Слезы

Слезы. Они подступали медленно: ниоткуда и в то же время – отовсюду.

Яркий свет люстры… Почерневшая банановая кожура на белой тарелке… Нераспечатанные журналы, валявшиеся на ковре…

Все, на что натыкался взгляд, причиняло боль.

Секундная стрелка отбивала мерный шаг, внушая обманчивую мысль, что время состоит из кусочков, которые при желании можно поменять местами.

Иллюзия. Время не принимает в расчет глупое тиканье часов. И уж тем более – наивные человеческие желания.

Оно идет – и уходит.

Она испугалась. В какой-то момент подумалось: стоит отпустить слезы наружу, и станет легче.

Она сдалась, и слезы – как-то очень радостно и торопливо – потекли по щекам. Но – странное дело! – они не принесли облегчения. Наоборот – теплый и липкий страх еще сильнее зашевелился в сердце, забил скользким чешуйчатым хвостом.

«Нельзя плакать! Нельзя! Иначе…».

Иначе – все исчезнет. Уйдет из ее жизни. Навсегда. И что останется?

Ненужные журналы и старая банановая кожура? Жадное одиночество, поглощающее, словно черная дыра, – все, без разбора?

Отчаяние заполняло комнату. У него был терпкий и неприятный запах вчерашних окурков.

Отчаяние безжалостно к слезам. Оно ими живет.

И вдруг – в тот момент, когда казалось, что помощи ждать неоткуда – раздался телефонный звонок.

Она, забывшись на мгновение, протянула руку и тут же отдернула. Больше всего на свете она ждала этого звонка.

И боялась снять трубку…

 

Жизнь

В первый раз это случилось шесть лет назад.

Она работала в крупной компании и зачарованно наблюдала, как мир покорно ложится к ее ногам. Дела шли в гору. Так ей казалось.

Однажды вице-президент предложил заняться непрофильными активами. Дециметровый канал, который почти никто не смотрел, радиостанция, которую почти никто не слушал, пара журналов и газета, которые почти никто не читал. От нее требовалось возглавить, оценить возможные перспективы и доложить на заседании совета директоров.

Она принялась за дело: сидела ночами в кабинете, вычерчивала графики, распечатывала отчеты. Она готовилась к предстоящему заседанию, словно к битве.

Битва не состоялась. Она вывела свое войско на поле, но хитрый противник обошел с флангов и уклонился от баталии. Никто и не думал обсуждать ее работу; вопрос о продаже непрофильных активов был решен заранее.

Точка. А точнее – полный крах. Только теперь до нее дошло, что же на самом деле означало заманчивое предложение: взять на себя ответственность.

Она вернулась домой и заплакала. И тогда раздался телефонный звонок.

– Ты плачешь?

Вопрос не требовал ответа.

– Не плачь, я уже еду.

В тот момент это показалось нормальным. Она даже не спросила, где он пропадал столько лет. А он и не собирался рассказывать: посадил ее в машину и покатил – вперед, не размениваясь на повороты.

– Они меня использовали… – сказала она.

– Разумеется.

– Что теперь делать?

– В жизни полно сложных вопросов. Но ответ на них очень простой: «да» или «нет».

– Ты всегда был слишком категоричен.

Он достал из кармана джинсов пять рублей.

– Видишь монету? Я миллион раз видел, как она падает «орлом». И миллион раз – «решкой». Но я не видел ни одной монеты, висящей в воздухе.

Стемнело, и он включил фары.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Уже приехали.

Справа, у обочины, показался тусклый мерцающий огонек. Машина сбавила скорость и начала притормаживать. Послышался шорох гравия под колесами, они остановились перед кирпичным двухэтажным зданием.

– Где мы?

– Понятия не имею.

Он открыл дверь и вошел первым. Неказистое снаружи помещение внутри оказалось неожиданно просторным. Стены были обшиты светлыми досками. Двенадцать столиков стояли тремя ровными рядами. За столами сидели мрачные коренастые мужики: кто ел, кто курил, кто лениво потягивал пиво.

Он выбрал столик, стоявший в дальнем конце зала. Справа, в нескольких метрах, приоткрытая дверь вела на кухню – струйки сизого чада лениво пробивались через щель, наполняя воздух запахом жареного лука.

Хозяин, краснолицый здоровяк в несвежем белом халате, взял кусок картона, заклеенный со всех сторон полиэтиленом («меню!» – догадалась она), вытер мокрой тряпкой и положил перед ними.

– Можете не читать. Есть только мясо и пиво.

– Отлично! Несите!

Хозяин ушел и через некоторое время вернулся с тарелками. Порции были рассчитаны на голодных водителей, но она и не заметила, как буквально проглотила кусок сочной свинины и залпом осушила бокал холодного, с выраженной горечью, пива.

А потом… Случилось то, чего она никак не ожидала.

Он сказал:

– Подожди! – и ушел.

Она уже начала нервничать, а он все никак не возвращался.

Подошел хозяин и положил перед ней чек.

– Что это? – спросила она.

– Счет.

– Счет?! Одну минутку… А где… мой приятель?

– Он уехал. Сказал, что вы расплатитесь.

– Как «уехал»?

– Вот так! У машины – четыре колеса и один руль. Он сел за руль, колеса завертелись, и он уехал, – в голосе хозяина чувствовалось раздражение.

– Но…

Она вдруг с ужасом вспомнила, что сумочка, деньги, документы и даже мобильный остались в машине.

– Милая! Вы поели? Теперь надо заплатить!

– Он… Наверное, он вернется… И вообще, это какое-то недоразумение…

– Платить будете?

На шум стали оглядываться мужики.

– У меня нет денег, – шепотом сказала она.

– Значит, отработаете!

– Послушайте! В конце концов, я ведь – женщина…

– Тем более глупо – попадать одной, ночью, в мужскую компанию!

Мужики за столиками повернулись и выжидательно смотрели на нее.

Эти мужики – конечно, не члены совета директоров. Не та одежда, речь, прически… Но в повадках и жестах неуловимо проглядывало что-то знакомое.

Хозяин отошел к выходу, загородил его широкой спиной.

Она встала, криво усмехнулась и… метнулась к двери, ведущей на кухню. Захлопнула ее за собой и дрожащими руками накинула хлипкий крючок.

У плиты стояла худая женщина с печальными глазами. Женщина лишь взглянула на нее и махнула рукой – куда-то себе за спину.

Там оказалась еще одна дверь. Она выскочила на улицу и увидела машину. За рулем сидел он. И улыбался!

– Сволочь!

– Выбирай, что сначала: мы ругаемся или едем?

– Едем! – она запрыгнула на сиденье.

Он включил фары и резко рванул с места.

Они долго молчали. Потом она сказала:

– Знаешь… Я успела отвыкнуть от твоих идиотских шуточек!

– Ты никогда не могла к ним привыкнуть.

– Еще бы! Что это было?

– Это – жизнь. Иногда кажется, что ты – в тупике. Тогда нужно сделать шаг.

– Отвези меня домой…

* * *

На следующий день она распорядилась о продаже радиостанции, журналов и газеты. Вырученные деньги пошли на оплату рекламы нового телеканала и трех – пока еще несуществующих нигде, кроме как в ее воображении – телесериалов.

Через неделю ее вызвал вице-президент. Поздно. Мосты уже были сожжены.

– Надеюсь, вы понимаете, что делаете? – спросил он.

Она улыбнулась.

– Это – жизнь. Иногда нужно сделать шаг, – ответила она.

 

Любовь

Прошел год, в котором не было ничего, кроме работы. Результатом стал большой и заслуженный успех. Рейтинги росли, а вместе с ними – зарплата.

Колесо Фортуны заскрипело, сделало пол-оборота и остановилось.

В ее жизни появился Тимофей – обаятельный мерзавец с мягкими волнистыми кудрями до плеч. Он называл ее «мамочкой», беззастенчиво воровал деньги и тратил (как она подозревала) на шлюх.

Тимофей был младше на девять лет, и она все прощала. Ее переполняло огромное гибельное чувство – без ответа и без выхода. Страдание превратилось в обязательный ежедневный ритуал.

Тимофей торопил со свадьбой – и она покорно соглашалась, прекрасно понимая, что им движет исключительно холодный расчет.

Она взяла на себя все хлопоты и расходы. Деньги казались чем-то вроде искупительной жертвы, а хлопоты помогали не думать, где ее неверный избранник, заявлявшийся лишь под утро, проводит ночи.

Это случилось за два дня до бракосочетания. Тимофей проснулся поздно. Он съел приготовленный завтрак, лениво примерил свадебный костюм.

– Молодец, мамочка!

Затем попросил денег – и ушел. «Насыщаться идеями».

Тимофей называл себя «творческой личностью». Он говорил, что хочет стать актером. Или – режиссером. Может быть, певцом. На худой конец – писателем. Неважно кем, но непременно – великим.

По крайней мере, он был великим бездельником. И – обманщиком.

Она осталась одна и… заплакала. И тут раздался телефонный звонок.

– Ты плачешь?

– Нет, притворяюсь!

– Не плачь, я уже еду.

Через полчаса он сидел на кухне, пил крепкий кофе и, покачивая ногой, курил коричневую сигарету.

– Он вертит мной, как хочет.

– Ты поступала точно так же.

– Я тебя любила!

– Наверняка он говорит то же самое.

– Мне плохо с ним. Но без него – еще хуже.

– Знакомое ощущение.

– Надо все бросить и уйти! Как ты – тогда… Но у меня не хватает сил!

Он аккуратно затушил сигарету.

– Когда свадьба?

– Послезавтра. В двенадцать.

– Не плачь. Все будет хорошо.

Он встал и пошел к двери.

– Ты думаешь, все образуется? – крикнула она вслед.

Он обернулся.

– Конечно. Посмотри на меня.

Улыбнулся и кивнул.

– Я привезу тебе подарок.

* * *

Сверкающий черный лимузин доставил ее ко Дворцу бракосочетаний. Гости уже толклись у входа. От аромата цветов кружилась голова. Тимофей стоял в сторонке и поглядывал на нее, словно прицеливался.

В груди бушевала маленькая незатоптанная радость – оттого, что она – невеста, и вся в белом, и подруги, независимо от семейного статуса, смотрят с нескрываемой завистью.

Эта радость была удивительно яркой, словно бабочка. Потому, что жизни ей было отмерено ровно один день. Завтра уже все будет по-другому. А послезавтра… Она не хотела об этом думать.

До начала церемонии оставалось не более четверти часа. Она озиралась по сторонам, но нигде не видела его. И это казалось странным – учитывая его изысканную пунктуальность.

За белыми, украшенными позолотой дверями гремел марш Мендельсона. Предыдущая пара ставила подписи, обменивалась кольцами и смущенно целовалась.

– Дай мне косметичку! – сказала она подружке.

– Я с тобой.

– Не надо. Я быстро.

Она прошла по коридору в дамскую комнату, закрыла за собой дверь. Подошла к зеркалу, чтобы еще раз проверить: может, она все-таки выглядит счастливой? Посмотрела и…

Увидела в отражении его.

Он стоял с какой-то коробкой в руках.

– Что это? – спросила она.

– Подарок. Я же обещал.

Он опустился перед ней на колено и открыл коробку.

Она опешила.

– Кроссовки?

– Тридцать шестой. Я помню все твои размеры. Давай я помогу надеть.

– Зачем?!

Он улыбнулся.

– В них легче бежать.

– Я не собираюсь…

– Ты знаешь, что это кончится плохо. Дрязгами, склоками, грязью… Я предлагаю сделать то, что случается только однажды. Легко и красиво – чтобы помнить всю оставшуюся жизнь.

– А как же… гости? Тимофей?

– Не думай ни о ком. Беги! Это – любовь. Порой она бывает невыносима. И тогда нужно сделать решительный шаг.

– Ты так говоришь, будто все знаешь…

– Я за это заплатил. Машина – за углом.

Он вышел первым. А она, подобрав юбки, поспешила за ним. Бежать в кроссовках было легко и приятно.

В душе звенела радость – оттого, что она – красивая, вся в белом и – свободна. И эту радость никто не мог отнять.

* * *

Весь день они катались по городу. Она высовывалась в открытое окно и кричала:

– Я сбежала! Боже мой, я сбежала со своей свадьбы!

Налетевший ветер унес фату.

Когда стемнело, он повез ее домой.

– Ты останешься? – спросила она.

– Зачем?

– Я же – невеста. А первая брачная ночь?

Он покачал головой.

– Это ни к чему.

– Я хочу, чтобы ты был рядом! – заявила она.

Тем, прежним тоном, который когда-то (много лет назад) так на него действовал. Но не сейчас.

– Тогда ты меня опять потеряешь, – сказал он.

– Ни за что!

Он остановил машину на мосту. Они вышли и облокотились на перила.

– Что у тебя в косметичке? – спросил он.

– Пудра, тушь, помада…

Он взял помаду.

– Она – твоя? Она – рядом?

– Да.

Он бросил помаду в воду. Черная вода сомкнулась над блестящей гильзой, даже не оставив кругов.

– Ее нет. Теперь посмотри на небо.

Она подняла голову.

– Видишь звезды? Они – твои. Навсегда. Никто их у тебя не отнимет. И ты никогда не сможешь их потерять.

Он довез ее до дома. Открыл дверцу, подал руку.

– Ты меня любишь? – спросила она.

– Очень.

– Ты… так и не женился?

– Я не смог убежать от тебя. Это не всегда получается.

Он помедлил, потом направился к водительской двери.

– Почему ты уходишь? – спросила она.

– Хочу попробовать еще раз…

* * *

Она уснула и спала так крепко, что не слышала длинных звонков Тимофея. Был полдень, когда она, в помятом подвенечном платье, все же вышла на лестничную площадку.

Тимофей наливался краской и смешно размахивал руками. Он выглядел нелепым и забавным.

– Что случилось? – вопила «творческая личность», вяло изображая гнев.

– Ничего, – смеялась она. – Тебе придется поискать другую «мамочку».

– Как ты могла так поступить со мной? – Тимофей сжимал кулаки, но предпочитал держаться на расстоянии.

– Это – любовь, – ответила она. – Порой она бывает невыносима. И тогда нужно сделать решительный шаг.

 

Смерть

Это было два года назад. Она встретила хорошего человека и вышла за него замуж.

В тридцать семь выбирать особо не приходится. В этом возрасте брак – уже не союз двух любящих сердец; скорее, – заговор единомышленников.

Муж был спокойным и размеренным, как швейцарский хронометр; приятным и полезным, как йогурт на завтрак.

С тихой радостью она сообщила ему, что беременна; он отреагировал так же тихо и радостно.

Семь месяцев она носила ребенка; придумывала имена, покупала распашонки, костюмчики и не хотела знать, кто у нее родится – мальчик или девочка.

А на седьмой месяц маленькое сердечко перестало биться. И тогда жизнь остановилась…

Она лежала на диване, отвернувшись к стене, уставившись в одну точку на обоях. Она чувствовала себя бревном, у которого отняли все, кроме боли. Муж молчал и гладил по плечу.

Лучше бы он плакал. Рыдал, как она: в этом затянувшемся молчании ей виделся упрек. Но муж продолжал молчать.

И тогда… Конечно, это должно было случиться. Он позвонил.

И сказал:

– Ты плачешь?

Она не плакала – тихонько выла.

– Не плачь. Я уже еду, – сказал он.

Через полчаса он пришел. Вежливо отстранил мужа и грубо взял ее за шиворот.

– Собирайся. Поехали.

Он привез ее в какой-то огромный дом и заставил подняться на крышу. Взял за руку, и они медленно пошли к самому краю.

– Еще шаг, – говорил он. – Еще один. Еще…

Дальше идти было некуда. Носки ее ботинок нависали над черной пропастью. Ветер рвал плащ с ее плеч; бросал в лицо пригоршни холодного сентябрьского дождя.

– Смотри! – сказал он.

Она посмотрела вниз, и ей стало дурно. Застывшие эмоции начали оживать.

Далеко внизу мокрый асфальт сверкал отблесками фонарей. Тупая игла в сердце дрогнула и ослабила нажим. Впервые за последние дни она почувствовала что-то еще, кроме боли. Что-то человеческое. Пусть даже и страх.

– Это – смерть! – сказал он. – Смерть – это последний шаг. Не смей его делать! Никогда! Слышишь? Я хочу, чтобы ты жила!

 

Надежда

Она и жила. Все проходит. Раны заживают, остаются рубцы.

С мужем они расстались – тихо и незаметно, она и не запомнила, как.

Прошло еще два года. Она больше не плакала.

Не плакала даже тогда, когда узнала, что его больше нет.

Кто-то – из числа наполовину забытых приятелей и друзей – говорил, что он погиб. Или – умер. Или – убили. Единого мнения на этот счет не было; никто не знал, когда и как. Это позволяло думать, что он – жив. Просто куда-то пропал; ведь это – в его стиле.

Она не плакала. А сегодня почему-то захотелось.

Почерневшая банановая кожура на белой тарелке, нераспечатанные журналы, разбросанные по ковру…

Все, на что натыкался взгляд, было окрашено невыразимо печальным оттенком одиночества. Комнату заполняло отчаяние.

Слезы потекли сами собой; не было никакой возможности их остановить.

И вдруг – в тот момент, когда казалось, что помощи ждать неоткуда – раздался телефонный звонок.

Она, забывшись на мгновение, протянула руку и тут же отдернула.

Нельзя делать последний шаг!

Можно пережить все, что угодно – кроме одного. Нельзя снять трубку и не услышать его голос: «Ты плачешь? Не плачь! Я уже еду!».

Это – все равно, что выйти на балкон и не увидеть на небе звезд. Это значит – потерять всю свою жизнь.

Она отдернула руку.

– Я не буду брать трубку. Я лучше вытру слезы… Смотри, – она вытерла кулаками глаза и попыталась улыбнуться. – Я больше не плачу. Но, знаешь… Мне иногда так плохо… Ты все-таки… Если я снова соберусь… Ты звони, ладно?

Жизнь лишена очевидного смысла. Жизнь – промежуток времени, заполненный Любовью. Любовь порой невыносима. Смерть не всегда бывает достойной.

Единственное, что помогает нам на этом пути – робкое и слабое чувство. Надежда.

И не надо ее убивать. Нельзя делать последний шаг.

Слезы высохли. Звонки прекратились.

Он улыбнулся. Она знала наверняка – где бы он ни был, в этот момент он улыбнулся.

А она… Тоже улыбнулась. Привела себя в порядок и пошла в ресторан.

Столик она всегда заказывала на двоих – даже если ужинала одна.