Они тогда столкнулись буквально нос к носу, совершенно неожиданно. Он про себя чертыхнулся: «Угораздило отпустить водителя и идти пешком!» Она же в панике смотрела по сторонам – куда бы свернуть, но тропинка оказалась слишком узкой. Пришлось, глядя в сторону, поздороваться.
Ответного приветствия не прозвучало, и Валентина посмотрела на мужчину. Взгляд Филипп Петровича был прикован к ее фигуре. Судорожно натягивая полы куртки, стараясь прикрыть ими выпирающий из-под одежды живот, она попыталась протиснуться мимо него. Тот в испуге шарахнулся в сторону, оцарапавшись о ветку. С трудом обойдя мужчину, Валентина остановилась и, не скрывая горечи, заметила:
– Чего вы так испугались, Филипп Петрович? Это не инфекционно!
– Но ты ждешь ребенка?! – гневным голосом скорее подтвердил, чем спросил, он.
– Жду, как видите. Женщины, знаете ли, иногда рожают детей, – ответила Валентина, намереваясь уходить, но Филипп Петрович вдруг перешел на какой-то заискивающий, просящий тон и спросил:
– Валентина, ты того… скажи… Кто, так сказать… – Не окончив фразу, мужчина беспомощно замолчал.
Пожалев его, она прервала неловкую паузу:
– Вы хотите спросить, кто отец? Успокойтесь, Филипп Петрович, не вы!
Чуть помолчав, добавила:
– Я женщина свободная, а мужчин симпатичных вокруг много!
Хотела было продолжить в том же духе, но, увидев нескрываемое чувство облегчения на лице мужчины, замолчала. А успокоенный Филипп Петрович благодушествовал:
– Ты, Валентина, как родишь мальца, сразу же обращайся в соцобеспечение. Сейчас матерям-одиночкам хорошо платят!
– Я так и сделаю! И не волнуйтесь вы так, уж вас-то я в любом случае не побеспокою! – с ноткой презрения ответила женщина.
– Какой еще «любой случай», Валентина?! – вновь забеспокоился Филипп Петрович. – Мне уже никакие «случаи» не по возрасту! Ты же знаешь, у меня взрослые сын и дочь, которых надо обеспечить образованием и всем остальным в жизни. Татьяна, жена моя, тоже болеет, ей лишние волнения ни к чему!
– Да, да, конечно, Филипп Петрович, – бросила на ходу Валентина, – до свиданья, мне надо идти! – и направилась в свою сторону.
Ей вдруг захотелось подставить руки под холодную водяную струю и тереть, тереть их… до скрипа в ладонях.
Мужчина вдогонку бросил:
– Свиданий у нас с тобой, Валентина, не будет! Бывай здорова!
Свиданий действительно не было. Они больше не виделись.
Эта встреча в какой-то степени успокоила женщину. Для себя она окончательно расставила все точки над «i», а именно: она стала готовить себя к роли матери-одиночки. Особенно горько вспоминалась брезгливость на лице Филипп Петровича, когда Валентина протискивалась мимо него по тропинке. В такие минуты женщину охватывал гнев, и глушило его только чувство вины перед будущим ребенком… Но желание родить этого мальчика или девочку (ей все равно кого!) было таким страстным, что подавляло любые чувства. Впереди длинная жизнь, которую она будет проживать со своим маленьким человечком. Уж как-нибудь вдвоем они договорятся…
Так случилось, что она засиделась в девках. Хотя тридцать лет – возраст уже далеко не девичий. К тому же еще и работа такая – оператор в статистическом управлении. Кроме вахтера дяди Кости, которому ежедневно внуки приносили в обед еду, остальной коллектив женский. Коллеги Валентины считали ее чересчур скромной, «не от мира сего». Хотя ошибались, и если бы могли прочитать сокровенные мысли женщины, заменили бы «скромность» на гордыню. Не встретила еще Валентина ни одного мужчины, с кем бы захотела связать судьбу. И еще больше удивились бы коллеги, если бы узнали, что ждет Валентина корабль с алыми парусами, с которого сойдет ее единственный… Недочитали ей, видимо, в детстве сказок. Да и некому было, поскольку в десятилетнем возрасте осталась сиротой и воспитывала ее мамина сестра тетя Рита.
Излюбленное выражение тети Риты: «Если душа просит – соглашайся!» – настолько часто повторялось, что Валентина считала это догмой. А ее душа просила не кого-нибудь, а именно капитана корабля с алыми парусами, и Валентина согласилась, не сопротивляясь, приняв его за этого самого капитана.
Филипп Петровича она встретила на рождественском вечере – такие праздники их управление устраивало раз в году. Было приглашено все начальство поселка. Филипп Петрович Кашубин – большая «шишка», главный инженер стройтреста. На вечере он был без жены и пригласил Валентину на танец. А потом второй, третий…
После вечера водитель подвез их к дому, где жила Валентина, и был отпущен домой:
– Ты, Игорек, поезжай. Здесь недалеко, я пройдусь пешком. А утром, как всегда, к девяти!
Валентина жила одна. Много лет назад ей как молодому специалисту было выделено жилье. В то время управа поселка целую улицу застроила нарядными четырехквартирными домиками. С перспективой на будущее Валентине выделили двухкомнатную квартиру.
* * *
Встречались они тайно, на протяжении двух месяцев. И она была уверена, что это тот, с корабля, где алые паруса! Наконец-то чудо состоялось и он обратил на нее внимание. И совершенно не важно, что у них разница в возрасте двадцать с лишним лет. Главное, что она была счастливая! Счастливая настолько, что знала: долго это длиться не может.
Отношения оборвались неожиданно, и Валентина поняла сразу – навсегда. Трагедии из этого не делала. Какое-то время еще жила воспоминаниями. Когда обнаружила, что беременна, сначала озадачилась, потом запаниковала. Но ненадолго: мысли о ребенке последние годы посещали ее часто.
Подошел день ее тридцатилетия, и Валентина, всегда в сложные моменты относившаяся к себе с юмором, приняла это как подарок с небес к ее юбилею. Сразу уверилась, что родится сын. Имя заранее придумала – Егор. Она сама – Валентина Егоровна Лесницкая. Будут теперь двое Лесницких – она и Егор Филиппович. Отчество она запишет настоящее, как оно есть в действительности! Пусть это будет единственной добычей с того корабля, где алые паруса…
В отделе, где работала Валентина, коллеги, узнав о ее беременности, были шокированы. Как? Откуда? Такая скромница! И самое животрепещущее – кто отец ребенка?! Строились разные догадки, пытались установить срок, но скромница Валентина неожиданно для всех повела себя жестко.
– Нету отца! Такое, видите ли, иногда бывает! – без всякого стеснения отвечала женщина.
Сотрудницы пытались посочувствовать или хотя бы пожалеть, что ли? Но встречали молчаливый отпор. В глазах же Валентины читалось полное единодушие с судьбой: она получила наконец то, что ей причиталось! Коллегам становилось неловко, и ее в конце концов оставили в покое.
* * *
После рождения ребенка, как и ожидалось, мальчика, Валентина зарегистрировалась в соцобеспечении как мать-одиночка, убедив всех окончательно, что отцовства для ребенка устанавливать не будет.
Как любой мамаше, Валентине казалось, что ее Егорка – удивительный ребенок. Он действительно был не по возрасту серьезен, молчалив. Играть больше любил один. Уже с рождения сына Валентина видела, что Егор – копия отца, Филипп Петровича. Как будто природа хотела восполнить пробел в ее жизни, воплотив в ребенке все черты когда-то любимого мужчины.
К шести годам Егорки уже не только Валентина видела это сходство. Слухи по поселку бродили, дошли до Татьяны, жены Филипп Петровича. Но она, как закаленная жена публичного человека, шутливо отвечала, что на ее красавца мужа все бабы заглядываются, даже беременные. Вот и рожают похожих на него мальчиков. А кровных деток у Кашубиных двое – Сережа и Юленька. Со временем слухи, вызывающие ранее жгучий интерес, всем поднадоели и умолкли сами по себе. Жизнь наладилась. Валентина, как и раньше, работала в своем отделе, ребенка водила в садик.
Однажды, придя на работу, услышала рассказ сотрудницы о том, как одна молодая мамаша оставила ребенка в больнице:
– Ой, женщины! Мне сестра моя Верка говорит: отказнички сразу чувствуют, что их бросили! Все новорожденные орут, а эти бедолаги лежат спокойно, не пикнут. И только глазками по-взрослому смотрят, как будто в душу заглядывают. Верка сказала: уволится, не выдержит! Сейчас много отказников, а она нянечкой в роддоме работает.
Не имеющая к ней отношения тема взбудоражила Валентину. Ей стало казаться, что ее сын также неестественно спокоен и молчалив. Кто знает, может, он уже с рождения почувствовал, что брошен наполовину?!
После работы она зашла, как всегда, в садик. Мальчик уже был одет, ждал маму. Нянечка, сдав ребенка, поспешила домой. На щеке сына красовалась успевшая потемнеть ссадина. Подобного до сих пор не случалось.
– Ты упал? Тебе больно?! – взволнованно спросила Егора.
Мальчик, нахмурив брови так, что они вытянулись в одну линию, упрямо молчал. Валентина, обняв сына, спокойно спросила:
– Объясни, пожалуйста, что произошло? Откуда этот синяк?
– Я зацепился за камешек и упал, – скороговоркой выпалил Егорка, но, видя, что мама не верит и ждет продолжения, по-взрослому вздохнул и продолжил: – Мам, а почему Вовка говорит, что мы с тобой одиночки, потому что у нас нет папы? А где наш папа?
Пытаясь казаться спокойной, женщина ответила:
– Глупости говорит Вовка, и ты его больше не слушай. Конечно же, у тебя есть папа. Но он живет в другом месте, не с нами. Иногда так бывает, что папы живут отдельно. Когда подрастешь, мы с тобой поговорим об этом.
На какое-то время ребенок задумался, потом на его личике появилась хитрая улыбка, и он выпалил:
– Зато у Вовки фингал еще больше, чем у меня!
– А вот драться я тебе запрещаю! Обещай, что это больше не повторится! – строго сказала Валентина, а про себя облегченно подумала: «Слава богу, парень такой же, как все! Может за себя постоять». Взявшись за руки, они пошли домой.
В первый класс Валентина снарядила сына не хуже, чем остальные родители. Далось это нелегко – подрабатывала где могла. Вечерами бегала убирать кабинеты в своем же отделе. Спасибо, начальство шло ей навстречу. Егор подрастал, и Валентина готовила себя к непростому разговору с сыном на родительскую тему. Совершенно неожиданно выручила газета, выходящая в поселке. В ней печатались материалы, рассказывающие о трудовой деятельности их района. Однажды Валентина, развернув газету, даже зажмурилась: с фотографии на нее смотрел, как живой, Филипп Петрович. Придя в себя от неожиданности, она непроизвольно положила руку на газетный листок, прикрыв ладонью снимок. Перед глазами возникла картинка их первой встречи… Но потом была узкая тропинка, и он, отшатнувшийся от нее, как от прокаженной…
Дождавшись сына из школы (тот ходил в четвертый класс), Валентина посадила его рядом с собой, развернула газету и, указав на снимок, сказала:
– Егор, на этой фотографии твой отец. Филипп Петрович Кашубин…
Помолчав, продолжила:
– Он неплохой человек, но так сложилось, что с нами он жить не может.
Мальчик, смотревший расширенными от возбуждения глазами на газетный снимок, горячо воскликнул:
– Я знаю, мама! Он не может быть с нами потому, что у него своя семья. Я даже знаю, что у меня есть брат и сестра, они уже взрослые. Мне Вовка Насонов говорил. А еще он говорит, что я могу у этого Филипп Петровича каждый раз просить денег, и он будет давать, потому что богатый, и что я на него похож!
Потом, взглянув матери в лицо, тихо добавил:
– Но я не буду просить…
Услышав это, женщина похолодела. Оказывается, она живет в неведении! Взяв себя в руки, обняла мальчика, прижала к себе и спокойным голосом попросила:
– Сынок! Пообещай мне, что ты никогда не сделаешь того, о чем тебе говорил Вовка! Потом, когда подрастешь, я тебе объясню, почему этого нельзя делать.
После паузы добавила:
– Егор, ты не называй его папой, раз он с нами не живет. Даже здесь, дома. Иначе это будет нечестно. Понимаешь, я когда-то дала слово, и его надо держать.
Потом, уже занимаясь своими делами, продолжила:
– Ну, теперь ты знаешь, кто такой Филипп Петрович. Он умный человек, большим начальником работает. Я благодарна ему за то, что ты у меня есть. И мы с тобой будем жить вдвоем, как жили до сих пор. Когда вырастешь – женишься, приведешь в дом жену, тогда наша семья станет большой.
В этом месте Егорка перебил маму:
– Мама, а если она окажется злюкой, нам тогда с тобой плохо будет! Пусть эта жена лучше к Вовке Насонову идет. А нам и вдвоем хорошо!
Валентина расхохоталась, взъерошила на его головке курчавые (отцовские) волосы, от чего кудряшки стали торчать в разные стороны, и, успокоившись, сказала:
– Ладно, пока с женой погодим. Давай в постель – завтра рано вставать.
* * *
Запрет на слово «папа» вызвал в душе мальчика протест. Конечно, он не ослушается свою маму, но так хочется вслух, громко сказать «папа!». И Егор придумал себе игру. Он играл в нее, когда Валентина была на работе. В углу, на серванте, стоял огромный керамический кувшин какой-то неправильной формы, оттого смахивающий на человеческую голову. Когда-то сотрудники подарили его Валентине на день рождения. С этим кувшином у Егора установились особые отношения. Встав на табурет, ребенок надевал на верхушку кувшина свою шапку, и с того момента кувшин исполнял роль папы. Егор медленно прохаживался мимо кувшина, бессчетное количество раз произнося слово «папа»:
– Папа, можно мне пойти погулять?
Идя в обратную сторону, более сиплым голосом сам себе отвечал:
– Нет, сынок! Ты сейчас сядешь ко мне в машину, и мы с тобой поедем сначала ко мне на работу, а потом заедем по пути заберем маму.
– Ну, пап, я гулять хочу! Надоело мне с тобой, все в машине да в машине, – неумело капризничал Егор, потом не выдерживал и уже своим голосом восторженно восклицал: – Папа, здорово! Мы сейчас поедем в машине!
Подобные диалоги часто звучали в доме. Подчиняясь какому-то внутреннему, недетскому ощущению, ребенок говорил с «папой» только в отсутствие матери, и она никогда не узнала о той роли, которую сыграл кувшин. Со временем спектакли с кувшином и вовсе прекратились.
* * *
Однажды Егорка после уроков зашел с мальчишками в магазин – просто так, поглазеть. У прилавка, разговаривая с продавщицей, стоял Филипп Петрович. Мальчик отошел в уголок и жадными глазами смотрел на мужчину. Егор даже не обратил внимания, когда мальчишки, не дозвавшись его, ушли домой. Ведь до сих пор ребенок видел Филипп Петровича только издали. Когда-то Вовка, от жгучего интереса и поэтому больно толкнув Егора в бок, указал пальцем на мужчину, когда тот садился в машину.
Филипп Петрович встретился взглядом с мальчиком. Надо сказать, что слухи мужчину не очень донимали (слишком большим начальником он был), но чтобы так, вблизи, глаза в глаза, – впервые. Мальчик завороженно глядел в лицо Филипп Петровича и не думал отворачиваться. Ведь это был не кувшин в шапке, это был настоящий, живой папа! Мужчина почувствовал себя неуютно, надо было что-то сказать:
– Ну что, мальчик, так смотришь? На вот, возьми конфеты!
Филипп Петрович подал Егору яркий пакетик с разноцветными леденцами. Ребенок, не отводя взгляда, взял машинально в руки конфеты и смущенно, уже опустив глаза, произнес:
– Спасибо, дядя!
– Ну какой я тебе дядя? Я – Филипп Петрович!
У мальчика перед глазами возник кувшин в шапке, и он, панически боясь произнести запретное слово, неестественно громко воскликнул:
– Спасибо, дядя Филипп Петрович!..
Тогда Егор прибежал домой запыхавшись. Бережно, двумя руками положил на стол заветный пакетик с леденцами. Мамы дома не было. Сначала он смотрел на леденцы издали, прохаживаясь взад-вперед мимо стола. Потом раскрыл пакет и, взяв оттуда ярко-зеленую конфетку, положил себе в рот. Немного успокоившись, стал думать, куда бы спрятать подарок. Главное, чтобы его не увидела мама! И не только потому, что она расстроится и, возможно, будет ругаться. Нет. Мальчика вдруг обуяло ревностное чувство собственника: попроси у него сейчас кто-нибудь хотя бы леденец – ни за что не даст! Даже маме.
Взгляд Егора остановился на кувшине, и на его лице появилась довольная улыбка. Ребенок подтащил табурет к серванту (как всегда это делал, когда играл в папу) и опустил пакетик с леденцами на дно кувшина.
Он долго потом доставал оттуда по одному леденцу, стараясь растянуть свое богатство надолго. В конце концов на дне кувшина завелись муравьи, а конфеты превратились в жидкую массу. А Валентина, моя кувшин, удивлялась, как что-то сладкое могло там оказаться, и пришла к выводу, что, наверное, когда коллеги подарили кувшин, тогда и бросили туда конфеты.
В школе Егор учился ровно, отличником не был, но и проблем с успеваемостью тоже не было. Отношения с одноклассниками были приятельские – Егор был покладистым парнем. После восьмого класса Егор поступил в электротехникум. Как он сказал матери: «В техникуме я быстро получу диплом и пойду работать. Тогда мы с тобой знаешь как заживем?!»
Став взрослым, Егор так же, как и Валентина, старался избегать случайных встреч с Филипп Петровичем.
Между тем в семье Кашубиных пошла полоса неудач. Сначала старший сын Сергей, женившийся, как оказалось, неудачно, развелся с женой и запил. Институт он в свое время так и не окончил и теперь болтался в городе без дела. Филипп Петрович с женой Татьяной снабжали его деньгами в надежде, что тот возьмется за ум. Вскоре Татьяна от переживаний слегла. Вроде и болезни определенной не было, тем не менее таяла на глазах.
Через какое-то время Филипп Петрович жену схоронил. Горе пережил тяжело – былая удаль, уверенность в себе остались в прошлом. На работе в последнее время тоже не заладилось: место начальника стройтреста пришлось уступить более молодому. И теперь Филипп Петрович был рядовым служащим. Слухи в поселке распространялись быстро, и Егор с Валентиной обо всем узнавали сразу же. Между собой на эту тему не заговаривали. Изредка бросали друг на друга тревожно-вопросительные взгляды. Как-то Егор, не выдержав, бросил:
– Разные у нас с ними жизни, мам!.. Правда ведь?
На что Валентина с облегчением ответила:
– Конечно правда, сын! Нас это не касается!
На работе у Валентины ее сотрудницы решили в конце концов выдать ее замуж. Еще раньше заметили, что водитель их управления Дмитрий Степанович давно заглядывается на Валентину. При случае всегда о ней расспрашивает. Ближайшая коллега и, можно сказать, подруга Рита как-то сказала:
– Валь, ты бы обратила внимание на нашего Диму. Хороший мужик. Вдовец, непьющий. Он тобой интересуется, между прочим.
Лицо Валентины от неожиданности покрылось давно забытым девичьим румянцем, и она постаралась отшутиться:
– Ритка, нам ли, старухам, думать о мужчинах? Я, признаться, уже мечтаю о внуках.
– Одно другому не мешает, – резонно ответила Рита и протянула Валентине книжку в яркой блестящей обложке со словами: – Вот, возьми, почитай роман. Называется «Любовь, еще любовь». Хоть из книжек узнаем, как люди устраивают свою жизнь. Ты же, наша правильная, все Тургенева читаешь?
Валентина действительно предпочитала классику. У них с Егором было не так много книг, но все соответствовали их вкусам. Перечитывать же она любила Грина «Алые паруса». Чему Ритка, если бы узнала, несказанно бы изумилась.
Вечером за ужином Егор делился с мамой новостями за день. К этому времени он уже работал электриком на хлебозаводе. Зарплата была небольшой, но для их маленького доселе семейного бюджета это было чуть ли не роскошью. Валентина не ходила больше вечерами подрабатывать.
Укладываясь спать, решила полистать перед сном Риткину книгу. Пробегая взглядом строчки на глянцевых листах, она не удержалась от смеха. Как ловко у автора (женщины) складывается сюжет! Девица из периферии приехала в большой город. Естественно, терпит лишения. Вот она идет по тротуару и вдруг, как тургеневская барышня, теряет сознание. По счастливой случайности рядом стоит фантастическая иномарка. Хозяину иномарки ничего не остается, как поднять барышню и положить в машину. При этом он в смущении прикрывает прозрачнейшим подолом юбки длинные и стройные ноги барышни. Потом пытается привести ее в чувство. И уж совершенно неожиданно хозяин иномарки оказывается крупным олигархом, до сих пор не женатым… Дальше сюжет скользит плавно по течению, не требуя авторских усилий. Тихонько хихикнув, чтобы не разбудить Егора, Валентина подумала: «Мы хоть и читаем Тургенева, но сознания терять не будем» – и, уже засыпая, добавила про себя: «Не забыть завтра отдать этот «шедевр» Ритке».
Приснился Валентине сон: будто она стоит около какой-то машины, а Дмитрий Степанович приглашает ее сесть в эту машину и тянет ее за руку. «Но я ведь не теряю сознание, – говорит она мужчине, – мне не надо садиться в машину». На что Дмитрий Степанович отвечает, что он не водитель, а подпольный олигарх и об этом, кроме Валентины, никто не знает. А ей самой – большое счастье сесть к нему в машину. Только ноги он ей не будет прикрывать. Там на сиденье лежит прозрачная юбка, пусть она сама прикроет себе ноги. Валентина полезла в машину, стала натягивать на ноги прозрачную ткань, но ногам все равно было холодно…
Проснулась, одеяло сбилось комом в конец кровати, ногам действительно было холодно. Валентина, хмыкнув про себя: «Что читала – то и приснилось», стала готовить завтрак себе и сыну.
Вчерашний разговор с Ритой все-таки запал в душу. Сидя за рабочим столом, она то и дело в мыслях возвращалась к этой теме. Но ее подход был совершенно иным, чем можно было думать со стороны. Рассуждала она так: «Если и выходить замуж, так только теперь. Когда тот, с «белого парохода», овдовел. Это будет ответом на ту гримасу, с которой он отшатнулся от нее… А Дмитрий Степаныч действительно нормальный мужчина. Я, правда, равнодушна к нему (ну, а к кому я неравнодушна?), но и плохих чувств тоже не питаю. Может, что и получится. Егор поймет. Он во всем меня поддерживает. Да ему и самому пора жениться. Девушка у него славная. Любочка. Всегда старается с Валентиной поздороваться…»
За размышлениями рабочий день закончился. Сотрудницы засуетились, задвигали стульями, поспешая домой. Валентина вышла последней, закрыла кабинет и сдала ключ вахтеру. Вышла во двор. Напротив входа стоял Дмитрий Степанович около машины. «Сон в руку», – успела подумать Валентина, а мужчина, увидев ее, поспешил предложить:
– Валя, садись, подвезу тебя домой. Я уже закончил работу.
Женщина немножко опешила от такой прямоты, да и не привыкла, чтобы ее возили с работы на машине, поэтому отказалась:
– Спасибо, Дмитрий Степаныч. Мне еще надо зайти к знакомым по делу, поэтому я пойду пешком.
Услышав отказ, мужчина растерялся, но, взяв себя в руки, более настойчиво сказал:
– Мне надо поговорить с тобой, Валентина. Давай хотя бы сядем в машину, что ли? Не стоять же на виду у всех!
Он открыл дверцу переднего сиденья, и Валентина, смущаясь, села. Сам Дмитрий Степаныч сел на водительское место, и повисла неловкая пауза. Неловкая потому, что оба знали, о чем будет идти речь. Начал Дмитрий Степаныч:
– Не умею я красиво говорить, ты уж извини. Ну, как получится… Нравишься ты мне, Валентина. Такая ты вся… опрятная, что ли?.. А что еще сказать, и не знаю… Короче, выходи за меня замуж, может, тогда скажу больше.
Валентина выслушала предложение руки и сердца спокойно, но ответа она и сама еще не знала. В любом случае сразу соглашаться не стоит.
– Дмитрий Степаныч, я не знаю, что тебе сейчас ответить. Не можем же мы вот так сразу взять и сойтись. Боязно как-то. Мне, конечно, приятно твое предложение, но спешить не будем.
Мужчина, радуясь, что ему с ходу не отказали, стал горячо уговаривать Валентину:
– Валечка, да чего же боязно-то? Мы же много лет на виду друг у друга. Знаешь, как мы заживем? А парень твой уже взрослый, скоро уйдет от нас, семью заведет. Мы с тобой еще на отдых будем каждый год ездить. Куда бы ты хотела поехать, Валя?
Так и не узнал Дмитрий Степаныч, куда Валя хотела бы поехать. Взглянув ей в лицо, он на полуслове остановился. Глаза Валентины враз стали холодные, лицо застыло.
Напрасно ты, Дмитрий Степаныч, употребил одно выраженьице! Напрасно! Все разрушил! Угораздило же тебя сказать: «уйдет от нас», потому как не мыслила Валентина своей жизни без Егора. По крайней мере, решать этот вопрос дано только ей, а не каким-то там «женихам»!
Мужчина сначала даже испугался. Подумал, что женщине плохо, так все вдруг переменилось.
– В чем дело, Валя? Ты плохо себя почувствовала? Давай отвезу тебя домой!
– Не надо, Дмитрий Степаныч! Я хорошо себя чувствую.
После паузы добавила:
– Ничего у нас с тобой не получится.
– Но почему, Валентина?
– Понятия у нас с тобой разные.
Валентина открыла дверцу, вышла из машины, повернувшись к мужчине, сказала:
– Ты тоже справный мужик! Найдешь себе женщину. Извини.
И ушла. В голове клокотало: ждать, чтобы ее Егор от нее ушел?! Она чеканила шаги, как будто вбивала всю ярость каблуками в землю. Потом неожиданно для себя громко воскликнула: «Старый козел!» После этого стало легче, и, подойдя к дому, уже совсем успокоилась. Егор хлопотал на кухне. У них был уговор: кто раньше приходит, тот готовит ужин.
Пару месяцев спустя в отделе статистического управления праздновали свадьбу Дмитрий Степаныча. Женился он на молоденькой девице из бухгалтерии. Невеста была много моложе жениха, называла его «мой Димон» и требовала, чтобы муж вез ее через дорогу всякий раз на машине попить кофе в обеденный перерыв. Как-то Рита, глядя на Валентину, заметила:
– Валь, ты такая умная баба. Сына вон какого одна вырастила. А почему-то не устроишь свою жизнь… В чем дело, не могу понять?
Валентина, улыбаясь, ответила:
– Нашла чем себе забивать голову!
В последнее время у Валентины стало прихватывать сердце. Один раз даже пришлось вызвать на работу «Скорую помощь». В конце концов Валентина ушла на инвалидность, уговорив начальство оставить ее на работе на полставки. Хотя Егор настаивал на ее увольнении. Но Валентина, стараясь быть бодрой, шутила:
– Сынок, не вешай нос. Я не собираюсь умирать. Тем более что из-за моей инвалидности в армию тебя теперь не возьмут, как говорится: «С поганой овцы хоть шерсти клок!» Так что давай будем думать о твоей женитьбе.
– Мама, для меня главное, чтобы ты была здорова. А женитьба успеется…
После паузы продолжил:
– Я сегодня виделся – с кем бы ты думала? – с Филипп Петровичем! Да, да. Накладную у него подписывал на электрооборудование. Ты знаешь, он мне подсказал, где можно взять халтурку. Со следующей недели буду ходить вечерами на ферму, менять электропроводку. Так что, «маман», вы увольняйтесь с работы! И не спорьте со мной, пожалуйста: этот вопрос не подлежит обсуждению. И вообще, мама, мы начинаем копить с тобой на машину. Я уже несколько уроков по вождению взял у вашего Дмитрий Степаныча. Он мне сам предложил. Ты, кстати, знаешь, что он развелся со своей Анжелкой? Еще полгода назад. А меня как увидит – первым делом справляется о тебе! К чему бы это, мама, ты, случаем, не знаешь? – шутливо спросил Егор, обнимая ее за плечи.
Валентина зачарованно смотрела на сына, потом, очнувшись, спросила:
– Как там Филипп Петрович?
– Постарел сильно. – Лицо Егора приняло озабоченное выражение, и он добавил: – А еще, мне кажется, он серьезно болен.
Спустя месяц Валентина и Егор узнали, что Филипп Петрович слег. Однажды к Егору во время работы подошел бывший сокурсник Юра. Он также работал электриком, только на другом объекте. Поздоровавшись, парень сказал:
– Егор, я сегодня заходил к Кашубину. Срочно надо было накладную подписать. Вынужден был идти к нему домой. Он лежит больной. Просил передать, чтобы ты к нему зашел. Егор, сходи, пожалуйста, не подведи меня. Я пообещал старику, что сегодня же тебе передам.
– Спасибо, Юра! Конечно же, я пойду, сегодня же!
Егор засуетился и стал снимать комбинезон. Юра еще пытался поговорить, но, увидев, что Егор отвечает ему невпопад, попрощался и ушел.
Егор постучался, услышав слабое «Открыто», осторожно открыл дверь и зашел в комнату. Исхудавший до неузнаваемости, Филипп Петрович лежал на диване. Егор подошел ближе, поздоровался и, не дождавшись приглашения, осторожно присел на краешек стула, стоявшего, видимо, для посетителей. Он не знал, что в таких случаях говорят, поэтому молчал. Тишину нарушил больной:
– Что, Егор, трудно во мне признать Филипп Петровича? Сейчас бы твоя мама не пошла со мной танцевать, как много лет назад.
После паузы добавил:
– Впрочем, ты об этом не знаешь.
Егор не знал, что ответить, отвел взгляд в сторону, как бы рассматривая что-то на стенке. Больной продолжал:
– Ладно, не отвечай. Позвал тебя не для этого… Меня завтра забирают в больницу, операцию будут делать. Я так думаю, что вряд ли вернусь оттуда… Не дергайся и не перебивай, мне тяжело говорить…
Отдышавшись, мужчина достал из-под подушки сверток в целлофановом пакетике и протянул его Егору со словами:
– Это передай Сережке, сыну моему. Ты его видел, когда тот приезжал в гости. Смотри, не потеряй, здесь большие деньги. Скажешь, что это ему на квартиру… Второй раз уже даю. Юле недавно дал на новую машину, думаю, она будет не в обиде.
Потом Филипп Петрович достал еще один сверток поменьше, протягивая его, сказал:
– А это мне надгробие закажешь. Место уже выкуплено рядом с моей Таней.
Глаза больного затуманились, и он на какое-то время замолчал. После паузы продолжил:
– Здесь денег хватит на гранитный камень. Чтобы было как у людей. Организуй все сам, тебе сподручней, здесь живешь. Сережка и Юля в городе, у них работа, заняты… Деньги давай Сереже так, чтобы Юля не видела… Так, на всякий случай.
Передохнув, больной объяснил:
– Я почему об этом тебя прошу: во-первых, уверен, что исполнишь все в точности… в мать пошел, а Валентина – человек слова, а потом – не хочу сестру или брата посвящать в эти дела. Начнут Сережку упрекать, Юлю воспитывать… А мне детей жалко. Ох, как жалко! Вот будут у тебя, Егор, свои дети, тогда узнаешь, что это такое.
Филипп Петрович закрыл глаза, вроде как задремал. Егор сидел тихо, не зная, что делать… Он с удивлением отметил, что ему горько и даже больно видеть в этом состоянии раньше такого сильного и уверенного в себе человека.
«Может, про кувшин ему рассказать? – мелькнуло в голове Егора. – А что? Посмеемся вместе…»
Но в это время больной очнулся и достаточно бодрым голосом воскликнул:
– Ты, я вижу, никак загрустил?
– Извините, Филипп Петрович, я просто задумался.
– Что ты все – Филипп Петрович? Ну, называй меня, если хочешь…
Ожидая конца фразы, Егор напрягся, надеясь услышать заветное… но прозвучало:
– …дядей! Помнишь, как ты в детстве все норовил меня называть дядей?
Перед глазами Егора почему-то возник кувшин с нахлобученной шапкой, и ему стало до неприличия смешно. Боясь, что смех вырвется наружу, он поспешил ответить:
– Да нет, я уж, как всегда, Филипп Петрович.
– Ну, как знаешь, – ответил больной, – главное, ничего не перепутай! А теперь иди, я устал, немного подремлю. Будь здоров!
Егор поднялся, держа в руках свертки, потом у самого порога, проглотив образовавшийся в горле ком, сказал:
– Ну, я пойду. До свидания, Филипп Петрович! – решился и открыл дверь.
– Не будет больше свиданий, – тоскливо бросил вдогонку больной. Его память услужливо подсказала, что точно такие слова он уже кому-то говорил. Но это было давно, и тогда они не касались его так близко…
Придя домой, Егор спрятал свертки с деньгами в свой стол, не рассказывая матери о поручении отца. Не хотелось лишний раз ее волновать.
Через две недели Филипп Петровича не стало.
Хоронить его съехались все многочисленные родственники. Приехали дети – сын и дочь. Накануне похорон, ближе к вечеру, Егор, взяв пакет с деньгами, пошел к дому ныне покойного Филипп Петровича. По дороге вспомнил, что надо бы деньги на надгробие оставить дома, но не стал возвращаться.
Во дворе было оживленно. Озабоченные женщины в черных платках готовили еду к завтрашнему дню на поминки. Егор попросил проходившую мимо женщину позвать Сергея, сына покойного. Через какое-то время тот вышел. Подняв покрасневшие глаза на Егора, удивленно воскликнул:
– Это ты?! И что тебе здесь надо?
Егор покраснел и, стараясь подавить гнев, насколько мог вежливо, ответил:
– Мне лично ничего не надо. Филипп Петрович попросил передать вам вот это!
С этими словами он, достав из общего пакета сверток побольше, сунул его в руки Сергею. Тот, растерянно держа сверток в руках, спросил:
– Что это?
– Деньги, – коротко ответил Егор, – Филипп Петрович просил, чтобы вы купили себе квартиру.
На лице Сергея появилась болезненная гримаса. Он, просительно посмотрев на Егора, произнес:
– Извини, старик! Нервы ни к черту, сам понимаешь…
Егор уже более мягко ответил:
– Ладно, чего уж там… понимаю!
Переминаясь с ноги на ногу, держа в руке пакет с оставшимися деньгами, Егор хотел уходить, но в это время из дома вышла Юля и направилась к ним. Она, так же как и брат, удивленно уставилась на Егора, но Сергей поспешил с объяснением:
– Юля! Успокойся, папа виделся с Егором перед смертью и велел передать нам деньги. Вот Егор и принес их.
Юля, оглянувшись по сторонам и видя шушукающихся женщин, с досадой сказала:
– Ну не здесь же надо было общаться! На виду у всех. Вон сколько любопытных физиономий! Давай пакет, и расходимся!
С этими словами она поспешно почти что выдернула из рук Егора пакет и хотела было уйти. Но растерянный от недоразумения Егор попробовал объясниться:
– Юля, подождите! Филипп Петрович еще просил, чтобы ему гранитное надгробие поставили. Он говорил, что вам и Сереже некогда, поэтому поручил это мне.
Все это Егор говорил, неотрывно глядя на пакет. Юля остановилась. Посмотрев на Егора, неожиданно для всех сказала:
– Перестань мне «выкать»! Чего уж тут скрывать… Не чужие! Вот и папа признал наконец, раз попросил надгробие поставить. Ладно, пойдем, Сережа, а то все вокруг ждут душераздирающей сцены.
Подойдя с братом к дому, она повернулась к Егору и нарочито громким голосом, работая на публику, проговорила:
– Егор, приходи завтра на кладбище!
Егор в растерянных чувствах ушел домой, недоумевая по дороге, как мог так опростоволоситься с деньгами. Обговаривать с матерью свалившуюся на его голову проблему с надгробием решил позже.
Хоронили Филипп Петровича с почестями. В районе он был известной личностью. Бывшие сослуживцы говорили у могилы приличествующие скорбному случаю речи. Сестра покойного и дочь Юля громко рыдали. Сергей поддерживал Юлю за плечи, стараясь сдерживать слезы. Егор стоял в сторонке, подойти ближе считал неудобным. Поймал себя на том, что старается разобраться в чувствах, переполнявших его через край. Ему вдруг захотелось подойти к ним – Юле и Сереже. Взять Юлю за плечи и поддерживать, как Сережа. Как Юля сказала? «Они ведь не чужие»! Две женщины, стоявшие вблизи Егора, шептались между собой:
– Да вот же он стоит, в светлой курточке, гляди! Точная копия покойного! Вот уж Валентина срисовала – так любила, наверное!
– А толку-то, – отвечала вторая, – покойный-то его так и не признал за сына. У него своя семья. И главное, своих-то сына и дочь как любил! А по жене Татьяне как убивался, когда умерла!
Егор поспешно отвернулся и быстро зашагал прочь. По дороге домой привычно зашел в магазин. Остановился у прилавка и стал бездумно глядеть на товары в витрине. Его взгляд задержался на ярком пакетике с леденцами. Что-то далекое всплыло в его сознании – эти леденцы были ему знакомы. Удивительно, что они вдруг сейчас оказались в магазине! Давно таких не было.
Егор зашел в дом. Валентина с повязанной черным платком головой сидела за столом, время от времени всхлипывая. Лицо ее было заплаканным.
– Мама, смотри, что я купил! Сейчас будем пить чай. Только, пожалуйста, не плачь! Нам с тобой еще серьезный разговор предстоит за чаем.
Валентина без всякого выражения посмотрела на леденцы, потом перевела взгляд на Егора, спросив:
– Был на кладбище?
– Был. Немного постоял, не надо было сегодня ходить. Мы пойдем с тобой завтра вдвоем. Только прекращай плакать.
Женщина достала из глубины серванта бутылку с водкой (презент Егору от клиента), налила в рюмку, закрыв ее краюшкой хлеба, и поставила на стол. Потом подала чашки с чаем, предварительно высыпав в вазочку разноцветные леденцы. В это время Егор, порывшись у себя в столе, подал матери пожелтевшую вырезку из газеты, где была фотография молодого улыбающегося Филипп Петровича.
– Мама, как-нибудь пристрой, чтобы она держалась, не падала!
У Валентины опять затуманились глаза, но, взяв себя в руки, она промолвила:
– Ну давай серьезный разговор.
Егор рассказал все.
– Понимаешь, мама, я сам виноват. Филипп Петрович просил меня, чтобы Юля не видела, как буду передавать деньги Сереже. Я об этом забыл, только потом вспомнил, когда было уже поздно. Юля тоже не виновата. Она подумала, что это для нее деньги. А поставить гранитное надгробие я пообещал.
После паузы Егор смущенным голосом произнес:
– Мама, а Юля сказала, что мы теперь не чужие. В смысле – я, Сережа и она. И говорила, чтобы я называл ее на «ты».
Валентина сидела молча, глядела на газетный снимок, и Егор терялся в догадках, о чем она думает.
– Мама, я надеюсь, ты не волнуешься по поводу этого недоразумения? Я уже все продумал и решил. Сейчас используем те деньги, что отложили мне на костюм. Ты только зайди в магазин, скажи, что я передумал. Я же его уже примерил и отложил. А мой старый отнеси в химчистку. Мне через две недели к Вовке Насонову на свадьбу идти. А потом я узнаю, может, можно в кредит это дело оформить, тогда и вообще никаких проблем. Ну и придется немножко позже начинать копить на машину… Не расстраивайся, мам…
Валентина, казалось, отрешенным взглядом смотрела на газетную вырезку, рюмку с водкой и краюшкой хлеба, на ее лице блуждала теплая улыбка. Очнувшись, она произнесла:
– Егор, хочешь, я тебе открою тайну?
Парень, уже боясь каких бы то ни было тайн, невольно перейдя на шепот, пугливо произнес:
– Ну, если ты хочешь, говори…
Валентина, подражая Егору, внятным шепотом произнесла:
– Хочу и скажу – я самый счастливый человек!
Облегченно вздохнув, Егор заулыбался и ответил:
– А я какой счастливый, мама!
Потом, вспомнив, грустно добавил:
– Вот только горе переживем.
В голове его крутилась фраза: «Мы не чужие». Нравилось Егору на все лады повторять эту фразу.
Валентина поднялась из-за стола, стала убирать чашки. Потом, будто невзначай, спросила:
– А Любочка на свадьбе у Вовки будет?
– Конечно, мама, она же подружка невесты. А я – друг жениха. Только забыл, как это называется.
– Дружка, – подсказала мать и, расставляя посуду, стала в уме планировать завтрашний день: «Пойду с утра в магазин – куплю для Егора костюм. Он на нем как влитой сидит. Нечего мне деньги на смерть собирать. Еще внуков надо на ноги поднимать. Поживем еще». А вслух Егору напомнила: – Сынок, ты завтра на работе отпросись с обеда. На кладбище надо идти днем, вечером не принято.
– Хорошо, мам.
И уже засыпая, проговорил:
– И не забудь костюм в химчистку…