Каждый раз, когда в палату приносили письма, Аня напрягалась и ждала, что вот-вот назовут ее фамилию, крикнут не всерьез:
— А ну, пляши!
Но писем не было.
Прошел месяц, другой… За окном расцвела и отцвела верба. Вместо ландышей, которые стояли на тумбочках, теперь алели тюльпаны…
В палату вошла сестра и негромко, чтобы не нарушить покой больных, произнесла:
— Аня, вам письмо…
Чужие руки вскрыли конверт, поднесли листок голубоватой бумаги к самым глазам.
— Я сама, — запротестовала Аня и пальцами здоровой руки стиснула письмо.
Поначалу она не разобрала ни строчки. Все они расплывались оттого, что смотреть на них приходилось сквозь слезы, застилавшие глаза.
«Моя родная, — писала мама, — если бы ты только знала, как я счастлива, что нашла тебя, если бы ты только знала… Ты одна у меня осталась, одна, совсем одна, потому что Женя…»
Письмо упало на одеяло. Аня судорожно глотнула воздух и потемневшими от горя глазами уставилась в белый потолок госпитальной палаты.
Потом рука ее опять потянулась к письму:
«Не плачь, не плачь, пожалуйста. Я наплакалась вдоволь — и за тебя и за себя. Нам с тобой во что бы то ни стало надо выжить. Хотя бы потому, что мы очень нужны одному хорошему человеку — твоему отцу. Он в Свердловске. Спросишь, почему? Потому же, почему ты сейчас лежишь в госпитале. Но если ты пишешь, что раны твои пустяковые (во что я все-таки не очень верю) — ему этого писать просто невозможно. Не плачь, а прими правду мужественно, как и подобает человеку, знакомому с войной не понаслышке, — твой отец обгорел в танке и ослеп…»
Аня не заметила, как к ее кровати подошел «обход» — хирург и сопровождающие его врачи и сестры.
— Ну, у этой малышки скоро все боли пройдут! — весело сказал хирург. — Вот мы сделаем ей еще одну операцию…
— Делайте, что хотите делайте, только скорее! Скорее! — Аня тяжело дышала. — И не надо меня обманывать! Я вижу — с рукой дело плохо, но вы делайте с ней что хотите, только скорее! Мне нужны здоровые руки.
Она терпеливо перенесла еще одну операцию и еще одну, но рука по-прежнему была безжизненной — пальцы упрямо не хотели шевелиться, и хотя с ногой дело обстояло хорошо (она быстро подживала), Аня все чаще хмурилась, все реже отвечала на шутки товарищей по палате.
Приходил госпитальный комиссар, спрашивал:
— Худо? — И сам себе отвечал: — Худо.
Однажды он молча остановился возле ее кровати, вынул из кармана халата какой-то комочек.
— Пластилин. И знаешь где нашел? В Большом театре…
Аня потянулась больной рукой к сероватому шарику, попробовала стиснуть его в пальцах, но пальцы оставили на мягкой поверхности лишь слабые отпечатки.
— Не сразу Москва строилась, — улыбнулся Балабай. — Потихоньку-полегоньку, и рука разработается, обязательно разработается…
— А мне не надо потихоньку-полегоньку. Я хочу быстро.
— Что же, тренируйся чаще, настойчивей — добьешься своего.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Если теперь в поздний час сестра входила в палату, где лежала Аня Малых, она не удивлялась, заметив, что девушка спит, зажав в руке кусок пластилина. Сестра уже привыкла к тому, что, превозмогая усталость, эта юная партизанка с утра до ночи мяла в руке пластилиновые шарики. Лишь однажды она оставила свое утомительное занятие.
Это случилось в тот день, когда в партизанский госпиталь пришли Председатель Президиума Верховного Совета Украины товарищ Гречуха, начальник Украинского штаба партизанского движения генерал-лейтенант Строкач и сопровождавшие их офицеры.
В клубе собрались выздоравливающие и ходячие раненые. В полной тишине товарищ Гречуха зачитал Указы Президиума Верховного Совета о награждении. Генерал Строкач взял в руки первую коробочку с орденом. Из рядов, поднявшись с помощью костыля, к нему вышел раненый партизан.
— Поздравляю вас, дорогой товарищ…
— Служу Советскому Союзу!
Новая коробочка с орденом в руках генерала:
— …Орденом Отечественной войны первой степени награждается…
И опять шевелятся ряды, пропуская вперед своего товарища…
Затем приехавшие прошли по палатам тяжелобольных.
— За выполнение специального задания в тылу врага и проявленные при этом героизм и мужество… награждается… — прочел над Аней неторопливым голосом невысокий плотный человек, наклонился и поцеловал ее в щеку. — Выздоравливай, дивчина, выздоравливай! Выздоравливай, дочка!
Три красные коробочки легли Ане Малых на грудь, легли рядом с пластилиновым мячиком. В коробочках посверкивали ордена Красного Знамени, Отечественной войны II степени и медаль «Партизану Отечественной войны».
Сестре запомнился взгляд девушки, какой она устремила на свои награды: он выражал сдержанную радость.