Марина Влади
РОЛЬ
Одесса, 1968 год. Ты снимаешься в своем самом удачном фильме — «Служили два товарища», играешь роль белогвардейского офицера, который после поражения его армии решает сесть на пароход и навсегда покинуть Россию. Твоя великолепная белая лошадь бросается в море, чтобы догнать корабль. Фильм заканчивается выстрелом, который обрывает твою жизнь. Эту роль ты любил особо, поскольку она показывала человека раненого, отчаявшегося, но, несмотря на это, сильного и гордого, человека, который кончает самоубийством, когда понимает, что его мир развалился и нет больше смысла жить.
В окончательном варианте фильма от роли мало что осталось. Сохранилось лишь несколько сцен, которые прекрасны сами по себе, но оставляют чувство недоговоренности.
По странному стечению обстоятельств в той же Одессе ты снялся в одной из своих последних ролей — на этот раз на телевидении — в сериале из шести фильмов, рассказывающих о борьбе с бандитизмом в послевоенные годы (речь идет о фильме «Место встречи изменить нельзя». — Ред.). Успех этого многосерийного фильма так велик, что во время его показа, говорил ты мне, у всей России перехватывает дыхание. И это было действительно так, я видела это. На улицах никого не оставалось, когда ты появлялся на маленьком экране. Между прочим, это был один из немногих положительных героев, сыгранных тобой в кино или на телевидении. Но кем бы ни были твои герои, ты всегда нравился публике.
Отрицательные роли больше соответствовали представлению о тебе, сложившемуся у людей при прослушивании твоих песен, рассказывавших о жизни ребят с московских улиц, о хулиганах, ворах, отверженных. С годами в твоей поэзии стали появляться более глубокие темы, заставлявшие думать. Худо-бедно одни роли сменялись другими, и наконец, тебе дали возможность сыграть в кино в «Каменном госте» по Пушкину. И в этой роли поднимаются все те проблемы, которые ты затрагивал в своих последних стихах: преодоление себя, мучительные поиски ответа на вопрос о смысле жизни, бунт перед лицом произвола, фрондерский юмор в ответ на отсутствие свободы.
Однажды вечером ты возвращаешься домой в игривом настроении и, бросившись на диван, сообщаешь мне:
— Я — от Хрущева.
Заметив мое удивление, ты рассказываешь, что потерявший власть Хрущев живет недалеко от Москвы, что он пригласил тебя встретиться «по-простому», а тебе было любопытно увидеть этого человека, который руководил Советским Союзом, допустил некоторую либерализацию в искусстве и, что особенно важно, выступил с докладом о преступных делах Сталина. Захватив гитару, ты приехал к нему. На столе стояли пирожки и, конечно же, охлажденная водка. Старый Никита Хрущев сразу же засыпал тебя вопросами.
Его особенно интересует, как ты писал песни о войне.
Он считает, что бывшие солдаты много тебе рассказывали о ней. Когда ты говоришь ему, что тебе достаточно почувствовать себя в положении того или иного персонажа, точно так же, как это делают актеры, Хрущев крайне удивляется. Наступает вечер жаркого летнего дня, ты спел много песен, в том числе совсем новых. В полумраке ты рассматриваешь круглое красноватое лицо бывшего первого секретаря. Когда ты задаешь конкретный вопрос о художниках-абстракционистах, выставку которых он приказал смести бульдозерами, Никита Хрущев взрывается:
— Меня обманули, мне не объяснили. Я ничего не понимаю в живописи, я крестьянин…
ВСТРЕЧИ
В Нью-Йорке два дня подряд мы с удовольствием ходим на выставку Кандинского в музее Гуггенхейма. За рулем желтых такси, которые возят нас по городу, часто сидят русские иммигранты. Некоторые узнают тебя, не верят своим глазам, а затем резко тормозят, создавая новые пробки. Таксисты зазывают тебя в свой дом, в гости, хотят показать тебя друзьям, услышать твои песни.
На следующий день у нас встреча с Иосифом Бродским, русским поэтом, которого ты уважаешь больше всего. Приходим в условленное место — маленькое кафе в Гринвич-виллидж. Ты садишься за стол, пьешь чай и с удовольствием беседуешь с ним, перескакивая с одной темы на другую. Читаешь Бродскому свои последние стихи. Он с серьезным видом слушает тебя, потом уводит нас погулять по улицам. Бродский любит этот квартал, в Нью-Йорке он живет уже много лет. На улице очень холодно, ты покупаешь мне легкую шапочку, чтобы у меня не мерзли уши. Возле тротуара среди мусора видишь использованные шприцы и зло ударом носка отбрасываешь их в сторону подальше.
Бродский рассказывает, как трудно ему здесь живется, к тому же в городе просто опасно. Ему нелегко поверить — такими мирными кажутся сейчас эти почти провинциальные улицы. Затем мы идем к нему домой — в маленькую квартирку, до отказа заполненную книгами, настоящую обитель поэта. Он готовит нам совершенно неожиданный — китайский — завтрак и читает свои стихи, написанные по-английски. Перед тем как мы уходим, Иосиф Бродский дарит тебе свою книгу и подписывает ее. Ты сильно взволнован. Впервые по-настоящему крупный поэт признает тебя равным себе. Сколько лет ты ждал такого момента! Тебя всегда относили к категории певцов, рассказчиков, авторов-композиторов, бардов, менестрелей, но всегда отказывали в приеме в эту высшую семью, не признавали тебя Поэтом. В Москве, чтобы называться поэтом, нужно получить специальное образование (как будто поэзии можно научиться!), нужно, чтобы тебя издали (словно это мог сделать каждый!). Официальные поэты Евтушенко, Вознесенский благосклонно улыбались, когда ты приносил свои стихи. Никто никогда не сдержал слова, все брали у тебя некоторые из твоих стихов, обещая содействовать их публикации, но ни разу ты не имел радости увидеть напечатанными черным по белому слова, которые шли от твоего сердца. Не набрав нужного числа опубликованных строчек, ты не смог стать членом очень влиятельного Союза писателей СССР. А ведь это, помимо почестей, давало бы тебе право на преимущественное получение квартиры (даже с кабинетом для работы), облегчило бы организацию поэтических вечеров, открыло бы перед тобой двери многочисленных домов творчества, решило бы многие проблемы, связанные с получением виз для участия в вечерах русской поэзии в различных странах мира.
К счастью, ты все это имеешь благодаря твоему таланту и нашему браку…
Однажды утром ты хитро посмотрел на меня:
— С тобой хотел бы поговорить Андрей, с глазу на глаз.
Я немного удивилась. Ведь наш друг Андрей Тарковский — а речь шла именно о нем — частый участник наших вечеров. Друг юности, он один из наиболее пылких почитателей твоего таланта, я знаю его многие годы. Этот небольшой человек, живой и нервный, — великолепный собеседник. Отец его — с Кавказа, и не случайно Андрей обладает даром рассказчика. Когда праздник в разгаре, он поражает собравшихся своими дегустаторскими способностями. Алкоголь делает его веселым, и каждый раз он в конце концов начинает петь одну и ту же песню, к нашей всеобщей радости. Мы знаем, что рядом с нами — один из великих кинематографистов нашего времени. У него столь же трудная судьба, как и у тебя. Иногда ему приходится тратить годы, чтобы добиться одобрения сценария. Горько видеть, как он вынужденно топчется на месте, делает так мало фильмов, хотя его гением восхищается весь мир. Я понимаю, что речь идет о чем-то очень важном, раз ты не решаешься рассказать мне. Наконец, ты открываешь тайну:
— Андрей готовит фильм, он хочет попробовать тебя на роль.
Я встаю на дыбы — мне вовсе нет нужды что-либо доказывать, я никогда не делала проб с тех пор — это был первый и единственный случай, — когда Орсон Уэллес решил посмотреть меня, тринадцатилетнюю девчонку, на роль в одной из своих картин. Но ты успокаиваешь меня и говоришь, что, с твоей точки зрения, нужно согласиться. На следующий день, поддавшись твоим уговорам, я встречаюсь с Андреем Тарковским.
Он поясняет мне, что его будущий фильм, «Зеркало», автобиографичен и он подумал обо мне на роль своей матери.
Через некоторое время мы отправляемся в деревушку вместе с группой техников и гримеров. Мы снимаем несколько планов, он показывает, что и как нужно делать, заставляет сыграть на ступеньках избы сцену ожидания, которую я должна закончить со слезами на глазах: человек, которого я ждала, не приходит. Андрей говорит мне комплименты, я горжусь своей игрой. Возвращаюсь домой и рассказываю тебе, как прошел день. Если я буду сниматься в этом фильме, многое устроится — у меня будут профессиональные дела в СССР, я смогу подольше быть с тобой, да и работать с Тарковским — какое счастье!
После нескольких дней тревожного ожидания прошу тебя позвонить Андрею, но застать его дома не удается. Его жена отвечает, что нужно набраться терпения. По своему опыту знаю, что ответ будет отрицательным. Но ты веришь, что все будет хорошо. Проходят недели, и мы узнаем через секретаршу, что роль отдана, что меня благодарят за… Ты взбешен, ругаешь себя за то, что посоветовал мне согласиться на пробы, оскорблен, что ответили через третье лицо. Мне приходится брать Андрея под защиту. Слишком много работы, разных забот, к тому же у людей его профессии часто не хватает мужества дать отрицательный ответ. Ничто не смогло смягчить тебя: от него, от друга юности, ты ждал другого отношения. И в течение двух долгих лет ты отказываешься видеть его. Наши общие друзья попытаются помирить нас — напрасно.
Однажды, выходя из самолета в Руасси, мы буквально натолкнулись на Андрея, который возвращался в Москву. Эта неожиданная встреча на нейтральной, «безличной», земле позволила нам примириться — и ты, и он так долго ждали этого. Мы расстались взволнованными. Его простое и ясное объяснение причины, по которой он взял неизвестную актрису на роль матери вместо меня, чей образ был слишком связан с моими предыдущими успешными ролями, звучало очень убедительно. Я пожалела, что он промолчал раньше.
Вернувшись в Москву, мы пришли к Андрею, Снова пиршествуем, и в конце вечера он, как всегда, поет свою любимую песню. Через несколько дней он позвал меня к себе, чтобы помочь убедить Марчелло Мастроянни сыграть роль в фильме, подготовку к которому он заканчивает. Всю ночь я переводила сценарий с русского на итальянский. Марчелло, мой старый друг (в начале карьеры мы вместе снялись в двух фильмах), пришел в восторг от него. Ухожу из дома Тарковского уставшая, но счастливая атмосферой дружбы и общения с талантами.
Увы, фильм этот сделан не будет. Еще один сценарий — прекрасный! — пошел в корзину по воле цензуры…
…23 декабря 1985 года мой телефонный ответчик записал короткое драматическое сообщение. Тарковский серьезно болен, шведские врачи дают ему всего три недели жизни. 2 января 1986 года он возвращается во Францию, его окружают огромной щедрой помощью. Президент республики, посол СССР, министр культуры, врачи, соотечественники помогают решить возникающие срочные проблемы. Его сыну и мачехе разрешают приехать к нему после четырех лет разлуки. 11 июля Тарковский покидает больницу — его состояние заметно улучшилось. Я счастлива принять всю его семью в моем большом доме… Андрей может закончить монтаж своего фильма «Жертвоприношение» и рассказывает о замысле будущей картины: «Святые — самые несчастные из людей». Позже, по совету неумного друга, он уезжает из Парижа, чтобы пройти лечение в ФРГ в одной модной клинике.
Андрей умер 29 декабря 1986 года.
Похороны были грандиозными. Пришли все друзья. Мстислав Ростропович, сидя на ступеньках церкви на улице Дарю, играет на виолончели. В разрывающих душу звуках его инструмента, в которые он вложил, кажется, всего себя, — наше горе.
ОСТАЛСЯ В ФИЛЬМАХ
Станислав Говорухин: «В кино он сыграл меньше, чем мог бы. И меньше, чем хотел. «Пробовался», но до съемок дело не доходило. Многие из «проб» погибли, кое-что уцелело — например, отличная проба на Пугачева к фильму А. Салтыкова.
У меня сохранилось несколько его грустных писем.
«Утвердили меня в картину «Земля Санникова». Сделали ставку, заключили договор, взяли билет. С кровью вырвал освобождение в театре, а за день до отъезда мосфильмовский начальник сказал:
— Его не надо.
— Почему? — спросили режиссеры.
— А не надо, и все!»
Сегодня кинематографисты пытаются освободиться от пут, связывающих свободный полет фантазии. Как порадовался бы Володя! Он всегда говорил об этом. Раньше — с яростью, последние годы — с горьким сарказмом.
«Но ведь про что-то можно снимать? — писал он мне. — Например, про инфузорий? Хотя… Ткнуться некуда — и микро- и макромиры под чьим-нибудь руководством».
Нашел в записной книжке и такую запись:
«Володя: у меня все наоборот — если утону, ищите вверх по течению».
Откуда это? Так не похоже на Высоцкого. Он был человеком, который твердо знал, куда, ради чего и на что он идет. Хотя… Так хотел сниматься в «Место встречи…» можно сказать, был зачинателем идеи — сделать фильм по роману Вайнеров, так волновался — утвердят, не утвердят на роль Жеглова, и вдруг… 10 мая 1978 года — первый день съемок. Мы в Одессе, на даче нашего друга. И Володя: «Пойми, мне так мало осталось, я не могу тратить год жизни на эту роль!»
Как много потеряли бы зрители, если бы я сдался в тот вечер. Однажды, когда я рассказал этот случай на встрече со зрителями, из зала пришла записка: «А стоит ли год жизни Высоцкого этой роли?» Вопрос коварный. Если бы год, который заняли съемки, он потратил на сочинение стихов, тогда ответ был бы однозначным: не стоит! Быть поэтом — таково было его главное предназначение в этой жизни! Но у Володи были другие планы, я знал их, и мы построили для него щадящий режим съемок, чтобы он мог осуществить все задуманное: побывать на Таити, совершить гастрольное турне по городам Америки…
Он давно подумывал о режиссуре. Хотелось на экране выразить свой взгляд на жизнь. Возможность подвернулась сама собой. Мне нужно было срочно ехать на фестиваль, и я с радостным облегчением уступил ему режиссерский жезл.
Когда я вернулся, группа встретила меня словами: «Он нас измучил!»
Он входил в павильон абсолютно готовьш к работе, всегда в добром настроении и заражал своей энергией и уверенностью всех участников съемки. По этой короткой пробе легко было представить его в роли режиссера большой картины. Зато на тонировке с ним было тяжело. Процесс трудный и не самый творческий — актер должен слово в слово повторить то, что наговорил на рабочей фонограмме, загрязненной шумами, стрекотом камеры. Бесконечно крутится кольцо на экране. Володя стоит перед микрофоном и пытается «вложить» в губы Жеглова нужные реплики. Он торопится, и от того дело движется еще медленнее, он безбожно ухудшает образ. «Сойдет!» — кричит он. Я требую записать еще дубль. Он бушует, выносится из зала, через полчаса возвращается, покорно становится к микрофону. Ему хочется на волю, а кольцо не пускает. Ему скучно, он уже прожил жизнь Жеглова, его творческое нутро требует нового, впереди ждут Дон Гуан и Свидригайлов, а внизу, у подъезда, нетерпеливо перебирают ногами и звенят серебряной сбруей его Кони».
Высоцкий снимался в фильмах «Вертикаль», «Увольнение на берег», «Точка отсчета», «Служили два товарища», «Четвертый», «Место встречи изменить нельзя»… Роли главные и эпизодические, и последних, к сожалению, было больше. Но даже и за отдельным эпизодом стояла запоминающаяся личность Высоцкого. В эпизодической роли он снимался, к примеру, в кинокомедии «Саша-Сашенька» на студии «Беларусьфильм». Автор сценария Лидия Александровна Вакуловская рассказывает:
— Помню, что режиссер Виталий Четвериков, приглашая на эпизодическую роль Высоцкого, тогда еще мало снимавшегося, сказал: этот герой должен петь под гитару. Пришлось внести небольшие изменения в сценарий. Высоцкий пел так, что даже сейчас, через двадцать лет, я слышу его хрипловатый, но такой красивый и дорогой нам голос. Кругом все аплодировали, а он улыбался и снова повторял «дубль». Его очень уважали и любили в нашей съемочной группе. Но были и те, кто хотел запретить Высоцкого. К счастью, их время прошло.
О Высоцком можно сказать словами самого поэта: «он не гнался за славою бренной», но слава нашла его сама. Высоцкий — актер, певец, поэт — прожил короткую, неистовую жизнь, пролетел через нее, как метеор, оставив после себя долго звучащий, ранящий след. Признание пришло к нему после смерти. Тут наша общая боль и общее чувство вины, как бы мы ни торопились — каждый по-своему — отдать ему посмертную дань. Теперь личность Высоцкого, его роли и песни стали достоянием ряда фильмов.
О них немало сказано сегодня в нашей печати, и отзывы эти уместно привести здесь. Все те, кто видел по телевидению двухсерийную телепередачу «Владимир Высоцкий» театрального критика Н. Крымовой и режиссера А. Торстенсена, могут быть только благодарны создателям. И мы целиком присоединяемся к словам оценки фильма, высказанные в «Труде» М. Строевой:
«Фильм нетороплив. Здесь о Высоцком говорят не спеша, раздумчиво, серьезно. У каждого в душе хранится свой Высоцкий. Образ освещается с разных сторон, складывается, как мозаика. Таков замысел: Высоцкий в моей жизни. На этот вопрос по-своему отвечают рабочий и космонавт, актер и писатель, маршал авиации и шахматист, друг и жена. Люди известные и неизвестные ищут, находят свои, незаемные слова, почти всегда точные.
Камера скользит по московским дворикам, бульварам и подворотням, по комнатам близких или далеких ему людей, подымается над панорамой густо застроенной Москвы, чтобы можно было отыскать глазами тот самый дом на Большом Каретном, где Володя вырос. «Где твои семнадцать лет, где тебя сегодня нет…»
Мы вслушиваемся в негромкий говор, в элегическую интонацию людей, с ними соглашаемся. Да, Володя Высоцкий был Личностью, брал на себя ответственность откровенно и честно высказывать то, о чем сегодня громко говорят все. Он обгонял свое время. Его песни звучали повсюду, его слушали на всех этажах нашего общества. Но сам Высоцкий тогда не вписывался в рамки «дозволенного».
Вот так, все верно. Но когда вдруг на экран врывается сам живой Высоцкий и поет, поет сегодня прямо нам в лицо своим неистовым хриплым баском, по-особому растягивая гласные и согласные, то все наше чуть раздумчивое настроение летит прочь. Актер ломает рамки «медленного чтения». Происходит стыковка двух начал, двух времен, «заводящая» драматический мотор передачи.
Режиссер и оператор совершают чудо возвращения, оживления героя. Вот он появился только что из-за угла, тот самый знакомый, идет по улице, поднимается по лестнице, еще секунда — берет гитару и вот уже поет. Поет, растягивая жилы, разрывая душу: «Перережьте горло, перережьте вены, только не порвите серебряные струны!»
Как отмечают рецензенты, его песни живут вне моды. Такое бывает, правда, очень редко. Они на слуху у людей разных поколений. Они звучали повсюду. Но с телеэкрана при жизни актера реже всего. И сегодня их слушаешь с каким-то особым сочувствием.
Двухсерийная передача «Владимир Высоцкий» — не просто дань памяти поэту. Это и анализ многообразной работы поэта, музыканта, актера, о чем сказали с экрана Б. Окуджава, М. Ульянов, М. Влади, Г. Гречко и многие другие.
Фильм снят на доверии и к людям, говорящим о Высоцком, и к нам, зрителям. Это как обратная связь. Доверие обязывает думать. Даже знавшие его ищут «своего Высоцкого». «Он был искренен», — скажет о нем Михаил Ульянов.
Высоцкий никогда не играл героя другого времени, мучимого давними, непонятными нам страданиями. Он заставлял, например, своего Гамлета жить сейчас, делать свой выбор сейчас. Жаль, что не сняты на пленку лучшие его роли — хотя бы Гамлет и Лопахин. Из чеховского «Вишневого сада» до нас дошел только его голос «за кадром». А в кадре осталась лишь одна Алла Демидова — в роли Раневской…
Центральное телевидение показало также телефильм «Монолог». Это видеозапись прямого разговора Владимира Высоцкого с телезрителями. Высоцкий говорит в экран и поет свои песни под гитару.
Давая положительную оценку этому фильму, «Комсомольская правда» тогда отмечала, что запись эта делалась не в расчете на будущий телефильм. Вероятно, она должна была стать сюжетом одной из передач. Там есть эпизоды, которые в обычных случаях считаются техническим браком и совершенно справедливо вырезаются и не показываются зрителю. А тут даже эти эпизоды сохранены и показаны. К примеру, Высоцкий поет песню «От границы мы землю вращали назад…», одну из лучших его военных песен… И вот забывает, путает слова. Просит начать запись сначала. Снова срыв. Снова сначала. И опять «не идет» песня. Он волнуется, переживает, закрывает лицо руками, собирается в комок и наконец поет так, как надо, как он хотел спеть. Мы видим даже эти срывы и слышим его разговор с режиссером за кадром.
Интересно вот что. Эпизоды эти не воспринимаются как брак. Более того, без них не было бы телефильма как такового.
Владимир Высоцкий говорит и поет с телеэкрана естественно и свободно, словно так было всегда. Увы, не всегда. Но сегодня — да.
Он не дожил до этого дня, однако сегодня ему поется лучше. Время изменилось, и жизнь наша изменилась тоже. И если с телеэкрана поет свои честные песни Владимир Высоцкий — значит, изменилась к лучшему, стала честнее.
Спасибо тем, кто сделал этот фильм, трижды спасибо тем, кто его показал.
Внимание зрителей привлекли вышедшие на экраны фильмы «Воспоминание» (студия имени Довженко) и «Короткие встречи»; последний поставлен на Одесской студии и два десятилетия пролежал без движения на полке. Но вот, как говорят, пришло время Высоцкого, и заговорил, запел он с экрана. В кинотеатрах далекого Магадана, где образ Высоцкого также близок, эти оба фильма шли «театральным способом».
В чем новизна? Обе картины тут демонстрировались как двухсерийный фильм, но с антрактом. В перерыве зрители обсуждали просмотренную ленту, делились впечатлениями, приняли участие в киновикторине. Ведь оба фильма объединены главным исполнителем — В. С. Высоцким и одинаково интересны почитателям его таланта.
Авторское «я» Владимира Высоцкого — и это подчеркивалось в выступлениях кинокритиков — частица огромного мира, в котором гармонично уживаются и послевоенное детство, и столичная «коммуналка», с нехитрым житейским скарбом, с видом в стесненный, но родной дворик, и такой же родной Театр на Таганке. Тут же и «послушные» московские студенты и их поэтические кумиры — Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина. Кончается слово, звучит песня Б. Окуджавы. И наконец, сам Высоцкий. Весь в песне.
В фильме не говорят и не поют о Высоцком, его показывают живым как есть, без дублей. Любительские кадры, порой серые — сама правда. Несовершенные технически — они совершенны по сути. Избежать всего субъективного, наносного — задача трудная, но оказалась под силу авторскому коллективу.
Тематический диапазон песен «поющего поэта» широк — от фронтовых («Вращение земли») до «дворовых» («Про Валю», «На Большом Каретном»), от комических («Песенка про Кука») до сугубо философских («Я — усилитель»).
В художественную ткань фильма органично вплетены снимки — портреты Володи, Владимира Семеновича Высоцкого, военная хроника, ролики с записями его песен. Как личность Владимир Высоцкий тоже безграничен: человек, поэт, певец, актер. Вслед за камерой мы дважды попадаем на театральные подмостки: в начале и в конце фильма… Все ближе и ближе сцена и зритель. Все ближе трагическая развязка в «Гамлете» В. Шекспира. Высоцкий на сцене и в жизни един, он слит воедино со своим героем. Бурные аплодисменты — награды и тому, и другому.
Творческая манера «Воспоминания» нетрадиционна. По родовой принадлежности фильм определен как художественный. Художественная основа фильма с участием заслуженной артистки РСФСР Елены Камбуровой приближена к документальному кино. На этом стержне крепится весь фактический материал.
Артистке дорого все, что связано с творчеством любимого ею поэта, и потому выступление в таком фильме она считает шагом ответственным.
Находясь на гастролях в Красноярске, Елена Анатольевна Кабмурова так сказала журналистам:
«Понимаю тех, кто считает, что все песни Владимира Семеновича должны звучать только в его исполнении. Он в самом деле не только был замечательным поэтом, но и великолепным исполнителем своих стихов. В то же время безумно жаль оставлять память о нем лишь в магнитофонных записях и в книгах.
Тяжело нести груз от подножия к вершине, проще простого — скатить его под уклон. И надо быть очень сильным, чтобы все-таки идти, подниматься вверх шаг за шагом. Таким был Владимир Высоцкий. И те певцы, которые пытаются исполнить песни Высоцкого, как бы берут на себя часть его груза.
Правда, есть у Высоцкого особые песни. Он написал их и спел — как покорил вершины».
«Автопортрет» — так называется созданный на Центральной студии документальных фильмов новый видеофильм о Владимире Высоцком (автор — Ю. Дроздов, операторы — М. Попереко, В. Семин). Своеобразным прологом к нему звучат слова Булата Окуджавы из его песни «О Володе Высоцком». «Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил, как умел — так и жил, а безгрешных не знает природа…»
Как писала в газете «Известия» М. Мурзина, строки которой мы воспроизводим, цель, замысел видеофильма — не рассказывать о Высоцком, не комментировать его биографию и песни, не рассуждать «по поводу». Пусть он сам расскажет о себе, как рассказывал всю жизнь, — в своих песнях. В песнях — в первую очередь! Его «интермедии» во время концертов были, в общем, посвящены одним и тем же темам — детство, война, работа в театре и кино. Он не любил и не умел говорить о себе, объяснять свои песни: «Давайте, я лучше вам спою об этом!» А иногда — резковато: «Что я хотел сказать в той или другой песне? Что хотел сказать, то и сказал!»
Его рассказы о себе всегда были коротки, просты, даже как-то по-детски просты: «Я работаю в Москве, в Московском театре на Таганке. И еще снимаюсь в кино, сыграл несколько ролей в кино. И сочиняю песни. Сам и слова, и музыку». Он не любил гладко и пространно говорить. Он пел, и все становилось сразу ясным, предельно ясным об этом человеке. Послушайте вот это: «Я не люблю фатального исхода, от жизни никогда не устаю…» — есть еще вопросы?
У него есть песня об Ахиллесе: «Я при жизни был рослым и стройным, не боялся ни слова, ни пули и в привычные рамки не лез…» Она, как, впрочем, почти всего его песни, и о себе тоже. Даже стихи его, аккуратно выстроенные в ряды строчек и куплетов в печати, что-то теряют, «пришпиленные» к бумажным листам. Так и в разговорах «по поводу Высоцкого» порой теряется момент присутствия его личности. Его обаяние, непосредственность, его обескураживающая, предельная искренность. Искренность — редчайший дар, единственно возможный для него способ существования в жизни и в искусстве, способ общения с людьми.
В «Автопортрете» использована авторская запись монолога Высоцкого, доселе неизвестная. Разговор идет напрямую, он обращается к конкретному человеку, но это поймешь не сразу, и потому дрогнет что-то внутри от проскользнувшего в его речи с экрана неожиданного «ты»: «Вот у нас есть такой спектакль, называется он «Павшие и живые», и там есть несколько просто великолепных стихов, я просто два или три стихотворения прочитаю тебе». Он разговаривает с другом, близким, судя по всему, человеком. Но он поднимется, выпрямится, когда станет читать вот это: «Нас не нужно жалеть…» («И еще одно такое стихотворение, но я его сделаю, как на сцене, если можно, значит»).
Кто видел спектакли с его участием, кто слышал, как он читал стихи, пел со сцены — каждый раз, как в последний, истово, на пределе, иначе не мог, просто не умел, — у того память «подключается» мгновенно. Кто не видел, не застал, тот, посмотрев этот фильм, откроет для себя новое в нем, ощутит ту атмосферу, что возникала на его концертах. «Я хочу, чтобы была такая атмосфера: «вы пришли ко мне в гости за песней, а я приехал спеть их вам». «Вообще, все эти песни, которые я пою, они рассчитаны на самых близких друзей».
В фильме сохранена, передана интонация живого диалога, сиюминутности общения. Вот он вспоминает детство, свой родной Большой Каретный, и тут же: «Я про него написал даже песню, хотите, спою ее?» И поет… Когда готовился сборник к изданию, вышли новые фильмы о Высоцком.
Публикация А. Сафонова
