«Высочайшим приказом награждается...»

[1]

Художник Г. Хафизов, фото - Виктор Суходрев

Так уж сложилось, что армия нового государства Российского в настоящее время переживает процесс обновления. Поэтому старинное выражение «не осмыслив старого, не построишь нового» представляется как никогда актуальным. Тем более что на протяжении нескольких десятилетий славные вековые традиции Российской армии были или забыты, или умышленно подвергнуты огульной критике. В таких условиях было практически невозможно понять, что же это за армия, что составляло ее законодательную основу, как строились взаимоотношения между офицерами, начальствующими нижними чинами и рядовыми, какой существовал порядок награждения или продвижения по службе, как осуществлялась дисциплинарная практика и др. Вместе с тем это был здоровый и боеспособный организм с четкой и ясной системой взаимоотношений. Нравственную основу армии составляли честь и личное достоинство офицерского состава.

К сожалению, не все знают историю старой русской армии и ее традиции. С помощью архивных документов проиллюстрируем порядок прохождения службы, награждения на примере одного офицера — генерал-майора танковых войск М. П. Сафира, прошедшего длинный и трудный путь служения Родине в двух армиях и внесшего личный вклад в повышение боеспособности наших войск.

Шесть боевых орденов он получил в дооктябрьский период и столько же в советский. Однако отношение к нашему персонажу в этих армиях было далеко не одинаковым, тем более что в Красной Армии боевому комбату начинать пришлось практически сначала.

«ЗА ВЕРУ, ЦАРЯ И ОТЕЧЕСТВО»

6 ноября 1895 года в Петрограде в семье надворного советника чиновника Министерства почт Павла Николаевича Сафира (VII класс, применительно к армии — подполковник) и крестьянки из деревни Новые Клевицы Новгородской губернии Марфы Кузьминичны Королевой родился первенец, которого назвали Михаил. Из-за ограниченного бюджета семьи (пенсия 32 рубля) курс реального училища 16-летний юноша вынужден был закончить заочно. (В 1913 году получил диплом «Счетоводных и конторских курсов В.И. Аболтина».). Дальнейшие знания, если не считать 3-ю Петроградскую школу для ускоренной подготовки офицеров, учебно-пулеметные курсы при штабе 10-й армии и Военную академию имени М. В. Фрунзе в 1934 году, получил путем целеустремленного самообразования — освоил высшую математику, физику, электротехнику, что позволило ему в последующем сделать ряд изобретений и работ, принятых для широкого использования в РККА и Советской Армии.

 До 1923 года был заведен порядок — в послужном списке подробно указывать прохождение службы в царской армии. 7 сентября 1923 года командир роты 8-х Симферопольских пехотных командных курсов Михаил Сафир отчитался за прошлую службу по 21 пункту, указав в том числе шесть наград: ордена Владимира IV степени, Анны II, III и IV степени, Станислава II и III степени.

Зная, что отец служил в 227-м пехотном Епифанском полку, решил проверить, что имеется о нем в военно-историческом архиве (РГВИА). Нашел послужной список школы прапорщиков, знаменующий начало службы в офицерском звании (поступил в школу в апреле 1915 г. из 2-го пехотного запасного батальона);

«Утверждение высочайшим приказом производства в прапорщики 3-й Петроградской школы по приказу 6-й армии от 15 августа 1915 г. № 328

 Появление пункта «не знает ли грамоту» вызвано тем, что к 1915 году царская армия уже понесла тяжелые потери в боях и ни о каком «конкурсе на место» не могло быть и речи. «Зауряд. воен. чиновник» в подписи — это вольнонаемный доброволец. Но такого добровольца, по рассказам отца, даже командир полка не мог заставить вымыть пол в канцелярии, так как делать это ему было не положено.

После окончания школы прапорщик Сафир 21 августа прибыл в распоряжение дежурного генерала 10-й армии Минута, а 5 сентября вместе с 13 товарищами — в 227-й пехотный Епифанский полк.

 Что же такое пехотный полк? Структурно — четыре батальона, шестнадцать рот (к примеру, 7-я рота в составе 2-го батальона). Каждый пехотный полк имел порядковый номер и название населенного пункта (например, 226-й Землянский). Пехотные полки, а их было на начало 1-й мировой войны 773, составляли основу сухопутных войск старой русской армии.

В состав входили также:

— стрелковые полки — 210 (в том числе лейб-гвардии — 4, сибирские — 88, стрелковые — 32, кавказские — 17, латышские — 8, польские — 4, туркестанские — 26, финляндские — 20 и другие);

— гвардии пехотные полки — 12;

— кавалерийские — 76 (в том числе лейб-гвардии — 10, гусарские — 18, драгунские — 20, уланские — 17, конные — 11; а также бригады: пехотные — 7, стрелковые — 4, конные — 3). Кроме названных были казачьи части (1-й Полтавский кошевого атамана Сидора Белого полк), инородческие (Черкесский конный полк) и др.

В 1915 году 227-й полк входил в состав 57-й пехотной дивизии (начальник генерал-лейтенант барон Бодэ) 44-го армейского корпуса (командующий генерал-лейтенант Бржозовский) 10-й армии (командующие генерал от кавалерии Цуриков, в последующем генерал от инфантерии Родкевич).

Итак, началась двухлетняя напряженная боевая служба 19-летнего молодого прапорщика — штыковые атаки, ночные разведки боем, артналеты, газовые атаки. Хотя в полковых приказах боевые действия, как правило, не отмечались, но мне повезло.

Из приказа № 49 — 13. 2. 1916, штаб полка — дер. Теребейно

«В ночь с 9 на 10 сего февраля разведчиками 7-й роты вновь была совершена молодецкая разведка перед фронтом участка роты. Разведчики этой роты под непосредственным руководством вр[еменно] командующего ротой прапорщика Сафира и младшего офицера роты прапорщика Чистилина проникли в расположение противника и, забросав гранатами немецкий полевой караул, принудили его к бегству. Выяснив точное расположение противника и силу частей, занимающих передовые окопы, разведчики захватили значительные трофеи в виде пяти немецких щитов, двух перископов и др. Выполнив поставленную задачу, разведчики под огнем противника благополучно вернулись в свои окопы.

Вновь могу подтвердить отличную работу на боевом участке как молодцов разведчиков 7-й роты, так и всех чинов роты.

От лица службы объявляю благодарность вр[еменно] командующему 7-й ротой прапорщику Сафиру и младшему офицеру этой роты прап[орщику] Чистилину. Молодцам, лихим разведчикам объявляю мое «СПАСИБО». Уверен, что доблестные подвиги разведчиков 7-й роты послужат примером для всех рот полка и тем самым сделают производство столь ценных разведок явлением обычным. Необходимость разведки, добывание сведений о противнике и, особенно, захват его пленных должны быть очевидны каждому солдату, и совместными усилиями начальников и подчиненных им нижних чинов необходимо поставить ее на должную высоту, не оставляя без наград молодцов разведчиков.

Командир полка полковник Поклевский-Козелл»

Сведения о противнике оказались, видимо, достаточно ценными, поэтому участники боя были отмечены еще раз даже не дивизионным начальством, а корпусным.

Из приказа № 53 — 16. 2. 1916, квартиро-бивак — дер. Теребейно

«... 2. 1. Приказом по 44-му армейскому корпусу от 12 сего февраля за №41 при сем для сведения объявляю:

Разведчики 227-го пехотного Епифанского полка в ночь на 10 февраля прорезали проволочное заграждение, ручными гранатами выбили противника из окопа и заняли таковой. Хотя под напором резервов противника разведчики и отошли назад, но при этом взяли 5 щитов, 2 перископа, I чугунную печь, 2 ведра и образцы колючей проволоки.

Молодецкое дело, достойных представить к наградам. Начальника разведки (прапорщика Сафира) сердечно благодарю и ставлю его в пример, достойный подражания, ибо, если мы так доблестно будем тревожить противника, то сей почувствует нашу действительную силу и дрогнет духом.

Подписал командующий корпусом-лейтенант Бржозовский

Командир полка генерал полковник Поклевский-Козелл»

Больше описаний боевых эпизодов в приказах полка не встречалось. Должен отметить, что почти в каждом третьем приказе были большие списки награжденных Георгиевскими медалями и крестами нижних чинов и солдат. За своевременным представлением к наградам командир полка следил очень строго.

Просматривая списки погибших и раненых (исключение из списков полка, отправка в госпиталь и т. д.), убедился, сколь напряженные были бои и велики потери.

Из приказа № 180 — 2. 6. 1916, штаб полка — дер. Бартениха

«... 4. Прапорщик Сафир на позиции у дер. Доржени ранен (сквозное пулевое ранение правого предплечья и поверхностное ранение правой половины груди. Пуля застряла под кожей в верхней части груди). Означенное ранение внести в послужной список указанного обер-офицера.

Справка: свидетельство о ранении, выданное старшим врачом, за № 30».

Из приказа № 202 — 21. 6. 1916, штаб полка — дер. Россолишки

«... 2. Раненного 29 мая сего года и отправленного на излечение в госпиталь прапорщика Сафир числить эвакуированным с означенного выше числа. Справка: приказ по полку с/г № 180 §4.»

Кроме этого, М. Сафир попал под газовую атаку и был дважды контужен. В царской армии был установлен порядок ношения особых отличий за ранения. Оформлялся он следующим образом.

Из приказа № 144 — 28. 4. 1917, штаб полка — дер. Пиотрово

«... 5. При сем объявляю список офицеров полка, коим на основании приказа начальника штаба Верховного главнокомандующего от 5 декабря 1916 года за № 1700 предоставить право на ношение особых отличий за полученные в течение настоящей кампании ранения: 

Означенные отличия внести в послужные списки упомянутых офицеров.

Командир полка полковник Кухин»

Теперь о награждении орденами. Приведу основные его положения (в военное время):

1. Награждали от имени императора («по высочайше представленной мне власти...») командующие армиями орденами Георгия и Владимира IV степени, всеми степенями (кроме первой) орденов Анны и Станислава.

2. Произведенные награждения в последующем утверждались высочайшим (царским) приказом. Это был чисто формальный акт и происходил практически через год, а при Временном правительстве оформления (особенно во второй половине 1917 г.) вообще задерживались на неопределенное время — военное министерство быстро потеряло управление разваливающейся армией.

3. Награждения Георгиевским крестом или оружием производились только высочайшим приказом (с обязательным кратким описанием подвига).

4. За участие в боевых действиях награждались орденами с мечами (все) и бантом (ордена на грудной колодке — III и IV степени).

Из Приказа № 36 — 1. 2. 1916, штаб полка — дер. Барсуки

«... 2. Приказ командующего 10-й армией 12 сего января за № 60 о награждении орденами офицеров полка объявляю:

«По высочайше представленной мне власти награждаются:

ОРДЕНАМИ:

За отличные дела против германцев: св. Анны IV степени с надписью «За храбрость»...

227-го пех. Епифанского полка... и прапорщики ... Михаил Сафир...»

Командующий армией генерал от инфантерии Родкевич

Означенные награды внести в послужные списки упомянутых обер-офицеров. Вр[еменно] командующий полком подполковник Трампедах [13] »

«Его императорское величество в присутствии своем в Царской Ставке

января 2-го дня 1917 года

Соизволили отдать следующий ПРИКАЗ:

утверждается пожалование командующим 10-ю армиею:

За отличия в делах против неприятеля:

ОРДЕНОВ ...Св. Анны IV степени с надписью «За храбрость»...

ПОРУЧИКАМ:

...Числящимся по армейской пехоте, состоящим в пехотных полках: ...227-м Епифанском: Андрею Алексееву, Михаилу Сафиру, Николаю Смирнову, Николаю Чистякову, Сергею Шапиевскому, Эдуарду Шульцу и Константину Хинриксону...

Подписал: военный министр генерал от инфантерии Шуваев»

Если сравнить даты, то видно — прошел год. За это время подпоручик Сафир получил звание поручика. И еще следует отметить, что в старой русской армии во всех приказах — высочайших, армейских, полковых и других генералы, офицеры и солдаты именовались только по фамилии и имени.

Образец «Георгиевского» награждения:

Из приказа его императорского величества 3.11.1916

«... Утверждается пожалование командующим 2-ю армиею, за отличия в делах против неприятеля, по удостоению местной Думы из лиц, имеющих Георгиевское Оружие:

ГЕОРГИЕВСКОГО ОРУЖИЯ:

полковникам:

Командирам пехотных полков:... 227-го Епифанского, Владимиру Поклевскому-Козелл зато, что 27 июля 1915 года в бою у д[ер].Щепанково искусно прикрывал со своим полком левый фланг правого участка 7-й пехотной дивизии...

Лично вывел две роты полкового резерва во фланг обходящему противнику и ударом в штыки опрокинул его и остановил наступление.

Подписал: военный министр генерал от инфантерии Шуваев»

Посмертные награждения заканчивались фразами:

«Запечатлев свой подвиг смертью героя», «был смертельно ранен пулей и смертью своей запечатлел содеянный им подвиг».

Присвоение воинских званий офицерскому составу производилось только высочайшим приказом с указанием старшинства (очередность присвоения звания в царской армии строго соблюдалась).

Из приказа № 412 — 19. 12. 1916, штаб полка — ст. Осиповичи

«... 2. Высочайшим приказом от 27 ноября сего года подпоручики вверенного мне полка Сафир и Скачко на основании приказа по в[оенному] в[едомству] 1915 года №363, ст. 11 произведены в поручики со старшинством: первый — с 5 мая, а второй — с 10 сентября 1916 года, что внести в их послужные списки.

Справка: «Русский Инвалид» сего года, № 338.

Командир полка полковник Поклевский-Козелл»

Из приказа его Имп[ераторского] Вел[ичества] 3. 12. 1916

«Даруется старшинство в настоящих чинах на основании прик[аза] по воен[ному] вед[омству] 1915 г. № 563, ст. 4 и 8

ПО ПЕХОТЕ:

Полковникам, командирам полков:

ПЕХОТНЫХ

… 227-го Епифанского,

Поклевскому-Козелл [у],

с 6 декабря 1906 года

Подписал: военный министр генерал от инфантерии Шуваев»

Редкий случай, что за отличную службу 13.12.1916 г. устанавливается (даруется) старшинство с 6.12.1906 г. со всеми положенными привилегиями.

Приказы, кроме «Георгиевских», не содержат сведений, за какие заслуги произведены награждения. Эта информация учитывалась в «Записках о наградах», которые заводились на каждого офицера. К сожалению, в делах 227-го полка такие записки оказались только по состоянию на март 1916 года.

После ранения М. Сафира последовали следующие перемещения по службе: заведующий командой пеших разведчиков (1.9.1916 г.), начальник учебной команды (5.10.1916 г.) и, наконец, командующий ротой.

«Из приказа № 373 — 16.11.1916, штаб п[ол]ка дер. Раевщина

«...Капитан Жарков назначается начальником учебной команды, а подпоручик Сафир — командующим 7-й ротой на законном основании. Приказываю капитану Жаркову сдать 7-ю роту подпоручику Сафир, подпоручику Сафир сдать капитану Жаркову учебную команду.

О приеме и сдаче роты и команды мне донести.

Командир полка полковник Поклевский-Козелл»

А вот несколько необычный для нашего времени образец оформления документа.

Из приказа №75 — 4.3.1917, штаб п[ол]ка дер. Виндерей

«...Дежурный генерал 4-й армии телеграммой сообщил, что на должность командира 227-го пехотного Епифанского полка вместо полковника Поклевского-Козелла назначен полковник 50-го Белостокского полка Кухин. Полковника Кухина полагать в ожидании (выделено мной — В.С.) .

Начальник дивизии генерал-лейтенант барон Бодэ.

Во исполнение сего означенного штаб-офицера зачислить в списки полка, а впредь до прибытия полагать в ожидании.

За командира полка капитан Жарков» 

У читателей может возникнуть вопрос, а была ли в старой русской армии проблема с дисциплиной? Мой отец вспоминал:

«Такой проблемы в армии не было. Все четко знали, что можно делать и чего нельзя. Наиболее действенным было наказание — два часа «с полной выкладкой под ружье». Обычно минут через 50 провинившийся падал без чувств. Желающих испытать на себе вторично это наказание, как правило, не находилось. Обстановка была спокойная, так как в условиях непрерывных боевых действий одним не могло прийти в голову допускать какие-то злоупотребления в дисциплинарной практике, другим -эти нарушения совершать. В офицерской среде это считалось признаком плохого тона. Да и я сам, как только «упустил» действия одного из своих взводов, тут же без всяких колебаний был наказан командиром полка, хотя к тому времени, как говорят, вся грудь была в крестах. Если бы не было обстановки взаимного доверия, никто меня, раненого, теряющего сознание, с поля боя бы не вытащил. А ведь это сделал истекающий кровью солдат именно моей, 7-й роты, сам имевший в тот момент тяжелейшее лицевое ранение. Но так было только до того времени, когда стали создаваться полковые комитеты».

Из приказа № 27 — 25.1.1917, штаб п[ол|ка, дер. Фундянул

«... 13. Ряд[овых] 7-й роты: Константина Усольцева, Ивана Третьякова (и еще 8 человек. — В.С. ) за то, что вопреки приказу по полку от 21 сего января за № 21 §2 приобрели вино и оказались в нетрезвом состоянии, подвергнуть наказанию розгами по 25 ударов каждому; отделенного командира 1-го отделения 1 -го взвода той же роты ефрейтора Карпа Пугачева за то, что допустил употребление вина в своем отделении и напился сам, разжаловать в рядовые и подвергнуть наказанию розгами — 25 ударов. Взводного командира 1-го взвода 7-й роты ... Семена Павлова за допущение употребления вина н/чинами в его взводе смещаю на должность отделенного к[оманди]ра с переименованием в младшие унтер-офицеры.

Командиру 7-й роты поручику Сафир за допущение употребления вина н[ижними] чинами его роты объявляю выговор.

Справка: полевая записка к[оманди]ра 4-го б[атальо]на с. г. № 10.

Командир полка полковник Поклевский-Козелл»

Это отделение находилось, видимо, на каких-то работах вне роты, поэтому доложил о происшествии командир не своего 2-го батальона, а 4-го. Да, дисциплина поддерживалась жесткими методами. При этом не было исключений и для Георгиевских кавалеров.

Из приказа № 32 — 29.1.1917, штаб полка дер. Фундянул

«... 12.Фельдфебель 7-й роты Иван Хорольский за подачу не по команде прошения начальнику штаба 10-й армии о заведении справки о награждении его Георгиевским крестом III ст[епени] арестовывается мною на 30 суток простым арестом. О приведении ареста в исполнение к[оманди]ру роты мне донести.

Справка: надпись н[ачальни]ка штаба 57-й пех[отной] див[изии] от 14 сего января за № 35.

Командир полка полковник Поклевский-Козелл»

Следует отметить, что, просмотрев около 80 дел с приказами по полку (1915-1917 гг.), упоминание о телесном наказании встретил только один раз (нижние чины наказывались арестом или нарядом вне очереди, в основном за несвоевременное возвращение из отпуска). Офицеры получали взыскания крайне редко, потому что служили исправно. Так, когда 57 пд вступила в Румынию, комдив отдал приказ обратить особое внимание на то, что «у местного населения имеется большое количество вина» (объявлено приказом по полку). Учитывался фактор трехлетнего вынужденного отказа от спиртного. Одновременно с объявлением войны в России был провозглашен «сухой закон» с запретом продажи казенной водки, кроме ритуальной чарки к престольному празднику.

В приказах по полку раз в месяц (реже два) в разделе 3. «Хозяйственная часть» объявлялись очень объемные и подробные итоги проверки продовольственного и вещевого обеспечения личного состава с указанием восполнения до копейки недостачи «по чайному довольствию». Были и другие вопросы повседневной жизни полка, например, «... прапорщику Николаю Васильевичу Смирнову именоваться Смирновым 3-м», «Постановлением Департамента окладных сборов от 22 февраля с. г. рядовому 1-й роты Якову Федоровичу Босяку разрешено именоваться Соловьевым, что внести в послужной список означенного солдата...», «...обратил внимание, что музыканты играют весьма порядочно, видно усердие, разнообразие играемых музыкальных вещей показывает на труд старшего музыканта фельдфебеля Данилевича; в отдельности есть даже талантливые артисты своего дела. Начальнику хозяйственной части и с полковым адъютантом доложить мне свои соображения о мерах поощрения для музыкантов отличного поведения, работоспособных и отлично выполняющих свое прямое дело...» и др.

Бескомпромиссно и непримиримо велась борьба в действующей армии с мародерством. В разделе 4. «Судная часть» объявлялись решения корпусного и армейского судов. (Абсолютное большинство приговоров приводилось в исполнение).

В феврале 1917 года пользовавшийся большим авторитетом и всеобщим уважением командир полка уходил с повышением на должность комбрига 190 сд (сработало правило «старшинства»). По оценке отца, именно Поклевскому-Козеллу принадлежала личная заслуга в формировании необходимых морально-боевых качеств молодых фронтовых офицеров.

Прощаясь, командир обратился к полку со следующими словами.

Из приказа № 62 — 23.2.1917, штаб полка — дер. Виндерей

«... 2. Помощником августейшего главнокомандующего Румынским фронтом я избран на должность командира бригады, формирующейся при 30-м армейском корпусе пехотной дивизии.

Дорогие моему сердцу Епифанцы! В продолжение более двух с половиной лет я имел честь стоять во главе вас, во главе доблестного полка. Епифанский полк народился в первый день мобилизации, 18 июля 1914 г. из кадра, выделенного 11-м пехотным Псковским полком, который носит имя великого русского полководца фельдмаршала Кутузова-Смоленского... Я счастлив, что славные боевые традиции героев-кутузовцев прочно внедрились в вас, доказательством чему служит ваша 2 1/2-летняя незапятнанная боевая работа... С великой гордостью вспоминаю я те бои, которые стяжали вам, Епифанцам, боевую славу: у всех у вас бои эти должны быть в памяти... И я страшно грущу, что не привел Господь Бог мне вести вас и дальше туда, где вас, доблестные Епифанцы, ждет новая Слава.

За все два с половиной года... полк получал одни только благодарности и ни разу не было сказано ни одного упрека по нашему адресу. Вся ваша боевая отличная служба, полная красивых подвигов, убеждает меня в том, что заработанное вами знамя, как акт высочайшего к вам доверия, вы увенчаете Георгиевским крестом. Вы, господа офицеры, несли свой тяжелый и кропотливый труд... в высокой степени честно и добросовестно и, что особенно ценно, каждый из вас, от старшего штаб-офицера до молодого прапорщика, нес этот труд без всяких нажимов, без всяких понуканий, работал действительно не за страх, а за совесть. Вы убедили меня, что вам нужно только дать возможность работать, и вы всегда оправдаете оказанное вам доверие... Земно вам кланяюсь, господа офицеры, и прошу принять мою глубокую и сердечную благодарность — всех, без различия чинов и должностей, за вашу самоотверженную работу. Полковому священнику отцу Виктору Договскому приношу мою искреннюю признательность. Не суровыми обличениями, не холодным требованием исполнения обрядности, а добрыми пастырскими поучениями и строгим исполнением обязанностей внушали вы своей пастве правила истинной христианской жизни... Приношу также мою искреннюю благодарность вам, гг. полковые врачи, за вашу деятельность и неустанную заботу о санитарном благополучии полка. Денно и нощно, не покладая рук, вы приносили ваши знания и ваше доброе желание на помощь всем чинам родного полка для облегчения их страданий как на полях сражений, так и в период затишья... Молодцы нижние чины, Епифанцы, мое сердечное русское спасибо вам за вашу верную и честную службу... вспоминайте с гордостью, что вы имели великую честь носить мундир родного полка.

Особое мое спасибо начальствующим нижним чинам, всегда и везде усердным и надежным помощникам гг. офицеров. Помните, что вы стоите ближе к рядовому и что ваш пример и ваше добросовестное отношение к службе и к ее обязанностям имеет очень большое значение в деле воинского воспитания нижних чинов. Теперь я расстаюсь с вами, родные мои Епифанцы. Дай вам Бог счастья и успехов в вашей дальнейшей боевой службе... Меня с вами тогда не будет, но душой я буду всегда с вами, ваши успехи и радости будут радовать и меня.

За вашими подвигами я буду следить и гордиться ими.

Прощайте, товарищи! Да храни вас Бог!

Командир полка полковник Поклевский-Козелл»

Удивительно, как точно сумел командир полка оценить роль «начальствующих нижних чинов» в деле воспитания солдат. Именно этого в полной мере не поняли в последующие годы, когда армии навязали надуманные порядки, в том числе соцсоревнование и другие мероприятия, породившие показуху, очковтирательство и развал дисциплины, так как поступки, «снижающие показатели», прятались, «болезнь» загонялась внутрь. Все это и породило так называемую «дедовщину».

Полковнику Поклевскому-Козеллу, наверное, даже в страшном сне не являлись генералы барон Бодэ или Родкевич с вопросом: «а почему у вас столько взысканий?»

Итак, ушел Поклевский-Козелл, пришел Кухин — достаточно опытный командир. Но пришла весна 1917-го. Армия революционизировалась.

«Приказ АРМИИ И ФЛОТУ

о военных чинах Сухопутного ведомства (4 марта 1917 г.)

Ввиду последовавшего отречения от престола императора Николая II приказываю:

1. Всем войсковым частям, шефами коих стояли как отрекшийся император, так и прочие здравствующие чины дома Романовых, — именоваться впредь без упоминания титулов и имен означенных шефов, например, 2-му лейб-драгунскому Псковскому Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полку именоваться 2-м лейб-драгунским Псковским полком...

Подписал: военный министр А. Гучков»

В частях стали создаваться выборные полковые комитеты.

Из приказа № 120 — 9.4.1917, штаб полка дер. Васлауц

«... 6. При сем объявляю состав полкового комитета:

От офицеров (всего 10. — В.С. ): капитан Аникеев... поручики Лапин, Сафир... от солдат (всего 20. — В.С. ): фельдфебель Алексей Аникушин...»

Из приказа № 269 — 12.8.1917, штаб п[ол]ка — сев[ернее] дер. Подлесье

«... 2. Объявляю, что капитаны: Детышев... штабс-капитаны: Фролов, Дельцев... и поручик Сафир избраны в состав местного комитета Отделения Союза офицеров Армии и Флота.

Командир полка полковник Кухин»

Теперь в приказы включаются протоколы заседаний полковых комитетов с обсуждением (и опротестованием) почти всех указаний командира полка. Это была уже не армия... Большевики приступили к осуществлению лозунга — «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую». Еще недавно сплоченный и боеспособный армейский организм стал разваливаться на глазах.

И вот предлагаю последний архивный документ, который не требует комментариев.

«Приложение к приказу по полку № 267, §18

ПРИКАЗ АРМИЯМ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА, 18 июля 1917, № 794

6 сего июля 607-й Млыновский и 608-й Олыкский полки 6-й Гренадерской дивизии, не оказав противнику сопротивления, не исполнили свой долг перед Родиной, согласованно и предательски оставили занимаемую ими позицию и тем способствовали прорыву наших позиций противником. 4 июля солдатами 21-го Суворовского Гренадерского полка той же дивизии был убит командующий этим полком подполковник Рыков, уговаривавший полк исполнить боевой приказ — сменить другой полк своей дивизии на позиции.

Изложенные факты ярко свидетельствуют о полном разложении дивизии, забывшей свой долг перед свободной Родиной... Приказываю:

1. Выделить виновных в убийстве подполковника Рыкова, в подстрекательстве к этому убийству агитаторов... предать их революц[ионно-]полев[ому] суду... 2. Дивизию расформировать немедленно...

Подписал: генерал от инфантерии Корнилов.

Верно: за полкового адъютанта поручик Певцов»

На этом рассказ о старой русской армии можно закончить. Армии не стало.

Ну, а как складывались дела у поручика Сафира?

Получив в августе 1917-го 2-й батальон и не дождавшись затерявшихся документов о присвоении звания штабс-капитана, в октябре он был переведен в 77-й Запасный полк (г. Тула), где 1 марта 1918 года демобилизовался.  

 

Отечеству они не изменили...

[14]

 Закончилась империалистическая война, и началась война гражданская... Значительная часть офицеров русской армии перешла на сторону Советской власти, влилась в Красную Армию.

Почему это произошло? Что побудило офицеров пойти на службу Советской власти? Послушаем участника тех событий — генерал-майора танковых войск М. П. Сафира. «В 1918-1922 гг. мне приходилось видеть многие штабы (от полка и выше), иметь с ними контакты в ходе боев... — пишет отец. — Более чем на две трети они были укомплектованы бывшими офицерами русской армии. Такая же картина наблюдалась и в других наших частях. После увольнения из старой армии в первую очередь сдавались все ордена, иначе — голова с плеч. Пришел к ювелиру, положил перед ним свои боевые награды. Он их проверил, сбил молоточком эмаль — и на весы, расплатился по курсу. Быстро и просто. Так же прозаично решался вопрос, куда идти. Собирается, например, группа бывших сослуживцев-фронтовиков у Биржи, колет лед. Происходит такой вот примерно разговор: «Михаил Павлович, ты ведь боевой офицер, пойдешь со мной и капитаном Фроловым на Юг?».

«Нет, мы с Чистилиным решили остаться здесь...». Так было с нами. Хотя, возможно, где-то происходило иначе. На Юг в основном ушла часть офицерства, настроенная к новой власти враждебно. Мы же, более позднее поколение, после тяжелейших лет мировой войны поверили новым демократически звучащим лозунгам».

Для М. П. Сафира служба в Красной Армии началась в сентябре 1918 года. Он записался добровольцем. В 1919 году командовал взводом учебной школы 9 сд (г. Щигры), затем до 1920 г. являлся адъютантом запасного батальона. Участвовал в гражданской войне под Белоостровом и Орлом в боях против белых и в районе Изюма — против банд Махно, Цюрупы, Маруси. Из автобиографии: «... Я просил командира батальона Асмуса отправить меня на фронт, но получал регулярный отказ. На последнем рапорте была надпись «с горы видней, работай здесь».

В послужном списке его личного дела появилась такая запись: «Награжден кортиком РВС 13-й армии. 1921, июня 18».

В 1921-1924 гг. М. П. Сафир проходил службу в должностях командира роты, батальона, начальника строевой части на пехотных командирских курсах (82-е Изюмские, 64-е Феодосийские, 63-и Симферопольские).

Бывшие офицеры служили в Красной Армии честно, самоотверженно. Это факт общеизвестный. Но известно также, что некоторая часть военспецов уже в те годы подверглась репрессиям. Сохранился редкий документ — служебная записка заместителя начальника курсов Дьяченко, в которой он сообщает о том, что ему предъявлены ордера на арест тт. Жукова и Грехова. К сожалению, восстановить имена и отчества этих людей теперь невозможно, но время и место их беды — 21 декабря 1922 года, Феодосия.

Примечательно, что служебная записка написана на... обороте трех неразрезанных денежных пятисотрублевых банкнот Государственного казначейства Вооруженных Сил Юга России.

 Примечательно, что служебная записка написана на... обороте трех неразрезанных денежных пятисотрублевых банкнот Государственного казначейства Вооруженных Сил Юга России. Стремительное развитие событий на фронтах Гражданской войны в 1920 году, вероятно, лишило возможности типографию казначейства белой армии завершить подготовку к выпуску в обращение этих банкнот. Недопечатанные деньги достались Красной Армии в качестве «трофея» и из-за отсутствия чистой бумаги нашли вот такое применение. Это еще один штрих к портрету той удивительной эпохи, в которую жил отец.

В 1924 году М. П. Сафир направляется в Высшую военно-педагогическую школу ВВПШ (Москва).

Успешно сдав экзамены в ВВПШ, Михаил Павлович, тем не менее, в школу не поступил. Даже несмотря на положительную служебную характеристику, его не приняли, объявив «не соответствующим требованиям мандатной комиссии». Это был удар, неожиданный и несправедливый. Утешением для отца в те дни стало известие о рождении сына, переданное по телеграфу сослуживцем и другом дома Цивинским (к сожалению, восстановить его имя и отчество сейчас не представляется возможным).

Сафир продолжает усиленно осваивать преподавательскую работу и начинает более углубленную разработку теории и практики стрелкового дела. Сыграла свою роль серьезная и методологически грамотная подготовка, полученная им на Учебных пулеметных курсах при штабе 10-й армии в 1916 году, а затем в процессе работы в военно-учебных заведениях Красной Армии. Не случайно заместитель начальника 64-х Феодосийских курсов Дьяченко 6 января 1923 года в аттестации отметил, что М. П. Сафир «зарекомендовал себя как опытный преподаватель, умеющий подойти к курсантской массе и заинтересовать предметом. Активно-двигательный метод, практичность, конкретность и наглядность преподавания не оставляют желать лучшего». Путем самообразования М.П. Сафир осилил высшую математику, электротехнику, физику и другие науки, имеющие отношение к теории стрельбы.

В 1925 году, будучи командиром батальона 69 сп 23 сд, он сконструировал оригинальный станок для наводки винтовки, который нашел широкое применение в армии. Генерал-полковник И. С. Глебов вспоминал, что в 1927 году, прибыв на должность командира батареи 69 сп, нередко слышал высказывания такого рода: «Вот до вас был тут комбат, так столько напридумывал нам разных приспособлений для стрельбы...». Комбатом этим был Сафир. Изобретательские способности отца были весьма разносторонними. Так, в 1928-1929 гг. он собрал уникальный для того времени по размерам (50x30 см) детекторный приемник. Кстати, он был и очень искусным краснодеревщиком. Например, сделал бильярд (2x3,5 м), который, уезжая в 1929 году в Москву, подарил полковому клубу.

Не могу не сказать и о том, что отец был прекрасным стрелком. Он занял первое место по стрельбе в Харьковском гарнизоне. А в сентябре 1927 года на Всесоюзных стрелковых соревнованиях в Мытищах в труднейшем упражнении (сейчас подобного нет), в стрельбе из винтовки на 300 м (лежа, сидя, стоя, по 20 выстрелов из каждого положения), выбил 451 очко из 600 и завоевал третье место. Из «Нагана» на дистанции 25 м (7 выстрелов в 30 секунд) выбил 67 очков из 70 и занял восьмое место. Обе призовые грамоты «Отличному стрелку Украинского военного округа» подписаны 30 сентября 1927 года С. С. Каменевым, одновременно занимавшим тогда должность заместителя наркома по военным и морским делам и заместителя председателя РВС СССР.

Замечательным оказался приз за третье место — малокалиберная винтовка «Вальтер» с рычажным механизмом перезаряжания, а за восьмое место вручили серебряный портсигар.

В октябре 1927 года М. П. Сафир переводится в 69-й стрелковый полк командиром 3-го батальона, а 10 сентября 1929 года приказом РВС СССР № 553 он назначается преподавателем курсов «Выстрел».

До 1933 года курсы «Выстрел» размещались в историческом здании — Екатерининском дворце. В дореволюционное время здесь размещались 1-й и 2-й Кадетские корпуса, а ныне — Академия бронетанковых войск. Это здание было построено в 1796 году архитектором К. Бланком при участии Д. Кваренги и К. Тона. Оно примечательно величественной колоннадой (самой большой в Москве эпохи классицизма), сохранившейся до нашего времени. А вот купола двух кадетских церквей в 1932 году, к сожалению, снесли. Так что его первозданный вид, увы, во многом утрачен. Краткий историко-архитектурный экскурс, на мой взгляд, уместен. Ведь в Екатерининском дворце на протяжении более ста лет воспитывались офицерские кадры России.  

 Три года М. П. Сафир проработал здесь с крупнейшими специалистами военного дела. Это был очень плодотворный период. В то время он совместно с А. Г. Онацевичем, Г. И. Тиминым, под редакцией Б. Н. Ушинского составил «Пулеметный планшет-трансформатор для управления огнем пулеметного взвода и пулеметной роты». Планшет получил высокую оценку в войсках.

С 1933 года М. П. Сафир — старший преподаватель кафедры стрельбы из танка Военной академии механизации и моторизации (ВАММ). Именно тогда суждено было в полной мере раскрыться и его «артиллерийским способностям». В 1934 году он изобрел учебную огневую танковую линейку, которая оказалась настолько эффективной, что почти 20 лет, постоянно модернизируясь применительно к поступавшим на вооружение танковым пушкам и пулеметам, оставалась одним из основных средств обучения танкистов стрельбе. В войсках она называлась просто — «линейка Сафира».

Надо заметить, что в 30-е годы советские танкисты испытывали явный недостаток в учебных пособиях по стрельбе. И очень кстати в 1938-1939 гг. вышел в свет первый учебник «Стрельба из танка», написанный М. П. Сафиром (при участии М. Н. Малины, В. Я. Никулина и др.). Бывший начальник кафедры стрельбы из танка Военной академии бронетанковых и механизированных войск (ныне Академия бронетанковых войск) генерал-майор В. М. Шишковский в беседе со мной отмечал: «Скоротечность танкового боя требует поражения целей с первого выстрела. Линейка Сафира имела минимум данных, необходимых для правильного выбора целей на поле боя и подготовки исходных установок для стрельбы на поражение, исключала необходимость проведения расчетов в полевых условиях и сокращала время подготовки к стрельбе. При частом употреблении линейки у стреляющего вырабатывались устойчивые навыки, позволявшие в боевой обстановке действовать автоматически, в особенности при прицеливании, с учетом деривации и бокового ветра, флангового движения цели и собственной скорости танка».

 В 1936 году майор Сафир награждается нагрудным знаком «За отличную стрельбу» из танкового оружия. Удостоверение подписано новым начальником АБТУ комкором Д. Г. Павловым (зачеркнуто «Командарм 2 ранга И. А. Халепский» (репрессирован в 1938 г.). Награжденный этим знаком (п. 7) пользовался преимуществом, в том числе при присвоении следующего звания.

Теперь я сознательно нарушу хронологию и забегу вперед. 1976 год. Сочи, санаторий «Фабрициус», август, День физкультурника. На главном корте проходит теннисный турнир в честь праздника. Судья счет объявляет через микрофон, громко называя фамилии подающих. Среди прочих услышал и мою фамилию игравший на другой площадке генерал-полковник Г. И. Обатуров. После ужина он подошел ко мне и спросил:

— Скажите, пожалуйста, вы имеете какое-нибудь отношение к генералу Сафиру?

— Это мой отец.

— Вы знаете, у нас всех, кто учился до войны в академии, его лекции буквально врезались в память. Интересно, как-то оригинально проводил он свои занятия. Преподаватель, конечно, был от бога. А с его линейкой мы только спать не ложились. Как жаль, что его уже нет среди нас...

— Как это нет?! Он жив-здоров...

— Да что вы говорите? А ведь я в прошлом году был председателем Государственной комиссии в Бронетанковой академии, принимал выпуск слушателей. Поинтересовался — а как генерал Сафир? Говорят, кажется, умер.

Даже не знаю, что и сказать, хотя... Держу в руках книгу «Бронетанковая ордена Ленина Краснознаменная», выпущенную к 40-летию академии (1970 г,), 280 страниц, 6 глав. В этом достаточно объемном труде есть все, но нет почти ничего о совершенствовании огневой подготовки танкистов в предвоенные годы, поэтому опущены и огневая линейка, и история подготовки первого в мучениях рожденного учебника «Стрельба из танка». Автором его почему-то назван В. Я. Никулин, хотя Владимир Яковлевич подготовил не первое, а второе издание. Самое же удивительное, что среди сотен преподавателей академии фамилия М. П. Сафира, одного из ведущих специалистов в области теории и практики стрельбы из танка, автора линейки и первого учебника, к сожалению, даже не упоминается.

Теперь расскажу о тех, с кем в довоенное время дружил М. П. Сафир. Близких друзей у отца было шестеро, все преподаватели курсов «Выстрел» — Д. Ю. Донченко, А. Г. Онацевич, A. Д. Херсонский, И. П. Хориков, B. В. Глазатов и Готовский. Все, кроме Херсонского, — бывшие офицеры русской армии, причем Донченко и Готовский — гвардейцы. Донченко, арестовав, жестоко избивали в Лефортовской тюрьме. Готовский — комдив, имел орден Красного Знамени. Мама как-то сказала: «Таких красивых мужчин теперь не делают». Расстрелян. Онацевич — сама галантность, в те годы любил белые костюмы и, на удивление всем, носил бабочку. Расстрелян. Херсонский — необыкновенно душевный, добрый и веселый человек. Его не репрессировали. Иван Павлович Хориков во время Великой Отечественной войны командовал 81-й стрелковой дивизией. Генерал-майор в отставке, доктор психологических наук профессор М. П. Коробейников рассказывал о нем: «Иван Павлович после войны работал заместителем начальника стрелково-тактического комитета Советской Армии. Участвуя в теоретическом семинаре на тему «Роль товарища Сталина в создании советской военной науки», выступил против принижения роли Ленина как создателя советской военной науки и преувеличения роли Сталина, за что был досрочно уволен в отставку. Главным инициатором этого беззакония был заместитель главнокомандующего Сухопутными войсками генерал-полковник А. С. Жадов.

 В 1952 году я встретил И. П. Хорикова. Он мне сказал, что уволен без пенсии и живет тем, что занимается фотографией. Пенсию ему восстановили только в «хрущевские» времена.

В. В. Глазатов — известный оружейник (в отечественном варианте пулемета Максима была даже деталь, называвшаяся «пальцем Глазатова»). Одновременно художник, краснодеревщик, механик. В книге, изданной в 1969 году и посвященной юбилею курсов «Выстрел», почти целая страница отведена действиям знаменитого 1-го Петроградского пулеметного полка, выступившего против правительства А. Ф. Керенского. Многократно упоминаются в книге работы В. В. Глазатова, описывается его педагогическая деятельность. Не сказано только, что Владимир Васильевич Глазатов был подполковником русской армии и являлся в 1917 году командиром 1-го Петроградского пулеметного полка.

У Владимира Васильевича с отцом была настоящая мужская дружба, скрепленная общностью интересов и увлечений. Когда я изучал в Российском Государственном военно-историческом архиве документы 227-го пехотного полка, мне захотелось узнать о службе Глазатова в дореволюционный период.

 Вот выписка из послужного списка В. В. Глазатова (по состоянию на 1907 г.): «Родился 22.12.1879 г. Поручик 31-го пехотного Алексеевского полка. Должность — заведующий оружием, сын отставного полковника, православный. Воспитывался во 2-м Московском императора Николая I Кадетском корпусе (прошел 5 классов). Окончил Одесское пехотное юнкерское училище (по II разряду). Получает: жалованья 720 р., столовых 96 р., сверх того занимает казенную квартиру... С 1904 (2.9) по 1905 (8.6) находился в походах в войне против Японии». В Красной Армии звание полковник присвоено В. В. Глазатову в 1936 году, а генерал-майор — в 1944-м.

В 1922 году В. В. Глазатова аттестовали так: «Аполитичен без маски укрывательства». А в 1926-1928 гг. — «политически развит посредственно...». В 1938-м же главный политический редактор Воениздата НКО СССР батальонный комиссар Мурашов в аттестации на него напишет: «Несмотря на преклонный возраст, увлекается подготовкой книг по стрелковому делу, но недооценивает необходимость работать над собой в области овладения марксизмом-ленинизмом». Благодаря В. В. Глазатову мне удалось еще в 40-е годы познакомиться с интереснейшей, недоступной широкому читателю исторической литературой, изданной в СССР в середине 20-х годов, но загнанной потом в «спецхран». Например, с воспоминаниями военного министра В. А. Сухомлинова и генерала П. Н. Краснова.

Большое впечатление произвели на меня рассказы В. В. Глазатова о дисциплине в царской армии и взаимоотношениях офицеров. «Когда в училище подавалась команда «Смирно», — рассказывал он, — то старший офицер смотрел не на юнкеров, а на кончики штыков — попробуй только шевельнуться, сразу же все видно. Какая была строевая выправка! А взаимные приветствия старших и младших по званию? Вот такой пример. В Красном Селе проходят конные соревнования. По дорожке вдоль ипподрома прогуливаются офицеры. Капитан дважды отдает честь генералу Васильеву, дважды генерал не отвечает. Капитан подходит к Васильеву: «Ваше превосходительство, я два раза вам отдал честь, а вы ни разу мне не ответили...» Генерал Васильев: «Голубчик, извините меня, ради Бога! Моя лошадь второй раз проигрывает забег. Вот я и задумался».

...Понимая, что ему, беспартийному, руководить кафедрой не дадут, М. П. Сафир в августе 1940 года решил закончить педагогическую карьеру. Тем более что к этому времени представилась возможность перейти на должность заместителя генерал-инспектора бронетанковых войск. Предложение сделал ему генерал-лейтенант танковых войск Б. Г. Вершинин.

Танкисты помнят, как много сделал Б. Г, Вершинин для развития бронетанковых войск. Каждый новый технический образец на полигоне в Кубинке испытывал лично, чему я не раз был свидетелем. К слову, и мне довелось испытывать в начале пятидесятых новые танки ИС-4, Т-10, Т-44, образцы 123, 124 (СУ-1 ООП), АСУ-57 и другие.

Генерал-лейтенант Б. Г. Вершинин считал, и не без оснований, что любой опытный образец бронетанковой техники должен быть опробован хотя бы однажды и командованием полигона, чтобы оно имело достаточное представление о его достоинствах и недостатках. Вспоминается такой курьезный случай. Как-то Вершинин настоял на том, чтобы за рычаги опытного тяжелого танка ИС-4 сел и начальник полигона генерал-майор И. Романов. Надо заметить, что он отличался полнотой. Обливаясь потом, Романов все-таки проник на место механика-водителя и вождение завершилось без происшествий... Будучи начальником ГБТУ, Борис Георгиевич с юмором рассказывал своим подчиненным забавный случай из своей биографии: «В конце 17-го года, в Одессе, я, как комиссар одной из частей, был направлен на стоящий у причала крейсер разъяснять команде суть апрельских тезисов Ленина. Поход оказался неудачным, т. к. кораблем верховодили анархисты. Беседа, естественно, не удалась и, спуская с улюлюканьем меня по трапу, вся эта «братва» орала вслед: "катись отсэда со своими кезисами"!».

В середине 50-х годов Б. Г. Вершинин был назначен на впервые введенную должность заместителя министра обороны по вооружению. Можно только сожалеть, что такому высококвалифицированному и всеми уважаемому военачальнику по непонятным причинам не нашлось места в военных энциклопедиях — ни в СВЭ, ни в ВЭ.

...Но вернемся в предвоенные годы. 1940-й и начало 1941 года прошли для генерал-лейтенанта танковых войск Б. Г. Вершинина, его заместителя полковника М. П. Сафира, а фактически и для всего коллектива инспекции БТВ в непрерывных проверках танковых и механизированных частей и соединений. Жили одной заботой: как повысить уровень их боеготовности. Ведь неумолимо приближалась война.  

 

Оборона Москвы. Нарофоминский прорыв 1-5 декабря 1941 года (что было и чего не было в действительности)

[16]

Со времени окончания Великой Отечественной войны прошло более пятидесяти лет. Однако с горечью следует признать, что в истории ее сражений, удачных и неудачных, скоротечных и затяжных, трагичных и радостных осталось еще много белых пятен — неточных толкований, очевидных искажений и сомнительных трактовок.

Нередко за основу историографии событий берутся мемуарные воспоминания, все без исключения прошедшие тщательную редакцию Воениздата и Главпура, и, конечно же, военную цензуру с подгонкой текстов под идеологизированный текущий момент, имеющие очевидно описательный и оправдательный характер. В прижизненных изданиях этих мемуаристов, как правило, трудно найти объективный разбор хода боев, анализ недостатков в действиях командования фронтов, армий и соединений, а также данные о реальных потерях. Скрывалось это потому (и скрывается, к сожалению, до сих пор), что именно потери являются одним из основных показателей, характеризующих степень полководческого мастерства военачальников всех рангов.

С нечто подобным я столкнулся при изучении учебных академических разработок и журнальных публикаций о ликвидации войсками 33-й армии (командующий — генерал-лейтенант М. Г. Ефремов) Нарофоминского прорыва немцев к Москве в декабре 1941 года.

Первые достоверные сведения о деталях боев 1-5 декабря 1941 года я получил от отца — генерал-майора танковых войск Михаила Павловича Сафира, который в 1941 году был начальником автобронетанковых войск 33-й армии, а в последующем — командующим бронетанковыми войсками этой армии. Именно он возглавил боевые действия специально созданной для разгрома прорвавшихся немцев танковой группы с приданной 18-й стрелковой бригадой.

Летом 1947 года М. П. Сафир, в то время начальник Управления боевой подготовки танковых войск, пригласил меня, слушателя Военной академии бронетанковых войск, на полигон в Кубинку «пострелять» из танковой пушки с впервые установленным отечественным стабилизатором. После стрельбы мы проехали по маршруту Акулово — Головеньки — Наро-Фоминск — Рассудово — пл. Алабино — Юшково, и отец по ходу подробно рассказал о боях 1-5 декабря 1941 года, проходивших в этом районе.

Изучение архивных документов штабов 33-й армии и Западного фронта подтвердило полное соответствие рассказа М. П. Сафира данным официальных документов этих штабов.

До сих пор принято считать, что о Нарофоминском прорыве уже все сказано, в частности, в шестидесятые годы бывшим командиром 18-й СБР А. И. Сурченко в указанной выше статье. Военный историк полковник П. Д. Алексеев обратил мое внимание на «Доклад начальнику оперативного отдела Западного фронта от начальника автобронетанкового управления фронта», раздел «Действия танков на фронте 33-й армии», который он успел только бегло просмотреть в Центральном архиве МО.

При более тщательном изучении этого доклада стало ясно, что А. И. Сурченко спустя 20 лет после декабрьских (1941 г.) боев описал их неточно. Так, исходное положение танковой группы, наносящей главный удар по Юшковской группировке, обозначил там, где ее никогда не было, действия наших частей 3 и 4 декабря показал неверно и не соответствующими приказу командующего 33-й армией на бой (№ 1/оп) и т. п. В подтверждение своей версии боя А. Сурченко не привел ни одного официального документа.

Существует интересная разработка об этом прорыве, написанная на основе обширного архивного материала — «Оборона 5-й и 33-й армиями Западного фронта в битве под Москвой» (Изд. Военной академии им. М. В. Фрунзе, 1973 г.). Но ее автора (Б.И. Невзоров) не насторожило отсутствие в статье А. И. Сурченко необходимых подтверждающих архивных документов и он, доверившись авторитету редколлегии «Военно-исторического журнала», изложил боевые действия 33-й армии со 2 по 4 декабря в трактовке А. И. Сурченко, повторив, к сожалению, все его ошибки.

Поэтому, будучи уверенным, что такого боя 2-4 декабря 1941 года, каким изобразили его А. И. Сурченко и автор академической разработки, в действительности не было, предлагаю на суд читателей строго соответствующее историко-архивным документам уточненное изложение хода боевых действий частей 33-й армии при ликвидации Нарофоминского прорыва.

В начале декабря 1941 г. командованию 33-й армии предстояло выдержать серьезный экзамен. При недостатке сил и средств армия занимала оборону в условиях непосредственного соприкосновения с противником в полосе 32 км по реке Нара. Севернее оборонялась 5-я армия генерал-лейтенанта артиллерии Л. А. Говорова (50 км) и южнее — 43-я армия генерал-майора К. Д. Голубева (32 км). Перед 20-м армейским корпусом противника командованием 4-й полевой армии была поставлена задача — ударами из районов Звенигорода и Наро-Фоминска в направлении Кубинка и Голицыно расчленить и уничтожить войска 5-й и 33-й армий, и в дальнейшем, действуя вдоль Киевского и Минского шоссе, прорваться к Москве.

Утром 1 декабря после мощной артиллерийской и авиационной подготовки немцы начали наступление. В районе Звенигорода их 78-я и 252-я пехотные дивизии в полосе нашей 5-й армии продвинулись в двух местах только на 1,5-4 км и вынуждены были перейти к обороне. Северо-западнее Наро-Фоминска 292-я и 258-я пехотные дивизии немцев, используя более чем пятикратное превосходство в силах, прорвали оборону 222-й стрелковой дивизии 33-й армии в районе Таширово, дер. Новая и, введя в прорыв до 70 танков с мотопехотой, к 14.00 вышли на шоссе Наро-Фоминск — Кубинка. Части 292-й пехотной дивизии после взятия Акулово были остановлены в 6 км от Минской автострады. К исходу дня 478-й пехотный полк 258-й пехотной дивизии с танковым батальоном (30 танков), повернув от дер. Головеньки на восток по проселочной дороге, достиг центральной высоты Алабинского полигона — 210,8 («Прожекторная»), где и закрепился. Попытки утром 2-го декабря прорваться на Киевское шоссе через Рассудовский противотанковый район 33-й армии успеха не имели. В тот же день в район высоты подошла 5-я танковая бригада подполковника М.Г. Сахно, который получил следующее приказание командарма:

«Командиру 5 ТБР

Командиру 140 и 136 ТБ

Копия: Командиру танковой группы полковнику тов. Сафир. (...)

2. Бригаду немедленно сосредоточить [в] Рассудово и войти в подчинение командира танковой группы полковника Сафир.

3. Командиру 5 ТБР с 7.30 (3. 12.1941 г. — B.C.) нанести удар по высоте 210,8 с задачей уничтожить противника в этом районе, в дальнейшем совместно с частями, наступающими с востока, продолжить выполнение поставленной задачи по разгрому прорвавшегося противника.

Командующий 33 А генерал-лейтенант М. Ефремов

Зам[еститель] нач[альника] штаба 33 А полковник С. Киносян

2.12.41»

(ЦАМО. Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 76)

Здесь следует обратить внимание на «п. 2», так как 5-я ТБР, будучи составной частью танковой группы (ее левый фланг), самостоятельной «Группой подполковника Сахно» (как это указывалось в разработке Военной академии им. Фрунзе) не являлась.

К 12.30 2 декабря основные силы противника — 478-й пехотный полк с 15 танками — прошли Юшково и заняли Петровское и Бурцеве До окраин Москвы осталось менее 30 км...

Рассматривая обстоятельства этого прорыва и действия 33-й армии по его ликвидации, необходимо отметить следующее:

1. Прорыв к Москве до д. Бурцево на глубину 25 км в декабре был одним из самых опасных, являясь практически последней попыткой генерал-фельдмаршала фон Бока путем фронтального удара взломать оборону Москвы, так как для фланговых атак группа «Центр» сил уже не имела. Начальник генштаба сухопутных войск вермахта Гальдер в своем дневнике отмечал:

«... 1 декабря 1941 г. 163-й день войны... Разговор с фельдмаршалом фон Боком... Наступление теперь можно вести только фронтально...» (Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 3. С. 88, Воениздат. 1971)

2. Нигде более на центральном участке Западного фронта немецкие части (в данном случае полк с танковым батальоном) так близко к столице не подходили, имея реальную возможность прорваться на Минское шоссе (до Голицыно — 6 км) или на Киевское (до Софьино — 2,5). Поэтому именно 2 декабря редакциям берлинских газет было приказано оставить пустые места в очередных номерах для экстренного сообщения о взятии Москвы.

3. Решительные действия командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова и командующего 33-й армией генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова по ликвидации Нарофоминского прорыва могут служить поучительным примером оперативного принятия правильных решений по использованию как фронтовых, так и армейских резервов:

«Командарму-33 Ефремову.

Приказываю группой... в составе 18 СБР, двух лыжных батальонов, одного танкового батальона и дополнительно 15 танков, одного полка ПТО, усилив ее артиллерией PC, нанести удар по противнику в направлении Юшково. Иметь дальнейшей задачей стремительно наступать в направлении Головеньки и восстановить положение. Удар нанести с утра 3.12.

Руководство группой возложено лично на Вас. Жуков »

(ЦАМО Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 65).

4. Командующий войсками 33-й армии, осуществляя общее командование всеми частями, действующими в районе прорыва, непосредственное руководство боем 2 декабря возложил на начальника Автобронетанковых войск армии — командира сформированной танковой группы полковника М. П. Сафира, поставив ему задачу «полностью восстановить первоначальное положение».

Позже М. П. Сафир вспоминал:

« Руководство действиями в этой операции командующий армией генерал-лейтенант Ефремов поручил мне. В операции принимало участие около 120 танков, стрелковая бригада, полк НКВД и два лыжных батальона. Действия войск развивались удачно, и в течение двух дней положение было восстановлено. За это дело по телеграфу командующий Западным фронтом генерал армии Жуков наградил меня орденом Красного Знамени».

(ЦАМО, личное дело М.П. Сафира № 0795761)

М.Г.Ефремов руководить таким боем лично практически не мог, да и не его это было дело, учитывая значительную глубину боевых действий (25 км) и их динамичность в условиях отсутствия надежной радио— и телефонной связи. Кстати, все боевые донесения представлялись только письменно, и даже о трехкратной бомбежке нашей авиацией колонны танковой группы ее командир полковник М. П. Сафир, не имея других средств связи, смог сообщить командарму только после завершения операции (см. боевое донесение № 4 из Головеньки). М. П. Сафир рассказывал, что связным на мотоцикле был московский ополченец, профессор. К сожалению, автор статьи запамятовал его фамилию.

5. Все оперативные мероприятия по уничтожению прорвавшегося противника разрабатывались оперативной группой 33-й армии (ЦАМО. Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 45), которую возглавлял генерал-лейтенант М.Г. Ефремов (его командный пункт находился в районе платформы Алабино). Кроме командарма, в оперативную группу входили начальник автобронетанковых войск армии полковник М. П. Сафир и заместитель начальника штаба армии полковник С. И. Киносян, который осуществлял всю оперативно-штабную работу.

Следует отметить, что в тех крайне напряженных условиях дефицита времени и бессонной работы штабные документы армии, естественно, имели некоторые неточности. Так, количество участвовавших в бою танков приводилось по состоянию на 2.12.1941 г. Однако в течение почти 2-х суток растерянная из-за неисправностей по дороге Москва — Апрелевка бронетехника 136-го и 140-го ОТБ усилиями ремонтной службы оперативно восстанавливалась и по готовности прибывала в свои батальоны. В докладе Западного фронта приведена следующая справка о наличии в те дни танков: «... (5 ТБР, 136 и 140 отб) — 68, 20 ТБР — 31, всего — 99» (ЦАМО. Ф. 208. On. 2511. Д. 1475. П. 246).

М. П. Сафир называет «около 120», имея в виду все танки, непосредственно участвовавшие в Юшковском бою, а также выполнявшие задачи прикрытия флангов и танкоопасных направлений на других участках армейской обороны при ликвидации Нарофоминского прорыва 1-5.12.1941 г.

И последнее. Прорвавшихся к столице немцев в районе Юшково разгромили войска 33-й армии. Однако, учитывая напряженные отношения Г. К. Жукова и М. Г. Ефремова, сложившиеся впоследствии из-за крайне неудачного проведения командованием фронта Ржевско-Вяземской операции (на Юхнов-Вяземском участке), приведшего в конечном счете к гибели в апреле 1942 г. командарма-33 и основных частей его армии, а также упорное нежелание Главнокомандующего западным направлением признать свою вину за ее трагический исход, вся героическая борьба 33-й армии по спасению Москвы в послевоенные годы освещалась совершенно неадекватно ее значимости, вскользь, бегло.

 Как же в действительности развивались события в районе Юшково — Петровское в первой декаде декабря 1941 года? Процитируем документ:

«Доклад начальнику Оперативного отдела штаба Западного Фронта от начальника Автобронетанкового управления Западного фронта 31 января 1942 года, №061.

Раздел — «Действие танков на фронте 33-й армии».

1. Бой танков под Юшково 2-3 декабря 1941 г.

К 12 часам 30 минутам 2 декабря 1941 г. головные части противника прошли Юшково и занимали Петровское и Бурцево. Пытавшиеся задержать противника части 76-го [стрелкового] полка НКВД были потеснены к железной дороге у Петровское. К этому времени первым подошел к Алабино 136-й отдельный танковый батальон в составе 22-х танков, остальные были оставлены вследствие технических неисправностей в различных местах по дороге от Москвы до Алабино. 10 танков из состава этого батальона было выделено для действия на левом фланге армии со 113 и 110-й СД. Оставшиеся танки были направлены в Петровское.

В 13 часов танковый батальон, выйдя на юго-восточную окраину Петровское, был встречен артиллерийским, минометным и танковым огнем из Петровское и, имея два танка подбитыми, отошел во двор южной церкви Петровское. В первой попытке овладеть Петровское участвовали только средние и легкие танки, малые танки находились еще в Алабино.

В 14 часов командиру батальона была поставлена задача немедленно атаковать противника в Петровское, его уничтожить и выйти на северо-западную окраину Петровское. От батальона требовались действия решительные и быстрые, так как [самолеты]-разведчики противника в течение 20 минут, непрерывно кружась на высоте 100-150 м над расположением танков, совершенно ясно должны были наблюдать их расположение — следовало ожидать налета вражеских бомбардировщиков.

В 14 часов 10 минут батальон вновь перешел в атаку на Петровское, а через 5 минут 12 бомбардировщиков начали бомбить бомбами крупного калибра то место, где были ранее расположены танки. Батальон сразу подбил 2 [немецких] танка', 2 [-] поджег и занял юго-восточную окраину Петровское. Далее, вследствие сильного противотанкового огня из Юшково и юго-западнее Петровское, батальон продвинуться вперед не мог, Противник автоматчиками обтекал правый фланг 136-го отдельного танкового батальона и пытался проникнуть к южному разветвлению железной дороги. Для противодействия противнику были высланы на северную опушку леса (200 м юго-восточнее Петровское) 4 малых танка, которые продвижение противника в этом направлении приостановили.

Батальон вынужден был провести вечер и ночь в обороне в Петровское при очень незначительном содействии пехоты. Последней всего было к этому времени только около 65 человек.

Командиру 136 ОТБ было указано в течение ночи танки расположить так, чтобы они пулеметным огнем взаимно прикрывали друг друга и, кроме того, не оставались бы долго ад одном месте, а постоянно меняли позиции. Командир батальона выполнил это и в течение ночи батальон сдерживал противника. Танки батальона потерь не понесли...».

(ЦАМО Ф. 208. On. 2511. Д. 1475. Л. 243-244).

Прерывая на время рассказ о бое, хотел бы отметить следующее.

136-й ОТБ уже со 2-го декабря начал бой за Петровское, опровергая тем самым ошибочное утверждение А. И. Сурченко о том, что исходное положение 136-го и 140-го ОТБ 3 декабря перед атакой якобы было в 4-х км восточнее Бурцево (140 ОТБ сосредоточился 3.12.41 г. в 200 м восточнее пл. Алабино).

В ночь со 2 на 3 декабря (согласно данным разработки Военной академии им. Фрунзе) отряд 16-го пограничного полка 5-й армии с 6-ю танками дважды атаковал противника в Юшково и после боя отошел назад (в журнале боевых действий 33 А этот эпизод не упоминается). Отдавая должное храбрости бойцов в ночном бою, следует сказать, что те, кто в последующем оформляли итоги боя, потеряли, видимо, чувство меры — танкисты, стреляя ночью из пушек, оказывается, уничтожили 10 танков и 15 орудий. Комментировать это трудно, так как ночью танки сороковых годов были «слепы» и при «нулевой» видимости цель практически поразить не могли. В 1943 году (раньше, чем немцы и союзники) мы начали испытывать только приборы ночного вождения, а ночные прицелы — значительно позже. 17 мая 1943 г. среди указаний Сталина заместителю начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенанту танковых войск Н. И. Бирюкову (И. И. Бирюков. «Эпистолярные тайны». Под общей редакцией академика генерал-майора В, А. Золотарева, комментарии Е. Н. Цветаева. Подготовлено к печати А. Н. Бирюковым. М., 1994. С. 320.) был п.7, в котором говорилось: «проверить результаты расследования по приборам ночного видения...». Там же в примечании — «приборы ночного видения испытывались на двух танках на Западном фронте. В ходе боевых действий один из них, по воспоминаниям Н. И. Бирюкова, был захвачен немцами.

Вызванные по этому поводу к Сталину Н. И. Бирюков и Б. М. Коробков подверглись унизительному шельмованию: «Вам обоим по «Железному кресту» от Гитлера!» — кричал нарком...».

Вернемся к разбору ночного боя. Самое интересное состоит в том, что все 10 «уничтоженных» танков (как мы увидим ниже) 3 декабря вступили в бой с танковой группой. Что касается подбитых 15 орудий, то 3 декабря противник на поле боя оставил, как ни странно, только 6. Трудно представить, чтобы отступающие в панике немцы 9 разбитых орудий захватили с собой для сдачи в металлолом.

Как рассказывал М. П. Сафир, к утру 3.12.1941 г. после переговоров со штабом 5 А стало известно, что 20 ТБР 5-й армии в наступательных действиях участия принимать не будет, но гарантированно заблокирует дорогу Юшково — Голицыно, исключив возможность прорыва противника на Минское шоссе. Поэтому показанный в разработке Военной академии им. Фрунзе «удар 20 ТБР совместно с 18 СБР» (отсюда появилось и ошибочное название «Группа Сурченко») в действительности не имел место. 3 декабря утром командарм М. Г. Ефремов, приняв к сведению информацию о возможных действиях 20-й ТБР 5-й армии и поступившее подтверждение о прибытии к 12.00 140-го ОТБ, объявляет боевой приказ на бой.

«3 декабря. Серия «Г».

Боевой приказ № 1/оп.

(...) Второе: Справа 20 ТБР (9 танков) 5 А прикрывает шоссе Юшково -Голицыно и имеет задачу во взаимодействии с группой наших войск уничтожить Юшковскую группировку противника (благое пожелание — в ходе боя 20-я ТБР исходные позиции не меняла -B.C.).

Третье: Группа войск в составе: 18-я стр[елковая] бр[игада], 140-й и 136-й т[анковые] б[атальоны] (21 танк), 5 ТБР (9 танков), 23 и 24 батальоны лыжников, отряд 183 запасного полка (250 чел.), 2/13 гв. минометный дивизион (М-8), 16 отдельный гвардейский минометный дивизион (М-13), минометная батарея 479 СП (2— 107-мм), 2 — 45-мм пушек, батарея ПА (3 — 76-мм пушек) имеет задачу уничтожить Юшковскую группировку противника и дальнейшим наступлением на Головеньки ликвидировать прорыв и полностью восстановить положение.

Четвертое: 18-я СБР с танками и взаимодействуя с 20 ТБР (имеется в виду в случае попытки прорыва немцев к Голицыно. -B.C.) из р-на Тарасково и лес южнее, нанести удар в направлении отм. 203,8 1 км сев.-западнее Юшково (указано предельно ясно — «1 км северо-западнее Юшково», а не «Юшково», как показано на «схеме А. И. Сурченко» и в разработке Военной академии им. М. В. Фрунзе-В. С.) и совместно с танковой группой полковника Сафир окружить и уничтожить Юшковскую группировку противника. В дальнейшем наступать в направлении выс. 210.8, Акулово, Головеньки, дорога, проходящая через Юшково, выс. 210,8 и отм. 204,1 исключительно (подробно маршрут 18 СБР по лесной дороге севернее выс. 210,8 (выс. 203,8-выс. 196,9 -Акулово) зафиксирован на отчетной армейской «Карте-плане операции по уничтожению прорвавшегося противника в р-не Юшково... на 2-4 декабря 1941 г.»

(ЦАМО. Ф. 388. On. 8712. Приложение к Д. 21. Л. 1-В.С.)

Пятое: Танковой группе полковника Сафира (140 и 136 ТБ с 23 и 24 батальонами лыжников, 5 ТБР, отряд 100 чел. от 183 зап. полка) под командованием полковника Сафир[а] нанести удар по Юшковской группировке противника из района лес восточнее Бурцево (имеется в виду 23-й и 24-й ЛБ, а не 22-й ЛБ, как указал Сурченко — В. С), Петровское (136-й и 140-й ОТБ — B.C.) совместно с 18 СБР окружить и уничтожить Юшковскую группировку противника, в дальнейшем наступать в направлении Петровское, выс. 210,8, Головеньки, Пионерлагерь.

Танковой группе от 5 ТБР (9 т[анков]) под командованием подполковника Сахно с отрядом 183 зап[асного] полка (150 чел.) нанести фланговый удар с направления Рассудово, овладеть высотой 210,8. (...)

Седьмое: Мой КП — сев. окраина Алабино, в дальнейшем высота 210,8...».

(ЦАМО.Ф. 338. On. 8772. Д 21. Л. 105).

Если опустить некоторые неточности приказа, то в сжатом виде схема боя выглядит так:

Главный удар наносит танковая группа по Юшково и Петровское (своим левым флангом — по выс. 210,8), 18-я СБР, обеспечивая прикрытие правого (северного) фланга танковой группы, наступает на юго-западную окраину Алабинского лагеря (на выс. 203,8). К сожалению, глядя на «схему Сурченко», ничего подобного мы не увидим.

Получив приказ, руководитель боя М. П. Сафир, учитывая достаточно точную информацию об огневых возможностях противника (по итогам боя 136 ОТБ 2 декабря) и, не дожидаясь явно задерживающейся пехоты, тем более, что по его оценке с учетом реального соотношения сил она ему практически была не нужна, принял решение:

1. Используя слишком малый остаток светлого времени (заход солнца -15.59, позже в условиях быстро наступающей темноты танкисты прицельный огонь вести не могут) в 13.00 стремительной танковой атакой с десантом пехоты (136-й ОТБ — на Юшково, 140-й ОТБ — на Петровское, выс. 203,8) разбить Юшковскую группировку и не дать ей уйти на запад в сторону выс. 210,8.

2. За счет подошедшего к 12 часам 140-го ОТБ (200 м восточнее Алабино) частично усилить 136-й ОТБ, так как ему противостояла наиболее мощная противотанковая группировка из 12 танков (ранее «уничтоженных») на опушке леса юго-западнее Юшково.

Однако атака в 13.00, к сожалению, не состоялась. Командующий 33-й армией генерал-лейтенант М.Г.Ефремов прислал записку: «Михаил Павлович! Подожди до подхода пехоты». Как вспоминал М. П. Сафир, записка была написана очень своеобразным наклонным «ефремовским» почерком и напоминала «клинопись». После боя М. Г. Ефремов говорил, что ему хотелось, чтобы получилось наверняка — подходило так много пехоты (по штатному составу только в 18 СБР было 4500 человек).

Как оказалось, в реальной жизни «танковых нюансов» Михаил Григорьевич не уловил. Время атаки передвигалось на 2 часа позже (и все равно 18 СБР и лыжные батальоны оказались не готовыми!), так необходимая часть светлого времени была потеряна, атака заканчивалась уже после захода солнца (136-й ОТБ в 16.20, 140-й ОТБ — 17.30). Поэтому полного окружения не получилось. Но и без окружения 478-й пехотный полк противника, понеся тяжелые потери, был разгромлен. М. П. Сафир, очень уважительно относившийся к Михаилу Григорьевичу, все же сказал: «Он мне все испортил».

Но вернемся к докладу Западного фронта:

«...К утру 3 декабря начали сосредоточиваться части. Прибыла 18-я стрелковая бригада, 23-й и 24-й лыжные батальоны и подходил 140-й отдельный танковый батальон.

Решение командарма было таково:

18-я стрелковая бригада, сосредоточившись в лесу южнее Тарасково, должна была наступать севернее Юшково, Военный городок («лагерь Апабино» — B.C.) и далее на Акулово.

Танковая группа в составе 136[-го] и 140[-го] танковых батальонов, 23[-го] и 24[-го] лыжных батальонов должна была, сосредоточившись лыжными батальонами в лесу юго-западнее Мамыри и танковыми батальонами от Петровское (а не 4 км восточнее Бурцево, как утверждает «по памяти» Сурченко! — B.C.), наступать концентрически на Юшково, овладеть им и затем, преследуя противника в направлении Головеньки, Таширово, восстановить положение армии. Сигналом для общего наступления должны были стать два залпа PC по сев. окраине Юшково и военному городку.

140-й [танковый] батальон к 12 часам 3 декабря уже подошел и сосредоточился на исходных позициях в лесу 200 м восточнее платформы Алабино. Задерживалось сосредоточение пехоты (18 стр[елковая] бр[игада], 23[-й], 24[-й] лыжн[ые] батальоны). Возможность проникновения противника из Бурцева на Мамыри была предотвращена выставлением 4 танков 136[-го] ТБ в засаде в лесу по обеим сторонам дороги в 600 м восточнее Бурцево.

Действовавшая с севера Юшково 20 [-ая] ТБР 5 А далее опушки леса не продвигалась и отдельными танками вела огонь с места (что опровергает версию, приведенную в разработке Военной академии о нанесении, якобы, совместного удара 20-й ТБР и 18-й СБР («группа Сурченко») по Юшково. - B.C.).

По донесениям пехотных начальников, в 15 часов 15 минут сосредоточение пехоты было закончено ив 15.15 были даны два залпа PC. Тотчас по сигналу 136[-й] и 140 [-и] ОТБ, не ожидая запоздавшей пехоты, с танковыми десантами перешли в атаку с задачей: 136 [-ому] ОТБ уничтожить противника в Юшково (A.M. Сурченко в статье эту задачу приписывает 18-й СБР.-В. С.) и выйти на западную окраину военного городка, а 140 [-ому] ОТБ — уничтожить противника на юго-западной окраине Петровское и выйти к отметке 203,8.

В дальнейшем оба батальона должны быть готовы к преследованию противника.

В назначенное время пехота в атаку не перешла. Танковые батальоны действовали одни...» (ЦАМО. Ф. 208. On. 2511. Д. 1475, Л. 244— 245).

Вот в этом и состоит суть этого боя! Так обстояло дело в действительности. Самому бою А. И. Сурченко в статье посвятил всего 9 строк, указав, однако, что «...одна из стрелковых рот, которой командовал лейтенант Павлов, ворвалась на северную окраину Юшково. Используя ее успех...» и т.д. Вступив в бой с запозданием, 18-я СБР если и могла «зацепить» деревню своей левофланговой ротой, то только после того, как в 16.20 136-й ОТБ, ворвавшись на северную окраину Юшково, атаку закончил и беглый пушечно-пулеметный огонь десятков танков по этой маленькой деревеньке (тогда 10-15 дворов) прекратился. А. И. Сурченко же возможный заход в практически освобожденную деревню изобразил как штурм ее ротой Павлова, решивший исход боя. Но самое интересное состоит в том, что в своей автобиографии, написанной 25 марта 1949 года, Андрей Иванович, при описании этого же боя действия 18-й СБР, показал в строгом соответствии с приказом командарма, не упоминая ни о каком штурме Юшково: «... Моя бригада наносила удар со стороны Голицыно, то есть с севера» (правильно — от Тарасково на юго-запад. — В. С.) и сразу же овладела лагерем дивизии (на юго-западной окраине которого и находится выс. 203,8, а не в районе Тарасково, как показано на «схеме Сурченко». — В. С), в котором все части жили в свое время...».

Ответить на вопрос — что заставило А. И. Сурченко спустя 13 лет описать в «Военно-историческом журнале» другие боевые действия 18-й СБР (сочинив атаку на Юшково), трудно. Вернемся к докладу:

«... 136 [-й] ОТБ решительно прошел северную окраину Петровское и под сильным огнем трех орудий ворвался в южную часть Юшково. Пройдя по мосту, соединяющему обе части Юшково, головной танк наскочил на мину, повредил себе правую гусеницу, и, остановившись, вел огонь с места. Огнем танков два орудия, прикрывавшие переправу, были сразу уничтожены.

В 16 часов 20 минут 136[-й] ОТБ вышел на северную окраину Юшково и установил огневую связь с 20[-й] ТБР. Противник поспешно бежал из Юшково на запад, оставив 4 орудия, винтовки и другие трофеи. Уже темнело. Батальон нуждался в пополнении горючим, питанием личного состава, в боеприпасах, расход которых за день боя превысил один боекомплект. Тылы батальона, подошедшие к этому времени к юго-восточной окраине Петровское, немедленно подали питание. В 19 часов батальон был готов к дальнейшим действиям.

140[-й] ОТБ с началом атаки ворвался в западный отрог Петровское, уничтожив несколько огневых точек противника, а затем с десантом пехоты атаковал западный отрог Петровское и лес северо-западнее его, выбросив оттуда остатки противника и уничтожив две противотанковые пушки. К 17 часам 30 минутам 140[-й] ОТБ выполнил задачу. С 17 часов 30 минут приступил к дозаправке танков и в 19 часов 30 минут был готов к дальнейшим действиям.

Танки противника под Юшково, общим числом 12, действовали 3 декабря только против 136 [-го] ОТБ, потеряв 4 танка и вновь в открытый бой не вступали, а вели огонь с места, с опушки леса юго-западнее Юшково, где продержались до 16 часов 3 декабря, а затем с наступлением темноты отошли на выс. 210,8 и за реку Нара.

Потери танков в бою за Юшково и Петровское составили: четыре танка подбиты (три восстановлены) и один застрял в яме. Танки атаковали не ожидая пехоты, используя моральную подавленность противника после двух залпов PC».

(ЦЛМО. Ф. 228. On. 2511. Д. 1475. Л. 245-246).

Что касается выс. 210,8, то из-за недостатка сил и средств взять ее 3 декабря подполковник М. Г. Сахно не смог, однако, проведя три атаки, лишил оборонявшегося противника возможности перебросить резервы в район Юшково.

Итак, бой танковой группы с приданными частями 3 декабря закончился полным разгромом Юшковской группировки противника.

После этого поражения немцы начали стремительно отступать. Оценивая ход боевых действий 3.12.1941 года и трактовку его А. И. Сурченко, можно сделать следующий вывод:

1. Кроме запоздавшей 18-й СБР к началу атаки не смогли прибыть вовремя и лыжные батальоны (23-й и 24-й), которые только в 18.30 (!) доложили, что прошли Бурцево и Юшково. Об этом говорится в нижеследующем документе:

«НАЧ[альнику] ШТ[аба]АРМ[ии] 18.30.3.12.41. Бурцево. Доношу, что лыжные батальоны прошли Бурцево, Юшково и двигаются на Петровское, где ждем дальнейших указаний.

ШТ[аб] полка — Петровское, ком[андир] полка м[айо]р Третьяков». (ЦАМО. Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 59).

2. В статье А. И. Сурченко дается неверное описание боевых действий в районе Бурцево: «... В это время лыжники, наступавшие вслед за танками (?| — B.C.), ворвались в Бурцево...» («Военно-исторический журнал».С. 52).

Красиво, но не соответствует действительности, так как в районе Бурцево танковой группы не было. Из Бурцево немцы догадались уйти без боя, так как в случае успешного продвижения 136-го ОТБ от Петровское на 400-500 метров в сторону Юшково они оказывались бы отрезанными от своих войск и выходить им из такого окружения пришлось бы, пересекая огромное заснеженное поле размером 2x2 км.

3. Описывая действия «передового отряда», А. И. Сурченко также допустил множество ошибок. Так, непонятно какого числа была занята высота 210,8 — 3 или 4 декабря. Описывается штурм этой высоты передовым отрядом 18-й СБР. В действительности же 4 декабря высота была взята танковой группой без боя. Не говоря уже о том, что 18-я СБР совершала марш в 2-3 км севернее этой высоты и т.п. В связи с этим проще рассмотреть хронологию боевых действий 4 декабря, подтверждая ее официальными документами 33-й армии, в том числе и боевыми донесениями самого А. И. Сурченко, в которых нет никаких упоминаний о передовом отряде, действовавшем 4 декабря.

В течение вечера и ночи все части готовились к предстоящему преследованию отступающего противника.

«Командиру танковой группы полковнику Сафир. 1. Проверкой установлено, что не все сделано для начала действий. 2. Командарм приказал: быть в полной готовности к действиям с 4.00 без сигнала. Полковник Киносян . 2.00. 4.12».

(ЦАМО.Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 60).

Дальше события развивались следующим образом. Бросая технику, немцы в течение ночи поспешно отходили в исходное положение. Преследование началось рано утром. Основные силы (танковая группа) наступали на выс. 210,8 и далее на Головеньки. 18-я СБР на этом маршруте уже не находилась и двигалась по лесной дороге в 2-3 км севернее выс. 210,8 в направлении на Акулово, что и записано в журнале боевых действий 33-й армии:

«4.12 ... В 8.00 танковая группа полковника Сафир (18[-я] СБР) прошла севернее выс. 210,8 и в 9.00 овладела Акулово [18] .

(ЦАМО Ф.388. On. 8712. Д. 26. Л. 19).

В боевых донесениях самого А.И.Сурченко за 4.12.1941г. нет никаких упоминаний об якобы проведенной атаке его передового отряда на высоту 210,8. Обратимся к этим документам.

Командующему 33 Армии

Боевое донесение № 1. Штабриг 18.

Петровский лагерь (видимо «Алабинский». -В. С).

4.12. [1941] 8.00. Карта 100000.

В 7.00 4.12. 2 [-й] б[атальо]н 18[-й] [отдельной стрелковой] бриг[ады] и 24[-й] лыжный батальон вошли в Акулово, противника нет. Остальные части бригады в движении по дороге на Акулово... Прошу указать о дальнейших действиях и ориентировать, какие части впереди. Я перехожу Акулово. Комбриг-18 -Сурченко».

(ЦАМО.Ф.388. On. 8712. Д. 15. Л. 59).

Приведу еще одно — последнее, боевое донесение № 2, командира 18-й отдельной стрелковой бригады:

«Командарму 33

Боевое донесение № 2. КП-18. Отдельное] стр[оение]. Головеньки. 4.12. [1941] 15.00. Карта 100 000.

1. Преследуя отходящие части противника, 18[-я] ОСБР к 15.00 сосредоточилась в районе Головеньки. Противник ведет минометный огонь из направления Новая.

2. Установлена связь с 32[-й] СД...

3.18[-я] ОСБР переходит в наступление совместно с Сафиром, с последним имею личную связь. Начало атаки согласую с Сафиром. Командир 18[-й] ОСБР Сурченко».

(ЦАМО.Ф.388. On. 8712. Д. 15. Л. 61).

А на главном направлении танковая группа в 10.00 занимала высоту 210,8 без боя.

«Боевое донесение

Командарму 33

к 7.404.12.

Подразделения 140, 136 ТБ и лыжный батальон под командованием полковника Сафира подходят к высоте 210,8, не встречая сопротивления, имея направление на Головеньки.

Пом[ощник] начальника] 2[-го] ОТД[ела] АБТВ[ойск] в[оен]/т[ехник] 1 ранга» (подпись неразборчива. — B.C.).

(ЦАМО.Ф.388. On. 8712. Д. 15. Л. 49).

Еще об одном утверждении А. И. Сурченко, которое, к сожалению, повторили военные историки: «...Тогда по высоте нанесли удар две девятки наших штурмовиков. Подразделения снова поднялись в атаку...». Удар действительно был, но не по немцам, которых на высоте уже не было, а по наступающей колонне танковой группы. Летчики 77-й авиационной дивизии существенно задержали своевременное прибытие танковой группы в Головеньки, что видно из последнего (№ 4) донесения ее командира.

«Боевое донесение № 4

КП Головеньки 14.45 4.12.41 г., Карта 100000.

1. Танковая группа в составе 5 ТБР, 136 ТБ, 140 ТБ, 2-х рот 23 лыжн. батальона к 13.45 заняла Головеньки, не обнаружив в ней противника.

2. Справа с 32 СД связь установлена... с 1 гв. МСД еще не установлена.

3. Выслана разведка в направлении: а) Мякишево, б) Любаново, в) Новая...

4. С подходом 18 СБР и 24 л[ыжного] батальона перейду к непосредственному восстановлению положения.

5. Прошу информировать авиацию о положении группы, т.к. в течение дня группа подверглась бомбардировке нашей авиации три раза — один раз на высоте 210,8 и два раза в р[айо]не Головеньки.

(...)7. Прошу провод в Головеньки от ШТАРМА.

Полковник Сафир ».

(ЦАЫО. Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 63).

Части 33-й армии, участвовавшие в разгроме прорвавшегося противника, приближались к исходным позициям, занимаемым на 1 декабря 1941 года. Командующий 33-й армией по завершению этой удачной операции издает приказ:

«Боевой приказ 09/ОП

КартаЮ00004.12.41

Для довершения полного разгрома остатков противника ПРИКАЗЫВАЮ:

18[-й] СБР стремительным ударом окружить и уничтожить остатки противника... овладеть рубежом Мякишево... (иск.) Таширово, прочно его удерживать.

Группе полковника Сафир... — окружить и уничтожить остатки противника в р[айо]не Пионерлагерь.., овладеть Таширово и прочно удерживать за собой переправу через р. Нара.

Командиру 1 гв. МСД (полковник А. И. Лизюков ~ B.C.) совместными действиями с группой полковника Сафир уничтожить противника, проникшего на левый берег р. Нара и полностью восстановить прежнее положение. Командиру 222[-й] СД (полковник Ф. А. Бобров — B.C.) к исходу 5.12.41 г. занять р[айо]н Иневка... К 17.00 5.12. привести части дивизии в полную боевую готовность. КП Головеньки. Командующий 33[-й] армии генерал-лейтенант Ефремов».

(ЦАМО. Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 45).

Подведем итоги этих крайне напряженных боев на ближних подступах к Москве.

Из доклада оперативного отдела штаба Западного фронта. «Нарофо-минский прорыв».

«... Для противодействия прорвавшимся частям противника была сформирована танковая группа ... В результате боя танковой группы (а не 18-й СБР-В.С.) противник из Петровского и Юшково был выбит... В боях за 3-4 декабря в р[айо]не Юшково был разгромлен 478[-й ] пех[отный] полк 258 ПД и танковый батальон... Удар наших частей 3 декабря в р[айо]не Юшково был настолько силен и неожидан для немцев, что они уже 4 декабря с утра, отказавшись от выхода на Можайское шоссе... поспешно отходили в исходное положение...»

(ЦАМО. Ф. 208. On. 2511. Д. 1475. Л. 93, 97).

Следует добавить, что практически впервые была успешно исполнена динамичная танковая контратака с десантом пехоты, в результате которой противник был разбит и отброшен на 25 км.

По завершению операции генерал-лейтенант М. Г. Ефремов доложил генералу армии Г. К. Жукову:

«Комфронта генералу армии Жукову.

1.478 ПП (258-я ПД) противника, усиленный танковым батальоном в р[айо]не Юшково, Бурцево и лес северо-западнее разгромлен, остатки отошли на запад.

(...) 3. Части нашей группы к 7.00 4.12 передовыми подразделениями (лыжниками и танками) овладели Акулово, а группа танков подходила к высоте 210,8. В 10.00 наши части овладели Акулово, выс. 210,8. (Приведя в своей статье сокращенный вариант этого доклада, А. И. Сурченко взял только последнее предложение из п.З, исключив из него «Акулово», переведя тем самым действия 18-й СБР на направление главного удара — выс. 210,8, вместо Акулово — B.C.).

(...) 7. По предварительным данным, за период боевых действий 1-4.12.[1941.] части армии уничтожили убитыми не менее 2000 солдат и офицеров, захватили: 35 орудий разного калибра... Уничтожено 11 танков, 2 бронетранспортера... Наши потери незначительные...»

(ЦАМО. Ф. 388. On. 8712. Д. 15. Л. 62).

Конечно, командиру 258-й ПД крупно не повезло — его части неожиданно столкнулись с очень мощной для того времени танковой группировкой, на 2/3 состоящей из машин нового типа — Т-34 и КВ. Поэтому благодаря грамотным действиям командования 33-й армии противнику было нанесено поражение. Опыт войны показал, что немецкие командиры могли достаточно самостоятельно принимать решения по маневрированию на поле боя в пределах определенного им тактико-оперативного пространства.

Когда стало ясно, что юшковский бой проигран, понесены тяжелые потери, а резервов больше нет, командир 258-й ПД принял единственно правильное решение — под покровом ночи отойти в исходное положение, сохранив для последующих боев оставшийся личный состав и технику.

Наши командиры такого права на творческий маневр, особенно в обороне, практически не имели. Генерал-лейтенант Ю. А. Рябов, помощник полковника М. П. Сафира в ЗЗА с августа 1942 года, рассказывал, что Михаил Павлович в разговоре с ним эту ситуацию оценивал следующим образом: «Попади мы в подобную историю, не могу представить -кто бы дал приказ отойти обратно на 25 км? Уверен, что по нашей «методике» никто из такой ловушки живым бы не ушел — всех бы положили, но приказа на отступление не дали».

Возможность проявления маломальской инициативы наших командиров окончательно была ликвидирована после выхода приказа № 227 с четкой установкой — «ни шагу назад». Очень метко прокомментировал этот документ многоопытный, трижды раненный фронтовик, участник ржевской мясорубки, генерал-майор М. П. Коробейников: «Немцы всю войну просидели на высотах, а мы не вылезали из болот, так как отойти немного назад, на пригорок из-за этого приказа не могли».

Операция по ликвидации Нарофоминского прорыва имела огромное значение в оборонительном сражении за Москву. В знак уважения и памяти тех, кто выиграл этот бой, и тех, кто в этом бою погиб, я считал своим долгом сделать все, что в моих силах, чтобы в истории Великой Отечественной войны о Нарофоминском прорыве и его ликвидации говорили и рассказывали так, как это было на самом деле.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 ЕФРЕМОВ Михаил Григорьевич (1897-1942).

Генерал-лейтенант. В звании прапорщика принимал участие в первой мировой войне. В Советской Армии с 1918 г. С января 1941 г. — первый зам. генерал-инспектора пехоты РККА. В начале Отечественной войны командовал 21-й и 10-й армиями, был заместителем командующего войсками Брянского фронта. С октября 1941г. — командующий 33-й армией.

После ликвидации Нарофоминского прорыва в ходе начавшегося 6 декабря 1941 года контрнаступления под Москвой 33-я армия к 26 декабря полностью освободила Наро-Фоминск, 4 января 1942 года — Боровск и 19 января — Верею. К этому времени 33-я армия нуждалась в пополнении личным составом, техникой и боеприпасами. Поэтому полной неожиданностью был приказ, полученный 17 января 1942 года от командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова, наступать на Вязьму.

Так начиналась печально известная Ржевско-Вяземская операция, тяжелейшие последствия которой на западном ее направлении историкам еще предстоит изучить более объективно и тщательно, чем сделано до сих пор, не оглядываясь на мемуары самого Г. К. Жукова. Воспоминания эти, касающиеся М. Г. Ефремова и прорыва 33-й армии к Вязьме, носят явно предвзятый и необъективный характер, порой просто искажающий действительность. Хотя надо отметить, что недавно вышла в свет интересная работа группы военных историков «Стратегические решения и Вооруженные Силы» (СР и ВС) под общей редакцией В. А. Золотарева («Арбизо», М., 1995), в которой правдиво и достаточно полно описана, в том числе, Ржевско-Вяземская операция и трагическая судьба 33-й армии М. Г. Ефремова (СР и ВС. С. 424-433, 906-910).

Планируемая операция по созданию для немцев первого «котла» с задачей завершить разгром вражеской группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала Клюге окончилась гибелью практически всех главных сил 33-й армии — четырех дивизий: 113, 160, 338 и 329-й СД (последняя дивизия в начале операции была отсечена немцами от армии и попала в зону действий 1-го гв. кав. корпуса генерал-майора П. А. Белова, однако 4 марта несколько подразделений 329-й СД без материальной части сумели пробиться к окруженным войскам 33-й армии). И хотя Г. К. Жуков первоначально возражал против этой операции, однако к исполнению ее принял, тем самым взяв на себя всю ответственность за ее проведение. Стремясь уменьшить масштабы крупной неудачи, в официальных документах длительное время окруженные части 33-й армии именовались «ударной группой», «Западной группой армии», «Группой генерала Ефремова» и т.п. Однако в дальнейшем «...ударная группа именовалась 33-й армией, поскольку армейский штаб (и командарм — B.C.) находился вместе с ней» (СР и ВС. С. 906).

В своей книге «Воспоминания и размышления» (АПН, 1971. С. 355) Т.К. Жуков пишет:

«... М.Г. Ефремов решил сам встать во главе ударной группы и начал стремительно продвигаться на Вязьму... ».

К сожалению, в этой фразе очень мало правды. Вот как было на самом деле. Из воспоминаний М. П. Сафира:

«30 января в Износках в моем присутствии Ефремов, пытавшийся разобраться в совершенно неясной ситуации, телефонограммой докладывал Жукову, что обстановка заставляет его находиться в Износках. Тут же получил ответ, что его место под Вязьмой. Тем самым Жуков второй раз при мне в критической ситуации лишил командарма права самостоятельно решать, где ему в данный момент целесообразно находиться. Первый раз это произошло при ликвидации Нарофоминского прорыва («...Руководство группой возложено лично на Вас. Жуков» — B.C.). Такая силовая привязка к местности очень грамотного командарма (по принципу — «иди сюда, стой здесь») была произведена, как ни странно, в то время, когда южнее Наро-Фоминска немцы в полосе обороны нашей армии пытались осуществить еще один прорыв к Москве на участке 110-й и 113-й стрелковых дивизий (в районе Волковская Дача, Слизнево — B.C.). В сложившейся обстановке последствия для Ефремова, да и для Жукова могли бы быть трудно предсказуемы, окажись у командира прорвавшейся 183-й пехотной дивизии дополнительные резервы для развития успеха. А были ли они у него или не были — мы тогда не знали. Трудно представить, чтобы, например, командующий группой «Центр» генерал-фельдмаршал Бок в ходе тех декабрьских боев под Москвой мог додуматься давать указания генерал-фельдмаршалу Клюге, какую войсковую группу возглавлять лично и где находиться в ходе боевых действий его 4-й полевой армии. Меня с собой Михаил Григорьевич не взял из-за отсутствия к тому времени в армии исправных танков. Узкий коридор прорыва немцы быстро перекрыли (2 февраля. — В. С). Внешнее кольцо окружения нашей армии на моих глазах замыкал немецкий батальон. У нас практически ничего не было — один танк-калека Т-26 и немного пехоты. Попытались кольцо прорвать – бесполезно. Немедленно доложили Жукову. В ответ услышали: «Не дергайтесь, я покажу Вам, как надо прорывать». Только через двое суток, пригнав несколько вагонов со снарядами, провел артналет. Не добившись успеха, молча повернулся и уехал ...».

Не имея в нужных количествах боеприпасов и продовольствия (доставлялись только по воздуху), в условиях абсолютного превосходства противника (полнокровная 225-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Вайцеля и 10 других соединений) главные силы армии два с половиной месяца продолжали героически сражаться. На 6 февраля 1942 г. в окруженных дивизиях 33-й армии насчитывалось 9580 человек. Дальнейшее увеличение численности (до 12 780 человек к 11 марта 1942 г.) было произведено за счет мобилизации местного населения в возрасте от 17 до 45 лет. В частности, были призваны 413 красноармейцев и командиров, скрывавшихся в немецком тылу, а также военнослужащие, доставленные по воздуху (ЦАМО. Ф.388. On. 11627. Д. 1509. Л. 56).

М. Г. Ефремов неоднократно обращался к командованию Западного фронта и даже дважды к Сталину с просьбой разрешить прорваться своими силами. Теперь можно с уверенностью сказать, что разрешение, полученное на выход из окружения в середине апреля, запоздало — личный состав обессилел, съев все свои разваренные поясные ремни и подошвы найденных сапог. Боеприпасы иссякли. Уже таял снег. Солдаты были в валенках. Разлилась река Угра. Остатки частей армии были загнаны в район печально известного Шпыревского леса, откуда с огромным трудом, не имея никакой техники, в ночь с 13 на 14 апреля смогла прорваться через сплошной пулеметно-автоматный огонь на большаке Беляево — Буслава только группа во главе с М. Г. Ефремовым. Остальные выходили небольшими отрядами и поодиночке в ночное время. Встречая везде заслоны из пулеметного огня, группа, двигаясь на восток и юго-восток, с боями вышла к реке Угре в районе Виселово, Нов. Михайловка и южнее. Однако, к удивлению командарма, никакого встречного удара частей Западного фронта не последовало. Группа была разгромлена. М. Г. Ефремов, получивший уже третье ранение, потерял способность двигаться и, сидя под сосной, где-то в районе Горново (3-4 км южнее Нов. Михайловка) застрелился. Вооруженные Силы потеряли отважного воина и талантливого полководца.

Генерал-лейтенант Ю. А. Рябов (ветеран 33-й армии) рассказывал мне в 1993 году:

«По свидетельству очевидцев хоронили немцы Ефремова в деревне Слободка 19 апреля 1942 г. Тело командарма принесли на жердях, но немецкий генерал потребовал, чтобы его переложили на носилки. При захоронении, обращаясь к своим солдатам, сказал: «Сражайтесь за Германию так же доблестно, как сражался за Россию генерал Ефремов».

Отдал честь. Был дан салют. Когда же мы после наступления освободили эти места, то во время перезахоронения Ефремова обнаружили, что немцами на его руке были оставлены золотые часы».

Всего за два с половиной месяца боев (со 2 февраля) личный состав армии уничтожил 8700 неприятельских солдат и офицеров, 24 танка, 29 орудий и др. военной техники. Безвозвратные потери армии за этот же период составили более 8 тыс. человек, в том числе во время выхода из окружения — около 6 тысяч бойцов и командиров. Прорваться к своим войскам в составе небольших групп смогли всего 889 человек (ЦАМО Ф.388. On. 8712. Д. 179. Л. 70-71).

Оценивая события тех дней, следует признать, что предложение М. Г. Ефремова прорываться единственно ему доступным кратчайшим путем на восток к реке Угре было верным. Г. К, Жуков, упорствуя в своем очевидном заблуждении, «ответил категорическим отказом» («Воспоминания». С. 356), видимо, совершенно не представляя реальной обстановки в районе Шпыревского леса. Командующий фронтом так и не понял (или сделал вид, что не понял), что предлагаемый им путь на юг по тылам врага (более 100 км) в три с лишним раза длиннее пути на восток (30 км) и осилить его обессиленная от голода и болезней группа М. Г. Ефремова, не имеющая сил и возможностей даже подбирать раненых, конечно не могла. Тем более, что для осуществления этого «марша на юг» пришлось бы прорываться через многочисленные огневые заслоны немцев, имевших подавляющее превосходство в силах, и преодолеть зону почти непроходимых болот в районе Баскаковка, Зинеевка, Выгорь.

В «Воспоминаниях» Г. К. Жукова нет ясного ответа на вопрос: так чьи же указания выполнял М. Г. Ефремов (лично Сталина, Ставки или Жукова?), начиная прорыв из Шпыревского леса не на юг, а в восточном (юго-восточном) направлении? Сказано только, что «Ставка приказала организовать встречный удар. Такой удар был подготовлен и осуществлен 43-й армией» (С. 356). А какой приказ и от кого получила его 33-я армия? В «Воспоминаниях» об этом ничего не говорится. Однако все становится на свои места при ознакомлении с документами штаба Западного фронта — командарм-33 повел на прорыв остатки своих войск в строгом соответствии с требованиями последней директивы именно Жукова:

«... Приказываю:

(в пункте «а» даны указания командарму-43 (т. Голубеву), в пункте «6» -командарму-49 (т. Захаркину) — B.C.), ...«в» — командарму 33-й армии Ефремову — в ночь с 12 на 13 апреля ... нанести удар в направлении Родня (4 км юго-вост. Беляево-B.C.), Мал. Буславка (2 км юго-вост. Шумихино — В.С.), Нов. Михайлов-ка, Мосеенки, где соединиться с частями 43-й и 49-й армий»

(ЦАМО. Ф. 8. On. 11627. Д. 1509. Л. 35).

Поэтому все последующие комментарии автора «Воспоминаний» о якобы строгом указании «выходить... в общем направлении на Киров» (с. 356), т.е. на юг, вызывают по меньшей мере удивление, ибо «никаких документов, подтверждающих приказ о выходе окруженной группировки через Киров, не обнаружено. Видимо, их вовсе не было» («Военно-исторический журнал». 1992. №3. С. 15). Складывается впечатление, что явно оправдательный «южный вариант выхода» был рассчитан на неосведомленность читателя и домысливался авторами, скорее всего, задним числом.

И уж совсем странно читать: «Как выяснилось позже, немцы обнаружили (?! — B.C.) отряд при движении к реке Угре и разбили его» («Воспоминания». С. 356).

Какая же необходимость «выяснять позже» то, что с самого начала было известно всем — группа действовала в окружении и «обнаруживать» ее никто не собирался, так как огневое воздействие на нее со стороны немцев практически не прекращалось. Можно только сожалеть, что для Г. К. Жукова и авторского коллектива «Воспоминаний» это явилось откровением.

Следует добавить, что неблагоприятный исход этой операции был изначально предопределен тем, что «... командующий Западным фронтом... направлял одно указание за другим, но указания эти никакими дополнительными силами и средствами не подкреплялись...» (СР и ВС. С. 908).

Вместе с тем Комфронта и его штаб активно искали виновных вне своих рядов. Уже 6 апреля 1942 г. «за бездеятельность при выходе дивизии из окружения» был приговорен к расстрелу фронтовым военным трибуналом (приговор № 411) командир 329-й СД полковник К. М. Андрусенко. Однако определением № 02028-9029 Военной коллегии Верховного суда СССР этот явно поспешный приговор был заменен на «10 лет лишения свободы с отправкой в действующую армию» (командиром 115-й стрелковой бригады -B.C.). 15 января 1944 года Корней Михайлович Андрусенко, будучи командиром 239-го гв. стрелкового полка 76-й гв. СД, получил звание Героя Советского Союза (окончил войну командиром 55-й СД).

Не остался обделенным вниманием и командующий войсками 33-й армии. В документе, подписанном Г. К. Жуковым (но не отправленном М. Г. Ефремову), говорилось:

«... Как показало следствие (материалы этого дознавательного действия историки пока не обнаружили — B.C.), никто, кроме командующего 33-й армией, не виноват в том, что его коммуникации противник перехватил. Жуков»

(ЦАМО.Ф. 208, on. 2513. Д. 157. Л. 17).

Вот уж поистине — с больной головы на здоровую! Можно подумать, что это М. Г. Ефремов, а не комфронта Г. К. Жуков отдал трудно объяснимый приказ убрать 2 февраля 1942 года полнокровную 9-ю гв. стрелковую дивизию генерал-майора А. П. Белобородова (около 10 тыс. человек) с основной снабжавшей ефремовцев магистрали (давая тем самым противнику возможность рассечь соединения 33-й армии) и передать ее в состав 43-й армии. Доказательства разумности передислокации этой дивизии в опубликованных научных разработках найти пока не удалось. Указанный выше обвинительный «документ» должен был, видимо, «заработать» в случае прилета М. Г. Ефремова в штаб фронта 9 апреля на последнем самолете, как это усиленно рекомендовали командарму. Но М. Г. Ефремов остался со своими войсками до конца...

Сам же Г. К. Жуков, не взяв на себя ответственность за провал операции на Вяземском направлении (признав в «Воспоминаниях» только как ошибку, переоценку возможностей своих войск и недооценку противника), так определил главного виновника:

«Задачу... об оказании помощи группе генерала М. Г. Ефремова 43-я армия своевременно выполнить не смогла ...» (с. 357, 355).

Возникает вопрос — если один командарм повел свои войска на прорыв по маршруту, утвержденному командующим фронтом, а другие (в первую очередь командарм-43) в нарушение приказа не провели должным образом боевые действия по обеспечению воссоединения с ним, то какова же во всех этих странных событиях роль Комфронта (с 1 февраля — главнокомандующего западным направлением) по руководству, координации боевых операций подчиненных ему армий и контролю за исполнением отданного приказа, и кто же, если не он, за это должен отвечать?

Все предшествующие годы оценки причин трагедии 33-й армии, как правило, не отличались от их трактовки в «Воспоминаниях» Г. К. Жукова. Например, запись Ф. Гальдера в дневнике: «... 16 апреля 1942 г... Русская 33-я армия ликвидирована...» (Военный дневник. Т. 3. С. 230) на той же странице комментировалась следующим образом: «Автор грубо искажает действительные факты... Эту часть войск 33-й армии можно считать ликвидированной лишь в том смысле, что она перестала действовать как организованная группа войск. Она не была ни уничтожена, ни пленена...». А что же тогда с ней произошло?

Более глубоко и объективно события, происшедшие зимой и весной 1942 года в районах Ржева и Вязьмы, стали оцениваться историками только на исходе 90-х годов. Так, авторы отмеченной выше работы «Стратегические решения и Вооруженные Силы» к числу основных причин, в силу которых не удалось осуществить намеченный замысел и добиться поставленной цели при проведении Ржевско-Вяземской операции, отнесли:

— отсутствие у советского командования опыта в организации и ведении крупномасштабных операций на окружение;

— постановка перед войсками Западного направления непосильных задач;

— отсутствие общего превосходства в силах над противником и преимущества в техническом оснащении войск;

— недооценка Главкомом западного направления и его штабом сил возможного сопротивления противника и его способности быстрого маневрирования резервами;

— недостаточно детальная разработка планов операций фронтов;

— ввод в бой, зачастую с ходу, по частям, без достаточной подготовки поступавших во фронт (и армии) стратегических резервов и маршевых пополнений;

— усталость войск из-за непрерывного двухмесячного наступления и др.

Однако, комментируя такой важный показатель противоборства сторон, каким являются безвозвратные потери, авторы привели данные только по группе «Центр» (без указания источника) — до 350 тыс. человек, не посчитав нужным почему-то сообщить потери наших войск, лишив тем самым читателя возможности составить более полное представление об общих итогах этой крупной операции.

Вместе с тем, пожалуй, впервые (если не считать статьи сына командарма-33 полковника м. М. Ефремова-«Под Вязьмой весной 1942 года». (Военно-исторический журнал. 1992. № 3)) в работе «Стратегические решения и Вооруженные Силы» дается достаточно объективный и подробный анализ хода боевых действий 33-й армии в окружении и причин ее гибели (с. 906-910).

Но есть одно возражение. Авторы, ни словом не упоминая абсолютно нереальный «южный» вариант прорыва 33-й армии, неожиданно предложили другой, которым якобы М. Г. Ефремову следовало воспользоваться — «некоторые советские группировки именно так выходили из окружения (через лесистые участки местности, слабо занятые противником — В. С), и командарм, несомненно, знал об их опыте. Но пойти таким образом армия могла на северо-восток, север или северо-запад, то есть туда, где немцы не ожидали нашего прорыва и где их силы были меньше...». Согласиться с этим «северным» вариантом не представляется возможным по следующим соображениям.

1. Нет никаких доказательств того, что немцы, более двух месяцев ведя напряженные бои с целью уничтожения войск 33-й армии, «не ожидали нашего прорыва» в том числе и на северо-восток, север или северо-запад и «где их силы были меньше». Практикой дел это не подтвердилось.

Для столь очевидной недооценки тактико-оперативных возможностей противника (с учетом имевшегося к тому времени опыта ликвидации наших окруженных в «котлах» войск) немецкие военачальники (в том числе и многоопытный Г. Клюге) повода не давали.

2. Количество сил на этих «северных» направлениях возможно и было несколько меньше, но, судя по результатам проведенных боев, вполне достаточное, чтобы исключить возможность прорыва из окружения любой крупной группы наших войск.

Единственный вышедший из окружения довольно крупный отряд (около 670 человек) подполковника И. К. Кириллова (войну окончил в звании «генерал-майор»), проведя неожиданный налет в ночь с 15 на 16 апреля на склад, расположенный в Федотково, укомплектовался полностью стрелковым оружием и (что не менее важно) восстановил силы личного состава за счет захваченного продовольствия. Однако и этот отряд, существенно повысив свою боеспособность, не сумел прорваться именно на северо-запад (в направлении Дрожжино), север (Иванковское) и северо-восток (Прокшино). По рассказам очевидцев, во всех этих районах была практически такая же система обороны, с которой столкнулась при прорыве основная группа войск М. Г. Ефремова — инженерные сооружения (окопы, проволочные заграждения, рогатки, дзоты, пулеметные гнезда), минометы, танки на дорогах и т.д. Отряд вынужден был развернуться и через Шпыревский лес пробиваться, неся потери, в противоположном направлении.

Зимой 1943 года командующий артиллерией 33-й армии генерал-майор артиллерии В. С. Бодров рассказывал своему коллеге командующему бронетанковыми войсками 33-й армии М. П. Сафиру, что вышел он из окружения (будучи полковником, начартом 113-й СД) только потому, что его маленький отряд (60 человек) «то рассыпаясь, то собираясь вновь» и не думал заглубляться «на свою погибель» в немецкие тылы на северо-запад и север, поскольку никто толком не знал, где там могут быть наши войска. Отряд только благодаря своей малочисленности, не преуспев на северо-востоке, сумел просочиться в восточном направлении (район Бочарово).

3. Рекомендуя М. Г. Ефремову безадресно прорываться по тылам противника в условиях отсутствия встречного удара наших войск, авторы не учли физического состояния частей 33-й армии, так как подробно описав мероприятия командарма по тщательной экономии оставшегося продовольствия (по состоянию на 22.2.1942 г.), ничего не сказали в последующем, что к началу апреля все эти запасы кончились, и в войсках начался повальный голод. В таком состоянии (с учетом мизерного количества боеприпасов) войска могли наступать только по самому короткому и единственно логичному 30-километровому пути навстречу двум (!) нашим армиям.

Складывается впечатление, что историкам давно пора перестать обсуждать — в каком бы еще направлении следовало прорываться М. Г. Ефремову (пока не предполагались только западное и юго-западное), так как, строго говоря, не группа М. Г. Ефремова должна была прорываться к своим войскам, а целых две армии — 43-я и 49-я — на узком участке фронта обязаны были прорваться к обессиленным до крайности (а не «утомленным» по циничной оценке Г. К. Жукова) остаткам частей 33-й армии.

Настало время более скрупулезно, невзирая на лица, изучить именно проблему скандального провала операции на вяземском направлении и роль во всей этой истории главных ее участников— командующего Западным фронтом Г.К.Жукова, командующих 43-й и 49-й армиями К.Д. Голубева и И. Г. Захаркина.

В целом, авторы труда «Стратегические решения и Вооруженные Силы» сумели воздать должное героической борьбе войск 33-й армии и ее командарма, о чем красноречиво свидетельствует название раздела -«Подвиг армии М. Г. Ефремова».

Завершая краткий рассказ о трагической и героической судьбе Михаила Григорьевича Ефремова, считаю необходимым напомнить малоизвестный вывод, сделанный офицерами оперативного управления Генерального штаба, который подтверждает и помогает правильно понять все вышесказанное:

«... Армия бросалась в глубокий тыл противника на произвол судьбы»

(ЦЛМО. Ф. 8. On. 11627. Д. 150. Л. 5).

БОДРОВ Василий Семенович (1893-1958).

 Генерал-лейтенант артиллерии. В Красной Армии с августа 1918 года. Участник Гражданской войны (1918-1920). На фронтах Великой Отечественной войны с 25 июня 1941 года. Будучи начальником артиллерии 113-й СД, в феврале 1942 года вместе с другими частями 33-й армии попал в окружение под Вязьмой в ходе проведенной с грубейшими ошибками командованием Западного фронта Ржевско-Вяземской наступательной операции. В апреле 1942 года при неудачной попытке деблокировать окруженную 33-ю армию силами 43-й и 49-й армий сумел прорваться из Шпырёвского леса с небольшим отрядом (60 человек) на восток (в р-н Бочарово) к основным силам Западного фронта. В должности командующего артиллерией 33-й армии — с 1942 по 1945 год (я ему представлялся в штабе артиллерии 2 марта 1943 года в районе ст. Издешково), 1 февраля 1945 года командующий армией генерал-полковник В. Д. Цветаев представил В. С. Бодрова к званию Героя Советского Союза: «Генерал-лейтенант Бодров правильно и разумно организовал мощное артиллерийское наступление по разрушению и прорыву сильно укрепленной оборонительной полосы противника на плацдарме у г. Казимеж... При развитии наступления и преследовании противника артиллерия неотступно сопровождала передовые части огнем и колесами... При активной поддержке артиллерии и умелом ее использовании генерал-лейтенантом Бодровым соединения армии, преследуя противника, пересекли границу и вступили на территорию Германии...». Решением Военного совета 1-го Белорусского фронта В. С. Бодров был представлен к награждению орденом Кутузова I степени (Утверждено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6.4.1945 года).

САФИР Михаил Павлович (1895-1981).

Генерал-майор танковых войск. В звании поручика принимал участие в первой мировой войне (командир роты, батальона). Награжден 6 орденами. Все с мечами и бантом. Ранен, дважды контужен, попал под газовую атаку. В Красной Армии с 1918 года. Преподаватель огневого цикла на курсах «Выстрел» (1929-1933) и кафедры «Стрельбы из танка» в Военной академии бронетанковых войск (1933-1939). С 1939 года — заместитель генерал-инспектора бронетанковых войск РККА. С июля 1941 по март 1943 года — командующий бронетанковыми войсками 33-й армии.

В 1943-1944 гг. — заместитель, а с 1944 по 1947 гг. — начальник Управления боевой подготовки танковых войск. В 1947-1954 гг. — заместитель генерал-инспектора бронетанковых войск Главной инспекции Советской Армии. Уволен в отставку в 1954 году.

После нарофоминских боев полковник М. П. Сафир был награжден орденом Красного Знамени. В наградном листе, в частности, говорится:

«... В боях с фашистами с 2 по 6 декабря 1941 г. в районе действий высоты 210,8, деревень Петровское и Юшково, т. Сафир лично руководил действиями 5 танковой бригады, 136 и 140 отд. танковыми батальонами. Результатами умелого руководства операциями враг был разбит и начал поспешно отходить. Части танковой группы с приданными стрелковыми подразделениями полностью восстановили прежнее положение.

Командующий 33-й армии генерал-лейтенант Ефремов

Член Военного совета 33-й армии бригадный комиссар Шляхтин

27.12.41»

(ЦЛМО. Ф. 33. On. 682524. Д. 241. Л. 431).

М. Г. Ефремов после описанных боев рассказывал М. П. Сафиру, что хотел представить его к ордену Ленина, но член военного совета 33-й армии бригадный комиссар М. Д. Шляхтин заявил: «Он беспартийный — только через мой труп». Зная об этой истории, я невольно поинтересовался в архиве — что же надо было сделать в то время под Москвой и кем быть, чтобы получить такой орден? Заглянул в документы, относящиеся к приказу № 449. Ордена Ленина удостоился Евграфов А. А. — заместитель начальника политотдела 10-й воздушно-десантной бригады 43-й армии. В этом же приказе, кроме руководителя боя, орденом Красной Звезды награжден еще один представитель 33-й армии — Родионов Н. О. — ответственный секретарь армейской парткомиссии.

Тем временем 33-я армия срочно восстанавливалась. Из указания Сталина заместителю начальника Главного автобронетанкового управления от 5.8.1942 (17 ч. 40 мин.): «Отправить одну танковую бригаду для 31-й армии... и две бригады для 33-й армии Хозину (командарм-33 с июня 1942 г. — B.C.)... Бригады для 31-й и 33-й армии нужно сделать поскорее» («Эпистолярные тайны». С. 21). Выделенными танками М. П. Сафир распорядился в высшей степени грамотно. При проведении в августе 1942 года наступления 33-й армии впервые применил новшество — в нарушение существующих инструкций резко сократил дистанцию исходного положения танков перед атакой во время артиллерийской подготовки. Он настоял, чтобы командующий артиллерией армии генерал-майор артиллерии В. С. Бодров обеспечил строгий контроль за точным обстрелом ближнего рубежа огня на наименьшем прицеле, дабы не допустить возможные недолеты, которые могли бы поразить свои танки. В результате после более «строгой», чем обычно, артподготовки, танки стремительно атаковали с укороченной дистанции не успевших прийти в себя немцев и мощная оборона была прорвана. Благодарный М. С. Хозин, представляя М. П. Сафира к званию «генерал-майор танковых войск», собрал, пожалуй, все лучшие слова, которые можно было сказать о своем заместителе: «... Обеспечил отличное руководство танковыми войсками армии во всех операциях... В августе 1942 года под руководством т. Сафира танковые войска отлично выполнили поставленную задачу по прорыву сильно укрепленной полосы противника... Храбр... ».

Труднее было служить с В. Н. Гордовым, прославившимся «крутым» нравом (сменил М. С. Хозина в октябре 1942 г.). Вот рассказанный М.П. Сафиром характерный эпизод:

«Армия в обороне. Обе стороны пристреляли каждый метр. На совещании командного состава Гордов объявляет: «Сегодня ночью проводим разведку боем, от дивизии N — батальон». После такой разведки — ни батальона, ни, естественно, результатов. На следующую ночь посылается еще один батальон — результат тот же. В третий раз командарм объявляет — сегодня ночью батальон в разведку боем. Встает командир дивизии (высокий брюнет, фамилию уже забыл) и говорит: «Этого не будет. Разведку надо готовить». — «Что?! Расстреляю! Под суд!» — «Под суд пойдем вместе, товарищ командующий». Их «раздвигают», после чего комдива дня на три отправляют на хутор отдохнуть. Но такие «разведки» Гордов вынужден был прекратить».

Начиная с весны 1942 года, Сталин, убедившись, что немецкие танкисты воюют хорошо, стал требовать от ГАБТУ повышения качества подготовки наших бронетанковых войск перед отправкой на фронт, для чего организовать целенаправленный отбор людей и учить их с учетом требований войны в специальных учебных центрах. Так, 15.4.1942 года он дал следующее указание ГАБТУ: «В школы нужно посылать людей хорошо проверенных, знающих дело и имеющих опыт. Вы, военные, в свое время загубили армию тем, что посылали в училища и управления разный хлам». Как всегда вину за репрессии, обезглавившие армию, Верховный Главнокомандующий возложил не на себя, а на военных. А вот указания от 3 сентября 1942 г. «...п.16. Командиры корпусов не могли использовать танки. Командиры корпусов не доросли... п.21. Установить в танковых лагерях строгий, жесткий порядок... и обучать тому, что нужно на войне». («Эпистолярные тайны». С. 170, 220).

Выполняя эти указания Сталина, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии генерал-полковник Я. Н. Федоренко довольно долго подбирал кандидатуру на должность начальника Управления боевой подготовки. В конце концов выбор пал на М. П. Сафира, которого он знал как родоначальника теории (и практики) стрельбы из танка («линейкой Сафира», изобретенной в 1934 году, все танкисты пользовались до 1951 года) и военачальника с большим боевым опытом. Несмотря на категорические возражения командарма, Я. Н. Федоренко со второй попытки все же добился его согласия и перевел М. П. Сафира в свой аппарат в марте 1943 г., назначив в апреле 1944 |г. начальником Управления боевой подготовки танковых войск. Однако успешная боевая карьера Михаила Павловича была прервана.

Многие еще помнят, что во время Отечественной войны в московском парке им. Горького был выставлен для показа весь изрешеченный снарядами немецкий танк «Тигр». Привел его в такой вид М. П. Сафир весной 1943 года, будучи председателем Госкомиссии по отстрелу бронекорпуса (танк завалился в яму под Волховом и достался нам целым). Результаты оказались мало радостными — поразить его можно было только с минимальной дистанции.

Кадры из фильма Ю. Озерова «Сталинград» (военный консультант — генерал-лейтенант танковых войск Г. Н. Орел), где в присутствии Гитлера пробивается лобовая броня «Тигра» со средней дистанции снарядом из пушки Т-34, по выражению отца, — «сущий вздор». По результатам отстрела в Кубинке М. П. Сафир разработал памятку для войск о наиболее эффективных методах борьбы с этим танком (куда и с какой дистанции стрелять), которую прислал и мне на фронт. Но к этому серьезнейшему предостережению М. П. Сафира, который ясно представлял ограниченные огневые возможности наших 76-мм танковых пушек, не все командиры танковых бригад, корпусов и армий отнеслись с должным пониманием. Недооценка боевых возможностей «Тигра» (T-VIE) обошлась танковым войскам слишком дорого. Многие военачальники, к сожалению, поздно поняли, что безусловно лучший танк войны Т-34 для дуэльного поединка с «Тигром» (имеющим более мощную броню, лоб — 100 мм (Т-34 — 45-52 мм), бинокулярный прицел и отличную 88-мм пушку, способную пробить Т-34 на средней и меньшей дистанции почти насквозь), не предназначался и априори выиграть его не мог. Для большей убедительности приведем воспоминания участника Курской битвы полковника В. А. Пивеня, опубликованные в «Комсомольской правде» от 4.8.1993 года: «... И тут видишь, что снаряды наши отскакивают от немецкой брони. Не пробивают. Против всех правил стреляешь в землю перед собой, чтобы в клубах пыли подойти к немецкому танку ближе и сбоку...».

Поэтому в ряде случаев в ходе Курской битвы, да и в последующих сражениях, лихие, без элементарной тактической выдумки прямолинейно-лобовые атаки советских танковых бригад Т-34 на находящиеся в обороне группировки «Тигров» (идеальный для немецких танкистов вариант) заканчивались разгромом этих бригад, о чем свидетельствуют данные о потерях.

align="left" hspace="5" vspace="5"х за высоту 264,6 потеряла 100 танков, то есть по существу была уничтожена противником» (ЦАМО. Ф. 3. On. 11596. Д. 13. Л. 235). В целом же в Курской битве вермахт потерял 1500 танков, Красная Армия — около 6000. (См.: В. Золотарев. «Была ли Курская битва — битвой?». «Независимая газета», № 159, 3.8.1993).

Опыт Курской битвы не скоро пошел впрок советским танковым военачальникам. Только с 5 по 10 сентября 1943 г. в немецкой группе армий «Юг» 503-й батальон тяжелых танков «Тигр» (45 танков) уничтожил 501 советский танк (практически танковую армию) и 477 орудий.

Что же касается 1500 немецких танков, подбитых в боях на Курской дуге пятью советскими танковыми армиями и артиллеристами, то, как ни странно, ветераны 1-й гв. ТА всех их почему-то отнесли на свой счет (См.: «Военно-исторический журнал». 1993. № 8. С. 9,). Нет сомнения, что при жизни один из лучших танкистов Советской Армии М. Е. Катуков не допустил бы столь неправдоподобной оценки действий своей прославленной танковой армии.

М. П. Сафир (как и многие другие военачальники) имел свой взгляд на ход проведения Курской битвы, отличный от общепринятого — «...решение о преднамеренной обороне в условиях значительного превосходства в силах в данном случае было наиболее рациональным видом стратегических действий...» («Была ли Курская битва — битвой?») — и преподносящегося в настоящее время как единственно правильного. Внимательно прочтя воспоминания А. М. Василевского (к достоверности всех без исключения военных мемуаров М. П. Сафир относился крайне отрицательно — «половина — вранье»), Михаил Павлович сделал для себя в блокноте 15 замечаний. В частности, он записал:

«... 14. Вероятно после долгой подготовки к наступлению на Курской дуге Ватутин был прав, предлагая самим начать наступление. Ведь впоследствии и оказалось, что результаты нашего наступления довольно скромны по сравнению с масштабами сражения. Все было готово к наступлению 5.5.[43 года], а ждали 2 месяца (сколько же успел Гитлер подтянуть за это время батальонов новых танков, вроде упомянутого 503-го? — B.C.) — до 5.7.[43 года], когда начали наступление немцы... ».

Любопытно и замечание в адрес своего «коллеги» по царской армии штабс-капитана пехотного Новохоперского полка:

«...10. Совершенно нелепо утверждение о том, что командиры стрелк[овых ] подразделений должны быть впереди своих подразделений. Это Василевский должен был знать еще из П[олевого] устава 1916 года».

В том же 1943 году на одном из рабочих совещаний в Наркомате обороны М. П. Сафир, услышав предложение Главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова подключать при проведении артподготовки имеющиеся танки, вступил с ним в спор и сумел доказать, что это приведет к ускоренному износу стволов танковых пушек и резко снизит их точностные показатели, лишив тем самым наводчиков возможности осуществлять попадания с первого выстрела. Кроме того, стрельба из танка при больших углах возвышения из-за конструктивных особенностей прицелов (приспособленных главным образом для стрельбы прямой наводкой) в условиях крайне ограниченных габаритов боевого отделения мало эффективна и для танковых экипажей будет сопряжена с большими трудностями. Предложение Н. Н. Воронова было отклонено.

В первые послевоенные годы в войсках достаточно широкое распространение получили занятия мотоспортом. На Управление боевой подготовки танковых войск были возложены организация и проведение как Всесоюзных соревнований (шоссейные гонки, кросс), так и соревнований на первенство рода войск. Как правило, мотогонки проводились на Минском шоссе (старт и финиш на 23-м километре у деревни Баковка). На соревнование собиралось очень много зрителей. В то время мотогонщики использовали в основном армейские мотоциклы, полученные по «ленд-лизу» («Матчлес», «Велосет», «Харлей Дэвидсон»), и трофейные («Цундап», БМВ и др.) Наибольших успехов добивался армейский гонщик Э. Лорент, который где-то в Германии раздобыл экспериментальный 4-цилиндровый экземпляр мотоцикла БМВ. В этом классе машин (свыше 600 см3) его в те годы никто обогнать не мог. Такое ощущение, что оглушительный рев этого удивительного мотоцикла до сих пор стоит в ушах.

Организация таких соревнований — дело хлопотное и трудное. Но М. П. Сафир, будучи главным судьей (или заместителем, если главным судьей был командующий БТ и MB маршал танковых войск П.С.Рыбалко), все эти гонки проводил очень организованно, за что ему было присвоено звание «Судьи всесоюзной категории по мотоспорту». Однако вскоре честный и беспристрастный подход М. П. Сафира к оценке результатов соревнований стал наталкиваться на непонимание со стороны руководства Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при СМ СССР, привыкшего играть совсем по другим, далеким от спортивных принципов, правилам. Обе стороны расстались без сожаления...

С 1947 по 1954 год М. П. Сафир служил в должности заместителя генерал-инспектора бронетанковых войск Главной инспекции Советской Армии. Узнав, что по замене из ГСВГ я в 1963 г. получил назначение в 3-е управление Генштаба, предупредил: «Не вздумай попасться «на слух» Гречко. Фамилию нашу он запомнил. Будучи старшим по проверке Киевского военного округа, имел с ним, как с командующим, крайне неприятный разговор. Дело в том, что танкисты округа стрельбу провели, к сожалению, на двойку. Мне и тонко и грубо намекали — с Гречко не связывайся. Пытались найти какие-то мои огрехи в методике оценки результатов, но для них это была непосильная задача — по знанию танковой стрельбы я мог поспорить с любым. Оценку я не изменил, хотя Гречко жаловался даже Хрущеву». По результатам проверки, например, выпуск курсантов Киевского танкового училища был задержан на один месяц — до получения действительно положительных результатов стрельбы.

Наши с отцом дороги в армии пересеклись только один раз. После войны свердловский конструктор Л. И. Горлицкий создал отличную 20-тонную гусеничную машину «Объект 123 (124)» для самоходки СУ-100п и бронетранспортера. На доработанный вариант этой базы и в девяностые годы монтируются наши артиллерийские САУ, зенитные комплексы СВ и др.

И вот любопытная получилась в 1949 году цепочка: председатель макетной Государственной комиссии этого объекта — М. П. Сафир, ведущий инженер государственных испытаний — В. М. Сафир, военный представитель завода (представляющий машины) — мой друг и академический сокурсник, в настоящее время писатель — Борис Васильев, представитель КБ завода — его жена Зоря (невольно вспоминается — «А зори здесь тихие»), председатель Госкомиссии по испытаниям — генерал-лейтенант артиллерии И. С. Стрельбицкий (в то время — заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками по артиллерии) — мой тесть.

Такое стечение обстоятельств и нарочно не придумаешь.

А Михаил Павлович, так и не получив следующего, дважды обещанного звания, и убедившись, что претензии к нему, как к слишком независимому и имевшему длительный беспартийный стаж (до 1942 г.), никто отменять не собирается, подал в 1954 г. главному инспектору Советской Армии Маршалу Советского Союза Л.А.Говорову, к большому его удивлению, рапорт об отставке. После этого прожил еще 27 лет, посвятив эти годы труду механика, краснодеревщика, фотографа и пр. Позвонив отцу по телефону в апреле 1981 года, я предложил традиционное пари на предстоящий международный футбольный матч. В ответ, как всегда, услышал: «Принимаю. Проиграешь — пойдешь голым в Африку». Больно вспоминать, но это был наш последний разговор.

В июле 1993 г. я обратился к генерал-лейтенанту Ю. А. Рябову, который на фронте воевал с отцом, все знал достоверно (после весны 1943 г. дороги их разошлись). Именно он, видя отца в различных ситуациях, мог дать ему объективную оценку, не имея оснований что-либо скрывать.

Особенно меня интересовали отношения с очень «трудным» генерал-лейтенантом В. Н. Гордовым, пятым по счету командующим 33-й армией. Вот ответ – Юрия Алексеевича: «...В августе 1942 г. твой отец на «Виллисе» приехал в Голицыно и выбрал двоих танкистов-профессионалов — меня и еще одного товарища. Михаил Павлович был блестящий командир — очень отважный и очень заботливый, но строгий. Любил повторять нам, молодым, выражение своего бывшего командира полка в первой мировой войне (фамилию забыл): «Служите честно, но не давайте брать себя за морду» (имеется в виду командир 227-го пехотного Епифанского полка полковник Владимир Поклевский-Козелл, Высочайшим Приказом от 3.11.1916 г. награжденный «Георгиевским оружием». — B.C.). С командармом Михаил Павлович держался достойно и мы были единственной службой в армии, которую Гордов не трогал.

Михаил Павлович практически первым среди танкистов широко использовал метод акустической дезинформации противника, создавая в нашей армии подвижные тракторные группы, имитирующие сосредоточение танков (нам пришлось приспосабливать на вертикально расположенные выхлопные трубы тракторов простые ведра для обеспечения пламегашения). Опрос пленных показал, что эти действия полностью себя оправдали. Подвижные группы оказывали положительное воздействие и на наших солдат, так как в армии довольно часто танков было мало и на эту «недостачу» бойцы пехотных частей реагировали очень чутко.

Из всех командующих бронетанковыми войсками армии, которых я знал, самостоятельное ведение боевых операций В. Н. Гордов поручал только Михаилу Павловичу».

Недавно мне удалось разыскать Надежду Дмитриевну — дочь самого близкого друга моего отца полковника Д. Ю. Донченко, с которым он работал в академии на кафедре стрельбы до момента его ареста в 1938 году. Она рассказала, что ее мама Ольга Сергеевна в тридцатые годы заведовала кафедрой иностранных языков института им. Н. Э. Баумана и, используя влиятельные связи, с огромным трудом добилась в ноябре 1939 года 3-часового свидания с мужем в лагере г. Котласа (начальник лагеря вначале отказывал в свидании — «у нас праздник» (?!). Дмитрий Юрьевич был в тяжелом состоянии. При допросах в Лефортовской тюрьме ему повредили позвоночник, и поэтому даже не привлекали к лагерным работам. Он спросил: «А Михаила Павловича арестовали? Нет? Значит, это я его спас. Меня заставляли подтвердить выбитые у двух наших товарищей по кафедре (стрельбы — В. С.) показания, что я и он являемся организаторами в академии контрреволюционно-монархической организации. Я все отверг и не подписал». Теперь определенно можно сказать, что бывший офицер царской армии М. П. Сафир живым остался только благодаря поистине героической стойкости Д. Ю. Донченко. Сам Дмитрий Юрьевич получил 5 лет. Жене в комендатуре сказали: «Царский офицер, тесть — царский генерал. Вам повезло, что дали 5 лет — радуйтесь». 7 июля 1940 г. Д. Ю. Донченко скончался в лагере.

В те страшные годы наши родители старались уберечь детей от возможных неприятностей, замалчивая «немодную» и опасную информацию. Только в 1970 году отец рассказал, что мой дед был надворный советник (хотя чин и небольшой, но последствия моей школьной болтовни могли быть непредсказуемы), и лишь в конце 1994 года от Надежды Дмитриевны я узнал, что тестем Д. Ю. Донченко был директор 1-го Московского кадетского корпуса генерал-майор С.Д. Быстриевский (корпус размещался в южной части бывшего Екатерининского дворца, в котором сейчас находится Военная академия бронетанковых войск). Конечно, наши родители все это знали, но никогда об этом вслух при нас не говорили. Такое было время.

ХОЗИН Михаил Семенович (1896-1979).

 Генерал-полковник. Участник первой мировой войны, прапорщик. В Советской Армии с 1918 года. С января 1939 по июль 1941 года начальник Военной академии им. М. В. Фрунзе. С октября 1941 по июнь 1942 года командовал Ленинградским фронтом и одновременно с апреля 1942 года — Волховской группой войск. В 1942-1943 гг. командовал 33-й и 20-й армиями, был заместителем командующего Западным фронтом. В 1956-1963 гг. начальник Высших академических курсов и факультета Военной академии Генштаба. С ноября 1963 года в отставке.

ГОРДОВ Василий Николаевич (1896-1951).

Генерал-полковник. Герой Советского Союза. В Советской Армии с 1918 года. Участник первой мировой войны, старший унтер-офицер. С 1937 года командир стрелковой дивизии, с 1939 — начальник штаба Калининского, а с 1940 года Приволжского военных округов. В Великую Отечественную войну начальник штаба (июнь — сентябрь1941), затем командующий21-й армией (октябрь 1941 -июнь 1942), командующий Сталинградским фронтом (июль — август 1942), командующий 33-й (октябрь 1942 -март 1944) и 3-й гв. (апрель 1944 — май 1945) армиями. После войны командовал войсками Приволжского военного округа. За критику Сталина в частной беседе (разговор был записан спецслужбами) расстрелян в 1951 г. Реабилитирован в 1954 г.

ФЕДОРЕНКО Яков Николаевич (1896-1947).

Маршал бронетанковых войск. В Советской Армии с 1918 года. С 1934 — командир танкового полка в МВО, с мая 1935 — механизированной бригады. С 1937 года начальник автобронетанковых войск Киевского военного округа. В 1940-1942 гг. начальник Автобронетанкового управления, с декабря 1942 года командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии и заместитель наркома обороны СССР. С апреля 1946 года командующий бронетанковыми и механизированными войсками сухопутных войск.

СТРЕЛЬБИЦКИЙ Иван Семенович (1900-1980).

Генерал-лейтенант артиллерии. В Красной Армии с 1918 года. Перед войной арестован, но вскоре вместе с некоторыми членами так называемой «польской группы», в числе которых был К. К. Рокоссовский, освобожден.

Редкий случай — следователь, оказавшись порядочным человеком, после ареста Ивана Семеновича сумел предупредить жену Марию Николаевну — «вас должны арестовать, в разговоре с соседками на кухне обмолвитесь, что поедете к знакомым куда-нибудь на север, а сами с дочерьми немедленно уезжайте в другую сторону — на юг». Таким образом, удалось избежать ареста.

В первый день Великой Отечественной войны 8-я артиллерийская бригада ПТО, которой командовал полковник И. С. Стрельбицкий, с 24-й стрелковой дивизией К. Н. Галицкого севернее г. Лиды остановила танки 3-й танковой группы Хота. В ходе напряженных боев подчиненная И.С. Стрельбицкому бригада уничтожила около 60 немецких танков, в их числе — 4 танка были подбиты лично командиром бригады. За умелое руководство боем полковник И. С. Стрельбицкий был награжден орденом Красного Знамени. В ходе напряженных боев бригада попала в окружение. Полковник И. С. Стрельбицкий собрал вокруг подчиненных частей большую группу, численностью более тысячи человек, из пехотинцев, летчиков, танкистов и других окруженцев. Боясь провокаций, в свои ряды принимал только тех, кто имел документы.

Пересекая лесную дорогу, наткнулся на легковую машину, в которой находился заместитель командующего Западным фронтом генерал И. В. Болдин (с ним еще один генерал и шофер). Старые товарищи обнялись. Болдин сказал: «Ты, Иван Семенович, спас меня, а я тебя» (имел в виду «арестантское прошлое» Стрельбицкого и предстоящие в связи с этим трудности при «проверке»). Вышедшие из окружения советские воины получили название «группы генерала Болдина». Оба, Болдин и Стрельбицкий, были награждены орденами.

В последующем И. С. Стрельбицкий занимал должность командующего артиллерией 2-й гв. армии (участвовал в штурме Севастополя и Кенигсберга).

21 апреля 1944 г. командующим 2-й гвардейской армией гв. генерал-лейтенантом Г. Ф. Захаровым генерал-майор артиллерии И. С. Стрельбицкий был представлен к званию Героя Советского Союза. Из представления:«... Под личным руководством генерала Стрельбицкого было отражено несколько десятков контратак пехоты и танков противника... За активное и умелое участие в разработке и руководстве боевыми операциями армии по прорыву современной обороны противника на р[еке] Молочная, на Перекопе и Ишуне; за личное мужество и героизм, проявленные во время руководства артчастями при прорыве обороны на Перекопе и Ишуне». Кстати, первый раз Иван Семенович штурмовал Перекоп в гражданскую войну. В то время молодой краском после отличной стрельбы прямой наводкой при отражении многочисленных атак был отмечен М.В.Фрунзе.

— Что хочешь, орден или шашку? — спросил безусого комбата командующий фронтом.

Комбат по молодости выбрал шашку.

На этот раз заслуженную награду — звание Героя Советского Союза И. С. Стрельбицкий не получил.

По его воспоминаниям, вмешался член Военного совета фронта генерал-лейтенант Субботин: «Стрельбицкий — сын врага народа, сам сидел».

Имелся в виду С. Д. Стрельбицкий — старый большевик, состоявший в переписке с В. И. Лениным, — ректор Харьковского университета, репрессированный в 1937 году и посмертно реабилитированный по ходатайству своего товарища — члена Президиума ВЦИК Г. И. Петровского.

По заключению Военного совета 4-го Украинского фронта, подписанному 13.5.1944 года генералом армии Ф. И. Толбухиным, И. С. Стрельбицкий был награжден орденом Суворова I степени.

В 1950 -1953 гг. принимал участие в военном конфликте КНДР и КНР против США (старший военный советник).

Уволен в отставку с должности начальника радиотехнических войск ПВО страны.

ДОНЧЕНКО Дмитрий Юрьевич (1891-1940).

Полковник. Окончил Орловский кадетский корпус. В первую мировую войну служил в гвардейских частях в звании капитана. В Красной Армии с 1918 года. Преподаватель огневого цикла на курсах «Выстрел» (с 1927 г.) и Военной академии механизации и моторизации им. И. В. Сталина (с 1933 г.). Арестован 29.9.38 г. Через год отсидки, 3 декабря 1939 года, Д. Ю. Донченко направил жалобу наркому обороны СССР К. Е. Ворошилову:

«... Постановлением Особого совещания НКВД СССР от 15 августа 1939 года я заключен в исправительно-трудовые лагеря на 5 лет за то, что якобы был участником офицерско-монархической организации. Обвинение это основано на двух клеветнических показаниях арестованных Озерова и Дейбнера (коллеги по кафедре стрельбы в Военной академии механизации и моторизации — B.C.). Очных ставок в ходе следствия мне дано не было. Фактов моей преступной деятельности следствие обнаружить не могло, так как таковых не было за всю мою жизнь совершено. В начале следствия следователь Передумов методами избиения, гнусных оскорблений (плевки в лицо и др.), угрозы ареста моей семьи, избиения моей жены и насилования моей дочери заставил меня подписать составленный им протокол с данной клеветой на себя (первым делом при аресте этот «мастер следственных мероприятий» изъял у Донченко редкие в то время дорогие швейцарские часы (подарок жены к юбилею свадьбы) и тут же в машине по дороге в Лефортовскую тюрьму одел их себе на руку (путь был коротким, 5-6 минут, так как семья Донченко жила на Красноказарменной улице. Впоследствии жене Дмитрия Юрьевича сообщили, что Передумов «расстрелян за служебный бандитизм» — B.C.). 15 января 1939 года я заявил об этом прокурору, после чего следователем Герасимовым были составлены правдивые, записанные с моих слов протоколы... Убедительно прошу Вас — прикажите пересмотреть мое дело, проверить всю мою жизнь и работу. Работа всегда была направлена на благо дорогой для меня РККА. Свидетели моей работы и даже мои непосредственные руководители сейчас работают в Академии механизации и моторизации (ВАММ — B.C.) полковники Сафир, Никулин, Малина и др. Прикажите проверить, какие были отношения ко мне моих учеников. Они всегда были довольны моими занятиями. Такая проверка ... покажет, что состояние мое в контрреволюционно-антисоветской организации является делом совершенно невозможным, а показания Озерова и Дейбнера — явная клевета на мое честное имя... Прикажите дело пересмотреть и вернуть мне свободу, дабы я снова мог работать на благо РККА. 3 декабря 1939 г., г. Котлас. Д. Донченко».

Ответа на свою жалобу Дмитрий Юрьевич не получил.

Скончался в лагере. Реабилитирован в 1956 г.

БЫСТРИЕВСКИЙ Сергей Дмитриевич (1861-1927).

Генерал-майор царской армии. Военный прокурор. За отказ обвинять революционеров в 1905 году переведен в систему Учебных заведений. С 1910 года — директор 1-го Московского кадетского корпуса. В северной части бывшего Екатерининского дворца (теперь здание Военной академии бронетанковых войск) занимал казенную квартиру — 17 комнат.

В 1918 году арестован, но с учетом его действий в 1905 году освобожден. При регистрации на бирже труда отказался отдать диплом о высшем юридическом образовании (видел, как такие дипломы потом уничтожались), за что разгневанная сов. чиновница записала: «образование — низшее». Бедствовал, снимая маленькую комнату в квартире старого товарища. Предоставленная работа — счетовод в банке.

СУРЧЕНКО Андрей Иванович (1901-1975).

Генерал-майор. С начала Великой Отечественной войны — начальник штаба 129 СД. Участник боев за Смоленск. С октября 1941 года — командир 18 ОСБр. За участие в декабрьских (1941 г.) боях под Москвой награжден орденом Красного Знамени.

Из наградного листа: «..Бригада стремительным ударом во фланг (а не по Юшково. — B.C.) Бурцево-Юшковской группировки противника обеспечила разгром 478-го ПП немцев... ».

В последующем — командир 399, 41 и 194-й стрелковых дивизий. В 1944 году — начальник штаба 53 СК, ВрИО командира 53 СК 48-й армии 2-го Белорусского фронта с 9 по 28 декабря 1944 года. Снят с должности командующим войсками 48-й армии генерал-лейтенантом Н. И. Гусевым за невыполнение приказа начальника штаба армии генерал-майора И. С. Глебова. Последняя должность— начальник Объединенных курсов усовершенствования офицерского состава СГВ.

САХНО Михаил Гордеевич (1905-1947).

Генерал-майор танковых войск (1943). В Красной Армии с 1924. На фронтах Великой Отечественной войны с первых ее дней. Командовал танковым полком в оборонительных боях на смоленском направлении, в р-не Ярцево (август-сентябрь 1941). С сентября 1941 по апрель 1942 командовал 5-й танковой бригадой 33-й армии Западного фронта. Участвовал в обороне г. Наро-Фоминск. С апреля 1942 командир 32-й танковой бригады 50-й армии, с октября 1942— исполняющий должность заместителя командующего армией. С января 1943 командир 5-го танкового корпуса, с октября 1944 командир 10-го гв. танкового корпуса 5-й гв. танковой армии. После войны М. Г. Сахно командовал 10-м танковым Днепровским ордена Суворова корпусом, дивизией в СГВ (1946-1947). С 1947 слушатель ВАК при Военной академии Генштаба.

Награжден 3 орденами Красного Знамени, Кутузова 1-й ст., Суворова 2-й ст., медалями.

Из трех наградных листов, с которыми я ознакомился в ЦАМО (на Сафира, Сурченко и Сахно), только у Михаила Гордеевича он заполнен рукой М. П. Сафира, который не поленился и написал четким почерком черными чернилами:

«... В боях с фашистскими захватчиками, действуя по тылу прорвавшегося противника к Юшково, на выс. 210,8 сковал его и лично руководя группой танков, тремя последовательными ударами уничтожил значительную часть противника. Решительные удары подполковника Сахно по высоте 210,8 ослабили сопротивляемость фашистов у Юшково и Петровское и способствовали дальнейшему поражению их. Начальник АБТ войск 33-й армии полковник Сафир.

Комиссар АБТВ 33-й армии ст. политрук Короткий.

7 декабря 1941 г.».

О высоких профессиональных качествах М. Г. Сахно свидетельствует следующий факт. В сентябре 1943 года возник конфликт между командующим войсками 2-го Прибалтийского фронта генералом армии А. И. Еременко и генералами — командующим БТ и MB фронта М. Л. Чернявским и командиром 5-го танкового корпуса М. Г. Сахно, предлагавшими, вопреки мнению командующего фронтом, более рациональный и грамотный способ ввода танковых соединений в прорыв. Оба получили предупреждение о несоответствии своим должностям. Однако после вмешательства Сталина генералы сохранили свои посты. 22 мая 1944 г. Сталин, просматривая старые записи, еще раз повторил свои указания: «29.5.44... п. 8. «Потребовать от А. И. Еременко объяснений несоответствия Чернявского и Сахно своим должностям... » («Эпистолярные тайны». С. 385).

13 февраля 1945 года командующий 5-й гвардейской танковой армией генерал-полковник танковых войск В. Т. Вольский представил М. Г. Сахно к званию Героя Советского Союза: «В боях по окружению и разгрому Восточно-Прусской группировки [противника] 10-й танковый корпус под руководством Сахно, войдя в прорыв на участке 48-й армии с 16.1.45 смелыми и решительными действиями, находясь на правом крыле армии,., овладел городами Глуск, Найденбург, Мюльхаузен... и множеством населенных пунктов Восточной Пруссии. Этими действиями 10-й танковый корпус под руководством генерал-майора тов. Сахно... обеспечил окружение Восточно-Прусской группировки противника... Корпус под руководством тов. Сахно, сумевшего организовать продуманную оборону в этих боях, доходивших нередко до рукопашной схватки, также разгромил противника и не дал ему возможности пройти через рубеж, обороняемый 10-м танковым корпусом...». Решением Военного совета 2-го Белорусского фронта от 18.2.1945 года М. Г. Сахно был представлен к награждению орденом Кутузова I степени (награжден Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10.4.1945 г.).

КИНОСЯН Степан Ильич (1900-1965).

Генерал-лейтенант. В Красной Армии с 1920 года. Участник гражданской войны (1921-1922 гг.) и войны с Финляндией (1939-1940 гг.). На фронтах Великой Отечественной войны с июня 1941 года. За участие в ликвидации Нарофоминского прорыва награжден орденом Красного Знамени. Отклеив в альбоме отца фотографию, которую Вы видите (тогда я не знал, кто на ней изображен), на обороте обнаружил надпись: «Отличному товарищу, Михаилу Павловичу Сафир на память о совместной службе в Отечественной войне — в знак глубокого уважения. Киносян. 11.42». По дате видно, что фотография подарена после ранения в окружении под Вязьмой, откуда он в марте 1942 года был вывезен на самолете. Газетный вариант декабрьских (1941 г.) событий С. И. Киносян изложил в большой статье «Бои в районе Наро-Фоминска» («Красная Звезда», 6.12.1941, № 287 (5042), в которой правильно указал расположение танковой группы перед атакой 3 декабря — «... южнее прорвавшейся группировки врага...» (а не 6 км восточнее пл. Алабино, как неверно на схеме показал Сурченко) и подтвердил, что: «... первыми атаковали танки...» (а не 18-я СБР). С июля 1942 года и до июня 1944 года — начальник штаба 33-й армии. В последующем (до конца войны) — начальник штаба 49-й армии. Из наградного листа, подписанного 17.2.1945 года командующим войсками 49-й армии (на 3-й орден Красного Знамени):

«...Генерал-майор Киносян умело спланировал взаимодействие родов войск по прорыву сильно укрепленного оборонительного рубежа противника на р. Нарев и по вторжению войск Армии в пределы Восточной Пруссии...».

По результатам этого представления 10.4.1945 года был награжден орденом Кутузова I степени. Службу закончил заместителем начальника кафедры оперативного искусства Военной академии Генштаба.

РЯБОВ Юрий Алексеевич (1921-1994).

Генерал-лейтенант.

На фронте с октября 1941 по март 1945 года. В 33-й армии (служба автобронетанковых войск) с 1942 по 1944 год. В 1944-1945 годах — помощник начальника технического отдела управления командующего БТ и MB Белорусского фронта. С 1970 по 1977 год — заместитель начальника танковых войск. С 1977 года в запасе.

КОРОБЕЙНИКОВ Максим Петрович (род. 1921).

Генерал-майор. На фронте с декабря 1941 по сентябрь 1944 года в должностях командира взвода, роты и батальона на Северо-Западном, Волховском, Ленинградском и 3-м Прибалтийском фронтах. Три раза ранен. Доктор психологических наук, профессор. В 1964 году, находясь в должности начальника группы научных сотрудников Военно-политической академии им. В. И. Ленина, опубликовал исследование на тему «Поведение воина в опасной ситуации. Проблемы страха и паники в войсках». Целесообразность выпуска этой научной работы на актуальную тему тут же была обжалована в ЦК КПСС помощником министра обороны СССР Главным маршалом бронетанковых войск П. А. Ротмистровым. Однако к моменту выхода приказа начальника ВПА им. В. И. Ленина генерал-полковника А. С. Желтова об изъятии всего тиража для внутриведомственной продажи изымать уже было нечего — все экземпляры разработки оказались распроданными. Последняя должность в Советских Вооруженных Силах — начальник кафедры марксизма-ленинизма Военной академии химической защиты им. С. К. Тимошенко. С 1986 года в отставке.