Костричкин Николай писал стихи. Сначала для себя, а потом и для более широкого круга слушателей. Первой в этом кругу стояла его жена Ульяна. Знакомство с поэзией Костричкина началось с его стихотворения о несчастной любви:

Его жена тогда благоговейно сложила на груди руки и даже прослезилась. А потом положила в его тарелку горку горячих котлет, издающих восхитительный аромат. Котлеты были коронным блюдом Ульяны, и Костричкин подозревал, что если бы о кулинарии судили, как о поэзии, то его жена числилась бы в ряду «великих». Но поэт Николай Костричкин умалчивал об этом.

Как само собой разумеющееся, из почтения к поэзии жена стала называть его «Николай Иванычем», хотя раньше называла Коленькой. Когда у Костричкиных протекла канализационная труба, Ульяна решила, что негоже заниматься мужу такими приземленными делами, и позвала на помощь соседа по лестничной клетке – Антон Григорьича. Тот подрабатывал сантехником, потому как пенсии не хватало. У Костричкиных пенсии тоже не хватало, но им иногда помогали уже взрослые дети, а жена Улька за свою жизнь научилась как-то сводить концы с концами. Так что, несмотря на всеобщий кризис, дискомфорта пока не ощущалось.

Вечерами заходил теперь уже ставший своим Антон Григорьич. Опасливо поглядывая на Ульяну, ставил на стол бутылку, и начинался вечер поэзии. Для Ульяны читалось неизменное стихотворение о трагической любви. В этом, правда, наблюдалась некая конъюнктурность, потому как после этого участникам поэтического вечера Улька привычно подкладывала исходящие паром котлеты. Дальше репертуар становился свободным. Любовь к поэзии сантехника Григорьича возрастала пропорционально убыванию спиртного в бутылке. Он выпивал очередную рюмку и прочувствованно обращался к Костричкину:

– Давай, Николай Иваныч, мое любимое, про «скупую мужскую»!.. Уважь соседа!

В этом месте Костричкин в который раз значительно хмурил лоб и отвечал:

– «Скупая мужская» – это плагиат! У меня совсем другие слова, лучше! Вот послушай:

– Вот-вот, – одобрительно кивал головой сантехник, – как это ты, Иваныч, точно изобразил!

И вытирал платком блестевшие от пота щеки. Впрочем, ситуация позволяла думать, что вытирались слезы. В это время раздавался голос Ульяны:

– Коля! Пора отдыхать, поздно уже! Соседи будут жаловаться.

Когда жена называла Костричкина Колей, он знал, что возражения не принимаются, поэтому с сожалением захлопывал распухшую от поэзии толстую тетрадь, кстати, подаренную тем же Антон Григорьичем. До выхода на пенсию Григорьич работал бригадиром на стройке, и таких неиспользованных тетрадей учета стройматериалов у него осталось много.

И вот неожиданно для всех поэт Костричкин перестал писать стихи. Как он объяснил – нет вдохновения. Антон Григорьич пытался было привлечь это самое вдохновение замысловатыми названиями бутылок от благодарных заказчиков. Вдохновение не появлялось. Оно исчезло бесследно. Те строчки, которые Костричкин вымучивал часами, можно было заменить одной – «нет в жизни счастья». Но эту тему он уже осветил раньше.

– Брошу писать! – неизвестно кому вслух грозился Костричкин, опасливо оглядываясь, чтобы не услышала Ульяна.

Между тем жена стала называть его Коленькой, что было особенно горько. И только Григорьич сохранял верность поэзии, периодически поражая соседей разнообразием подношений его заказчиков.

К слову сказать, Николай Костричкин посещал литературный кружок, но, как правило, приходил оттуда хмурым и не в настроении. Вот и в этот раз, придя домой, он сидел за своим столом, держа в руках измятый клочок бумаги и в который раз вглядываясь в него. В конце концов Ульяна не выдержала и спросила:

– Что можно читать так долго на таком маленьком клочке бумаги? А может, это любовная записка?! – И требовательно приказала: – Читай вслух!

Костричкин как-то весь съежился, ему совсем не хотелось читать вслух то, что было в бумажке. Но, зная нрав Ульяны, стал читать:

На этом текст обрывался. Костричкин взглянул на жену, и та испугалась. Она еще никогда не видела такого выражения на его лице. Пугало то, что она не могла его определить – тоска, грусть и одновременно восторг. Костричкин еще раз повторил строчку: «Небес тугих влажнеющая дрема…» – и с отчаянием взглянул на Ульяну:

– Уля, ведь мне никогда таких строчек не написать, сколько бы я ни жил!

Ульяна встревоженно молчала, но чувствовала, что надо что-то сказать:

– Ну так что же? А у тебя другие строчки, душевные. Они мне нравятся!

Было видно, что Костричкина это не утешило. Весь вечер он молчал. И только перед сном обратился к жене с просьбой:

– Уля, ты разбуди меня завтра пораньше. Надо помочь Антон Григорьичу, у него большой заказ. – Потом, помолчав, добавил: – Он давно меня зовет.

Ульяна подумала, что, возможно, муж ждет ее возражений. Но что-то ее остановило… Поэтому ответила:

– Хорошо, разбужу.

Утро встретило Костричкина ласковым голосом жены:

– Николай Иваны-ыч! Пора вставать!