21 августа 1870 г. Труа.

Свечи на небольшом круглом столе, за которым сидели четверо, наполовину прогорели, но Монсеньор не проронил ни слова. Бернар был не в настроении, и потому присутствующие старались не произносить лишних слов. Наконец Бланка, которую редко приглашали на Собрания, не выдержала:

– Монсеньор, в своих проповедях вы говорите про отречение от жизни во имя Господа, но людей заботит лишь как продлить свои дни.

Бернар не проявил особого интереса к ее словам.

– Когда я был молод, мне не жаль было потерять свою жизнь.

– А сейчас? Вы с такой же легкостью отдадите свою жизнь, которая стоит миллионов?

Монсеньор улыбнулся.

– Вы о людях или о деньгах?

Бланка вежливо поклонилась.

– Можно принять в расчет оба аспекта.

Тронутый столь откровенной лестью, Бернар сказал:

– Я слышал, вы составили протекцию некоему господину Менделю, а на прошлой неделе интересовались Формулами Жизни, которые господин Равви хранит у себя, моя любопытная госпожа.

Бланка дерзко посмотрела прямо в глаза Монсеньору и произнесла, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Этими формулами больше меня интересуется граф де Монбар.

Равви поерзал на стуле:

– Откуда же господин граф узнал про них, если кроме меня никто не видел этот свиток?

Бланка едва повернула голову в его сторону, не считая нужным любезничать с простым евреем.

– Когда вы решили испытать формулу света и щедро делились своими рецептами с одним настоятелем, де Монбар наблюдал за вами.

– За мной?! Зачем?!

– Его удивил ваш интерес к христианскому собору.

– Каждый человек может заинтересоваться великолепным собором. В этом нет ничего необычного.

– Для простого человека, а тем более для христианина, конечно, нет. Но вы – еврей. И для еврея странно пропадать часами в христианской церкви, которая не является местом сбора нашего высокого собрания.

Равви тут же возненавидел Бланку, которая в присутствии Монсеньора позволяла себе высказываться о нем с таким пренебрежением:

– И что же узнал де Монбар?

Бланка наслаждалась, наблюдая, как закипает гнев Равви.

– Немного. Но он наблюдателен, и он не слепой. Даже в сумерках собора цветные витражи искрились, как при солнечном свете, а губительные лучи превращались в благодатный живой свет. Он понял, что Исаак отдал ему не все.

– И что?

– Он приставил к каждому из вас по особому наблюдателю. Такому, чтобы он вошел к вам в доверие и знал все, что знает каждый из вас по отдельности.

Антуан не вытерпел и вмешался в разговор:

– Вы располагаете какими-то сведениями?

Бланка покачала головой.

– Нет, но я видела женщину, с которой вы сюда приехали.

Монсеньор вскинул брови и повернулся к своему помощнику. Ни разу за все время не видел он возле Антуана женщины. Это известие озадачило его.

– Мой дорогой Антуан, устав ордена гласит, что вы не вправе связывать себя какими бы то ни было обязательствами, кроме обязательств перед Господом. Вы – член особой семьи. Успех наших замыслов зависит от вашего благоразумия.

Антуан откинулся на спинку стула и вызывающе сказал:

– До сих пор, Монсеньор, у вас не было причин укорять меня в чем-либо. Эта женщина уронила своего ребенка под колеса моей кареты, и мой долг был оказать ей помощь как доброй христианке.

Равви предположил:

– Может, она специально бросила его вам под колеса, чтобы войти к вам в доверие? Де Монбар наверняка знает все ваши слабости.

Антуан тоскливо посмотрел вокруг. В воздухе витала паранойя долголетия. Наверное, господь уже имел дело с людьми, которым отмерил тысячу лет жизни. И решил, что ста двадцати лет будет вполне достаточно, чтобы они смогли насладиться жизнью, не впадая в безумство.