Это случилось в Польше. В 1944 году, когда наши войска освободили Белоруссию и перешли границу Польши. Нашей группе диверсантов поручено было взорвать мост через реку Нарев близь города Ломжа. Мост этот имел стратегическое значение для немцев. Составы с боеприпасами и техникой шли через него почти непрерывно, а это сильно сдерживало наше наступление. Командование приказало любой ценой уничтожить мост.

Задача перед нашей группой стояла очень сложная. В группу отобрали самых лучших и опытных бойцов, из числа добровольцев, все мы прекрасно понимали, что идем на смерть. По сути, мы действительно были смертниками.

Посудите сами, что могли сделать пятнадцать бойцов с хорошо вооруженным и укрепленным гарнизоном. Это ведь не просто напасть неожиданно и пострелять, нужно еще и объект взорвать. Поэтому мы все, идущие за линию фронта, попрощались с товарищами и друг с другом. Настроившись на то, что мы непременно погибнем, наше чувство самосохранения и страха сами собой ушли, и мы шли с чувством, как можно дороже продать свои жизни.

Но это так, предисловие, не обращайте внимания. Когда мы вышли к мосту и обследовали все подступы к нему, поняли, задача нам предстоит невыполнимая. Но делать нечего, стали наблюдать, изучать, так сказать систему охраны и подступы к объекту. Мы пролежали, наблюдая за мостом несколько часов, но в голову так ничего и не пришло.

Вскоре Тугай предложил командиру группы разведать округу в радиусе нескольких километров. Командир согласился, и три группы по два человека разошлись в разные стороны. Мы с Тугаем шли вдоль железной дороги на запад. Через пять километров мы вышли к окраине небольшой станции. Через станцию проходила только одна ветка, и поезда здесь не останавливались, это была даже не станция, а скорее при железной дороге небольшой хутор.

Наблюдая за хутором, мы пришли к выводу, что гарнизон охраны моста квартирует именно здесь. Жилья, по-видимому, на всех не хватало, и по всей округе стояли палатки. Рядом стояли несколько бронированных машин, и просто автомобили и мотоциклы.

Вскоре Тугай предложил мне повредить провод связи идущий вдоль железной дороги к мосту. Я так и сделал, а Тугай в это время проследил за связистами, и выяснил, где они хранят свои принадлежности. Связисты на велосипедах уехали исправлять повреждение, а мы, в это время, воспользовавшись тем, что оба часовых сошлись вместе и стоя в центре хутора оживленно о чем-то беседовали, подползли к небольшой куче укрытой брезентом и вытащили две катушки телефонного провода. Пока я тащил провод, не зная еще, для чего он нам может понадобиться, Тугай по пути прихватил и автомобильную камеру.

Вернувшись к остальной группе, Тугай изложил свой план. Выслушав его, и уточнив детали, все приступили к подготовке предстоящей операции.

Пока было светло небольшая группа, отойдя, на некоторое расстояние от моста, стала сплавлять по воде разный сухостой в виде больших сухих сучьев или бревнышек. В результате этого мы просчитали течение реки. Охрана моста сначала обращала пристальное внимание к проплывающим предметам, и даже иногда стреляли в особенно крупные. Но в скорее перестали.

Ближе к утру, перед самым рассветом, когда над речкой стоял густой туман (все-таки стояла осень, днем было тепло, а ночью уже были заморозки, и утром туман над рекой стоял особенно густой), мы надули камеру, и, привязав не ней взрывчатку, спустили в воду, слегка протопив ее. Затем спустили два бревна, к которым привязали телефонный провод. Бревна сплавили так, чтобы они прошли по обеим сторонам опоры моста. Бревна сплавлялись по воде, разматывая катушки с проводом. Когда провод кончился двое из группы, перейдя на другую сторону насыпи раздевшись, заплыли и вытащили на берег концы проводов. Подергивая их, они дали сигнал, что все готово к сплаву нашей мины.

Получив сигнал, мы привязали к камере свой провод для взрывателя, и спустили камеру. Мы со своей стороны придерживали, а с другой ее тянули наши ребята, в результате мина причалила к опоре моста. Почувствовав, что мина стоит в нужном месте, стали ждать очередного состава. Тяжелый состав нам нужен был для того, чтобы усилить разрушения. Вскоре появился состав, груженный бронетехникой и живой силой противника. Когда паровоз достиг середины моста, командир повернул ручку магнето.

Раздался мощный взрыв, затем скрежет ломающихся вагонов. Паровоз, вздыбленный как лошадь на бегу, рухнул в реку, увлекая за собой вагоны с техникой. Не став дожидаться окончания представления, отступили, незаметно стараясь пересечь железнодорожную насыпь. Но нас все же заметили и открыли огонь. Мы стали, отстреливаясь, отступать на восток. Началось преследование. Вскоре взяв в клещи, нас прижали к болоту.

Деваться было некуда, и мы заняли круговую оборону. Немцы стали обстреливать из минометов. Один из снарядов разорвался недалеко от меня. Его осколок пробил мне правую часть груди и застрял в легком. Он до сих пор там сидит. Врачи побоялись делать операцию, слишком плотно он застрял, прямо у самой аорты. Они боялись, что во время операции можно повредить ее, тогда мне конец.

Но это теперь, а тогда командир приказал сделать небольшой плотик и, обернув его плащ-палаткой, положили меня на плот. Тугаю как самому опытному следопыту было приказано пробиваться вместе со мной через болото. А остальные пошли в атаку, на прорыв.

Тугай перевязал меня, остановив кровотечение, и потащил через болото. Остальные, подождав немного, ушли вдоль болота на прорыв. Как я им в ту минуту завидовал, что они целы и невредимы сейчас, бьют фашистов, а я беспомощный лежу на этом плоту, и не могу помочь даже Тугаю, который, надрываясь, тащит меня через это проклятое болото. Только много позже, после войны, когда вернется Тугай, он расскажет мне, что из всей нашей группы мы только с ним остались в живых, остальные все погибли во время прорыва.

Так, благодаря Тугаю и нашим друзьям, которые положили свои жизни там, в далеких Польских болотах, мы с Тугаем остались живы, и я сейчас сижу перед вами. А вообще я вот, что хочу сказать, за время нашей дружбы нам с Тугаем не раз приходилось спасать друг друга. Мы до конца нашей жизни обязаны друг дружке жизнью. Если в данный момент станет передо мной выбор, он или я, то я за него, не раздумывая, отдам свою жизнь. Знаю, что он поступит так же. И прошу поверить мне, что это не просто слова, это действительно так. И потому нанесенное оскорбление ему, я всегда отношу на свой счет.

Ладно, это так к слову, а тогда я, приходя в сознание, очень просил его оставить меня и выбираться самому. Но Тугай сначала уговаривал меня, стыдил, а потом, исчерпав, видать, весь запас аргументов, просто перестал со мной разговаривать, не обращая внимания на мои уговоры и мольбы.

Позже я окончательно потерял сознание и очнулся уже через несколько дней в госпитале. Когда врачи сказали, что я буду жить и пойду на поправку, тогда сестричка, что ухаживала за мной, по секрету рассказала мне, благодаря кому я остался жив.

Когда Тугай вышел вместе со мной к нашим, он оказался до того измучен и истощен, что не мог внятно объяснить, кто мы и откуда. На наше счастье рядом оказался офицер штаба, он-то и узнал нас. Нас быстро погрузили на машину и отправили в госпиталь. Меня выгрузили и на носилках оставили в коридоре, я практически не подавал признаков жизни. Врач решил, что мне осталось жить несколько минут, и со мной не стоит возиться. Тугая сразу отправили в операционную, он, оказывается, тоже был ранен осколком, но не тяжело. У него вырвало кусок мяса на левом боку. Рана хоть и была не смертельной, но причиняла ему боль и неудобство, так как, находясь в постоянном движении, да еще с такой нагрузкой как я, она постоянно кровоточила. Тугай потерял много крови и сильно ослабел. Врач сделал с ним все, что полагается, да еще и восхищался, мол, вот какой мужественный солдат выдержал все без наркоза и ни разу не застонал.

Когда его несли на носилках по коридору в палату, он увидел меня лежащего на полу, и поинтересовался у санитаров, почему мне не оказывают ни какой помощи. Узнав от санитаров, что я хоть и живой, но уже не жилец, поднял такой скандал. Он соскочил с носилок и стал заставлять санитаров положить меня на его место и нести в операционную.

На шум прибежали все врачи, которые находились в данный момент в здании. Вызвали еще несколько человек из обслуги, решив силой уложить буяна на носилки. Но надо знать Тугая, он за несколько секунд уложил на пол всю эту команду, потом сорвал бинты, и лег рядом со мной. Вскоре пришел главврач, на его вопрос, что происходит, Тугай ответил:

— Я не для того тащил его на себе двадцать километров через линию фронта, что бы вы вот так, не оказав даже первой помощи, бросили на пол умирать как собаку. Я не встану и буду лежать рядом с ним, и вам все же придется похоронить нас вместе, и пусть наша смерть будет на вашей совести.

Что потом началось, главврач такой разгон устроил, меня быстро в операционную, он сам присутствовал на операции. Плохо, что это мало чем помогло, осколок не вытащили, слишком опасно было трогать его, мог бы и не выжить. Зато живым остался, а осколок, да бог с ним, живу ведь пока, а там посмотрим, будет сильно беспокоить, лягу под нож, пусть вытаскивают, а не будет так и помру с ним. Все равно не так уж много осталось.

А Тугай все дни, пока я был без сознания, дежурил у моей кровати. Вскоре рана у него зажила, и он уехал на фронт, а я еще месяца три провалялся в госпиталях, потом меня выписали и отправили домой долечиваться, полностью списав с военной службы.

Домой я добрался чуть живой. От меня остались только кожа да кости. Но зато дома стараниями Наташи я быстро пошел на поправку, и день победы я встретил довольно крепким.

Вот тогда учитывая мои заслуги и нехватку мужиков, меня назначили участковым в нашем колхозе. Мне на этот раз, конечно, повезло. С войны я вернулся хоть инвалидом, но все же живой. Старший мой повоевал немного всего полгода. Но дошел до Берлина, потом отслужил три года и вернулся домой. Младшему не довелось воевать, слишком молод был. Так что, с родными у меня все в порядке.

Вот Тугаю на этот раз не повезло. Степан погиб в танке, освобождая Прагу. Представьте, уже в самом конце войны, а сноха Антонина погибла в январе сорок третьего года под Сталинградом. Она была медсестрой, когда вытаскивала раненого с поля боя, фашистский снайпер, не задумываясь, выстрелил, не обращая внимания, что она не только медик, но и женщина. Фашист, он и есть фашист, ничего святого у него нет за душой.

Вот так, друзья мои, а как погибли его отец, жена и внук тебе, Петр Ильич, наверное, лучше известно.

— Да, Егор, такое не забывается. Все я помню, ведь происходило можно сказать на моих глазах. Я вот чего никак понять не могу, как такого порядочного человека как Тугай, Бог так сильно наказывает. Насколько я знаю, он никогда, ничего плохого людям не сделал. Только добро, и погляди, как он наказан. Ведь сам прошел одну из самых страшных воин. Остался жив, а его семья здесь в глубоком тылу погибла вся, сделав его одиноким стариком. Почему на свете такая несправедливость, я не пойму. Возьмем его Веру Степановну, тихая скромная работящая женщина. У нее в руках все кипело, она везде поспевала, никогда никто от нее не слышал ни одного слова жалобы. Это случилось ранней весной сорок третьего года. Перед этим она получила похоронку на Антонину.

Работала она дояркой, ты сам понимаешь, какая это тяжелая работа. Тогда людям приходилось на себе таскать воду из реки, чтобы напоить скот. Она была сильно расстроена похоронкой, вот задумавшись, и не заметила, что лед стал хрупким. Подойдя слишком близко к кромке льда, она провалилась в прорубь. Услышав крики, люди бросились помогать, но ты сам понимаешь подводное течение, да плюс зимняя одежда сделали свое черное дело. Старик с Егоркой долго горевали. Им очень тяжело приходилось. Люди, конечно, помогали, но пойми, в то время все жили впроголодь, ведь все отдавали на нужды фронта. Дедушка хоть и был уже слабым, но все же старался, как мог, прокормить себя и правнука. Он часто уходил в горы, ставил силки на зайцев и куропаток, тем и жили. Боясь оставлять Егорку одного дома, он порой брал его с собой. Однажды ближе к весне они, как всегда, проверяли капканы, и дедушка оступился и упал в небольшую расщелину. Падение это оказалось роковым. Старые кости не выдержали, и он сломал обе ноги. Как они оттуда выбрались одному богу известно. Нашли их охотники в двух километрах от проклятой расщелины. Старик крепко прижимал к себе Егорку, по-видимому, пытался его согреть своим телом. Мужики тщательно изучили следы и говорили, что старик пытался отправить ребенка домой. Детские следы вели в сторону деревни, но не более трехсот метров, но потом видно было, что мальчик долго топтался на одном месте и, в конце концов, вернулся обратно. Там их и нашли мужики обнимающих друг друга. Это я тебе говорю со слов мужиков, которые нашли их. А охотники они знатные и читать следы умеют, так что, в правдивости их выводов сомневаться не приходится.

— Да, я и не сомневаюсь. А вот представь, каково было Тугаю, вернувшись с проклятой всеми войны. Перетерпев столько невзгод и мучений, чувствовать, как каждый день за тобой ходит смерть, и, победив ее, вернутся домой и узнать, что ты остался один как перст, это пережить практически невозможно. Когда Тугай вернулся, мы с Наташей две недели жили с ним в его доме, боясь оставить его одного. И только после того как убедились, что он немного отошел, переехали к себе. Чуть позже мы уговаривали его женится, ведь в деревне много женщин остались вдовами после войны. И, зная Тугая, многие из них согласились бы связать свою судьбу с ним. Но Тугай уперся, сказав, что пусть проклятье фараона закончится на нем, и он не хочет, чтобы пострадали другие. И я его прекрасно понимаю. Вот уже более тысячи лет, проклятье фараона преследует его семью. У Тугая была одна надежда на Егорку, и тот погиб. Придется теперь Тугаю одному век доживать. Вот он и решил на себе прервать проклятье фараона.

— Почему проклятье, да еще фараона? — шокированный услышанным спросил Петр Ильич.

— Да здесь все проще простого, корни Тугая тянутся в далекое прошлое. Его пращуры были Фараонами Египта. Теперь понятно?

— Вот это сюжет, и знаешь, я в этой истории ничего не понял, так что, ты уж будь любезен расскажи мне подробнее, а то я умру от любопытства, если не узнаю в чем тут дело.

— Да и я знаю не очень много, тебе бы его самого расспросить да боюсь, что он не захочет об этом говорить. Я знаю только некоторые эпизоды, да и то смутно, а даты вообще не помню, ведь столько лет прошло с тех пор, как нам все это рассказывал дедушка Тугая.

— Да мне даты и знать не обязательно, я их все равно не запомню. Мне главное саму суть узнать. Это же надо, человек помнит свою родословную в тысячу лет. Уму не постижимо, в это невозможно поверить.

— Ну почему невозможно? Просто в их семье принято пересказывать свою родословную со всеми подробностями, так чтобы младшие могли выучить ее на зубок. И так эти знания передаются из поколения в поколение.

— Поразительно. Вот так живя рядом с человеком не один десяток лет, со временем узнаешь о нем удивительные вещи. Но ты, Егор, не томи, давай рассказывай быстрее.

— Ну, хорошо, расскажу все, что знаю.