— ИГРА не стоит ровным счетом ничего, если она чего-нибудь стоит. Игра ради игры — вот подлинный идеал. Если же игра ведется ради денег — поверьте мне, это непременно грязная и неинтересная игра. Грязная не потому, что участники нарушают правила — нет, в нарушениях тоже есть своя прелесть; а потому, что деньги порождают посторонние мысли; они искажают суть происходящего. Почему же тогда неинтересная, спросите вы? Да потому, что в таком случае цена игры ограничена размерами ставок; а ведь чистый азарт цены не имеет…

Я вижу, настала моя очередь рассказывать историю. Ну что же, я готов. Однако должен предупредить, что это — невеселая история. К тому же, у нее совершенно нелогичный финал. Может быть, его смысл будет понятен позже… А, может быть, и — нет. Время все расставляет на свои места; надо только подождать. Не торопить его. Тогда муть оседает на дно, и вода становится прозрачной.

Итак, начну, пожалуй…

* * *

В одном из июльских номеров энской ежедневной газеты появилось следующее объявление: «Для выполнения сложного и опасного поручения требуется смелый, физически крепкий мужчина. Высокая оплата и полная конфиденциальность гарантируются.»

На следующее утро я сидел в маленьком офисе за письменным столом и ждал посетителей. Стояла страшная жара; раскаленный воздух был пропитан вязким солнечным светом; высохшие мухи не летали, а плавали в нем — настолько он был густой и неподвижный.

Этот зной совершенно разморил меня; я обленился; мне надоело контролировать ход ИГРЫ; я позволил себе небольшую поблажку. Я решил ни во что больше не вмешиваться; запустить колесо, а дальше пусть оно крутится, как знает — палец о палец не ударю, буду наблюдать со стороны.

Однако запустить колесо — тоже непросто. Не всякий это умеет: толчок должен быть резким и сильным. Вот поэтому-то я и сидел в маленьком офисе.

Я чисто побрился, подравнял ножницами усики, старательно зачесал волосы назад, надел свежую накрахмаленную рубашку, повязал галстук-бабочку и облачился в смокинг. В петлицу я вставил алую розу.

Придя в офис, я первым делом достал из шкафчика бутылку коньяку и плеснул немного в бокал. Вынул из кармана сигару — смокинг на то и смокинг, чтобы в нем курить: пепел не оставляет на воротнике, обшитом черным атласом, никаких следов — аккуратно обрезал кончик, обмакнул его в коньяк и равномерно прогрел табак над пламенем длинной кедровой спички. Затем зажег еще одну спичку и тщательно раскурил сигару, ощущая на губах приятную сладость. Пополоскал рот густым душистым дымом и выпустил его плотными колечками.

В дверь постучали. Вот и первый посетитель.

— Войдите! — сказал я, поудобнее устраиваясь в мягком кожаном кресле.

* * *

Вошедший оказался субтильным молодым человеком лет двадцати или около того; длинный, щуплый и белобрысый. Он сильно сутулился, втягивая большую голову в узкие плечи; это придавало ему униженный вид. Одет он был неважно: старые джинсы со следами неоднократной починки, серая бесформенная блуза, которая была одновременно чересчур широка и чересчур коротка для него, и стоптанные кеды неопределенного цвета, надетые на босу ногу.

— Здравствуйте! — робко сказал юноша. — Я по объявлению.

— Да, конечно, — я приветливо улыбнулся ему. — Присаживайтесь, пожалуйста, — и указал на кресло, стоящее напротив. — Желаете сигару?

— Нет, спасибо, — он даже не отказался, а прямо-таки запротестовал; видимо, не хотел показаться нескромным.

— Ну что ж, воля ваша. Тогда давайте сразу перейдем к делу. Я не спрашиваю, как вас зовут; это ни к чему. Представляться тоже не буду; по той же самой причине. Дело, которое я хочу вам предложить, может показаться несколько странным… Даже очень. Если вы не согласитесь, я пойму. Однако оплата будет весьма щедрой. Безо всякого обмана.

— М-м-м… А сколько? — его прежде всего интересовали деньги; такой заглотит наживку. Не сразу, конечно: будет примеряться и так, и этак… Но уж больно велик соблазн — для юноши, не имеющего даже носков.

— Пятьдесят тысяч долларов, — не моргнув глазом, ответил я.

Он вытаращил глаза и оцепенел. "Сейчас переспросит; ему кажется, что он ослышался."

— Простите, сколько?

— Пятьдесят тысяч долларов, — повторил я тем же тоном.

Он закивал головой, словно китайский болванчик.

— Да… Да-да. Это очень большие деньги. У меня сейчас как раз финансовые проблемы. Временного характера. Да. Простите, а что я должен сделать?

"Ну вот. Пора." Я объяснил. Он снова потерял дар речи. Я не торопил его: пускал колечки в потолок. Спустя какое-то время он сбивчиво забормотал, с трудом подбирая слова:

— То есть… Но ведь это же… Не знаю… Вы хотите…

Тут я перебил его:

— Нет. Я ничего не хочу. Я просто предлагаю; соглашаться или нет — это ваше дело. Но прошу заметить: пятьдесят тысяч долларов — весьма солидная сумма. Думаю, это весомый аргумент, который поможет вам разрешить возникшие сомнения, — я решил окончательно добить его; открыл ящик и небрежно выложил на стол пять толстых зеленых пачек. — Я вас не обманываю. Наш разговор, как видите, происходит без свидетелей. Мы друг друга не знаем. Принесите мне то, что я сказал — получите деньги.

— Да, — он все еще колебался. — Скажите, а могу я просто попробовать?

— Как это? — удивился я.

— Видите ли, у меня очень тяжелое положение, иначе я бы никогда… Мне очень нужны деньги…

"Хитрый, чертенок! Сейчас что-нибудь наплетет про больную бабушку. Нет, чтобы сказать прямо: мол, учусь в педагогическом; денег нет и, судя по всему, никогда не будет; как их заработать, я тоже не знаю; девочки меня не любят; может быть, именно поэтому?; а вы думаете, легко быть девственником в двадцать лет?; в педагогическом-то институте, где на один болт — двадцать пять гаек; так ведь и то — никому не нужен… Сейчас начнет врать. Если так — этот парень не пропадет. Далеко ли пойдет — не знаю; но уж точно не пропадет…"

— Я живу один. Родителей нет. У меня больная бабушка… Ей нужна операция.

Я сочувственно покачал головой и жестко отрезал:

— Я вас понимаю. И все же: благотворительностью я не занимаюсь. Обстоятельства таковы: есть работа, за которую я готов заплатить пятьдесят тысяч долларов. Беретесь или нет?

— А если, предположим, я попытаюсь, и у меня не получится? Что тогда?

Я пожал плечами:

— Ничего. Просто забудете наш разговор, словно страшный сон. И все.

— Да. Тогда я согласен. Понимаете, я не могу обещать… У меня нет опыта в подобных делах. Но я все же попробую.

— Меня вполне устраивает такой вариант. Этот наш разговор ни к чему не обязывает: ни вас, ни меня. Однако повторю: если принесете мне то, что я сказал — в тот же день получите пятьдесят тысяч долларов.

— Да. Я понял. Еще вот какой вопрос: ведь это же опасно. Для такого дела потребуется оружие. Не могли бы вы выдать мне небольшой аванс?

— Ах, для этого? Ну конечно. Вот, возьмите, — я протянул ему сто рублей. — Топор можно купить в любом хозяйственном магазине.

— Спасибо, — юноша натянуто улыбнулся, но деньги взял. Доллары я кинул обратно в ящик стола. — До свидания!

— Всего хорошего!

Осторожно пятясь задом и кланяясь, Студент — так я окрестил его про себя — вышел из кабинета.

"Интересный тип!" — подумал я. "И очень непростой. Что от него можно ожидать? Посмотрим."

* * *

За дверью раздался какой-то шум. Я прислушался.

— А я тебе говорю, что он — педик!

— Да с чего ты взял?

— С чего-с чего? Ты видел, как он мазал губы помадой?

— Да он не мазал губы! Он просто прикуривал! Понимаешь? Прикуривал короткий окурок! А ты издалека принял прикуриватель за помаду!

— Я не понимаю, почему ты его защищаешь? Я педиков сразу чую! Если мужик садится на стульчак, когда ссыт, — значит, он точно педик!

— Но ты же не видел, как он ссыт!

— Ну какая разница! Зато он губы помадой мазал!

— Да не мазал, говорю тебе!

— Ну хорошо. Пусть не мазал. Но зачем он тогда купил себе машину голубого цвета? Что, не мог купить красную? Или там, черную? Да хоть белую — но не голубую.

— С этим я согласен. Действительно, машина голубого цвета. Ну и что с того? Зачем нужно было вытаскивать его из машины и бить по морде? Пусть даже он педик. Что ты вообще против них имеешь?

— Да ничего я против них не имею. Мне на них наплевать. Просто я их ненавижу, вот и все.

— За что?

— Да как "за что"?! Ну ты даешь! А за что же их любить-то? Ведь если бы я их любил, тогда я сам был бы педик! Понимаешь? Ну просто — натуральный педрила! Но я-то не педик!

— Ладно. Хватит. Пойдем, узнаем, чего хочет этот мужик. Может, чего путевое предложит.

— Пойдем.

* * *

Они ввалились в кабинет одновременно: оба здоровые, плотные, коротко стриженые, в спортивных штанах, футболках и дорогих кроссовках.

Я даже не раздумывал, как их назвать; как-то само собой получилось: Два Придурка.

Этих долго уговаривать не пришлось. Единственное, что их смутило — это сумма. Они привыкли делать то же самое, но за меньшие деньги.

Придурки долго стояли, переглядывались, шевелили толстыми губами, словно беззвучно повторяли мои слова, а потом объявили:

— Короче, так. Готовь бабки. Но смотри, если обманешь… — и они одинаково выпятили нижнюю челюсть, закатили глаза и раскинули пальцы веером, — вилы! — хором сказали они и ушли, громко хлопнув дверью.

Они шли к своей машине и обсуждали меня:

— Ты видел, как он курит?

— Ну?

— Чего он сигареты не курит, как все нормальные люди? Ему обязательно сигару надо, да? Я тебе скажу, почему. Потому что он — педик. Я тебе отвечаю. Он курит сигару, а ему кажется, будто он сосет… Все педики курят сигары. Если мужик курит сигару — значит, точно педик.

— Что, и Фидель Кастро тоже?

— Это кто?

* * *

А потом появился еще один посетитель. Он неслышно возник в кабинете, будто бы материализовался из горячего воздуха.

Среднего роста, одетый неприметно, лицо — не более выразительное, чем кусок хозяйственного мыла. Точно определить его возраст было невозможно: от тридцати до шестидесяти.

Да вот, пожалуй, и все.

— Какие трудности? — спросил он.

Я показал фотографию и рассказал, что от него потребуется.

— Что, в буквальном смысле? — ни один мускул не дрогнул на его невзрачном, как стертая монета, лице.

— Да.

Он удостоил меня быстрым взглядом и отвернулся.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч долларов.

Еще один изучающий взгляд.

— Он что, водочный король? Или местный "авторитет"?

— Ни то, ни другое. Милиционер. Можно сказать, бывший милиционер. К тому же собирающийся пуститься в бега.

— Что, разве милиционеры подорожали?

— Это надбавка за необычность заказа.

— Хорошо. Ждите. Когда все будет сделано, я позвоню и сообщу способ обмена, — и он так же быстро и бесшумно ушел.

"Все. Действующих лиц вполне достаточно", — подумал я и запер дверь на ключ. "Студент, Два Придурка и Профессионал. Актеры — на сцену!"

* * *

В 22. 15 с Энского вокзала отправлялся скорый поезд до Москвы.

Ровно в 21.45 на вокзал приехал Студент. Его обычный наряд был дополнен длинным — почти до самых пят — мятым и ветхим плащом. Несмотря на жару, он и не думал его снимать. Студент испуганно косился на проходящих мимо людей, а при виде милиции начинал тихо дрожать. Он курил дешевые крепкие сигареты и натужно кашлял. Из багажа у него был с собой лишь маленький туристский рюкзачок.

Из внутреннего кармана плаща Студент поминутно доставал какую-то фотографию, смотрел на нее пару секунд и тут же убирал обратно.

Студент сильно нервничал: это было хорошо заметно. Он ходил вдоль поезда и внимательно оглядывал всех мужчин. Наконец на него стали коситься. Почувствовав это, Студент поспешил в свой вагон — в самом хвосте состава. Вагон был плацкартный — на большее не хватило денег. Да и место досталось не самое лучшее — на верхней полке, рядом с туалетом и, к тому же, против хода.

В вагоне было жарко; пот ручейками стекал по его впалым щекам; но он все равно сидел в плаще. Забился в уголок и тихо смотрел сквозь мутное стекло на торопящихся пассажиров. Сосед попытался опустить окно, но, как это всегда бывает летом, оно оказалось наглухо закрыто.

До отправления поезда оставалось десять минут.

* * *

В это время на перроне показались знакомые персонажи.

— Ты чего цепь не надел?

— Да ну ее. У меня от этого золота вся шея синяя. Каждый день моюсь. Замучился уже.

— А-а-а… А у меня ничего, не пачкается.

— Моя старая тоже не пачкалась. А тут поменялись с одним: типа как побратались, ну и вот…

— Так забери назад.

— Уже не получится. Его в ней похоронили.

— Это кого?

— Да ты знаешь: Серегу с Северной улицы.

— А-а-а… Ну, его-то знаю. Как он?

— Да так, ничего… Поднялся. С "баблом" стало хорошо. Короче, все наладилось. Последнее время на "мерине" ездил. Старом, правда. Но все равно — на "мерине".

— А кто его замочил?

— Не знаю. Ребята разберутся.

— Это конечно. Слушай, а как его жена? Вертлявая такая? Ленка, что ли?

— Какая же она ему после этого жена?

— А кто?

— Вдова.

— А-а-а… Ну да. Теперь-то конечно. Ну и как она?

— Не знаю. Она на меня обиделась. Смертельно.

— За что?

— Да за ерунду. Пригласила на поминки. Мы с пацанами скинулись, чтоб семье помочь — все, как положено. Иду. Но, понимаешь, бабки бабками, а все равно: с пустыми руками идти — вроде как неудобно. Ну, я по дороге купил цветов и коробку конфет. Прихожу: цветы — в вазу, конфеты — на стол. А она как заревет! Что такое? А там, на коробке, написано "Поздравляю!". Ну, я ей объясняю, что коробки с надписью "Соболезную…" или там "Скорблю…" не было. И вообще, говорю: что за проблема? Пересыпь конфеты в тарелку, а коробку выкинь, чтоб глаза не мозолила. Нет, ревет! Ну, и больше не разговаривала со мной.

— Да-а-а… Выходит, любила, покойника-то?

— Может быть… Этих баб разве разберешь? Вот наш вагон. Билеты у тебя? * * *

Среди отъезжающих не было Профессионала.

Всем участникам этой милой забавы я сообщил одну и ту же информацию, однако план действий у каждого был свой.

Студент вел себя так, чтобы в любой момент можно было пойти на попятный. Он боялся принять какое-либо окончательное решение. Он отложил это на последнюю минуту, а пока — просто ехал в Москву.

Придурки, те совсем не колебались; неуверенность была им чужда органически. Но они не хотели затрачивать лишние силы на выполнение несложного и довольно обычного задания. С комфортом разместившись в четырехместном купе, они увлеченно гадали, кто будет их попутчиками. После недолгих споров был выработан оптимальный вариант: блондинка с пышным бюстом и пухлыми губами, а также полноватая шатенка с большими ягодицами и слегка кривоватыми ногами, но при этом чтоб была в длинной юбке с высокими разрезами по кругу. Сформулировав таким образом свои эстетические пристрастия, придурки уселись по разные стороны стола и стали увлеченно пялиться на дверь.

Профессионал решил действовать по-другому. Сразу же после нашего разговора он приехал домой, оделся в старую немаркую одежду, взял деньги на дорожные расходы и вышел во двор. В дальнем углу, рядом с трансформаторной будкой, стоял гараж: большая коробка, сваренная из листов толстенного железа; на его стены вечно мочились подвыпившие мужики. Профессионал отпер ржавый висячий замок и распахнул тяжелые ворота; тугие петли при этом противно заскрипели.

В гараже стояла пожилая "копейка"; весьма дряхлая на вид, но вполне еще живая. Профессионал сдернул брезентовый чехол, вышел на свет, окинул внимательным взглядом дворик, не заметил ничего подозрительного и снова вошел в гараж. Он отодвинул самодельный верстак и поднял два кирпича; достал из тайника сверток и быстро сунул его в машину. Затем он выкатил "копейку" из гаража, и уже на улице пустил двигатель. Машина почихала-почихала, да и завелась. Вскоре мотор уже гудел ровно, почти не издавая посторонних звуков.

Профессионал запер ворота, сел за руль и медленно тронулся с места. Он направлялся в Энскую городскую больницу; в свертке лежали пистолет и документы на другую фамилию.

* * *

Смеркалось. Он оставил машину на пустыре неподалеку от больничного забора; сначала хотел было поставить под фонарем, на конечной остановке автобусов, но передумал — уж больно освещенное место. С трех сторон пустырь окружали высокие колючие сорняки, с четвертой они росли немного пореже; между зелеными мясистыми стеблями с трудом петляла заросшая колея.

Профессионал огляделся, закрыл машину и, поднимая столбики пыли, медленно побрел к забору. Было тихо. Даже кузнечики, за день вволю настрекотавшиеся в сухой траве, теперь утомленно молчали, наслаждаясь вечерней прохладой.

Он сплюнул. Последние три дня он чувствовал горечь во рту. Да еще тяжесть под ребрами — с правой стороны. Сухая, шершавая печень при ходьбе больно царапала кишки и позвоночник. В его истории болезни по этому поводу было написано: "Прогрессирующий хронический гепатит, переходящий в цирроз, в стадии субкомпенсации. Заболел в 1984 году, будучи в служебной командировке на Ближнем Востоке, где выполнял особое задание правительства…" Врачи всегда много пишут: тоже мне, писатели! Если вычленить из этой информации здравое зерно, то получится следующее: ему оставалось два-три года.

Силы были уже не те. Да и в деньгах он особой нужды не испытывал: жил один, ел мало — диета! а лекарства ему выписывали бесплатно. Но даже находясь на пенсии, он продолжал работать — скорее, по привычке. Только это и держало на плаву: сознание того, что он — лучший. Пока еще. В пределах Энска и его окрестностей.

Покряхтев, он перемахнул через забор и направился к самому большому корпусу. Однако в здание заходить не стал; незаметно устроился в густых зарослях кустарника.

Ждать пришлось не так уж долго: спустя полчаса на втором этаже открылось окно. В черноте проема, слабо разбавленной тусклой лампочкой дежурного освещения, показался мужской силуэт. Стараясь не шуметь, мужчина осторожно прыгнул вниз, на перекопанную клумбу с цветами.

Профессионал плотоядно усмехнулся: вот оно, началось! Это вам не лекции по диверсионной работе читать, и даже не спецкурс по тактике проведения специальных операций вести. Это живая работа с живыми людьми. Он подавил в себе поднимающееся волнение.

Мужчина поднялся, отряхнул ладони и колени и резво побежал через больничный парк.

"Улетел, голубок!" — подумал про себя Профессионал. "Ну и правильно! Знаю я эти больницы, ох, как хорошо знаю! Там и здоровому человеку несладко приходится, а уж больной-то оттуда живым вообще никогда не выберется. Ты побегай пока, а я потихонечку за тобой поковыляю."

Быстрым шагом он вернулся к забору и легко через него перемахнул. Боль потихоньку исчезала, но все же, опасаясь ее неожиданной вспышки, он старался не делать резких движений.

Беглец уже стоял на дороге и затравленно озирался по сторонам.

"Ну же! Думай, парень! Какое решение ты примешь? От этого очень многое зависит", — Профессионал залез на капот и оттуда наблюдал за жертвой.

Мужчина вдруг уверенно повернулся и пошел на конечную остановку автобусов. Это был просто большой круг, залитый асфальтом: здесь автобусы разворачивались и ехали обратно в город.

Посреди площадки стоял высокий фонарь; прямо под фонарем притулился последний "чайник", да и тот, видимо, собирался уже уезжать.

Профессионал взглянул на часы: без пяти минут десять.

"Рискнешь рвануть прямо на вокзал? Я бы не стал."

Мужчина наклонился к водителю; они о чем-то договаривались. Потом, как видно, договорились: беглец в байковой больничной пижаме обошел машину кругом и сел на переднее сиденье. Темно-синяя "шестерка", выпустив клубы черного дыма, дернулась и стала набирать скорость.

"Чайник" — он и есть "чайник"! — сплюнул Профессионал. "Вон какой выхлоп черный: смесь богатая, а у него руки не доходят карбюратор отрегулировать."

Он спрыгнул с капота, завел двигатель и поехал следом.

Он видел машину какие-то две минуты, с расстояния пятьдесят метров, но разглядел все, до мельчайших подробностей: марку, цвет, номер, ржавые диски колес, помятую левую заднюю дверь, неработающий правый габарит, трещину на лобовом стекле и знак на заднем — большая буква У в красном треугольнике на белом фоне. Разглядел и твердо запомнил — словно сфотографировал. Но главное — то, что он разглядел беглеца. Теперь он узнает его из тысячи — почувствует по походке, по жестам, по малейшему повороту головы.

Такая наблюдательность вырабатывается постепенно, годами; впрочем, не удивительно — ведь он был настоящим Профессионалом.

* * *

Тепловоз загудел и тронулся; перрон медленно поплыл назад, по направлению к Энску; Москва неодолимо тянула поезд к себе.

— Извините, вы мне не поможете?

Студент встрепенулся; эти слова были обращены к нему. Он поднял глаза: в проходе стояла девушка с большим чемоданом в руках.

Надо описать ее беспристрастно. Худая, угловатая, с кривыми тощими ногами, скрытыми длинной юбкой; жидкие, но очень жесткие волосы собраны в куцый пучок на затылке, вместо рта — какая-то безгубая щель, на вздернутом носу — очки с толстенными линзами; вдобавок ко всему, когда она говорила, было заметно, что у нее не хватает двух передних зубов.

Но Студенту девушка понравилась. Очень! На то были, как минимум, две причины.

Первая: то, что она сама к нему обратилась. Ему очень нравились девушки, которые сами к нему обращались; в общем, ничего странного, если учесть, что он обращаться к ним побаивался. И вторая: было в ее голосе трогательное смущение, легкая дрожь и даже затаенный трепет — так, по крайней мере, показалось тогда Студенту.

— Конечно, помогу! — оживился он. Девушка — авансом — благодарно улыбнулась в ответ. Студента это взбодрило еще больше: он даже позволил себе отпустить жуткую двусмысленность:

— В чем вы испытываете затруднения? И чем я могу вам помочь?

Конечно же, в этой фразе не было ничего предосудительного. Однако не стоит забывать, что несчастный буквально сгибался под тяжким бременем постылой девственности; неудивительно, что горячее желание поскорее избавиться от этой позорной ноши занимало все его мысли.

О чем бы ни заходила речь, он всюду видел намеки на свое вынужденное целомудрие; и даже в собственных словах он всякий раз усматривал совершенно четкий сексуальный подтекст.

Людей он делил на две части: девственников и недевственников; симпатичных тут же записывал в свой лагерь, ничуть не смущаясь реальным положением вещей. Если он испытывал к человеку симпатию, то с грустной нежностью думал о нем: "Да… Вот какой хороший, чистый, неиспорченный мальчик…" Если же ему нравилась девушка (а ему все девушки нравились, исключая разве что слишком толстых), то никто уже не смог бы переубедить его в том, что эта девушка — невинна; самый авторитетный гинеколог был бы поднят на смех, посмей он утверждать обратное. Случалось, он даже пускал слезу умиления, мысленно обращаясь к ней: "Этот мир жесток, а ты — такая чистая и наивная. Ты стремишься к огню, не понимая, что он не только светит, но и жжет. Ведь это больно, милая! Но ничего… Доверься мне, уж я-то знаю, как это надо делать…", — как раз в этот самый момент он и пускал слезу, а иногда (неловко признаться) дело доходило до непроизвольного семяизвержения!

Надо ли говорить, что в этой девушке он сразу же обрел родственную душу? Видимо, у нее были те же проблемы; девушка поняла, что он имел в виду, и даже покраснела от того, что он именно ЭТО имел в виду. И ее стыдливый багрянец, многократно усиленный чудовищными линзами, зажег в его сердце пьянящее чувство превосходства. Он ощущал себя опытным самцом, развращающим беззащитную жертву. Еле теплившийся огонек затаенного донжуанства вспыхнул ярким пламенем и мгновенно спалил скудный запас его эротических воспоминаний. Для поддержания этого волнующего пожара требовались новые переживания.

Он торопливо затолкал ее чемодан в багажный ящик под нижней полкой и хриплым голосом спросил:

— Может, пойдем покурим?

— Я не курю, — ответила девушка, — но я постою рядом.

Пока они шли до тамбура, успели познакомиться. Анонимная доселе страсть теперь прочно утвердилась на ее скользком и блестящем имени — Элина.

Студент долго не мог прикурить, а когда все же прикурил, то сделал слишком большую затяжку и закашлялся. Элина заботливо улыбнулась и сказала:

— Ты очень много куришь, — и это послужило сигналом.

Потом все было, как в лихорадке: бестолковые тыканья слюнявых губ, протяжные вздохи и томное закатывание глаз. Одной рукой она придерживала очки, а другой — слабо сопротивлялась; таким образом, Студент получил существенную фору, которой не замедлил воспользоваться.

Правую руку он запустил ей под юбку и, беспорядочно щипая худые ляжки, продвигался все выше и выше. Впервые в жизни он окреп не где-нибудь тайком, в туалете, созерцанием порнографической картинки побеждая чувство легкого стыда, а на законных мужских основаниях, и это наполняло его сердце справедливой гордостью. Затвердевшим естеством он неистово терся об ее бедро, и в тот момент, когда его рука достигла наконец вожделенной цели, в голове у него зазвучали фанфары, во рту катастрофически пересохло — так, что невозможно было разжать челюсти, и он торжествующе спустил прямо в штаны.

Обуреваемый типичной для такого момента слезливой сентиментальностью, он собирался уже ляпнуть что-нибудь несуразное — вроде: "Я тебя люблю" — как вдруг дверь перехода, соединяющего соседние вагоны, с грохотом распахнулась и больно ударила его в спину.

В тамбур ввалились — ну кто бы вы думали? Конечно же, два придурка!

Они громко захохотали:

— Давай, парень! Не робей!

Затем каждый ободряюще хлопнул его по плечу, и они, довольные, пошли дальше.

Студент густо покраснел и сжал от злости зубы. Волшебный миг его блестящего триумфа был безнадежно испорчен грубым ржанием этих примитивных животных!

Он с досадой отстранился от девушки и стал смотреть на пробегающие за окном ночные огни.

* * *

— Не, ты понял?! Прямо в тамбуре! Молодец!

— Ты по сторонам смотри, чтобы клиента не пропустить!

— А чего? Я смотрю. Ты лучше скажи: если мы его найдем, что делать будем?

— Что-что? Ничего. Пасти его будем.

— Так он же в Москву едет. А нам что — тоже туда тащиться?

— Надо будет — и дальше потащишься!

— Да ладно тебе. Не гони. Я ж не против. Просто не люблю я Москву. Беспонтовое место. И народ там убогий.

— Это почему?

— Почему-почему? Говорю тебе: убогие они все.

— Нет, ну откуда ты знаешь? Ты же там ни разу не был.

— Ну и что, что не был? Что я, москвичей не видел, что ли? Был у нас в армии один. Москвич. Так он в столовой свою ложку каждый раз платком протирал. И не курил. И даже не матерился. Понял? А потом еще удивляются: откуда педики берутся? Известно, откуда. Из Москвы. Вот из таких вот и вырастают.

— Ты опять за свое? Надоел уже.

— А чего я такого сказал? Чего ты на меня наезжаешь?

— Ничего. Слушай, а если действительно далеко за ним ехать придется: как обратно-то везти? Ведь завоняет по такой жаре.

— Завоняет.

— И что делать?

— Да очень просто: зажарить в микроволновке, и все тут. Тогда уж точно не протухнет.

— Хорошая идея. А где взять микроволновку?

— Ну, не знаю… Можно, конечно, просто поплотнее завернуть. В несколько слоев.

— Ладно, не напрягайся. Придумаем что-нибудь. Смотри внимательней!

* * *

Водитель темно-синей «шестерки» вел машину очень нервно. Автомобиль бросало то вправо, то влево.

"В сторону Купанского подался", — решил Профессионал. "Действительно, в Москву паренек рвется. Ну что ж — у каждого своя дорога."

Он не включал фары; на его "копейке" горели только желтые лампочки габаритных огней — не хотел привлекать внимания.

Вскоре они выехали из Энска. Дорога, петляя, пошла лесом; высокие черные деревья подступали к ней с обеих сторон.

Профессионал отпустил "шестерку" вперед. Теперь он видел только свет ее фар, пробивающийся между стволами. На этой дороге было много поворотов, и он не опасался, что беглец заметит преследование, тогда как на прямой это было бы очевидно.

Вдруг, сразу после очередного "слепого" поворота, "шестерка" стала замедлять ход; Профессионал тоже притормозил. "Шестерка" остановилась; Профессионал тоже съехал на обочину и погасил габариты. Он выключил зажигание, вышел из машины и стал прислушиваться. Из-за поворота доносились сдавленные крики, хрип и глухие удары.

Профессионал размышлял: стоит ли вмешиваться, однако решил, что еще не время. Подобраться незамеченным может быть и получится, но стопроцентной гарантии нет. Значит — лучше подождать.

Через несколько минут "шестерка" двинулась дальше. Профессионал устремился следом.

Промелькнуло полусонное Купанское. До ближайшего городка оставалось не так уж далеко. Профессионал взглянул на часы: а ведь они успевают сесть на поезд до Москвы, который только что вышел из Энска. Ну что же, все правильно. Банальный трюк: частая смена видов транспорта. Старо… Но эффективно. Правда, при одном условии: если пересадки не отнимают много времени. В этом случае все получается хорошо. Он мысленно похвалил Беглеца и заодно порадовался предсказуемости его действий. Оставалось выяснить: способен ли он на большее или же простенькая пересадка с автомобиля на поезд — предел его фантазии?

Через пятнадцать минут они въехали в город. "Шестерка" остановилась на глухой темной улочке рядом с вокзалом; от машины метнулась быстрая тень.

Профессионал осторожно подъехал ближе; положил пистолет в карман, документы — за пазуху и вышел из машины, держа в руке маленький фонарик.

Он внимательно оглядел "шестерку": передняя панель была в свежих трещинах; пепельница открыта, окурки валялись на полу; под водительским сиденьем, рядом с педалями лежал большой гаечный ключ.

"Не очень-то аккуратно", — подумал Профессионал. Он уже хотел закрыть свою машину и тоже поспешить на вокзал, но что-то остановило его. Он подошел к багажнику "шестерки" и попытался его открыть. Крышка не подавалась. Тогда он взялся за нее обеими руками и резко дернул; непрочный язычок замка сломался и багажник открылся. Профессионал посветил фонариком в пахнущее бензином нутро; там лежало скрюченное тело водителя. Его лицо было залито слезами; налившиеся кровью глаза вылезли из орбит; фиолетовый распухший язык лежал на небритой щеке. Профессионал осмотрел борозду на шее и покачал головой: "Как все-таки неаккуратно! Вот оно, милицейское образование! Парню еще учиться и учиться. Впрочем, вряд ли он успеет."

Однако вопросов было больше, чем ответов. Зачем потребовалось убивать водителя? Это было совершенно ни к чему. Далее. Когда машина остановилась в лесу, Профессионал сразу понял, что дело неладно, но зачем запихивать труп в багажник? Что за дикость? Бросил бы тело в лесу; до рассвета его точно никто не обнаружил бы. Да что до рассвета? Два-три дня, как минимум. Нет. Крайне грязная работа, — подумал Профессионал и сел за руль своей "копейки": теперь ее надо было отогнать подальше от этого места.

Когда он прибежал на вокзал, поезд уже подходил к перрону. Беглец стоял на платформе; Профессионал вытащил из кармана первую попавшуюся бумажку и, глядя то на нее, то на таблички с номерами, выставленные в окнах вагонов, стал медленно к нему приближаться. Со стороны он походил на человека, который ищет свой вагон, сверяясь с номером, написанным в билете; и, насколько он мог видеть краем глаза, у Беглеца не возникло никаких подозрений.

Профессионал сел в соседний вагон: дал проводнице денег и прошел на свое место.

Поезд стоял на этой станции недолго; спустя пару минут он тронулся. Профессионал дождался, пока откроют туалет, заперся в тесной вонючей кабинке и навинтил на пистолет глушитель. Затем он зажал оружие под мышкой и, прижимая его левой рукой к туловищу, направился к переходу.

* * *

Соседний вагон оказался не каким-нибудь купейным, и уж тем более не плацкартным, а самым что ни на есть спальным. Все, начиная с тамбура, сверкало здесь чистотой. Проводница в новой форменной тужурке, высокая женщина с темно-рыжими волосами и многочисленными веснушками, подметала ковер в коридоре.

Профессионал подошел к ней и, заискивающе улыбаясь, сказал:

— Добрый вечер! Простите, что мешаю… Видите ли, на этой станции должен был сесть мой приятель. Сам-то я еду из Энска. В Москву, на симпозиум. А мой коллега должен был присоединиться ко мне здесь. Может быть, вы его видели? — и он описал внешность Беглеца.

Проводница оглядела его, не скрывая подозрения:

— Коллега… Что за коллега? Какой симпозиум?

— Научный, — не растерялся Профессионал. — Мы — ученые. Биологи. Биология, знаете ли… Наука о жизни. Во всех ее проявлениях.

— Был такой. Он в третьем купе. Только вы что думаете: если ученые, то и ноги вытирать не обязательно?

— Простите? — не понял Профессионал.

— Наследил ваш коллега. Вон, убираю за ним, — проводница гневно взмахнула веником и совком.

— А-а-а… Извините его, пожалуйста. Действительно, он оставил после себя много следов. Наверное, в грязь наступил. Все ученые, знаете, такие рассеянные…

— Ученые? Ну, вы-то похожи на ученого — типичный книжный червь, — женщине просто было скучно и хотелось поговорить. — А он что-то не очень. Он скорее смахивает на военного. Или пожарного. Или милиционера.

— Да, это есть маленько, — засмеялся Профессионал. — Скажите, а он один там, в купе?

— Почему один? Нет. Там еще пассажирка с ним. А вы почему интересуетесь? Он что, бабник? А на симпозиумы в Москву ездит отрываться?

— Нет, нет. Что вы? У него сейчас очень серьезная работа — ему вообще не до женщин. Просто был бы он один — я бы постучался. А так — лучше подожду до утра.

— Да, вы уж подождите. А то накатают потом на меня жалобу.

Профессионал предупредительно замахал руками:

— Нет, нет, нет. Что вы, что вы? Конечно же, подожду. Вы только мне скажите: у вас больше нет свободных мест? Я заплачу. А то попались мне соседи: один храпит, от другого — перегаром несет, а третий все ворочается — с боку на бок. А здесь так хорошо, чистенько…

Проводница изучающе оглядела его:

— Ну почему ж? Найдем для вас местечко. Это будет стоить…

— Конечно, — Профессионал тут же заплатил.

— Располагайтесь. В четвертом купе.

— Спасибо. Я только схожу за вещами.

— Ага. Сходите. А этот молодой, он что, тоже ученый? Биолог? — несколько фамильярно спросила проводница.

— Какой молодой? — насторожился Профессионал.

— Ну, был тут один, еще до станции. Вашего приятеля тогда еще не было. Тоже его искал. Даже фотографию показывал.

— Вот как? А какой он из себя, этот молодой?

— Высокий. Худой. Блондин. В таком длинном поношенном плаще.

— А-а-а… — протянул обрадованно Профессионал. — Теперь я понял, о ком вы говорите! Это наш младший научный сотрудник.

— Чего ж он, не знает, кто когда на поезд должен сесть? — удивилась проводница.

— Ну, если бы он все знал, — покровительственно улыбнулся Профессионал, — то давно уже был бы старшим.

Они оба засмеялись над этой незатейливой шуткой. Профессионал сходил за вещами и вернулся. "Вот ведь, женщина еще в рабочем состоянии — а никакой личной жизни!" — подумал он. "Как все неправильно в этом мире. Это уж я вам как биолог говорю."

Он зашел в четвертое купе и, не раздеваясь, прилег на полку. От соседа пахло потом и грязными носками. Он громко сопел и ворочался.

Профессионал приложил ухо к перегородке и стал слушать. В третьем купе было тихо.

* * *

Студент прошел вдоль всего состава, но это не принесло никакого результата. Человека, изображенного на фотографии, нигде не было. Правда, оставался еще один шанс: купейные и спальный вагоны. Там он не мог разглядывать каждого пассажира; просто показывал фото проводникам. Ну, а мало ли что они могли напутать? Все-таки надо еще раз проверить самому.

Проходя через вагон-ресторан, он заметил двух дебилов, которые пили коньяк и ели котлеты. И то, и другое они делали смачно, с удовольствием. Один из них гладил себя по пузу, а другой — сыто рыгал.

Студент сглотнул слюну и, отвернувшись, прошел мимо.

По трясущимся громыхающим переходам он добрался до спального вагона и уже хотел открыть дверь тамбура, но вдруг через маленькое стеклянное окошко увидел человека с фотографии. Он замер на месте и полез за пазуху.

Человек был бледен; он шел, вытирая руки белым вафельным полотенцем — тем, которые обыкновенно дают в поездах.

Студент напрягся; он не знал, что делать. Железный пол перехода уходил из-под ног; он то взлетал, то снова обрушивался со страшным грохотом.

Студент пригнулся, чтобы его не было видно из коридора.

Человек остановился под самой яркой лампой и внимательно осмотрел свои руки; затем — джинсы и обувь. Он покачал головой и рывком открыл дверь тамбура. Студент стал пятиться назад, но в это время человек повернул и скрылся в туалете. Студент с трудом перевел дух и в тот же миг почувствовал, как кто-то сзади дергает ручку двери. Он очень боялся идти в тот вагон, где был человек с фотографии, но делать было нечего; он прыгнул в тамбур и прижался к окну.

Из двери перехода показались два придурка.

— Ссал ты, что ли, там? — грозно спросил один. — Мало тебе туалетов? Вот поэтому и живем в дерьме, что каждый чмошник гадит, где хочет! Я тебя сейчас все вылизывать заставлю!

— Нет-нет… — испуганно ответил Студент. — Я… Дверь заклинило. Ручка долго не открывалась.

— Что ты мне тут выдумываешь? — наступал громила. — Ручка прекрасно открывается. Просто она не рассчитана на таких заморышей. Ты в армии служил?

— Нет… Еще, — пробормотал Студент.

— А пора уже! Ты посмотри на себя! Ты же дураком вырос! Ты же ничего в этой жизни не добился! Ты ее даже и не нюхал!

— Да будет тебе, — наконец заговорил второй громила. — Чего ты к нему привязался: дай в лоб и пошли дальше, — коньяк настроил его на благодушный лад.

Студент забился в угол и опустил глаза; он думал, что униженный вид сможет спасти его от расправы.

Придурок стоял и раздумывал: дать в лоб или не дать?

* * *

Профессионал и не заметил, как задремал. Внезапно за стенкой раздался громкий шорох; он моментально проснулся. Посидел еще некоторое время, прислушиваясь, но шорох не повторился.

Профессионал осторожно выглянул в коридор: никого. Дверь третьего купе была чуть-чуть приоткрыта. Он снял пистолет с предохранителя, взвел курок и подошел к двери с римской цифрой 3 на табличке. Тихонько постучал. Никто не откликнулся. Сквозь узкую щель он смог разглядеть только то, что на полке кто-то лежит.

Профессионал легонько толкнул сдвижную дверь: мягко загудев роликами, она отъехала в сторону. Он вошел в купе, закрыл за собой дверь и включил фонарик.

"Вот черт!" — выругался про себя Профессионал. Он уже чувствовал, что дело принимает дурной оборот, и поэтому почти не удивился увиденному.

В купе все было перевернуто; простыни валялись на полу; стены были измазаны кровью. На полке лежала женщина в черном костюме; ее горло было перерезано от уха до уха; черная липкая кровь еще сочилась из ужасной раны.

Профессионал посмотрел под ноги: как бы не вляпаться.

"Ну и дела!" — подумал он. "А у парня, оказывается, не все дома! Мания преследования! А я-то, старый пень, строил гипотезы: зачем он водителя задушил? Думал: может, водитель был его соучастником? Но все равно — это не объясняло, зачем потребовалось класть труп в багажник. А ларчик-то открывался просто: у паренька крыша поехала. Это плохо! Теперь бесполезно гадать, что он сделает в следующую минуту. Остается только один вариант: все время держать его в зоне прямой видимости и ликвидировать при первом же удобном случае. Не очень захватывающе, но что делать: и в нашей работе бывает рутина!"

Он еще раз осмотрел тело.

"Дилетантство! Кто ж так делает? Надо было нажать на подбородок, повернуть голову вбок, и по передней поверхности кивательной мышцы: как раз посередине — короткий, но глубокий надрез. Быстро и удобно! И руки остались бы чистыми."

Он прикоснулся к телу убитой женщины: совсем еще теплая. Значит, убийца где-то рядом. Может быть, как раз руки моет. На ходу он из поезда выпрыгивать не будет; до ближайшей станции — еще два часа. За это время надо его найти. Во что бы то ни стало… Иначе…

Из коридора донеслись громкие голоса:

— Але, сестренка! Ты не видела нашего друга? Вот он, посмотри фотографию!

И — через паузу — голос проводницы:

— Вы что, биологи? Тоже младшие научные сотрудники?

— Не понял, — в голосе появилась угроза. — Это кто биолог? Ты чего, не в себе, что ли? Совсем с ума сошла? Конечно: без конца на колесах! В смысле — на колесах, да еще и без конца! Тут любая рассудком подвинется! Что ты мелешь? Кто тут младший? Какие мы сотрудники?

— А, да ну вас! Разбирайтесь сами! Он в третьем купе!

Профессионал похолодел. У него оставались считанные секунды, чтобы что-то предпринять. Он бросился к окну, ухватился обеими руками за ручку и резко рванул ее вниз. Ворвавшийся ветер разметал белые занавески.

* * *

Придурки вошли в купе, зажгли свет.

— Ох, ё…! Пошли скорей отсюда!

— Стой! Закрой дверь на замок! А то прибежит проводница, поднимется крик… К чему это?

Щелкнул замок.

— Вот так! Теперь мы, типа, сидим, с приятелем разговариваем.

— Да все равно ж найдут: рано или поздно.

— Лучше поздно, чем рано. Кто это ее так?

— Ну, кто? Этот наш… Клиент.

— За что?

— Черт его знает. Может, ему чего не понравилось.

— Ну и что? Если баба не угодила, сразу ее резать?

— Ну почему сразу? Вон сколько времени прошло…

— Слушай, неужели он в окно прыгнул?

— Не, опасно. Я думаю, он на крыше.

— Полезай, посмотри.

— Ага! На фиг надо! Я только вылезу, а он меня бритвой — раз! И голова — в канаву! Нет уж! Пистолет у тебя — ты и полезай!

— Это… Я не пролезу. У меня плечи широкие.

— А у меня что — нет?

— У тебя поменьше.

— Не гони. Всего на два сантиметра. Качаться-то вместе ходим, так что не надо. Не вешай мне лапшу на уши.

— Да… Кто ж знал, что он такой отморозок? Людей ни за что режет…

— Ну, блин, беспредельщик совсем. И баба-то красивая.

— Была красивая…

— Да она и сейчас ничего.

— Как это — ничего? Она ж мертвая!

— Ну и что? А по мне — лучше мертвая баба, чем живой педик!

— Слушай, заткнись! Я больше слушать тебя не могу! Ты только о педиках и думаешь! Может, ты сам — педик?

— Кто? Я педик? За базар ответишь?

— Да тихо ты! Не маши руками! А то, вон, испачкаешься в крови.

— Ты думай, что говоришь, понял?

— Я говорю то, что думаю.

Внезапно в коридоре послышался шум борьбы; крики, ругань, звон разбитого стекла; затем раздался страшный скрежет и поезд, содрогаясь всем своим огромным суставчатым телом, стал резко тормозить.

Придурки выскочили в коридор; у одного из них был в руках пистолет; они с размаху упали на пол, громко шлепнув животами; безоружный закрыл голову руками, а тот, что был вооружен, держал на прицеле еще качающуюся дверь тамбура. Проводница истошно завизжала и закрылась в своем купе на все замки и защелки.

Так они полежали пару минут, потом поднялись на ноги и, опасливо озираясь, медленно дошли до тамбура. В тамбуре никого не было. Дверь вагона была распахнута настежь. Поезд стоял в чистом поле. Вдалеке чернели остовы полуразрушенных заводских корпусов; возвышаясь над бетонным забором, они четко выделялись на фоне начинающего бледнеть неба.

Они увидели, как по полю быстро движется едва различимая в темноте фигурка человека. За ним, подхватив руками полы длинного плаща, вприпрыжку скакал другой.

— Это он?

— Он. А кто ж еще будет стоп-кран срывать? Зачем? Чтоб выйти пописать, что ли?

— А второй кто?

— Да хрен знает. Олень какой-то. Вон как копытами бьет.

— Слушай, по-моему, это тот, который в переходе ссал. Узнаешь плащик?

— Ага. А чего это он бежит за нашим клиентом?

— Не знаю. Может, это его дружок?

— Не похож. Какой-то он неотдуплённый.

— А чего тогда бежит?

— Догоним — разберемся. Может, он ему денег должен?

Придурки переглянулись, спрыгнули на хрустящую насыпь и, тяжело отдуваясь, побежали следом.

* * *

Профессионал облегченно вздохнул, аккуратно отпустил взведенный курок, слез с багажной полки, которая начиналась прямо над входом в купе и продолжалась вглубь, над потолком коридора, и выпрыгнул в распахнутое окно. Он пролез под вагоном и тихо, стараясь не шуметь и не терять из виду эту странную кавалькаду, засеменил по полю. Правую руку, с пистолетом в руке, он крепко прижимал к подреберью.

* * *

Бегать по полю — нелегкое занятие. Лучше всего это получалось у легконогого Студента. Он то почти догонял Беглеца; затем боязливо отставал, опасаясь остаться с ним один на один; потом оглядывался назад и, увидев пыхтящих Придурков, снова прибавлял ходу.

Беглец уже приближался к забору. Один из громил присел на колено и прицелился. В его огромных мозолистых — от постоянной работы со штангой — ладонях пистолет Макарова казался игрушечным. Он вытянул руки, пытаясь унять клокочущее дыхание; плечом утер пот со лба, чтобы не заливал глаза.

Беглец с разбегу сильно оттолкнулся ногой от узкого уступчика, который шел по низу забора, ухватился обеими руками за его верхний край и рывком подтянулся.

Прозвучал выстрел; он был не громче хлопка игрушечной петарды; огромное пустое пространство не захотело тиражировать посторонний шум звучным эхом; смяло и втоптало его в пересохшую землю.

Профессионал насторожился; он пригнулся и взял немного вправо. Студент, наоборот — рванул влево, пытаясь уйти с линии огня. Он перемахнул через забор так же легко, как Беглец, но метрах в тридцати левее.

Большие бугристые мускулы, привыкшие к регулярным и непомерным физическим нагрузкам, сыграли со стрелявшим злую шутку: он не смог их должным образом раскрепостить. Килограмм железа, зажатый в вытянутых руках, был для него не более ощутим, чем воздушный шарик. Он так и не сумел уравновесить тяжесть оружия тонкой работой трицепсов и грудных мышц; не смог полностью выбрать свободный ход спускового устройства; не смог подцепить прыгающей мушкой темный силуэт на вершине забора и загнать его в прорезь прицела. Он надавил на спуск, и пуля ушла в небо.

Громилы подбежали к забору; тот, что был без пистолета, услужливо подставил руки: давай, мол, подсажу! Стрелок наступил на его сложенные ладони и, колыхнув тяжеловесными ягодицами, плюхнулся животом на шершавый гребень; перекинул одну ногу и, усевшись на бетонной плите, как на коне, протянул руку тому, что остался внизу. Помогая друг другу, они преодолели наконец эту преграду.

Беглецу это дало дополнительную фору; он обогнул корпус недостроенного здания и скрылся за углом.

Понимая, что теперь торопиться бессмысленно, громилы отряхнули спортивные штаны и стали совещаться:

— Давай: ты обходи с этой стороны, а я — с другой!

— Да, как же: отдай мне свой пистолет, и тогда — пошли.

— Куда тебе пистолет? Ты и стрелять толком не умеешь!

— А ты что, умеешь? Тоже мне — Клинт Иствуд!

— Хорошо. Давай бросим жребий: если орел — идем по отдельности, решка — вместе!

— Нет уж! Давай так: если орел — пистолет тебе, решка — мне! А так, как ты сказал, я не согласен.

— Если мы пойдем вместе, то какая разница, у кого будет пистолет?

— А если нет никакой разницы, так отдай его мне.

— Ладно. У тебя есть монета?

— Откуда? Что я, на паперти стоял, что ли?

— У меня тоже нет. Хотя… Подожди. Вот. Смотри, бросаю. Хоп!

— Ну, и где она?

— Кто ж ее знает? Звякнула где-то. Да тут столько мусора — не разберешь. Нет, бесполезно. До утра ее не найти.

— Ты здорово устроился! Отдавай мне пистолет!

— Почему это?

— Она наверняка решкой упала. Бля буду, решкой!

— Ни фига! Я уверен, что орлом.

— О! Не будем спорить. Смотри, что я придумал!

— Ну?

— Ты согласен, что тот из нас, у кого нет оружия, рискует больше?

— Ну?

— За это его доля должна быть на пять штук больше!

— Ха! Ну ты хитрец!

— Пожалуйста, я согласен получить меньше; только отдай мне пистолет!

— Подожди. Надо подумать. На пять штук меньше. А сколько это будет?

— Ну как сколько? Считай: если поровну, то — по двадцать пять. Так?

— Так.

— Двадцать пять плюс пять — тридцать.

— Тридцать? Ага. Постой, что-то не сходится.

— Что не сходится?

— Пятьдесят минут тридцать — это двадцать.

— Ну?

— А тридцать больше, чем двадцать, на десять штук, а не на пять.

— Тридцать минус двадцать… Да, ты прав. Как же быть? Надо, чтобы у одного было тридцать, а у другого — на пять тысяч меньше. То есть двадцать пять. Подожди, опять какая-то байда: тридцать и двадцать пять — это пятьдесят пять. А он дает только пятьдесят. Нет, что-то я запутался.

— Слушай, давай потом посчитаем.

— Когда потом? Надо сразу знать, на что идешь. Как это разделить?

— Я придумал. Смотри: двадцать пять — это середина. Пять пополам — две с половиной. Две с половиной туда, две с половиной сюда. Выходит: двадцать две с половиной и двадцать семь с половиной. Во как! Здорово?

— Неплохо… Но тридцать и двадцать пять, конечно, лучше. Легче считать.

— Конечно, лучше. Но он столько не платит. Он платит только пятьдесят. Ну что: берешь пистолет? Или деньги?

— На фиг он мне нужен? Я возьму деньги. А пистолет пусть будет у тебя. Только ты иди вперед.

— Ладно. Пошли вместе.

— Моя доля — двадцать семь с половиной. Ты не забыл?

Они пошли туда, где скрылся Беглец.

* * *

Профессионал огляделся; невдалеке ухабилась заброшенная дорога: она вела как раз к въездным воротам. Быстрым шагом он пошел туда. Насквозь проржавевшие ворота, сваренные из огромных листов железа, были заперты такой же ржавой цепью. На цепи висел замок. По счастью, цепь была длинной: Профессионал без труда протиснулся в широкую щель.

Когда-то это была крупная стройка районного значения. О ней писали все газеты; финансирование было более, чем щедрым. Сделали проект, утвердили смету, выделили деньги — ровно столько, сколько требовалось по смете, и ни копейкой меньше. Однако неожиданно обнаружилось, что их все равно не хватает. Кто-то говорил о хищениях среди руководства; директор же намекал на непредвиденные расходы, никому, впрочем, не объясняя, что он имеет в виду. В общем, деньги кончились, стройка остановилась, директор пошел на повышение, а заводские корпуса начали ветшать и разрушаться — еще быстрее, чем когда-то возводились.

Сейчас заброшенный завод представлял собой жуткое зрелище: даже мальчишки из окрестных селений боялись играть здесь в войну; взрослые же вообще старались не упоминать об этом мертвом месте.

Профессионал достал пистолет, снял с предохранителя, взвел курок и, неслышно ступая в густой коричневой пыли, стал продвигаться вглубь территории. Вдруг его внимание привлек большой щит, укрепленный на столбе. Это оказался план будущего гиганта социалистической индустрии: подробное изображение мертворожденного дитяти.

Любую карту Профессионал запоминал моментально и во всех деталях: будто диктор телевидения — детский стишок. Ему потребовалось полминуты, чтобы прикинуть, какая точка этой огромной территории является наиболее выгодной для наблюдения. Проделав эти нехитрые вычисления, он прямиком туда и направился.

* * *

Студент, перемахнув, а точнее будет сказать — перелетев через забор, взял еще левее и, в три скачка покрыв более десяти метров, распластался за грудой металлолома. Он замер и старался не дышать; лежал, тщательно прислушиваясь к каждому шороху. До него доносились обрывки разговора громил; сердце его отчаянно билось; он перевел дух лишь тогда, когда Придурки решили идти в другую сторону.

Несколько минут Студент изо всех сил напрягал зрение, пытаясь разглядеть возможную опасность; убедившись, что никого поблизости нет, он короткими перебежками, пригнувшись, добрался до приземистого здания с пустыми глазницами незастекленных окон; перевалился через подоконник и на четвереньках, чтобы никто с улицы не смог его заметить, стал переползать от одного оконного проема к другому, время от времени осторожно выглядывая и наблюдая за происходящим снаружи.

В углу он увидел лестницу, ведущую на второй этаж; осыпающиеся пролеты щетинились торчащими во все стороны прутьями арматуры. Студент подумал, что на втором этаже он будет чувствовать себя спокойнее, и повернул к лестнице. И действительно, наверху можно было не пригибаться; здесь было гораздо чище — ничто не шуршало под ногами, так что он не рисковал выдать себя нечаянным шорохом; кроме того, отсюда было дальше видно.

Студент твердо решил не выходить из здания: он понимал, что не может ничего противопоставить пистолету. Если с Беглецом еще можно было справиться — судя по всему, у того не было огнестрельного оружия, иначе почему же он не отстреливался? — то переть против двух громил, у одного из которых есть пистолет — по меньшей мере глупо. Он совсем не ожидал такого поворота событий.

В Энске он купил топор; разыскал на антресолях старый длинный плащ; приладил изнутри к подкладке петельку и подвесил на нее свое немудреное снаряжение. Изучение литературы — в пределах школьной программы — не прошло для него даром; помнится, так же в свое время поступил Родион Романович Раскольников, когда собирался замочить старуху-процентщицу.

Тогда, в поезде, увидев Беглеца, направлявшегося в туалет мыть окровавленные руки, Студент притаился в тамбуре; достал из подмышки топор и замер в позе палача перед решающим ударом. Покончив с мытьем, Беглец случайно заметил громил и, дождавшись, пока они войдут в покинутое им купе, намеревался незаметно перебраться в другой вагон. Он открыл дверь тамбура и почему-то замер на пороге. Это его и спасло. Студент ударил что было сил, подавшись вперед всем телом; лезвие топора глубоко вошло в пол. Началась возня. Беглец оказался куда сильнее; Студенту же помогал страх. Однако вскоре он пропустил весьма увесистый удар в челюсть и ненадолго отключился. За это время Беглец сорвал стоп-кран и выскочил из поезда.

Студент из своего закутка не мог видеть громил; не мог понять, что они тоже преследуют Беглеца, поэтому расценил поспешную ретираду последнего как личный успех; в пылу азарта он бросился в погоню, прихватив с собой проверенное тысячелетиями оружие.

Но очень скоро он увидел, что желающих заработать пятьдесят штук "зеленых" как минимум в три раза больше, чем он полагал поначалу; за ним следом бежали два здоровенных амбала, каждый из которых был куда страшнее Беглеца. И тут Студент перетрусил не на шутку; он решил досрочно выйти из игры. А уж когда услышал выстрел, сердце его окончательно сорвалось со своего природного места и, разбившись пополам где-то в области мошонки, прыгнуло в пятки; этот неоспоримый факт, тем не менее до сих пор не признанный официальной медициной, в значительной мере способствовал увеличению скорости его бега.

Теперь он сидел, забившись в самый темный угол одного из недостроенных корпусов завода-призрака и ждал, когда же все кончится. Когда же наступит наконец рассвет и он убежит отсюда прочь, выкинув из головы всю ту дурь, которая неизвестно как туда проникла.

"Боже мой! Зачем я решился на это? Как я мог? Что это было? Гипнотический сон? Временное помутнение рассудка? Или, может быть…", — он не успел додумать; с улицы донесся какой-то странный звук; тихий хлопок, словно в мягкие ладоши. Затем послышался чей-то сдавленный вскрик. Студент подкрался к окну и осторожно выглянул.

На дорожке между корпусами лежал, скрючившись, Беглец. Обеими руками он держался за живот. Студент подумал, что он мертв. Но Беглец вдруг заворочался и, извиваясь всем телом, пополз к тому зданию, где прятался Студент. Он загребал ногами и резко отталкивался ими от земли; Беглец негромко стонал; сверху он напоминал большую ящерицу.

Вот он добрался до оконного проема, подтянулся на руках и, перевалившись через подоконник, со стуком упал на бетонный пол. Студент прислушался; Беглец продолжал ползти. Стоны раздавались все громче; шорох был все ближе; затем — осыпь мелких камушков; Беглец карабкался по лестнице. Студент прижался к холодной щербатой стене; пальцы крепко обхватили топорище.

Беглец с огромным трудом поднялся на второй этаж; продвинулся еще на десять метров, оставляя за собой темный прерывистый след. Он выгнулся дугой, запрокинул голову и вдруг — уронил ее на вытянутые руки, дернулся и затих.

Студент стоял, боясь пошевелиться. Он боялся выдать себя: звуком, движением, дыханием, блеском глаз.

Но было тихо.

Тогда он встал на цыпочки и, держа наготове топор, осторожно приблизился к Беглецу. Тот лежал, не подавая никаких признаков жизни. Студент пнул его руку; Беглец никак не отреагировал. Он пнул еще раз, посильнее — ничего не изменилось.

Студент нагнулся над неподвижным телом и тщательно обыскал карманы Беглеца. То, что он нашел, одновременно поразило и испугало его.

Он поразмыслил и пришел к выводу, что громила все-таки подстрелил Беглеца, когда тот перелезал через забор — ведь больше выстрелов не было. По крайней мере, он не слышал. А теперь, потеряв много крови, Беглец лишился чувств. Или вообще умер. Другого объяснения Студент придумать не мог.

Оставалось сделать над собой последнее усилие: отрубить Беглецу голову. Дикость, конечно: но именно такое условие поставил этот безумец в смокинге — привезти ему голову Беглеца. Бр-р-р! Ужас! Ни за что!

Но ведь он уже почти переборол себя; мысль о солидном вознаграждении очень помогала: в отличие от Раскольникова, Студент не был идеалистом. Ему нужны были деньги! Он хотел денег: страстно, как хотят женщину! В конце концов, никогда не знаешь, на что ты способен. Надо только решиться — и как в омут головой! Да что тут? Всего лишь несколько часов назад он уже смог перешагнуть через себя: набрался мужества, сил, и сделал то, что давно хотел сделать! Как ее звали? Элина? Да! Элина!

"Элина!!" — сказал про себя Студент и рассмеялся — так же беззвучно. "Элина!" — он крепко сжал топор и поднял его над головой. "Ничего, Элина! Ты меня надолго запомнишь!" — отчего-то подумалось ему. Он примерился…

— Браво! — прошелестело вдруг в ночном сумраке. От неожиданности Студент вздрогнул и чуть было не закричал. Руки его ослабли и повисли вдоль туловища безжизненными плетьми. Звякнул выпавший топор.

Из темноты выдвинулась фигура человека: среднего роста, широк в плечах. В руке он держал пистолет; к стволу был прикручен черный цилиндр глушителя. Теперь Студент понял, кто подстрелил Беглеца: вовсе не громилы; некто третий, предпочитавший все это время оставаться в тени. Вот что означал мягкий хлопок: выстрел, потерявший звук, но отнюдь не убойную силу.

— Браво, мой юный друг! — повторил Профессионал. — Какой убедительный дебют: с одним топором выйти на матерого убийцу. Жажда денег оказалась сильнее страха. Если теперь ты научишься побеждать свои желания, то, уверяю тебя, добьешься в жизни очень многого.

Студент тяжело дышал; кроме того, он вдруг сильно вспотел.

— Уже светает, — задумчиво сказал Профессионал. — Подойди к окну, я хочу получше тебя рассмотреть. Вот так.

— Вы меня убьете? — хриплым голосом спросил Студент.

— Не знаю. Я еще не решил. И вообще — я стараюсь убивать только в случае крайней необходимости. Не вынуждай меня — и останешься жив.

— Я… Я не буду вас вынуждать. Что я должен делать?

— Пока ничего. Просто стой смирно. Сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— Ты в первый раз собрался убить человека?

— Я не хотел его убивать. Он был уже мертв. Это ведь вы застрелили его. Я… Я только хотел отрубить ему голову.

— Что ж? Вполне невинное занятие. Ну и как? Можно за пятьдесят тысяч долларов отрубить голову?

Студент пожал плечами:

— Не знаю… Наверное…

— Конечно. Ты прав. Тут главное — не задумываться. Понимаешь, если вдруг начинаешь задумываться: а что потом, а не будет ли меня мучить совесть, а не станет ли убитый являться по ночам, — ничего не получится. Нельзя задумываться! Потом будет потом; и в этом "потом" у тебя появится столько новых проблем, что ты и не вспомнишь о случившемся. Ты меня понимаешь?

Студент кивнул.

— Когда ты окончательно это поймешь, — продолжал Профессионал, — разница между нами исчезнет. А пока она довольно велика: ты готов убить за пятьдесят тысяч долларов, а я — просто готов убить. Улавливаешь?

Студент снова кивнул.

— Видишь ли, — рассуждал Профессионал, — человек всю свою жизнь стремится к смерти. Он то удаляется от нее, то подходит ближе; он ее постоянно ищет. Но подлинная связь вещей и событий скрыта от его глаз; поэтому поиск идет вслепую, наугад. Постарайся застичь человека в тот момент, когда он подойдет к смерти вплотную — потребуется только легкий толчок, и дело сделано. Бывает и обратное: если он еще не готов умереть, хоть ты тресни — ничего не получится!

— И что тогда делать?

— Ждать! Другого выхода нет!

— А вы готовы к смерти?

— Конечно. Это обязательное условие игры, в которую я играю.

— А я — нет. Я совсем к ней не готов.

— Не волнуйся, я вижу. Я же тебе сказал, что никого не убиваю без особой нужды. Давай лучше решим вот какую проблему: кто из нас получит главный приз?

— Пятьдесят тысяч? Заберите себе, мне ничего не надо.

— Спасибо. Ты очень добр. Я это ценю. Значит, ты не претендуешь на деньги?

— А разве я сейчас могу на что-нибудь претендовать?

Профессионал усмехнулся:

— Трезвый взгляд на вещи. И что, тебе совсем не будет жалко?

Студент хотел что-то ответить, но Профессионал вдруг прижал палец к губам и быстро отступил назад, в тень.

Снизу, с первого этажа, послышался шум. Студент не знал, что ему делать; он хотел убежать, но вспомнил, что находится под прицелом. Он застыл на месте.

Из лестничного проема показались головы громил. Один из них, тот, что шел первым, направил на Студента пистолет и грозно сказал:

— Не двигайся! Подними руки, чтобы я их видел!

Студент повиновался. Громилы подошли ближе; Студент медленно, стараясь не делать резких движений, отступил в угол. Теперь между ними лежало тело Беглеца; за спинами громил притаился Профессионал.

— А мы идем, смотрим: в окне — знакомая наружность! Это снова ты, зяблик?

Студент не отвечал. Громилы склонились над Беглецом.

— Ого! И кто это его так?

— Кто-то из вас; когда он перелезал через забор. Больше выстрелов не было, а у меня только топор, — подал голос Студент. — Я прятался здесь; он сам приполз.

— Ага! — казалось, их удовлетворило такое объяснение; особенно того, что был вооружен.

— Ну и что? Кто говорил, что я не умею стрелять? — торжествующе сказал он. — Подстрелил, как зайца.

— Да, — мрачно согласился второй.

— Знаешь, что из этого следует? — снова спросил первый.

— Ну?

— То, что ты ничем не рисковал. Поэтому деньги надо поделить поровну!

— Поровну?

— Поровну! Ты и так ничего не сделал! Я вообще мог справиться с этим делом один!

— Ах, один?

— Конечно. А что ты сделал полезного? Всю дорогу базарил про педиков? Нет, пожалуй, ты и на половину не заработал. Какой от тебя толк?

— Постой. Хорошо. Я согласен — ты его подстрелил. Я не смог подстрелить его только потому, что у меня нет пистолета. А если бы он у меня был, тогда я бы тоже попал — для этого большого ума не надо.

— А ты попробуй!

— Как я попробую, если у меня нет пистолета?

— А на нет и суда нет.

— Хорошо. Давай поступим так: я отрублю ему голову. А ты будешь стоять в сторонке: можешь даже не смотреть, если боишься, что тебя вдруг стошнит.

— Чего это меня должно стошнить?

— Ну, я к примеру. Так вот: я отрублю ему голову, и это будет мой вклад. Тогда делим полтинник пополам. Согласен?

— Ха, не очень-то это справедливо. Отрубить голову трупу — это каждый дурак может. Вон, попроси мясника в магазине — он тебе за пятерку чего хочешь отрубит. А попасть на бегу с пятидесяти метров — это виртуозная работа!

— Какое там "с пятидесяти"?! И двадцати-то не было! Десять — максимум! И потом — ты присел! Ты не стрелял на бегу!

— Ну конечно: теперь-то можно говорить что угодно! А на самом деле я снял его на бегу, с пятидесяти метров и к тому же одним выстрелом!

— Але, зяблик? Ты видел, как было дело?

Студент помотал головой.

— Во козел! А чего ты вообще видел? На фиг ты сюда приперся?

В это время Беглец слабо застонал.

— О! Смотри! Он еще живой! Понял? Живой! Так что убью его я, а не ты. Ты его только ранил, а я — отрублю ему голову. Как хочешь, а деньги надо делить пополам!

— Ладно, — нехотя согласился тот, что с пистолетом.

— Зяблик! А ну давай топор!

— Не дам. Это мой топор!

Громилы опешили.

— Не понял! Что значит "твой"? Давай его сюда!

— Чтобы отрубить голову, нужен топор. Так? Так. Я позаботился об этом заранее. Теперь у меня есть топор. А у вас? Вы даже перочинного ножа с собой не взяли. Как хотите, так и крутитесь. Я вам свой топор не дам. Или берите меня в долю. Хотите, я сам отрублю? Тогда делим деньги на троих.

Повисло долгое молчание.

— Але! Ты, зяблик, чего-то не догоняешь, — сказал вооруженный. — Смотри: это называется пистолет. Я и спрашивать не буду: разнесу тебе череп и заберу топор. Понял?

— Это я как раз понял. Я другого не понял: чего ты так стараешься? Ведь рубить голову — не твоя забота. Ты свою долю уже заработал. Ты взял с собой пистолет и подстрелил его. Теперь твой приятель должен внести вклад в общее дело. А то, что он не взял даже топора — это уже его проблемы. Получается несправедливо — ведь деньги-то вы поровну делите?

— Хм… Вообще-то, он прав… — согласился первый громила. — А ты чем думал? Почему не взял топор? — напустился он на второго.

— Ну… Фиг знает.

— Ладно, мужики, — примирительно сказал Студент. — Давайте так: я вам его одолжу. Мне для хороших людей не жалко. А в следующий раз вы меня выручите. Идет?

— Ага. Во, видишь: хорошо, что мы его встретили. Сейчас что бы делали без топора? — назидательно сказал первый громила.

Студент протянул топор второму громиле. Он недовольно поморщился, взял древко обеими руками и замахнулся.

— Подожди, — вдруг сказал он. — На полу неудобно. Давай положим его на окно.

— Давай. Зяблик, помоги!

Они схватили Беглеца за руки и положили на подоконник. Громила снова размахнулся. Стук! Треск! Хряск! Тело упало на пол; из перерезанных артерий хлынула кровь. Громила ловко поймал голову за волосы.

— А куда класть-то? Что, так и нести в руке?

Студент вздохнул:

— Что бы вы без меня делали? — он снял рюкзачок, вытащил оттуда несколько полиэтиленовых пакетов; громила положил голову в один из них, потом этот пакет — во второй, и так далее. Студент достал веревочку и завязал горловину пакета. Сверток засунули в рюкзак.

— Во! Теперь можно ехать. Спасибо, зяблик. Выручил. Нас в Энске все знают. Если что — обращайся. Ну, пока.

Громилы развернулись и уже собирались уйти; но не успели они сделать и пары шагов, как раздались два негромких хлопка. Кисло запахло сгоревшим порохом. Два больших тела мгновенно рухнули навзничь.

Из темноты выступил Профессионал; он посмеивался.

— Молодец! Я в тебе не ошибся: действительно пойдешь далеко. Приятно было тебя слушать. Здорово! Сначала я хотел сразу их застрелить; опасался, что они тебя убьют. Потом смотрю: а ты совсем не прост. Тогда, думаю, подожду. Пусть голову сперва отрубят — не самому же пачкаться. А тебя просить — вдруг промахнешься с непривычки? Разнесешь череп к чертовой матери; потеряет он товарный вид. Тогда — плакали денежки.

— Что, их обязательно было убивать? Это именно тот самый случай? Возникла "особая нужда"? — желчно спросил Студент.

— Конечно. Ты сейчас поймешь, в чем она заключается. Возьми его пистолет.

Студент нехотя вытащил оружие из руки громилы.

— Вытри хорошенько.

Студент обтер рукоять полой своего плаща.

— А теперь выстрели в каждого по разу. Ну? Чего же ты ждешь?

Студент выстрелил.

— Молодец. А теперь еще по разу — только целься в голову.

Прогремели еще два выстрела.

— Теперь брось пистолет на пол. Нет! Не вздумай вытирать!

Студент колебался. Он повернулся к Профессионалу и пристально смотрел на него; затем переводил взгляд на пистолет; он словно оценивал что-то.

Профессионал нехорошо улыбнулся.

— Что? Хочешь испытать судьбу? Давай, попробуй! У тебя оружие, и у меня — оружие. Это такая игра. Кто по-настоящему готов к смерти, тот и победит. Будем проверять?

Студент еще некоторое время стоял молча; затем крепко сжал пистолет и отшвырнул его в сторону.

— Я еще не готов.

— Знаю. Ты поступил правильно. Понапрасну не бойся: твоих "пальчиков" нет ни в одной милицейской картотеке. Тебя не найдут. Но если вздумаешь меня заложить — тогда пойдешь главным. А я — сообщником. Прости: мне это нужно для страховки. Есть, правда, еще один вариант: убить тебя; но мне он не нравится. Впрочем, можешь выбирать. Что тебе больше подходит?

— Я уже выбрал.

— Тогда бери рюкзак и пойдем.

— Куда?

— В ближайший город. Там мы с тобой расстанемся.

— Я могу и сам дойти.

— Нет! Я должен убедиться, что ты не вляпался ни в какую историю. Что тебя не забрали в милицию, и так далее… Мне будет спокойнее, пойми.

— Хорошо, — Студент повесил рюкзак на плечо и зашагал к выходу.

— Пойдем вдоль железной дороги, — сказал Профессионал. — По моим расчетам, здесь не очень далеко.

* * *

Ночной сумрак быстро бледнел. На горизонте появилась широкая светлая полоса. Она быстро поднималась над неровным обрезом дальнего леса; звезд уже не было видно; луна с каждой минутой становилась все прозрачнее; таяла, словно кусок рафинада в горячей воде.

В придорожной канаве плавала голубоватая дымка. Два человека устало шагали по шпалам: первый — молодой, высокий, в старом потертом плаще, за плечами — небольшой брезентовый рюкзачок; второй — среднего роста, с землистым невзрачным лицом.

Через два часа они вошли в город. Не торопясь прогулялись по утренним улицам, разглядывая вывески. Затем тот, что был старше, безошибочно определил, где находится вокзал, и они оба направились в ту сторону. Расположились на углу привокзальной площади, в тени больших тополей: уже начинало припекать.

Они сидели молча еще час. Затем невзрачный сказал:

— Ну что? Скоро моя электричка. Я, пожалуй, поеду. Будь любезен, выполни мою последнюю просьбу.

Молодой вопросительно дернул подбородком.

— Вон, видишь, палатка "Мороженое"? Сходи, купи, пожалуйста, сухого льда. Килограмма два. Положи в пакет и принеси сюда. Я боюсь — завоняет по такой жаре, — он кивнул на рюкзачок, лежавший на скамейке между ними. — Вот деньги.

Молодой взял смятые бумажки и пошел к палатке. Через пять минут он вернулся, держа в руке заиндевевший пакет. Молодой купил себе мороженое и ел его, откусывая большими кусками.

— Спасибо, — сухо сказал невзрачный, развязал рюкзак, достал оттуда какой-то сверток и поместил его в пакет со льдом. Затем снова засунул все обратно в рюкзак. — Ну, я пошел… Поедешь со мной?

Молодой отрицательно покрутил головой.

— Как хочешь, — со вздохом сказал невзрачный. — Удачи тебе! — он встал и направился к вокзалу. Молодой остался сидеть на скамейке.

Невзрачный не оглядывался; он поднялся по истертым ступенькам крыльца и скрылся в здании вокзала — маленьком чистеньком домике цыплячьего цвета.

* * *

Студент продолжал сидеть на скамейке, пристально наблюдая за выходом из вокзала. Но вот наконец раздался громкий сиплый свист; электричка коротко загудела; застучали на стыках колеса; и все стихло.

Студент торжествующе улыбнулся; резко встал и быстрым пружинистым шагом двинулся прочь.

Он шел по тем же самым улицам, по которым они совсем недавно шли вместе с Профессионалом; но только в обратную сторону. Иногда он сбивался; тогда Студент останавливался посреди тротуара, размахивал руками, пятился задом, смотрел на солнце и отчаянно крутил головой, пытаясь найти нужное направление.

И все-таки он нашел то, что искал. Он даже подпрыгнул на месте от радости; просиял и, мурлыкая под нос какой-то веселенький мотивчик, отворил стеклянную дребезжащую дверь. Над нею красовалась вывеска: "Ювелирный магазин."

* * *

Через несколько минут он вышел на улицу. Теперь лицо его приобрело озабоченный вид. Поминутно оглядываясь и прибавляя шаг, он поспешил вниз по улице; свернул за угол, потом еще и еще раз.

Если дорога разделялась, он поворачивал туда, где было меньше людей. Так он забрел на какой-то пустырь; плотная череда деревьев надежно скрывала его от посторонних глаз. В дальнем углу пустыря стояло странное ветхое строение: то ли будка, то ли сарай. Спрятавшись за ним, Студент сел на траву и обхватил голову руками. Он был сильно расстроен и не заметил, как кто-то осторожно подошел к нему сзади.

* * *

— Привет! — сказал Профессионал и хлопнул Студента по плечу. Студент резко обернулся; в глазах его появилась тоска.

— Привет, — с тяжелым вздохом ответил он. — Ты не уехал?

— Как видишь.

— Почему?

— Не знаю. Почувствовал что-то неладное. Слишком легко ты на все согласился; слишком спокойно со мной расстался, — Профессионал снял рюкзак и положил его на траву. Он обошел Студента и встал прямо перед ним. Правую руку держал в кармане. — Ты ничего не хочешь мне сказать?

Студент неохотно покрутил белобрысой головой.

— Хорошо. Тогда я сам спрошу тебя. Зачем ты ходил к ювелиру?

— Надо было.

— Понятно, — Профессионал помолчал. — Не хочу тебя обыскивать. Может быть, сам отдашь?

Не говоря ни слова, Студент вытащил пачку стодолларовых купюр, коробочку, обшитую фиолетовым бархатом, и протянул Профессионалу.

Профессионал повертел деньги в руке:

— Где ты это нашел?

— У Беглеца. В карманах.

— Больше там ничего не было?

— Ничего.

Профессионал вернул ему пачку:

— Возьми себе, мне это ни к чему. Ты заслужил, — он открыл коробочку и обмер: там лежал золотой перстень с крупным чистым бриллиантом. Бриллиант щедро рассыпал голубоватые электрические искры. — Это ты тоже нашел у Беглеца?

— Да.

— Все ясно. А к ювелиру ходил оценивать?

— Да.

— Ты совершил большую глупость. Можешь ничего не говорить: я знаю, что тебе сказали. Понимаешь, это очень дорогая вещь. Слишком дорогая. Баснословно дорогая. Такие камни заносят во все ювелирные каталоги; и при этом обязательно указывают последнего законного владельца. Продать этот бриллиант дороже, чем за три копейки — невозможно. Никто не пойдет на такой риск. Да и покупателя на ворованные украшения не найдешь: перстень надо носить на пальце, а не прятать в сейфе. Есть, правда, один вариант: распилить камень на несколько мелких. Но для этого нужен знакомый мастер, нечистый на руку. Соваться с таким камнем в первую попавшуюся ювелирную лавку в маленьком провинциальном городишке — это безумие. Ты засветился. Этот оценщик, к которому ты обратился, не забудет тебя до конца своих дней; по одной простой причине — вряд ли ему придется когда-либо еще раз увидеть такой камень.

— Что же мне теперь делать? Убить ювелира?

— Это ничего не даст. Он наверняка уже все рассказал, кому следует. А также — кому не следует.

— Да. Судя по тому выражению лица, которое у него появилось, когда я показал бриллиант, — это точно.

— Вот видишь? Тебе нужно срочно выбираться из этого города. Лучше всего — поймать "частника" и выехать на машине, — Профессионал молча кивал, соглашаясь со своими мыслями. — А этот перстень… Я возьму его. Оставь себе деньги; а перстень я заберу. Он тебе ни к чему.

— Нет! — Студент вскочил на ноги. — Верни! Он мой!

— Не нужен тебе этот перстень, — твердо повторил Профессионал. — Ничего, кроме несчастья, он не принесет. Сделай так, как я сказал. И чем скорее, тем лучше. Прощай! Мне пора, — он закрыл коробочку, сунул ее в карман; поднял рюкзак, закинул на плечо. Повернулся к Студенту спиной и пошел через пустырь.

— Отдай! — крикнул ему вдогонку Студент, но Профессионал, не оборачиваясь, в ответ только покачал головой. — Отдай! — еще раз повторил Студент; он опустился на колени и достал из-за пазухи пистолет Беглеца. Снял с предохранителя, передернул затвор и прицелился. — Отдай! — прошептал он дрожащими губами и несколько раз нажал на спуск.

Профессионал застыл на месте, весь как-то вытянулся и вдруг быстро упал, словно бы сам бросился на пыльную землю: прямо, не сгибаясь — как костяшка домино; между лопатками расплывались темные жирные пятна.

Студент подбежал к нему; рывком перевернул на спину и принялся лихорадочно шарить по карманам. Он отбросил в сторону мешавший рюкзак, распахнул полы короткой куртки; молнию заело — он дернул изо всех сил; металлические зубчики брызнули в разные стороны…

Наконец он нащупал футляр; второпях разорвал подкладку и достал маленькую фиолетовую коробочку. Осторожно, будто боялся, что перстень исчезнет, Студент приподнял крышку: бриллиант был на месте. Он вздохнул с облегчением и радостно обмяк. На глаза навернулись слезы — глупые, бестолковые.

— Извини, старик! — сказал он, с трудом сдерживая вдруг разобравший его истерический смех. — Крайняя необходимость, ничего не поделаешь!

Профессионал улыбнулся ему в ответ; на губах его пузырилась розовая пена.

— Это такая игра… Не думай, что ты победил… — он говорил с трудом, делая большие паузы. — Я еще ночью заметил, как оттопыривается твой карман… ПМ — это не ТТ; его сразу видно… Теперь ты тоже… Готов… — сказал он.

И умер.

* * *

Надо было спешить: кто-нибудь мог услышать выстрелы на заброшенном пустыре. Студент тщательно вытер пистолет Беглеца и бросил его рядом с телом Профессионала; себе он взял его пистолет — оружие придавало уверенность. Футлярчик с перстнем спрятал за пазуху; постоял, раздумывая, стоит ли брать рюкзак; зеленый брезент кое-где покрылся блестящим инеем.

"В конце концов, я совсем не беден", — решил Студент. "Могу себе позволить оставить посреди дороги пятьдесят тысяч долларов."

Эта мысль привела его в восторг; он залился счастливым смехом, подхватил рюкзак за лямки, раскрутил его и зашвырнул далеко в кусты.

Затем решительно развернулся и пошел в ту сторону, откуда доносился шум машин; он хотел поскорее отсюда убраться.