Ежедневно старик Григорий ходил вечером к сыну и внукам на ужин, потому как разменял уже восьмой десяток и жил один. Путь был неблизкий: дом сына стоял на другом конце поселка. Чтобы сократить дорогу, старик стал ходить через кладбище. Потом привык и другой дороги не представлял. Но была этому еще причина, более личная.

Вот уже полтора десятка лет на этом кладбище покоилась его жена Вера. Григорий до сих пор не мог смириться со своим одиночеством. А потому каждый раз, идя к сыну, заходил на могилку пожаловаться, а иногда и попросить совета.

Сегодня дед был в благодушном настроении, поэтому не ворчал, как обычно. Подойдя к могилке, он перекрестился и коснулся рукой земли. Так он извещал покойницу о своем приходе.

– Ну что я тебе, Верка, скажу? Плохо ты со мной поступила! Ой, как плохо! Лежишь себе и, поди, в ус не дуешь? А мне каково? Ты что думаешь, что я иду к нашему Андрюшке, чтобы поесть?! Да я и не голоден вовсе! А если надо, так еще и сам смогу приготовить, ты же знаешь… Тоскливо мне, Верка. Вот и хожу вечером к ним, потому как каждый раз могу к тебе зайти. Ну что еще тебе сказать? Дети меня не обижают. Невестка каждый раз с собой кушать дает, мне на день хватает. Да что я тебе рассказываю – сама все видишь… А тут еще Полкан стал по ночам выть. Да так жутко! Я-то не боюсь, чего мне бояться? Страшнее того, что ты меня бросила, уже не будет. Только соседи жалуются. Говорят, наш пес им спать не дает. А что я могу поделать? Ну да ладно. Пойду я, Веруня, а то уже совсем темнеть стало. Надо еще на ночь Полкана покормить, может, меньше выть будет… Почивай с миром, завтра зайду.

Старик уходил, чтобы на другой день в это же время прийти опять.

В последние две недели старый Григорий слег. Несмотря на летнюю августовскую пору, он умудрился заболеть гриппом. Невестка Татьяна ежедневно приходила к свекру сама или присылала детей. Вечером после работы заезжал сын Андрей. Не обделяла вниманием больного и соседка – бабка Авдотья. Поскольку ей было уже за девяносто, она всегда заходила в дом со словами:

– Этим молодым лишь бы поваляться в постели, лишь бы не работать! Гришка, давай подымайся, сколько можно лежать? Пожалей хотя бы свою невестку. Сейчас самая горячая пора – заготовки на зиму делать, а ей, бедолаге, к тебе каждый день бежать!.. Вот уж повезло тебе с детьми, Гришка! Татьяна – золотой человек, да и сын вон какой заботливый!

Григорий согласно кивал головой и отвечал:

– Да подымусь я, Авдотья. Вон сколько времени уже на могилке не был. И тебе загородку для кур надо доделать. Завтра и подымусь.

Старик поднялся. И когда невестка вечером принесла ужин, сказал, чтобы завтра к нему никто не приходил, потому как придет на ужин сам, как всегда.

К вечеру Григорий собрался идти к детям. В авоську положил с десяток яблочек для Олюшки. У сына хоть и своих было вдоволь, но внучка особенно любила именно этот сорт. Зайдя на кладбище, старик сразу повернул к могилке. Поправил искусственные цветы, потревоженные ветром, и присел на скамейке.

– Не сердись, Веруня. Болел я. Думал, что наконец-то с тобой вместе будем. Да, видно, там, в небесах, еще не хотят меня.

И уже более сердито добавил:

– Там у вас тоже незнамо что творится! Наверное, как и здесь на земле… Тут же, Верка, все стало по-другому – власть поменялась. Плохо стало, безрадостно… Да, я сегодня оделся в новый костюм. А что он будет висеть, ни разу не надеванный? Хоть посмотреть, как на мне сидит!.. Ну не сердись, не сердись. Есть что сказать тебе… Да вот не знаю, с чего начать. Неудобно как-то. Ты только не думай, еще ничего не решено! Я поэтому и зашел сначала к тебе – посоветоваться…

Ты эту Ульяну должна знать. Она твоего возраста. Спокойная женщина, тихая. Мужа схоронила давно, еще раньше, чем ты ушла. Она теткой приходится нашей невестке… Вот и посоветовали дети доживать век вместе с нею. Андрюша говорит, что для них так будет легче… Только не злись! Я же не сердился, когда ты ни с того ни с сего ушла! Вон другие бабы – больные, и то до сих пор живут. А ты же у меня была как кровь с молоком! – Старик замолчал, слабая улыбка тронула его губы. – Олюшка в тебя пошла как две капли воды. Все песни, которые ты пела, выучила наизусть и тоже поет. Голос у нее славный. Конечно, как ты пела – так теперь уже никто не споет! И вот как теперь поступить? Как ты решишь, так и будет…

А сам я в сомнениях. Ульяна человек добрый. Ей, наверное, какие-то слова ласковые надо будет говорить. А я, Веруся, все слова тебе переговорил. Ты их забрала с собой. Нету их! А новых я не знаю. А потом еще вопрос: если она придет к нам в дом и вдруг ненароком передвинет вещи не туда, где ты их поставила?! Как тогда?

Вот такая, Верунька, задачка… Ну да ладно. Чего-то меня сморило. Я здесь на скамейке немножко подремлю. Успею еще на ужин…

Григорий поудобнее уселся на скамейке, положив рядом авоську с яблоками. Голова его опустилась на грудь, и старик умолк.

Ближе к ночи родственники нашли старика Григория у могилы его жены. Рядом на скамейке лежала авоська с яблоками.

Похороны, по местным меркам, были пышные. Съехалась многочисленная родня, чтобы проводить в последний путь покойника. Священник не спеша совершал отпевание у края могилы. Плакали многие. Самые искренние слезы катились по щекам Андрея. Перед его глазами вдруг нарисовалась картинка: отец и мать, совсем молодые, ведут его за руку в первый класс. Тогда у него в руках был огромный букет, из-за которого маленький Андрюша не видел дороги и спотыкался. Вот, смеясь, отец берет у него букет и несет сам…

В это время гроб стали опускать в яму. Слезы обжигали щеки, но Андрей их не замечал. Внучка покойного Олюшка вцепилась в руку отца и плакала навзрыд.

Солнце светило безмятежно. Небо было голубым без единого облачка – небеса приберегали дождик для тех, по которым некому будет плакать…