаддар не ожидал такого приема.

– Я пришел забрать Зеркало.

– Зеркало?

Хаддар начинал терять терпение.

– Это ваша последняя ночь. Самое время вернуть то, что вам не принадлежит.

Тхицун говорила тихо, но слова ее ложились, как бусины на нитку, мерно и четко.

– Я не нашла его и не украла. Мне дали его насильно, и ничего не было сказано о том, что кто-то придет за ним. В любом случае, у меня его больше нет.

Лицо Хаддара покрыла мертвенная бледность. Эта женщина рискует навлечь на себя гнев всех колдунов Тибета. Хаддар сверкнул глазами и медленно, изо всех сил сохраняя достоинство правителя Бон, вышел из комнаты.

Вэйчен подскочила, как ужаленная.

– Что ты делаешь?!

Тхицун засмеялась.

– Бежим, У нас мало времени…

Вэйчен молча повиновалась. Они быстрым шагом вышли из дворца и направились к монастырю, Джогханг уже погрузился во мрак, едва освещенный тоненьким серпом Луны, который завтра исчезнет. Тхицун постучала в монастырские кованые ворота. Дождавшись, пока сонный стражник откроет смотровое окно, она что-то шепнула ему, и тот нехотя открыл тяжелую дверь. Тхицун почти вбежала в монастырский двор, где еще пахло едой и маслом, и жестом показала Вэйчен на небольшую скамью.

– Жди меня здесь. Я скоро.

 

28

Затхлый воздух плохо проветриваемого помещения, смешанный с запахом коровьего масла, горящего в лампадах, не давал дышать. Тхицун прикрыла нос шелковым платком и, убедившись, что она здесь одна, осторожно пошла вдоль стены. В самом дальнем правом углу стоял каменный колодец, почти скрытый от посторонних глаз. Она осторожно подошла к колодцу и приложила ухо к сырому холодному камню. Еле слышно плескались воды спрятанного под монастырем священного озера. Немного послушав умиротворяющий шелест волн, она поднялась, достала Зеркало из потайного кармана и, процедив сквозь зубы непонятное заклинание, бросила его в колодец. Через минуту послышался плеск волн, и Тхицун, удовлетворенная, вышла на свежий воздух.

Вэйчен все еще сидела на деревянной скамье, сжавшись от холода. Завидев Тхицун, она молча поднялась и, не проронив ни звука, пошла за нею.

Дома уже все спали, но Тхицун, взяв со стены светильник и какую-то коробку с самого дна своего опустевшего сундука, приказала Вэйчен:

– Приведи нашего мужа в боковую пещеру, что в Восточном крыле.

Вэйчен в ужасе отшатнулась.

– Ты в своем уме? Даже если я уговорю стражу пустить меня в опочивальню Сронцен Гампо, мне еще нужно будет уговорить царя пойти со мной ночью неизвестно куда.

– Ты справишься. Только сильно не задерживайся. Остался час до рассвета.

– А что будет с рассветом?

– С рассветом все колдуны Черной Бон будут резать наши жилы и рвать нас на части изнутри. Мы не доживем и до захода Солнца, умрем в страшных муках, а души наши останутся вечно бродить в Среднем мире.

Вэйчен пристально посмотрела сначала на Тхицун, потом на маленькую резную коробочку у нее в руках.

– Это как-то поможет спасти наши души?

Тхицун улыбнулась.

– Приведи слугу, что дежурит у твоей двери по ночам. Он поможет.

Вэйчен не стала задавать ненужных вопросов и быстро скрылась в мрачном коридоре, ведущем на третий уровень царственных покоев. Всего четверть часа потребовалось ей, чтобы Сронцен Гампо, стоя в недоумении посреди маленькой сырой пещеры, ждал объяснений. Тхицун поклонилась мужу и показала на невысокую каменную скамью у самой стены:

– Присаживайтесь, наш господин. Вам будет удобно там.

Необычность поведения жен заставила Сронцен Гампо выполнить просьбу. Он нехотя сел на холодную каменную скамью и спросил:

– Почему вы привели меня сюда посреди ночи?

– Завтра на рассвете вы, мой господин, умрете. Чтобы смерть ваша не была жестокой и не вызывала отвращения у тех, кто будет ее свидетелем, я предлагаю вам уйти из этого мира сейчас, с достоинством царя и господина.

Сронцен Гампо молчал. Он знал, что эта женщина не говорит пустое. И все же в его планы вовсе не входило умереть сегодня.

– Какую смерть вы мне предлагаете?

– Медленную и безболезненную. Я зажгу этот порошок, и он унесет нас троих из этого мира в мир Бардо.

– Но дым от порошка уплывет через открытый проход.

Тхицун показала на юношу, которого привела с собой Вэйчен.

– Он заложит вход камнями. Наши тела откроют через три Луны, но тлен не коснется нас.

Сронцен Гампо тихо прошептал;

– Какая холодная эта пещера…

Вэйчен села рядом с мужем, ласково обняв его.

– Не надо бояться, господин. Войти в этот мир и выйти из него можно только через Боль…