1 января 2072 года 12:00.

Калеб.

Что-то здесь не так.

Пробыв в состоянии сомнений всего пару минут, мне уже кажется, что я проснулся с этим предчувствием надвигающейся угрозы. Причем проснулся еще вчера.

Новый год отнюдь не встретил меня новыми надеждами и обещаниями успеха на всех поприщах и начинаниях, а наоборот — окунул в дерьмо поглубже, будто я и без того не знал глубины сортира. В назначенное время Полковник Триггер не оказался в своем кабинете, тот был заперт, и это казалось странным, потому что Триггер — человек дисциплинированный до нейронов в мозгу, он никогда не опаздывал на встречи, тем более на встречи, которые назначал сам. И сейчас мой предательский мозг вместо того, чтобы успокоить и сказать, что это всего лишь единичный случай и возможно у Триггера изжога разыгралась пуще прежнего, подкидывал в мыслительную топку все больше дров-сомнений, откуда они скрипели писклявыми голосами «Это неспроста!».

Я еще раз потеребил ручку двери, но механический замок упрямо стоял на своем, заявляя, что хозяина нет дома. Тогда я отправился вглубь Зоны Браво на его поиски.

Первые же два диспетчера, шедшие из наблюдательных пунктов после окончания дежурной смены, сообщили мне об экстренном совещании по инициативе Генерала.

— А что за повестка? — спросил я.

Худосочный парень в очках с такой же высокой и тощей подружкой в синей форме Назгулов ответили:

— О таком нам не сообщают. Знаем только, что Генерал созывает Полковников к себе через пятнадцать минут. Но полковника Триггера мы видели возле штаба отрядов внутренней безопасности.

«Проклятье!» — выругался я про себя.

Но близнецам я учтиво кивнул, даже выжал подобие улыбки, а сам материл про себя все, на чем свет стоит, этого толстокожего ублюдка.

Крайслер!

Он наверняка что-то задумал, ведь Триггер к нему в штаб по своей воле никогда не сунется! Все на базе знают, что Крайслер со своими накачанными мускулистыми псами — первый пособник Генерала и кинется защищать последнего, круша все на своем пути: стены, двери, кости живых людей. Сердце упало в пятки, когда я понял, что, возможно, наши последние хождения по блокам не остались незамеченными Трухиной, которая доложила о подозрительной активности Падальщиков, вдруг проявивших небывалый доселе интерес к отсекам, где живут бунтари. Черт подери! Если это так, то Триггеру придется несладко, когда Генерал начнет допрашивать его. Я знаю, что Триггер мозговитый и всегда находит прочные аргументы в нашу защиту, он нас от гнева Генерала даже после провала с деревней отмазал, а мы там потеряли целый Аякс! Триггер на нас грудью ляжет, но защитит Падальщиков, потому что как никто другой понимает, что выжить своими силами, запертые в вакууме без доступа ресурсов с поверхности, нереально. По крайней мере, не для пятнадцати тысяч человек! Но это не значит, что сегодня Триггера не покинет удача, а Генерала не покинет терпение. В конце концов, сколько можно ходить по краю ножа? Сколько можно позволять Падальщикам вносить бунтарские настроения в размеренную жизнь населения? Сколько можно взращивать в них надежду на лучшую жизнь?

Я дошел до двери, ведущую в штаб Големов, я могу пройти дальше, поскольку допуск в Зону Браво позволяет посещать все ее углы и потаенные места. Но все же дальше соваться не стал, чтобы не вызывать еще больших подозрений со стороны Крайслера, который уже наверняка заметил мои частые визиты к Триггеру. В последнее время они стали чуть ли не ежедневными, и если мы с ним не в любовь играем, то цель таких многократных встреч должна вызывать подозрения.

И о них Трухина наверняка тоже доложила. Трухина вообще стукачка знатная, я даже не до конца представляю, чью сторону она занимает в противостоянии, потому что докладывает сразу на все три поля. Скорее всего, она подобно Щербе — селится, как грибок, на всех возможных поверхностях, чтобы увеличить шансы на выживание.

На мою удачу металлическая дверь скрипнула и распахнулась, а в проеме появился сам Триггер. Я уже было кинулся к нему с претензиями, но тут удача отвернулась, едва показав свое обманчивое лицо. Я увидел позади Триггера остальных Полковников и рефлекторно вытянулся по струнке, отдав честь.

— Полковник Крайслер, Полковник Трухина! Сэр! — отчеканил я, как можно громче, чтобы если Триггер еще не успел заметить меня, то тут же осекся и надел маску притворства.

— Калеб! Что ты тут делаешь? — Триггер все же растерялся.

Но быстро расправил плечи и вытянулся, задрав нос, мол, я такой важный, а тут букашка вонючая отвлекаешь меня. В общем, быстро вжился в роль.

— Сэр! Хотел Вам доложить о… раненном рядовом во время тренировки на симуляторе, сэр! — отчеканил я.

Триггер легонько кивнул, мол, хорошая ложь.

— Насколько серьезно? — спросил он.

— Рядовой в медблоке с вывихом локтя и повреждением суставной капсулы, сэр!

Я не особо понимаю, что это за капсула, помню этот термин из далекого прошлого. Врачи рассказали мне, что, когда принимали решение по ампутации моей руки, то у них стоял выбор между отсечением выше или ниже локтевого сгиба. В итоге изорванная в клочья суставная капсула, как они мне сообщили, сделала выбор за них. А сейчас ее призрак помог мне соврать легко и правдиво.

Я краем глаза ловил взгляды Полковников, с интересом разглядывающих меня вблизи. Если Назгулы и Големы общаются между собой в силу своих обязанностей поддерживать порядок на базе и вокруг нее, то Падальщики редко пересекаются с солдатами других отрядов, просто потому что поле деятельности у нас абсолютно разное.

Я уж не говорю о Полковниках. Мы их только издалека видим, а так чтоб лоб в лоб столкнутся это может произойти раза два в жизни. Вот кстати первый раз. И в этот наш первый раз Трухина измеряла меня подозрительным взглядом напряженно прикрытых и без того узких серых глаз. Ее седые волосы, постриженные в ровное каре, выглаженная беретка, а также выщипанные в ровную линию брови говорили о ее стремлении быть идеальной: начесанной, наглаженной и ровной во всем — в одежде, эмоциях, чувствах. Худощавая с острыми углами в локтях, плечах, кистях, коленях, выпирающие скулы, тонкие губы и острый тонкий нос — все в ней выдавало человека острого и прямолинейного. Она была хладнокровной стервой и никогда не скрывала этого, потому что таковой ей пришлось стать в условиях борьбы за выживание среди кровожадных чудищ, военных и просто мужчин. Сексистским мир никогда не переставал быть.

— Калеб, значит, — Крайслер подошел ко мне специально, чтобы нависнуть надо мной своими двумя метрами и ста пятьюдесятью килограммами мышц.

Если Трухина всем своим видом подчеркивала суть отрядов наблюдения — быть бесстрастными и подозрительными, то Крайслер словно визуально подкреплял смысл отрядов внутренней безопасности. Гора мышц, выпирающих из-под футболки в обтяжку и скрипящих камуфляжных штанов. Когда он двигался, мышцы играли не только на мощных руках, но и на лысом затылке — он не носил берет, тот ему попросту мал. Сломанный нос кривой на перегородке и съехавшая на лоб левая бровь из-за шрама вдоль виска — скорее всего попал в поножовщину много лет назад — добавляли грозности его образу и дерьма в штанах новобранцев, поступивших к нему на службу.

Я наслышан, что тренировки в отрядах Крайслера физически самые жестокие и травматичные, не все проходят их до конца, сливаясь за четыре года то к инженерам, то к аграрникам или вовсе на кухни и к сантехникам, зачастую с переломами, которые не дадут спокойной жизни из-за болей и деформаций. В прошлом году во время тренировок семь ребят получили травмы, несовместимые с жизнью. Но Генерал закрывает на это глаза, придерживаясь идеи того, что чем раньше отсечешь слабые звенья, тем сильнее и здоровее общество. Семьи умерших подростков с ним поспорили бы, но взращенные Крайслером силовики не позволят этого сделать. Крайслер растит оружие Генералитета, которое начнет казнь тех, кому не суждено выжить в эру безвылазного подземного обитания. Скажу с полной уверенностью: никто никогда не одолеет Голема пустыми руками — они безжалостные отупленные машины для убийств, их может остановить только пуля.

И сейчас этот бездушный ублюдок смотрел на меня сверху вниз, пытаясь задавить своим авторитетом, на которое имел полное право. Я сжал кулаки, готовый к любому исходу, но Триггер нахмурился и слегка мотнул головой, мол, будь паинькой.

— Мои ребята сообщают, что в аграрном блоке стало не продохнуть от визитеров из спецотрядов, — прогремел лысый Крайслер.

С той перспективы, с которой я смотрел на его кривой приплюснутый нос, я понял что его ломали раз десять.

— У солдат есть право посещать любые блоки. У нас там родственники, — ответил я, глядя на подбородок мускулистой горы, потому что заглянуть ему в глаза невозможно из-за его гигантского роста.

Мои попытки совладать со стрессом оказались неудачными. Я почувствовал, как пропотела футболка насквозь, и кажется, я перестал дышать.

— Странным образом лишь аграрный блок стал для вас, как медом намазанный, — прогремел Крайслер, намекая на большее количество мятежников в тех краях.

Я чувствовал на своем лице дыхание из его ноздрей, как если бы меня вентилятором обдувало.

— Падальщики спасли сто пятьдесят шесть человек в той деревне, со многими сдружились. Большая часть из них была определена в аграрный блок, сэр!

Я придумывал на ходу, потому что никогда не представлял даже возможность столкнуться с этим гигантским убийцей лицом к лицу.

Крайслер увел губы в сторону, смачно чмокнул языком, как если бы оценивал правдивость моей лжи, а потом взглянул на Триггера. Но наш старик тоже не лыком шит, и сверлящий насквозь взгляд Крайслера выдержать для него не проблема. Он этому уже сорок лет тренируется. Поединок в силе взглядов продлился не больше трех секунд, но мне он показался вечным. Трухина довольно ухмылялась, получая удовольствие от пыток извивающихся мышей на столе вивисектора, коими стали мы с Триггером.

Они все знали! И Крайслер, и Трухина, а значит и Генерал! Знали, что мы что-то готовим! Но по какой-то причине, и мне все больше казалось, что эта причина — Триггер, не решались прихлопнуть всю нашу вечеринку. Возможно, у них были последние планы на Падальщиков. Например, совершить еще пару миссий, чтобы запастись ресурсами на долгие десятилетия подземной жизни.

Крайслер снова посмотрел на меня.

— Скажу так: мне никогда не нравился твой предыдущий командир, мне не нравишься ты, мне не нравится Маяк. Потому что вы слишком много думаете. А я не люблю думающих солдат. На Желяве есть люди, ответственные за то, чтобы думать. И это не ты.

Крайслер ткнул мне в грудь пальцем так, что мне показалось, будто в меня гвоздь молотком забили. Я чуть оступился. Крайслер склонился над моим ухом и, понизив голос, произнес:

— Прекращай это дело, командир. Иначе я лично приду за тобой.

— Полковник! — Триггер тут же одернул коллегу.

Крайслер сверкнул гневом, взглянув на Триггера, будто его оторвали от пытки пленника, доставляющей ему удовольствие.

— Это — мой командир. Если у тебя есть обвинения, озвучивай их мне, — Триггер отвечал без страха, уж он-то привык к свирепости этого монстра.

— Балуешь ты их, Триггер. Потому и теряешь контроль, — ответил Крайслер. — Дай мне их на недельку на перевоспитание, сразу вышибу весь бунтарский дух.

— Скорее мозги, — ответил Триггер.

И тут же взял меня под локоть и увел от Полковников, пока Крайслер не понял, что его только что назвали безмозглым.

Триггер отвел меня за угол, прижал к стене и приблизился настолько, что можно подумать будто мы и впрямь стали парочкой.

— Какого черта ты тут забыл?! Нас не должны видеть в коридорах вместе! Ты рискуешь всем нашим делом! — разъяренно прошептал Триггер, брызнув на меня слюной.

Он оглядывался по сторонам и углам, выискивая видеокамеры слежения.

— Что за экстренное совещание у Генерала? — ответил я вопросом на вопрос.

— А ты сам не понимаешь? Сегодня будет издан указ о запрете вылазок на поверхность! — прошептал Триггер.

Меня окатило волной паники.

— Что? Я надеюсь, временный? — прозвучал я, как слабак.

— Бессрочный, Калеб! Бессрочный! — он повторил это слово два раза, чтобы освободить панике еще больше места в моей груди.

— Это из-за деревни? Из-за миграции?

— Хватит искать причины оправдывать его решения! Долго ты будешь этим заниматься? — Триггер снова брызгал слюной, ворча на меня гневным шепотом.

Я отступил еще на шаг назад, вжавшись в холодную бетонную стену. Паника уже захватила сердце и заразило его судорогой, отчего оно забилось, как у загнанного скакуна на пределе своих возможностей.

Но на этом Триггер не прекратил шокировать меня, выдав в следующую секунду то, что едва не выбило из меня сознание.

— У тебя мало времени, Калеб! Генерал показал мне проект приказа о расформировании отряда Падальщиков.

— Что?! — я захлебнулся от негодования и потрясения.

— Сегодня мы собираемся его обсуждать. Я не знаю, насколько меня хватит, чтобы отсрочить принятие окончательного решения, но не уверен, что надолго.

— Этого не может быть! — не верил я.

— Все, о чем мы с тобой говорили, начинает происходить. Это больше не неопределенное будущее! Это стало настоящим. Это наша реальность! У вас отберут оружие, отберут экипировку, и я уже ничем не смогу вам помочь! Ты это понимаешь?

Я слушал едва-едва, представляя скорое будущее, где попадаю в подчинение к Крайслеру и он наматываем мои кишки на свой массивный кулак на ринге, пока остальные Падальщики — мои друзья и боевые товарищи — ждут своей очереди сыграть роль набивной груши. Крайслер отыграется на нас, безоружных и физически гораздо более слабых по полной программе за весь тот геморрой, что мы устраивали своими попытками мятежа.

— Вылазок больше не будет! В отчете о продовольственных и технических запасах уже написаны цифры, которые позволяют Генералу законсервировать базу! Они уже расчищают места на складах для утилизации тел первых расходных жителей! И первыми станут обитатели тюремного и медицинского отсеков!

Триггер продолжал сгущать краски, а мое воображение впитывало их как губку и выдавало все больше кровавого продукта в виде картин, где Бриджит попадает под мясистый кулак Крайслера.

Этого не должно случиться! Я не могу их подвести!

— Две недели, Триггер. Дай нам две недели! — выдохнул я без сил, словно у меня отобрали последние заряды жизни.

Я даже не заметил, как обратился к нему без звания.

— У тебя есть одна!

— Мы не успеем! Нам надо подготовить солидную почву для создания Совета блоков! Мы не можем свергнуть Генерала и не предложить ничего взамен! Тяни время!

— Черт бы тебя побрал, Калеб! Крайслер итак уже в мой зад вцепился, как голодный пес! Трухина ему докладывает о каждом, кто пересекает ворота военного блока в форме со значком анха на груди!

— Две недели, Триггер! — я даже повысил голос, чтобы обозначить Триггеру решительный настрой относительно срока.

И у меня было оправдание! Мы тут говорим не о каком-то бунте в отдельном блоке, мы собираемся полностью переделать все административное устройство базы для пятнадцати тысяч человек! Ответственность за их судьбы и будущее мы возложим на свои плечи, и здесь нельзя торопиться с решениями, потому что мы можем оказаться на месте Генерала, который не оправдал надежд населения!

Полковник нервничал не меньше, и у него тоже были на то причины. Ему предстояло все эти две недели оттягивать приказ о расформировании Падальщиков, придумывая аргументы методом мозгового штурма. Будучи единственным игроком на поле, против которого противостоят трое, у него совсем мало шансов придумать достаточное множество причин. У нас больше нет времени.

Ни у кого из Падальщиков больше нет времени.

— Хорошо. Через неделю я жду от тебя детали: кто войдет в Совет, сколько у них приближенных, а также уровень их поддержки! Вытряси все блоки! Найди всех бунтовщиков! Установи с ними контакт! Нам понадобится помощь населения, потому что у Генерала тоже есть приверженцы среди них! А в это время я подготовлю для тебя карту Зон. До тех пор никаких связей между тобой и мной. Ясно?

— Да сэр!

— Не подведи меня, командир! Я вот настолько близок к расстрелу, мать его!

Триггер распрямился, вдохнул пару раз и ретировался на совещание, где кучка стариков разрабатывали план по массовому уничтожению людей ради блага человечества.

Столь противоречивый метод выживания может прийти в голову лишь одному существу на этой планете — самому жестокому и беспощадному из всех живущих тварей. Правда, пытаясь выжить такой тактикой, мы хоронили себя еще глубже. Так есть ли выход из этой могилы?

Я покидал Зону Браво со стойкой уверенностью в том, что Тесса видела этот выход. Но она не успела поделиться откровением, словно сам Господь не хотел больше видеть человечество на земле.

7 января 2072 года. 15:30.

Тесса.

Сегодня православное Рождество. Знаю это от О-ля-ляжки с Легавым. На Желяве русских мало, в России есть свои подземные базы, но жизнь этих двоих сложилась так, что их закинуло далеко от дома. Я часто замечала эту глубоко въевшуюся печаль на лице Ляжки, только идиот не поймет, что за ней скрывается тоска по дому. Ее хор поющих матрешек на руке красочно кричит о внутренних переживаниях.

Интересно, как там они на Желяве?

В последние дни я часто задумываюсь о своих друзьях, которых оставила в прошлой жизни. Не знаю, почему. Может, потому что наш грандиозный план по спасению Аякса подошел к логическому завершению, и мы больше не сбиваем кожу на ладонях в кровь беспрестанным рытьем?

В спецотрядах нас всегда учили справляться с любым психологическим давлением активной физической деятельностью в первые же минуты появления внутренних терзаний. Поэтому после того, как мы теряли друзей на поверхности, в тренажерных залах было не продохнуть от скопления солдат. Мы изнуряли себя ежедневными многочасовыми тренировками, чтобы не оставалось сил впадать в депрессивные мысли перед сном. Вечером выжатые, как белье в пустыне, мы плелись к своим кроватям, на которых вырубало сразу же, как только голова касалась подушки. И так несколько дней подряд, пока время залечивало раны. Через неделю становилось гораздо легче. А через две мы уже спокойно отправлялись в новые миссии. Постоянные потери близких и друзей прочно вплелись в нашу нынешнюю жизнь, я другого состояния даже не знаю, хотя не перестаю мечтать о прекрасном будущем, в котором мне больше не нужно бояться и переживать о том, что, возможно, я вижу Калеба в последний раз.

Суровые времена ожесточили нас. Мы стали более закрытыми и сдержанными. Мы боимся проявить чувства к другому человеку, мы боимся привязанности, потому что боимся обжечься смертью. Потеря родного человека — жесточайший удар, разрушающий почву под ногами, он бросает тебя в настоящий психологический ад, из которого, кажется, нет выхода. Многим людям так и не удается выкарабкаться из этой пропасти скорби, они остаются там навсегда и вскоре тоже отправляются следом за любимым, жизнь без которого в беспощадном мире уже просто не имеет смысла.

А есть такие, как я. Как Кейн. Как Божена. Как мой брат. Мы все остальные. Мы выкарабкиваемся из пропасти, но уже совершенно другими людьми. Как будто проходим сквозь водопад, смывающий с нас эту сокрушительную горечь, оставляющий лишь бесконечную печаль, которая со временем перерождается в злобу на весь мир за его жестокость. В наших глазах больше нет боли, там горит огонь мести. Мы хотим мстить миру, богу, вселенной. Мы бунтуем против правил и обстоятельств, что сложились перед нами невидимыми силами. Мы боремся.

Озлобленную искру на целый мир я читаю в каждом взоре тех, кто сейчас стоят рядом со мной и пытаются перевернуть тридцатитонную машину, с которой может справиться лишь подъемный кран. Наша месть толкает нас на безумные поступки. Но в итоге, именно безумие делает нас героями.

Я думаю о Желяве постоянно. Я думаю о людях, которых мы должны спасти. Я думаю о дорогих мне людях, что я оставила гнить под землей. И сейчас я смотрю на Аякс с хитрой системой подкопа, придуманной моим братом с такими же талантливыми инженерами, как он сам, и молю вселенские силы, против которых воюю, помочь нам провести последнюю часть плана — перевернуть Аякс. Должна же где-то существовать справедливость. Я заплатила слишком дорого, чтобы провалить свою миссию.

Итак, наш грандиозный план имеет три этапа и целую группу поддержки в радужных шарфах и шапках, члены которой уже в обморок падают от истощения. Мы похожи на древнеегипетских рабов, строящих пирамиды. Они, кстати, тоже совершили невозможное. Аякс лежит на краю ступенчатого обрыва в два яруса и ждет начала действия. Как и пара десятков динамитных шашек, зарытых в землю. Томас руководит парадом.

— Итак, ребята. Момент истины, — говорит Томас в рацию.

Я сижу с ним рядом, мы спрятались за угол дома, стоящего напротив Аякса. Отсюда прекрасно видно его грозное бронированное «лицо».

— Последняя проверка готовности. Тесса?

— Первый подрыв динамита, — отвечаю я.

И сжимаю пульт в правой руке, чтобы в сотый раз нацелить каждую частичку своего внимания на этот пульт, который активирует первый взрыв. Он направит сигнал на электродетонатор, установленный на связку динамита, воткнутую в слой земли под машиной. После взрыва этот слой должен обвалиться вниз, тогда Аякс потеряет опору и начнет заваливаться.

Я удивлена, что они нашли столь древнюю взрывчатку, как динамит. Ею уже лет сто не пользуются. Но оказалось, что пару лет назад ребята наткнулись на небольшой склад боеприпасов времен Второй Мировой Войны, я слышала, что на территории Восточной Европы таких тайников еще несколько тысяч.

— Свен? — Томас зовет в рацию.

— Стартуем снегоходы сразу после первого взрыва!

За неделю работы курьером Свен привык к снегоходу и теперь уверенно управляет им, даже маневры выполняет — перед девчонками красуется. Ушлый бородач. Благодаря тайнику Халила, скрывающему тонну проводов и запчастей, а также его хитроумным аккумуляторам, Миша сумел создать уменьшенные прототипы электрических двигателей и починил остальные два снегохода, на которых сейчас восседали Перчинка с Зелибобой. Выбор, кого сажать на снегоход, не стоял. Бывшие Падальщики и повар — ядреное топливо.

Между снегоходами и башней Аякса подвязаны тросы. Задача наездников — подхватить силу инерции падения машины и добавить пару сотен лошадей вектору направления. Разумеется, снегоходы неспособны ни перевернуть БМП, ни сдвинуть ее. Но все, чем мы тут занимаемся — увеличение инерционной силы на каждом этапе. По капле, как говорится, океан соберешь. Вот такими каплями мы собираем удачу.

— Малик? — зовет Томас.

Малик сидит рядом с нами, но все равно отвечает в рацию, чтобы слышали все.

— Второй подрыв динамита по твоей команде.

Задача Томаса — самая сложная. Сейчас от его руководства зависит весь успех операции. Он должен сам решить, когда активировать вторую взрывную волну, которая либо довернет Аякс, либо полностью изменит вектор инерционной силы.

— Все верно, — шепчет Томас в рацию.

Я слышу, как дрожит его голос. Мне знакома эта нервная дрожь, от которой крутит живот и пробирает холод. Я положила руку ему на плечо и крепко сжала. Давай, братец, соберись! Я верю в тебя. За последнюю неделю я исполнилась огромной гордостью за моего смышленого брата. Он здесь один из самых авторитетных ребят, а по-другому и быть не может. Брат командира Падальщиков обязан быть выдающимся!

Остальные попрятались за близлежащие дома, потому что сила второго взрыва будет немаленькой и прогнозировать, докуда долетят клочья земли, трудно.

— Ну что? Последняя молитва богу! — произнес Томас в рацию.

Мы все замолчали. Кажется, все и впрямь начали молиться. Я далека от верующих, сама жизнь сделала меня такой. Но от моего сознания не скрылась молниеносная просьба где-то глубоко в груди, которую я не могла контролировать.

«Мам, пап, подсобите чуток», — произнесла я про себя и нащупала под экипировкой выпирающий кулон в форме сердца в районе мечевидного отростка.

Это странное нехарактерное для меня взывание к мертвым непонятным образом успокоило волнение и наполнило уверенностью. Ведь я же попросила. А когда просят искренне, от зова не отворачиваются. Пусть даже говоришь с бестелесными призраками.

— Черт! Я не могу на это смотреть!

Слова Хайдрун, хоть она и произнесла их из-за дома через улицу, были услышаны всеми из-за тишины вокруг и эха, разносившего малейший шепот по пустынным мертвым проулкам деревни.

Я выглянула из-за угла и увидела, как обладательница шикарной рыжей копны села на снег и закрыла грязное лицо грязными руками.

— К черту! Тоже не буду!

Куки присоединилась к ней, села на землю и отвернулась от сцены действия, зажав уши. Наверное, так себя чувствуют сходящие с ума родители, наблюдающие за своими детьми на соревнованиях. Аякс — наш большой ребенок, которого мы хотим научить ходить.

Несмотря на отсутствие какой-либо физической подготовки, будучи простыми парнями да девчонками, далекими от военной службы, ребята поразили меня колоссальной работой, что мы проделали вместе. Они были истощены, но продолжали твердо стоять на ногах, готовые продолжать борьбу с промерзлой землей. Силой их выдержки я восхищалась, как и недооценила. Мне казалось, что они быстро начнут ныть и свалят отсюда в тепло гостиницы, едва познав тяготы физического труда. Но даже Божена, которая отныне общалась со мной лишь через Малика, осталась в деревне от первого удара лопаты до последнего, она пыталась доказать, что тоже многого стоит.

— Давай, Томас! Мы тут две недели пахали! Все получится! — сказала я брату, устав от напряжения.

Томас взглянул на меня. Я кивнула ему, как кивала все эти две недели, выражая свою уверенность в его плане. Мой брат не может ошибиться. Потому что он — мой брат!

Томас вперил взгляд в бронированного зверя, который создал для нас наитруднейшую задачку, словно вызывал на ринг силами помериться, и отдал первый в своей жизни приказ:

— Тесса, жми!

И я нажала.

Гулкий удар прозвучал где-то под землей. Мои колени, упертые в заснеженную землю, почувствовали легкую дрожь. Спина напряглась, дыхание замерло, взгляд застыл на Аяксе.

Казалось, что ничего не происходило целую вечность. И вдруг толстозадое бронированное чудовище стало заваливаться набок. Металл сначала заскрипел, потом завыл, словно жаловался нам на то, что его долгий сон потревожили бессовестные людишки.

— Свен, жмите! — заорал Томас.

Он орал в рацию, а потом без рации, словно каждая миллисекунда была дорога.

— Жми, жми, жми!

На моих глазах стальные тросы, обвязанные вокруг пушки, натянулись. Краем глаза я наблюдала за тем, как Свен, Перчинка и Зелибоба докрутили ручки газа на снегоходах до предела, отчего белые скакуны завизжали и резко стартанули вперед. Тросы натянулись, заскрипели от трения о кузов металлического зверя, три упертых малыша тянули исполина вперед.

Аякс начал заваливаться в яму и медленно упал правым боком на первую ступень. Бронированная обшивка затрещала, заскрипела, завыла, но в его жалобных стонах мы услышали лишь вторую часть плана.

— Малик, жми!

Громкий приказ Томаса, раздавшийся возле моего уха, оглушил. Но следующие удары оглушили нас всех.

Сразу три динамитные шашки, вкопанные неглубоко в землю, взорвались с таким раскатистым гулом, что казалось, в нас стреляют из пушки. Огромные клочья земли вознеслись в небо и взорвались фонтаном.

— Свен, не останавливайтесь! — кричал Томас в рацию.

Хотя вряд ли Свен услышал — резкие раскатистые хлопки от взорванных динамитных шашек здорово били по ушам, полноценный слух вернется не скоро. Даже я услышала крик Томаса сквозь пелену, а ведь мы сидели плечом к плечу. Перед глазами стояла дымка из мелких частичек земли, из-за чего невозможно было увидеть, что творится с Аяксом в яме. Рядом гудели три мотора снегоходов невидимых за дымным занавесом.

Снова задрожала земля под коленями от глухого удара, за которым последовал очередной скрежет Аякса. Кажется, бронированный зверь совершил последнее приземление на вторую ступень. Но интрига оставалась нераскрытой: приземлился он на гусеницы или же наш план полетел к чертям и он продолжает лежать, как беспомощный таракан? А может, взрывная волна инициировала ему в правый бок, вместо того, чтобы легонько задеть его верхний бок? Тогда он, подобно кегле, сбит с опоры и валяется на боку.

Вокруг воцарилась тишина. Снегоходы замерли, ребята молчали. С минуту мы все сидели, не шелохнувшись и не произнося ни слова, вглядываясь в оседающую перед нами земляную пыль.

— Ну что? Мы победили? Победили? — послышался взволнованный голос Хайдрун где-то за дымной завесой.

Ее голос, резко контрастирующий на фоне гробового молчания, которому вторили даже птицы в лесах, вывел нас всех из оцепенения, вызванного страхом лицезреть результат плана, отнявшего у нас две недели изнурительных работ. Но физическая нагрузка была несравнима с потерянным впустую временем. Никому не хотелось начинать сначала.

Я встала с колен, немного помедлила, а потом нырнула в исчезающее на ветру полотно дыма и медленно прошагала к яме. Мое терпение уже подходило к концу, уступая место напористой злобе на дерьмовую судьбу, полную лишений и боли. Зуд в укушенном плече, ноющая спина и кровоточащие ладони досыпали соли на оголенные нервные окончания. Я чувствовала, как росло бешенство в груди оттого, что весь мир испытывал меня на прочность. Помимо двух недель каторжных работ с лопатой в руках, я еще всем ребятам морального духа раздавала по порциям, отрезая те самые порции от собственного задора. Я устала. Я выдохлась и физически и духовно, я не чудо-бочка Халила, у меня нет проводов, чтобы подзаряжать мою выдержку. Пусть я командир, пусть на меня смотрят, как на божьего наместника, ведущего людей в рай, но я всего лишь человек. Шестьдесят килограммов веса, сто семьдесят сантиметров роста, мои мускулы имеют пределы, моя сила воли имеет границы. И уж тем более мне не потягаться с тридцатитонной машиной на кулаках. Только хитростью. Сработало — отлично! Не сработало — придумываем новый план! Терять время на трусливые попытки сдернуть пластырь с раны для нас роскошь.

Когда пыль улеглась, дым рассеялся, я наконец увидела дно ямы, и меня охватил целый торнадо из эмоций, с которым я справилась лишь через минуту осознания натюрморта перед глазами. Я знала, что ребята смотрят на меня, и ждут ответа или знака. Они все боялись взглянуть на результат их работы, они боялись провала, который может уничтожить их стремление.

Я смотрела на Аякс и не понимала, что чувствую. Логика подсказывала, что я должна прыгать от счастья, душа ворочалась по кругу, как кот, устраивающийся на лежанке. Все внутренние переживания слились в один поток, который я резко оборвала взмахом руки, активирующей рацию.

— Ну что, Зелибоба? Соскучился по зверю?

Боб не сразу понял смысл моих слов и чуть привстал на снегоходе вдалеке. Я улыбнулась и пояснила:

— Садись за руль! Пора вернуть Аякс в боевой строй!

7 января 2072 года. 18:00.

Кейн.

Я волнуюсь.

И это чертовски странное ощущение, потому что за свою долгую одинокую жизнь мои нервы обросли панцирем, который защищает их от ракетных ударов извне. Меня уже мало, что удивляет. Мало, что способно вызвать во мне бурный восторг или подавленное огорчение. Каждый день превратился в один из десятков тысяч дней. Однообразных, рутинных, беспросветных.

Я не помню, когда наступила эта пресыщенность жизнью. Может, лет десять назад — спустя тридцать лет после Вспышки. Спустя тридцать лет после того, как я все потерял: Кристин, Генри, исследования на Фармчейн и Сандоз, собственный дом в пригороде, собственную жизнь. После того, как я очнулся на полу ангара весь в засохшей крови и ослабленный настолько, что едва сумел доползти до медицинского шкафа и заклеить многочисленные раны от укусов пластырями. Я вновь потерял сознание и проспал там же в коридорах между пустующими разбитыми боксами еще пару дней, пока ткани регенерировали. А когда силы наконец вернулись ко мне и я смог покинуть лабораторию, город уже эвакуировали.

Дальше моя жизнь превратилась в бесконечное брожение по пустынным улицам городов, деревень, изредка обнаруживая заброшенные аванпосты и в спешке покинутые карантинные лагеря. Вспышка распространялась в геометрической прогрессии из-за ускоренных темпов превращения укушенных людей. Связь перестала работать, электричество не подавалось, цивилизация медленно умирала.

Но вот моя надежда на победу над вирусом загорелась с новой силой, когда я постигал чудеса своей мутации: замедленное старение, быстрое восстановление от ран, невидимость для врага, а главное — сохраненное человеческое сознание.

Я кочевал между лабораториями по всей центральной Европе, наизусть зная их расположение, оборудование, возможности. Я тридцать лет свозил их ресурсы сюда в гостиницу «Умбертус» близ Бадгастайна, поскольку это было тихое место — практически недосягаемое ни зараженными, ни выживающими людьми, потерявшими человечность и без превращения. Мародеры стали реальной угрозой для меня. Иной раз я засыпал в городах, посреди снующих туда-суда чудовищ, потому что с ними мне было безопаснее.

В какой-то момент я стал замечать, что моя активность превратилась в апатичную и равнодушную, как если бы я каждый день работал у станка и ковал гвозди по тысяче штук в час. Меня перестали трогать агонические крики захлебывающихся в крови жертв или их зовы на помощь. Я мог равнодушно взирать на чудовищно-болезненную смерть человека в пастях чудовищ, просто потому что наблюдал их сотнями и никак не мог им помочь. Я оброс толстой непробиваемой шкурой бесчувственного, отстраненного и даже хладнокровного существа — нового вида на эволюционном пути человека: усовершенствованный, гораздо более сильный и такой одинокий.

Пока не нашел себе подобного.

Закария стал первым экспонатом в моей коллекции мутированной ДНК, которую я собираю уже порядка двадцати лет. Казалось бы, мы должны с ним сдружиться настолько тесно, что встречали бы друг друга по утру теплыми крепкими объятиями. Но в ту же секунду, как мы встретились взглядами, я увидел то же обреченное одиночество, которое словно прописывалось в нашей новой ДНК, проклинающей нас жить вечно.

За семьдесят семь лет у меня сложилось собственное мнение насчет вечной жизни. Она болезненная, омерзительная и до жути безысходная. Особенно, когда ее не с кем разделить.

Когда-то ученые спорили по поводу того, включать ли время в понятие четвертого измерения пространства. Что ж, смысл в споре отпал. Когда время для меня остановилось, когда я лишился его, я явственно ощутил его отсутствие физически, как если бы лицезрел черную бездонную дыру в пространстве.

Конечно, я не бессмертен. Вирус лишь продлил мою жизнь, но я не могу сказать насколько. Десятилетия, столетия? Думать о предстоящих сотнях лет — для меня пытка, потому что я не хочу их проживать, потому что у меня нет стимула их проживать. Я потерял прежнюю жизнь, а новую так и не обрел. Я словно застрял в том моменте, когда прежний мир рухнул, и мне никак не хочется его покидать. Когда путешественник покидает дом, он точно знает пункт назначения. Я же понятия не имею, куда меня везут. Я не знаю, что ждет меня в конце пути, а потому и родной знакомый дом, пусть и мертвый и разрушенный, никак не хочется оставлять. Он обманчиво пахнет уютом, безопасностью, любовью…

Мне кажется, что я до сих пор слышу крики людей в горящих городах, вижу, как отключается электричество в домах один за другим, чую нарастающие запахи вымирания: горящее топливо на заправках, вонь холодильников в супермаркетах, гниение водорослей на побережье, усиливающийся аромат хвойных лесов и горного воздуха. Запах девственного мира — мира без людей — прекрасен, не буду спорить. В нем нет грязи, отходов, токсичных выбросов, насильственной смерти и алчного зла. Но этот свежий чистый приятный и даже немного сладковатый аромат смердит одиночеством и бесконечной тоской, когда ты остался в нем один. Пусть меня окружают дети Апокалипсиса, нет среди них души из прошлого мира — они все родились после Вспышки, а значит и понять меня они не в силах.

Я родился в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, изначально принадлежавший поколению, развитие которого придется на период освоения Марса, борьбы с климатическими изменениями, эскалацией военного конфликта на востоке. Моя жизнь была определена в конкретные рамки, и закат моих лет должен был прийтись на кульминацию тех событий: счастливую или неудачную — неважно. Скорее всего, я бы не застал их конец или засвидетельствовал их, уже сидя в кресле-качалке в каком-нибудь доме престарелых с медсестрами, меняющими мой катетер, пока я ворчу на слюнтяя-президента и коррупционное правительство, сравнивая их с политиканами моей молодости, которые делали все лучше, эффективнее, смелее и вообще, мы жили припеваючи, пока новая власть не спустила все в унитаз. Я хочу сказать, что одной человеческой жизни не должно хватать на то, чтобы изобрести колесо, а потом создать бензиновый двигатель — на эволюцию требуются целые поколения человеческих жизней.

А что теперь? А теперь моей одной жизни хватит на то, чтобы заново отстроить космодром, запустить экспедиции на Марс, основать там колонии и отправиться в соседнюю галактику. Моя жизнь исчисляется сотнями лет. Разумеется, это вызывает когнитивный диссонанс, потому что я был рожден в одних конкретных временных рамках, а теперь они полностью изменились и мне приходится приспосабливаться к новому летоисчислению. Когда мне было восемь, мир охватила радость от изобретения смартфонов. Когда я поступил в университет, начался период распада Евросоюза, когда мне исполнилось двадцать пять, я начал работать в Центре по контролю заболеваний, через пять лет человечество всерьез взялось за борьбу с глобальным потеплением, отправляя сотни исследовательских экспедиций на неизученный шестой ледяной материк.

Теперь же, если бы у меня родился сын, то он фактически рос бы в деревне, а когда ему исполнился бы сороковой физиологический год, то он уже летел бы в соседнюю галактику на переговоры с инопланетной расой.

Абсурд и невозможность его принятия — вот как бы я описал свой новый мир.

Моя жена умерла, и я не знаю, как именно. Может, ей удалось эвакуироваться из горящего Стокгольма и она умерла где-то на подземной базе от бронхита. А может, она стала добычей хищника, который убил ее, выпотрошив. А может, она бродит где-то по лесам в образе чудища, забыв, что когда-то была человеком. Счастливым человеком с любящим мужем и четырьмя котами в пригородном доме, где всегда пахнет ванильными вафлями на завтрак, а на выходных во дворе шумит газонокосилка.

Все мои родные, друзья, коллеги, моя работа и мои планы — все сгинуло в пучину прошлого безвозвратно. Меня словно вырвало в параллельный мир, где я пытаюсь заново отыскать свое место, свой смысл жизни — растерянный, нерешительный и слегка равнодушный.

Я проанализировал свое состояние по ведущим психиатрическим методикам и сделал вывод, что у меня затяжная депрессия. Она длится уже четыре десятилетия, и мне все больше кажется, что это не симптом. Это похоже на часть мутации, потому что депрессия не может длиться так долго. Безразличная отстраненная и вялая деятельность, словно в такт моей удлинившейся жизни, растянулась во времени, сделав из меня аморфную амебу — подобие детского лизуна из гуаровой камеди, который не может ни распасться, ни собраться в форму.

До недавнего события.

Когда я нашел Тессу возле деревни, я не видел в ней ничего, кроме очередного потенциала, который может внести корректировки в мои разработки. Я коллекционирую разновидности мутированной ДНК, которая пока что по непонятным мне причинам отличается от особи к особи. Я имею в виду ребят. Они мутировали по-разному, но я никак не могу понять, что это дает, потому что на физиологическом уровне набор приобретенных способностей всегда один и тот же.

Малик и Божена далеки от настоящих ассистентов исследователя, чтобы помочь мне найти ответы на загадки вируса. Малик долго скитался снаружи в составе одной общности людей, судьба которой была предопределена. Божена укрывалась в доме с заколоченными досками. Когда я нашел их, таких же растерянных и отстраненных, то понял, что могу обучить их науке, чтобы избавиться от проведения простецких рутинных процедур. Они далеки от науки, но в работе ученого есть такое понятие, как вторая голова. Ты высказываешь ей свои теории, а она что-то отвечает, причем неважно что, главное здесь — процесс моего диалога. Я как будто слушаю себя со стороны и веду беседу с самим собой. Поразительно, но это помогает находить выходы из тупиков.

Так вот для Тессы была уготована судьба стать моей очередной крысой и экземпляром коллекции. Но дальше все становилось лишь хуже. Я и не подозревал, что Томас окажется ее братом. И я уж никак не мог представить себе, что с ее приходом здесь настанет революция. Она пробыла здесь всего три дня, причем два из них без сознания, а уже на четвертый взбаламутила всех моих остальных крыс и увела их из-под моего носа.

Гостиница опустела на полмесяца, будто еще один мой мир, не успев состояться, вымер. А ведь все в нем работало, как часы — мой собственный мини-мир, где я все обустроил так, как мне удобно. Теперь же Тесса украла мой комфорт: никто не моет пробирки в лаборатории, никто не готовит завтрак, никто не топит сауну. Я сижу в ресторане и доедаю последнюю порцию риса, отваренную Свеном два дня назад. Мой повар тоже сбежал — и все это неимоверно раздражает меня.

Меня.

Аморфную амебу, которой было наплевать на то, что происходит в гостинице вне лаборатории.

Вот так я понял, что еще способен испытывать тот же эмоциональный диапазон, который испытывал будучи обычным человеком. А вся моя напущенная холодность и отрешенность — лишь продукт долгого одиночества. Человек — социальное существо, наукой доказано, что мы вымрем в одиночестве, и похоже, Тесса решила спасти нас всех: и чудищ снаружи и кучку бесформенных лизунов внутри. Первых она вылечит сывороткой, вторых — постоянным раздражением.

Сейчас время ужина, который ребята не пропускали никогда. Они могли не прийти на завтрак, забыть про обед, но вот на ужин собирались всегда. Это был ритуал — социальная нужда, тянущая свои корни с незапамятных времен, когда семьдесят тысяч лет назад случилась когнитивная эволюция и человек научился мыслить абстракциями, сочиняя мифы и сказания вокруг костра в пещере. Ребята тоже разжигали камин и заваривали травяной чай. Темнота и скрип горящих поленьев сближал физически ощутимым уютом, шушуканье и легкие смешки наполняли уют жизнью. И хотя я никогда в этом не признаюсь, но мне тоже нравилось сидеть здесь с ребятами по вечерам, просто попивая мятный чай, сидя позади них, наблюдая за призраками умершей цивилизации, вспоминая собственных призраков из прошлой жизни. Клочок жизни посреди суровых гор на безжизненной планете.

Сейчас же в гостинице остались лишь Арси и Йонас. Мы сидим в ресторане, я смиренно рассасываю во рту полусухой рис, оба хакера уткнулись в свои ноутбуки с таким же наслаждением, как я в микроскоп, забыв о существовании мира за пределами экрана. Арси — вечный бунтарь. Йонас — ее страшная копия. Худой, сутулый, он не выговаривает «л» и «р», да к тому же заикается. Он у нас два года живет, но вижу я его раз шесть в году, потому что он редко вылезает из своей компьютерной норы. Если бы Йонас не приготовил салат из овощей, соленый рис был бы единственной едой на ужин.

Этих двоих сложно назвать полноценными жильцами гостиницы, они никогда не были частью собравшейся здесь компании, которой заправляют Куки с Хайдрун со своими приспешниками-инженерами, а потому пустота в гостиничных коридорах и номерах продолжает играть фальшивую мелодию на моих старческих нервах, заставляя ворчать и проклинать эту неблагодарную девчонку, возомнившую себя мозговитым солдатом — ошибкой эволюции силовиков.

Тесса по определению не может обладать пытливым мозгом — в военных таких не берут, ведь чем больше солдат думает, тем сложнее ему исполнять приказы, а потому ее планы полны брешей и недостатков рассчитанных формул. Она действует на авось, на вдруг, на вполне вероятно. Мы этот способ уже проходили в лаборатории Стокгольма, тыча в вирус разными инструментами борьбы, руководствуясь методом проб и ошибок. И привело нас это ровно в настоящий момент со всеми сопутствующими обстоятельствами.

Я стараюсь делать вид, что ситуация с Тесс меня не беспокоит и мне наплевать, что она увела из-под моего носа ребят, которым я, кстати, жизни спас. Но хитро поглядывающая на меня Арси всем своим самоуверенным видом дает понять, что раскусила мой дискомфорт. Хотя мне особо не нужна компания — я редко становился частью их сборищ — факт того, что мои подопечные (и да! я таки назвал их так!) уже две недели отсутствуют в гостинице без каких-либо знаков о своем благополучии, все же напрягает.

А еще сегодня в обед раздались какие-то хлопки со стороны деревни, интуиция сразу повела меня в подвал, где мы копили арсенал последние десять лет. Я проверил боевые запасы и понял, что там не хватает динамитных шашек. Остается надеяться, что ребята не поотрывают себе конечности, ведомые приказом недокомандира поджигать нитроглицерин.

Я понимаю, что они пытаются помочь мне в исследованиях, и мне приятно осознавать их рвение опробовать мои теории. Но я видел ту БМП. И если у ребят нет такой же машины или крана, то тщетны их попытки. У таких машин центр тяжести специально занижен так, чтобы их невозможно было перевернуть в состоянии покоя. То, что хотели сделать ребята, невозможно.

Тесса разрушила царившую здесь идиллию ради глупой непроверенной затеи. В этом и разница между ученым и солдатом: я никогда не предприму эксперимент, не будучи уверенным хотя бы на шестьдесят процентов в его успехе. Тесса же в буквальном смысле лизнула палец, выставил его вперед и на этом основании сделала вывод, что они смогут потягаться в силе с зараженными. Не сделав подробных чертежей, ни экспериментальных моделей, ни пробного эксперимента, она увлекла глупую ребятню за своим командирским авторитетом, обнадежила их и обманом заставила рисковать собственными жизнями ради маловероятного предприятия.

Но я не отчаиваюсь. Урок, который извлекут ребята из всей этой затеи, будет болезненным и горьким, но все же уроком. Они поймут, что слепая вера в собственные способности не может привести к успеху. Победа требует нечто большего, чем просто рвение. Ну а когда ребят охватит злоба за провал, они спроецируют ее на виновника затеи и каждый получит по заслугам. Тесса в том числе. Все, что мне остается сделать, это терпеливо потягивать свой мятный чай и ждать возвращения заблудших овец, которые окончательно признают правоту науки. Тесса сама подтолкнет ребят в мои объятия.

— Вы слышите это? — голос Арси, произнесенный в плотной тишине, разорвал мои размышления и смакования скорой мести.

Арси оторвалась от экрана ноутбука и нахмурилась. Йонас вторил напарнице.

— Что-то скрипит снаружи? — сказал он, прислушиваясь.

Теперь и я услышал этот странный рокот.

— Как будто грузовик едет? — предположила Арси.

И тут мою спину прошиб пот. Это невозможно!

Озарение настигло и Арси. Она молнией выпрыгнула из кресла и подбежала к окну. Ее вечная тень — Йонас — последовал за ней.

— Это то, о чем я думаю? — радостно воскликнула Арси, разглядывая темноту за окнами.

Я медленно встал со стула, страшась того, что ждет за этим надвигающимся гулом. Рокот двигателя стал отчетливым, теперь его ни с чем не спутать.

— Черт возьми! У них получилось! — Йонас аж подпрыгнул от восторга.

— Кейн! Глянь! Они сделали это!

Под громкий стук бешено колотившегося сердца я подошел к огромному окну, выходящему на внешний двор с воротами. Нехотя и до сих пор желая поверить в то, что мой слух меня обманывает, я разглядел каждую деталь ночного пейзажа: пара уличных фонарей освещала многочисленные клумбы, огороженные каменными бортиками и заваленные толстыми снежными сугробами, аллея со скамейками и деревянными качелями, сосна в центре двора, которую девчонки ежегодно украшали гирляндами и игрушками и лишь в этом году изменили традиции ради плана Тессы. Ну а возле сосны, прямо как подарок на Рождество, стоял огромный темно-зеленый танк с длинной пушкой, из люка которого торчала улыбающаяся голова Тессы.

Прямо как удар под дых, от которого я перестал дышать, а сердце резко впрыснуло адреналин в кровь, который в ту же секунду пробежал по сосудам в шее и зажег кончики ушей ярким горячим пламенем.

Это невозможно!

— Пошли скорее! — с этими словами Арси потянула сутулого напарника к лестнице.

Как бы мне ни хотелось запереться сейчас в лаборатории, чтобы не слышать радостные визги ребят за окном, я все же проглотил свою надменность и последовал вниз. Потому что я уже ничего не мог поделать с победой Тессы и моим поражением — тому был весомый аргумент. Весомый и огромный, как чертов танк!

Я уверен, Тесса не оставит столь прекрасную и удачную возможность плюнуть мне в лицо, лишний раз подчеркнув военную мощь, как единственный эффективный атрибут в борьбе за человеческое выживание. Мысленно я уже готовился парировать ее самоуверенные реплики и даже разозлился на то, что эта девчонка заставляет меня чувствовать себя, как первокурсник на экзамене. Кто она вообще такая, чтобы я перед ней отчитывался?

Но первую волну позора вытерпеть придется. Потому что, как бы мне ни хотелось этого признавать, БМП для нас станет отправной точкой в поимке особи.

И все же в отличие от Арси с Йонасом я все делал неспешно: вышел в холл гостиной, задержался, чтоб вздохнуть, лениво натянул пальто и шарф, второй раз задержался у входной двери на минуту, набираясь смелости и терпения вынести хвастовство Тессы своим достижением, а также ее насмешки в стиле «без солдат я никчемен и труды мои бессмысленны».

Снаружи послышались восторженные возгласы, я сомкнул челюсти до хруста костей и открыл дверь.

Пронизывающий ветер тут же атаковал меня безжалостными порывами, бьющими по лицу армией остроконечных снежинок. Как и смех ребят, вылезших их Аякса и уже крутивших хоровод вокруг машины.

Прямо фальшиво дребезжащий мюзикл для моих и без того напряженных нервов.

Ребята пели и скакали вокруг машины, даже фригидная Арси и полуживой Йонас к ним присоединились, хотя были одеты не по погоде. Они шутили и смеялись, рассказывая взахлеб невероятную историю про план, который поначалу казался безуспешным, мол, копали не там, а потом он предложил, а потом она узнала, а потом мы решили… Над моими нервами свершалась медленная экзекуция, и я ничего не мог с этим поделать. Как и с уверенно смотрящим на меня дулом сорокамиллиметровой пушки, установленной на башне трехметрового бронированного зверя.

«Сдавайся!» — кричала БМП.

Наконец ребята направились к дверям гостиницы, радостно махая мне грязными варежками.

— Привет, Кейн! Соскучился по нам?

— Здорово, Кейн!

— Кейн, как поживаешь? Смотри, что у нас есть!

Они остановились, окружив меня, точно дети — плохого Санта Клауса, который вдруг взбунтовался и заставил самих детей сделать ему подарок. Грязные, вывалянные в глине, с измазанными лицами и почерневшими от слякоти одеждами. Я с трудом различал их под слоями грязи. Вот это, кажется, Ульрих с торчащими в разные стороны волосами. А может и Хайдрун, они одного роста. Вот этот с грязными мордами кроликов на варежках — мой сбежавший повар. А рядом какой-то леший, смахивающий на усатую Куки. Запах их немытых тел чуть не сбил меня с ног, но я не подал виду. Все-таки ребята сделали невозможное (притащили целый танк в гостиницу!), могу ведь и я приложить усилия сделать невозможное (сдержать рвотный позыв).

Тесса вышла вперед. Узнать Тессу посреди грязи несложно — она носит экипировку бойца спецназначения, которая бронированными пластинами придает ей характерные тяжелые остроугольные очертания. Не спорю, в экипировке бойца она выглядит профессионально и устрашающе, пусть даже вымазанная в грязи. Ребята сразу замолчали — первый признак того, что за ней признали авторитет.

Я расправил плечи и даже вздернул нос, заготавливая фразы в ответ на ее язвительные комментарии о трусости и малодушии ученых и доблести военных, воюющих посреди чудищ, пока я тут с бактериями развлекаюсь. Хотел бы я вернуться в прошлое и не тащить восьмидесятикилограммовое тело неблагодарной невежи на санях до гостиницы. Как тебе такое малодушие?

— Привет, Кейн, — сказала она.

— Тесса, — кивнул я.

— Мы тут клетку для твоего подопытного привезли. Она герметичная и гораздо быстрее наших ног.

Ребята переглянулись и хихикнули.

— Отлично, — произнес я сдержанно, сжимая кулаки.

Но дальше Тесса произнесла то, что свалило бы меня с ног похуже их кисло-тухлых ароматов, если бы я не был воспитан в строгой семье.

— Тогда скажи, что нам делать дальше. Мы без тебя не справимся.

Я так и задохнулся от нарастающего сопротивления, которое не нашло в конце своего пути логичный выход и атаковало онемением голосовые связки, чтобы поразить хоть какую-нибудь жертву. Краем глаза я увидел, как Томас довольный кивнул, Малик чуть улыбнулся, а остальные ребята перебегали глазами с меня на Тессу и обратно со скоростью десять движений за секунду, открыв при этом рты и ожидая кульминации нашего столкновения.

Тесса смотрела на меня взглядом командира, предлагающего перемирие на неопределенный срок, ожидая от меня аналогичного шага навстречу.

И тут я понял, что последние дни сам аккумулировал свой гнев на Тессу, сам придумывал ее реплики, сам же отвечал на них и, вообще, сам воображал наше словесное противостояние, хотя в реальности такого никогда не происходило. В тот самый первый день новости о мутации свалились на нее, как горная лавина на голову — неожиданно и ошеломительно. Она по-другому отреагировать и не могла — она сомневалась, искала слабые места в теории, всеми силами пыталась держаться за тот привычный старый мир, в котором родилась, который казался ей родным и близким, пусть и подземным и губительным. Ее действия и слова объяснялись тем же нежеланием принимать новую форму мира, которую до сих пор спустя сорок лет не принял я. Так в чем же мое преимущество над ней, если мы оба объяты страхом перед неизвестным концом? Я вдруг увидел в Тесс проекцию самого себя, увидел в ней стремление идти ко мне навстречу, которое откликнулось в моей груди необъяснимым желанием протянуть ей руку в ответ, чтобы идти по этому неизведанному пути вместе.

Ведь бояться вместе не так страшно.

Вспомнив последние две недели, наполненные злостью на Тесс и раздражением от нарушения привычного уклада, я почувствовал себя глупцом. Уже второй раз Тесса доказала свою сообразительность, гораздо более скорую, нежели моя: она быстрее меня осознала и приняла тот факт, что мы все находимся в одной лодке и руль у нее один, за него не надо драться, но надо управлять им сообща, потому что вирус не одолеть силой или умом по отдельности. Лишь комбинация смекалки исследователя и бесстрашия солдата одолеют то, что подложила нам под дверь эволюция.

8 января 2072 года. 10:00.

Томас.

Вчера был потрясающий день! Давно мы не испытывали такого глубокого и даже мощного восторга от собственного достижения. Инженерный ум состязался с физической силой и вышел победителем! Благодаря нашему успеху с Аяксом, Рождество превратилось в самое настоящее празднество новой эпохи. Эпохи под названием «Начало конца».

Впервые за последние восемь лет я обрел твердую уверенность в том, что битва за жизнь человечества еще не проиграна, а даже в самом разгаре, потому что только сейчас мы начали предпринимать реальные попытки создать оружие против вируса. И флаг победы над ним мы понесем на нашем Аяксе — на нашей первой маленькой победе в войне!

Поначалу теория Кейна была лишь теорией, записанной на компьютерный диск. Но теперь, когда у нас есть самая настоящая боевая машина пехоты, у вируса просто нет шансов! Наши бесконечные посиделки в гостинице с постоянным поиском, чем бы таким полезным заняться, наконец подошли к концу. Теория Кейна обрела физическое тело, и теперь у нас был не просто план, набросанный мегабайтными чертежами, а самая настоящая деятельность!

После возвращения из деревни мы первым делом израсходовали сотню литров воды, чтобы избавиться от двухнедельной грязи. После этого мы разделились на две группы: первая помогала Свену готовить праздничный ужин, а вторая помогала Хайдрун наряжать сосну. С этим спасением Аякса мы пропустили ежегодную традицию празднования Нового года, но отныне, мне кажется, эта традиция перенесется на седьмое января!

Двухнедельные раскопки истощили нас настолько, что все празднование Нового года произошло комом. Мы достали несколько бутылок вина из погреба, Куки как всегда заставила нас написать желания на бумажку, сжечь под записанный на видео бой курантов 2030 года и выпить пепел. Хайдрун как всегда запаниковала, не дождалась, пока догорит бумажка и просто сожрала ее, запив вином. Не все дожили до ужина, сам Свен уснул прямо за праздничным столом, впервые не требуя от нас хвалебных отзывов в честь его стряпни.

Когда я засыпал на диване в фойе, последнее, что я вспомнил, была дружественная беседа моей сестренки с Кейном, которые вдруг сложили пики противостояния и даже нашли общий язык. С этой милой и такой воодушевляющей картиной перед глазами я провалился в сон.

Выспавшись и позавтракав, мы собрались в лаборатории Кейна, чтобы приступить ко второй части плана. Мне прямо не верится, что все это действительно происходит! Оглядывая ребят, я читаю аналогичный энтузиазм в их боевых и решительных взглядах. Казавшаяся невозможной задача по переворачиванию тридцатитонного бронированного зверя, внушила нам небывалую уверенность в своих человеческих силах. И теперь кажущаяся непосильной задача спасти человечество тоже обрела форму, стала ощутимой и главное — досягаемой.

— Итак, у нас есть бронированная клетка, и нам позарез надо засунуть туда жильца, — начал Ульрих, когда мы все собрались вокруг стола с голографическими лазерами, точно рыцари круглого стола.

— Прежде всего, обращаю ваше внимание на то, что внутренняя часть Аякса никак не готова к приему зараженного, — сказала Тесса.

— Да, нам надо разработать систему креплений, в которые мы заключим зараженного, — согласился Фабио.

— Но там же есть багажная сетка, — вставил Свен.

«Она недостаточно крепкая. Заменим буксирными тросами, которыми Аякс подвязали к снегоходам», — предложил Миша на языке жестов.

— Мы займемся этой частью! — сказал я за всех инженеров.

— Отлично. Зелибоба и Перчинка, на вас проверка герметичности Аякса. Помните, как запустить программу надува кабины? — спросила Тесса.

— Конечно! — закивали брат с сестрой.

— Как только проверите, езжайте на нефтяную станцию, запаситесь топливом. Кейн, на тебе рецепт присадочной очистки.

Кейн кивнул.

— Нефтяная станция под пристальным наблюдением Желявы. Нем нельзя светиться перед ними, — осторожно произнесла Перчинка.

— Падальщики накачали достаточно топлива на зиму. До марта они туда не сунутся — сугробы не позволят. Но проблема с Желявой актуальна. Нам необходимо оставаться невидимыми, — с этими словами Тесса взглянула на Арси. — Нужно перенастроить Фелин на Аяксе и на костюмах. Они до сих пор привязаны к электронной платформе Желявы. Сможешь создать наш собственный блок?

— Йонас сможет. Он у нас компьютерный технарь, — ответила любительница синих дредов.

Оставаться невидимками перед глазами Желявы вопрос первой важности. Если Генерал узнает, что кто-то проводит несанкционированные с ним исследования прямо под его носом да еще на его же оборудовании, тут же прибудет отряд бравых солдат и зачистит всю нашу маленькую вечеринку. Пока мы сидели в гостинице и глядели в микроскоп, мы были никому неинтересны. Однако, теперь у нас есть компьютерное оборудование и оружие с базы, и все это добро отслеживается Желявой автоматически.

Например, после того, как мы перевернули Аякс, мы еще час бились над тем, как отсоединить его от Фелин. Потому что как только происходит запуск БМП в головной центр базы поступает сигнал об активации. И если костюмы и оружие отключить от системы было несложно — выдернуть пару-тройку проводов — то отключить Аякс от Фелин без следов взлома, к сожалению, невозможно. Провода между радаром и радиомаяком вшиты между бронированными пластинами, как самый ценный орган Аякса, по которому его даже мертвого можно отследить. Поэтому Тесс пришлось отключать эту систему через компьютер машины, ну а для этого, ее пришлось завести. Сигнал Аякса длился тридцать секунд, пока Тесса отключала систему слежения, и этот сигнал фиксируется в записях базы. Конечно, сигнал могут списать на сбой, но для самых дотошных мы все же оставили хлебную крошку.

В любом случае, прежде чем оправляться на охоту, нам необходимо оторваться от базы вместе с нехилым куском ее инвестиций. Об этом Тесса переживала больше всего. Мы втянулись в серьезные игры, а паранойю и упрямство Генерала Тесса под сомнение не ставила.

— Все датчики движения, тепловизоры, видеокамеры: все надо подвязать на нашу собственную платформу. Сможешь ее сделать? — Тесса хотела донести до Йонаса важность каждой детали оборудования.

— У меня есть Джитэк пятьсот — это полностью укомплектованный ноутбук военного назначения, производительность у него высокая, он может собирать данные с различных информационных устройств. Думаю, из него получится неплохой прототип переносной электронной платформы Фелин, что спецотряды носят в рюкзаке, — вставил Кейн.

— Он подойдет! — воскликнул Йонас и даже потер руки от предстоящего удовольствия ковыряться в железе.

— Ну и остается последняя, но самая важная задача. Нам надо поймать зараженную особь, — заключила Тесса.

На минуту все замолкли. Вот он — роковой момент. Все, что обсуждалось и делалось ранее, медленно готовило нас к нему. Поймать зараженного не так просто, как теперь кажется, потому что я понятия не имею, с чего начать. Только подойдя к проблеме вплотную, не имея больше никаких преград, мы осознали, насколько неосуществимым кажется план. С другой стороны, когда я смотрел на Аякс, меня тоже мало, что уверяло в успехе, кроме напора Тессы.

Вот и сейчас я посмотрел на мою боевую сестренку: единственная оставшаяся после ожогов бровь нахмурена, губы поджаты, мускулы играют на ярко разрисованном плече, она медленно обводит нас пристальным взглядом, точно измеряя степень нашей решительности. И этот боевой настрой и твердая самоуверенность вновь заражала дерзостью бросить вызов непреодолимому препятствию. Я все больше понимал, почему командиры Падальщиков кажутся богами в глазах солдат. Потому что их сила и бесстрашие поднимали боевой дух, точно наркотик, впрыскивающий адреналин в кровь и делающий тебя неуязвимым. Таковым я считал себя сейчас, глядя на мою отважную сестренку, заставляющую нас поверить в то, что мы станем героями.

— Что скажешь, Кейн? У тебя есть какие-нибудь… предпочтения? — спросила Тесса и нахмурилась, ожидая его ответа.

Он поначалу не понял вопроса, но потом осмотрел нас, выпучивших на него глаза и ожидающих его решения, и ответил:

— Здесь не магазин. Мне подойдет любой.

Как бы цинично ни прозвучал вопрос Тессы, он имел основание: зараженные хоть и выглядят одинаково, но есть среди них и женщины, и мужчины, и китайцы, и негры, есть высокие, есть пониже. А мы не знаем критерии отбора, тут можно много разных факторов учитывать. Например, я бы рад поймать зараженного ребенка, ведь это гораздо проще. Но дело в том, что вирус тоже не дурак. Он не хочет оставлять слабых мест в своей армии, и учитывая то, что взрослая особь обладает гораздо более разрушительным потенциалом, чем детская, неудивительно, что зараженные наносят детям слишком глубокие травмы — несовместимые с жизнью. Вирус не оставляет себе слабых звеньев.

— Хорошо, тогда следующий вопрос: как обезвредить зараженного? — спросила Тесса, оглядывая нас.

— У меня есть транквилизаторы с ветеринарным ружьем. Если всадить в зараженного десять доз, у нас будет, около трех минут, чтобы обездвижить его, — предложил Кейн.

— И чем будем обездвиживать? — Куки задала следующий логичный вопрос.

— Хорошо бы его в какой-нибудь прочный контейнер закинуть, а потом уже тащить в Аякс, — размышлял Фабио.

— Контейнер размером с человека еле унесем, да еще найти такой нужно, — выразила скепсис Перчинка.

— Гобелен — плотная и прочная ткань. У нас на первом этаже из него шторы сшиты. Я могла бы сделать мешок размером с человека, — предложила Хайдрун.

— Это же не похищение невесты тебе, чтобы в мешок его пихать! — Ульрих закатил глаза.

— Это скорее не мешок, а конвертик для новорожденного! — фыркнула Хайдрун. — Только в нашем случае для чудовищно-уродливого новорождённого.

«Слушай, а это мысль!» — Миша замахал руками. — «Закатаем его трубочкой в ковер и обвяжем сверху тросами, как блинчик Свена с яблочной начинкой!»

— Точно! Закатаем!

— По рукам и ногам, а потом завернем! Легко!

— В десять рук быстро управимся!

— В Аяксе закрепим его к багажным крюкам!

Ребята соглашались и кивали, а Тесса озадаченная склонилась ко мне и спросила:

— Я еще не в совершенстве владею языком жестов, но по-моему он что-то сказал про блинчик с начинкой?

Я объяснил ей идею Миши.

— Ну что ж, по-моему, блинчик с начинкой это лучшее, что у нас есть на данный момент, — согласилась она, потирая переносицу.

Я чувствовал ее неудовлетворенность от работы с нами, потому что она привыкла к солдатской выправке и четким приказам. Мы же были далеки от уровня военных. Мы были на уровне блинчика с начинкой.

— Тогда куда идем? Выходим в лес и отстреливаем их? — предложил Фабио.

— Не успеем и шагу сделать, как на нас набросятся в ответ. Тут надо хитрый план охоты придумать, — Зелибоба нахмурился, как и его сестра, сразу было видно, что им привычно над тактиками нападения размышлять — это их среда.

— Арси, ты следишь за картами. Какие у них позиции? — спросила Тесса.

Арси тут же запустила голографическое изображение карты, снятое со спутника уже много десятков лет назад. На снимке просматривались заснеженные горы, плотные леса, реки и озера, деревни и небольшие города.

— Они держатся группами от трех до шести особей, — объясняла Арси и накладывала на карту сетку из красных точек, которые представляли собой зараженные. — В принципе, они раскиданы по всему периметру окружающих лесов. Выходи в любую сторону, везде будет примерно одна и та же картина. Они все в спячке.

Мы рассматривали карту, пытаясь вычленить выгодную позицию атаки. Тесса крутила голограмму, приближала определенное место, оценивала, потом отбрасывала и искала новое.

— Они выйдут из нее, если почуют угрозу одному из них? — спросила Куки.

— Без понятия. Но я бы не рисковал, — ответил Малик.

— Ближайшие точно выйдут, — уверенно заявил Зелибоба.

Он знает это лучше остальных, потому что частенько натыкался на них в лесах во время стандартных разведок и рассказывал, что зараженные всегда негативно реагируют на любую форму агрессии. Пусть даже просто нож в руке держишь.

— В любом случае, пытаться схватить зараженного рядом с другими зараженными — суицидный план, — поддержал Кейн.

— Надо загнать одинокого зверя! — воскликнул Свен.

— Посреди леса это невозможно. Вся местность открытая, они набегут со всех сторон. Нужен какой-то лабиринт, ходы которого мы будем знать. Тогда можно загнать зараженного именно туда, куда нам надо, — я размышлял с позиции инженера.

— Да! Сделать ловушку!

— Но для начала их надо разделить, — Фабио и Ульрих быстро подхватывали мои идеи.

За восемь лет жизни и работы бок о бок мы подстроились под одинаковые методы мышления и иногда даже мысли друг друга читали.

— Где бы найти такой лабиринт, чтобы куча препятствий была и много ходов, где можно их запутать и оторвать друг от друга? — размышляла Перчинка.

— Мы говорим о городе. Нам надо ехать в город.

— Ты с ума сошел? — возразила Куки Малику.

— Там зданий куча! Чем тебе не препятствия? А подземные парковки всякие и магазины, чем тебе не лабиринт?

— Да там плотность зараженных на один квадратный метр в десять раз больше, чем в лесу! Нас сразу в клочья порвут!

— Охотиться в лесу тоже не вариант, слишком много открытых сторон, — сказал Кейн.

— То есть я вас правильно понимаю: нам нужно какое-то место, в котором зараженный может запутаться и заблудиться, а потом оторваться от своих собратьев, и это место должно быть где-то на границе между лесом и городом? — подытожил Свен, окидывая нас хмурым взглядом.

Мы дружно закивали. А потом проявили чудеса единомыслия, когда тяжело вздохнули в унисон. Мы понимали, насколько малы наши шансы найти нечто подобное.

Но тут Свен вдруг произнес:

— Ребята, мне на ум приходит лишь одно место…

Свен вдруг резко поник, взгляд выражал чрезвычайную обеспокоенность, словно он собирался залезть в пасть чудовища. Мысли об опасном таинственном месте нагоняли на него ужас.

— Есть такое место, в создании которого виновата моя родина. Мне до сих пор стыдно за это. Еще до Вспышки люди рассказывали ужасные истории о том, как они теряли друг друга в запутанных лабиринтах. Помню, мой дед рассказывал: «Ты можешь блуждать там целыми часами, а выход так и не найти! Ты хочешь срезать путь, видишь проход, идешь туда, следуешь по стрелкам на полу, желая найти выход, но они будто с Дьяволом сговорились — заведомо обманывают тебя, и бам! Ты снова оказываешься там же, где был десять минут назад!»

В лаборатории наступило гнетущее молчание, мы напряглись, а Свен продолжал нагонять ужас.

— Это гиблое место, ребята! — Свен замотал головой, не желая отправляться туда даже в воображении.

Мы обеспокоенно переглянулись. Как бы нам не хотелось это признавать, вывод напрашивался сам: из всего того, что было предложено за этим столом, безнадежное таинственное злобное место из описаний Свена годилось больше остального.

— Что это за место? — Тесса нарушила молчание, снова поведя нас по неизведанному пути во мраке неизвестного.

Мы затаили дыхание, ожидая ответа Свена.

— Никогда не забуду это страшное название.

Свен поднял на нас глаза полные слез, и печально произнес:

— Икеа.

9 января 2072 года. 11:00.

Тормунд.

Я ворвался в казарму сержантов, где остальной наш тайный кружок уже собрался. Все командиры и их сержанты бурно дискутировали о чем-то, но тотчас же подпрыгнули от моего резкого появления.

— Ну что? Доигрались, сосунки? — пародировал я Триггера.

Обожаю их так пугать! Прям аттракцион страха каждый раз!

Но никто не зааплодировал моей гениальной игре. Наверное, потому что все были подавлены последними новостями, спустившимися на нас сверху, как конфетти из какашек Генерала. Моя Тамагочи-Акира тоже заболела этим утром, словно долбанный Генералитет и до нее добрался своими удушающими токсичными газами. Но если генеральское дерьмо буду расхлебывать я лично, то за Акиру волноваться стоит двум Шишкам, которые теперь у меня в услужении.

После веселенького переезда на базу Каришку сразу определили на общую инженерно-аграрную подготовку. Я и не удивился. Учитывая ее прошлую жизнь в деревне, грядки копать для нее призвание и максимально возможный подъем по карьерной лестнице. Маришка еще в носу сопли ковыряет, но я знаю, что она пойдет по стопам сестры, если только я не воспользуюсь хрупкостью ее детского мозга и не вобью туда драгоценную и распрекраснейшую мысль о том, что рубить кишки зомбакам прикольнее, нежели лопаткой в песочнице ковыряться.

К сожалению, родители Шишек остались в деревне, а значит им кранты. Причем довольно кровавые кранты, расчлененные даже. Но девчонки держатся молодцами, тем более Долбалания всех сирот распределила по взрослым кураторам, которым удалось выбраться из деревни. Шишки попали к самой Долбалании под узурпаторство, но у той нет времени им попки подтирать, потому что эта старушенция вовсю мятеж организовывает. Честно сказать, не ожидал я такой резкой перемены личности от хлюпенькой бабуси, вчера она по Тиграну ревела так, что слюни в разные стороны брызгали, а сегодня организовывает незаконные информационные коридоры по всей базе. Она прям в глазах моих выросла и вдруг стала сексапильной. Как представлю ее во главе стола бунтовщиков в старческих обвисших панталонах под туникой, сразу ширинку распирает. Надо бы Вьетнаму достать такие. Может, где-нибудь в медицинском блоке подохла старушенция, у которой можно забрать парочку. В общем, Шишки остались без присмотра, а потому я с радостью взялся за их воспитание. Все свое свободное время после учебы они проводят у меня. Я нахожу им разнообразные развивающие детскую логику занятия: постирать мне одежду, заштопать носки, начищать винтовку, отжаться тридцать раз за вечер. Я был бы идеальным отцом!

— Генерал издал приказ, запрещающий Падальщикам покидать базу. Триггер сообщил, что приказ не имеет срока, — озвучила О- ля-ляжка, будто мы и без нее этого не знали. Командир О-ля-чевидность.

Потому мы и объявили срочный тайный сбор нашего мятежного кружка. Хотя тайным его уже не назовешь. Генералитет в открытую вставляет нам палки в колеса, и мы в открытую стали собираться в казарме посреди бела дня. Противоборство вышло на новый уровень, Генерал сделал первый ход.

Наши опасения начали сбываться. После инцидента с деревней Генерал решил предпринять жесткие меры по обеспечению безопасности, и первое, что пришло в голову этому гению — законсервировать базу. Трухина говорит о больших мигрирующих толпах зараженных, разбуженных какой-то причиной или объектом. Будто они раньше не мигрировали, а паиньками в сугробиках спали! Кого вы решили обмануть? Падальщики больше вашего рыскают по поверхности и прекрасно знают, что зараженные никогда на месте не стоят, ими всегда что-то движет! Списать все на массовые разборки в деревне показалось Генералу лучшей идеей и даже послужило отличным поводом. Его Отдел пропаганды выбрал самые сочные видеокадры с наших камер, на которых людей раздирают заживо целыми толпами, кровищи хлещет так, что объективы камер заливает, а самую яркую картинку того, как жертвой массовой атаки зомби становится Аякс, вообще поставили на заставку к каждому утреннему выпуску новостей!

Ублюдки за свои старые задницы трясутся так, словно у них вся жизнь впереди. Старики решают, как нам лучше жить, устанавливают порядки, а потом дохнут через пять лет и всю эту кровавую вонючую кашу оставляют разгребать нам! Грань между защитниками подземного обитания и борцами за поверхность стала глубже и четче. Чем дальше развивается конфликт интересов, тем больше людей делают выбор в пользу одной из сторон. Чем чернее пропасть между двумя лагерями, тем агрессивнее взаимоотношения людей на базе. Идея мирных переговоров уже лопнула, как мочевой пузырь, пораженный циститом, мы скоро вооружимся лезвиями да ломами и начнем кровопролитие прямо в коридорах Желявы. Был бы я Генералом, я бы так и довел людей до безумия, чтобы они сами начали кишки друг другу пускать. Это сэкономит огнестрельные ресурсы и сократит человеческие — цель будет достигнута.

— В приказе не написано, что он бессрочный, — подозрительно указал Легавый.

— А Генерал такое и не напишет, он не идиот. Понимает, что мы сразу ринемся к его дверям за объяснениями, вооруженные отнюдь не березовыми вениками! — ответил я.

— Триггер сообщил, что в Зоне Браво уже начался первый этап консервации базы. Он происходит негласно, на устных договоренностях и в условиях чрезвычайной секретности, — сообщил Калеб — главная шлюшка Триггера.

Пусть он и стал первым помощником Полковника, я горд тем, что стою в истоках бунта среди Падальщиков! Ни Калеб, ни Триггер, ни Тесса — никто из них не смог самого главного — вычленить из ровных рядов солдат бунтарей и объединить их под своим именем. Это сделал я!

Я! Я! Я!

Триггер понял, что мы готовы действовать именно после нашей репетиции мятежа в деревне, которую организовал я!

Я! Я! Я!

Изначально нас было всего четверо: я, Вьетнам, Ляжка, Антенна. Теперь же кружок объединил все действующие отряды специального назначения, а это порядка пятидесяти человек! И главное доказательство моего успеха — присутствие всех командиров и сержантов в этой казарме в данный момент.

А заручившись поддержкой Триггера, который оказался нормальным мужиком и которого я по-прежнему считаю трахальщиком страшилы Тессы, мы получили лазейку к креслу Генерала в буквальном смысле. Осталось только пнуть его хорошенько, чтоб покатился с него колбаской к своему пупсику-Крайслеру.

— Ну и что мы будем с этим делать? — спросил Буддист.

— А что ты предлагаешь? — ответил Антенна вопросом на вопрос.

Никто не желал первым произнести слова, витающие в воздухе, как рой назойливых мух. Тишина, наступившая после этого вопроса, раздражала до зуда в заднице. Как же я ненавижу их за эту трусость перед словом МЯТЕЖ! Словно это имя какого-то демона, которое нельзя произносить, иначе явиться во плоти. Но мы же все вроде бы его и ждем? Эх, я бы хотел жить во времена пиратства, я бы работал главным в бюро объявлений и кричал во всю глотку: «НА АБОРДАЖ!». Когда-нибудь настанет подходящий момент, и я клянусь, я выкрикну эту фразу!

— Можем продолжать задницы греть, но мы все понимаем, что случится дальше! — сказала Вьетнам.

— Нас расформируют за ненадобностью.

— У нас отберут оружие.

— И тогда уж точно хрена лысого мы сможем сделать!

Друг за другом констатировали Бесы. Им вторили кивки остальных Падальщиков. Ближайшее будущее ярко рисовалось перед глазами.

— Короче, у меня единственного хватает пороха в заднице открыто заявить, что мы тут о восстании говорим! — наконец ткнул я пальцем в факт.

— Я не хочу, чтобы Генеральский режим загнобил меня под землей, — произнес Электролюкс.

Все тут же закивали, высказывая общее согласие с тем, который сделан с умом.

— У нас осталось меньше недели на то, чтобы действовать. Триггер больше не сможет сдерживать напор на Падальщиков. Нам необходимо что-то предпринять до того, как Крайслер заявится сюда с приказом сдать оружие, — сообщил шлюшка-Калеб.

— Предпринять, говоришь. И как вы себе представляете эту затею? Мы ворвемся в штаб Генерала и всех на колени поставим? — спросила Ляжка.

— Именно так мы и сделаем. Если он не хочет идти с нами на переговоры мирным путем, мы его заставим, — ответил Буддист в несвойственной ему агрессивной манере.

Видимо, даже праведники иногда с нервных катушек слетают.

— А кто-нибудь из вас бывал в генеральском штабе? Там охраны и дверей с кодами напичкано, как в сокровищнице!

— Хумус дело говорит, — согласился Лосяш с сержантом Бодхи. — Глупо лезть в нору, в которой мы не были ни разу.

— Но это не должно нас останавливать! — возразила Вьетнам.

— Коды на дверях остановят тебя, несмотря на всю твою решительность, — также возражала Ляжка.

— Эй! Новая подстилка Триггера! Что он там нашептал тебе?

— Я тебя прикончу, Фунчоза!

— Да! Хорош уже, Фунчоза, не смешно!

— Надоели твои пошлые шутки.

— Калеб, вмажь ему еще раз!

— Ладно! Ладно! Чего вы так взъелись?!

Я поднял руки в воздух, удивляясь тому, как резко им разонравились мои гениальные шутки! Они словно объединились разумами и стали резко ненавидеть меня. Видимо, это все последствия нашей с Калебом драки, из которой вроде бы и не вышло победителя, но покромсало меня больше, чем его. Он-то вышел почти невредимым, инженера ему за два дня руку обратно вставили. А у меня титановая пластина на ключице и синяк на пол лица из-за его бионического кулака. Козел! Отрубить что ли и себе руку, чтоб заменили на бионическую, тогда у нас с Калебом равные шансы будут. А для эффекта неожиданности я себе и яйца сделаю стальными, так чтобы у меня вообще слабых мест не осталось!

Но один трофей я после той драки себе добыл — гедза моей Вьетнамской Звездочки теперь носит кольцо, которое я у себя с брови снял! Мы почти сыграли свадьбу и я подарил ей частичку себя!

— Господин Пипин Короткий, что там нашептал этот старый пердун? — неохотно перефразировал я.

Калеб закатил глаза. А черта с два я тебя в покое оставлю! Я и Тессу не оставил, а ведь она подохла! Она трахалась с Триггером, и я буду на этом настаивать! И пусть ее труп вращается, как балерина на батарейке, от упоминания ее имени.

— Триггер сообщил, что коды на дверях в Зону Браво меняют каждые двенадцать часов. Помимо главных ворот, есть ворота в генеральский отсек. Триггер достанет коды.

Калеб замолк, но никто не ответил. Потому что напряжение от предстоящей заварушки уже витало в воздухе вместе с роем идейных мух, как будто Генералитет дерьма наваляли прямо на столе перед нами.

— Не нравится мне это, — вдруг вымолвил Раф.

Я даже удивился. Моя Рафаэлка вообще-то не разговорчивая, но если он решился высказаться, да еще и первым, это означало дерьмо, в котором не хочет участвовать даже тупоголовый!

— Что именно, конфетка наша? — спросила Вьетнам.

— Что Триггер нас подначивает.

— Он не подначивает, он открывает нам путь, — ответила Жижа.

— А выглядит так, будто он хочет в сторонке постоять, пока мы все уладим, — я даже удивился столь обильному словосложению и идейной верности Рафаэлки. Кажется, он отращивает себе мозги.

— Триггер — трус! Он не может пойти против Генерала в открытую! Вот и хочет, чтобы мы всю работу выполнили, — вставил Антенна.

— Тем более Генерал пасет его денно и нощно, — добавил Муха — сержант Буддиста.

— Ну хорошо. Предположим, что сместим Генерала с кресла. Дальше что? Туда сядет Триггер? — задал резонный вопрос Легавый.

— Черта с два! Больше не будет одного кресла в управлении базой!

— Об авторитаризме речи быть не может! — добавил Буддист.

Я понятия не имею, что значит это слово, но ребята воодушевленно соглашаются, и поэтому я тоже киваю с серьезным лицом.

— Каждый блок должен избрать лидера от себя, — сказал Хумус.

— Мы через это проходили тридцать лет назад при создании базы. Тогда кучка лидеров нихрена поделить не смогли и мы бы так и сдохли, не родившись! — напомнила Вьетнам.

— Это было тридцать лет назад! Сегодня ситуация изменилась! — спорила Жижа.

— Чем?

— Тем, что мы вымираем здесь! И люди об это знают!

— А что предлагаешь делать? Отправиться на поверхность, как было с деревней? — Вьетнам выражала логичный скепсис.

— И тут и там нас ждет только смерть в муках. Выбора-то особо у нас нет.

— Выбор есть всегда.

— Ой, заткнись Буддист! Не до твоей эзотерики сейчас!

— Давайте все заткнемся и подведем итог! — громко озвучил Калеб, чувствуя, что спор уходит от намеченной темы. — Мы все понимаем план Генерала затягивать удавки на шеях людей. Как только базу запечатают, остро встанет вопрос нехватки ресурсов, потому что поддерживать пятнадцатитысячное население без добычи ресурсов с поверхности невозможно! Без выхода на поверхность мы начнем вымирать интенсивнее от болезней и голода.

— Кабеля, электросхемы, топливо, металлолом, ископаемые минералы — без всего этого невозможно обновлять фильтры в системах вентиляции и водоснабжения, менять аккумуляторы в солнечных панелях, заделывать протекающие щели, аграрники нуждаются в удобрениях, — подхватила Жижа.

— Генерал начнет запечатывать отсек за отсеком, жертвуя большинством ради выживания меньшинства. Он намеренно сократит состав населения, — добавил Антенна.

— Жертвами станут те, кто вносит наименьший вклад в поддержание жизнедеятельности базы, — вставил Буддист.

— Но как это измерить? Убьем поваров, а компьютерщиков оставим? — фыркнула Ляжка.

— Да как вообще можно сделать подобный выбор? — сокрушенно произнесла Жижа.

Внезапно все замолчали. И я понимал, почему. Большинство из нас хоть и сироты, но имеют родственников и друзей в других блоках. Как я сообщу Шишкам о том, что их надо умертвить ради того, чтобы пара солдат осталась в живых? Попадет ли за спасительную границу сумасшедший отец Вьетнама, которого я просто обожаю? А мать Легавого? А секси-бабуся Долбалания? Кто будет это решать? И смогу ли я жить с осознанием того, что мое молчание, моя бездеятельность стала причиной их смерти?

Мы — Падальщики — ярче остальных видим руины цивилизации, которая руководствовалась аналогичным принципом: истребляла группы людей, ради благополучия остальных. И чем это закончилось? Полным поражением! Убийство, как метод, никогда не будет эффективным, оно лишь продлевает твое проклятье, которое запирает тебя в петле последствий. Приведите мне положительный результат массового истребления! Евреи ожили и захватили целую страну, бездомные собаки плодились интенсивнее. Устроить геноцид всегда просто — взял ружье и пошел мочить всех налево и направо, а вот найти выход из кризиса требует гениальных идей, которые в примитивных мозгах солдат не родятся, но сверкают в умах инженеров и ученых — как раз тех, ряды которых вскоре начнут редеть в такт кровавых брызг.

— Генерал наделит военных приоритетом, но этот факт меня нисколько не радует, — заявила Вьетнам полушепотом.

— Я могу человеку шею свернуть одними руками — это, безусловно, полезный навык. Но без ученых и исследователей мы себя точно заживо закопаем и никогда не выберемся из этой могилы! — Лосяш высказал нашу общую мысль.

— Надземные части базы в тех проектах многообещающи, — произнес Вольт — новый сержант у Антенны вместо погибшего Перуна, и еще один мускулистый красавчик в прямоугольных очках и с львиной гривой каштановых волос. Весь отряд Тесла развивает во мне комплекс неполноценности!

— В них недочеты, но довести их до ума, сидя здесь под землей, невозможно, — добавил Электролюкс.

Мы все ознакомились с теми чертежами, схемами, вычислениями, полными непонятных закорючек. И мы хотим попробовать их реализовать! Я, конечно, особо ничего там не понял, но мне достаточно солидного взвешенного и авторитетного мнения умалишенного Лина, чтобы рискнуть чужими жизнями. Ведь все, что нам нужно в качестве прочного фундамента для начала восстания — это уверенность шизофреника в успехе. НА АБОРДАЖ!

— Прежде, чем мы пойдем в наших обсуждениях дальше, я хочу быть уверенным в том, что мы все понимаем необходимость жестких мер, — произнес Калеб, окидывая нас взглядом.

Тут и пялиться на нас не надо! Всем давно стало ясно, что мятеж неизбежен, вопрос стоял лишь в сроках, и они наконец поджали хвосты и уже стоят перед нами на задних лапках. Каждый командир кивнул. Ему вторили его сержанты. Даже Рафаэлка не напутал ничего и тоже кивнул.

— Хорошо. Тогда я привел человека, который расскажет нам о Совете лидеров блоков, который мы установим после свержения Генерала.

Мы все удивленно уставились на Калеба. А он соображает! Все-таки неплохой из него командир, дальновидный, с планом в голове, стратег! Пока мы тут терки перетирали, он по другим блокам шастал и искал для нас помощника в других концах базы. Может, я его недооцени…

Нет! Нет! Нет! Только не она!

— Нет! Только не Долбалания! — застонал я, увидев, как из одной из сержантских комнат выходит до боли в висках знакомый мне человек.

— Держи свой грязный язык за зубами, молодой человек! Что за непристойные прозвища?

Ее знакомый хриплый голос взорвал в моей голове опухоль, и теперь та стекала гноем по мозгам.

— Ну почему? Почему всегда везде должна быть какая-нибудь жопа? — стонал я.

Долбалания все это время сидела за перегородкой и ждала наших верных клятв, чтобы проводить на новую ступень плана. Признаюсь, я по ней все же скучал. Она по-прежнему носила свои широкие хлопковые брюки и тунику, которые они шили себе сами в деревне. Она не желала расставаться со своей одеждой, которая явственно выделяла ее на фоне жителей Желявы, оставаясь верной деревне, поверхности, миру далекому отсюда. Ее седые волосы заплетены в длинную косу, а на сухом морщинистом лице отпечаталась усталость. Желява все же наложила на нее характерный для здешней обстановки угрюмый след.

Я попытался разглядеть сквозь одежды размер ее панталонов, пока она устраивалась за нашим широким металлическим столом.

— Послушала я вас. Хорошие у вас намерения, — начала она. — Но вот план до жути глупый! Вы как маленькие дети, которые жалуются маме на то, что им каша не нравится, а самим встать и приготовить то, что хочешь, ни силенок, ни мозгов не хватает! Тормунд, хватит меня передразнивать!

Я тут же перестал корчить рожи. Что со мной? Почему ее приказы я выполняю рефлекторно? Она что, ведьма? Сжечь ее!

— Алания, мы не лидеры. Мы солдаты. Для этого ты здесь, — попросил Калеб.

Вечный подъюбник.

— На ваше счастье претенденты на генеральские стулья готовы.

— Откуда ты их знаешь? Ты тут и месяца не провела! Как ты можешь быть уверена в их надежности?

— А я слушаю, Тормунд! Слушаю всех везде и всегда. Мудрых людей издалека заметно. Обожаемых лидеров сразу видно. Обожаемые тупые лидеры еще громче и виднее!

— А чего ты при этом на меня смотришь?

— Так ты сведешь нас с ними? — Антенна перебил нашу перебранку.

— Нет времени. Да и нужды особой не вижу. Я доверяю Алании, — Калеб ответил за престарелую амазонку в панталонах.

— Маркус Лебовски и Фидель Гарро представят инженеров и исследователей. У них долгая история сопротивления Генералу, а потому и сторонников больше, чем у кого-либо. К тому же идеи у них неплохие, вы сами видели десятки их разработок, чертежей и моделей.

Ребята закивали. Более того, надежность этих разработок одобрил сам сумасшедший отец Вьетнама! Куда уж еще прочнее?

— Но главное, они искренне верят в вашу избранность, — Долбалания обвела нас всех изможденным взглядом. — Совет не будет распускать Падальщиков и даже готов дать вам отдельный стул за столом. Никто так не осознает важность деятельности ваших отрядов, как жители Желявы.

— К сожалению, этого осознания не хватает Генералу, — фыркнул Антенна.

— Он напуган. И он должен быть таким. Он из того поколения, которое собственными глазами лицезрело ужасы Вспышки. Мне было десять лет, когда все началось. Но даже я — ребенок — понимала творящийся хаос, видела в нем конец мира, осознавала болезненную смерть мира. Генерал же был солдатом примерно вашего возраста. В те дни их отправляли на заставы и эвакуационные посты, не до конца сообщая о масштабах эпидемии, потому что правительство боялось дезертирства. Наверняка Генерал потерял все: семью, родителей, детей, любовь всей жизни.

«Петуха», — подумалось мне, и я с горечью похлопал по карману брюк, где пряталась мое желтое яйцо Тамагочи-Акира. Позавчера она из гориллы Шанель переродилась в петуха Энрике.

— Такие трагедии безвозвратно меняют людей, если не убивают. Генерал пытается защитить нас единственным, как ему кажется, способом. И то, что большая часть населения против, всего лишь результат неизменного хода времени: вы выросли в этих условиях, и теперь они вам кажутся недостаточными. Но для Генерала, для меня оказаться в безопасном месте с толстыми неприступными глухими стенами было единственным способом остаться в живых.

— Но ведь ты выбралась на поверхность! Ты дала ей шанс, — возразила Жижа.

— Только благодаря Тиграну. Это он нашел меня и показал, что там наверху можно выживать. Он заставил меня поверить в то, что мир еще можно вернуть, надо просто перестать бояться. К этому я и веду. Вашему Генералу просто нужен человек, который заставит его поверить в то, что поверхность не так опасна, как рисует ее воображение, подпитываемое картинками из прошлого. Вспышка была жуткой безумной кровавой. Но она давно закончилась. И вы, отправляющиеся в десятки миссий на поверхность, тому доказательство.

— Может, нам бы и удалось завоевать доверие людей, но население запугано Отделом пропаганды! — вставила Ляжка.

Мы дружно закивали. Мы больше остальных знали, как Отдел пропаганды может переиначить правду и затуманить мозги, потому что Падальщики находятся посередине между базой и внешним миром. Мы видим реальность, и она далеко не столь чудовищна, как показывает новостной экран.

— Вы их недооцениваете, — поспорила ведьма. — Ваши жители уже находятся на грани, они измотаны пустыми обещаниями и готовы взять свое силой. Или вы думали, что пятнадцать тысяч человек живут здесь, как слепые котята, и ждут, когда вы им вкусности принесете? Человек не паразит. Человек сидеть на месте не будет. Это единственный вид на земле, которого охватывает стремление изменить привычную обстановку, убежать от знакомого, пресытиться единообразием. Мы — творцы, созидатели! И этот дух на Желяве силен, как нигде! Сама нужда толкает население Желявы придумывать изощренные методы выживания! Потенциал Желявы огромен, благодаря людям и ресурсам. Вам необходимо защитить его любой ценой, чтобы направить в верное русло.

Мы молчали. Почему то эта ведьма такую тоску нагоняла, но в то же время успокаивала тихим хриплым голосом. Я задумался над тем, что все это время воспринимал жильцов базы, как малых детей под моей опекой. Незрелые ворчливые и до жути раздражающие своим вечным «дай!». Но дети-то, оказывается, выросли и теперь сами могли постоять за себя. Да, возможно, в самом начале Падальщики играли роль родителей, которые учили ребенка ходить. Но теперь, когда пупсик пошел, нам незачем вести его за руку. Мы должны бегать за ним и ограждать от острых углов, безмозглого этого спиногрыза, чтобы вырос в достойного человека.

— Население готово к переменам. Им просто нужен свет во тьме. И этим факелом послужат Падальщики — самые бесстрашные и неуязвимые отряды солдат, отваге которых будут вторить. Смотря на вас, люди перестают бояться. Стоя за вашими спинами, люди осмелеют. Это не только слова Фиделя и Маркуса, но и мои. А за свои слова я отвечаю. Проблема в том, что мятеж гражданского населения неуправляем. Они будут бунтовать жестко и разгромно, прольется много крови. Вы же можете провернуть все тихо и без жертв, — произнесла женщина.

Снова тоска сжала мои легкие так, что соски покрылись гуськом. Стало как-то тяжело в груди от осознания того, что все это время наша надежда пребывала в соседних деревнях и волшебных наземных местах, ведомая мнимой уверенностью в существовании мифического безопасного рая где-то наверху, уже готового и ждущего нашего пришествия. Но все это время мы искали не в том месте — слишком далеко — когда истинный рай можно построить прямо под носом. Наши мечты всегда жили на Желяве, просто мы не видели их, не замечали. Настало время самим взять в руки молоток с кирпичом и начать строить новый мир здесь дома, неся полную ответственность за его благополучие.

Боже мой! Как красиво я только что прозвучал! Надо срочно это в дневнике записать, пока не забыл.

— Подумайте о том, что вы уже десять лет могли бы жить наверху, если бы Генерал расширил полномочия исследовательского блока и позволил им проводить эксперименты на поверхности, — добавила ведьма.

— А могли бы и подохнуть, если бы эксперименты провалились, — вставила Вьетнам.

И выразила наши общие сомнения.

— Всегда есть риск, без него получить заветное невозможно. Ты всегда должен чем-то пожертвовать, чтобы получить нечто лучшее взамен. Там в деревне умерло очень много наших людей, но каждый понимал, на какой риск он шел. Мы ведь знали о существовании подземной базы, при должном усердии мы могли ее найти. Но мы предпочли остаться снаружи. И я скажу вам одно: я до сих пор не жалею о том выборе. Настал момент и для населения Желявы сделать этот выбор!

— Это огромная ответственность, — выдохнул Буддист. — Мы рискуем жизнями всех жителей базы, и если мы их подведем, если новые разработки окажутся провальными… возможно, спасать будет некого.

— Вы можете выживать два десятка лет, строя еще больше стен вокруг себя, зарываясь глубже в землю, не теряя ощущения безопасности. А можете рискнуть всем, что у вас есть, чтобы обрести настоящую человеческую жизнь, — говорила Долбалания.

— А что если выбор наш окажется неправильным? Что если проекты подведут? Что если позиция Генерала окажется верной? Что если мы обречем себя на гибель? — спросил Легавый.

Мы, как хор зайчиков, повернули головы в сторону ведьмы. Разумеется, у нее были ответы и на эти вопросы.

— В наших жизнях не существует понятий правильный или неправильный выбор. Все субъективно. Вы сами решаете свою судьбу, и для вас она всегда будет верно избранной, потому что вы оказались достаточно готовыми к тому, чтобы ее встретить. Вы оказались перед этим выбором, потому что готовы его сделать.

Мы снова переглянулись. Тяжелый вздох в унисон пробежался ко казарме. Ребята поникли над столом, погружаясь в тяжелые думы, предрекающие скорый мятеж.

— Пять дней, — Калеб нарушил молчание. — Через пять дней начинаем действовать.