Каждая жилка, каждая клетка пели во мне, когда я выходил из кокона биогенератора. Ах, как же всё-таки прекрасно устроена жизнь. Сколь много разнообразных перспектив она открывает перед каждым из нас. Самое же главное, это то, что она даёт возможность бескорыстного труда – труда на благо всего нашего общества. Труд – ведь это такое восхитительное понятие! Как это прекрасно – трудиться, трудиться и ещё раз трудиться, каждому на своём месте, определённому справедливой судьбой, в целом же – созидая древо счастливого бытия, для всех, чтобы никто, никто не остался обиженным…

Вот только одно меня немного смущает – как я в биогенераторе-то очутился? Должно быть, дела мои в прошлой жизни были не очень блестящи. Должно быть, где-то я там зазевался, а лес – паскудник такой – меня и скрутил.

Ну, ничего.

В этой жизни я постараюсь быть гораздо внимательнее. Мы ещё посмотрим, кто кого.

Лес, ты слышишь меня? Я иду, трепещи, ничтожное создание. Скоро ты узнаешь, каково это – трещать под кованым каблуком.

Я хохотнул.

Кстати, спасибо моему Покровителю. Должно быть, это он разглядел во мне зарождающегося хлюпика. Жаль только, что я всё-таки с ним не знаком. А то выразил бы ему благодарность лично.

Тут из динамика под потолком раздался писклявый голос:

– Приветствую, тебя, Корд. Я – мультимедийный компьютер, проводивший твоё Возрождение.

– Мультимедийный?! – хохотнул я. – Как это?

– Сам не знаю. Информация об этом у меня отсутствует. Хочу тебе сообщить, что ты – лицо в этом мире привилегированное, говоря иными словами, специалист, точнее, инженер по технике, а также программист, водитель и наладчик систем.

Ну, удивил,- подумал я пренебрежительно. Будто сам я об этом не знаю. Да если уж на то пошло, то все эти сведения в моём файле на генетическом уровне записаны. Так что зря ты тут распинаешься.

– Впрочем, – сказал компьютер, – всё это ты знаешь и сам.

А вот это он ловко, вынужден был согласиться я. Уел, значит, ну-ну…

Тело у меня было в остатках коллоидного раствора, и потому первым делом я отправился в душ.

Динамик имелся и там.

– Также хочу тебе сообщить, – продолжал компьютер, – что на левом запястье у тебя браслет. Это индикатор, определяющий степень Одушевления твоего подопечного. Твой подопечный – Кип, знаешь такого?

– Знаю, знаю, – пробормотал я, с удовольствием подставляя под тугую струю то левый, то правый бока.

Впрочем, на индикатор я всё-таки посмотрел – с чем с чем, а с Одушевлением шутки плохи. Показатели, однако, были в норме.

Когда я, обтираясь мохнатым полотенцем, снова появился в раздевалке, там меня дожидалась Мокаиса. Она с откровенным любопытством принялась меня разглядывать.

Я не отвернулся. А что? Парень я хоть куда – ладный, крепкий. Стыдиться вроде бы не за что. Если так хочется, что ж – пусть себе любуется. За погляд денег не берут.

– Да-а-а! – сказала Мокаиса наконец, – Жеребчик ты ничего, упитанный. Среди первых тут будешь… Ты знаешь, вообще-то я здесь в городу баба единственная, некоторые очереди месяцами ждут, но тебе… – Тут она задрала кверху юбку, кокетливо так на меня поглядывая. – Хочешь?

Сердце у меня так и подпрыгнуло. Не может быть! Вот так! Сразу! Ведь она и впрямь была единственной девчонкой в колонии. Многие действительно очереди месяцами ждут, а некоторые так вообще пролетают.

– Конечно, хочу! – выпалил я.

– Ну, тогда пойдём до забору.

– Зачем до забору? Можно и тут, – предложил я несмело.

– И то верно, – сейчас же согласилась она. – Чего зря время терять. А ты сообразительный. – Она приблизилась и по-хозяйски положила мне руки на бёдра. – Ах, любимый, как же я по тебе стосковалась.

– А как я по тебе стосковался… любимая.

– Люби же меня, люби же меня всю!

Увы, насладиться друг другом нам было не суждено. По крайней мере, в этот раз. Дверь отворилась, и в раздевалку вошёл Дорз.

– Она уже тут, – процедил он брезгливо, покосившись на Мокаису. – А ну, брысь отсюда, потаскушка!

– Фи! – скривилась та. – Так обращаться с женщиной!

– Я сказал – брысь!

Мокаиса выскочила за дверь.

– Я жду тебя вечером, – крикнула она напоследок.

– Я не заставлю себя ждать, – крикнул я в ответ.

Дорз окинул меня суровым взглядом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Превосходно! – Я засмеялся. – Готов рвать, метать, прошибать головой стены. В бой – хоть сейчас.

– Вот и хорошо. Нам как раз такие и нужны. Поедешь облучать восточный сектор леса.

– Восточный?

– Восточный.

– А чьё это распоряжение?

– Директора. Так что про свои шуры-муры можешь пока что забыть.

– Ничего, вечером наверстаю.

Я открыл свой персональный шкафчик и принялся одеваться.

– Как там мой Кип? – поинтересовался я. – Не соскучился по мне?

– Сам всё узнаешь… Давай поторапливайся! Копаешься, как баба на сносях… Когда отправишься в лес, возьми помощника. Смита или Вессона, они тебя под дверью дожидаются. Ты понял?

– Да ну их, сам справлюсь.

– Сам. Знаю я, как вы сами справляетесь. Уже треть гаража загубили.

– Ничего, справлюсь.

Я наконец оделся, и мы вышли за дверь.

– Успехов тебе в личной и общественной жизни, – крикнул мне вслед компьютер.

– Надеюсь, что ещё не скоро с тобой увижусь, – крикнул я в ответ.

На улице было утро. Солнце только-только оторвалось от линии горизонта, но его лучи уже припекали будь здоров. Похоже, жарким будет денёк. Середина лета, как-никак.

Дорз отправился по своим делам, а я перешёл на другую сторону площади, где у крытого черепицей ангара толпился народ. Там было шумно – не то спорили, не то ругались. Громче всех выделялся голос Слямзейтора – высокий, даже визгливый какой-то.

Он, кстати, первым меня и заметил.

– А, Корд! – воскликнул он обрадовано. – Уже материализовался? Очень хорошо, поедешь со мной продовольствие заготовлять.

Я помотал головой.

– Не-а, не получится. Опоздал, друг ты мой разлюбезный. Меня директор уже восточный сектор леса послал облучать.

– А-а, – протянул Слямзейтор разочарованно.

В толпе между тем ругань стихла окончательно. Всё внимание обратилось теперь на меня. Меня обступили, ощупывая и награждая дружескими шлепками.

– Привет, Корд, смерть лесу!

– Да, теперь лесу каюк.

– А хорош, ничего не скажешь.

– Ну, это же Корд. Мускулатура-то, мускулатура.

– Мускулатура что, у него наверняка кое-что и покрепче есть.

– У Мокаисы сегодня праздник.

Все дружно заржали. Я – тоже. Я стоял с самым довольным видом, озираясь по сторонам. Как здорово, когда у тебя есть такие друзья. Верные, весёлые, никогда не унывающие. С такими хоть на край света, ничего не страшно… В лес, впрочем, я отправлюсь всё-таки один. Не люблю, честно говоря, когда меня в спину толкают. Пространство свободного творчества – это я ценю, пожалуй, больше всего.

– Ладно, ладно, – сказал тут Слямзейтор с шутливой озабоченностью. – Чего пристали к человеку. У него сегодня такое важное задание, пропустите же его скорее. Он поедет лес облучить.

– Смерть лесу!! – заревели сейчас же вокруг.

Я, с гордым видом поглядывая по сторонам, прошествовал прямо в ангар, чтобы выбрать там какой-нибудь вездеход. Не пешком же ехать лес облучать? Галдящая толпа вскоре отстала. За мной увязался один только Сейтр. Как и я, он тоже недавно вышел из биогенератора, всего лишь на сутки раньше меня. Так что мы с ним были, можно сказать, ровесники.

Пока я готовил вездеход, он рассказывал мне последние новости. Вчера вечером в городе объявились чужаки, шесть одноруких мужчин. Оказалось, наши соседи из Вадлупа. У них, оказалось, прошёл накануне мощный Циклон, уничтоживший весь посёлок. Сами же они остались в живых лишь по чистой случайности – отправились за час до того в лес, чтобы заготовить на колонию продовольствия. Когда же вернулись, от посёлка почти ничего уже не осталось, одни только подрагивающие серые глыбы.

– Представляешь, Корд, – смеялся Сейтр. – Они пытались нас уверить, будто смогут быть нам полезными, а у самих… ха-ха-ха… по одной руке всего было. Они там экономили у себя, представляешь? У них, оказывается, уже больше года проблемы с биомассой были.

Сейтр рассказал, как Слямзейтор, участливо задирая брови, долго расспрашивал их о бушевавшем Циклоне, а потом, жалостливо так вздыхая, ловко уложил всех шестерых выстрелами на землю. Ох, и хохотали же все. Слямзейтор, спору нет, просто красавчик. Как выкинет что-нибудь этакое – хоть стой, хоть падай, хоть ложись сразу в гроб.

– Я, – сказал Сейтр, – чуть живот себе не надорвал.

Я тоже от души посмеялся, хотя и пожалел, что не присутствовал при этом сам.

Потом Сейтр рассказал, как Шлепень-Шлемень в связи с притоком биомассы разрешил синтезировать женщину-гомункула. Мозг ей программировать не стали ("зачем этой дуре мозг"), только тело ("ах, Корд, если бы ты только видел, что это за тело"), и потому на всё про всё ушло немногим более шести часов.

– Её только-только из инкубатора извлекли, – сказал Сейтр. – Часа за два до того, как ты народился. Красотка, я тебе скажу, пальчики оближешь. Сейчас её по всем дворам таскают. Мокаиса просто в ужасе. Я тоже себе очередь забил, после обеда должна подойти.

– Вот жалость-то! – пробормотал я. – Теперь понятно, почему Мокаиса меня в биогенераторе перестрела. А мне, как назло, лес надо ехать облучать. Ну, директор, удружил.

Сейтр засмеялся.

– Да не переживай ты, – успокоил он меня чуть погодя. – На всех хватит. Успеешь ещё поразвлекаться.

– Ну да, успеешь тут с вами… Послушай, Сейтр, а ты знаешь что… Ты бы занял на меня очередь тоже, а? А я потом для тебя тоже что-нибудь хорошее сделаю, а?

– О чём разговор, – осклабился конструктор общественных взаимоотношений. – Конечно, займу. Ты – мне, я – тебе, зачем ещё друзья-то? Тем более что мы ещё и специалисты, друг друга поддерживать просто обязаны.

– Спасибо тебе, друг, – сказал я.

– Не за что.

Успокоенный, я залез в водительское кресло и завёл мотор.

– Ну, счастливого тебе пути, – крикнул мне на прощание Сейтр.

– Смерть лесу! – грозно откликнулся я.

Машина, взрёвывая, покатила через ворота наружу. Я лихо заложил по площади вираж, чем сорвал восторженные аплодисменты всё ещё препиравшихся зевак, и направил вездеход к выезду из города. Нетерпеливое возбуждение в преддверии предстоящего боя овладело всем моим естеством. Ну, лес, держись! Сегодня я с тобой рассчитаюсь сполна – за Сейтра, за Кипа, за себя, за всех тех, кто вынужден по твоей милости вновь и вновь проходить болезненные реинкарнации.

На полной скорости я проехал по главной улице, миновал лаборатории, склады, жёлтое административное здание, столовую, длинный вольер, из-за мелкой решётки которого пялились на меня толстые уроды, эти тоже были безмозглыми гомункулами, единственное их назначение – пожирать как можно большее количество пищи, нагуливая таким образом вес, восполняя тем самым недостаток биомассы. Наконец я выехал к воротам и здесь остановился.

Тут откуда-то вынырнул Кип.

– Корд, – заканючил он, взобравшись на подножку. – Ты едешь в лес, да? Возьми меня с собой.

Я окинул его снисходительным взглядом. Ишь, раскраснелся-то как! Глаза горят, щёки пылают. Пацан, да и только.

– Молод ещё, – сказал я важно. – Будешь у меня там под ногами путаться.

– Нет, не буду. Вот посмотришь.

– Тогда в историю какую-нибудь вляпаешься. Отвечай потом за тебя.

– Нет, не вляпаюсь. Вот посмотришь.

– Не вляпаешься. Знаю я вас.

– Ну, пожалуйста, Корд! Что тебе стоит?

Кип умоляюще сложил руки.

А что, подумал я, с усмешкой его разглядывая. Может, и впрямь его с собой взять? Дорз вот тоже просил какого-нибудь напарника прихватить. Чем мне Кип не напарник-то? Что-то в нём есть такое… подкупающее, что ли.

Впрочем, надо помучить его ещё чуток. Для порядка.

– Ну, не знаю, не знаю, – сказал я, как бы раздумывая. – Ты в лесу-то хоть раз бывал?

Кип грустно покачал головой.

– Вот видишь, – сказал я. – Куда тебе в лес.

– А может, я в прошлой жизни там был, – предположил Кип с надеждой.

– В прошлой не считается, – возразил я. – В прошлой мы все там бывали.

Кип загрустил совсем. Глаза у него потухли. Казалось, ещё мгновение-другое, и он заплачет от огорчения.

– Ну ладно, – сказал я наконец. – Честно говоря, я тоже ещё в лесу не был. В этой жизни то есть. Так что узнаем, что за диво, этот лес, одновременно. Ну, чего встал, полезай скорее в кабину, пока я не передумал.

Кип, издав радостный писк, поспешно полез в кабину.

– Только учти, – добавил я строго. – Если что не так, по мордасам буду бить без всякого сожаления, понял?

– Понял, – отозвался Кип радостно.

– Смерть лесу! – рявкнул я.

– Смерть!

Дежурный между тем распахнул ворота, и мы выехали, наконец, за пределы города. Я сейчас же заложил направо, держа курс на восток. По покрытому золой склону мы съехали вниз, где я слегка притормозил.

Ну, и где же этот лес?

Мы оба – и Кип, и я – испытывали вполне понятное волнение. Я даже привстал слегка, вглядываясь вперёд.

И вот…

Я с недоумением задрал брови.

Фи! И это они называют лесом?!

– Перед нами стояла невысокая, метра в три-четыре, стена фиолетовых бутылкообразных стволов, увенчанных кронами из переплетённых зелёных щупалец.

И эта пакость тот самый лес, которого все так боятся?!

Я хохотнул. Ну и ну!

Деревья эти чем-то походили на перевёрнутых вверх ногами медуз. Должно быть, как и их морские собратья, они не были стойкими бойцами.

Я хохотнул вторично и посмотрел на Кипа. Бедняга! Он сидел, подавшись всем телом вперёд, и словно бы ел лес глазами. Казалось, ничего другого для него сейчас просто не существовало. Эк же его закрутило-то, подумал я. М-да, специалист из него ещё тот. Может, зря я его с собой?..

Впрочем, со мной ему вряд ли что может грозить.

Я хлопнул его ладонью по спине.

– Что, малыш, оробел? – сказал я снисходительно. – Да, брат, это тебе не с Мокаисой до забору ходить. Тут, брат, отвага нужна. Ну, ничего, не переживай так. Сейчас мы ему зададим.

Я поиграл кнопками, настраивая облучатель. Потом щёлкнул основным тумблером. Какое-то время не происходило ничего. Затем щупальца как бы с беспокойством зашевелились, фиолетовая стена дрогнула, подалась немного назад, словно бы под напором сильного ветра. Ага, не нравится, подумал я с радостным облегчением. Какое-то опасение у меня всё-таки было – а вдруг эта орава кинулась бы на нас. Но нет. Бойцы из этих деревьев и впрямь оказались не очень стойкие. Оказывается, не так страшен чёрт, как его малюют.

Я тихонько двинул вездеход вперёд.

На работу облучателя было любо-дорого смотреть. Как по волшебству, деревья обмякали, съёживались, некоторые словно бы ускользали в землю, другие, вытаскивая из почвы корни и быстро-быстро ими перебирая, устремлялись прочь. И всё это без единого звука. Только какие-то не то вздохи, не то стоны раздавались там. Я почувствовал себя былинным богатырём, от которого в страхе бегут полчища степняков. Хорошо-то как, а!

Я снова посмотрел на Кипа. Тот по-прежнему сидел, подавшись всем телом вперёд, наблюдая за действием облучателя. Похоже, зрелище это его потрясло.

Ничего, подумал я снисходительно. Привыкнет со временем.

– Ты, главное, меня держись, – сказал я ему вслух. – Со мной не пропадёшь. Видишь, как мы эту пакость распатронили?

Он не ответил. Поглядел только на меня ошарашенными глазами и снова уставился на лес.

М-да, похоже, и впрямь слабоват парнишка. Нервишки, должно быть, ни к чёрту. Ну, это дело поправимое. Надо будет, как вернёмся, к Мокаисе его захватить.

Так мы и ехали себе. Деревья впереди расступались, позади же оставалась широкая, метров в тридцать-сорок, чистая полоса. Время от времени я с удовольствием на неё оглядывался. На хорошую работу всегда приятно лишний раз посмотреть. Некоторые деревья, правда, возвращались потихоньку назад, но это ничего – на обратном пути мы их снова шуганём.

А Кип, мальчонка мой, совсем уж что-то заскучал. То ли не нравится ему всё это, то ли леса боится. Хорошо хоть разговорами не досаждает. Честно говоря, к концу второго часа и мне эта картина порядком уже надоела. Ну что это такое, в самом деле? Мы едем, деревья бегут, никакого разнообразия, так и со скуки помереть недолго. Поразвлекаться огнемётом, что ли?

Задумано – сделано.

Я сейчас же откинул брезентовый верх и встал. Надевать респиратор необходимости не было. В восточном секторе, если мне не изменяет память, стеклянных деревьев с их губительной пыльцой нет, а что же до ям с розовым дымом, от которого, надышавшись, сам становишься розовым дымом, так это нужно быть законченным идиотом, чтобы идти и нюхать всякую гадость.

И откуда я про всё это знаю? – подумал я тут с удивлением. Про стеклянные деревья, про розовый дым? Должно быть, это у меня генетическая память сработала. Ладно, не до этого сейчас, потом всё обмозгуем.

Я взял лежавший на заднем сиденье огнемёт и огляделся по сторонам. Пожалуй, вот с этого и начнём.

Прицелившись, я полоснул по ближайшему дереву струёй пламени. Дерево затрещало, обугливаясь и чадя бурым дымом, в ноздри шибануло приторным запахом горелой плоти. Другие деревья, стоявшие рядом, бросились врассыпную.

Я захохотал.

– Ну вот, совсем другое дело, а то бегают тут… как не знаю что… Саранча!.. Ну как, братишка, нравится? Может, тоже попробуешь?

Я протянул Кипу огнемёт. Тот взял его, но как-то неуверенно, словно бы какую-то змею.

– Да не бойся ты, – засмеялся я. – Не укусит. Вот, нажимай на эту кнопку. Да не сюда, а вот здесь, видишь? Крепче, крепче ж держи. Экий ты, право.

Но, так и не решившись, Кип вернул огнемёт обратно.

Слабак, подумал я с презрением. Хлюпик. Специалистом ещё себя называет. А может… Улучив момент, я украдкой поглядел на индикатор степени его Одушевления. О-го-го! А стрелка-то, оказывается, уже почти к самому критическому сектору подобралась. Ещё чуть-чуть, и – пиши-пропало, придётся моего друга спасать. М-да, хорошо всё-таки, что я его с собой захватил. Будет теперь под присмотром.

Огнемётом я развлекался ещё минут десять. Потом запахи горелой плоти стали просто невыносимы. Я снова натянул брезентовый верх, и мы двинулись дальше.

Солнце стояло почти над нашими головами, когда мы наткнулись на развалины. Судя по всему, здесь был когда-то посёлок. Люди, должно быть, покинули его очень давно. Более-менее сносно сохранилось только одно здание. Покосившееся и поросшее то там, то здесь настырными побегами, оно походило скорее на груду тёмно-красного кирпича, чем на пригодный для жилья дом. В стенах кое-где темнели окна. Мы пошли вокруг здания и обнаружили вход – узкий кривой провал. Что-то жуткое, казалось, таилось внутри, и мне стало как-то не по себе.

Я уже прикидывал, с какого лучше боку зайти, чтобы поудобнее подпалить эту халупу, как вдруг Кип предложил:

– А давай посмотрим, что там внутри. Может, что-нибудь интересное найдём.

Я чуть не матюгнулся. Ну что за напарник у меня такой! Вечно его тянет на приключения. Конечно, заходить в эту развалюху ни в коем разе не следует. Но с другой стороны… После того, как я целых полдня перед ним выкаблучивался, пытался его всячески опекать, показывать теперь перед ним свой страх… несолидно это как-то. Всё-таки я Корд, а он по сравнению со мной обыкновенный мальчишка, пацан, разница между нами лет семь-восемь как-никак. Вот же – незадача.

Кип выжидательно смотрел на меня.

– Ладно, – сказал я наконец. – Если не надолго, то можно. Нам ещё уйму леса надо облучить.

И откуда только в нём прыти столько? Я ещё и шага не успел сделать, а он уже стоит перед входом и заглядывает внутрь.

– Погоди-погоди, – крикнул я ему. – Без меня-то не заходи.

Он остановился, нетерпеливо на меня оглядываясь.

Я же, прихватив огнемёт, подошёл к двери.

Внутри, противу ожиданий, оказалось не так темно, как можно было предполагать. Свет проникал сквозь многочисленные щели в потолке и стенах. В мягком полумраке в глубь здания тянулся узкий коридор. Редкие двери по обе его стороны едва угадывались под бахромой всевозможных растений. Было тихо и прохладно. И стены и потолок при каждом шаге угрожающе колыхались, под ногами чавкало. Тянуло терпким западом плесени, как в подвале с плохой вентиляцией. Меня вдруг охватило ощущение, будто мы вошли в пасть издохшего левиафана.

Я толкнул первую попавшуюся дверь жерлом огнемёта. Дверь, хотя и с трудом, подалась. Это была крохотная, метра три на четыре, комнатка. Заходить в неё я не стал, ограничившись одним беглым взглядом из коридора. Ничего интересного там не было. Полусгнившая мебель, покрытое мохом тряпьё в углу, на стенах – маслянистые рыжие потёки вперемешку с белой травой, которая сейчас же зашевелилась, среагировав на движение воздуха.

В других помещениях тоже было не ахти. Развал и запустение воцарились здесь, похоже, не один десяток лет назад.

Я уже скептически поглядывал на Кипа, когда в конце коридора обнаружился зал. Дверь, за которой он находился, развалилась от первого же удара в труху, подняв облако бурой пыли. После того, как пыль рассеялась, я увидел, что кое-что в этом помещении сохранилось гораздо лучше, чем в других.

Прямо посередине стоял металлический стол, а на нём – два направленных друг на друга облучателя. Между ними на оранжевом кубе вечного аккумулятора лежала толстая в коричневом переплёте тетрадь. Всё это было покрыто густым слоем пыли. По безупречному виду этих предметов я сразу понял, что облучатели находятся в рабочем состоянии. Кому-то, видимо, очень хотелось, чтобы тетрадь сохранила свой первоначальный облик. Кип, понятное дело, сейчас же её схватил. Вот уж охотник до всяких там тайн. Меня же, как технического инженера, больше порадовали облучатели и аккумулятор. Особенно – аккумулятор. У нас на такие давно уже дефицит.

Да. Денёк, похоже, удачный. Шлепень-Шлемень будет просто в восторге.

Мы нагрузились находками и вышли из здания. На улице под яркими солнечными лучами сразу стало значительно веселее. Не люблю, когда надо часто оглядываться. А в этом здании я то и дело оглядывался, всё мне казалось, будто кто-то набросится на меня там.

Ну, ничего – выбрались.

Жарковато, правда, так на это кондиционер в кабине есть.

А лесу, видно, жара в самый раз. Стоит себе – зелёный, противный – как будто так и надо. Ну, погоди, сейчас мы тебе покажем, где раки зимуют.

Побросав находки на заднее сиденье, мы забрались в кабину. Кип, бумажная душа, сейчас же уткнулся в тетрадь, я же с удвоенным рвением принялся за дело.

Около часа я утюжил лес во всех возможных направлениях. Потом, когда уже начал подумывать, а не пора ли поворачивать оглобли, заметил вдруг странную вещь. Деревья, мясистые и упитанные, стали вдруг исчезать, вместо них появились какие-то низкорослые, худосочные. Лес заметно поредел и прижался к земле. Я удивился. Никогда бы не подумал, что лес может иметь пределы. Мне он казался бесконечным. Неужто я ошибался?

Ещё минут двадцать я на малой тяге вёл вездеход вперёд. За это время лес полностью сошёл на нет. Перед нами теперь лежала однообразная зелёная равнина, покрытая небольшими, в метр высотой, холмиками.

Вот так-так! А лес-то, оказывается, и впрямь не такой уж и всемогущий. Ну и ну! Что же это нам может дать? Пока трудно сказать, надо будет со старожилами посоветоваться, но это когда вернёмся. Сейчас же, пользуясь случаем, надо проверить, что там дальше. Может, впереди, за горизонтом, тоже какой-нибудь лес.

Минут десять мы двигались по равнине. Вездеход, преодолевая холмики, клевал носом, и горизонт прыгал перед нашими глазами.

Потом стало происходить что-то совсем уж непонятное. Почва под нами начала колыхаться, будто мы ехали по трясине. Что за ерунда?! Если это действительно трясина, то тогда и провалиться недолго. Пожалуй, лучше дальше не ехать.

Я затормозил перед холмиком, который был немного больше других. На его вершине росло одинокое дерево.

Я снова откинул брезентовый верх и встал, озираясь по сторонам. Кругом, насколько хватало глаз, была зелёная однообразная равнина.

Проклятье! И что нам делать теперь? Даже совета, по большому счёту, не у кого спросить. Кип, конечно, не в счёт, хотя…

Я поглядел на Кипа. Тот всё ещё читал свою тетрадь, ничего не замечая вокруг.

– Послушай, братишка, – сказал я ему. – Оторвись-ка на секунду, мне надо с тобой посоветоваться.

Кип даже не шевельнулся.

– Вот читака ещё выискался, – пробормотал я, сердясь. – Послушай, если ты сейчас же не бросишь эту тетрадку, то я её у тебя отберу. Посмотри лучше вокруг и скажи, что ты обо всём этом думаешь.

В этот раз мои слова достигли-таки цели. Кип, оторвавшись от своего занятия, бросил на равнину рассеянный взгляд и сказал:

– Что-то я проголодался, Корд. Может быть, перекусим?

И снова погрузился в чтение.

– Идиот, – проворчал я. – Помощничек… Ладно, сами как-нибудь управимся.

Я ещё раз поглядел по сторонам.

А пошло оно всё! – подумалось тут мне. Пусть кто-нибудь другой с этой равниной разбирается. Мне, между прочим, такого задания не давали. Моя задача – лес облучать. Так что поверну-ка я от греха подальше назад. Вот только спалю сейчас это поганое дерево, и – домой. Там меня Мокаиса совсем уж, наверное, заждалась. Да ещё этот… гомункул, если, конечно, Сейтр мне очередь на него забил.

Я взял в руки огнемёт и в несколько секунд и дерево, и холм, на котором оно стояло, превратил в дымящуюся груду пепла. Я засмеялся. Хоть какая-то радость за последние полчаса.

И тут вездеход как-то странно и совершенно неожиданно осел, кренясь на левую сторону.

Проклятье! Достукались-таки.

Я врубил двигатель на полную мощность, но толку от этого не было никакого. Вездеход только бестолково дёргался, не сдвигаясь ни на миллиметр, оседая всё глубже и глубже. В какой-то момент из-под гусениц полезла бурая масса. А вот это уже серьёзно – Извержение. Пожалуй, не до вездехода уже теперь, самим бы успеть выбраться.

Я покидал за борт найденные в развалинах облучатели и аккумулятор, туда же швырнул огнемёт, вытолкал замешкавшегося Кипа и выпрыгнул сам.

Вездеход к этому моменту погрузился уже наполовину.

– Хватай облучатель и беги за мной, – крикнул я Кипу. Сам я схватил второй облучатель, аккумулятор и огнемёт.

Мы отбежали метров на десять. За Кипом я не следил, но был уверен, что он в точности выполнил моё распоряжение. Когда же, обернувшись, я увидел, что никакого облучателя у него в руках нет, то чуть не лопнул от злости. В руках у него была одна только эта злополучная тетрадь. И он, скотина такая, ещё и улыбался.

– Идиот! – заорал я на него.- Я тебе что сказал делать?! Хочешь, чтобы я тебе по мордасам засветил.

Вид у него был совершенно обалделый.

– Ну, чего вылупился?! Беги сейчас же за ним.

Мы оба посмотрели на брошенный облучатель. Он всё ещё лежал рядом с вездеходом, от которого не утонувшей осталась одна только крыша. В принципе, его ещё можно было спасти.

– Давай-давай, – сказал я. – Поторапливайся. А то ведь утонет. Я тебе за него голову потом оторву.

Но он по-прежнему мешкал. Тогда я, рассердившись уже не на шутку, выхватил из его рук тетрадь и швырнул её в сторону вездехода. Она шлёпнулась в метре от облучателя.

– Ты чего! – закричал Кип, тоже стервенея.

– А ничего! Если она тебе так дорога, то и лезь за ней. Облучатель заодно прихватишь. Ну!..

Он уставился на меня какими-то бешеными глазами. Желваки на его лице вздулись, брови сдвинулись к переносице. Казалось, он бросится сейчас не за тетрадью, а на меня.

Я невольно отступил на шаг.

Но он всего лишь сказал:

– Дурак! Сам не понимаешь, что выбросил.

– Ну вот, – сказал я, успокаиваясь. – Таким ты мне нравишься больше. Хоть на нормального мужика стал похож. Ну так как – полезешь или слабо?

И он, скотина такая, полез. Трусил, было видно, но всё равно полез. Полез, несмотря на то, что шансов достать тетрадь уже практически не было. Бурая масса, клокоча и пузырясь, подобралась к ней уже почти вплотную.

Я с ненавистью смотрел в его удаляющуюся спину, желая только одного: чтобы он провалился, провалился поглубже, наглотался бы этой бурой дряни, а я бы его потом вытащил, вытащил и с наслаждением – раз, другой, третий – врезал ему по мордасам.

Нет, есть всё-таки справедливость на свете. Всё именно так и случилось.

Только он поднял свою злополучную тетрадь, как почва под ним расступилась, и он провалился по пояс. Ох, и закричал же он.

Ненависть во мне испарилась сейчас же. Со смесью злорадства и страха за него я бросился рядом с ним на живот и закричал:

– Хватайся скорее! За руку мою хватайся!

Он, конечно же, вцепился в мою руку, как утопающий за соломинку. Минуты три мы пыхтели, напрягаясь изо всех сил, сантиметр за сантиметром выволакивая его из трясины.

В конце концов мы выкарабкались-таки. Причём тетрадь свою он так и не бросил. Да ладно, хрен с ней, с тетрадью-то, главное, что сам цел остался. Пусть читает, бумажная душа, если ему так это нравится.

Фу-у-ух!!

Мы проворно отбежали к месту, где лежала оставленная мной аппаратура. Пожалуй, можно теперь и отдохнуть.

Однако отдохнуть нам не удалось.

Только мы рухнули в изнеможении на землю, как из холма, того самого, что я десятью минутами раньше так нещадно поливал огнём, вдруг выстрелил в небо фонтан бурой жижи. Через мгновение не только Кип, но уже и я оказался облепленным ею с ног до головы. Не сговариваясь, мы тут же вскочили и, подхватив оставшееся имущество, бросились прочь.

Далеко убежать, впрочем, нам не удалось. Земля вдруг под нами дрогнула, изогнулась как бы, нас подбросило метра на четыре вверх, и мы с изумлением и ужасом увидели впереди себя зелёный вал, удивительным образом сочетавший в себе то, что он и вырастал и удалялся одновременно. Это была чудовищных размеров волна, кольцевая волна, в центре которой находился так неразумно затронутый мною холм.

С каждой секундой она, удаляясь, вырастала всё выше и выше, и вот – мы уже не на равнине, а на дне гигантского зелёного кратера, стены которого, устремляясь вверх, быстро отвоёвывали у неба пространство.

Никогда за всю мою жизнь мне не приходилось видеть ничего подобного.

Я в ужасе закричал, закрыл руками лицо, потом упал на землю, ожидая неминуемой, казалось бы, гибели. Мне уже казалось, что это – никакой даже не кратер, а чудовищных размеров пасть, готовая в любой момент захлопнуться.

О, Небо! Святое, непорочное, спаси, спаси нас!

Прошла минута, другая. Смерть почему-то не приходила. Я решился открыть глаза.

Кратера не было. Вокруг снова была покрытая зелёными холмиками равнина, а перед самыми моими глазами висело лицо Цугенгшталя. Я без всякого удивления посмотрел на него, подумав только, откуда это он тут взялся, как вдруг сообразил, что Цугенгшталь вовсе не рядом со мной, что он далеко, очень далеко и что из-за горизонта торчит одна только его голова. О, Небо, каких же размеров была эта голова?!

Что-то в ней, этой голове, сразу же приковало моё внимание. Какое-то выражение в глазах – не то величественное, не то манящее. Кажется, я уже видел что-то подобное где-то. Только вот где?

Я встал. Я готов был уже, не чуя ног, бежать к этому лицу, но в самый последний момент сдержался, стиснул только кулаки и зубы, стиснул до боли, так, что на ладонях выступила кровь.

Потом я посмотрел на Кипа. Бедняга, он стоял, подавшись всем телом вперёд, не спуская с фантома Цугенгшталя заворожённого взгляда.

Вот он сделал шаг, потом другой.

– Эй! – позвал я его. – Ты куда?

Но он не ответил. Сомневаюсь, что он вообще меня в этот момент слышал. Он шагал, как заведённый, размеренно и как бы сомнамбулически, а до бурой массы, в которой утонул вездеход, осталось всего несколько метров.

– Сто-о-ой!

В три скачка я догнал его, схватил за плечо и рывком развернул к себе. Выражение его лица испугало меня. Его бескровные губы что-то беззвучно шептали, глаза невидяще смотрели сквозь меня.

– Кип! Дружище! Очнись! – крикнул я, встряхивая его за шиворот.

В его безумных глазах появилась и исчезла какая-то искра. Он замычал что-то невразумительное, потом попробовал меня оттолкнуть, и тогда я дважды его ударил – под левый и под правый глаз, несильно, так, чтобы не вырубить его, а только слегка ослепить.

Он закрылся, защищаясь, руками, покачнулся, но не упал, так как я снова схватил его за шиворот.

Взбучка, похоже, пошла ему на пользу. Он явно стал более управляемым.

Я нагрузил на него облучатель и аккумулятор, сам взял огнемёт и, подталкивая Кипа перед собой, направился в сторону леса.

Мы не оглядывались, но ещё очень долго я чувствовал, как величественный взор Цугенгшталя жёг наши спины. И только когда появились первые деревья, фантом исчез, растворившись в воздухе, будто его никогда и не было.

Я понял это каким-то шестым чувством, а когда оглянулся, увидел, что не ошибся.

Кип к этому моменту уже пришёл в себя окончательно. Он шагал теперь рядом со мной и без остановки болтал про какую-то ерунду, что-то по поводу двусторонних контактов с лесом, кажется.

Я его не слушал.

Мне было грустно.

Мне было жаль потерянного облучателя, мне было жаль потерянного вездехода – и за тот, и за другой ещё придётся отчитываться перед Шлепень-Шлеменем. Но ещё больше мне было жаль самого себя. Ведь до города было не меньше двадцати километров, и всё это расстояние придётся преодолевать пешком. Да ещё и аппаратуру тащить на своём горбу.

Ну, ничего, мы ещё посчитаемся с тобой, лес!

К счастью, дорога, которую мы недавно проложили, ещё не успела зарасти, так что заблудиться нам не грозило.

К городу мы вышли, когда уже начало смеркаться. Ещё за километр я почувствовал – впереди что-то неладное. Встречный ветер, гнавший по небу облака, приносил смрадные запахи – горелой плоти, жжёного дерева. Это были запахи тревоги. Мы ускорили шаг.

Когда же впереди показался холм, на котором располагался наш город, мы остановились, поражённые тем, что увидели. Город было не узнать. Окружавший его забор был во многих местах повален, и образовавшиеся бреши никто, похоже, не охранял. К небу то там, то здесь поднимались столбы мутного дыма, покосившаяся башня биогенератора была готова, казалось, рухнуть.

Поднявшись на холм, мы увидели, что многие дома в городе также разрушены, на месте столовой зияет гигантская воронка, а от ангара вездеходов остался один только обугленный остов. Кругом, освещая всё это, горели многочисленные костры, и между ними деловито сновали люди. Где-то за домами истошно кричали, а возле уцелевшего административного здания стояла группа в десятка два свежаков. Кто-то из них громко выкрикивал: "Лесу!" – и остальные сейчас же отвечали: "Смерть!" И так много-много раз.

От всего увиденного у меня просто голова кругом пошла. Что же это такое? Кип, похоже, был озадачен не меньше моего.

– А, объявились! И где только вас носило всё это время?!

Мы оглянулись. К нам, переступая через валявшиеся брёвна и доски, шёл Сейтр. Вид у него был такой, будто он только-только вышел из боя. Перепачкан с головы до ног сажей, одежда разорвана, на левой руке белели свежие бинты. Глаза же, совсем не усталые, смотрели на нас с каким-то радостным бесшабашным блеском.

– Что случилось? – спросил я его, озираясь по сторонам.

– Армагеддон, – объявил Сейтр, смеясь. – Конец света.

– Лес?

– Ну а кто же? Он, конечно. Устроил нам тут свистопляску. В жизни я такого никогда не видел. Земля ходила ходуном. Восемь Извержений за каких-то два часа. А людей-то, людей сколько потеряли! Двадцать семь человек. Снова с биомассой проблемы будут. Гомункула, кстати, уже развоплотить приказали. Я и попользоваться-то не успел. Эх, вот же невезуха-то, а!

Сейтр длинно и витиевато выматерился.

– А машины, машины? Я смотрю, ангар сгорел.

– Сгорели твои машины. Только две штуки и удалось спасти.

– Сгорели?

– Да ты не переживай, Корд. Сегодня в первой половине дня, ещё до этой заварушки, наши в Вадлуп успели сгонять, ну, тот самый, где вчера Циклон прошёл. Так вот, Циклон там, оказывается, не всё уничтожил. Пригнали оттуда три машины, и ещё, говорят, восемь остались – неисправные, правда, но Дорз сказал, что если денёк-другой покопаться, то можно и наладить.

– Это хорошо, – пробормотал я, всё ещё озираясь по сторонам. – Значит, говоришь, земля ходуном ходила?

– Не то слово. Такое землетрясение! В жизни не видел ничего подобного. Я даже в какой-то момент подумал, всё – крышка нам, конец.

– Однако же – пронесло.

– Да уж.

Мы помолчали.

Тут мне вспомнились и мои собственные приключения: зелёный вал, воронка на полнеба и зловещий фантом Цугенгшталя с его манящим гипнотическим взглядом.

– А когда, ты говоришь, это всё началось? – спросил я, неожиданно разволновавшись.

– Да сразу после полудня. А что?

– После полудня?

– Ага. Точное время назвать не могу – некогда было на часы смотреть, но то, что после полудня, могу утверждать наверняка. Как раз первая смена на обед пошла. А чего это тебя так заинтересовало?

– Да так, – пробормотал я мрачно.

Постепенно ярость овладела мной. Значит, вот как! Значит, лес, ты так! Ну, что же, держись тогда, пакость трухлявая! Больше я с тобой церемониться не буду! Ты ещё узнаешь, что это такое – настоящий праведный гнев!

Я хотел было сейчас же схватить огнемёт и бежать с ним к лесу, жечь его, но в самый последний момент сдержался – поздно уже, темно – и только что было силы закричал:

– Лес, тебе смерть, смерть!

Сейтр тут же подхватил мой призыв, с другой стороны улицы ответили, и через несколько секунд со всех дворов неслось громогласное:

– Смерть! Смерть!

Один только Кип стоял и молчал.

– А ну брысь отсюда! – заорал я на него с ненавистью.

И он, ни слова не говоря, повернулся и зашагал прочь. Я же вдруг успокоился. Даже неудобно как-то стало. Чего это я тут раскричался? Мальчишка, что ли, пацан?

Ладно, проехали.

Стараясь не смотреть на удаляющегося Кипа, я сказал:

– Что там с моим домом, не знаешь? Цел?

– Цел, цел, – успокоил меня Сейтр. – Только ты знаешь что? Зря ты так с Кипом, нельзя. Это подрывает наше единство.

– Да я уже и сам понял. Ничего, я извинюсь потом.

– Извинись обязательно.

Мы снова помолчали.

– Так, говоришь, двадцать семь человек погибли? Это же тонны две, наверное, если не больше.

– Около того.

– Похоже, и впрямь проблемы с биомассой будут.

– Только поначалу. Цугенгшталь обещал, что не сегодня-завтра найдёт способ, как биосубстанцию в биомассу переводить.

Я недоверчиво покачал головой.

– Да он уже который год только и делает, что обещает. Только на практике у него что-то не очень получается.

– Ничего. Он головастый, рано или поздно всё равно докопается. Едим же мы эту чёртову биосубстанцию. Так почему бы не использовать её в качестве биомассы. Док говорит, будто мешает ему что-то, про какие-то гены болтает. – Он помолчал. – Ладно, ты извини, но мне бежать надо. У меня тут ещё одно дельце незавершённое. Смерть лесу!

– Смерть лесу! – откликнулся я, как эхо.

Сейтр двинулся было прочь, но вдруг остановился, почесал озадаченно затылок и вернулся назад.

– Послушай, Корд, – сказал он. – А помоги мне эту дуру до биогенератора дотащить. Упирается, бестолочь этакая.

Тут только я увидел сидящую у забора женщину.

– Вот так-так! – пробормотал я ошарашенно.

Воистину эта женщина была само совершенство. Тонкая, словно бы осиная, талия, полная высокая грудь, восхитительных очертаний бёдра, крутизна которых превосходила всякое воображение, – у меня аж коленки задрожали от одного только взгляда на всё это. Неужто это и есть тот самый, синтезированный сегодняшним утром гомункул? Похоже, что так. Выражение лица у неё, правда, было не очень – пустые, как небо, глаза, то и дело лупающие ресницы, бегущая из разинутого рта слюна. Только… Только кто ж в таких случаях на подобные мелочи внимание-то обращает? Замотать простынкой морду, и вся недолга. Ах, ну что за бёдра у неё, что за бёдра!

– Послушай, Сейтр, – пробормотал я, сглатывая образовавшийся в горле комок. – А тебе когда её… в биогенератор надо?

– Да сейчас и надо. Точнее, ещё три часа назад было надо. Наши всё возились, возились. Ну, ты сам понимаешь, не каждый ведь день выпадает такое. В общем, Шлепень-Шлемень как её увидел, так аж позеленел весь. "Блудники! – кричал. – Подзаборники!" Даже вспомнить страшно, такое он тут всем устроил.

– А не мог бы ты её мне… на полчасика?

Сейтр испугался.

– Что ты!? – пробормотал он, попятившись. – И не думай даже. А если Шлепень-Шлемень увидит? Такое нам устроит.

– Ну, нельзя на полчаса, так хотя бы минут на пятнадцать.

– И не проси. Я сам с ней не успел.

– Так давай тогда вместе? По очереди, а? Ты только погляди, какая красотка – пальчики оближешь! Может, нам такой уж и не увидеть никогда.

– Да не могу я, – простонал Сейтр чуть ли не со слезами на глазах.

– Я возле биогенератора одно хорошее место знаю, там точно никто не увидит. А если и увидит, скажем, что на развоплощение тащим. Ну так как, согласен?

– Гы-гы-гы, – сказал тут гомункул.

– Ты гляди, Сейтр, она тоже не против. Чем тебе не знак?

Сейтр воровато оглянулся.

– Ладно, – сказал он наконец. – Если не долго… Только учти, не я это предложил.

– Конечно, конечно.

Сейтр наклонился к женщине и указательным и средним пальцами сделал ей "козу".

– У-гу-гу! Пойдёшь с нами до забору?

– Гы-гы-гы, – откликнулся гомункул, лупая своими пустыми глазами.

…Минут через сорок мы с Сейтром, похохатывая и подшучивая друг над другом, волокли её вверх по лестнице на башню биогенератора. Не слишком это лёгкое оказалось занятие. Она обвисала у нас на руках, как куль с мукой, цеплялась ногами за ступеньки, то и дело норовила засунуть в рот всякую гадость, и всё не переставала гыкать. Словом, намучились мы с ней, не знаю как.

И всё-таки мы её дотащили. Перевалили кое-как через перила и сбросили в темноту колодца. Секунду спустя до нас донёсся глухой стук.

Сейтр включил освещение. Она лежала на самом дне, на пористых пластинах дезинтегратора. Похоже, от удара она отключилась. Во всяком случае, каких-либо движений заметно не было.

Сейтр включил установку. Дезинтегратор загудел, пластины мелко-мелко завибрировали, с каждой секундой увеличивая частоту колебаний. Вскоре движения пластин стали как бы размазанными, почти незаметными для человеческого глаза. Гомункул так в себя и не пришёл. Его тело тоже начало вибрировать, постепенно разлагаясь. Во все стороны от него поползла тёмная красная лужа. Через несколько минут тело разложилось окончательно, превратившись в жидкий, неопределённого цвета студень, который с хлюпающим звуком был втянут сквозь поры в резервуар биогенератора.

Ну, вот и всё.

Откуда вышла, туда и возвратилась.

Как и все мы. Бр-р, никак не могу привыкнуть к подобному зрелищу.

…Утром следующего дня я проснулся в девять. Поздновато вообще-то, по распорядку полагается вставать в семь, но… очень уж, видно, я вчера замотался.

Поднялся я тоже не сразу.

Ещё лёжа в постели, я вдруг вспомнил о вчерашнем приглашении Мокаисы, о котором напрочь забыл. Вспомнил с сожалением, ведь гомункул мы уничтожили, и Мокаиса теперь наверняка в центре внимания снова. Теперь она и не посмотрит, наверное, на меня. Впрочем, может это и к лучшему. Я представил её толстые рыхлые щёки, покрытые висячими родинками ляжки, взгляд – сонный и как бы липкий какой-то, и подумал, не так уж и многое я потерял. Вот вчерашний гомункул – это да! Эх, на каждого бы по такому. Вот жизнь бы была!

Я сладко потянулся.

Ладно, хочешь – не хочешь, а вставать всё равно надо.

Впереди – нелёгкий разговор со Шлепень-Шлеменем по поводу вчерашней поездки, утраченного вездехода, и вообще – любит он, бумажный воевода, нашего брата помурыжить.

Я встал.

Сразу же обнаружилось, что день у меня решил начаться с неприятностей.

И всё потому, что я – вот же дырявая голова! – проморгал крайний срок, в который нужно проводить Облучение, чтобы избежать Одушевления неодушевлённой материи. Похоже, он истёк накануне.

Мой собственный нож сбежал от меня. Словно гусеница, складываясь и распрямляясь, он быстро прополз по столу и юркнул в какую-то щель. Выковырнуть его оттуда мне не удалось, он только забился ещё глубже и теперь, зараза такая, тускло поблёскивал лезвием, словно бы насмехаясь надо мной. Пришлось применить облучатель. Но от этого стало ещё хуже. Затвердевший нож застрял, и теперь, чтобы извлечь его, нужно было разбирать стену. Я этого делать не стал. Мне только ещё со всякой ерундой возиться не хватало. Ничего, выпрошу у Шлепень-Шлеменя новый.

К счастью, остальные вещи были, кажется, в норме. На всякий случай, я их облучил тоже. Инструменты, одежда, мебель, стены… На всё про всё у меня ушло около пятнадцати минут.

Потом я оделся и вышел на крыльцо. То, что я увидел сейчас, при свете дня, произвело на меня впечатление ещё более удручающее, чем вчера. Только сейчас я по-настоящему осознал масштабы постигшей нас катастрофы. Добрая половина домов в городе была разрушена. Повсюду – следы пожаров и многочисленных Извержений, заваленные полуобгоревшими брёвнами, битым кирпичом и прочим мусором улицы. Покосившаяся башня биогенератора, впрочем, стояла вроде бы ещё достаточно прочно. Какие-то люди копошились у её подножия, укрепляя, должно быть, фундамент. Откуда-то издалека доносился рёв работающих вездеходов. Я пошёл на этот шум и вскоре вышел на обрыв. Открывшаяся внизу картина поразила меня ещё больше. Леса, который ещё вчера от подножия обрыва до самого горизонта покрывал землю зелёным ковром, не было. Вместо него была одна только чёрная, покрытая дымящейся золой равнина, и только вдалеке – километрах в двух – виднелась зелёная кромка, но и она неуклонно отступала под натиском цепочки надвигающихся на неё вездеходов и вооружённых огнемётами людей.

Вот это да!

Я ошеломлённо переводил взгляд то налево, то направо, но везде было одно и то же – покрытая дымящейся золой равнина, отступающий под напором людей лес.

Ничего себе!

Я помотал головой, но зрелище не исчезло.

Да нет, подумал я, такого просто не может быть. Это я, наверное, сплю. У нас же техники столько даже в лучшие времена отродясь не бывало. Откуда эти вездеходы?! Да и людей там не меньше тысячи, наверное.

Ничего не понимаю.

Тут меня кто-то окликнул:

– Корд! Проснулся наконец-то!

Я оглянулся. Ко мне шёл Дорз.

– Доброе утро, смерть лесу, – приветствовал я его.

– Для кого утро, а для кого уже и день. Тебя Шлепень-Шлемень с отчётом уже второй час ждёт.

– Да знаю я. Сейчас подойду. Скажи мне только, что это там происходит? – Я мотнул головой в сторону обрыва.

Дорз без всякого интереса туда посмотрел.

– Кажется, там выжигают лес, – сказал он. – Что тебя так удивляет? – Он криво усмехнулся и как бы испытующе на меня посмотрел. – Э, да ты, брат, и впрямь не в курсе.

– Не в курсе? Чего – не в курсе?

– Спать надо меньше. В общем, сегодня спозаранку люди с Чарта пришли, предложили объединиться. Пригнали всю свою технику, биогенератор, биомассу – двести тонн. У них, оказывается, тоже вчера была заварушка. От города почти ничего не осталось. М-да. Но теперь, похоже, лесу конец, верно?

И он снова как-то испытующе на меня посмотрел.

– Верно, – согласился я. – Вместе мы сила.

Дорз заторопился.

– Ладно, – сказал он. – У меня тут ещё дела, так что я пошёл. А ты слишком долго не затягивай. Я имею в виду визит к директору. Он, ты знаешь, не любит, когда его заставляют ждать.

– Хорошо, – сказал я и снова стал разглядывать чёрную равнину внизу. – Значит, говоришь, с Чарта люди пришли. Вот уж так новость.

Дорз ушёл.

Я же ещё какое-то время любовался работой боевиков, размышляя о перспективах дальнейшей борьбы, – похоже, лесу действительно скоро конец, потом зашагал к административному корпусу.

Кабинет Шлепень-Шлеменя был, пожалуй, единственным в городе помещением, имевшим более-менее обжитой вид. Всё-таки начальство как-никак. Два высоких окна справа полускрывали тёмно-зелёного бархата шторы, словно бы стекавшие из-под потолка на пол. У стены напротив стоял коричневый кожаный диван. Над этим диваном висела картина – тяжёлая, в золочёной раме. Странный сюжет был изображён на ней. Ну, лес, зелёным ковром покрывавший равнину, – это понятно, а вот что за машина такая располагалась над ним? Единственное, что я мог сказать про неё, это то, что была она явно летательная. И это всё. Никогда я подобных машин не то что не видел, но даже и слышать о них не слышал. А ведь я всё-таки технический инженер. Мне по роду моих занятий полагается быть в курсе. А вот поди ж ты. Не менее странной мне казалась и располагавшаяся внизу надпись: "Экспедиция Егора Шлемова покоряет Кадар. Автор – И.С. Лезоринс". Кто такие эти Шлемов, Лезоринс и Кадар, я также не имел представления.

Пол устилал стёртый чуть ли не до дыр ковёр. В углу справа стоял чёрный эбонитовый куб с широким раструбом-горловиной вверху и точно таким же раструбом-горловиной внизу. Это был малый синтезатор для всяких там мелочей – незаменимая в наших условиях вещь. Ещё один куб, поменьше, стоял там же, и я вдруг с удивлением признал в нём тот самый оранжевый аккумулятор, который не далее как вчера притащил из леса. Вот так-так! Ай да директор! Когда же это он успел сработать-то?! А я, простая душа, этот аккумулятор на какой-нибудь вездеход предполагал пристроить. Что ж, ладно.

У дальней стены располагался огромный, словно крепость, письменный стол. Похожие на оборонительные фашины штабеля многочисленных папок, ощетинившиеся, словно бастионы, карандашами и ручками пластмассовые стаканчики. Над всем этим – висящая в мягком полумраке шафрановая лысина генерала- хозяина.

Когда я вошёл, лысина приподнялась и на меня глянули тусклые отсутствующие глаза.

– Доброе утро, – пробормотал я несмело. – Смерть лесу.

Взгляд у Шлепень-Шлеменя стал более осмысленным.

– А, Корд, – произнёс он низким глуховатым голосом. – Проходи, дорогой, присаживайся.

– Спасибо.

Я осторожно присел на краешек стула.

– Ну, что скажешь?

– Нож вот потерял, – вздохнул я.

– Нож! – фыркнул Шлепень-Шлемень. – А вместе с ножом и вездеход впридачу, да?

Я вздохнул снова.

– Ладно, – сказал Шлепень-Шлемень после паузы. – Давай, что там у тебя.

Я протянул ему через стол подобранный по дороге кусок полуобгоревшей древесины. Директор взял его, потом встал и подошёл к синтезатору. Не желая упускать лишнюю возможность понаблюдать за работой диковинной машины, я зашагал следом.

Роста директор был невысокого, зато фигуру имел широкую, кряжистую. Свисавшие чуть ли не до колен руки увенчивались огромными пудовыми кулаками. И мне, и всем прочим жителям города эти кулаки внушали невольное уважение. Такими разве что сваи забивать. И откуда это только пошло, на директора, занимавшегося исключительно бумажными делами, столько биомассы изводить? Впрочем, как и я, он всё-таки специалист, нужная для города единица. Вполне возможно, что интеллект и физический облик друг от друга неотделимы. Стоит ущемить одно, как сейчас же изменится и другое. И далеко не факт, что в лучшую сторону. М-да.

Шлепень-Шлемень набрал на пульте нужную комбинацию, сунул в верхний раструб кусок древесины, и синтезатор загудел. Секунд через пять, впрочем, он замолчал, а из другого раструба, внизу, выскользнул и упал на пол свежеиспечённый нож. Я сейчас же его подхватил. Нож был чуть тёплый.

– Учу вас, учу, – проворчал Шлепень-Шлемень, усаживаясь обратно за стол. – И никакого толку. Как об стенку горох. Ну как ещё мне вас убеждать, что технику надо беречь? Ведь когда утрачивается что-то крупное, то это уже навсегда. Понимаешь – навсегда?

Я виновато кивнул.

– Эта пукалка, – сказал Шлепень-Шлемень, ткнув пальцем в сторону синтезатора, – только мелочь вроде твоего ножа сотворить может. Вездеход ей не по зубам. – Директор на несколько секунд задумался. – Ладно, рассказывай, что было вчера.

Я принялся рассказывать. Всё время повествования лицо у Шлепень-Шлеменя сохраняло непроницаемое выражение. Только когда я дошёл до описания зелёной равнины, он вроде бы как слегка оживился. Глаза его с интересом уставились на меня, но вслух он не сказал ничего. Наконец я закончил.

Некоторое время мы молчали.

– И что ты обо всём этом думаешь? – спросил он потом.

Я пожал плечами.

– Ну, трудно сказать… Лес, он всякое… горазд…

– Чушь! – перебил он меня с презрением. – И ты это сам понимаешь.

Не зная, что сказать, я промолчал.

– Это был не лес, – объявил директор чуть погодя. – Это был Океан. Ты, наверное, и слыхом не слыхивал про такое. – Он усмехнулся. – Так вот, объясняю. Издревле человечеству были известны три великие силы: Небо, Лес и Океан. Улавливаешь?

Я пожал плечами снова.

– Небу мы поклоняемся, – продолжал директор. – С Лесом воюем. Океан же сохраняет по отношению к нам нейтралитет. Что же до изображения Цугенгшталя, которое ты якобы видел над горизонтом, то это галлюцинация. Улавливаешь?

Я вспомнил висевшее над горизонтом изображение Цугенгшталя, его манящий гипнотический взгляд, и подумал, уж на что на что, а на галлюцинацию оно, пожалуй, походило меньше всего. Вслух, впрочем, я свои сомнения высказывать не стал, молча только кивнул.

– Небу мы поклоняемся потому, – объяснял Шлепень-Шлемень, – что именно оттуда пришли наши предки и именно туда мы когда-нибудь ещё вернёмся. С Лесом же мы воевали всегда, воюем сейчас и будем воевать и впредь, пока не истребим его на корню. Что же до Океана… Хм. Пока что он действительно сохранял нейтралитет. – Тут глаза директора как-то недобро блеснули. – Но если придётся – что ж, повоюем и с ним…

Шлепень-Шлемень говорил что-то ещё, но я его уже не слушал. Я даже не смотрел уже на него. Я смотрел на стену за его спиной, которую вдруг стала покрывать какая-то странная жёлтая мгла. Сама стена, стремительно теряя очертания, вздувалась бугром, вздувалась, словно бы накатываясь на директора сзади, толкая жёлтую мглу перед собой. Я вытаращился на это диво, не в силах произнести ни звука. Шлепень-Шлемень же, увлечённый собственным монологом, вообще не замечал ничего. Вот жёлтая мгла коснулась его, и он стал меняться прямо на глазах. Его голова вдруг вытянулась на полметра, словно бы отражённая в кривом зеркале, нижняя челюсть со стуком упала на стол, он захрипел, попробовал встать, но не смог, лишь с шумом разбросал вокруг пластмассовые стаканчики. Потом он рухнул на стол, сливаясь с ним в единое целое, в какую-то бурую неопределённую массу, которая всё вспучивалась и пузырилась, словно бы кто-то увязший в ней пытался выбраться наружу.

Нестерпимым жаром и вонью дохнуло на меня.

Тут только я сообразил, что на меня надвигается Циклон, имя которому – смерть, ибо ещё никому, кто оказывался от него в такой близости, не удавалось спастись.

Вот он, взламывая буграми пол, приблизился к дивану, расплющил его, висевшую над ним картину в одно мгновение скатал в трубку, стул, на котором я только что сидел, превратил в трёхногое чудовище. Я попятился к двери, но хотя бы узнать то место, где она раньше находилась, было уже никак невозможно – вся стена бурлила бурыми потёками. Да что там стена. И другие стены, и пол, и потолок, и всё, что в этой комнате находилось, превратилось теперь в сплошную бурлящую кашу. Как же это всё чертовски напоминало Извержение. Безумная догадка появилась вдруг у меня в голове – конечно же, никакого не леса это проделки, лес на такое просто не способен, не под силу ему такие масштабы, наверняка это происки Океана, никакого нейтралитета он, поганец такой, никогда и не соблюдал. Как же мне стало ясно это теперь, в эту минуту, но… значения это не имело уже никакого. Через мгновение-другое я погибну, превращусь в один из потоков этой отвратительной безликой массы, погибну, как несколькими секундами раньше погиб Шлепень-Шлемень, погибну, унеся эту невероятную догадку навсегда в небытие. Никому и никогда ещё не удавалось выживать в такой близости от Циклона.

Я с отчаянием огляделся. Незатронутым оставался только незначительный клочок пола у окна, где я как раз и находился. О, Небо! Святое, непорочное, помоги, помоги мне! Я с силой ударил кулаком по стеклу, но оно, словно бы насмехаясь, не разбилось, спружинило только, оставшись невредимым. Тогда я выхватил из-за пояса недавно сотворённый нож и принялся колоть им стекло. Оно, словно плёнка, прорвалось, но тут же стало затягиваться снова. И я, не мешкая ни секунды, сейчас же бросился в образовавшееся отверстие головой вперёд, почувствовал, как плёнка-стекло в какой-то момент сдавила меня, рванулся из последних сил и вывалился на груду камней у стены, сильно расшибив при этом руки и колено…