С этого дня у Антона началась совершенно другая жизнь. Он много и с удовольствием читал. Много писал, потом анализировал написанное. Его интересовало все, начиная от технологии металлов до космических кораблей, вместе с таблицей Менделеева.

Не забывал он и о физическом состоянии. Утром и вечером по часу занимался физическими упражнениями, чтобы держать себя в хорошей физической форме.

Питание улучшилось благодаря начальнику СИЗО, и Антон старался соблюдать режим. Ему не хотелось, чтобы тело покрылось жировым отложением, которое всегда появлялось у человека, который ведет малоподвижный образ жизни.

У Антона, началась размеренная, камерная жизнь. Его никто больше не беспокоил допросами или беседами. Порой ему казалось, что про него совсем забыли.

Антон был даже рад в какой-то мере такому положению дела. Скучать ему не приходилось. Благодаря охранникам в его камере вскоре появился приличный стол и стул. К весне у него собралась приличная библиотека. В маленькой камере, в отсутствии полок, хранить книги было негде, но он не отчаивался, все, что ему мешало, складывал в тумбочку и под кровать.

Читая газеты, понимал, что в ближайшее время начнутся в стране перемены. Отрезанный от внешнего мира, он не придавал этому большого значения. Ему казалось, что все это происходит далеко за пределами родины, но никак не за стеной его камеры.

Как-то утром, ранней весной, в камеру заглянул Максим. Вид у него был довольно встревоженным.

— Максим, что случилось? На тебе лица нет.

— Антон Максимович, у меня мало времени, минут пять-десять, не больше. Слушайте внимательно, сейчас весь народ на совещании у хозяина. Когда разойдутся, у меня не будет больше времени поговорить с вами.

— Не тяни, Максим, выкладывай, что там случилось?

— Вчера из Загорска приезжал Сергей. Он рассказал мне, что Симбирцев попытался поднять шум по поводу вашего содержания здесь. Его, конечно, быстро осадили. Применили мелкую подставу и быстро сняли с должности. Обвинили в халатности и в превышении служебных полномочий. Потом пригрозили прямым текстом, что если не успокоится, то его родным будет плохо, а с ним случится инфаркт.

— Я ведь просил, чтобы ты передал ему не вмешиваться в это дело. Я и так потерял много друзей.

— Да я предупреждал его и не однократно, но вы же его знаете. Он с его педантичной честностью все равно не будет сидеть на месте.

— Ладно, бог с ним, главное, что все живы пока. Ты передай, что я настоятельно прошу его пока не вмешиваться.

— Передам, но это еще не все. Симбирцев откуда-то узнал, что по всему Союзу началась тотальная проверка всех ИТК, тюрем и СИЗО. Оказывается, полгода тому назад по-тихому был создан для этого специальный комитет, который подчиняется непосредственно ЦК. Говорят, что это инициатива самого Горбачева. Мне кажется, что в ближайшие дни вас ждут перемены, и думаю не в лучшую сторону. А то, что они последуют, говорит тот факт, что руководство с панической поспешностью собрало совещание.

— Ты прав. Что-то произойдет, тут я полностью с тобой согласен.

— И еще одно. Мне кое-что за последние дни показалось подозрительным. Не знаю, с чем это связано.

— Выкладывай, что за сомнение. Вместе решим.

— Понимаете, у нас есть самая большая камера под номером двенадцать. Она рассчитана на двадцать человек. Были у нас времена, когда в ней сидело до сорока человек. Но дело не в этом, а в том, что в ней в данный момент, сидит только девять человек.

— Ну, и что тебя в этом смущает?

— Да то, что в ней сидит народ за разбой с отягчающими и убийцы. Все они ждут суда. Следствие по их делам практически завершено. Меня смущает тот факт, что к ним в камеру подсадили наседку.

— С чего ты взял, что это наседка?

— Дело в том, что сидит он там уже неделю. Здоровенный бугай. Физически очень развит. На местный контингент совершенно не похож. Не тот типаж. Можете мне поверить, я немного в людях местной породы разбираюсь. Так вот, этот бугай хорошо знаком с воровскими понятиями и правилами. Он в первый же день сместил смотрящего по камере и занял его место. И второе, сегодня ночью я его водил на допрос. Но допроса не было. Его в допросной поджидали двое, видимо, из высоких инстанций. Они долго о чем-то говорили, потом неплохо погуляли. Правда, наша наседка коньяк не пила. За то он с удовольствием налегал на деликатесы.

— Интересно, с чем это связано?

— Пока не знаю, но думаю, что связано это именно с вами.

— Ты думаешь, что меня подсадят к ним в камеру?

— Думаю, что так они и сделают. Не зря ведь они подобрали такого здоровенного бугая. Теперь под его командой все зеки в камере по струнке ходят.

— Ладно, Максимка, не будем раньше времени в гроб ложится. Я буду осторожен. А тебя попрошу быть предельно грубым со мной. Нельзя чтобы наши враги заподозрили тебя в дружбе со мной.

— Хорошо, Антон Максимович, я буду стараться. А теперь мне пора, скоро совещание закончится.

К вечеру того же дня Антона вдруг вызвали на допрос. В допросной комнате, за эти полгода ничего не изменилось. Даже следователь был тот же.

— Здравия желаю, гражданин Березняк. Наконец-то вы вспомнили про мою скромную персону. Чем на этот раз обязан?

— Послушай, давай ты не будешь ерничать, и мы хоть раз проведем допрос по-настоящему.

— Ну, если допрос будет честным и правдивым, если он действительно нужен для дела, то я согласен.

— Вот и договорились.

Березняк стал задавать вопросы. Сначала он спросил, что знает Антон про бойцовский клуб. Потом про аварию, и как долго он находился в больнице. Не покидал ли больницу во время лечения. Антон, в свою очередь, отвечал правдиво на каждый его вопрос. Березняк спросил его, не участвовал ли он в нападении на бойцовский клуб.

— Побойтесь бога, Иван Петрович. Какое нападение, какие трупы? Вы прекрасно знаете, что после того, как я покинул клуб, то на следующий день попал в аварию, и две недели был в коме. Я физически не мог совершить это. Да что я вам говорю об этом. Вы прекрасно знаете все и без меня. Вы, наверняка, допросили весь персонал клиники и знаете всю правду. Я не мог напасть на клуб, да признаться, если бы и мог, то не стал бы делать этого.

— Почему это, позвольте спросить?

— Очень просто. В клубе у меня не было врагов, по крайней мере, чтобы убивать их. Второе. Я не воюю с женщинами. Это ведь благодаря женщине я попал в столь чуждое для меня общество, и что-то мне подсказывает, что вы знаете эту женщину.

— Это не важно. Важно то, что вы принимали участие в запрещенных видах спорта. В этом клубе погибли люди, а ты, как мне известно, специалист по запрещенным у нас видам единоборств.

— Ну, по этому вопросу не ко мне. Этому меня обучила Родина, вот и задайте ей этот вопрос, а за одно предъявите ей обвинение, чтобы не повадно было учить таких как я.

— Но родина не учила тебя убивать невинных людей.

— Иван Петрович, у вас искаженное мнение о невинности. Во-первых, там не было божьих агнцов. Все, кто посещал этот клуб, прекрасно были осведомлены о незаконной деятельности клуба. Во-вторых, в боях принимали участие люди хорошо тренированные, и они знали, на что идут и сколько они получат за свой поединок. И третье. Я был там не по собственной воле, и вам это известно не хуже меня.

— Но там погибли люди.

— Я вполне могу допустить, что там могли погибнуть люди. Люди где-то гибнут и в данную минуту, но это не говорит о том, что именно я убиваю их.

— Значит, ты отрицаешь свое участие в убийстве?

— Конечно, отрицаю.

— Пусть так, но мы все равно докажем твое участие в убийстве. Можешь в этом даже не сомневаться.

— А я не сомневаюсь, что вы все можете. Но вы одно не сможете, это честно и по закону доказать мое участие в убийстве. Вы ведь не сможете сейчас по закону провести следственный эксперимент. Вы не можете предъявить мне трупы для опознания, вы не можете предъявить мне правдивых свидетелей. Вы еще много чего не сможете доказать именно по закону. Любой адвокат, если он будет честно отстаивать права обвиняемого, разобьет ваши доказательства в пух и прах. Единственное что вы можете, это незаконно подтасовать доказательства и показания свидетелей, и держать меня незаконно за решеткой. А моего признания вы не дождетесь, я не собираюсь свидетельствовать против себя. Этого вы от меня не дождетесь.

— Да никуда ты не денешься! — сорвался на истеричный крик Березняк. — Подпишешь все, что я тебе скажу. Все возьмешь на себя, и трупы, и наркоту, и ствол с валютой. Как миленький подпишешь, да еще и в ногах будешь валяться у меня. Правдолюбец долбанный.

Антона это тоже вывело из себя. Он встал и, наклонившись над следователем, с высоты своего роста посмотрел ему в глаза так, что Березняк готов был провалиться сквозь землю, но больше не видеть этого сумасшедшего взгляда.

— Послушай, микроба, и передай своим хозяевам. Больше я с тобой разговаривать не буду. А сломать Антона Ли, еще никому не удавалось. Не удастся это и вам. Теперь вызывай конвой, мне в камеру пора.

Березняк трясущейся рукой нажал кнопку. На вызов вошел Максим.

— Встать, руки за спину, вперед, — командовал Максим.

Антон вышел в коридор, ругая себя последними словами за срыв. Пока шли по коридору, Максим стал шептать ему в спину.

— Антон Максимович, мне приказано отвести вас в двенадцатую камеру, к наседке. И еще, к нам приехал высокий гость. Я сам его не видел, но среди наших прошел такой слух. Мне сказали, что в допросной установили видеокамеру. И этот гость наблюдал за допросом.

— Спасибо, я понял.

У двенадцатой камеры их встречал еще один охранник. Подавая Антону сумку с вещами, ехидно сказал:

— Здесь все твои вещи. Теперь будешь сидеть как все зеки, а не в своей персональной камере, как на курорте, — повернувшись, он ушел.

— Максим, постарайся близко не подходить к камере. Если услышишь шум, то, как можно дольше, потяни время.

— Хорошо, я понял вас. Но я боюсь, а вдруг не справитесь, и понадобится моя помощь.

— Ты делай так, как я сказал, и все будет нормально.

— Теперь это твоя камера, — сказал громко Максим, пропуская Антона в камеру.