Когда Аня проснулась, хозяйка пригласила ее завтракать.
У заботливой старухи, кроме кипятка, заваренного сухой морковью, да нескольких свежих белорусских драныков, ничего не было. Аня достала из сумки краюху хлеба, несколько кусочков сахару, и они вместе с удовольствием почаевничали.
Разговорились. Бабушка оказалась на редкость словоохотливой. Она быстро посвятила разведчицу во все городские новости и сплетни.
Вежливо, в знак неослабного внимания кивая головой, девушка одновременно обдумывала, что же предпринять дальше и как выполнить поручение партизанского штаба. Она заранее представляла себе, как выйдет на улицу, на мороз, и побредет невесть в какую сторону.
Старуха продолжала судачить о том, о сем. И, слушая ее, Аня вдруг вспомнила, как один из подрывников, Витя Горобец, рассказывал однажды о своем деде, который живет в Пинске. Кажется, он называл деда Виктором Архипычем и говорил, что старик у него очень славный, «партийный до мозга костей, только без билета». Аня попыталась припомнить хоть какие-нибудь подробности, касающиеся старого Горобца, но — увы — все выветрилось. Хорошо она помнила только одно: дед Витьки был лучшим в городе печником.
Оказалось, что и старушка знает прославленного мастера. Она охотно, со многими подробностями объяснила, как найти его дом, и присовокупила:
— Если вам печь нужно сложить, так лучше Горобца вам ее никто не сложит. Золотой человек!
Собрав свои вещи, Аня оделась, поблагодарила старуху за хлеб-соль и пошла разыскивать печника.
Когда она постучала в калитку, за которой надрывалась большая, страшная собака, на стук никто не вышел. Ане стало не по себе: вдруг спутала дом, и Горобец здесь не живет?
Наконец скрипнула дверь, звякнула щеколда калитки, и перед Аней появился сам Горобец. Ошибиться было невозможно: Виктор хотя и с юморком, но очень точно описал внешность деда.
Старик был высок и могуч, без шапки, с копной седых волос, ниспадавших ему на плечи и перехваченных на лбу узким кожаным ремешкам. Широкая белая борода прикрывала геркулесовскую грудь. Он стоял перед маленькой Аней богатырем, сошедшим с полотна Васнецова.
Наклонив голову, Горобец вприщур оглядывал девчушку с двумя маленькими косичками, торчавшими из-под берета.
— Ну, елки-палки, зачем пожаловала?
— Виктор Архипович, — нерешительно проговорила Аня, — я по важному делу.
— Ну, коли по важному, то заходи, — прогудел старик и цыкнул на собаку.
Вошли в дом. По всему было видно, что Горобец давно живет один. В избе — устоявшийся запах махорочного дыма и портянок, которые сушились над печкой. В переднем углу, у большой, почти черной от древности иконы, горела лампадка. С русской печи свешивался конец лоскутного одеяла, на лавке лежала шуба из черной старой овчины, а у глухой стены — новая рыболовная снасть, верша.
— Важное, говоришь, дело? — вглядываясь в девушку, переспросил дед. — Ну, тогда раздевайся и садись вот сюда.
Он убрал шубу и указал на скамью, потом вынул из печки большой закопченный чайник, достал из стенного шкафчика граненые стаканы, налил в два блюдечка сладко пахнущей «буряковой» патоки и поставил на чисто выскобленный стол миску все с теми же драныками.
— Вот так-то, с чайком, и разговаривать после морозца будет сподручней, — сказал хозяин, разливая в запотевшие стаканы кипяток, заваренный липовым цветом. — Вот так-то, милая.
Аня начала с того, что передала деду привет от внука.
Старик, не моргнув глазом, спросил, где же она его сумела повидать.
— Я ж его, сорванца, с самого начала войны не видал! — добавил дед и для убедительности развел большими руками.
Сомнения теснились в голове девушки. С одной стороны, ей хотелось доверять деду Горобцу, с другой стороны, какие были у нее к тому основания? Ну, положим, Виктор хорошего мнения о нем. Но Виктор — внук, он вполне мог принять желаемое за действительное! Положим, старик и к ней, незваной гостье, отнесся по-хорошему: вот и чаем поит, блюдце с патокой поближе пододвигает. Но разве не случалось с другими малоопытными разведчиками, что они решались довериться незнакомому человеку только потому, что он производил внешне приятное впечатление? Бывало. И чем кончалась такая слепая доверчивость — тоже известно.
Где же выход? Что предпринять? Но выхода (и Аня это отлично понимала) — не было. Задание партизанского командования находилось под угрозой срыва.
«Ну, если ты способен на подлость, если ты только способен на подлость, — думала Аня, — фашисты немного добьются, не зареву — я и маленькой никогда не ревела. Ну, что ты на меня все глядишь? Не доверяешь? Тоже? Ну, как же убедить тебя, что я — партизанка, что ты мне должен, обязан помочь!»
Выхода не было, с дедом больше некогда было чересчур осторожничать, — Аня прямо сказала старому Горобцу, что и она, и его внук — в партизанах. Затем поведала про неудачу с явками и, наконец, заявила, что не уйдет от него, пока он не свяжет ее с нужными людьми.
Старик насторожился. Он твердил, что никаких подпольщиков не знает, и недоумевал, почему, мол, ему задают такие нелепые вопросы.
— Я печи кладу. Вот все мои занятия! — уверял старик, а взгляд его глаз, который то и дело скользил по фигурке, девушки, становился все острее и пристальнее.
Вечером Горобец посоветовал Ане спать и уступил ей свое место на печи. Сам же устроился на лежанке, сказав:
— Утро вечера мудренее.
— Дедушка, я же вам честно все говорю! Помогите! — просила Аня. Она была в отчаянии.
А дед подымил махоркой и очень скоро заснул.
Аня уже не чувствовала к нему никакой симпатии. Старик ей был неприятен. Она со зла прошептала «трус!» и забылась неспокойным сном, на всякий случай сунув «вальтер» под подушку.
Утром, едва открыв глаза, она огляделась, но деда Горобца в хате не обнаружила. На столе лежали два коржа и стояло блюдце с патокой, прикрытые чистым полотенцем, а на припечке слегка попыхивал паром знакомый чайник. Куда же мог деться старик?
Аня вышла на крыльцо, но пес так стремительно и свирепо кинулся к ней, что она едва успела юркнуть обратно в сени. Инстинкт разведчицы подсказывал ей, что опасаться деда все-таки не стоит. Если бы он хотел выдать ее немцам, то давно бы сделал это. Значит, остается одно — ждать…
Горобец вернулся лишь вечером и не один, а с гостем, пожилым щуплым человеком, у которого была аккуратная бородка клинышком, прокуренные усы и очки в железной оправе, скрепленной тонкой медной проволокой.
— Ну, елки-палки, знакомьтесь! — хитро щурясь, пробасил хозяин и добавил, обратившись к Ане: — Вот ему и выкладывай свою правду. Он поможет.
«Нет, Горобец не из тех, кто ставит ловушки и выдает партизан! Свой он, наш, «революционный» дед».
Аня строго поглядела на Горобца, а затем — на незнакомца и осторожно начала прощупывать его. При этом она сама, разумеется, никаких фамилий, адресов не упоминала.
— Когда ожидается поезд на Мозырь? — назвала Аня, наконец, партизанский пароль.
— Спросите завтра у дежурного по станции, — ответил незнакомец.
Все точно. Выходит — свой.
Глаза девушки потеплели. Она задавала новые вопросы и вскоре поняла, что человек хорошо разбирается во всех тонкостях подполья, что все отзывы паролей, данных ей в штабе соединения, ему хорошо известны. И лишь тогда она без опаски поведала обо всем, что касалось ее задания, и попросила, чтобы ей как можно скорее помогли. Гость встал, потянулся, поглядел в темное окно, проговорил:
— Ладно, товарищ. Оставайся у Архипыча и жди команды. Я позабочусь, чтобы наши люди успели до утра перенести твое хозяйство в город, в надежное место.
Аня вынула пачку листовок, отпечатанных на папиросной бумаге.
Гость понятливо кивнул и бережно принял пачку, подумал немного и засунул ее за ремень брюк, усмехнулся:
— Вот так и при царе носили! Думал, что уж больше никогда не доведется, а вот поди ж ты!
Затем, еще раз переспросив, по каким приметам можно найти подрывное имущество, оставленное в овражке, гость Горобца, так и не назвав своего имени, вышел из дома и исчез в ночи.
Собака даже не тряхнула цепью. Аня поняла: незнакомец здесь — свой человек.
В этот вечер впервые за последние дни девушка уснула спокойно и крепко, с добрым чувством глянув на большую седую голову старика, которая слегка серебрилась в трепетном свете лампады. Старик лежал лицом вверх и то ли тоже засыпал, то ли думал какую-то свою мудрую думу.