«Рельсовая война»… О ней долго не уставали говорить в партизанских отрядах. А тут еще необычная новость: одна белорусская бригада, не имея взрывчатки, заменила заряды… волами. Да-да, самыми обыкновенными волами!

Штурмующие группы партизан сбивали охрану, и тогда на железнодорожное полотно выходили крестьяне. Они подцепляли рельсы, а упряжки волов вырывали их вместе со шпалами. Рельсы на плечах относили и топили в болоте, шпалы сваливали в кучи и сжигали.

«Рельсовая война» сразу охватила тысячи километров дорог. Такого массированного удара оккупанты не ожидали. Их охрана была не в состоянии оказать серьезного сопротивления. За сравнительно короткое время на оккупированной территории Белоруссии, Смоленщины и Орловской области было подорвано свыше 130 тысяч штук рельсов. К концу сентября эта цифра почти удвоилась.

Партизаны торжествовали.

Незаметно прошло лето. Ушла и осень. Надвигалась зима. В лесные лагери она принесла свои заботы. Мастерили шапки, рукавицы, маскхалаты, лыжи.

На «железку» давно не ходили — «рельсовая симфония» начисто «съела» весь запас тола. Подрывники зажили почти мирной жизнью.

С раннего утра партизаны собирались группами, обсуждали новости, читали вслух газеты, которые время от времени доставляли «московские» самолеты.

Особенно долго занимали федоровцев события на Курской дуге, в которых и они приняли косвенное участие, помешав фашистам доставить к месту сражения многие эшелоны солдат и техники.

— Скоро Гитлеру конец! — пророчествовали партизанские деды. — Это завсегда так: захвати змею пальцами у головы — ей и куснуть тебя неспособно. Так и тут: шуранули наши немцев под Курском, считай, что одна им дорога — в могилу. Ну, может, пошипят еще, поизвиваются, а все одно — наша победа не за горами.

Украинцы все чаще поминали про Киев, не так давно освобожденный от оккупантов, вычитывали в газетах подробности про то, как искалечили его немцы, и нервничали:

— Ну, когда ж нам «дело» дадут? Ну, когда ж?

И «спивали» в несколько голосов «Реве тай стогне Днипр широкий», подперев скулы ладонями.

Аня шила для подрывников маскхалаты, когда явился посыльный:

— Сержант Малых, в штаб…

В штабной землянке, куда она вошла, оказалось все командование соединения. Разговор начал комиссар.

— Есть серьезное задание, — сказал он, посмотрев в Анины внимательные глаза, и продолжил: — Мы решили послать тебя к подпольщикам в Пинск и в Мозырь. Надо доставить им новую подрывную технику, а главное, обучить товарищей, как с ней обращаться.

— Документы и легенду мы тебе приготовили «железные», но все же задание очень и очень опасное, — добавил Федоров и, помолчав, выговорил негромко и строго: — Даем тебе сутки — на размышление. Запомни, мы тебя не принуждаем, ты можешь отказаться, и никто за это не упрекнет. Дело добровольное. Иди, думай.

Аня направилась к выходу, но потом остановилась. «Думать… О чем думать? Об опасностях? Но разве их мало встречалось до этого? Такая работа… Такое время…»

— Я готова к выполнению, — оказала она, — все обдумала… Давно.

Допоздна просидела девушка вместе с начальником штаба и командиром разведки. Надо было заучить наизусть пароли, особые приметы явок, системы сигналов и многое другое, о чем нельзя упоминать в записной книжке или на клочке бумаги, но что знать надо совершенно четко.

И еще трое суток шла кропотливая подготовка. Лишь после этого Аня Малых отобрала указанные ей мины и другую «технику», погрузила все это и полсотни килограммов тола на сани, а утром вместе с группой разведчиков выехала выполнять свое опасное задание.

Кроме всего прочего, Аня везла мозырским и пинским подпольщикам свежие листовки, которые призывали население всячески вредить оккупантам, прятать от них продукты, не верить их лживым россказням про то, что будто бы еще немного и гитлеровская армия победит или что у гитлеровской армии найдется такое оружие, которое способно вызвать панику в рядах Советской Армии.

Листовка сообщала, что в действительности части Советской Армии по-прежнему бьют фашистов, наступая на всех фронтах, и день победы теперь недалек…

Весь партизанский край Аня и ее помощники проехали на санях. На границе зоны встали на лыжи. Несмотря на небольшую оттепель, идти было легко: ночами хорошо подмораживало, а днем все равно приходилось отсиживаться в лесах или оврагах.

До шоссе Брест — Пинск добрались ночью. Спрятав в овражке часть подрывного имущества, Аня запомнила номер телеграфного столба, стоявшего напротив, у дороги, и распрощалась со своим «конвоем». В город ей нужно было идти одной. А партизанам предстоял еще большой путь под Мозырь, куда на явку, к связному, они обязаны были доставить оставшуюся взрывчатку и остальные мины.

Ночью входить в город нельзя — могут схватить просто потому, что нет ночного пропуска. Аня забралась в придорожные кусты и просидела там до утра. Потом переоделась в припасенную одежду и запрятала в снег лыжи, оружие и свои партизанские пожитки. Подержала на ладони маленький «вальтер», когда-то подаренный Костей, и, зарыв в снег пустую кобуру, все-таки засунула пистолетик глубоко в валенок.

Вскоре, выйдя на дорогу, девушка смешалась с людьми, которые опешили в город по своим делам. День был воскресный: жители соседних сел и хуторов несли на базар свои немудрящие припасы. Разговоров не было слышно. Люди предпочитали молчать.

В город Аня вошла беспрепятственно: полицай, который проверял документы, лишь бегло взглянул на бумажку с черным орлом, державшим в когтях свастику, небрежно махнул рукой, мол, проходи, и отвернулся.

Юная партизанка и в самом деле не могла вызвать никаких подозрений: в овчинном полушубке, сером вязаном платье, из-под которого выглядывали новые лыжные штаны, она ничем не отличалась от местных жителей, которые в ту пору меньше всего заботились о красоте своей одежды — лишь бы теплая да прочная! Вдобавок вид у Ани был очень наивный: до того забавно, по-детски, торчали из-под беретика тонкие, с ленточками, косички!

В руках Аня держала сумку с продуктами, теплым платком и туфельками, то есть со всем тем, с чем недавно была задержана партизанами дочка полицая. В документе говорилось, что Анна, дочь старшего полицейского Ивана Звонкова, геройски погибшего в стычке с партизанами под Брестом, направляется домой, к сестре отца, в Мозырь, на постоянное местожительство. Документ был подписан самим бургомистром города и требовал, чтобы местные власти оказывали «подательнице сего всяческое содействие в пути следования».

Настоящая владелица документа все еще находилась в лагере соединения, и Аня могла «следовать» без опаски. Прежде всего она, как было обговорено заранее, направилась на базарную площадь — благо туда торопились почти все, кто был в тот час на улице.

На рынке оживленной торговли не было, в основном происходил обмен одежды на продукты. Немецкие солдаты предлагали сигареты, требуя за них сало, яйца и сивуху.

Потолкавшись немного по рынку, Аня пошла искать явки. И сразу — неудача. Тут, рядом, она должна была увидеть домик с желтыми наличниками и дверью, обитой синей клеенкой, но… где же он? Аня с трудом обнаружила его, потому что от домика почти ничего не осталось: крыша сгорела, окна выбиты, дверь, сорванная с петель, разломана и затоптана в снег… Не торопясь, не останавливаясь, Аня прошла мимо. Ясно, что тут не без помощи гестапо и полиции произошла непоправимая беда.

Оставалось одно — искать вторую явку. Подойдя к ней, Аня не обнаружила на левом окне занавески с с двумя заплатками по углам. Значит, второй явки тоже нет.

Третья, резервная явка, была возле станции, но, видно, беда не ходит одна. Вместо дома там зияла большая свежая воронка.

День клонился к вечеру, подмораживало, а у девушки не было места для ночлега. В городе — ни одной знакомой души. Мозырь, где находились другие явки, далеко. Что же делать?

Жители уже попрятались в домах, и не было никакой надежды на то, что они откроют дверь чужому человеку. Словно в полусне бродила Аня по пустынным улицам.

Тихо, темно, морозно… Вот-вот наступит комендантский час, больше медлить нельзя. И Аня решительно направилась к управе, показала часовому документ и вошла к дежурному.

— Дяденька! — плаксиво протянула она. — Я совсем замерзла, а у меня никого на свете не осталось… Где я буду ночевать, дяденька?

Пока мордастый полицай разглядывал удостоверение, Аня, то и дело охая, рассказывала историю про то, как погиб ее отец-полицейский, как она осиротела и вот решилась ехать к тетке. На беду, дом, в котором когда-то жила подруга и у которой она хотела сейчас остановиться, сгорел, и ей, Анне Звонковой, дочери полицейского, героически погибшего в боях с партизанами, даже негде переночевать.

Дежурный окликнул дремавшего в соседней комнате старичка-посыльного и приказал ему определить настойчивую просительницу на ночлег.