В громадном белом шатре, среди пропитанных потом и кровью подушек и шкур, над лежащим без сознания на грани жизни и смерти ханом Дайрутом стояли трое парней и молодая девушка, почти ребенок.

То один, то другой открывал рот, и голоса их звучали злобно и резко.

Понятное дело, что ни Ритану, ни Коренмаю, ни Имуру не понравилось, что наглая девчонка надела наручи. То, что бывшая королева Дораса при этом не обезумела, скорее напугало их, чем обрадовало.

А вдобавок выяснилось, что она с грехом пополам понимает язык кочевников и даже может на нем говорить, хотя и с жутким акцентом. И это оказалось еще более подозрительным — получалось, что сопливая девчонка все время их обманывала.

Услышав требование немедленно снять проклятые амулеты с рук, Айра отказалась, а после того, как соратники Дайрута вдосталь накричались, бывшая королева Дораса сказала:

— Никто из вас не может править Ордой, так?

— Так, — согласился Ритан.

— Дайрут хотя и жив, но без рук он никто, и жить ему недолго. Так?

— Так, — на этот раз кивнули и Ритан, и Имур.

Коренмай, сжав зубы, с ненавистью смотрел на Айру, его изуродованное лицо налилось кровью.

— А если представить, что Дайрут взял меня, и я понесла его ребенка? — бывшая королева Дораса говорила спокойно, слушая подсказки Голоса, хотя внутри у нее все дрожало от страха.

Ей нужен был выход, ей требовались эти трое кочевников — небритых, дурно пахнущих, но имеющих здесь вес и, в общем-то, не самых глупых.

— Тогда ты носишь под сердцем законного наследника, внука хана Разужи, — Коренмай усмехнулся. — Но я все равно не хочу иметь с тобой дел, потому что ты коварна, как змея. Кроме того, Дайрут так и не взял тебя, а значит, рано или поздно обман выплывет.

Айра задумалась.

Голос молчал — еще в начале спора он отметил, что считает, что девочка должна зарезать Коренмая, что тот слишком неподатлив. Однако ей не хотелось никого убивать, кроме того, не было ясно, сможет ли она после этого договориться с Ританом и Имуром.

— У меня нет ребенка под сердцем, — проговорила Айра. — И вы об этом знаете. И в любой момент вы можете сказать, что я потеряла ребенка, — и, соответственно, стала никем.

— Что это значит? — поинтересовался Имур.

В этой троице он был самым прямым, не склонным к хитростям.

— Это значит, — медленно проговорил Коренмай, — что мы делаем ее матерью нашего будущего хана и этим укрепляем свою власть в Орде. Предавать нас она не будет, так как мы всегда можем выдать ее.

— Красивое решение, такие же придумывал Дайрут в его лучшие дни, — отметил Ритан.

Айра поджала губы. Красивое решение? Гениальный ход, о котором и не мечтали люди, подобные этим грязным кочевникам!

— Что будем делать с Дайрутом? — поинтересовалась она.

«Пусть идет куда хочет, без рук он никто, — настойчиво вмешался Голос. — Подлечите его немного и отпустите».

«Несмотря ни на что, он законный властитель Орды, он хан! — возмутилась Айра. — Его нельзя отпускать, он знает, что у меня нет его ребенка. Отпустить его — значит отдать себя в его власть!»

— Убить, — сказал Коренмай. — Нельзя отпускать его безруким калекой, это было бы слишком подло.

— Убить, — подтвердил Ритан. — Это станет милостью для него.

— Отпустить, — четко сказал Имур. — Он не раз спасал наши жизни, он — единственный, кто на моей памяти жил по-настоящему. Пусть боги затушат огонь его сердца, я не хочу брать это на себя.

Все трое посмотрели на Айру — было видно, что им не нравится, что решать судьбу поверженного хана выпало ей, но и оставлять ее незапятнанной, отошедшей в сторону, им не хотелось.

«Пусть живет, — продолжал настаивать Голос. — Он теперь совершенно не опасен. Он не скажет никому о том, что ты не носишь его ребенка, а если вдруг и скажет — никто ему не поверит! Я никогда не подводил тебя, и в этот раз не подведу, но Дайрут должен жить, это важно».

Айра смотрела на лежащего перед ней человека.

Свет от нескольких масляных ламп освещал Дайрута — беззащитного, заросшего щетиной, с прокушенной нижней губой. У него не было рук ниже локтя, и грязный халат задрался почти до бедер, лежа, он выглядел совсем маленьким, а лицо его искажала гримаса боли.

Лежащее перед ней существо не походило на того хана, что встретил ее в своем шатре несколько дней назад.

Смерть была бы для него не худшим выходом.

Представив, каково это, бродить по деревням, выпрашивая кусок хлеба и не имея возможности даже сунуть его себе в рот, Айра содрогнулась: его будут грабить все и унижать, даже самая сердобольная и неразборчивая женщина побрезгует им. Дайрут станет никем, самым презираемым и жалким существом, и даже для того, чтобы убить себя, ему придется приложить немало усилий.

«Точно. Накажи его — ведь это именно он придумал, что можно переправить воинов Орды на кораблях из Ган-Деза, — сказал Голос. — Он заставил тебя прийти к себе — босой и униженной. Это он виноват в том, что с тобой произошло, происходит и будет происходить. Не бери на себя его смерть — возьми только его боль, его унижение, его позор».

— Он будет жить, — сказала Айра. — Дайрут не вспомнит, случилось что-то или нет, когда мы в шатре остались вдвоем — он был уже достаточно безумен. Без рук и наручей он — никто. Когда лицо его обрастет щетиной, а волосы опустятся до плеч, он станет совсем другим человеком. Мы объявим, что Дайрут Верде мертв, и никто не посмеет думать иначе. Я слышала, в землях Вольных Городов объявился Разужа — только он совсем не похож на себя ни статью, ни умом. Если Дайрут попробует убедить кого-то, что он — это он, никто не поверит. Все помнят хана высоким, сильным, могущественным, в грязном бродяге-калеке его не признают.

Имур кивнул, Коренмай покачал головой.

Ритан же предложил:

— Надо обрить его налысо, выколоть глаза и отрезать язык.

Остальные пораженно посмотрели на него, но Ритан не смутился:

— Я вижу, вы боитесь его даже сейчас, жалкого и больного. Но никто не признается в этом, никто не скажет: «Да, я предал своего хана, потому что он сошел с ума и стал опасен». Никто не скажет: «Надо его убить или сделать совсем беспомощным, чтобы он больше никогда, даже полой своего халата, не задел наших жизней». Никто не скажет, а я скажу. Я привык все взвешивать и измерять, я не верю на слово купцам, я лично бил плетью сотников, которые обещали мне то, чего выполнить не могли — и знали об этом! Дайрута надо убить, это будет честно. Но если вы боитесь этого, то отдайте его мне, и я отрежу ему язык, выколю глаза и отдам верным нукерам, чтобы они выкинули его на околице ближайшей деревни — а там уж, как боги решат, пусть его хоть на мясо пустят, хоть выходят и будут молиться на него.

Коренмай, Имур и Айра стояли как пришибленные.

Бывшая королева Дораса слышала о том, что правда не в чести у кочевников, и ее порой украшают так сильно, что от истины ничего не остается.

Однако сейчас она услышала слова, каких никто не сказал бы и в Дорасе — Ритан в нескольких фразах обрисовал истинное положение дел и не оставил им другого выбора, кроме как признать, что они и вправду боятся поверженного владыку Орды и не хотят признавать ни этого, ни того, что предали его.

— Лучше просто убить его, — тихо сказала она.

Имур и Коренмай по очереди кивнули, Ритан торжествующе улыбнулся.

В этот момент лежавший у их ног обрубок человека застонал и довольно внятно произнес:

— Будьте прокляты… чтоб у вас ничего не получалось… что бы вы ни задумывали… чтобы вас попрекали мною всю жизнь…

Он попытался встать, опираясь на культи, но тут же упал и вновь потерял сознание.

— Беда! — крикнули снаружи.

В шатер никто не вошел бы, потому что все знали, что хан болеет и в гневе может быть опасен.

Айра, Ритан, Имур и Коренмай тут же выбежали наружу — никому из них не хотелось оставаться рядом с Дайрутом. У девушки даже мелькнула мысль, что изуродованный хан может умереть, пока они будут снаружи, и это окажется лучшим выходом.

Светало — весеннее солнце окрашивало серые облака, легкий морозец норовил сбить дыхание.

Мимо Айры с диким визгом промчался вороной жеребец, кто-то заорал неподалеку, заржали кони — в лагере, располагавшемся неподалеку, явно происходило что-то не очень ожидаемое.

Соратники Дайрута, переглянувшись, метнулись вперед, оставив Айру одну у шатра.

Она смотрела на них, пока они не скрылись в суматохе.

Бывшая королева Дораса не знала, что ей делать дальше — заходить внутрь ей не хотелось. Солнце светило так честно и ярко, воздух был таким чистым, вдали виднелась стена, отделявшая Орду от Дораса.

И вдруг Айру накрыло душной, мрачной, желчной злобой на саму себя.

Она осознала, что совсем недавно собственными руками отсекла живому человеку руки. Что она подняла на мятеж против сюзерена его друзей, наговаривая на Дайрута — того, кого почти не знала, и кто по большому счету мог сделать ей гораздо больше плохого, чем сделал.

Она вдруг сообразила, что превращается даже не в правительницу или интриганку — а во что-то другое, страшное и жуткое, такое, с чем недавно не смогла бы без брезгливости стоять рядом.

Айра почувствовала себя уродливой и запятнанной, грязной, неправильной, она начала задыхаться — воздуха не хватало. Упав на колени, девушка едва не стукнулась головой о серую, утоптанную землю, лишь в последний миг удержалась на грани обморока.

Потом ее вырвало, и стало чуть легче.

Она встала и вошла внутрь шатра, намереваясь освободить Дайрута.

Айра еще не знала, как это сделает — убьет ли его, или же, наоборот, поможет подняться и отправит вдоль берега моря или за перешеек, сообщив пароль, с которым его пропустят в Дорас.

Но откинув полог, она обнаружила, что белая стенка шатра разрезана, а самого недавнего повелителя Орды на месте нет, только видны кровавые пятна там, где он лежал еще недавно.

Выглянув в разрез, Айра увидела, как в сотне шагов от нее, пошатываясь и едва не падая, бредет прочь Дайрут.

Она могла бы догнать его и убить, или помочь, но почему-то апатия и нежелание что-либо делать навалились на нее. Ей ничего не хотелось — все должно идти так, как идет, словно кто-то занес эти события на скрижали вечности, и люди могли изменить что-то незначительное, а на такие вот вещи, трагические и страшные, они никак воздействовать не могли.

И эта мысль стала основой для оправдания — это не она рубила руки Дайруту, это судьба. Боги направляли ее, они помогли взять наручи, они посредством Голоса подсказали выход, защитивший ее от гнева бывших друзей безрукого безумца.

А он медленно, но упорно удалялся от белого шатра, в котором, глядя сквозь разрез, все также стояла Айра.

Прошло немало времени, прежде чем Дайрут скрылся, и она облегченно вздохнула. Затем бывшая королева Дораса выбралась из шатра и теперь смотрела на стену, представляя, что за ней происходит.

Как герцог Сечей спорит с Параем Недером — оба они стали с ее уходом регентами, и именно на них лег груз ответственности за Зону и Дорас, пока Айра находится за пределами страны. Как в городах объявляют, что королева Айриэлла пожертвовала собой ради любимого народа и отдала себя на милость жуткого хана Дайрута, как проводят в ее честь службы в храмах Светлого Владыки и сжигают пшено и благовония в храмах Владыки Дегеррая.

Она смотрела на Дорас — такой близкий и такой далекий — и думала о том, что можно сейчас бросить все и побежать туда; надо только успеть, а что будет потом — лучше не думать.

«А потом будут смерть и Хаос, — грустно промолвил так долго молчавший Голос. — Орда распадется на несколько частей, и начнется новый круг войн, они покатятся по миру и вновь доберутся до Дораса. Ты получишь передышку, несколько мирных месяцев, и все. Если ты останешься здесь, то сможешь наладить торговлю между Ордой и своим королевством, благодаря тебе подданные будут сытыми и счастливыми, купцы набьют карманы себе и пополнят казну. Если же ты сбежишь, то твоя земля станет проклятой, начнется голод, за ним придут бунты и эпидемии. Тебе нужно остаться и приложить все силы к тому, чтобы Орда сохранилась как могучая сила».

Айра не успела ответить — хотя ей было что сказать. Сказать о том, что она отвела угрозу, о том, что она не хочет жить во лжи и жестокости, о том, что ей уже сейчас стыдно вспоминать, на что она пошла ради своего королевства — а если так будет продолжаться и дальше, то проще утопиться, чем делать подобные вещи.

Но она не успела, потому что к стоявшему на отшибе шатру хана подъехали Ритан и Имур.

— Я убью хана Дайрута сам, — сказал последний. — Он заслужил смерть от руки друга.

— Я отпустила его, — ответила Айра. — Он ушел в Дорас — там он безопасен и для нас, и для себя. Там он не сможет никому сказать о том, кем был — иначе тут же умрет.

Она не знала, почему солгала, почему не сказала, что он просто сбежал?

Имур сдержанно кивнул, лицо Ритана перекосило от ярости, он скрипнул зубами и хлестнул коня плетью по крупу, отчего скакун взвился свечой и обиженно заржал, роняя пену.

— Я пошлю в Дорас людей из Ган-Деза, найму там кого-нибудь из гильдии, — сказал Ритан свирепо. — Они отыщут Дайрута где угодно и убьют, и никто не сможет защитить его.

Невдалеке море расслабленно накатывалось на берег, с другой стороны шумел лагерь Орды.

— Сегодня же мы снимемся с места и пойдем в сторону Жако, — негромко заметил Имур. — Оттуда правил Разужа, там собирался осесть Дайрут. По легенде, когда-то очень, очень давно там жили ханы, которым принадлежал весь мир.

— Императоры, — поправила его Айра. — Там жили и правили миром императоры. Это было тогда, когда весь мир находился под властью Империи, до того, как от нее откололись почти все окраины. Но это происходило так давно, что с тех пор изменились и языки, и люди, и орки. А то, что осталось так далеко в прошлом — этого, можно считать, что и не случалось.

— Значит, когда-нибудь люди забудут и о том, что мы сделали со своим ханом, — грустно усмехнулся Имур.

* * *

Громадное кресло стояло посреди пустого грязного зала с заколоченными окнами, на стенах висели обрывки гобеленов, пол из красного дерева от грязи и пыли казался обшарпанным.

Но Мартус Рамен находился в превосходном расположении духа; он восседал в кресле так, словно был императором, и убогая обстановка не смущала бывшего распорядителя игр на Арене Тар-Меха.

Вместе со зданием в его руки попали все вещи прошлого владельца, не ставшие добычей побывавших здесь грабителей. Варвары и кочевники не смогли найти искусно укрытые тайники с ценностями, а вот Мартус с этой задачей справился, и сейчас он был достаточно богат.

Ограбив небольшой обоз Орды, их отряд потерял почти всех воинов, но золота хватило на то, чтобы дать взятку наместнику Жараю. А тот подтвердил право Рамена на дом удравшего из Жако перед знаменитой резней вельможи, пустой и заброшенный, никому не нужный.

— Дивиан! — заорал Мартус. — Где ты, Хаос тебе в печень и слизень в задницу!

Ответа не было, и Мартус, которому надоело сидеть на подобии трона, слез с кресла и подошел к окну. Попытался отодрать закрывавшую доступ солнечному свету доску, но она оказалась прибита на совесть.

— Дивиан, мать твоя девственница! — вновь завопил он. — Если ты не явишься ко мне сейчас же, я отправлю тебя в Орду по кускам!

— Ну, хватит орать. — Дивиан вошел в залу через небольшую дверцу для прислуги. — Я брился. Я не люблю торопиться, когда делаю это, а то можно случайно получить вторую улыбку ниже подбородка.

После прогулки по нескольким лавкам он выглядел великолепно — черная шелковая рубаха с громадным воротником облегала его широкие плечи, длинные, но узкие серые штаны скорее подчеркивали, чем скрывали мускулистые ноги, а на поясе висел кинжал, разрешенный к ношению в городе.

— У меня достаточно денег для того, чтобы моего помощника брил цирюльник, — заявил Рамен. — И недостаточно терпения, чтобы ждать его так долго!

Дивиан усмехнулся:

— Я еще не настолько проникся этим городом, чтобы стать таким же беззаботным и доверить свое горло первому попавшемуся мошеннику с наточенной железкой в руке. Чего ты хотел, Мартус?

— Мне нужен чародей, — ответил тот. — Чем умнее и сильнее, тем лучше.

— Зачем? — удивился Дивиан. — Ты же, как и я, не понимаешь этих тварей! Пока маг сражается с тобой рука об руку, от него есть толк, но едва начинается мирная жизнь, где волшебник тоже может порой пригодиться, как оказывается, что зацвела какая-нибудь мандрагора или в соседнем лесу видели дриаду, или еще что-нибудь в этом духе. И он смывается с авансом, а в следующий раз ты видишь этого бездельника через месяц в самом дрянном кабаке, какой только можешь придумать, где он ревет на плече у шлюхи и рассказывает ей о том, как его в детстве пороли за украденный кусок хлеба.

— Не надо путать, Дивиан, — холодно отметил Мартус. — Сейчас ты говоришь о неудачниках, о тех, с кем знаком по скитаниям и Арене. А мне нужен тот, кого можно найти около правителя или в отряде серьезных наемников. А точнее — я хочу получить удачливого и сильного мага, знающего себе цену.

— И где же я его найду? — удивился Дивиан.

Мартус Рамен посмотрел на помощника, как на идиота:

— Мы не затем прошли через половину обитаемого мира, не затем вошли в самый большой и грязный город, в котором великое множество людей и нелюдей, чтобы я слышал: «Где же мы это найдем?» Запомни, друг мой, здесь есть все. Иди — и найди мне хорошего мага. У нас большие планы, и без стоящего колдуна мы не обойдемся.

После этих слов бывший распорядитель игр вольного города Тар-Мех развернулся, прошел к креслу и уселся в него.

Дивиан кивнул и вышел.

За проведенные в Жако дни Мартус уже успел сделать многое — он помог нынешнему главе гильдии воров в борьбе за место, одновременно подсадив хитрого ублюдка на «алку», и теперь вертел им и его людьми как хотел. Сам он полностью избавился от пагубного пристрастия и теперь с содроганием смотрел на то, что раньше приносило только радость.

У него были договоренности с гильдией нищих и гильдией убийц, он прикормил нескольких сотников из гарнизона Жако и в своем квартале мог делать все, что угодно, не забывая отстегивать кому надо.

А еще он отыскал пару десятков юнцов, восхищенных тем, что Мартус, пусть тайно, но откровенно говорил им — и только им! — о том, что кочевников и варваров надо резать и вешать на деревьях.

Дивиан ходил целый день.

За это время Мартус успел вызвать плотника, а тот — отодрать доски от нескольких окон, распахнуть скрипящие ставни и впустить в затхлую залу свежего воздуха. Четверо мальчишек, каждый из которых был уверен, что вскоре именно он станет правой рукой Мартуса в борьбе против ненасытной Орды, сняли остатки гобеленов со стен.

Затем они натаскали воды из Гаро и намыли полы, сходили на рынок и купили полторы сотни свечей.

Потом пришел вечер, а Дивиан так и не вернулся, наступила ночь, и недовольный Мартус уснул на широкой кровати бывшего хозяина.

Дивиана не было и на следующее утро, и к обеду он не пришел, и Мартус начал подумывать, что дело обернулось плохо — в Жако у него были враги, и со старых времен, и новые, и они могли знать, кто служит Рамену.

Бывший герой Арены объявился только ближе к вечеру: он был изможден, но доволен, а едва войдя в зал, выглядевший не так, как вчера, он решительно заявил сидевшему в кресле Рамену:

— Это ведьма. Настоящий мастер в том, что касается заклинаний.

— Ты дурак? — поинтересовался Мартус. — Тебя не было два дня, а когда ты вернулся, то сделал это только для того, чтобы сказать, что нашел ведьму? Какую-то старуху, которая только и умеет, что красть детей, привораживать мужиков и наводить порчу?

— Я не помешала?

Мартус Рамен повернулся к двери и удивленно хмыкнул.

В дверном проеме стояла худощавая, но полногрудая женщина лет тридцати в роскошном черном платье. Оно скрывало ноги до самого пола, зато вверху открывало достаточно, чтобы притягивать глаз. У нее были пепельные волосы и серые глаза, а в ладошках у гостьи сидел скелет котенка, и он выгибался, словно живое существо, и даже вроде мурлыкал.

— Я правильно понимаю, что тебе нужен маг? — поинтересовалась женщина.

— Да, — кивнул Мартус.

— А зачем?

— Это так важно?

— Да, — сказала ведьма, проходя в зал, и маленький скелет растворился в воздухе. — Я буду работать на того, с кем у нас общие враги.

— А кто твои враги? — спросил Мартус, понимая, что Дивиан совершил почти невозможное.

Перед ним стоял высококлассный чародей, и он был женщиной.

— Орда.

— Как и мои, — сказал он.

— Тогда тебе понравится то, что я предложу. — Ведьма скользнула ближе, и на лице ее появилась кровожадная улыбка. — Потому что я ясно вижу, как именно мы можем помочь друг другу.

Мартус Рамен чувствовал себя странно, но очень хорошо.

Он почему-то знал, что это не результат действия приворотного зелья или какой-то магии. Он чувствовал, что эта женщина — загадочная и мрачная, но при этом такая притягательная, войдет в его жизнь и изменит ее навсегда.