Павел был не красавцем, но веселым, компанейским парнем. Ни одна гулянка без него не обходилась. Потом вдруг неожиданно для всех он женился, взяв жену из дальнего, за двадцать километров, села. Как он потом объяснял, досталась она ему «по знакомству».

Женитьба оказалась незадачливой, потому как в скором времени супруга от него ушла, прихватив с собой двух кабанчиков и телку-первородку. После ее ухода Паша первым делом залатал брешь в своем хозяйстве, что потребовало времени и усилий, и сделал для себя вывод: женитьба не для него, потому как в каждой женщине усматривал скрытое коварство и посягательство на его имущество.

Он был тверд в своем убеждении, и попытки сельских девушек завязать с ним отношения разбивались о глухую стену равнодушия. Вместо бывшей веселости в глазах Пашки поселилась какая-то глубокая, одному ему ведомая мысль. Он устремлял взгляд вдаль и ровным, невозмутимым тоном объяснял мужикам:

– Мы с нею думали в разных направлениях. Вот, допустим, я ей говорю: надо бы в эту субботу заколоть одного кабанчика – меньше будет расход отрубей, да и сало в доме заканчивается. А она ни в какую: пусть еще растет.

– Погоди, Данилыч! – перебил его сосед Гришка. – Она уже к тому времени надумала от тебя уйти и решила обоих кабанчиков с собой прихватить, что и сделала. А ты придумываешь какие-то направления. Облапошила она тебя, Паша, без всякого направления, потому как стервозная баба оказалась!

Пашка на какое-то время смущенно умолкал, но философский ход мыслей продолжался, и он уверенно высказывал свои умозаключения:

– А я говорю, именно поэтому у нас и детей не было, потому что мысли текли в разные стороны…

Гришка ухмылялся и незлобиво возражал:

– Вон Верка Корзунка двойню родила от Николай Петровича, нашего завфермой. Хотя мысли у них тоже были совсем разные. Потому что у Николай Петровича уже есть трое спиногрызов от своей жены… Вот и мозгуй, где здесь зарыта философия?

Пашка не стал утруждать себя более глубоким анализом произошедшего, а по просьбе сестры Наталки занялся устройством судьбы племянника Сереги. Хотя сам был не намного старше племянника. Павлу было тридцать лет. После смерти родителей на ноги его ставила старшая сестра Наталка. Сереге уже стукнуло двадцать пять, а все ходил бобылем. Наталка догадывалась, откуда ветер дует: по соседству с их двором жила одинокая девка Катька. Тетку, которая ее воспитывала, она недавно схоронила. Приметила Наталка нежные Катькины взгляды, под которыми ее сынок таял, что тебе сало на сковородке. Оно бы ничего, но была девица голь перекатная, как ободранная липка, имущества никакого. А Наталка считала, что ее сыну уготована более достойная участь, чем какая-то Катька с ее покосившейся набок хатой.

На дворе стояла осень – подошло время сватовства. По вечерам более звонким слышалось девичье пение, между парнями, наоборот, наблюдалась нарочитая сдержанность. По воскресеньям запрягались начищенные до лоска лошади, повозку мостили душистым сеном, сверху накрывали ярким домотканым рядном, а к дышлу привязывали яркий, из искусственных цветов, букет. Жених, а с ним три или четыре свата, уважаемые мужчины, уже женатые, выезжали в соседние села за невестами. Точно так, с такой же помпой, приезжали свататься и в это село, где жили наши герои – Пашка, Наталка, Серега… Их село Крутой Яр, вопреки названию, простиралось на ровной, увитой зеленью местности.

Перед сватовством наводили справки, где, в каком дворе живет девушка на выданье. Бывали и такие случаи, когда ехали наугад. Тогда по приезде в незнакомое место останавливали первого прохожего, спрашивая совета, куда заезжать сватам. Не считалось зазорным над сватами подшутить, указав хату какой-нибудь одинокой ветхой старухи, которая была рада-радехонька шутке, потому как сваты по традиции, ступив в дом, обязаны оставить какой-нибудь подарок.

Поначалу Павел отказывался быть сватом у племянника.

– Какой из меня сват, если у самого нету жены? – вопрошал Пашка.

Но сестра рассуждала по-своему:

– Зато у тебя есть опыт! Ты ведь свою бывшую (чтобы у нее ни одного мужика не было, сколько жить будет!) изучил хорошо и не высватаешь для Сережки подобную лярву… Ну, и потом с тобой будут Гришка, твой сосед (он вон как удачно женился!), и Антон Буруля. Я попросила. А без Бурули ни одно приличное сватовство не обходится… Оно, конечно, можно бы и в своем селе найти достойную девушку. У меня есть на примете. И не одна. Но все-таки лучше привезти издалека, чтобы эта Катька-зараза не знала да не отпугнула.

От волнения Наталка раскраснелась и погрозила кулаком в сторону Катькиного двора.

На первый раз в виде разведки решили поехать наугад в ближайшее от Крутого Яра село Озерки. Сватовство Сереги считалось делом решенным, само собой разумеющимся, поэтому его ни о чем не спрашивали. Сам же Серега ходил с каким-то затравленным видом, бросая тоскливые взгляды на высокий забор, разделяющий их и Катькин дворы. В последний момент, когда Наталка со всеми предосторожностями водрузила на середину повозки (чтобы в дороге не потерялась!) кошелку с подарками, а сваты начали рассаживаться по местам, в дальнем конце двора, где начинались огороды, послышался пронзительный кошачий писк. А вслед и голос соседки:

– Сережа, передай мне моего котенка, случайно перебрался на вашу сторону. Он еще маленький и сам не перелезет обратно!

Сергей в это время вышел из хаты и направлялся к повозке, где уже все расселись. Он просительно взглянул на мать и, бросив на ходу:

– Мам, я быстро, – ринулся на кошачий звук.

Наталка, всплеснув руками, в сердцах воскликнула:

– Ну не зараза ли? Все делает, чтобы пути не было! Добро бы поросенок перелез или хотя бы курица, а то на тебе: котенок! Все ее имущество! Тьфу!

И уже вдогонку сыну, громко выделив слово «сваты», бросила:

– Сережа, давай быстрее, сваты ждут!

Кошачий визг прекратился, и Сергей с ошалевшим выражением на лице возвратился от соседки. Наталка, подозрительно оглядев сына, не преминула спросить, чего это его лицо такое красное, прямо пылает.

– Так спешил ведь, сами же говорили – быстрее, – привычно оправдывался Серега, неохотно усаживаясь в повозку.

Последние указания Наталка давала брату:

– Смотри, Павлуша, если стоящая невеста – оставишь в подарок цветастый платок, он лежит в кошелке на самом дне. А если так себе, неизвестно что – обойдетесь яйцами и куском сала. Да следите, чтобы яйца в дороге не побились!

И уже продолжила, обращаясь ко всем сватам:

– Приглядывайтесь там ко всему, мотайте на ус. Если придется еще раз ехать, чтобы знали, что к чему.

Под конец не удержалась от назидания:

– В дороге не пейте! А то что за сваты пьяные? Я бутыль забила кукурузным кочаном, откроете – потом не закрыть. Здесь я на тебя, Антон Митрофаныч, надеюсь, присмотри! За мной не пропадет – отблагодарю, ты же знаешь. Лишь бы чадушко мое глупое пристроить… Да смотрите: если невеста порядочная и будут принимать душевно, можете заночевать. Нечего в потемках плутать по дорогам.

Концом платка Наталка промокнула глаза, три раза покрестила повозку и ушла в хату.

Застоявшиеся лошади (их держали только для торжественных выездов) уже к обеду лихо доставили сватовской кортеж в Озерки. Решили у первого прохожего спросить совета, в какой двор заезжать. Советчиком оказался невысокого роста мужчина навеселе (как-никак воскресный день!). Поняв, что от него хотят, мужичок вдохновился неимоверно, отчего его словоохотливости, казалось, не будет конца. Он готов был просватать всех озерковских девушек оптом и каждую в отдельности. Сразу выдал несколько адресов, где, по его словам, жили самые красивые, самые зажиточные невесты.

– И далеко ехать не надо! – горячо напутствовал советчик. – Вот прямо по этой же улице все они здесь и живут!

Мужичок махнул вперед рукой и хотел было в том же направлении бежать впереди лошадей, но старший сват Буруля вылез из повозки, порылся в кошелке и с видом фокусника поднес мужику до половины наполненный стакан, держа в другой руке наготове горбушку хлеба. Потом, деликатно взяв под локоток мужчину, отвел его в сторону.

Шептались они минут пять. Несколько раз мужичок манипулировал руками в разные стороны. В конце концов Антон, садясь в повозку, скомандовал Гришке:

– Заворачивай лошадей в обратную сторону!

Повеселевший Серега, пытаясь скрыть радость, с надеждой спросил:

– Домой, Антон Митрофаныч?

– Нет, по другому адресу поедем.

Плутали долго. Гришка, устав погонять лошадей, оглядываясь на Бурулю, недовольно ворчал:

– Напрасно ты поверил этому алкашу, Митрофаныч!

Тот терпеливо руководил маршрутом, выискивая ему одному ведомое, и наконец, увидев впереди разукрашенную хитроумными узорами калитку в заборе, воскликнул:

– Поворачивай в этот двор!

Встретила их старуха в сбившемся набок платке, вытирающая руки о замусоленный фартук. Она приставила руку козырьком к глазам, подслеповато всматриваясь в неожиданных гостей. Гришка, посмотрев на старшего свата, не обращая внимания на старуху, злорадно воскликнул:

– Вот это невеста! Стоило добираться к такой буераками!

Ерничал бы и дальше, но старуха неожиданно встрепенулась, как гонористая лошадь, решительно подошла к Гришке и гневно бросила:

– У меня во дворе хамы не задерживаются! Выметайся отсюда!

Антон Митрофаныч, мысленно костеря на чем свет мужика-советчика, хотел было, извинившись, уезжать, но в это время из хаты вышла, что-то на ходу говоря, молодая девушка. Она на полуслове остановилась и большими от изумления глазами смотрела на приезжих. Была она крепенькая, среднего роста, довольно приятной внешности. О таких говорят: «славная девушка». Антон, быстро сориентировавшись, отвесил перед старухой низкий поклон и, взяв обеими ладонями ее сморщенную, похожую на куриную лапку руку, смиренно поцеловал, после чего разразился красочной тирадой:

– Мама, простите нас! Мы – купцы, приехали из дальних краев. Наслышаны мы, что у вас есть товар. Может, пустите нас в хату передохнуть и водички попить. Заодно и товар посмотрим.

Про себя Митрофаныч подумал: «Кажется, девка то, что нам надо, Наталке понравится». От деликатного обращения старуха оттаяла, но ответила все еще ворчливо:

– В кружке воды никому не отказывали.

И посмотрев на Гришку, мстительно добавила:

– Даже невежам. Заходите в дом. Настуся, позови Федьку, пусть лошадей напоит.

Толкая друг друга, все зашли в дом. Гришка нес в руке кошелку. Пашка, растерянно озираясь по сторонам, высматривал Серегу, который в дом так и не зашел. Сват Антон Митрофаныч по праву старшого что-то прошептал Пашке на ухо, и тот, кивнув головой, неохотно сел в начале стола. В это время в дом зашли девушка с молодым парнем, как потом выяснилось, – своим братом Федором. Старуха, по всей видимости, привычно командовала:

– Федька, сбегай в погреб, набери из кадушки соленых огурцов. Да бери с краешку, не сдвигай камень! А ты, Наська, нарежь на стол хлеба!

И обращаясь к сидящим, поджав губы, жеманно бросила:

– Мы гостей не ждали, разносолов не приготовили!

Митрофаныч догадливо вскочил, порывшись в кошелке, достал внушительных размеров бутыль с торчащим вместо пробки кукурузным початком и увесистый кусок сала. Потом аккуратно, чтобы не побить, положил на край стола яйца в цветастом Наталкином фартуке. Все это, кроме бутыля, старуха отнесла на кухню готовить, позвав с собой Настю.

Между тем за столом наблюдалось некое смятение: сидящие тревожно глядели друг на друга, периодически оглядываясь на дверь, ожидая Сергея. Больше всех волновался Павел, занимающий место жениха. Входная дверь со скрипом открылась, все с надеждой в глазах повернули головы, но вошел Федор с огурцами. Благоухающая закуска заняла достойное место посередине стола, а Федька сел рядом с Гришкой. Старуха с Настей поставили на стол тарелки со шкварками и жареными яйцами. Антон Митрофаныч галантно подвинулся, освободил рядом с собой место и предложил:

– Садитесь уже, мама, пора знакомиться ближе.

Свободное место во главе стола, рядом с Пашкой, дожидалось невесты. С зардевшимися щеками Настя стояла рядом, ожидая, когда же ее посадят. Потому как по традиции парень, приехавший свататься, должен самолично посадить рядом будущую невесту и положить руку на ее колено. В таком положении молодые должны сидеть до конца вечеринки. Если парень не нравился девушке, она говорила, что у него тяжелая рука и ей неудобно сидеть. После такого заявления жених вместе со сватами поднимался из-за стола и уезжал восвояси.

Эта традиция постепенно уходила в прошлое, но в Озерках и Крутом Яре ее еще соблюдали.

Старший сват с рюмкой в руке вполголоса, как бы между прочим, глядя на Пашку, бросил:

– Павел, посади девушку, сколько она будет стоять?.. Ну, и дальше все, что полагается…

После паузы добавил:

– Потом разберемся.

Паша, поднявшись, легонько взял Настю за плечи и посадил ее рядом с собой, после чего, безнадежно взглянув еще раз на входную дверь, с видом обреченного положил руку на ее колено.

Антон Митрофаныч произнес первый тост за знакомство и здоровье таких славных хозяев, и все, кроме Пашки и Насти (им не положено), дружно выпили. Гришка с Федькой, для которых этот тост уже не был первым, к тому времени практически подружились. Федька, поглядывая на молодых, наклонившись к Грише, по-свойски рассказывал:

– Моя сеструха никак не выйдет замуж!.. Нет, ты не думай! Женихов у нее пруд пруди! Она, паршивка, всем отказывает, не нравятся они, видите ли, ей! Как только очередной жених возьмется за ее коленку – сразу ноет: «Тяжелая рука, мне из-за нее не усидеть», – подымается и уходит. А сейчас, ты погляди, сидит спокойно, тьфу-тьфу! Чтоб не сглазить. Сладилось бы все у сеструхи, так и я бы женился. Моя Зинка давно ждет меня со сватами. А я не могу, пока Тусю замуж не выдам. Мы с нею давно без родителей, с бабкой живем… Ты мне, Гриша, как другу, скажи одно: ваш жених – хороший мужик?

Гришка бросил осовелый взгляд в конец стола на Пашу, потом с трудом перевел его на Федьку и заплетающимся языком вымолвил:

– Это не жених!

– А кто же? – изумился Федька.

– Там сидит мой сосед Пашка!

И обнявши Федора за шею, повис на нем, продолжая:

– Если ты меня уважаешь, тогда подскажи, кто там сидит – Пашка или Серега? У меня что-то в глазах раздваивается.

Федька, по-братски поддерживая друга, успокаивал:

– Там сидит жених рядом с Туськой и за коленку ее держит. Его Павлом зовут. Кажется, сеструхе нравится, смотрит на него, как кошка на сметану.

Сосредоточившись в одной ему видимой точке, Гришка со всей силы хватил кулаком по столу так, что зазвенели рюмки, и воскликнул:

– Нет, жениха Серегой зовут!

После чего, подложив руку под голову, поник на стол.

Все гости были заняты разговорами и не обратили внимания на возникший шум. Митрофаныч, правда, бросил тревожный взгляд в сторону Гришки, но, увидев, что тот отдыхает, успокоился и продолжал беседу с хозяйкой – Лизаветой Никитичной. Ему как-то надо было объяснить ей, что рядом с невестой сидит близкий родственник жениха, его дядя, а сам жених задерживается, возможно, даже приедет в следующий раз. Но в это время Лизавета Никитична, наклонившись к Митрофанычу, доверительно сказала:

– Не знаю, как нашей Настусе, а мне лично жених так очень нравится! Сразу видно – уважительный мужчина. Не то что некоторые, – и бросила обидчивый взгляд в сторону Гришки.

Митрофанычу ничего не оставалось, как поддакивать хозяйке, придумывая дополнительные достоинства неизвестно какому жениху. А после того, как Никитична в мечтах стала снаряжать Настусе приданое в Крутой Яр, Антон Митрофаныч махнул на все рукой и решил: «Пусть идет как идет! Невеста в любом случае наша. А жених… Ну, что жених? Чем Пашка не жених?»

Молодые в это время сидели, неестественно выпрямившись, глядя прямо перед собой. Сидеть им было неудобно, но роившиеся в голове мысли их отвлекали.

Павел судорожно придумывал, как бы сказать девушке, что он только временно замещает жениха по праву родственника. Во время сватовства такие случаи допускались. Одновременно опасался: как бы не упустить невесту, случайно убрав руку с ее коленки. Бросив взгляд на лицо девушки, он вдруг открыл для себя: «А девка-то вроде ничего – не хищная… Вон от смущения покраснела, аж конопатины засверкали».

Эти мысли отдалили досадное объяснение, и Пашка взбодрился. Между тем девица с удивлением обнаружила, что женихи бывают приятными. Как, например, этот. Особенно когда он взял ее за плечи… Насте даже вспомнилось, как в детстве ее мама, когда было холодно, прижимала к себе маленькую Тусю, чтобы согреть… И рука у него совсем не тяжелая…

Она взглянула на Пашкину руку, лежащую на ее коленке, увидела на манжете его рубашки болтающуюся на одной нитке пуговицу и забеспокоилась: «Вот-вот совсем оторвется! Потеряется, попробуй найди похожую!»

А еще ей показалось, что парень голодный – неспокойно как-то ведет себя. Как же ему покушать? Рука-то занята, а одной неудобно… Зато сваты вон как трескают! Настя осторожно, чтобы не сдвинуть жениховскую руку с коленки, наклонилась к Павлу и прошептала:

– Я положу вам в тарелку шкварки и огурец, покушайте, а то скоро ничего не останется.

Потянувшись за едой, она добавила:

– Это выпивать нам с вами не положено, а поесть-то можно.

Павел к этому времени так и не придумал, с чего начать объяснение, поэтому с облегчением ухватился за идею покушать. Девушка положила в тарелки себе и Пашке еды, и они стали втихомолку подкрепляться. Орудовал Павел одной рукой, вторая лежала на колене невесты. Мимо них нетвердой походкой пробирался к выходу Федор. Настя попросила брата принести иголку с белой ниткой. Тот долго не мог сообразить, что от него хотят, и только когда сестра показала ему болтающуюся пуговицу на рукаве Павла, Федька понимающе закивал головой и пошел выполнять поручение.

Прежде чем пришить пуговицу, Настя, откусив кусочек нитки, подала ее Пашке:

– Держите нитку между зубов, пока не пришью пуговицу, чтобы не зашить ум. Примета такая. – Пришивая, добавила: – Можно и огурец, но вы его съедите, нитка лучше.

Улыбаясь, Павел выполнял все, что ему велела девушка. А она вдруг обеспокоенно воскликнула:

– Вы только руку не подымайте, а то скажут, что упустили невесту! Я и так пришью, только наклонюсь немножко.

– А ты не хочешь, чтобы я тебя упустил? – совершенно не контролируя себя, спросил Павел и, затаив дыхание, ждал ответа.

Девушка совсем тихо, что не помешало Пашке услышать, ответила:

– Нет, не хочу!

Закончив работу, перекусила нитку зубами, воткнула иголку в блузку у себя на груди и обмотала несколько раз ниткой, чтоб не потерялась.

Павел не мог оторвать глаз от девицы, ему казалось, что перед ним дивное чудо, которого он еще никогда не встречал. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но поднялся из-за стола Антон Митрофаныч, окончательно породнившийся с Лизаветой Никитичной и называвший ее не иначе как «милая сватьюшка». Она же жеманно называла его по имени-отчеству, подчеркивая значимость сегодняшнего вечера. Потому как за окном незаметно подкрался вечер. Гришка успел за это время отдохнуть. Их взаимная симпатия с Федькой росла на глазах, и они продолжали брататься.

Серега в это время пребывал в одиночестве. В дороге он несколько раз порывался признаться Митрофанычу, что свататься не будет, какая бы ни была пригожая невеста. Но так и не собравшись с духом, Сергей ничего лучше не придумал, как спрятаться за сараем, когда все заходили в дом. А потом, подсмотрев в окно, что застолье и без него в разгаре, забрался в повозку.

Зарывшись в сено по самую шею, Серега лежал на спине и глядел в небо. Перед его глазами маячило взволнованное лицо соседки. Он вновь и вновь мысленно переваривал новость, которой огорошила его сегодня Катерина:

– Сережа, ты меня прости… Надо было раньше сказать, но я сама еще не знала. А теперь… Теперь будет ребенок.

Она проговорила это, как в омут с головой, и крепко зажмурилась. Сергей невпопад спросил:

– Где?

Потом, подумав, добавил:

– У кого?

Катька, осторожно открыв глаза, ответила:

– У меня.

И уточнила:

– У нас с тобой будет ребенок. А избавиться нельзя – большой срок.

Потом, не выдержав, испуганно заголосила:

– Но я не нарочно! Честное слово!

Ошеломленный Сергей вытаращил глаза и какое-то время пребывал в этом состоянии, но вскоре почувствовал облегчение – ведь все решилось само собой в одночасье! Он даже улыбнулся, но потом, нахмурившись, грозно прикрикнул:

– Я тебе покажу – избавиться!.. А прощенья за что просишь?

– Не знаю, – прошелестел ответ.

– Дура ты, Катька…

– Дура, – часто закивав головой, согласилась Катерина.

– Ладно, все ведь хорошо, – твердо проговорил Серега и, увидев около погреба мешки с картошкой, строго добавил: – Не вздумай сама носить в погреб картошку! Я там долго не задержусь, приеду, сам все сделаю. И прекрати реветь: тебе нельзя нервничать!

Со двора Сергея послышался голос Наталки, и Катерина испуганно спросила:

– А как же твоя мама?

Но Сергей, не отвечая, быстро повернулся и ушел.

Все это он, лежа в повозке, уже в который раз прокручивал в уме, пытаясь убедить себя, что мать на этот раз его поймет.

– Пусть раньше было несерьезно, но теперь от ребенка куда денешься? – неизвестно кого уговаривал Серега.

Он не боялся матери, но и расстраивать ее тоже не хотел. Сергею было пятнадцать лет, когда отец от них ушел. Долгое время матери был свет не мил, и Сережа дал себе слово никогда ее не огорчать. До сих пор так и было.

Пока он предавался воспоминаниям, входная дверь дома открылась, и оттуда вывалилась шумная компания. Серега незаметно (благо уже были сумерки) выбрался из повозки и проворно шмыгнул мимо кустов к дороге, где стал поджидать всю братию, чтобы ехать домой. Прощание затягивалось. Долго желали друг другу всяческих благ, расстались в конце концов лишь благодаря заверениям с обеих сторон о ближайшей встрече.

Настя и Павел вместе со всеми вышли во двор, так и держась за руки. Когда все выходили из-за стола, молодая пара чинно сидела, как и вначале: жениховская рука лежала на коленке невесты. Проходивший мимо Антон Митрофаныч слегка заплетающимся языком сказал:

– Можешь, Паша, вставать. Невеста – твоя! Это подтвердят все, и я в том числе.

Потом, икнув, про себя пробормотал:

– Я думаю, Наталка не очень обидится.

В это время Павел вдруг о чем-то вспомнил и, коротко кивнув Насте: «Я сейчас», – бросился к повозке, где Гриша запрягал лошадей, а Митрофаныч взбивал под сиденьями сено. Пустая Наталкина кошелка лежала боком сверху на сене. Павел запустил в нее руку и вытащил оттуда яркий платок. Вернулся, смущенно протянул его Насте со словами:

– Это тебе.

И не отрывая глаз от ее лица, продолжил:

– Может, я и раньше, чем через неделю, приеду…

– Я буду ждать. Приезжай, – тихо ответила Настя.

Когда приехали в Крутой Яр, была глухая ночь. Гришка умудрился направить лошадей по другой дороге, и они плутали до тех пор, пока трезвый Павел не взял вожжи в свои руки. Трезвым был и Сергей, подсевший к ним сразу же, как выехали со двора. Но он был слишком озабочен, чтобы запоминать дорогу.

По приезде в село все разошлись по домам. Сергей пошел к Катерине, справедливо рассудив, что мать считает их всех заночевавшими в Озерках.

На следующий день поутру (Наталка еще не успела выйти во двор) в дом одновременно зашли Серега и Павел. Вели они себя странно – так, по крайней мере, показалось Наталке. Пашка почему-то совал сестре в руки свернутые трубочкой деньги, приговаривая: «Там должно хватить». Сергей непонятно зачем расселся за большим столом посредине, как будто отгородившись ото всех, и выпрямился, явно намереваясь держать речь. Ни о чем не подозревающая Наталка сначала опешила, потом со всем пылом стала расспрашивать о поездке, не забывая ставить на стол завтрак.

Женщина сыпала вопросами, не дожидаясь ответа. Остановившись, перевела взгляд несколько раз с Павла на Сергея и с удивлением заметила:

– Что это вы молчите?

Мужчины, поглядев друг на друга, каждый для себя решив, что когда-то надо начинать, стали говорить одновременно.

Павел: «Наталя, я тебе деньги за платок принес. Не знаю, сколько он стоит, но думаю, там хватит».

Сергей в это же самое время: «Мама, я женюсь, и у нас будет ребенок».

Замолчали также одновременно. Возникла затянувшаяся пауза, во время которой Наталка пыталась осмыслить информацию, но у нее ничего не получалось. А поэтому она сварливо стала выговаривать брату и сыну:

– Видно, уж так набрались вчера, что два слова не свяжете! Понятно, раз вас дома не было – ночевали у невесты. Как ее зовут?

Потом, обнаружив в своей руке деньги, спросила Павла:

– За какой платок ты мне даешь деньги?

Но в это время Сергей неожиданно поднялся со своего места и, не выходя из-за стола, отчаянно пытаясь побороть трусливость, произнес:

– Мама, я женюсь!

Наталка начала было с радостных восклицаний, типа «наконец-то, и слава тебе, Господи!», но Серега продолжил:

– Наверное, немножко не то, что вы, мама, ожидали, но так уж получилось… У нас с Катей будет ребенок, и я женюсь на ней.

Наталка с открытым ртом оцепенела, скрестив на груди руки, сжатые в кулаки. Павел с уважением глядел на Сергея, не в силах отвести от него восхищенного взгляда. Потом, очнувшись, решил внести и свою лепту в погашение напряженности момента, поэтому, приобняв сестру за плечи, ласково сказал:

– Наталя, но ведь все хорошо! Не расстраивайся так! Невесту зовут Настей. Но это – моя невеста. Я ей вчера платок подарил, который ты положила в кошелку. А Сережка наш женится на Катьке. Она нормальная девка, работящая.

И, угодливо заглядывая сестре в глаза, продолжил:

– Катерина очень тебя уважает! Ты ее только не пугай. Знаешь, как она тебе угождать во всем будет?!

Павел как бы мимоходом усадил Наталку на стул, подвинул к ней тарелку с едой и добавил:

– А вчера мы с племянником выпивки даже в рот не брали. Так что сейчас можно на радостях и по рюмашке.

Пытаясь уйти от опасной темы, Павел стал рассказывать, как они заблудились, когда ехали обратно домой. Наталка сидела за столом и тупо смотрела в тарелку. Опомнившись, деловито спросила:

– Когда же вы все успели?

Опять последовал одновременный ответ.

Павел: «Наталя, веришь, увидел Настю, и как будто кто свыше сказал: это твоя навеки! Да она тебе понравится. – Потом, помолчав, добавил: – Настя чем-то на тебя похожа».

Сергей в это время горячо описывал достоинства своей Катьки, потом умолк на полуслове и, глядя матери в глаза, попросил:

– Мам, ты только не называй Катьку «заразой», а то она еще больше будет бояться. А ей волноваться сейчас нельзя!

Наталка опасно-ласковым голосом, выделяя каждое слово, переспросила:

– Нельзя волноваться ей? Сейчас?

И вдруг вскричала, как гром среди ясного неба:

– А мне волноваться можно?! Кто-нибудь обо мне подумал?!

И, закрыв лицо руками, зашлась в рыданиях. Серега с Павлом, беспомощно глядя друг на друга, подошли к Наталке, пытаясь успокоить…

Затихло все только к вечеру. Серега урывками бегал через дырку в заборе к Катерине, спешил к ночи опустить в погреб картошку: затянутое тучами небо указывало на дождь. Павел ушел к себе наводить порядок в доме и во дворе, готовясь к приходу молодой жены. Наталка, загоняя на ночь в сарай теленка, жаловалась ему на Пашку за неимением другой аудитории:

– Никогда я не ожидала от своего кровного братика такого вредительства! А я же его растила, на ноги ставила! А он мне вон что преподнес: вместо Сережки сам женился!

Наталка, перейдя на причитающий тон, опять захлюпала носом. Теленок удивленно скосил глаза, прекратив жевать жвачку, ожидая, когда хозяйка препроводит его в загон.

Серега тем временем в очередной раз полез в дырку во двор Катерины, а Наталка вслед крикнула:

– Хватит бегать взад-вперед! Прячь быстрее картошку, а то дождь вот-вот сыпанет!

И уже ворчливо, про себя:

– Посмотрим, как нахозяйничаете!

Сергей благодарно ответил:

– Хорошо, мама! Я быстро. Ничего дома сами не делайте, я сейчас приду – все сделаю!

– Наделал уже, – продолжала ворчать Наталка, уходя в дом. – А эта… хитрюга, – она хотела сказать «зараза», но поймала себя за язык, – видишь, чего учудила? Не мытьем, так катаньем! Пожалуйста: ребеночек будет!.. Конечно, куда ж теперь?

Так, неизвестно к кому обращаясь, сетовала Наталка, собирая на стол ужин. Сергей, вдохновленный разрешившейся, как ему казалось, проблемой, быстро закончил работу и пошел к себе, предупредив Катерину, чтобы она его сегодня не ждала. Он боялся нарушить хрупкое перемирие с матерью, поэтому решил не рисковать и ночевать сегодня дома.

Помогая матери собирать ужин, угодливо спросил:

– Мама, вам налить чаю или молока?

Наталья молча сопела, хотя дальнейшие действия для себя определила:

– Я сама себе налью, что захочу, а ты иди позови свою…

Так и не придумав, как назвать Катьку, закончила:

– На ужин!

Сергей, испуганно глядя на мать, попытался возразить:

– Может, не надо сегодня?

На ум пришла правдоподобная отговорка, и он с облегчением выпалил:

– Катя себя очень плохо чувствовала, когда я уходил!

Наталка, недобро улыбнувшись над жалкой попыткой сына соврать, бросила:

– Ничего с нею не случится, иди, зови!

Через какое-то время они, Серега и Катерина, зашли вдвоем в дом.

Катька старалась держаться ближе к Сереге, прижимая к груди двумя руками завернутый в бумагу сверточек. Сергей, всеми силами пытаясь показать обыденность ситуации, легонько подтолкнул Катерину к матери, шутливо (как ему казалось) предложив:

– Девушки, познакомьтесь!

Катерина, испытывая мелкий озноб, пролепетала:

– Здравствуйте, Наталья Даниловна!

И одеревеневшими руками протянула женщине сверток со словами:

– Это вам!

Наталка машинально подхватила сверток, иначе бы он упал на пол, и, так же не думая, спросила:

– Что это?

Сергей решил, что наступил его час, горячо взялся за объяснения:

– Мама, Катя вам связала на зиму носки. Они из чистой шерсти. Там даже пятки проштопаны, чтоб не вытирались!

Боясь паузы, продолжал:

– Знаете, какие Катюшка красивые вещи вяжет?

Щеки Катерины зарделись, и она, потупив глаза, украдкой бросала боязливый взгляд на хозяйку.

Между тем Наталка судорожно думала, что делать дальше. Потому что ранее запланированный разговор вдруг стал неприемлем: не могла она, хоть убейся, спросить Катерину, кто же отец ее будущего ребенка. (Вон у нее живот уже как выперло!) Может, все-таки не Сергей, пусть подумает!

А увидев пылающее, как пион, лицо и дрожащие губы девицы, Наталка вдруг вспомнила свою кошку Нюсю, которая летом принесла в зубах еще слепого котенка в дом и положила перед ошарашенной Наталкой. Потом стала его облизывать, поглядывая на хозяйку. Кошкин взгляд был точно такой, как сейчас у Катьки. Наталка тогда не стала никуда девать котенка, как это делала ежегодно, – оставила. Вон он сейчас гарцует по всему двору, курей пугает!

Сергей старался изо всех сил. Он несколько раз без всякой надобности переставлял на столе тарелки, потом догадался и, взяв деликатно женщин за плечи, усадил их за стол. Все занялись едой, что разрешило напряженность. Как только Наталка хотела все-таки побранить молодых, у нее перед глазами возникала Нюся с котенком. Чертыхнувшись про себя, женщина поднялась из-за стола и сварливо бросила:

– Никакой пышной свадьбы, только вечеринка! Нечего врагам глазеть на живот выше носа!

Счастливый Сергей подхватил:

– Да, мама, конечно! Дядя Павел говорил, что они тоже не будут делать пышную свадьбу. Потому что он был уже один раз женат.

При упоминании брата Наталка недовольно поморщилась и направилась в свою комнату. Сергей, бросив вдогонку:

– Мам, мы будем ночевать у Кати! – ушел с Катериной в ее дом.

На неделе Павел ездил в Озерки к Насте, предварительно попросив сестру приглядеть за его скотиной. Наталка, все еще обиженная, по привычке ворчала, но соглашалась. Однажды, не выдержав, ревниво спросила сына:

– Почему Настя выбрала в женихи Пашку? Она же тогда еще не знала, что у тебя есть Катька?

Серега, постоянно пребывающий теперь в приподнятом настроении, шутливо ответил:

– У дяди Паши легкая рука оказалась.

Настя изумленно подняла брови кверху, а Сергей весело продолжал:

– Настин брат Федька рассказывал, что раньше все женихи давили Насте на коленку, она от них убегала. А наш Павел Данилыч ей подошел.

Месяц спустя оба события – женитьбы Павла и Сергея – отметили общей скромной вечеринкой. Настя сидела в подвенечном наряде, а Катька – в просторном, скрывающем ее живот платье. На этом настояла Наталка, что Настю нисколечко не огорчало. Празднество состоялось в доме Сергея. Гостями были Антон Буруля и Гришка со своими семьями. У брата Пашки Наталка была посаженной матерью. Со стороны Катьки родственников не было, но, глядя на ее сверкающие от счастья глаза, они ей и не нужны были. Она к тому времени осмелела и называла Наталку мамой. Мама пока еще не разобралась в своих чувствах – нравится ей это или нет, и дипломатично молчала.

После свадьбы Настя стала наводить красоту в холостяцком доме Павла. Старалась во всем советоваться с мужем. Постоянно в последнее время улыбающийся Павел согласен был со всеми нововведениями жены. Что бы она ни делала, ему казалось – хорошо. Сам он всю зиму занимался ремонтом сеялок и разного полевого инвентаря. Работал на пару с соседом Гришкой. Когда в процессе ремонта нельзя было вытащить прикипевший болт, Гришка со значением говорил:

– Давай, Данилыч, попробуй с легкой руки! У тебя получится!

Пашка, втихаря от рабочих, показывал Гришке кулак и выворачивал болт.

Гриша, приписывающий все заслуги в удачной женитьбе Павла себе, время от времени справлялся, как у молодых идут дела. Иногда шутил, спрашивая, когда будут колоть одного кабанчика, зачем кормить двоих?

Павел Данилыч серьезно отвечал:

– Держим до конца весны, тогда и заколем. Как раз будет на что справить крестины.

У Сереги крестины справляли зимой. Крестным отцом маленькой Наталочки взяли дядю Павла. Сразу после рождения ребенка Наталка забрала невестку и внучку в свой дом. Как она сама выразилась:

– Ребенка воспитывать надо с первых дней!

Правда, пока что воспитание распространялось только на Катерину: на малейшее покряхтывание Наталочки Катерина немедленно должна была бросать любую работу и бежать к ребенку, хотя бабушка от внучки не отходила ни на шаг.

Сергей между тем окончательно сломал ставший ненужным забор, разделяющий Катькин и его дворы, и по весне планировал вместо покосившейся Катькиной хаты постройку нового дома.