13 января 2072 года. 09:00.

Полковник Триггер.

Калеб очень похож на Тессу своей несгибаемой целеустремленностью. Он принял решение действовать, и теперь ничто его не остановит, прям как Тесса. Годы службы бок о бок выработали в них обоих практически идентичное мышление, я все чаще нахожу нотки Тессы в его сомнениях и умозаключениях.

Но все же он не Тесса.

Именно она должна была встать во главе назревающего бунта, потому что она была достойна звания героя. Но Тесса медлила, а иной раз и резко восставала против всей этой затеи, тратя впустую время, которого у жителей Желявы осталось совсем немного. А потом, словно знак божий, безжалостная судьба забрала у меня Тессу, оставив взамен пустоту в душе.

Черная дыра в груди, оставленная смертью сына, объединилась с дырой, образовавшейся после смерти Тессы. Я был разбит горем, отчаяние немедленно предприняло попытки съесть мою душу, точно тля, заражающая желание жить мором. И лишь мой долг, воспитываемый десятилетиями военной службы, продолжал гореть во мраке безысходности, точно спичка.

Огонь разгорался все больше с каждым визитом Калеба в мой штаб, пока наконец не засиял армией факелов, выстроенных вдоль поля предстоящего сражения с Генералом. У меня снова появилась цель, верность Падальщиков служила грозным оружием в достижении этой цели, а память о Марке, о Тесс стали знаменем на флагах.

Тесса была символом нового бесстрашного поколения, стремящегося пожертвовать собственной жизнью ради благополучия других людей, такой доблести было мало в мои времена. Сегодня же ею могут похвастать большинство Падальщиков. Мне удалось взрастить в них стойкое отрицание страха перед смертью, а также верность обязанности заботиться о последних остатках человеческой цивилизации, пусть даже ценой собственной жизни. Гордясь оружием, что я лично создал и воспитал, я даже не заметил, как одно из них зацепило мою душу больше, чем следовало.

Я не ожидал, что найду среди солдат столь близкого мне по духу человека, как Тесса. Она добавила красок в мой черно-белый мир, заставила вспомнить надежду, которую я потерял где-то в промежутке между жизнью до Вспышки и после нее. Тесса заставила меня поверить в то, что даже посреди умирающей цивилизации, когда война кажется проигранной, факел надежды способен излечить израненную душу, придать бодрости телу и заставить волю продолжать борьбу до последнего вдоха.

— Ты стала для меня маяком в посреди бури, — признался я ей в один из ее визитов, в течение которых мы долго разговаривали по душам.

Она не ответила, но услышала.

Потому что через год, когда она стала командиром, она назвала свой отряд Маяк.

Так она определила судьбу солдат Маяка, весь отряд стал ярким светом для Желявы посреди смертельного шторма, который кидает корабли друг на друга, люди погибают в этих столкновениях, борются за места в еще оставшихся на плаву лодках, чудища из подводного чужого для нас мира утаскивают самых смелых на дно адской пучины, а оставшиеся в живых отчаянно пытаются доплыть до спасительного света.

Падальщики должны защищать простых людей, людей беспомощных перед жестокостью озлобленного на нас мира, какие бы жертвы это ни потребовало. И я помогу Падальщикам исполнить свое предназначение.

К сожалению, Тесса не желала мне в этом помочь, она мыслила слишком узко, ей не хватало моих прожитых лет, полных потерь и страха перед смертью, она не видела мир через мою призму. Наверное, мне тоже не хватало ее легкомыслия и амбиций изменить мир вместо того, чтобы прятаться от него. Но несмотря на все большую отдаленность друг от друга, когда я напирал на нее необходимостью свергнуть действующую власть, а она продолжала упорствовать и давать Генералу шанс, мы оставались повязанными единой идеей того, что миропорядок пора менять. Мы чувствовали это интуитивно, потому и нашли общий язык.

Весть о ее смерти я встретил полностью сраженным. Но вселенная сама указывает нам правильный путь, и смерть Тессы стала выстрелом перед стартом.

— Когда-нибудь ты сделаешь для Желявы действительно что-то очень значимое. Не факт, что я буду рядом в этот момент. Но для каждого из нас вселенная приготовила роль, и ее нужно сыграть, — сказала Тесса всего два месяца назад в нашу последнюю встречу в этом кабинете на том месте, где сейчас стоял ее протеже.

Она всегда поражала меня обладанием в столь юном возрасте невероятно точной способностью прорицания, она была не по годам смышлёной — нынешняя жизнь сделала ее такой. И ее последние слова, сказанные лично мне, только для моих ушей, снова били точно в цель. Потому что она отыграла свою роль — она разожгла мои стремления до огромного пламени, которое заставило меня начать действовать!

Спасибо, Тесса. Ты заставила меня очнуться от бесцветного сна и увидеть краски жизни по ту сторону страха. Я выполню свое предназначение во имя твоего имени, во имя остатков человечества. Пусть земля тебе будет пухом. А я сделаю все, чтобы отыгранная тобою роль приобрела важнейший для Желявы смысл!

Я рад, что Тесса оставила после себя достойного кандидата. Его образ мыслей, действий, расставленные акценты: все очень отдает духом Тессы, она словно говорит со мной из потустороннего мира губами Калеба.

Но все же Калебу, как и остальным, не хватает осторожности. Они слишком легки на возбуждение, которое с трудом контролируют. Наверное, их тоже измучило это бесконечное ожидание конца, они одурманены желаемой целью, а это мешает им замечать опасные для них последствий, которые возникнут, если они не предусмотрят все.

— Система управления базой нуждается в разветвлении. Тридцать лет назад разделение власти сгубило бы нас, потому что посреди кровавой Вспышки действия должны были быть молниеносными. Но сегодня мы вошли в эру восстановления человеческой цивилизации и нуждаемся в разносторонних голосах, чтобы спастись от ловушки, в которую загнали себя мнимым спасением, — говорил Калеб.

Такими же словами выразилась бы и Тесса.

Мы сидели в моем кабинете за закрытыми дверями, уже третий день Калеб пересказывает заготовки речей, обращенные членам нынешнего Генералитета, членам будущего Совета, а также населению, которое мы проинформируем через Отдел пропаганды. Как и обещал, Калеб подготовился основательно. Я уверен, ему много подсказывают и сами бунтовщики, их лидеры уже десять лет население обрабатывают, а значит стали профессионалами в ораторстве.

Уверен, наши встречи не проходят незаметно, как для самих Падальщиков, так и для остальных отрядов. И если с Трухиной мы уже давно разделяем одну цель и у нас имеются договоренности, то Крайслер может попортить все карты своей железной верностью Генералу. Чтобы все прошло, как по маслу, Падальщикам нужно точно и аккуратно сыграть свою роль, они должны стойко верить в необходимость мятежа, не боясь пожертвовать своим именем ради будущего Желявы.

— Вы хорошо все обдумали? — спрашиваю я уже в сотый раз, пытаясь проверить силу их решительности.

— Более чем, сэр, — Калеб уверенно кивнул.

— Расскажи мне о кандидатах в Совет.

Калеб замялся.

И этому его тоже научили бунтовщики: они не хотели объявлять имена своих светил, анонимность спасет их жизни в случае провала. С тех пор, как я заставил Калеба действовать энергичнее и он наладил контакт с мятежниками из других блоков, количество секретов от меня увеличилось. Я преисполнился гордостью за Калеба, он ждал подвоха в каждом добром жесте и предательство в каждой протянутой руке, он быстро учился, а его растущая независимость от меня и подозрения составляли полезные качества лидера. Как и подчеркивали то, что у меня оставалось мало времени.

И все же Калеб не смог преодолеть выдрессированную верность Полковнику, я имею слишком большой авторитет в глазах всех Падальщиков, чтобы они перестали подчиняться мне.

— От инженеров выступит Ксавьер Монро. Исследовательский блок выдвинул Розали Новак. Аграрники выберут Зелинского.

Я рефлекторно нахмурился. Мне мало знакомы эти имена.

— А как же Фидель Гарро и Маркус Лебовски? — спросил я.

— Оказались пустышками. Они любят проповедовать среди своих, но только ради подношений, что им оказывают их поклонники. Когда мы рассказали о грядущей заварушке, они решили отсидеться в своих норах и ждать, когда все закончится, — ответил Калеб уверенно.

Признаться, я немного удивился информации Калеба, по докладам Крайслера именно Фидель и Маркус — главные зачинщики мятежников, а от разведчиков нам стало известно, что они даже заседают в каком-то тайном штабе, куда зачастила Алания. В то же время не всему тому, что видишь, можно верить. Особенно когда дело касается повстанческих отсеков, куда попасть невероятно сложно. Заговорщики время даром не теряют и тоже формируют достаточно профессиональные ряды шпионов и защитников.

— Гарро и Лебовски хотят протащить лишь свои проекты на голосование Совета, это поднимет их авторитет в глазах населения, но они не желают становиться во главе базы. Слишком трусливы для этого. Для них важен лишь комфорт и увеличенный паек, — добавил Калеб.

Я ухмыльнулся.

— Видишь, как важно было наладить контакт с бунтовщиками. Многие из них бесстрашны лишь на словах, а в реальности при первом запахе жаренного демонстрируют малодушие и эгоизм. К сожалению, население верит их воодушевляющим речам, а потом служат для них помостом, по которому малодушные взбираются на вершину пищевой цепи.

Именно это я хотел донести до Калеба, он должен увидеть, во что превращается его родина из-за отсутствия решительных действий: люди начинают пользоваться друг другом, топчут, убивают, борясь за выживание. Нельзя допустить массовых побоищ на Желяве!

— А со стороны военного блока? Кого изберете вы? — спросил я и задержал дыхание.

Калеб сглотнул. И мне это не понравилось.

— Будет создан список для голосования, каждый сможет внести туда свое имя, сэр, — ответил Калеб, а через секунду добавил, — и кандидатура Генерала по-прежнему будет рассматриваться.

Я еще долго не мог сделать вдох. Признаюсь, Калеб меня сразил, и мне стоило усилий не подать виду.

— Популярность Генерала не мала, если вы дадите ему шанс быть избранным, он войдет в Совет, — медленно произнес я, чтобы до Калеба дошел смысл моих слов.

Но он даже не задумался, потому что уже знал, что ответить. Он был готов к моей реакции.

— Сэр, Генерал — опытный солдат, было бы глупо не воспользоваться его мудростью.

— Он хочет законсервировать базу и обречь порядка десяти тысяч человек на верную гибель ради выживания одной трети.

— Другие члены Совета не позволят ему это сделать. Генералу придется уступить.

— Надеюсь, ты все до конца продумал. Не хотелось бы подойти к цели так близко, а потом все потерять только из-за того, что мы не хотели отпускать прошлое.

— Прошлое нас воспитало, сэр. Мы многому ему обязаны.

Я пристально вглядывался в лицо Калеба, пытаясь прочесть искренность его последних слов. И похоже, он верил в то, что говорил.

— Хорошо, хорошо, — пробубнил я себе под нос, тяжело вздыхая.

Калеб решил удивить меня в конце, но если таков выбор Падальщиков, то я ничего не могу сделать, чтобы заставить их поменять свое мнение. Возможно, их кто-то надоумил на это, а может, они додумались сами. Это уже неважно. В конце концов, все, что произойдет после свержения Генерала, уже давно прописано.

— Ты исполнил свое обещание, продумал все детально, тщательно подготовился. Это прекрасно, Калеб. Ты проделал огромную работу. Я горжусь тобой. Ты отличный командир.

Калеб кивнул и выдохнул, словно прошел проверку.

— Позвольте задать вопрос, сэр!

Я кивнул.

Калеб немного замялся, и я услышал его вопрос еще до того, как он его задал.

— На моем месте должна быть Тесса, не правда ли?

Я натянуто улыбнулся и опустил глаза.

Это было красноречивее любого ответа.

— Почему вы так долго тянули?

Причин было очень много, ответить на вопрос Калеба четко и ясно невозможно. Мы с Тесс были так похожи, но в то же время так различны. Но все же я дал ответ Калебу. Тот, который он хотел услышать.

— Тесса ждала эскалации мятежных настроений. Следила за термометром напряжения среди гражданских, чтобы поймать критический момент, когда население само будет готово взять оружие в руки. Она, как ты помнишь, не была любителем применения излишней силы. Ей казалось, что с Генералом можно договориться. Она слишком верила в людей и оттого тянула время. Мы бы, возможно, и через год не осуществили этот план.

Я тяжело вздохнул. Со смерти Тесс прошло три недели, а мне до сих пор больно произносить ее имя.

— Нападение на Падальщиков в деревне — ключевой момент. Это событие отняло у вас время, Калеб. Можешь считать это удачей или невезением, но у вас нет выбора. Генерал сделал свой шаг, отменив миссии на поверхность и разработав черновик приказа о расформировании Падальщиков. Он больше не намерен прибегать к услугам спецотрядов, потому что не хочет быть зависимым от вас, ведь это добавляет вам ценности. Он сделает базу максимально независимой от поверхности и станет единственным героем для всего оставшегося человечества — это то, к чему он всегда стремился.

— Желява не может существовать без ресурсов с поверхности.

— С тем количеством людей, которые мы имеем сегодня — нет.

— Значит, истребление — единственный выход для Генерала?

— Что я могу сказать? В суровые времена мы живем. Как говорит Генерал: иногда надо жертвовать большинством, чтобы выжило достойное меньшинство.

— Но Вы ведь так не думаете? — Калеб нахмурился.

— А для чего я даю тебе коды?

Я протянул ему свою ключ-карту с допуском во все Зоны, а также клочок бумаги с заветными цифрами, которые открывают двери.

— Эти коды начнут действовать в полночь, в вашем распоряжении двенадцать часов.

Калеб протянул руку, чуть задержался над истрёпанной серой пластиковой картой и запиской, а потом медленным движением сгреб их со стола. Он внимательно изучил клочок бумаги, пару раз повторил цифры про себя и, когда был готов, вернул мне обратно.

— Ну что. Да поможет нам Бог? — спросил я.

Калеб кивнул, встал со стула, отдал честь и спешно ретировался, оставив меня один на один с моими призраками.

Я уже давно не курю, но после ухода Калеба достал-таки припасенный окурок сигары, который последний раз был у меня во рту восемь лет назад — когда сын еще был жив. От ствола сигары всего два сантиметра осталось, но они пришлись как раз к событию. Я достал кресало с кремнем, пришлось повозиться, потому что потерял сноровку в пользовании огнивом за столько лет, но в итоге сигару я раскурил.

Наблюдая за тем, как догорает дотла клочок бумаги с цифрами, послуживший отличным трутом для огонька, я замер во времени, словно поддался власти стихии огня, играющего озорными лоскутами пламени. Я застыл в этом моменте, который я так долго ждал. Я готовился к нему много лет, понимая, что стиль правления Генерала когда-нибудь сведет Желяву с ума, и люди начнут уничтожать друг друга. Генералу не хватило ни духа, ни опыта, ни интеллекта, чтобы управлять таким огромным поселением. Я всегда предостерегал его от роста недовольства, на что он отвечал мне:

— Недовольство неизбежно, как и старость. Все подчиняется времени: старики умирают вместе со своим укладом, молодежь живет, создавая свой собственный. Все мы однажды станем ненужными этому миру. И покуда ты не умеешь останавливать время, смирись с этой участью.

Да, Генерал, тебе придется с ней смириться, потому что завтра Желява избавиться от тебя.

Для меня было честью спасать остатки цивилизации с тобой, Исайя.

13 января 2072 года. 10:00.

Тони.

Мы с Вольтом ждали, когда Калеб наконец выйдет из Зоны Браво, чтобы поделиться с ним любопытным открытием.

Когда толстая металлическая дверь открылась со скрипом и в проеме показался Калеб, мы тотчас же присоединились к его ходьбе, шепотом разговаривая на ходу.

— Что он сказал? — спросил я.

— Есть коды, — тихо ответил Калеб.

— Это все облегчает, — вставил Вольт.

— Так значит завтра? — спросил я, не веря.

Калеб кивнул.

— Ксавьер, Розали и Зелинский готовы. Все предупреждены о скорой заварушке.

— Ты уверен, что они готовы?

Калеб вдруг остановился. И вперил в меня озлобленный взгляд.

— Ты уверен, что они осознают, на что идут?

Я даже оступился назад от его гневного напора. Вольт его придержал, но я мотнул головой, потому что понимал чувства Калеба, мы все их разделяли, разве что он, как на передовой, подвергался давлению со всех сторон: Триггер избрал его своей правой рукой, Трухина пристально следит за его перемещениями, Крайслер разминает кулаки, да еще все повстанческие отсеки осведомлены о роли Калеба в предстоящем мятеже. Но если он осознавал всю опасность своей популярности, то в других, а тем более в гражданских, он был не уверен.

Последние пять дней мы устраивали ежедневный мозговой штурм, чтобы предусмотреть всевозможные последствия грядущего переполоха. Ксавьер, Розали и Зелинский вызвались сыграть роль завесы, чтобы отвлечь внимание Генералитета от истинных кандидатов в Совет. Мы предупредили, что они рискуют собственными жизнями, что они в буквальном смысле нацепят на свои лбы мишени, потому что станут самыми яркими звездами в ближайшие двадцать четыре часа.

— Калеб, все — взрослые люди. Они сами предложили свои кандидатуры после того, как мы разъяснили им возможный исход, — напомнил я.

Калеб сам брифинговал эту троицу, а потому он лучше меня знает, насколько они осведомлены о нависшей над ними угрозе. Вопрос Калеба был скорее задан их боевому настрою, их твердости. Потому что дав их имена Триггеру, мы на них либо прожектор, либо прицел наводим — никто не знает, как все обернется завтра. Время вспять уже не повернуть. Прожектор и прицел начали движение.

— Мы тут тебе кое-что интересное принесли, — вставил Вольт.

Он достал планшет и отдал Калебу.

— Что это?

— Два дня назад наши радары засекли сигнал с Аякса Бодхи.

— Тот, что в деревне остался? — Калеб внимательно смотрел на карту, где горел красный огонек, обозначавший покинутую БМП.

— Тот самый. Трухина не придала этому значение, списала на сбои в работе электроники машины.

— Что в этом интересного?

— Сигнал длился почти тридцать секунд. Это не сбой. Его кто-то включил.

Калеб смотрел на мигающую красную точку, которая, как мы и сказали, погасла через полминуты.

— Это могли быть мародеры.

Он уже готов был вернуть мне планшет, а я готов был в ответ стукнуть его по лбу.

— Калеб! Это — Аякс! — возразил я. — Чтобы его завести, надо вбить код доступа.

Наконец Калеб сообразил, к чему я веду, и снова впился глазами в планшет. Я не виню его за рассеянность. В последнее время у него мозги заняты проблемами поважнее активированного Аякса.

— Его включил кто-то из наших. Кто-то из Падальщиков. Кто-то, кто знал код доступа Бодхи, — вставил Вольт.

— А кто его знает?

— Фактически все Падальщики, кому интересно. Но коды меняют каждые полгода. И это не может быть кто-то из старых Падальщиков. Это кто-то из наших, — ответил я.

Интерес Калеба к странному событию все активнее разгорался, он пересматривал запись сигнала снова и снова. Брови нахмурены, губы поджаты. Он пытался найти объяснение чему-то очень загадочному.

— Почему сигнал исчез? — спросил он наконец.

— Либо Аякс выключили, либо вручную отключили систему слежения через компьютерную программу. И угадай что, — Вольт был довольный самим собой, потому что ему принадлежала эта идея. — Мы с Антенной провели вчера эксперимент в ангаре на нашем Аяксе. Для того, чтобы отключить систему слежения вручную через компьютер машины, нам понадобилось двадцать семь секунд.

Калеб снова посмотрел на планшет, где горели цифры, обозначающие длительность сигнала.

Двадцать девять секунд.

— Можешь назвать это совпадением, но мне кажется, что-то жутко интересное происходит там снаружи, — добавил Вольт.

13 января 2072 года 10:00.

Тесса.

Как и полагается круглой отличнице, после завтрака я поспешила к Кейну. Я так торопилась, что даже поперхнулась соком за столом.

— Какого черта ты творишь?! — возмутился Свен, когда Томас хлопал меня по спине.

— Не поняла? — прохрипела я, откашливаясь.

— Это же свежевыжатый апельсиновый сок из соковыжималки от Икеи!

Я долго молчала, пытаясь сообразить, к чему он клонит.

— Ты должна медленно с наслаждением от каждой капли потягивать его через трубочку с зонтиком, которые я вставил в стакан!

— Это всего лишь сок!

— Это сок из апельсинов, которые Закария старательно и упорно выращивает в своей теплице уже десять лет!

— А твоя-то заслуга здесь в чем, что ты так возмущаешься?

— Я лично привез из Икеи соковыжималку!

— Это всего лишь стеклянная миска с пластиковой насадкой!

Она весит всего пятьсот грамм, а Свен расхваливает себя так, словно кухонный комбайн припер. Вон Хайдрун сто килограммов пледов с вазами натащила и не выпендривается же!

— Если ты начнешь обесценивать каждую пластиковую вещь в этом мире, то все существование человечества на Земле потеряет смысл!

Свен был непреклонен, пришлось сбавить обороты.

— Извини. Закария, апельсины и впрямь сочные и вкусные. Свен, твои руки творят с ними еще большее волшебство, — обратилась я к каждому по отдельности.

Рядом сидящий Томас хрюкнул от смешка, я с силой толкнула его локтем в бок. Получив благословение на весь день от Закарии и Свена — наших главных поваров — которых я и впрямь боготворила за ту еду, которую ем впервые в своей жизни, я уже оторвалась от стула, готовая бежать в лабораторию. Мои мысли пребывали в том жутком открытии, что Кейн сделал для меня вечером, и так уж сложилось, что мое медленное превращение в кровопийцу и кишкоеда было для меня приоритетнее, нежели восхваление вкуснейшего апельсинового сока.

— И вправду, Тесса, куда ты так торопишься? — спросил Томас.

— К Кейну. У нас срочное дело.

— Какое? Он ничего нам не говорил, — тут же среагировала Божена, как собака Павлова на его имя.

Я оглядела всех сидящих за столом ребят, сверлящих меня подозрительными взглядами, сопровождаемыми многозначительными ухмылками. Только этого не хватало! Если про меня и здесь начнут пускать похабные сплетни, то я даже не знаю, в какое общество мне еще податься, где бы мои уродливые шрамы имели хоть какое-то значение.

— Это… касается Желявы. У него появились новости, — врала я на ходу.

— Последние две недели от шпионов нет известий, — вставила Арси.

Вот черт! Я совсем забыла, что все сообщения с базы проходят через нашего главного хакера — Арси. Мне пора учиться правдоподобно врать. Будучи командиром, я этим не занималась, потому что было достаточно отдать приказ и все тупо его выполняли. С этой стороны Кейн прав: солдаты и впрямь мало думают. И сейчас я находила в этом преимущество. Но с моими нынешними друзьями мне следовало быть осторожней, потому что я больше не командир, они никогда не были моими солдатами, а это далеко не подземная военная база.

— А что за допрос? У вас что дел нет? — я решила атаковать в обратную, ведь это лучший способ защиты.

Руки в бока, грудь выпячена, бровь вопросительным знаком — я всегда знаю, как выглядеть еще страшнее. Ребята сразу же вытянулись на стульях. Наконец у них просыпается уважение к моим невидимым погонам.

— Я разве не просила вас заняться оружием спецотрядов? У нас нет патронов, и вам в кратчайшие сроки надо придумать, как их сделать из нашего старинного арсенала! — давила я.

— Да-да!

— Мы помним!

— Мы сегодня же займемся!

Инженера — ребята не далекие в области человеческой психики. Им нравятся машины, а провода их в экстаз вводят. Так что технологию общения с людьми они выстраивать вообще не умеют.

Одурачив всех, я улизнула из ресторана, пока они не пришли в себя и не поняли, что я так и не ответила на их вопрос.

И вот, я уже сижу в лаборатории Кейна рядом с огрызающейся Лилит, чья пасть вблизи кажется еще шире, а каждый клык длиною с мой палец. Она смешно бегала глазами по кругу, не в силах вращать головой из-за креплений, и все рыкала на двух существ, так раздражающих ее. Благодаря обездвиженному телу, я смогла осмотреть выпирающие мускулы рук и ног, настолько мощные, что она могла одним лишь усилием раскрошить мой череп. Воистину вирус создал идеальные машины для убийств: стальная сила, острый нюх, безостановочное бдение. Интересно, она когда-нибудь спит?

— Она когда-нибудь спит? — спросила я Кейна.

Я очень последовательна со своими мыслями.

— Еще ни разу не отключилась.

Кейн надевал на меня такую же шапку с проводами, в которую была облачена Лилит, а потом уткнулся в компьютер, где плясали десятки разноцветных линий, изображающих ритмы мозга.

— Ты посмотрел мои анализы? — мне не терпелось узнать, что рассказали его волшебные жужжащие приборы.

— Пока твое состояние неплохое. Мне нужно наблюдать за развитием болезни в динамике. Сейчас я мало что могу сказать. Сыворотка будет готова в обед. Сделаем инъекцию и завтра снова возьмем анализы, чтобы посмотреть, насколько эффективно она работает.

Я закивала. Кейн был сосредоточен на энцефалограммах, он смотрел, то на один ноутбук, подключенный к моей чудо-шапке, то на другой — подключенный к шапке Лилит. Ну а Лилит привычно ворчала и сипела, клацая зубастыми пастями.

— Расскажи мне про сыворотку. Как ты создаешь ее?

Я понимала, что отвлекаю Кейна, но сидеть молча мне было невыносимо. В голове постоянно яркими неоновыми огнями мигал разноцветный таймер, отстукивая секунды до того, как я превращусь в чудище. Ожидание нервировало меня так, что тело отказывалось слушать и постоянно бунтовало: то ногой стучит, то пальцы кусает. Казалось, что я могу оказаться полезной, если узнаю чуть больше. Как, например, когда пациент приходит к доктору и начинает тому говорить, от чего и как его надо лечить. Это, разумеется, раздражает, ведь раз уж ты пришел к врачу, значит, согласился с тем, что тебе нужна его помощь, а значит, заткнись. Но Кейн старательно терпел мою дотошность. Наверное отдавал должное за мои заслуги, которые лежали тут и рычали на нас.

— Это своего рода иммунная сыворотка, создающая временную защиту организму от вируса. Таким образом, мы создадим пассивный иммунитет со сроком годности. Как ты помнишь, я говорил, что стандартные схемы борьбы с вирусом, как например, прием ингибиторов, подавляющих развитие вируса на разных стадиях, провалились. Вирусный гомеостаз очень силен. Когда пытаешься остановить ход заражения, его агрессия резко возрастает, человеческий организм не справляется с такой атакой и вскоре погибает.

— У вас были такие случаи?

— Мы потеряли так первых троих пациентов из той антарктической экспедиции, пока разобрались в причинах резкого ухудшения здоровья.

— То есть, вирус дает выбор: либо вы умрете, либо будете жить, но со мной.

— Именно.

— Вот же смышленая дрянь.

— Поразительно, не правда ли? — Кейн взглянул на меня с нескрываемым восхищением.

— Поразительно, что вирус убивает нас? — я не разделяла его восхищения.

— Вирус — это всего лишь одна клетка размером в одну миллионною острия иглы. И в этой одной клетке содержится разум, который ты сама назвала смышленым.

Тут не поспоришь, когда Кейн преподнес это таким вот образом, я изумилась чудесам природы, с которыми живу на одной планете, но даже не подозреваю об их существовании.

— Иммунная сыворотка создана на основе наших антител, — продолжал Кейн. — Как я уже сказал, вирус можно победить, только если воздействовать на все измененные им гены одновременно. Помнишь, я сравнивал три вида ДНК: нашу, человеческую и вирусную?

Я кивнула.

— Ты сказал, что найти все измененные вирусом гены невозможно.

— Потому что сложно понять, какие гены вирус изменил, а какие нет. Есть люди-носители гена, который вызывает серповидно-клеточную анемию, чьи симптомы схожи с острой анемией, или, проще говоря, с потребностью в крови, поскольку костный мозг вырабатывает аномальные виды эритроцитов. Особо тяжелые случаи лечили переливаниями крови. Все как с нашим вирусом. Гены серповидно-клеточной анемии резко смазывают всю картину измененных вирусом генов: ты уже не сможешь понять, а человек страдает от анемии из-за вируса или это врожденное?

— То есть, хочешь сказать, что есть наследственные гены, по которым сложно определить, изменил ли их вирус?

— Наследственные или нет, но вычисления они смазывают. Компьютер не может их определить, а чтобы различить их под микроскопом человеческим глазом, мне нужна команда из сотни тысяч ассистентов и много десятков лет, чтобы проанализировать каждый ген.

Кейн поправил на моей голове секси-шапку, корректируя положение датчика.

— То есть на основе двух показателей: ДНК вируса и ДНК человека, сложно создать антивирусный препарат, — продолжал Кейн. — Ты не знаешь, к чему подвести эти мутации, к какому общему знаменателю. Но когда ты вводишь в уравнение третью переменную, то бишь нашу с тобой ДНК, то она выступает тут как маркер. Теперь ты видишь: что было, что добавилось и что должно получиться в итоге.

— И ты думаешь, реально подвести ДНК зараженных к нашей?

— Ты должна понять, что вирус не изобрел чего-то нового. Все эти симптомы у зараженных взяты из разных недомоганий, существовавших всю нашу историю. Измененный метаболизм — это следствие острой пищевой аллергии, сказывающейся на всем пищеварительном тракте. Из-за аллергии организм приспособился к получению всех необходимых микроэлементов и аминокислот из крови укушенного. У обычного человека при пищевой аллергии воспаляются органы, пища плохо усваивается, на выходе — безостановочная диарея. И как ее лечат? Меняют корм. По сути, ты ешь то же самое, просто в другой форме.

— А как быть с… — тут я зарычала и скрючила пальцы в воздухе, изображая знакомого нам монстра.

Кейн пытался сдержаться, но уголки губ все же дернулись.

Вот, что я делаю? Я вроде пытаюсь создать из себя образ ответственного толкового и отважного солдата, а на выходе, как сказал Кейн, вот такой зрительный понос.

— Это обычное приспособление организма к хищническому образу жизни. Поменялся стиль питания, изменилось и само тело — яркий пример эволюции. У хищников развиты органы захвата и удержания добычи: когти, зубы, широкие пасти. Они наделены усовершенствованными органами преследования для более быстрого перемещения: удлинение задних конечностей, укрепление передних. Запустить процесс изменения тела не составило труда. Гораздо большая проблема состоит в том, что вирусу удалось отключить человеческое сознание.

— Я думала, они свихнулись из-за голода.

— Это именно то, чему учат нынешнее поколение на базах. К моему огромному сожалению. Но я был там, Тесса. И я все видел.

Кейн вдруг посмотрел на меня так горестно и так сосредоточенно, словно пытался мысленно мне передать свои воспоминания.

— У нас было много пищи для них.

— Да, ты говорил, что вы делали им переливания, — я вспоминала нашу его первую лекцию для меня и не могла не заметить, насколько терпеливым и мягким он стал теперь.

— Вирус бы никогда не выбрался из заточения одного определенного человеческого тела. Мы бы не позволили ему со всем нашим оснащением.

— Вирусу необходимо свести нас с ума, — продолжаю я его мысль.

— Мы должны были нападать друг на друга, чтобы продолжить его репродукцию. Самым легким способом свести человека с ума является опухоль. В истории было очень много случаев, когда опухоль головного мозга меняла поведение человека. Люди слышат голоса, которые велят им убивать, страдают от внезапных и необъяснимых вспышек агрессии. Самый известный случай произошел в тысяча девятьсот шестьдесят шестом, когда бывший морской пехотинец Чарльз Уитмен стал массово расстреливать людей из башни техасского университета. В своей предсмертной записке он попросил сделать вскрытие мозга и изучить его на наличие умственных заболеваний, потому что сам понимал, что в последнее время с ним происходило нечто странное. Он не мог объяснить свое поведение, хотя понимал, что убивает людей. И при вскрытии у него действительно обнаружили в мозге глиобластому.

— Так почему же вирус не стал взращивать опухоли в человеческих мозгах?

— Я думаю, потому что ему нужны были не бездумные машины для убийства. По какой-то причине он оставил им всем зачатки элементарного разума. Как ты говоришь, они умеют планировать, прогнозировать, анализировать, делать выводы. Все это свидетельствует о высшей мыслительной деятельности, а она формируется не в одном месте, в ней задействованы все части мозга. Опухоль же локальна. Засадить опухоли по всему мозгу достаточно ресурснозатратно, к тому же, рост атипичных клеток очень тяжело контролировать. Раз запрограммировав их, они будут размножаться до тех пор, пока есть ресурсы. А вирус не всесилен. У него тоже есть границы.

— Хорошо, — я начинала уставать от очередной лекции. — Но как ты все это засадишь в ампулу для волшебного укола?

— Я беру нашу ДНК, как источник компонентов. Я копирую с нее все необходимые нуклеотиды и насаживаю их на ДНК зараженного, как на каркас. Но я повторяю, они не закрепятся там, пока я не соберу полный набор. Вирус найдет несоответствия. Он найдет то, что стало выводить его гомеостаз из равновесия, и тут же вернет все в первоначальное состояние.

— И ты уже скопировал гены, отвечающие за потребность в крови и изменение метаболизма?

— Именно. Эту сыворотку мы начнем колоть тебе сегодня. Мне самому любопытно, как она будет действовать.

Мысль о том, что Кейн смотрит на меня, как на лабораторную мышь, в которую пихает биологическую бомбу, я не нашла приятной.

— А что с третьим компонентом? Что с сознанием? — спросила я.

Хотя даже без многолетнего научного опыта я понимала, что с ним как раз возникнет огромное множество проблем. Потому что люди до сих пор не могут обличить в научные рамки этот феномен. Никто не может ответить на вопрос: как заразить человеческое сознание? Откуда оно берется? Где оно прописано на генном уровне? А прописано ли вообще? Если с метаболизмом и эритроцитами все ясно вплоть до клеточного уровня, то с сознанием у нас сплошная загадка.

Кейн вдруг произнес.

— Иди сюда. Смотри.

Я встала с табурета и прошла к нему за стол. Он показал мне на линии энцефалограмм.

— Вот это ты. А это Лилит, — он показывал на два разных экрана, демонстрирующих по шестнадцать разноцветных линий.

Наши ритмы, разумеется, различались. У Лилит он был ровный, монотонный, почти синхронный. Я взглянула на Лилит, она по-прежнему ворчала и огрызалась, но, кажется, стала привыкать к обстановке.

И к отсутствию остального тела ниже шеи тоже.

Мои же ритмы плясали, как на дискотеке. Я кивнула несколько раз, мол, так держать ребята!

— Видишь, вот этот всплеск?

Кейн указал пальцем на недолгий, но резкий всплеск активности посреди монотонных бугорчатых линий Лилит.

Я закивала.

— Это Лилит пытается общаться с тобой.

Я выпучила глаза на Кейна. Он серьезно? А потом снова взглянула на Лилит, чьи глазаа были широко распахнуты, но в них была пустота. Она не видела ни меня, ни Кейна, да и комнату вряд ли осознавала.

— С чего ты взял? — не верила я.

— Этой ночью я проделывал этот же эксперимент только с собой. Лилит не реагирует на мое присутствие, потому что не чует во мне ни человека, ни собрата. Но как только ты вошла в бокс, эти скачки в ее ритмах участились в несколько раз.

Я, ошеломленная объяснениями Кейна, подтащила табурет, плюхнулась на него и теперь всеми глазами впивалась в мозг Лилит, нарисованный передо мной шестнадцатью разноцветными линиями.

— А что она говорит мне? — шептала я, будто Лилит и впрямь меня слышала.

— Этого я сказать точно не могу. Но мне кажется, это достаточно примитивные короткие сигналы. Что-то вроде «помоги», «опасность». Я думаю, так они и общаются между собой.

— Имеешь в виду, они общаются мысленно?

— Да.

— Но это поразительно!

Я даже не заметила, как стала пользоваться обиходными фразами Кейна. За то он прекрасно это заметил и теперь хитро улыбался мне. Но тут есть чему поражаться! Они используют мысли, как мы используем речь, как дельфины используют невидимые импульсно-тональные сигналы, как летучие мыши общаются высокими частотами, которые человеческое ухо не способно уловить.

Мысли.

Неужели это тоже способ общения, невидимый для нас, но вполне измеримый?

— А теперь взгляни вот сюда. На свои ритмы.

Указательный палец Кейна ткнул в линии на моих ритмах. Сначала я не понимала, что он хочет мне показать.

— Просто жди, — сказал он.

Мы ждали, мне кажется, целую вечность. И потом я это увидела. Резкий скачок на синхронных бугорках Лилит вызвал в моих ритмах едва заметный, но все же какой-то ответный импульс.

— Что это? — не понимала я.

— Это значит, ты ее слышишь.

Тут я чуть с табурета не упала.

— Я слышу ее мысли?!

Кейн улыбался и кивал.

— Но я ничего не слышу!

Я мотала головой. Техника Кейна ошибается! Я слышу только жужжание его многочисленных анализаторов и ноутбуков. Да, я слышу, как Лилит рычит, сипит, чавкает, но она не говорит членораздельно! Никаких речевых просьб о помощи или о чем там говорил Кейн.

— Это твоя интуиция, Тесса.

И тут до меня дошло, что он пытался мне объяснить.

— Ты действительно знаешь, где они прячутся. Они сами посылают тебе сигнал. Где-то в твоем мозгу вирус создал аппарат, который считывает их мысли.

Поразительные факты сыпались на меня, как из рога изобилия, я едва успевала их обрабатывать. Я прыгала глазами между двумя абсолютно разными энцефалограммами, но чем больше я на них смотрела, тем быстрее распознавала те самые импульсы, которыми мы общались с Лилит на незримом, неслышном, неосязаемом уровне!

— Но ведь я не такая, как они! Почему я слышу их, хотя я человек? Пока что. На восемьдесят четыре процента!

— Фактически мы все одни из них. Мы все заражены. А значит, мы все имеем этот аппарат, просто наша человеческая форма не позволяет нам им воспользоваться. Но чем ты ближе к их физиологической форме, тем больше немутированных генов имеешь и тем отчетливее сигнал.

— Они знают, что посылают мне сигналы?

— Я думаю, они посылают их не лично тебе, а в какое-то общее поле, откуда все остальные зараженные могут их услышать.

— То есть, я как шпион во вражеском тылу?

— Именно.

Кейн откинулся на спинку мягкого компьютерного кресла на колесах. Я скрипнула жестким металлическим табуретом на трех ногах. Может, при обычных обстоятельствах я назвала бы его жлобом да еще дискриминацию приписала бы за то, что я сижу на табурете из Икеи, а он в мягком комфортабельном кресле. Но что-то в его довольном виде меня останавливало. Его дерзкое ухмыляющееся лицо говорило об одном: он нашел разгадку, он докопался до дна кроличьей норы спустя сорок лет.

Кейн свернул программу мозговых ритмов и открыл другой файл.

— А это что? — спросила я.

— А это результаты моих опытов с Лилит этой ночью.

Я не стала указывать ему на то, что его фраза прозвучала как-то двояко, а лишь поджала губы. Теперь я понимаю, откуда эти синие мешки под глазами и красная сосудистая сетка на белках его глаз. Он сегодня вообще не спал, словно призраки прошедших сорока лет безрезультатности гнали его кнутами.

— Это — расшифровка последовательности ДНК Лилит? — предположила я, разглядывая множество разноцветных линий, получаемых методом секвенирования ДНК. Это я помню с курсов общей научной подготовки.

— Именно. Я извлек образцы серого вещества из ее мозга и изучил ДНК нейронов.

— Ты обвел эти одиннадцать участков, — я указала на гены, которые он выделил маркером. — Что это?

Кейн растянулся в улыбке еще шире.

— Это то, что принесло бы мне Нобелевскую премию, если бы Нобелевские комитеты не были съедены.

Теперь заулыбалась я.

— Ты нашел их! Гены, отвечающие за формирование сознания! — воскликнула я и даже в ладоши захлопала.

— Не совсем так. Сознание в генах не прописать, но физиологические механизмы, которыми оно пользуется, принадлежат пересечению биологии и химии. А значит их легко вычислить. Я только в начале пути, и еще многое, что предстоит понять в этих одиннадцати секциях, но мы уже видим зачатки третьего компонента. Это огромный шаг вперед, Тесс!

Мы еще несколько минут сидели в полном молчании, отключившись от посторонних звуков реальности, желая услышать слова Лилит, которые она обращала к нам через разноцветные пиксельные линии. Она была там! Она пыталась общаться с нами! И я пришла к вопросу, который логично исходил из этого поразительного открытия.

— Как думаешь, Лилит все еще там? — спросила я шепотом.

Кейн взглянул на меня с некоторой опаской, причину которой я понимала: мы оба боялись найти ответ в конце туннеля. Правда в том, что ни один из них не облегчит нам жизнь. Если вирус уничтожил сознание человека безвозвратно, то апокалипсис действительно свершился. Но если прежняя Лилит все еще существовала, просто находилась в глубоком сне, то на нас ложилась гигантская ответственность каким-то образом вернуть ее обратно. Таким же невероятным образом, каким вирус общался с самим собой в разных телах.

— Попробуем это выяснить? — Кейн тоже шептал.

Мы смотрели друг на друга, как заговорщики, идущие на казнь.

— Мы можем испробовать сыворотку на Лилит? — я начала путь к эшафоту.

— Лилит мы не вернем, ведь у нас неполноценная сыворотка.

— Я знаю.

— Я не могу предсказать результаты, кроме одного…

— Но вдруг мы увидим какой-то проблеск? — перебила я. — Давай посмотрим, как ее организм отреагирует на нынешний состав сыворотки, — я была настойчива.

Как и мое дергающееся в истерике колено.

Наверное я напоминала Кейну его самого сорок лет назад, когда они целым исследовательским центром проводили бесполезные процедуры и анализы, тыча в небо пальцем из-за иссякшего источника гипотез, желая увидеть хотя бы намек на то, что они движутся в правильном направлении.

Мы ничего не теряли, если сыворотка окажется бесполезной, то таковым было логичное предположение, но если она вдруг продемонстрирует какой-нибудь кратковременный эффект в виде участившихся импульсов на энцефалограмме, это будет означать, что мы стали еще ближе к спасению человечества.

Кейн едва заметно улыбнулся и кивнул. Так мы снова оказались в одной лодке, уступая друг другу штурвал.

Мое первоначальное мнение о Кейне изменилось окончательно.

13 января 2072 года. 12:00.

Кейн.

Мое первоначальное мнение о Тесс изменилось окончательно. Она вдруг стала обладать поразительной проницательностью и смекалкой, близкой к исследовательской. Я знаю, что изначально она хотела стать ученым, но в какой-то момент почувствовала тягу к оружию. И все же прежний дух никуда не делся. Может, уснул на время, а теперь, окруженный подходящей атмосферой, начал раскрываться заново.

Как и от вируса, к сожалению. Несмотря на перерождение Тессы в интеллектуальном плане, она еще перерождается и в монстра. С каждым днем в ней будет оставаться все меньше человеческого, и прогнозируемые мною три недели до комы могут сократиться до двух, а то и до одной, ввиду индивидуальных особенностей организма. Я не стал говорить об этом Тесс, этот факт не облегчит ее самочувствие.

А потому я решился на проведение эксперимента с неполноценной сывороткой, просто чтобы успокоить любопытство ребят, гонящихся за удачей весь последний месяц. Тесса уже позвала всех ребят посмотреть на реакцию Лилит, они рассаживались перед боксом, как дети перед сценой, на которой сейчас из-за ширмы появятся герои кукольного театра. Зелибоба уже сидел перед боксом с большой миской сухариков и в три-дэ очках.

— Ты серьезно? — негодовала Перчинка на своего брата.

— А что? Сегодня день, когда мы возвращаем Лилит назад! — сказал он с набитым сухарями ртом.

— Это еще не возвращение, у нас неполноценная сыворотка, — сказал я.

— Зачем тебе вообще три-дэ очки? — Перчинка не могла угомониться.

— Эй очнись! Поп-корн и три-дэ очки — неизменные атрибуты зрелищ до Вспышки! — невозмутимо парировал Боб.

Перчинка отмахнулась от предложенной горсти сухарей, игравших роль поп-корна.

— А я пожалуй не откажусь, я так нервничаю перед ее возвращением! — Хайдрун плюхнулась на стул рядом с Бобом и взяла у того сухари, а потом стала забрасывать себе в рот, как семечки.

— Мы не возвращаем ее назад. Мы только делаем первую пробу, — повторил я, настраивая чувствительность датчиков на шапке Лилит.

— А что мы скажем ей, когда она вернется? Вдруг мы ее травмируем, если скажем ей, что она проспала сорок лет? — спросил Томас.

Я закатил глаза. Они меня вообще не слышали. Я пытался донести до них смысл того, что до возвращения Лилит нам еще шагать, как до горизонта, а они уже придумывали, что приготовить на праздничный ужин в честь ее возвращения.

— Батат! Сладкий картофельный пирог! Все любят батат! — Свен возвел палец в потолок, как перст, указующий на его гений.

— А мне больше лимонник по душе.

— Маковый рулет и никаких альтернатив!

— А я просто хочу свалить отсюда поскорее. Можно уже влить в нее эту сыворотку и разочароваться? Меня там работа ждет, — Арси, как всегда, была настроена пессимистично.

Дети собрались перед боксом и с интересом наблюдали за каждым действом, происходящим внутри.

— Малик, приготовь золетил, — скомандовал я.

Мы втроем снова оперировали Лилит на задней стороне шеи, чтобы подчинить тело голове. Процесс избавления от паралича у зараженных происходит со скоростью чиха. Малик показал готовый шприц, уже вонзенный в вену Лилит.

— Прекрасно. Вводи медленно.

Малик нажал на поршень, а я в этот же момент убрал зажим со спинного мозга и залепил место разреза пластырем.

— Вот бы всех так лечить: вырезал аппендикс, налепил пластырь и отправил домой в следующую же секунду, — произнесла Тесса, наблюдавшая за нами, плотно прислонившись к прозрачной стене бокса.

— Или отрубил палец, послюнявил его немного и приклеил обратно, — мечтательно произнес Зелибоба, жующий сухари.

Малик присел перед головой Лилит и произнес:

— Она уснула.

— Ненадолго. Божена, вводи сыворотку, — приказал я.

Божена тут же нажала на поршень шприца, в буквальном смысле вливая все наши надежды и упования в Лилит.

Когда все процедуры были окончены, мы один за другим покинули бокс. Я вышел последним, проверил запорное устройство двери и прошагал к мониторам за столом, на которых чертились самые разные графики показателей жизнедеятельности Лилит.

Мне казалось, прошла целая вечность, пока мы ждали ее пробуждения. Но вот она открыла глаза, замотала головой из стороны в сторону, а потом резко спрыгнула со стола и приземлилась на четвереньках, как очнувшаяся от оглушения добыча, чуявшая хищника поблизости.

Лилит перемещалась на четырех конечностях вдоль стеклянной стены бокса, пристально разглядывая каждого из нас. О, вирус определенно оставил им хитрость и элементарную память, потому что она узнала меня — ее злого доктора. Лилит остановила свой взор и на Тесс, в которой чуяла гораздо больше чего-то знакомого, нежели в нас. Она продолжала порыкивать на нас, сипло дыша, скалиться своими мощными челюстями, водить языком в воздухе, ловя атомы притягательных ароматов.

— Что-нибудь происходит? — прошептала Хайдрун, хрустящая сухарями.

Ребята смотрели то на Лилит, то на меня, я же пытался распознать сознание Лилит в энцефалограмме, рисующей ритмы мозга. Где же ты? Ты ведь должна где-то обнаружиться! Я знаю, что ты там, вирус не может стереть сознание, как ластиком. Наши тела это нечто большее, чем просто набор хромосом, облаченных в биофутляр. За долгую жизнь исследователя меня так и не покинуло ощущение чего-то необъяснимого и паранормального в существовании человеческой расы на земле, ведь не зря природа наделила нас столь непримитивным разумом, давшим нам возможность задать самим себе вопрос: в чем мой смысл? Что-то продолжало заставлять меня верить в то, что мы нужны миру, что наша миссия значима, что мы избранные. И этот сакральный смысл не может быть облачен в оболочку, которую так легко украсть, зачастую наши тела не подчиняются законам биологии: люди чудом излечивались от раковых заболеваний, покойники оживали в морге, смертельные заболевания излечивались верой. Это говорит о том, что наше сознание связано с нашими телами гораздо теснее, чем просто мысль в мозгу.

Лилит носила на себе датчики считывания пульса, давления, температуры, а ее, как выразилась Тесса, «чудо-шапку» Фабио с Ульрихом снабдили радио-датчиками и избавили меня от целых мотков проводов.

— Она смешная, — сказала Хайдрун и постучала пальцем по стеклу.

Лилит тут же огрызнулась на нее.

— Хайдрун! Она же не рыба в аквариуме тебе! — тут же выругалась Куки.

Тесса подошла ко мне. Как и меня, ее больше интересовали не физиологически показатели Лилит, а ее мозговая активность, а потому она уставилась на энцефалограмму.

— Кажется, что-то происходит, — сказала она, ткнув пальцем в неровные линии.

В самом деле! Ее прежде синхронные ритмы начали потихоньку отходить от привычной монотонности и в них стал наблюдаться легкий разброс в динамике и импульсах.

— Это может объясняться ее попытками изучить нас, разглядеть. Она изучает окружающую местность, — ответил я.

Честно сказать, по таким результатам я не могу сделать вывод, что мы активировали ее сознание.

Лилит продолжала перемещаться из одного угла бокса в другой, потом снова прыгала на стол и разглядывала нас своими огромными голубыми глазами.

— Она должна заговорить или что? — не понимал Свен.

— Ага! Она должна представиться и спросить, как мы поживаем, — усмехнулась Арси.

— Да ладно тебе! Я же просто предположил!

— Она должна нас узнать! — предложила Хайдрун.

— Ага! И спросить сколько время!

— Да ты заколебала!

— Да ни черта это не работает! Видите же? Как была безмозглой так и осталась!

— Она не узнает нас, потому что и при жизни нас не знала! — предположил Ульрих.

— Тогда надо, чтобы она что-нибудь вспомнила! — сказал Фабио.

— Точно! Надо активировать ее воспоминания! — добавил Томас.

— Каким образом? Ты же не знаешь ее! — сопротивлялась Арси.

Ребята высказывали предложения наперебой, и, как всегда, они были не оригинальнее их предложений про маковый рулет с лимонником. Снова поднялся привычный гам перебивающих друг друга голосов — бесполезная трата энергии и моих нервов, потому что ничего путного они никогда не предложат. Я же пытался сосредоточиться на том, как подтолкнуть сознание Лилит в нужном направлении. Вирус блокирует сигналы к ее памяти, и чтобы сломить эту блокировку, нам необходимо было напомнить Лилит о чем-то очень важном из ее жизни. Но как это сделать, если мы ее не знаем?

Мы оказались в очередном тупике.

А ребята продолжали насиловать мой интеллигентный мозг идеями притащить сюда еду из холодильника Свена, чтобы Лилит вспомнила, что когда-то ее ела. Тоже мне, важное воспоминание.

— Порежем хлеб, положим на него траву с морковкой и помидором, и представим ей, как гамбургер! — предложил Свен.

— Воспоминание должно быть значительным, а не смешным!

— Я хоть что-то предлагаю! — Свен закатил глаза.

— А может покажем ей какие-нибудь фильмы из Хроники? Про любовь! Про любовь все любят! — предложила Куки.

— А почему сразу про любовь? — критиковала Арси.

— Ну ты же не будешь ей показывать фильмы ужасов с вампирами!

Пока ребята вели перепалку, я заметил, как Тесса подошла к двери блока.

— Тесса, ты что делаешь? — тут же спросил я.

— Хочу поболтать с ней.

— Ты с ума сошла? — возник Томас.

Но Тесса уже ничего не слышала, особенно их грандиозные идеи, отперла запорное устройство и быстро юркнула внутрь бокса, громко захлопнув за собой дверь. Ребята тут же заткнулись, услышав этот звук, а потом и вовсе задержали дыхание. Через минуту я понял, что сам не дышу: Тесса находилась в одном помещении с машиной для убийств, одним лишь своим взмахом способной размозжить череп человека.

Я дал Малику знак приготовить ружье, тот сразу же бросился к столу, на котором были разложены заряженные ветеринарные ружья, добытые в одном зоопарке на юге Германии.

Наблюдая за Тесс и Лилит, я понял, что последняя пыталась распознать в Тесс врага или добычу, но как бы ни принюхивалась, так и не смогла решить дилемму. Это было логично, ведь мы находимся ровно посередине между человеком и зараженным, а потому пахнем чем-то знакомым и неизвестным одновременно.

И все же присутствие чужака нервировало Лилит, она зарычала громче, стала метаться из стороны в сторону, злобно оскаливаясь и стуча челюстями в сторону крадущейся к ней Тесс. Может, Лилит и не раскусила принадлежность Тесс к какому-либо виду животного, но было очевидно, что ей проще атаковать вторженца, нежели гадать.

В очередной из рыков, обращенных к ней, Тесса замерла и даже вжалась в стену, а потом посмотрела на меня растеряно: может, не такая уж и хорошая это была идея! Тесс словно ждала от меня приказа, оно и понятно, ведь Тесса — солдат в первую очередь, а потом уже исследователь. Я пытался решить эту задачу, наблюдая за активностью мозговых ритмов Лилит, которые уже плясали вразнобой, я крутил миллион фактов в голове, которые узнал о поведении зараженных за эти сорок лет скитаний, но все они разбивались о глухую стену мощного аргумента: прошло уже около трех минут, а Лилит до сих пор не напала на чужака, значит, игру можно продолжить. Я легонько кивнул.

Тесс тяжело вздохнула, закрыла глаза, успокаивая нервы, а потом немного присела, раскрыв руки перед собой, и продолжила подкрадываться к хищнику. Она правильно решила держать максимально открытую позу с ладонями спереди, чтобы не нервировать Лилит еще больше.

— Все хорошо, все хорошо, — бубнила она себе под нос, большее успокаивая саму себя, нежели Лилит.

Тесса медленно обошла кушетку и села прямо перед чудовищем на корточки.

Внезапно Лилит присела на ноги, обозначая готовность атаковать Тесс, я быстро произнес:

— Главное, побори страх! Она не должна чувствовать, что ты боишься!

Томас тут же окинул меня сердитым взглядом. Наверное, он ненавидел меня. Наверное, думал, что это я сейчас должен был быть там в клетке с монстром. Наверное, он по-прежнему считал меня бездушным вивисектором, кроившим мозги людей и наблюдающим за их неизбежной смертью. Они все видели меня таким, но я ничего не мог поделать, потому что в условиях борьбы за выживание каждой человеческой особи, которых осталось, может, не больше сотен тысяч во всем мире, методы борьбы должны быть жестокими и циничными.

— Я всего лишь бобер, которому понравилась ветка возле тебя, — говорила Тесса, подкрадываясь к Лилит. — Я бобер, я всего лишь безобидный бобер, — Тесса смотрела в пол перед собой, чтобы не раздражать хищника прямым взглядом.

Лилит монотонно раскачивалась из стороны в сторону, выдавая раздраженность, прямо, как самый настоящий зверь в клетке. Она продолжала рычать и клацать зубами, ей совершенно не нравилось новое соседство с непонятным творением природы, пахнущим чем-то странным. Но в то же время Лилит продолжала находиться в ступоре, решая ту же логическую задачу, что и мы: атаковать или нет?

Наконец Тесса подкралась к скалящейся Лилит на расстояние вытянутой руки и села перед ней на корточки.

В этот момент сзади послышался глухой удар. Мы резко обернулись: Хайдрун упала в обморок, не справившись с нарастающим напряжением, и теперь валялась на поймавшем ее Зелибобе с кучей сухарей во рту.

— Это похлеще долбанного «Астрала» со старухой в черном! — прошептал он, оправдывая Хайдрун, которая не рассчитала свой порог ужаса.

Перчинка злостно шикнула на обоих, даже на валявшуюся в беспамятстве Хайдрун, и снова сосредоточилась на драматической сцене, как и все остальные, наплевавшие на бессознательную хиппи. То, что творилось сейчас в боксе, было гораздо важнее.

— Привет, — произнесла Тесс.

Она даже улыбнулась Лилит, и я попытался найти в ее лице хотя бы намек на узнавание мимики. Улыбаться способен только человек, это своего рода рефлекс, и Лилит должна его распознать. Но пока что она продолжала подозрительно оглядывать таинственного бобра, чуя в нем подвох.

Но вдруг она резко вытянулась на руках вперед прямо в лицо Тесс, словно попыталась откусить.

— Твою мать! — выругался Малик и схватился за ружье, готовый бежать в бокс.

— Я бобер, я всего лишь бобер… я… я… я тут ветки ищу для своей плотины…, — Тесса забубнила себе под нос какую-то чушь про бобра, пока Лилит обнюхивала ее и даже лизнула лоб.

Тесса пыталась унять страх, прибегнув к стандартному психологическому упражнению при борьбе с назревающим приступом паники: она надевала на себя личину другого объекта, имитируя эффект переноса и заставляя саму себя поверить в изобретенный факт, таким образом ее сознание насильно направлялось подальше от настоящей Тесс в сторону искусственно созданной Тесс, которая не боится зараженных, потому что она бобер, собирающий ветки в лесу. А вот почему она выбрала именно бобра — это уже другой вопрос, и скорее всего он из области психопатологии.

Мои же нервы были на пределе! Особенно глядя на то, как Лилит облизала Тесс и снова зарычала, мол, подлог! Я уже готов был схватить ружье, поднесенное Маликом, и броситься в бокс. Но одно продолжало сохранять мою веру в успешность контакта: мозговые ритмы Лилит сбавили интенсивность — она перестала бояться и ее ярость отступала, сторонясь, видимо, рождающегося где-то на задворках сознания любопытства. Интересно, оно исходит из зараженной Лилит или из человеческой? Зараженные не характеризуются пытливостью, их практически ничего не интересует, кроме запаха крови. Здесь же я наблюдал нечто неординарное, нехарактерное для вирусного организма.

Когда первый контакт состоялся и Лилит слегка успокоилась, не чуя в Тесс ни намека на агрессию, ни на страх, Тесса начала их знакомство с элементарного жеста.

— Тесса, — показала она на себя.

А потом перевела палец на Лилит.

— Ты?

Лилит рыкнула.

Тесса взглянула на меня, я моментально понял ее безмолвный вопрос и даже удивился тому, насколько четко мы стали понимать друг друга на уровне взглядов. Я разглядывал энцефалограмму, рисующуюся передо мной на экране монитора, наверное целую вечность, но в итоге пришел к неутешительному выводу и покачал головой.

Тесса обреченно вздохнула, но не желала отступать.

— Тесса, — снова повторила она, указывая рукой на свою грудь.

А потом снова на Лилит.

— Ты?

Но, кажется, нашим надеждам суждено было рухнуть сегодня. Лилит не понимала Тесс.

Тогда Тесса опустила плечи и даже слегка расслабилась, точно разочаровавшись в избранном методе и больше не желая соперничать с Лилит в игру адреналина: кто кого? Но вдруг Тесса взглянула на Лилит таким дерзким взглядом, что я снова понял ее без слов. Вот оно! У Тесс уже был запасной план, который она оставила напоследок!

Она подсела к Лилит поближе, казалось та уже была и не против такого соседства. А потом Тесс вытащила из-под футболки свой кулон, который я заметил еще когда притащил ее в отель. Это был кулон в виде сердца с открывающимися створками, которые прячут две фотографии. Я еще подумал тогда, как это глупо, что командир боевого отряда носит подобный девчачий аксессуар. С ее-то послужным списком она должна носить зубы зараженных, как ожерелье, а на конце винтовки — череп одного из них. Позже Томас рассказал, что тоже носит такой кулон, это — последнее, что оставили после себя родители. Еще одна наша схожесть — я сам носил клетчатый носовой платок, подаренный Кристин, которая вышила на нем мои инициалы. Почти полвека я храню память о ней. И до сих пор рана от потери жены кровоточит. Возможно, не так, как в первые десять лет скитаний по пустынным городам — кровавым фонтаном, но все же боль сочилась, точно у нее был неиссякаемый источник.

Мы были очень похожи: я и Тесс — вывод, который я сделал при первом же взгляде на нее, словно интуитивно это чувствовал, и в котором убедился сегодня, когда она жертвуя собой вошла в клетку к неконтролируемому убийце, ведомая патологическим бесстрашием исследователя.

— Смотри! — Тесса показала кулон Лилит.

А потом медленно открыла створки, щелчок заставил Лилит фыркнуть, замотать головой и даже слегка отступить. Тесса же наоборот подползла еще ближе, показывая две миниатюрные фотографии внутри кулона.

— Мама. Папа, — она поочередно указала на родителей.

Внимание Лилит было поймано, но все же на недолгую секунду. Она снова стала скалиться по сторонам, точно неугомонный ребенок.

— У тебя такой же, — Тесса указала пальцем ей на шею.

Тогда весь план Тесс наконец обрисовался перед моими глазами. Черт возьми! Вот она — наблюдательность солдата, который засечет каждый шорох, каждое движение листика на кусте, определит местонахождение снайпера по отблескам с прицела. Никто из нас не заметил кулон на шее Лилит, прятавшийся под ее сорочкой, мы на такие мелочи даже не обращали внимание, перестав воспринимать зараженных, как бывших людей, а больше видя глобальную задачу по спасению всего человечества. Нам не до побрякушек!

Но в том то и было отличие Тесс от остальных: она никогда не переставала видеть в них прежде всего людей! Вот, что двигало ею, когда она кидалась в суицидные затеи, как например сделать из себя наживку для атаки или зайти в клетку к бешеному зверю. За всем этим она видела бесконечные истории с вот такими банальными побрякушками, которые и составляли жизнь людей до Вспышки и придавали ей ценность.

Лилит вперила хищнический взгляд на указывающий на нее палец. Было видно, что ей эта близость совсем не нравилась.

— Вон, на груди у тебя.

Тесса подползла к лысому монстру в шапке с электродами совсем вплотную. В этот момент даже я готов был присоединиться к Хайдурн, которая, как мне теперь думалось, вырубилась вовремя.

Осознав, что так она ничего не добьется, Тесса совершила еще один безумный поступок, счет которым я уже потерял. Она протянула руку к кулону, висящим на цепочке на шее Лилит.

— У тебя такой же! Смотри же сюда!

Сначала Лилит отпрянула, потом огрызнулась, потом клацнула зубами прямо возле руки Тесс, но та не отступила, и ей удалось-таки вытянуть кулон из-под сорочки и подвесить перед ее лицом так, чтобы Лилит сфокусировала зрение на нем.

И тут произошло то, чего я так долго ждал. На энцефалограмме импульсы стали скакать один за другим, рисуя в моем воображении вспыхивающие нейронные сети в мозгу Лилит, пытающиеся одолеть блокировку вируса какого-то значимого воспоминания. Я прямо видел эту борьбу между Лилит и вирусом перед глазами, ее усилия вспомнить были практически физически ощутимы!

На деле же она перехватила кулон из рук Тесс, который казался совсем крошечным в ее мощных мускулистых ладонях, и стала разглядывать с видимым напряжением. О да, Лилит! Ты на правильном пути! Вирусу наплевать на этот кулон., но ты его узнала!

— Смотри, — Тесса снова позвала Лилит, чтобы та обратила на нее внимание.

Лилит взглянула на нее.

— Мама. Папа, — указала Тесс на фотографии родителей в каждой створке кулона. — А у тебя там кто?

Слова «мама, папа» на всех языках звучат одинаково. Казалось, что и на языке зараженных эти понятия были узнаваемыми, по крайней мере Лилит осознавала, если так можно выразиться, что Тесс говорит о чем-то очень значимом.

Тесса снова потянулась к Лилит, потому что такими потрясающими длинными когтями, которым птеродактиль позавидует, она не сможет открыть кулон. Снова Тесса махала руками прямо под носом монстра, чьи длинные клыки могли в один укус оторвать пальцы. Я видел, как тряслись руки Тессы, когда она медленно прямо в холодной ладони Лилит щелкнула замком и раскрыла створки.

— Кто это? — тут же последовал вопрос Тесс.

И тут мне даже энцефалограф был уже не нужен, потому что то, что происходило дальше, было понятно без расшифровки.

Лилит резко отпрянула от Тесс, но кулон по-прежнему держала в руках. Ее брови нахмурились, глаза расширились и исказились, точно в боли, она грузно дышала и сипела, словно в настоящий момент пробегала марафон.

— Это твои детки? — спросила Тесс.

Но Лилит словно провалилась в вакуум, где не было никого и ничего, не было этого проклятого мира вокруг, а была только ее боль. Нескрываемая и чудовищная!

— Это двойняшки, так ведь? Братик и сестренка. Им на вид около четырех-пяти лет, — говорила Тесса, хотя Лилит вряд ли понимала ее.

Да и не нужно было, потому что неважно, какого они пола и когда родились. Это были дети, которых Лилит лишилась.

И тут, словно услышав мои мысли, Лилит подняла глаза на Тесс, и мы все увидели нечто больше наших ожиданий.

В глазах Лилит стояли слезы.

И вдруг она заревела. Так громко, так истошно, и свирепо, и люто, словно с нее кожу живьем сдирали. Это рыдание выражало невероятную неописуемую мучительную боль от потери, настолько идентичную нашим собственным терзаниям, оставленным нам Вспышкой, халатностью человечества, их эгоизмом и безжалостностью ко всем живущим тварям на планете, ко всей цветущей жизни на земле. Как богохульники, они оскверняли наш дом родной, утешая свои низменные потребности, неспособные побороть алчных демонов внутри, нежелающие сказать «стоп! хватит!» своему расточительству, потому что не желали прекращать этот пир и торжество ненасытности и садизма.

Пустота в груди, оставленная потерей Кристин, завыла в унисон с Лилит. Бездонные раны в душах ребят снова забили знакомыми кровавыми болезненными фонтанами, заставляя проживать одни и те же моменты прошлого, когда они теряли родных, близких, друзей снова и снова. Мы словно объединились в одну страдающую биомассу, которая разветвила свои нервные окончания по всем нам, и теперь заставляла плакать. Но я больше, чем уверен, что ребята не хотят плакать, они хотят реветь, рычать, неистовствовать вот ровно так, как это делала сейчас Лилит.

— Знаю, — кивала Тесс и тоже плакала, смотря на Лилит, — мне тоже их очень не хватает!

Ее голос сорвался на последнем слове, и тут слезы прорвали барьеры в моих собственных глазах, подталкиваемые горюющим сознанием, которое шептало, точно плакальщица на похоронах человечества, что если командир не стесняется слез, то нам всем и подавно не следует.

Слушая жалобный вой Лилит, мы дали волю слезам, наплевав на бравость и мужественность: даже Зелибоба снял три-дэ очки, поставил локти на колени и закрыл ладонями глаза, не в силах совладать с бездонной печалью, плотной паутиной сковавшей наши одинокие сердца и израненные души. Лилит ревела по-звериному, прижимая кулак с кулоном к груди и раскачиваясь из стороны в сторону, как умалишенная. Тесса плакала по-человечески рядом с ней, прижимая свой кулон к груди. И вместе мы оплакивали целый мир, который потеряли. Его уничтожили за нас, искромсали, истоптали, оставив нам лишь смерть, разлуку, тонны крови и невыносимую боль, с которой мы вынуждены выживать и бороться за возвращение тех, кто как раз и разрушил его! Закованные в безвыходную участь, которую мы не выбирали, которую нам насадили те алчные ублюдки типа жирного Альфреда Гласса из Фармчейн и равнодушного Вейнера Графа из Сандоз, так точно олицетворяющие две самые разрушительные черты человека, мы страдаем физически от обезобразившей нас болезни и душевно от нескончаемой скорби.

Я не хочу возвращать к жизни ни Фармчейн, ни Сандоз, ни олигархов, ни военных диктаторов. Я хочу похоронить их под грудами миллионов разлагающихся трупов, что они породили, хочу, чтобы они мучились в аду до скончания веков. Но я хочу вернуть Лилит, ее маленьких детей… хочу вернуть Кристин. Я буду бороться за тех людей, которые стали жертвами кучки ненасытных варваров, поглотивших целую планету для того, чтобы в конце концов умереть от прожорливости.

Рыдания Лилит затихали, и мой взор уловил изменения в ее бешено скачущих мозговых ритмах. Сыворотка прекращала действие, вирус отвоевывал поле битвы обратно, восстанавливая свой гомеостаз. Энцефалограмма демонстрировала постепенное снижение активности мозга, пока шестнадцать разноцветных линий не вернулись в привычный монотонный ритм.

— Тесса, уходи оттуда! — немедленно скомандовал.

И поразился тому, насколько хрипло прозвучал мой голос.

Тесса очнулась и вышла из ямы отчаяния, вытерла мокрое от слез лицо ладонями, а потом подошла к Лилит, обхватила ее лицо руками и взглянула той в яркие голубые глаза.

— Помни о своих детях! Помни это чувство! Держись за него! Оно вытащит тебя из безумия! — проговорила Тесс, надеясь, что Лилит поймет ее.

Ровные линии энцефалографа доказывали, что слова Тесс остались неуслышанными настоящей Лилит, и когда Тесса запирала дверь бокса, Лилит уже снова впала в безумие. Она забыла про кулон, который продолжал висеть у нее на груди, как оскверненная святость, и снова прыгала по боксу, рыская в поисках знакомых запахов.

В лаборатории вдруг стихло. И еще долго никто не мог произнести ни слова, потому что мы вспомнили всех, кого потеряли, вспомнили бездонную пустоту и ноющую боль в груди, о которой так старались забыть. Мы все потеряли кого-то. Мы все сироты. Мы забыли, что такое родительская любовь, любовь супруга, любовь детей, а Лилит своим чудовищным ревом нам напомнила. Она оплакивала своих потерянных малышей. Возможно, она даже сама убила их. Это жутко! Это чудовищно! Но даже зная, что здесь в этом мире ее ждет полная разруха, ужасная правда, невыносимая боль, Лилит готова вернуться. Она где-то там, по-прежнему живая и прекрасная. И она ждет, когда мы спасем ее из небытия.

— Вытащи ее оттуда! — сказала Тесса.

Я не сразу понял, что услышал ее слова. А когда мозг переработал их, не смог ничего ответить. Кроме как кивнуть.

Мы смотрели друг на друга, полные ненависти на самих себя за то, что уподобились человеку из прошлого и пытались делить авторитет, известность, поддержку сторонников, совершенно забыв о том, ради чего мы все здесь собрались. Взглядами мы обменивались всем: извинениями, прощениями, печалью, утешением.

Тесса тоже потеряла дорогих ее сердцу людей, просто не говорит об этом. Как и я. Как и все мы. Этот жестокий факт мы просто сделали частью обыденной реальности мира после конца света, когда не осталось ничего, кроме боли и скорби.

Весь мой эксперимент перестал быть рутиной чередующихся исследований, научных достижений и препарированием подопытных зараженных. Он превратился в горькую жизнь. Нет больше ни здоровых, ни инфицированных. Есть только люди, которые уничтожили свой рай из-за глупости, из-за жадности, из-за собственного эгоизма. Есть только люди, которые раскаиваются в содеянном и отчаянно пытаются вернуться к жизни.