— Ну, и для кого ты все это написал?

— Как "для кого"? Для себя, для тебя… Для читателей, наконец. Если таковые найдутся.

— Ты что, вправду думаешь, что это может кому-нибудь понравиться?

— Ну-у-у… А почему это, собственно говоря, не должно понравиться?

— Ну, не знаю… Как-то все мрачно. К тому же ничего не понятно. Почему всех твоих героев убивают?

— Ну, почему?.. Наверное, потому, что, как бы это парадоксально ни звучало, в современном мире смерть — это единственное, что по-настоящему объединяет людей. Еще потому, что людям вообще свойственно убивать друг друга: словом, жестом, ножом, топором, пистолетом… И даже невниманием! Невниманием и непониманием!

— Если ты хочешь, чтобы тебя понимали, надо стараться быть доступнее. Проще. А у тебя все очень запутано. Кто этот незнакомец во фраке?

— А ты сама как думаешь?

— Дьявол, что ли? Лавры Булгакова не дают тебе покоя?

— Нет. Это не дьявол. Это тот, кто рассказывает истории. Рассказчик.

— То есть — ты?

— Да. Это автор, который присутствует в своем произведении и направляет развитие сюжета. Самый лучший способ заставить сюжет развиваться в нужном направлении — это быть внутри него.

— Ха! Возможно! Только напрасно ты себя… так… Демонизируешь! Да у тебя и фрака-то нет! Нет, совсем не похож!

— Ну и что? Наши представления о вещах очень часто не соответствуют действительности. Мы просто этого не замечаем. Тебя сильно смущает то, что у меня нет фрака? Скоро будет.

— У тебя? Откуда?

— Грязнову понравилась моя рукопись. Он собирается ее издавать. Считает, что получится неплохой бестселлер.

Жена замолчала. Потом села напротив Писателя и вкрадчивым голосом спросила:

— Ты это серьезно?

— Абсолютно. В субботу он устраивает вечеринку в мою честь. Узкий круг; роскошное угощение… И гвоздь программы: вручение молодому, но многообещающему автору драгоценного перстня — точь-в-точь такого же, как у таинственного незнакомца из моих повестей… Кстати, ты тоже приглашена, так что будешь участвовать в этом шоу наравне со всеми.

* * *

Александр Грязнов слыл самым богатым человеком в Энске. За что бы он ни брался, все обращалось в деньги. Интересы его были весьма разнообразны. Теперь он решил заняться еще и книгоиздательским бизнесом: дело для небольшого городка не слишком-то прибыльное. Однако Грязнов мыслил с размахом; планы у него были грандиозные.

Писатель познакомился с Грязновым через свою жену — Марину. Марина работала у Грязнова в финансовом отделе. Однажды она как-то обмолвилась, что ее муж тайком балуется сочинительством. Грязнов заинтересовался; попросил принести что-нибудь почитать.

Рукопись ему понравилась; он позвонил Писателю и сказал, что хочет ее напечатать. Для него это дело было в новинку; штатом литературных сотрудников он, естественно, не располагал, поэтому решил положиться на свой вкус.

* * *

Дело было в субботу. Владислав Сокольский, первый заместитель Грязнова, ходил по комнате с телефонной трубкой в руке и что-то отрывисто говорил. Он был сильно взволнован.

Когда-то они начинали вместе: как полноправные партнеры; но в скором времени Грязнов прочно захватил лидерство в этом тандеме; все его предприятия оборачивались крупной выгодой, а у Сокольского все как-то не клеилось. Но Грязнов был великодушен: он не сильно ущемлял Сокольского, и даже оставил за ним право распоряжаться какой-то частью общего капитала по своему усмотрению. И все же: дружба дружбой, но когда-то это должно было кончиться.

— Я не жду ничего хорошего от этого вечера, — говорил Сокольский, нервно дергая плечом. — Сказал: будут только все свои. Ты не знаешь, кто? Нет? Сказал еще, что готовит какой-то сюрприз. Какой, к черту, сюрприз? Может быть, он что-то пронюхал про кредит? Что значит: "про какой кредит"? Я ведь уже объяснял: я выдал кредит. Да! На выгодное дело, под хороший залог. Но только сумму я значительно превысил; залез в те деньги, которые он хочет пустить на свой новый проект. Ты разве не в курсе: он теперь задумал книжки печатать. Слышала? Ну вот. Если Александр узнает, он меня убьет. Все! Мне конец, понимаешь? Выгонит к чертовой матери, прямо на улицу! Да какие там сбережения, о чем ты говоришь? Я весь в долгах! Слушай, а, может быть, ему стало известно, что… Нет? Не знает? Все равно: слухами земля полнится. Что за сюрприз он мне готовит? Я должен знать заранее, чтобы вовремя нанести упреждающий удар!

— Милый! — раздался из прихожей мелодичный женский голос. — Ты дома?

— Ну все. Пока, — заторопился Сокольский. — Потом договорим, — он едва успел повесить трубку, как в комнату вошла жена — Людмила; эффектная статная женщина, с густыми темно-русыми волосами и огромными синими глазами.

— Я уже вернулась из парикмахерской; сделала прическу, маникюр и педикюр. А кому ты телефонировал? — поинтересовалась она.

— Никому. С работы позвонили, — ответил он и поспешно перевел разговор на другую тему. — А педикюр-то зачем? Ты что, собираешься на столе плясать?

— Фу, — наморщила Людмила свой прелестный носик. — Как ты груб! Ну почему же на столе? Я для тебя старалась: думала, тебе понравится, — она выставила маленькую ножку и кокетливо пошевелила изящными пальчиками.

— Мне нравится. Мне все нравится, — отмахнулся Сокольский. — Ты скоро будешь готова?

— А когда надо быть готовой?

— Через четыре часа.

— Ну-у-у… Времени в обрез. Надо поторопиться. Я постараюсь, любимый!

— Ты уж постарайся, — Сокольский небрежно хлопнул ее по круглой попке, выпроваживая из комнаты. — Иди, иди, — и добавил про себя, — корова безмозглая!

* * *

Грязнов вошел в свой кабинет, запер дверь на ключ и, удобно расположившись в глубоком кресле перед письменным столом, подвинул к себе телефон.

— Але! Здравствуй, милая! Как дела? Умница! Люблю тебя, жду не дождусь, когда же мы снова увидимся. Да. Теперь уж скоро. Да. Я думаю, что сегодня вечером все решится. Я не могу больше ждать. Не могу и не хочу. Вот так. Выведу, кого следует, на чистую воду. И заживем мы с тобой. Что? Ну ладно, не буду раньше времени. Ты только не бойся, ничего не бойся. Ладно? Вот и молодец! Кстати, у меня сегодня будет интересный тип: местный сочинитель. Точно-точно! Он самый. Нет, книжка неплохая, я ее обязательно напечатаю, можешь не сомневаться. Но дело даже не в ней. Сегодня вечером мы с ним произведем фурор: я при всех подарю ему перстень — такой же, как у меня. Нет, ну что ты? Конечно, не совсем такой. Копию. Помнишь, я тебе рассказывал, как я купил свой перстень? Да, в Антверпене, в "столице бриллиантов". В Европе же не принято носить настоящие драгоценности; их обычно хранят в банковских сейфах, а носят копии. Да. Но они так искусно изготовлены, что от настоящих не отличишь! Копию делает тот же самый ювелир, причем только в одном экземпляре. Так что мне в нагрузку полагался второй такой же перстень: со стразом. Вот этот дубликат я ему и подарю. Что? Ну, конечно, нет! Я…

В этот момент в дверь кабинета постучали, и женский голос требовательно позвал:

— Саша!

Грязнов понизил голос и заторопился:

— Извини, не могу больше говорить: жена зовет. Нельзя, чтобы она узнала обо всем раньше времени. Ну, пока! Целую тебя! — он повесил трубку и пошел открывать.

* * *

В назначенный час Писатель с женой вышли из дому. Марина была чудо как хороша; вся в черном: обтягивающее вечернее платье с декольте; черные колготки, черные туфли; ажурные серебряные украшения — цепочка, серьги и брошь; минимум косметики, чистая свежая кожа. Марина немного нервничала. Она вытащила из сумочки зеркало, придирчиво себя оглядела.

— Я взяла с собой запасные колготки; а вдруг эти случайно порвутся? — встревоженно сообщила она.

— Хорошо! Ты ведь у меня предусмотрительная женщина, — похвалил Писатель.

Он тоже выглядел неплохо; хоть и не во фраке, но вполне достойно.

Супруги взяли такси; назвали адрес. Водитель покачал головой, но все же ехать за город не отказался.

Через полчаса они были на месте.

Загородный дом Грязнова, а точнее будет сказать — настоящий особняк (с поправкой на некоторую аляповатость архитектуры), стоял на высоком голом холме. Монументальное кирпичное строение окольцовывал такой же солидный забор с острыми пиками наверху. Периметр тщательно контролировался скрытыми камерами слежения. Территорию охраняли собаки; писать на воротах, что они — злые, было по меньшей мере нелепо, потому что собаки были необычайно злые и к тому же прекрасно дрессированные.

Писатель нажал на кнопку переговорного устройства.

— Кто? — раздался жизнерадостный голос Грязнова.

— Это… Это мы, Александр Владимирович, — наклонившись к самому микрофону, ответил Писатель. — Откройте, пожалуйста.

— А я вас вижу, — засмеялся Грязнов. — Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой. Подождите, сейчас я за вами приду, — добавил он уже серьезно, — а иначе — собаки разорвут.

— Да уж. Они у вас свирепые; особенно Голиаф, — усмехнулся Писатель.

Радушный хозяин провел своих гостей в дом. На асфальтированной площадке перед крыльцом стоял черный "Мерседес" Сокольского.

* * *

На первом этаже дома помещались три большие комнаты: гостиная, библиотека и домашний кабинет Грязнова. Они связывались между собой дверьми; кроме того, из каждой комнаты еще одна дверь вела в общий коридор. Коридор этот огибал по периметру весь первый этаж; две лестницы вели наверх, под ними размещались разнообразные подсобные помещения.

На втором этаже располагались четыре уютные спальни: по две в каждом крыле; между собой они не соединялись.

В гостиной уже был накрыт праздничный стол; Грязнов радостно потер руки, словно в предвкушении чего-то интересного, и пригласил всех рассаживаться.

На столе стояло шесть приборов; больше никого не ждали. Грязнов со своей женой Светланой, Сокольский с Людмилой и Писатель с Мариной — вот и все.

Мужчины сняли пиджаки и сидели в одних рубашках; несмотря на вечер, было довольно жарко.

На Светлане красовалось изумрудно-зеленое платье с большими золочеными пуговицами; на запястьях — массивные золотые браслеты; на пальцах — золотые кольца; туфли с яркой позолотой и кремовые чулки с блестящей золотой нитью; Людмила была одета в бледно-розовое платье с глубоким вырезом; в талии крепко перехвачено широким белым поясом; такие же белые туфельки; чулки телесного цвета; пышная высокая прическа; на стройной обнаженной шейке — тонкая золотая цепочка.

Первый тост провозгласил хозяин. Он встал и, подняв бокал шампанского, заявил:

— Попрошу минуточку внимания! Сегодня, в этот особенный вечер, здесь, с нами, за этим вот столом, сидит человек, с которым я связываю свои самые сокровенные надежды. Я говорю о господине Писателе. Мне посчастливилось ознакомиться с его книгой, и — говорю вам без преувеличения — я был поражен той изобретательностью, с которой он плетет свои сюжеты. Я не мог упустить такой шанс; я собираюсь издать его книгу. Мы заключили договор. Но, потрясенный его талантом и отчасти — в счет аванса за новое произведение, я хочу преподнести ему подарок: от себя лично, и от вас, я надеюсь, хотя вы еще не знакомы с его творчеством, но наверняка скоро познакомитесь, — Грязнов перевел дух; эта путаная речь давалась ему с трудом. Он собрал кожу на лбу в мясистые складки: вспоминал, все ли сказал, ничего не забыл? Решил, что все. И, набрав в грудь побольше воздуха, закончил. — Я хочу подарить ему вот это, — он перегнулся через стол к Писателю и протянул ему маленький футляр, обитый фиолетовым бархатом.

Писатель поднялся со стула, громко ахнул, всплеснул руками; для пущей выразительности покачал головой и расплылся в широкой улыбке.

— Боже мой, Александр Владимирович! Неужели? Нет, этого не может быть! Глазам своим не верю!

Грязнов энергично встряхнул рукой с футляром: мол, бери, не тяни. Писатель осторожно взял его обеими руками и открыл; из-под мягкой крышечки брызнул сноп голубых искр; перстень был великолепен. Писатель тут же надел его на мизинец, а коробочку спрятал в карман.

— Если бы вы знали, Александр Владимирович, как я об этом мечтал! — запричитал он.

Грязнов сел на место и покровительственно махнул рукой: мол, чего там, носи на здоровье.

Выпили. Писатель тут же потребовал, чтобы все снова наполнили бокалы и предложил ответный тост: за нашего — воистину — драгоценного мецената!

Выпили еще раз.

Все сидевшие за столом были не на шутку удивлены: каждый хотя бы примерно представлял себе, сколько такая вещица может стоить. Но виду никто старался не подавать. Потребовалось какое-то время, чтобы разговор снова пошел обычным порядком.

— А о чем вы пишете? — на правах хозяйки дома первой спросила Светлана, жена Грязнова; она буквально сгорала от любопытства.

— Да так, — смутился Писатель. — Обо всем.

— Он пишет такие вещи, — подхватил Грязнов, — что не поймешь: где правда, а где вымысел. Балансирует на грани, и у него это здорово получается.

— Ой, как интересно! — восхищенно сказала Светлана. — Вы как-нибудь приходите поболтать. Я вам столько всего расскажу, столько всяких случаев из жизни… Можете описать это в своих книгах.

Писатель покраснел и потянулся за салатом.

— Да я больше на фантазию полагаюсь. Выдумываю все подряд, — сказал он, разглядывая узор на скатерти.

— Напрасно! Что там ваша фантазия! В жизни иной раз такое бывает, что и нарочно не придумаешь. Ну, например, я могу рассказать вам, как два влюбленных человека, — она со значением взглянула на мужа, — всю ночь сидели в ванной и наклеивали на кафель бутерброды с красной икрой, — и она разразилась визгливым заливистым смехом. Грязнов заиграл желваками, но она этого не замечала. — Правда, смешно? Признавались друг другу в любви, намазывали хлеб красной икрой и клеили на кафель!

— Да, это смешно, — осторожно согласился Писатель и обвел глазами присутствующих, словно искал поддержки; но никто даже не улыбнулся. — Это очень смешно, — отдуваясь за всех, повторил он.

— Можете использовать это в своем новом романе, — разрешила Светлана и кокетливо стрельнула в несчастного хитрым взглядом зеленых глаз. — Но, разумеется, не упоминая никаких имен, — и она снова засмеялась.

— А вот хотите, могу подарить вам сюжет? — вступил в разговор Сокольский.

— Я весь внимание, — отозвался Писатель, накладывая себе на тарелку новую порцию салата.

— Ну, вот представьте себе, — начал Сокольский, — живет такой парень: молодой, довольно симпатичный, но только с личной жизнью ничего не получается. Ну, в смысле, женщины не хотят с ним… Ну, вы понимаете.

— Конечно, — успокоил его Писатель. — Я понимаю.

— Ну вот. И никто ему, значит, не дает. Так он что придумал, хитрец такой? Он, значит, делает девушке предложение, она соглашается, он ее до свадьбы того… Ну, вы понимаете, что я имею в виду?

— Безусловно.

— Ага. Так вот, он ее того, а потом и говорит: зачем ты мне нужна, если ты не девственница? И свадьба расстраивается. А он-то своего уже добился! И так продолжается очень долго, пока он всех баб не… Ну, понятно. Здорово, правда? — и Сокольский заржал; кадык задергался в тощей шее.

— Интересно, — поддакнул Писатель. — Может получиться неплохая психологическая драма.

— Ну, теперь моя очередь, — взял слово Грязнов. — Вот прикинь: два человека только поженились, и в первое же лето поехали в Приэльбрусье, к родственникам жены. На своей машине. Ну, тесть там, теща — все, как положено. Кормят-поят: в общем, неплохо. Если бы еще теща получше готовила…

— Мама очень хорошо готовит, — вмешалась Светлана.

— Ну, а там воздух свежий, да еще под водочку; короче говоря, сойдет, — не обращая внимания на жену, продолжал Грязнов. — Вот. И захотели они повыше в горы поехать. Муж говорит: поедем на выходные. А теща с тестем: да что там в выходные делать? Вы лучше во вторник. Или в среду. Но муж сказал: на выходные, и все тут. Вот. Съездили. Вернулись. Как раз в среду. А в четверг на тот город, где они останавливались, сель сошел. Полгорода снесло. Представляешь? А если бы он тещу послушал? А? Вот то-то и оно. Можно сказать, на волосок от смерти были. Как тебе такие совпадения?

— Да, — подтвердил Писатель. — В жизни много случайностей.

— Вот видишь, — не унимался Грязнов. — Книги-то писать — не так уж сложно. Просто надо иметь много свободного времени. А время-то — деньги!

— Деньги похожи на время только в одном смысле: и то, и другое нельзя потратить дважды, — веско сказал Писатель. Сказал, как припечатал.

Все покивали. И налили по новой.

* * *

После ужина пили кофе с коньяком и ликерами. Женщины ели мороженое; мужчины курили сигары.

Вдруг Грязнов предложил:

— А хотите, я вам погадаю? — и, не дожидаясь ответа, достал из кармана нераспечатанную колоду карт. — Этими можно, они еще неиграные. Ну, кому погадать? Давай тебе, — предложил он Марине. Марина пожала плечами и согласилась.

— Ты будешь… Бубновой дамой, — он раскидал карты в каком-то странном порядке; долго шевелил толстыми губами, приговаривая что-то невнятное, а потом выдал:

— Значит, так. На сердце у тебя печаль. Но не волнуйся, она пройдет. То, что так тебя расстроило, обернется радостью великой…

— Когда? — перебила его Марина.

— Скоро, красавица, очень скоро, — нараспев, подражая уличным гадалкам, ответил Грязнов. — Тут вот король трефовый. Неспроста это. Любит он тебя. Ага. Остыл на какое-то время, но будет любить еще сильнее. Вот и все.

— Увижу этого трефового короля — ноги переломаю! — воинственно воскликнул Писатель.

Все засмеялись: так громко и дружно, словно никогда ничего смешнее не слышали. "Может, мне стать сатириком?" — с тоской подумал Писатель.

— Теперь давай тебе погадаю, — обратился Грязнов к Сокольскому, когда общее веселье улеглось. — Ты у нас — пиковый валет. То есть — король, я хотел сказать. Король, конечно же. О-о-о! Как карта-то нехорошо легла! Ты уж извини, Влад, но тебя крупные неприятности ожидают, — Сокольский побледнел. — Неприятности эти заключены в бумагах. А бумаги — в железном ящике. А ящик тот железный — под дубом. Смотри, так и до казенного дома недалеко. Прямо рукой подать. Нет, нехорошо что-то. Не буду дальше гадать, — он смешал карты и сунул обратно в карман. Марина сидела, разрумянившаяся; она весело улыбалась. Сокольский же, напротив, был мрачнее тучи. — А знаете: вот вам на память, — Грязнов вытащил из кармана карты; поискал в колоде; одну отдал Марине, — бубновую даму тебе, — а другую — Сокольскому, — твой пиковый король.

— В общем, пора спать, — подвел итог Грязнов. — Завтра суббота; вот с утра и продолжим.

Чета хозяев занимала спальню в правом крыле дома; как раз над кабинетом Грязнова; в левом крыле разместились Сокольские: над гостиной.

Писатель с женой, посовещавшись, решили ночевать в левом крыле — по соседству с Сокольскими.

* * *

Незадолго до полуночи дом огласился истошным женским криком, который, впрочем, довольно быстро оборвался. Спустя пару минут прогремел выстрел; в притихшем доме он показался особенно громким. Писатель и Людмила спустились со второго этажа; они стояли рядом с лестницей. Прибежала взволнованная Светлана, зажгла везде свет. Не было хозяина, Сокольского и Марины. Писатель, Людмила и Светлана заглянули в гостиную — никого; хотели через внутреннюю дверь пройти в библиотеку — но она была заперта.

— Странно, — удивилась Светлана. — Обычно мы эту дверь никогда не запираем.

Они вышли из гостиной в коридор и оттуда попали в библиотеку. В библиотеке тоже было пусто. Дверь в кабинет Грязнова была приоткрыта.

— Идите сюда, — раздался вдруг сдавленный голос Сокольского. Они вошли в кабинет.

— Вот он, — сказал Сокольский, показывая себе под ноги. Подошли ближе.

Рядом с письменным столом, неловко подвернув руку, лежал Грязнов; на левой стороне груди расплывалось алое пятно.

Светлана закрыла лицо обеими руками и громко разрыдалась. Писатель наклонился над телом:

— Он мертв! — сказал он, выпрямляясь. Обернулся к остальным и повторил:

— Он мертв!!

Все стояли в оцепенении.

— Вот тебе и репка! — загадочно выразился Сокольский.

— Так! — стал распоряжаться Писатель. — Всем немедленно выйти отсюда! Ничего руками не трогать! Вы, Людмила, отведите Светлану наверх, в ее комнату. А вы, — обратился он к Сокольскому, — стойте здесь и охраняйте кабинет, чтобы никто туда не входил. Я буду звонить в милицию. Вы знаете кого-нибудь из энской милиции?

— Конечно, — ответил Сокольский. — Майора Ломакина, начальника энского уголовного розыска. Они с Александром хорошо знали друг друга.

* * *

Писатель, не желая ничего трогать на месте преступления, ушел звонить в прихожую; Светлана в сопровождении Людмилы удалилась в спальню. Сокольский выглянул в коридор: никого. Он тихонько, стараясь не шуметь, зашел в кабинет и аккуратно прикрыл за собой дверь.

На цыпочках, аккуратно ступая по мягкому ковру, он обогнул труп и направился к картине, висевшей над письменным столом. На картине был изображен могучий дуб, опоясанный массивной золотой цепью. Кота, кстати, нигде не было видно. Грязнов обычно говорил, что кот — ученый, поэтому спрятался за деревом. Бессмертное творение местного живописца было приобретено тогда еще здравствующим меценатом за три бутылки водки; это не мешало Грязнову утверждать, что картина (он говорил — холст) куплена в Москве, в некоей модной галерее за безумные деньги. Но Сокольского в данный момент интересовали отнюдь не художественные достоинства этого выдающегося полотна, а то, что за ним скрывалось. Во время своего дурацкого гаданья Грязнов выразился яснее ясного: неприятности Сокольского заключены в бумагах, бумаги — в железном ящике, а ящик — под дубом. Тут и ребенку стало бы понятно, что речь идет о сейфе; сейф был замурован в стену кабинета, а омерзительная картина маскировала дверцу.

Сокольский, чутко прислушиваясь, подошел к картине и отодвинул ее в сторону. Черт возьми! Дверца-то закрыта! Где же ключи?

Превозмогая отвращение и страх, Сокольский направился к трупу, имея твердое намерение обыскать новопреставившегося. Однако в этот момент из коридора раздался крик Писателя:

— Господин Сокольский! Влад! Где вы?

Сокольский выругался про себя и, по пути опрокинув стул, опрометью бросился к другому выходу — в библиотеку. Там он придал своему несколько коровьему лицу спокойное и даже безмятежное выражение и выглянул из библиотеки в коридор.

— Я здесь!

К нему подбежал запыхавшийся Писатель.

— Я позвонил майору Ломакину. Он велел ничего в кабинете не трогать, собраться всем в гостиной и ждать его приезда.

— Зачем в гостиной? — поморщился Сокольский. — Пусть женщины будут наверху, хотите — идите к ним, а я останусь здесь.

— Нет, — возразил Писатель. — Ломакин сказал, чтобы мы были друг у друга на виду. Он говорит, что это очень важно.

— Ну хорошо, — нехотя согласился Сокольский. — Пойдемте наверх.

* * *

Жена его, Людмила, казалось, почти не потеряла присутствия духа. Возможно, это было связано с тем, что когда-то она получила медицинское образование и даже одно время работала врачом, пока, по общему мнению подруг, не вышла столь удачно замуж.

Она отвела Светлану наверх, в спальню, уложила в кровать, налила в стакан воды.

— Светлана, где у вас аптечка? — спросила она.

— Там, в ванной, — слабым голосом ответила новоиспеченная вдова и показала дрожащей рукой на белую дверь.

Людмила вошла в ванную, заметила на стене белый шкафчик, порылась в нем и извлекла оттуда склянку корвалола. Она накапала пятнадцать капель в стакан и протянула Светлане.

— Вот, выпейте.

Светлана безмолвно повиновалась; ее трясло, как в ознобе; зубы стучали о тонкое стекло.

В это время прибежал запыхавшийся муж; с ним был Писатель.

— Люда! — крикнул он. — Майор велел собраться всем в одном месте. Пошли вниз, в гостиную.

— Что ж, это резонно, — согласилась Людмила, взяла под руку Светлану Грязнову, и они стали спускаться.

Усадив женщин за стол, который совсем еще недавно был праздничным, Писатель объявил Сокольскому:

— А теперь пойдемте искать мою жену!

* * *

Они долго не могли найти Марину. Наконец ее обнаружили, забившуюся в самый темный угол какого-то подсобного помещения, служившего мастерской и кладовкой одновременно.

Марина сидела на полу, обхватив колени руками, и тихонько подвывала. Писатель подошел ближе; увидев его, Марина снова закричала; у нее была самая настоящая истерика.

Он попытался поднять ее, но Марина начала отбиваться и даже кусаться; покидать свое укрытие она никак не хотела. Пришлось прибегнуть к помощи Сокольского.

В гостиной, в обществе четырех человек, она почувствовала себя немного спокойнее; хотя истерика и не прекратилась полностью, но Марине стало полегче.

— Людмила! — сказал писатель. — Вы не могли бы дать моей жене чего-нибудь успокаивающего? Хотя бы того же самого, что и Светлане?

— Конечно, — отозвалась Сокольская. — Корвалол ей немного поможет. Только он остался наверху, в спальне Грязновых. Я схожу.

— Подождите, — остановил ее Писатель. — Майор сказал нам быть друг у друга на виду. Это же неспроста. Давайте будем придерживаться его указаний. Идите с кем-нибудь.

— Я пойду с ней, — заявил Сокольский.

— Не думаю, что это — правильное решение. Муж да жена — одна сатана, гласит народная пословица. В случае чего ваше алиби будет недействительным.

— Что вы предлагаете? — высокомерно спросила Людмила.

— Я пойду с вами, — ответил Писатель. — Так будет лучше.

— Хорошо, — согласилась Людмила. — Пойдемте.

Через пару минут они вернулись. Людмила принялась отпаивать Марину корвалолом и для пущей эффективности била ее по щекам; но все это слабо помогало.

— Прекратите ее лупить! — в конце концов не выдержал Писатель. — Что за методы?

— У вашей жены — шок, — веско сказала Людмила. — Я пытаюсь ей помочь. Если вам от этого не по себе — отвернитесь.

— Да, мне не по себе, — нервно вскрикнул Писатель. — Я, знаете ли, не имею привычки бить свою жену.

— Смотри-ка, как она сильно переживает, — задумчиво вставил Сокольский. — Даже больше, чем Светлана.

— Что вы хотите этим сказать? — набросился на него Писатель. — Если переживает, значит, у нее есть для этого основания.

Обстановка в гостиной постепенно накалялась. В какой-то мере ее разрядил зуммер переговорного устройства.

Вздохнув, Светлана медленно встала.

— Это Ломакин, — сказала она.

— Я провожу тебя, — вызвался Сокольский. Он поспешно вскочил и бережно подхватил ее под руку. — Пойдем, — они вышли в коридор; убедившись, что их никто не видит, Сокольский нежно обнял Светлану за талию и поцеловал.

* * *

Появление майора Ломакина немного всех успокоило. Большой, грузный, с багровым лицом и тяжелыми руками, он излучал неколебимую уверенность в себе.

Майор приехал один. "Не хочу, чтобы набежали журналисты", — пояснил он. "Все-таки, насколько я понимаю, здесь собрались не самые последние люди в Энске. Так что до утра постараемся разобраться своими силами, а уж утром прибудет бригада криминалистов, и с ними — все остальные." Никто возражать не стал.

Ломакин прошел в гостиную.

— Так. А ну-ка — садитесь за стол, — скомандовал он. — Где именинник?

— Кто? — не поняла Светлана.

— Извините, профессиональный жаргон. Где труп?

Светлана нервно рассмеялась.

— Как вы смеете? — взорвался Сокольский.

— В кабинете. Это за библиотекой. Но дверь в нее закрыта, надо через коридор, — объяснил Писатель.

— Ладно. Найду. Вы сидите тут, и никуда не выходите.

Он ушел. Пять минут его не было. В гостиной воцарилось молчание. Наконец в дверном проеме показалась массивная фигура. Кряхтя, Ломакин сел во главе стола.

— Что у вас тут было?

— Просто вечеринка, — пожала плечами Светлана.

— А из еды что-нибудь осталось? — спросил майор.

— Конечно.

— И где все это?

— На кухне.

— А из выпивки?

— Там же, в холодильнике.

— Хорошо. Оставайтесь здесь, а я сейчас, — он снова ушел и скоро вернулся, толкая перед собой сервировочный столик, уставленный тарелками. В руке он держал две бутылки коньяка.

— Накрывайте — надо сначала перекусить, — он обвел пристальным взглядом присутствующих.

Людмила стала ловко расставлять тарелки.

— Ну что? Вроде я всех знаю, кроме вон той плачущей дамочки. Кто это? — спросил майор.

— Это моя жена, — с вызовом ответил Писатель. — Марина.

— Понятно. Ну что ж? Налейте всем по сто грамм. Дамочке — сто пятьдесят. Мне — двести.

Сокольский поморщился, но все же наполнил стаканы коньяком — в строгом соответствии со словами майора.

— Помянем, — выдохнул Ломакин. Выпили, не чокаясь.

Пока майор закусывал, все с нетерпением смотрели на него. Насытившись, майор отодвинул тарелку и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ну, что я вам могу сказать? — начал он. — Нехорошая история. В кабинете — труп хозяина дома. Убит наповал — прямо в сердце. Стреляли в упор.

— Вы уверены, что это — не самоубийство? — поинтересовался Писатель.

— Возможно. Но рядом с трупом нет пистолета. Не мог же он убить себя, а потом спрятать пистолет? Так что давайте по порядку: кто первым обнаружил труп? — и Ломакин обвел пристальным взглядом сидящих за столом.

Все взоры обратились к Сокольскому.

— Я, — понурив голову, ответил он.

Ломакин издал короткий звук, похожий на кудахтанье.

— Ну, расскажите мне все без утайки. Но предупреждаю: я вранье сразу чую!

— Мне нечего скрывать! — возмутился Сокольский. — Неужели вы думаете, что это я его убил?

— Да ничего я не думаю, голубчик. Я просто прошу вас рассказать, как вы обнаружили труп. Вот и все. Ну, приступайте.

— Около полуночи, — начал Сокольский, — я спустился из спальни в библиотеку.

— Зачем? — тут же перебил его Ломакин.

— Я… я хотел немного почитать перед сном. Не мог уснуть!

— Ну-ну, спокойнее, пожалуйста. Такая тяга к чтению весьма похвальна. Спустились, значит, и что же дальше?

— Ну… Когда я был еще на лестнице, раздался дикий женский крик. Я осторожно вошел в библиотеку; там было темно. Я смотрю — дверь, которая ведет из библиотеки в кабинет, чуть-чуть приоткрыта. И оттуда — тонкая полоска света. И вдруг — выстрел! Я… Я испугался! Понимаете? Я бросился назад и… И… И выбежал в коридор. Все было тихо. Я пересилил страх и вернулся. Вошел в кабинет и увидел лежащего на полу Александра. Ну, а тут все прибежали.

— Интересно, — задумчиво сказал майор. — И это все?

Сокольский некоторое время молчал; было видно, что он колеблется. Затем он взял себя в руки и твердо сказал:

— Это все. Больше я ничего не видел.

— Ладно, — как-то очень легко согласился Ломакин. — Остановимся пока на этом. Теперь меня интересует вот что: кто кричал? Чей женский крик слышал господин Сокольский? Ну-с, милые дамы, можете начинать.

— Я! Я его видела! — воскликнула вдруг Марина. — Я видела убийцу! — видимо, коньяк оказал на нее свое благотворное действие; дрожь понемногу прошла, и слезы обсохли. — Я хорошо его разглядела!

— Ну что ж: говорите, не томите, — подбодрил ее Ломакин.

— Я… Я не могла уснуть. Незадолго до полуночи я спустилась на первый этаж, — стала рассказывать Марина.

— Ну-ну-ну! — поднял мясистую пятерню Ломакин. — Неужто тоже за книжкой?

— Да… То есть… В общем, да.

— Вот те раз, — удивился майор. — Прямо какие-то ночные сборища книголюбов. Я всегда говорил, что чтение до добра не доводит. Ну-ну, продолжайте.

— Я зашла в гостиную, чтобы из нее попасть в библиотеку. Вот… Я подошла к двери: той, что ведет из гостиной в библиотеку, вот к этой самой двери… — Марина снова заволновалась.

— Ну, успокойтесь вы, дамочка, — пробасил майор. — Рассказывайте дальше.

— Да… Она, видите какая? Внизу деревянная, а сверху — стекло. Вот… И я внезапно уловила какое-то шевеление… Там, в библиотеке. Было темно; я стала всматриваться… И заметила Сашу! Он лежал на полу, а на груди у него была кровь! Я рванула дверь, чтобы войти в библиотеку и помочь ему, но дверь оказалась заперта! И вдруг, по ту сторону стекла, я увидела человека с пистолетом в руке! Нас разделяло только стекло двери! Он… Он был страшен! У него было ужасное лицо!

— Ну! И что же это было за лицо? — Ломакин подался всем телом вперед. — Ну же?

— Это был… Негр! — страшным шепотом завершила Марина.

* * *

Некоторое время все молчали.

— Ну вот, — разочарованно протянул Ломакин. — Так хорошо все начиналось. И вдруг — на тебе; негр! Откуда здесь взяться негру?

— Да-да, это был негр! — убежденно сказала Марина. — Я видела его только одну секунду… Я закричала и бросилась прочь… А в конце коридора обернулась; я боялась, что этот страшный негр бежит за мной. Я обернулась и увидела мужскую фигуру. Я не могла разобрать, кто это. Мужчина вошел куда-то: то ли в гостиную, то ли в библиотеку. Я хотела предупредить его, но от страха не могла сказать ни слова. Я застыла на месте… И… И в этот момент раздался выстрел! И потом…

— Постойте, — вмешался Ломакин. — Давайте-ка еще раз повторим то, что вы сейчас сказали. Итак, вы спустились вниз. Хотели взять книжку в библиотеке. Но зашли почему-то сначала в гостиную. Из нее ведет дверь в библиотеку, но она оказалась заперта. Правильно?

— Правильно, — кивнула Марина.

— Кстати, когда мы спустились, дверь действительно была заперта, — заметил Писатель. — Так ведь? — спросил он, обращаясь к Светлане. Она подтвердила.

— Подождите, дойдет очередь и до вас, — строго сказал майор. — А пока извольте сидеть молча. Итак, дамочка: из гостиной вы пробовали пройти в библиотеку, но не смогли по причине закрытой двери? Так? Хорошо. А потом — следите внимательно! — сквозь стекло двери вы увидели Грязнова, лежащего на полу библиотеки; на груди у него была кровь. Значит, он был убит; или, по меньшей мере, ранен! Хорошо. Потом вы увидели негра, которые, к слову сказать, в наших местах не водятся, но — пусть! Вы увидели негра, и этот негр был с пистолетом. Вы бросились бежать, и чуть не столкнулись с господином Сокольским: это следует из сопоставления ваших рассказов. И после этого вы услышали выстрел! Кстати, господин Сокольский тоже свидетельствует, что выстрел раздался сразу же, как только он вошел в библиотеку; здесь ваши показания совпадают. Но в остальном они коренным образом расходятся: вы видели труп в библиотеке, а Сокольский — в кабинете; вы видели труп, а потом услышали выстрел; он же сначала услышал выстрел, а потом обнаружил труп; наконец, вы видели негра, а он — нет… Или, может быть, тоже видели? — Ломакин обернулся к Сокольскому.

Тот криво усмехнулся в ответ:

— Нет, негров я там не встречал.

— Ну вот, — Ломакин удовлетворенно потер руки, — он не видел негра. Скажите честно, дамочка, может быть, у вас были еще какие-нибудь видения?

— А еще я видела, — заявила Марина; видимо, она решила идти до конца, — как сразу после выстрела из Сашиного кабинета выбежала женщина в длинном халате.

— Что еще за халат? — снисходительно нахмурившись, спросил Ломакин.

— Длинный белый халат, с поясом и капюшоном; на спине — вышитые золотом птицы с большими и острыми носами, — пояснила Марина. — Она выскочила из Сашиного кабинета прямо в коридор.

— А вы? Наблюдали женщину в халате? — ехидно осведомился Ломакин у Сокольского.

— Я? — переспросил тот. — Нет, женщины не было. И такого халата я вообще никогда не видел.

— Прекратите! — вдруг словно очнулась Светлана. — Прекратите называть его Сашей. Он вам не Саша! В лучшем случае — Александр!

— Да… — Марина уткнула лицо в ладони и беззвучно заплакала; плечи ее тряслись.

— Действительно, дорогая… — робко подал голос Писатель. — Вы были не так близко знакомы, чтобы… Люди могут подумать… В общем, не стоит так говорить. Ладно?

Вместо ответа Марина разрыдалась в голос.

— Ну вот что, — поморщился Ломакин. — От вас, я вижу, толку большого не будет. Вы можете идти наверх: прилягте, глядишь — и полегчает. Вы, — обратился он к Людмиле, — проводите ее, пожалуйста.

— Вот, не забудьте корвалол, — услужливо предложил Писатель и сунул пузырек Людмиле.

— А мы продолжим нашу беседу! — со значением сказал майор. — Теперь меня интересует, откуда в этом доме могло взяться оружие?

* * *

— Но постойте, — попытался остановить его Писатель. — А как же версия с негром? Разве не могло быть такого: наемный киллер; специально приехал в Энск; убил Александра Владимировича и скрылся?

— У вас это что, семейное? Шизофрения передается половым путем? — поинтересовался Ломакин. — Как можно пробраться в дом и как можно покинуть его незамеченным? Высокий забор, камеры наблюдения, собаки… Как? По воздуху?

— А если здесь есть подземный ход? — сощурился Писатель. — Что вы на это скажете?

— Все, — грубо отрубил Ломакин. — Будете говорить только тогда, когда я разрешу.

— Но постойте! — все же не унимался Писатель. — А женщина в халате? Это тоже выдумка?

— Будь по вашему, — нехотя уступил майор. — Только из уважения к пишущей братии и их безумным женам. Возьмем на заметку: женщина в длинном белом халате, с поясом и капюшоном, на спине — вышитые золотом птицы с длинными и острыми носами… Так вот, эта женщина сразу же после выстрела вышла из кабинета Грязнова.

— Как вы сказали? — перебила его Светлана. — У меня как раз такой халат. Но я не выходила из кабинета своего мужа! Я вообще все время была в спальне. Муж сказал, что ему нужно немного поработать, и спустился вниз, а я все время была в спальне, — повторила она. — И никуда оттуда не выходила.

— Вот как? — насторожился майор. — А могла, к примеру, писательская жена ранее видеть вас в этом халате?

— Вот еще! — фыркнула Светлана. — Я ношу его только дома, и только когда нет посторонних. Эта женщина у нас впервые, и я вообще не понимаю, как она сюда попала. Человек абсолютно не нашего круга, — она закатила глаза и поджала узкие губы.

— Интересно, — майор пропустил мимо ушей эти ее слова, — откуда же она узнала о существовании вашего замечательного халата? Выходит, и вправду видела?

— Конечно, видела! — торжествующе воскликнул Писатель. — А вы не верили ей: считали, что она — сумасшедшая…

— Только не надо снова про негра, — осадил его Ломакин. — Вернемся к халату. И где, по-вашему, он должен сейчас быть? — вопрос был адресован Светлане.

— Ну, где? Конечно же, на месте: в моем шкафу.

— Не сочтите за труд: покажите, пожалуйста, — попросил Ломакин. — А остальных я прошу остаться в гостиной. — Он тяжело поднялся и пошел следом за Светланой; за столом остались сидеть Писатель, Сокольский и Людмила, которая к тому времени уже вернулась. "Я дала Марине корвалол, и она уснула", — сообщила Людмила; Писатель поблагодарил ее кивком головы.

* * *

Вскоре в гостиной снова появился Ломакин. За ним семенила Светлана; от ее былой спеси не осталось и следа.

— Его кто-то украл! А раз украл — значит, из кабинета выходила не я!

— Не вижу логики в ваших словах, — пробурчал Ломакин. — Зачем кому-то потребовалось красть халат? Чтобы проникнуть в кабинет к вашему мужу? Вы думаете, он бы не разобрался, кто есть кто?

— Но это не я! Понимаете, это не я! — Светлана почти кричала.

— Потише, пожалуйста! — рявкнул майор. — Расследование продолжается! И теперь я хочу наконец выяснить, откуда в этом доме могло взяться оружие?! Кто мне ответит на этот вопрос?

* * *

— У мужа был пистолет, — сказала Светлана. — Он всегда держал его в спальне, в тумбочке рядом с кроватью.

— Так. Обязательно проверим. А еще? Ну?

— Видите ли, — немного помедлив, начал Сокольский. — Мы с Александром вместе приобретали эти пистолеты. Ну, это такой коммерческий вариант пистолета Макарова. Все документы в полном порядке… Понимаете, я и так всегда носил свой пистолет при себе… А тут… Такая странная история… Когда Александр пригласил меня на эту вечеринку, то попросил, чтобы я приехал непременно с оружием. Вот… А когда я приехал, он отобрал у меня пистолет и запер в сейф…

Ломакин фыркнул: при этом он колыхнулся всем телом.

— Действительно, странно. А, господин Сокольский? И где же теперь ваш пистолет?

— Ну, не знаю, — вспыхнул Сокольский. — Наверное, там же. В сейфе.

— Так, — процедил майор. — Кто мне покажет, где этот сейф?

— Я, — откликнулась Светлана.

— Я тоже могу, — неуверенно пробормотал Сокольский. — Это не секрет. Он — за картиной…

— Вы сидите здесь и не вставайте со стула, — оборвал его Ломакин. — Пойдемте, покажете, — обратился он к Светлане. — Хотя нет; я передумал. Лучше тоже оставайтесь. Скажите: за какой картиной?

— Там, где дуб.

* * *

На этот раз майора не было долго: около получаса. Писатель, Сокольский, Людмила и Светлана молча сидели за столом. Сокольский нервничал; Светлана злилась; Людмила сохраняла спокойствие; Писатель выглядел грустным.

Из коридора донеслось тяжелое сопение; Ломакин вошел и устало плюхнулся на стул.

— Уф! Умаялся я с вами! Гоняете, как молодого! И это — вместо того, чтобы по-человечески подойти и сказать: мол, я душегуб. Бери меня, Петр Николаевич, и не мучай понапрасну хороших людей. Так нет же! Молчите. Скрываете. Выдумываете. Но ничего — следствие на правильном пути, можете не сомневаться.

— Вы уверены, что среди нас — убийца? — тщательно подбирая слова, спросил Писатель.

— А то как же? — отозвался майор. — Он здесь. И к тому же вооружен, — Ломакин покачал большой головой; пригладил короткий ежик: жесткие волосы торчали во все стороны, как обрывки стальной проволоки. — Он, конечно, спрятал пистолет: не знал, что я приеду один. Но при случае он обязательно им воспользуется: поэтому-то я вас и не выпускаю отсюда. Дело это нехитрое: нажал на собачку — и все. Тут не требуется ни большой силы, ни большого ума. Напрашивается вывод: убийцей вполне могла быть женщина. Следовательно, я подозреваю вас всех, — и он пристально посмотрел каждому в глаза.

* * *

— Ну, а теперь, — продолжал майор, — следствие сообщит вам некоторые сведения: убийца их и так знает, а остальным будет интересно услышать. Так вот: сейф закрыт. Ключей — ни в карманах одежды убитого, ни где-нибудь в кабинете — нет. Где еще ваш муж мог хранить ключи?

— Он всегда держал их при себе, — еле слышно ответила Светлана.

— А что он хранил в этом сейфе, вы знаете?

— Да… Самые важные финансовые документы и…

— Ну, говорите, что еще? Все равно это станет известно! — наседал Ломакин.

— И еще — завещание. Он недавно составил завещание.

— Вот! — Ломакин поднял толстый красный палец. — Завещание! И кому же он все отписал, вы не в курсе?

— Я не знаю. Он не показывал, — Светлана опустила голову.

— А ведь, пожалуй, если бы завещания не было, то все имущество досталось бы вам? Не так ли? Детей-то у вас нет, — безжалостно заключил майор.

— Как вы смеете?! — возмутился Сокольский. — Что вы такое говорите?

— Я знаю, что я говорю! — резко отшил его Ломакин. — Пистолетика-то в тумбочке не оказалось. Вы понимаете, что это значит?

— Это ничего не значит! — заносчиво воскликнул Сокольский.

Ломакин густо покраснел, повернулся всем телом к Сокольскому и, брызгая капельками слюны, прорычал:

— Нет, господин хороший! Это очень много значит! Грязнов убит из пистолета. В этом доме всего два пистолета: ваш и его собственный. Но ведь ваш заперт в сейфе? Или нет?

— Я уже сказал вам, что да, — прерывающимся голосом подтвердил Грязнов.

— Тогда из какого же оружия убили Грязнова? А? Задачка не из сложных, вы не находите? — Ломакин торжествующе усмехнулся. — Тот, другой, пистолет лежал в тумбочке. Госпожа Грязнова утверждает, что из спальни никуда не выходила. Значит, кроме нее и взять-то больше некому. Мотив нам известен. Осталось только найти оружие. А также — ключи от сейфа и документы. Но это — утром, когда приедут мои оперативники.

Светлану разобрал нервный смех:

— Послушайте, я уже устала объяснять. Я не убивала своего мужа. Я бы никогда не стала этого делать.

— Хорошо, — подмигнул ей Ломакин. — Верю. А кто, по-вашему, мог бы это сделать? Господин Сокольский? Не случайно же он первым оказался на месте преступления? И, кстати, неспроста же пропали ключи от сейфа? Мы ведь пока не можем проверить: правда ли он положил туда свой пистолет или, не ровен час, обманул? А, господин Сокольский?

Сокольский вздрогнул всем телом:

— Говорю же вам: я не убивал!

Ломакин вдруг совершенно изменился; он бесформенной массой расплылся на стуле и махнул лопатообразной ладонью:

— Да и Бог с вами! Не хотите признаваться — ну и не надо. Скоро утро; приедут мои ребята, обыщут весь дом, перевернут здесь все и найдут пистолет. Вот тогда-то и будет ясно, кто убийца. А мы пока просто поболтаем. Чтобы не так скучно было. Вот, к примеру, вы, господин Писатель… Вы не заметили за ужином ничего странного? Может, случилось что-то необычное?

Писатель наморщил лоб.

— Да нет, пожалуй, ничего.

— Ну, попытайтесь вспомнить, — настаивал Ломакин. — Говорят, что Писатели — народ наблюдательный. А? Не позорьте профессию.

— Ну… — начал вспоминать Писатель. — Вроде ничего странного не произошло. Хотя…

— Ну-ну?

— Хотя было. После ужина Грязнов вызвался гадать…

Сокольский пошел красными пятнами.

— Да. Он гадал моей жене и Владу. Как-то странно гадал. Неумело. Жене моей… Впрочем, это неважно.

— Почему же? — возразил майор. — Это может быть очень важно. Выкладывайте.

— Ну… — Писатель был явно смущен. — Нагадал какую-то любовь с трефовым королем… Будто бы между ними что-то было, потом остыло, а потом снова будет. Ерунда, одним словом! Я знаю свою жену; она никогда мне не изменяла. А вот Сокольскому…

— Говорите же, друг мой!

— А Сокольскому он нагадал казенный дом. Сказал: неприятности твои — в бумагах, а бумаги — в железном ящике… Я так понимаю: в железном ящике — это значит в сейфе! А железный ящик — под дубом. Вот только при чем здесь дуб? — Писатель развел руками.

— Я вам объясню, — успокоил его Ломакин. — Сейф в кабинете Грязнова расположен аккурат за картиной; а на картине этой — дуб. Ясно? — и он засмеялся; да так заразительно, что и Писатель не мог удержаться. Людмила тоже хихикнула. Не смеялись только Сокольский и Светлана.

— Ну вот вам и мотив, — сквозь смех с трудом выговорил майор. — Не правда ли?

— Да, да, но постойте! — вскричал Писатель. — Он им потом дал карты. Каждому по карте.

— Каждому, вы говорите? — стал серьезным Ломакин. — И после этого они оба спустились в библиотеку? Ну вот вам и пожалуйста — еще одной загадкой меньше. Не будете ли вы столь любезны, — обратился он к Сокольскому, — показать мне карту, которую вам дал Грязнов?

— Да. Вы правы. Глупо отпираться, — Сокольский вздохнул, достал из кармана пикового короля и протянул майору. — Там написано: "Ровно в полночь в библиотеке." Он приглашал меня для разговора.

— Это многое меняет, — мрачно сказал майор.

— Простите… Не пойму, что, — встрял Писатель.

— Как что? Все!

* * *

— Вы ведь, уважаемый господин Сокольский, приходитесь покойному Грязнову компаньоном? — грозным голосом спросил Ломакин. — Или я ошибаюсь?

— Ну, в целом, можно сказать, что так, — осторожно подтвердил Сокольский.

— Ага! А какими были ваши отношения в последнее время? У вас не случалось финансовых разногласий?

— Нет. Ничего такого не было.

— Ну да. Пока мы не увидим финансовых документов — лежат они в сейфе или где-нибудь еще — мы не можем ничего утверждать наверняка, — сокрушенно произнес майор. — Но мы можем предположить, что Грязнов вызвал вас в библиотеку не случайно. Возможно, у него был к вам серьезный разговор. Возможно — настолько серьезный, что он посчитал нужным взять с собой на эту встречу пистолет, — подчеркнул Ломакин. — Тогда вырисовывается следующая картина: Грязнов поднялся в спальню, взял из тумбочки пистолет, сказал жене, что ему нужно немного поработать, и спустился в кабинет. Он положил оружие где-нибудь под рукой. В назначенный час пришел господин Сокольский. Он был вооружен; ведь господин Сокольский уже поведал нам, что всегда носит пистолет с собой. На сей раз ему улыбнулась удача: он слышит женский крик, и понимает, что эта несчастная женщина только запутает следствие. Он хладнокровно убивает Грязнова, обыскивает его, находит ключ и крадет из сейфа документы. Вдруг он замечает лежащий на столе пистолет, и тут ему приходит в голову блестящая идея. Ведь оружие-то одинаковое! Номера выбиты только на корпусе и на верхней крышке. Если поменять местами всю начинку: ствол, затвор и так далее, то получится, будто бы стреляли из пистолета Грязнова, а его пистолет останется чистым! Разобрать и снова собрать оружие, с которым постоянно имеешь дело — это вопрос одной минуты. Да что там минуты — и тридцати секунд хватило бы! Господин Сокольский делает это и запирает свой пистолет в сейф; ствол у этого пистолета — чистый! В карманах у него остается пистолет Грязнова, несколько очень важных бумаг, ради которых он, собственно, и решился на преступление, а также — ключи от сейфа. Но тут на шум выстрела прибегают остальные. Господин Писатель говорит, чтобы все вышли из кабинета, и бежит звонить мне. Женщины поднимаются наверх — пить сердечные капли, а Сокольский на какое-то время остается один. Но этого оказывается достаточно, чтобы спрятать все улики. А потом уж он рассказывает мне неправдоподобную историю о том, как Грязнов запер его пистолет в сейф. А? Посмотрите-ка, господин Писатель! Одна маленькая деталь — карта, а как она все меняет! А вы-то, небось, думали, что Ломакин — старый, толстый и глупый? Не совсем так, друзья мои. Не совсем так. Но тогда получается, что женщина ни в чем не виновата? — Ломакин обратился к Светлане. — Извините, мадам. Приношу свои извинения.

Светлана демонстративно отвернулась.

Ломакин коротко хохотнул и продолжал:

— Ну что, господин Сокольский? Может, покаетесь? Чистосердечное признание, оно ведь облегчает… Работу правоохранительным органам. Хотя и несколько удлиняет срок. Я убежден, что моя версия подтвердится.

Сокольский неподвижно смотрел в стол. Было видно, что он что-то обдумывает и никак не может решиться. Наконец решился.

— Хорошо. Я все скажу. У нас действительно были некоторые… разногласия. Ну, не то, чтобы разногласия. Я думал, что Грязнов ничего об этом не узнает. Я выдал кредит одному своему приятелю. Кредит на большую сумму. Под свою личную ответственность. Конечно, я не имел права залезать в общие деньги. Я был уверен, что, если Александр проведает об этом, он наверняка не одобрит моих действий. Поэтому я все сделал тайком. Условия кредита были очень выгодные, срок возврата — короткий, проценты — высокие. Признаюсь, должник обещал меня отблагодарить; сверх процентов дать кое-что в карман. Да! Это называется предательством. По сути, я обокрал своего компаньона. Когда Грязнов пригласил меня на эту вечеринку, он сказал, что меня ожидает сюрприз. И по тому тону, которым он это сказал, я догадался, что ему стало обо всем известно. Я был в ужасе! Я не знал, как мне быть! Но я все же надеялся, что обойдется. Но потом, когда он устроил это дурацкое гаданье… Сомнений не осталось! На карте было написано: "Ровно в полночь в библиотеке." Жена спала; без пяти двенадцать я вышел из спальни. Спустился по лестнице, и тут услышал женский крик. Крик оборвался; я осторожно заглянул в библиотеку…

— Подождите, — прервал его Ломакин. — А пистолет был при вас?

Сокольский уставился на него непонимающим взглядом:

— Нет… Я же вам сказал: пистолет был у Грязнова в сейфе!

— Опять двадцать пять! — всплеснул руками майор. — Так вы что же, хотите сказать, что не убивали его?

— Конечно, нет!

— В чем же вы тогда собираетесь признаваться?

— Дайте договорить! Поверьте, мне и так нелегко это делать!

— Ну хорошо, — отступился Ломакин. — Продолжайте, не буду вам мешать.

— Так вот… Я заглянул в библиотеку; там было темно. Дверь в кабинет Грязнова была приоткрыта. И в этот момент раздался выстрел! Я бросился прочь! И увидел, как из кабинета в коридор выбежала женщина в длинном белом халате. Ну, вы знаете: халат с поясом и капюшоном, на спине вышиты золотом какие-то птицы с длинными и острыми носами… Потом я все-таки вошел в кабинет. И увидел убитого Александра.

— Почему же вы раньше об этом молчали? — посуровел майор.

— "Почему"? Господи, неужели так трудно понять? Да потому, что это была Светлана!

* * *

Напряжение, так долго копившееся в гостиной, наконец выплеснулось наружу; Светлана не могла больше сдерживаться; она закричала. Лицо ее покраснело, глаза вылезли из орбит. Она ругала Сокольского последними словами:

— Что ты мелешь, подонок? Что ты несешь, идиот?

— Прекратите! — майор хлопнул кулаком по столу. Как ни странно, это подействовало. — Почему вы решили, что это была она? Ведь лица вы не видели?

— Не видел. Лица не видел. Зато я очень часто видел этот халат… — с горькой усмешкой промолвил Сокольский.

— Интересно, при каких же это обстоятельствах? Ведь госпожа Грязнова совсем недавно заявляла, что халат этот она надевает только дома, и только когда нет посторонних.

— Дело в том, — глухим голосом сказал Сокольский, — что мы со Светланой… Уже больше года… Состоим в близких отношениях. В очень близких. Поэтому мне хорошо известно, как она выглядит в халате. Да и без него — тоже…

— Вот те раз! — тихо пробормотал майор. — Каких только мерзостей не наслушаешься, расследуя обыкновенное убийство…

* * *

— Да! — с вызовом сказала Светлана. — Я была любовницей этого ничтожества, о чем теперь очень жалею! Это ж надо: желая спасти свою шкуру, он наговаривает на меня! Еще раз повторяю: я никуда не выходила из своей спальни!

— Кто это может подтвердить? — спросил майор.

— Никто. Но я не понимаю, почему вы мне не верите! Почему вы верите этому подонку, а мне — нет? Эта полоумная нищенка, жена бездарного Писаки, наболтала черт знает что: и негра она видела, и меня в халате… А Сокольский, конечно, не знает, как ему выкрутиться, вот и хватается за любую возможность. Услышал ее бред — и повторяет. Если бы вы, товарищ Ломакин, были немного поумнее, и не держали бы нас всех в одной гостиной, то сам бы он ни за что до такой глупости не додумался!

— Послушайте! — резонно рассудил Ломакин. — Но ведь вашего халата нет в шкафу. Как вы это объясните?

— Украли! — завизжала Светлана. — Вот его жена и украла, — она ткнула пальцем в Писателя; острый ноготь был густо покрыт зеленым лаком; сверху лежал толстый слой золотого блеска. — Первый раз в приличный дом попала, вот глаза и разгорелись.

— Я не позволю! — в запальчивости выкрикнул Писатель. — Я не позволю вам оскорблять мою жену! И не вам говорить о воровстве! Ваш муж и господин Сокольский — вот уж действительно воры из воров!

Светлана презрительно сощурилась:

— И ты бы воровал, если б смог. Ты просто завидуешь, потому что не сумел оказаться в нужное время в нужном месте. Знаешь, как говорит один наш знакомый: "Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?"

Писатель отвернулся и негромко сказал:

— Зато живой и здоровый.

"Безобразной сцене должен быть положен предел", — решил Ломакин. Он поднялся из-за стола и, набрав в грудь побольше воздуху, рявкнул:

— Хватит! Пришло время объяснить кое-что…

Он не успел договорить, что же именно следует объяснить, потому что в гостиную ворвалась Марина. Она была сильно возбуждена.

— Я все поняла! — кричала Марина. — Я знаю, что здесь произошло! Я точно знаю, кто убийца!

* * *

Немая сцена… Чтобы ее описать, нужен талант не меньше, чем у Гоголя.

Первым пришел в себя Ломакин. Он медленно опустился на стул и, прочистив горло кашлем, тяжело уронил в сторону Сокольского:

— Налей-ка мне коньячку…

Как ни странно, того не смутило столь фамильярное обращение; не сводя с Марины завороженного взгляда, Сокольский на ощупь нашел бутылку и так же, на ощупь, налил стакан. Когда темно-коричневая липкая жидкость выплеснулась через край и попала ему на пальцы, он, не глядя, протянул стакан Ломакину.

— Ух ты, Господи, прости — стали титечки расти! — бестолковой скороговоркой пробубнил майор. И немедленно выпил.

* * *

— Да! — высоко подняв голову, торжественно сказала Марина. — Я была слепа, как и все вы! Я заблуждалась; но теперь плотная пелена спала с моих глаз… Теперь я прозреваю все; и я вижу, чья подлая рука оборвала эту славную жизнь!

— Поменьше пафоса, дорогая! — жалобно попросил Писатель. — Переходи прямо к делу.

— И как он с ней живет? — пробормотал себе под нос Ломакин. — С такой и спать-то страшно…

— Давай! Начинай бредить! — насмешливо крикнула Светлана.

"Интересно, она состоит на учете?" — профессионально подумала Людмила, но вслух ничего не сказала.

Сокольский счел благоразумным промолчать.

— Да! Этот негр долго не давал мне покоя. Я лежала — там, наверху, одна, всеми покинутая, — с надрывом сказала Марина, — а он стоял у меня перед глазами.

— Предложила бы ему лечь рядом, — неудачно пошутил Писатель.

— Сейчас не время смеяться, — замогильным голосом произнесла Марина. — Я лежала, а он стоял у меня перед глазами… И чем дольше я вглядывалась в его лицо, тем более знакомым оно мне казалось… В этом лице проступали какие-то очень знакомые черты. Но было что-то еще… Нечто такое… Я не могла сначала понять, что… Но потом поняла!

Ломакин мелко кивал, желая таким образом поощрить Марину; он обернулся и, прикрыв рот ладонью, громко прошептал:

— Не надо ее перебивать! Пусть выговорится! — затем снова повернулся к Марине и расплылся в приторной улыбке. — Продолжай, милая! Мы внимательно тебя слушаем.

— Я все поняла, когда у меня порвались колготки… Вы слышите? Порвались колготки! Может, хоть теперь вы догадаетесь? — и она протянула руки к майору.

— М-м-м… Колготки? Не знаю. Мне трудно сообразить, — смешался Ломакин. — Ведь я их почти не ношу. Нет, не знаю.

Марина рассмеялась каким-то сатанинским смехом.

— Хорошо! Даю вам еще одну подсказку! У него были пальцы! Пальцы, понимаете? Персты!

— Пальцы? — майор почесал затылок. — А что ж в этом странного? Насколько я знаю, у негров тоже бывают пальцы… И даже очень часто. Во всяком случае, не реже, чем у белых… Что в этом удивительного?

— Скажите, майор, — томным голосом проворковала Марина; она изогнулась, как кошка, и наклонилась к Ломакину. — Сколько убийств за свою службу вы раскрыли?

— Я? — майор был не на шутку озадачен. — Да уж немало. Даже и не считал. Но не меньше полусотни…

— Ни за что бы не подумала! — отрезала Марина и резко выпрямилась. — Так вот! Я вам сейчас покажу, как надо раскрывать таинственные убийства! Я уже говорила, что у меня порвались колготки, — все молча кивнули. — А одета я очень красиво. И даже, можно сказать, гармонично! Во все черное… Словно… Словно… — она тяжело задышала; на глазах появились слезы. — Словно что-то предчувствовала…

— Будет тебе, милочка! — попытался ее утешить Ломакин. — Ты же не специально так вырядилась.

То ли слова Ломакина на нее подействовали, то ли ей удалось взять себя в руки, но Марина гордо вскинула голову и продолжала:

— Я всегда беру с собой запасные колготки! И в этот раз я поступила так же. Но когда я увидела, что мои колготки порвались, я полезла в сумочку, чтобы достать запасные, и обнаружила, что они исчезли! Они исчезли!

— Смотрите, — ехидно заметила Светлана. — Сейчас она скажет, что это я их украла.

— Зачем же вам их красть? — мягко возразил Писатель. — Там нет никакого золота; они совсем не блестят.

Светлана бросила на него ненавидящий взгляд, но промолчала.

— Их украл убийца! — Марина положила конец этим пререканиям. — Украл и надел себе на голову. А я в темноте приняла его за негра! Ведь колготки-то у меня — черные!

Какой шум тут поднялся! Совершенно дикое утверждение Марины о том, что она видела негра, наконец-то получило разумное объяснение!

"Немного взбалмошная бабенка; а так ничего — толковая. И как это я сам не догадался?" — оттаял майор. И даже зааплодировал Марине:

— Браво, моя милая Агата Кристи! Так кто же напялил твои колготки на свою морду?

— Надеюсь, они были чистые? — снова подпустила яду Светлана.

— Кто скрывал свое истинное лицо под мерзкой личиной? — сузив зрачки, гневно сказала Марина. — Кто мог украсть колготки из моей сумочки? У кого — я же не зря намекала про персты! — был перстень на пальце? На пальце той руки, которая держала пистолет — это ужасное орудие ужасного убийства? Наконец, у кого была причина убить моего Сашеньку?

— Стоп! — ошалело воскликнула Светлана. — Что значит "моего Сашеньку"? Как это прикажете понимать?

— Как? А вот как — мы с ним любили друг друга! Мы с ним были друг для друга самыми близкими людьми на свете! Мы… Мы… — и Марина все же не выдержала; разрыдалась.

Все посмотрели на Писателя: кто с гневом, кто с сочувствием, кто — со злорадством.

— Так это вы были в библиотеке, господин Писатель? — спросил майор в наступившей тишине.

— Я, — тихо вымолвил он.

— Значит, это вы убили Грязнова?

— Подождите, — вдруг ясно и четко сказала Людмила. Она молчала почти весь вечер, и когда заговорила, все вдруг несказанно удивились. — Меня интересует только один вопрос: как он мог это сделать? Ведь у него не было пистолета?

* * *

И снова немая сцена: тут и Гоголь бы спасовал. Поэтому — вместо Гоголя — слово взял майор Ломакин:

— Милые дамы и господа! Как лицо официальное, заявляю: представление затянулось! Пора это прекратить! По-моему, все мы уже вплотную подошли к той грани, за которой начинается безумие! А некоторые, — он с опаской посмотрел на Марину, — ее уже перешагнули, но, надеюсь, ушли не очень далеко. Итак, публика ждет объяснений и разоблачений! Законное желание. И сейчас вы их получите! — он говорил это громко, почти кричал, а когда закончил — двери гостиной распахнулись, и на пороге возник… Грязнов, собственной персоной!

* * *

Ломакин сел и ткнул пустой стакан Сокольскому; но на этот раз Сокольский никак не отреагировал; он налил себе, залпом выпил, хотел налить еще, но бутылка уже была пуста. Ломакин обиженно нахмурился.

Писатель сидел молча; на его лице блуждала улыбка.

Марина прекратила рыдать и теперь держалась за сердце; правой рукой она подперла пышную упругую грудь так, что та едва не вываливалась из декольте; отчетливо виднелись кружевные оборки черного лифчика; впрочем, никто не обратил на это внимания; все взгляды были прикованы к восставшему из мертвых Грязнову.

Светлана быстро-быстро двигала челюстями, словно перетирала какую-то твердую пищу, и при этом злобно шипела.

Только Людмила сохраняла невозмутимое спокойствие.

Грязнов улыбался: одновременно глупо и загадочно — словно фокусник, который готовится показать свой самый лучший трюк. Он подошел к столу и встал рядом с Ломакиным.

— Дорогие гости! — весело сказал он. — Что-то я не вижу на ваших лицах радости по поводу моего чудесного воскрешения. Где же ваши улыбки? Или мертвым я вам нравился больше?

— Подлец! — качая головой, прошипела Светлана.

— Возможно, — не поворачиваясь к ней, ответил Грязнов. — Но ты тоже хороша. А я-то думал, вы сразу обо всем догадаетесь! Помнишь, — он повернулся к Сокольскому, — я говорил, что на этой вечеринке тебя ожидает сюрприз? Теперь понятно, что я имел в виду? А когда я поднимал тост за Писателя? Я же не зря упомянул про его уникальное умение плести хитроумные сюжеты. И не зря говорил про его новое произведение; про то, что вы все скоро познакомитесь с его творчеством. Вот и познакомились. Позвольте представить: автор сценария и режиссер-постановщик нашего шоу — господин Писатель!

Аплодисментов не последовало. Три пары глаз: Светланы, Сокольского и Марины, — с глухой ненавистью уставились на Писателя. Ему стало не по себе; он даже поежился.

А Грязнов продолжал:

— Конечно, свой сценарий он написал не на пустом месте. Парадокс заключается в том, что, как минимум, у двух из вас есть довольно веские причины убить меня. Вы знаете, о ком я говорю: это моя — пока еще — жена и мой компаньон.

Светлана схватила со стола тарелку и запустила ею в мужа; к счастью, она промахнулась; в противном случае эффектное разоблачение обернулось бы вульгарной дракой.

— Вот видите! — сказал Грязнов. — Представляете, что мне пришлось пережить за последнюю неделю? Дело в том, что неделю назад я объявил ей о своем завещании. Я прямо сказал: если со мной что-нибудь случится, все имущество и деньги перейдут моей любимой. Тогда я не назвал имени; это было преждевременно. Но сегодня, в вашем присутствии, я хочу это сделать.

Все почему-то посмотрели на Марину.

— Это — Людмила! — провозгласил Грязнов. — Мы давно любим друг друга, но не хотели причинять боль своим супругам. Мы постоянно откладывали объяснение. Но вдруг, в какой-то момент, я начал понимать, что за моей спиной происходят странные вещи. Я стал внимательно следить, и вот что заметил: моя жена изменяет мне с моим компаньоном! Мало того: этот компаньон обкрадывает меня! Когда сомнений больше не оставалось, я решился. Я собирался все рассказать и во всем разобраться. Но тут — подвернулся случай. Я встретил господина Писателя. Искушение было велико! Мне захотелось отомстить вам — изящно и красиво! И мне это удалось!

Светлана снова потянулась за тарелкой; Грязнов ее остановил:

— Не стоит! Если мы разведемся, ты получишь половину официально зарегистрированного имущества; если же убьешь — все достанется Людмиле.

— Я все равно раздавлю тебя, гад! — прохрипела Светлана, но тарелку все-таки положила.

— А-а-а… кровь? — прощебетала Марина; ее голосок вдруг стал тоненьким.

— Кетчуп, — покровительственно улыбнулся Грязнов. — Обыкновенный кетчуп!

— Как же ты… все это провернул? — не поднимая на Грязнова глаз, спросил Сокольский.

— Да очень просто. Писатель приехал ко мне заключать договор. Я предложил ему устроить маленькое представление. Он согласился; внимательно осмотрел весь дом и придумал сюжет. Потом я позвал вас на ужин. После ужина устроил гаданье: текст мне опять-таки сочинил Писатель. В качестве жертв были выбраны: ты и, — Грязнов галантно поклонился, — Марина. Я заранее положил в карман нераспечатанную колоду и еще две карты: бубновую даму и пикового короля. На даме было написано: "Без пяти двенадцать в гостиной." На короле: "Ровно в полночь в библиотеке." Дверь из гостиной в библиотеку мы заперли. Писатель украл у жены колготки, надел их на голову, взял пистолет, который ты, кстати, действительно отдал мне; естественно, мы вытащили оттуда патроны. Марина вошла в гостиную, затем что-то привлекло ее внимание; она подошла к стеклянной двери и заглянула в библиотеку. И, конечно же, увидела меня. Я лежал на полу: в рубашке, измазанной кетчупом. Марина хотела броситься ко мне, но дверь-то была заперта! А тут еще Писатель показался, и перепугал ее насмерть. Она закричала и кинулась прочь. Мы тоже побежали: но только в кабинет. Тут ты вошел в библиотеку. Я выстрелил — пришлось продырявить потолок! — успел запереть оба пистолета в сейф и снова улегся на ковер. Писатель взял ключи от сейфа, накинул халат, который я предусмотрительно спер из шкафа своей жены, и выбежал в коридор. Нам было интересно: станешь ты закладывать свою любовницу или нет? Сначала не стал; но потом, когда приперло — заложил, как миленький! Кстати, Писатель неспроста оставил охранять тебя кабинет: мы хотели выяснить, насколько серьезны твои намерения? Как сильно ты боишься разоблачения? Оказалось — настолько сильно, что собирался обыскивать труп. Писатель предвидел и это: он не стал уходить далеко, тем более, что звонить не требовалось: ведь майор Ломакин был в курсе дела, и должен был приехать ровно в половину первого. Вас не смутило то, что он приехал один; его объяснения показались вполне правдоподобными. Он тоже играл свою роль; произносил заранее подготовленный текст.

— Выучить его было нелегко, — добродушно усмехнулся Ломакин, — особенно мне не нравилась эта ахинея, будто пистолеты можно разобрать, поменять местами стволы, потом собрать, и ничего не будет заметно. Ерунда! Следы пороха все равно останутся: на рукоятке, на крышке… На руках, в конце концов.

— Ну, этого никто не знал: Писатель и тут рассчитал все верно, — снова взял слово Грязнов. — Майор собрал вас в гостиной не случайно: пару дней назад я установил там маленькую камеру и небольшой микрофончик. А монитор спрятал в ящике письменного стола. Очень интересно было за вами наблюдать, ей-Богу! Но настоящим сюрпризом явилась для меня та убедительность, с которой сыграла свою роль Марина. Просто великолепно! У вас чрезвычайно талантливая жена, господин Писатель!

Писатель молчал; он громко сопел, кряхтел, ерзал на стуле, и вдруг сердито сказал:

— Она не играла! Она ничего не знала о нашем плане! В том-то все и дело! И теперь я чувствую себя полным идиотом!

— Как "не играла"? — Грязнов опешил. — Неужели вы это серьезно? Нет, постойте, — он повернулся к Людмиле. — Она все придумала! Между нами ничего не было!

Марина встала, сделала несколько неверных шагов по направлению к Грязнову:

— Сашенька! Как легко ты предаешь нашу любовь! За что же ты меня так, милый? Ведь я столько вытерпела сегодня! — и упала без чувств.

— Позвольте! — Грязнов не знал, что и сказать. — Это недоразумение!

— Никакого недоразумения здесь нет, — мрачно подытожил Писатель. — Я подозревал это; и я специально ввел ее в действие, чтобы посмотреть, как она воспримет вашу мнимую смерть. Как видите, мои подозрения полностью оправдались! — он нагнулся и поднял Марину на руки.

— Так тебе и надо, придурок! — захохотала Светлана.

— Это жестоко с вашей стороны! — осуждающе сказала Людмила.

— Ты, парень, того… Перебрал немного, — тихо произнес Ломакин.

— Мы пойдем наверх, — заявил Писатель. — Как только она придет в себя, мы уедем.

Они ушли. И тут присутствующие поняли, как они противны друг другу; находиться долее вместе нельзя было ни одной минуты: Светлана злилась на коварного мужа и неверного любовника; Сокольский ощущал свое ничтожество и боялся Грязнова; Людмила жалела Марину и сердилась на Грязнова и Писателя; Ломакин чувствовал себя лишним; Грязнов, и тот выглядел растерянным — видимо, на него подействовал Маринин обморок. "А я и не замечал, что она влюблена в меня", — запоздало думал Грязнов.

Светлана ушла к себе в спальню; в соседней заперся Сокольский; Писатель с Мариной разместились в другом крыле; рядом с ними — Людмила; Грязнов с Ломакиным сидели в кабинете.

* * *

Через некоторое время Писатель спустился на первый этаж; достал спрятанные в подсобке халат и ключи от сейфа и заглянул в кабинет Грязнова.

Он положил вещи на стол и обратился к майору:

— Извините, вы не могли бы нас оставить на минутку? Я должен кое-что спросить у Александра Владимировича.

Ломакин вопросительно посмотрел на Грязнова; тот еле заметно кивнул. Ломакин пожал плечами и ушел в гостиную; выпил пятьдесят грамм коньяку и закусил. Вскоре к нему присоединился Писатель; они снова налили и выпили.

— Ну что? — коротко спросил майор.

— Не признается; говорит, между ними ничего не было, — сокрушенно ответил Писатель.

— Ясное дело. А ты чего хотел?

— Где все остальные? — спросил Писатель.

— Кто где, — ответил майор и объяснил диспозицию.

— Понятно, — задумчиво сказал Писатель. — Все забились в свои норы.

Они помолчали. Налили и выпили.

— Слушайте, майор! — вдруг обратился к нему Писатель. — Скажите мне, как мужчина мужчине: может, ее надо побить?

— А то, — ответил многоопытный майор. — Если тебе от этого полегчает — почему ж не побить?

— Да? Не знаю. Не решил еще. Я ж ее никогда раньше не бил…

— Бывает, — поддержал его майор. — Дело, в общем-то, хозяйское…

— Ну ладно, я пошел, — поднялся Писатель.

— Смотри, особо не усердствуй! — напутствовал его майор. — А то заберу за хулиганство.

— А вы, пожалуйста, вернитесь к Грязнову, проверьте сейф: на месте ли оружие и документы; ведь, если что-нибудь пропадет — обвинят во всем меня.

Писатель ушел.

Ломакин встал из-за стола и зашагал в кабинет.

* * *

Спустя пару минут сверху послышался шум: стук падающей мебели, глухие удары об стену и пронзительные женские крики. Майор одобрительно усмехнулся.

— Что там происходит? — спросил Грязнов.

— Писатель жену гоняет, — объяснил Ломакин.

— Помогите! Помогите! Он меня убьет! — кричала Марина.

Затем раздался голос Людмилы:

— Прекратите сейчас же! Я милицию вызову!

Она спустилась в кабинет и набросилась на мужчин:

— Ну что вы сидите? Он же ее убьет!

— Это их личное дело, — пожал плечами Грязнов. — Я никуда не пойду.

— Ничего. До смерти не убьет, — рассудительно заметил майор.

— Но ведь так же нельзя! Идите, хоть вы ему что-нибудь скажите: меня он не слушает, — и Людмила буквально потащила Ломакина за собой.

Ломакин громко топал по лестнице, а Людмила возмущенно приговаривала:

— Нет, ну вы подумайте! А казался таким тихоней! Еще говорил: у меня нет привычки бить свою жену!

— Надо же когда-нибудь начинать, — философски изрек Ломакин.

* * *

Они поднялись наверх; Ломакин встал перед дверью и постучал.

— А ну-ка! — заревел он страшным басом. — Перестаньте! Хватит уже! Погонял немного — и хватит!

За дверью воцарилась тишина. Но ненадолго: меньше, чем через полминуты, шум возобновился с прежней силой. Марина снова завизжала.

Ломакин, видя такое небрежение к своим словам, постучал сильнее; добротная дубовая дверь содрогнулась.

— Але, Писатель! А ну-ка, выйди на минутку. Разговор есть.

Шум опять прекратился. До Ломакина с Людмилой донеслись неразборчивые обрывки разговора; затем плеск падающей воды; и потом — скрежет ключа в замочной скважине. Дверь приоткрылась; но совсем чуть-чуть; в образовавшемся проеме показалась Марина. На нее было страшно смотреть: под глазом — синяк, платье порвано, щека исцарапана. Она стряхнула с головы клок вырванных волос и с вызовом посмотрела на Ломакина.

— Что вам от него надо? Он в ванной, моется. И вообще — по какому праву вы вмешиваетесь в нашу личную жизнь? Что вы здесь потеряли? Кто вас звал? Если хотите знать — вы даже одного его пальца не стоите; вот какой это святой человек! Да, я виновата перед ним — не спорю. Но мы сами во всем разберемся. Какого черта вы лезете? — и Марина самым бесцеремонным образом захлопнула дверь прямо перед носом у своих непрошеных спасителей.

Ломакин вовсе не удивился подобному обороту дела: за долгие годы службы в милиции он и не такое видел. Он прижался к косяку и со смехом спросил:

— Чего же ты кричала "помогите"? Тогда уж кричи что-нибудь другое!

Но Людмила была обескуражена:

— Как так можно? Домострой какой-то! Она сама себя нисколько не уважает! А я-то еще ее жалела! Нет, она заслуживает, чтобы с ней так обращались! — и она ушла к себе в спальню, громко хлопнув дверью.

* * *

Ломакин стал спускаться по лестнице. Он зашел в гостиную, пропустил еще пятьдесят грамм и вразвалочку двинулся в сторону кабинета: ему не терпелось рассказать эту веселую историю Грязнову. Настроение у майора было хорошее: за участие в спектакле Ломакин получил неплохие деньги.

Он миновал библиотеку, подошел к двери кабинета и постучал.

Ответа не последовало.

Ломакин постучал еще раз.

И снова — тишина. Томимый дурным предчувствием, Ломакин рванул дверь.

Сначала он ничего не заметил. Ломакин подошел к письменному столу ближе и тогда увидел странную картину: низко нагнувшись, Грязнов сидел в своем кресле; сверху он был накрыт халатом.

Ломакин осторожно приподнял краешек халата: вместо головы у Грязнова было настоящее месиво; кровь постепенно пропитывала плотную белую ткань. Он заглянул через плечо Грязнова: в выдвинутом ящике письменного стола стоял монитор; камера с широкоугольным объективом показывала всю гостиную и даже часть коридора. Нога майора наткнулась на что-то твердое; Ломакин опустил глаза; на полу лежало пресс-папье — большой кусок розового мрамора.

Убийство все-таки произошло: на сей раз — по-настоящему.

* * *

Хмель мигом улетучился; ведь рядом мог находиться убийца. Ломакин быстрым взглядом окинул стол; на самом видном месте лежали ключи от сейфа. Пять минут назад они вместе с Грязновым проверяли; оружие и документы были на месте. Но теперь Ломакин не поручился бы за это. Он вытащил из кармана брюк большой клетчатый платок; взял ключи и осторожно открыл сейф. Уф-ф-ф! Слава Богу, пистолеты здесь. Бумаги, вроде, тоже. Ничего не пропало. Значит, убийца не вооружен. И то ладно — у майора есть шанс дожить до пенсии. Но все равно — один он чувствовал себя неуютно. Он положил ключи в карман и подумал, что без помощника не обойтись.

Ломакин запер изнутри ту дверь кабинета, что выходила в библиотеку; сам вышел в коридор и закрыл вторую дверь снаружи.

С неожиданной легкостью он пробежал по коридору и затем стремительно преодолел два лестничных пролета. Тут он перевел дух и постучался в спальню Писателя.

— Писатель! Выходи! Скорее! — он не хотел, чтобы Людмила узнала обо всем раньше времени; не оберешься ненужных слез и истерик; они только помешают.

Писатель не торопился открывать.

— В чем дело? — спросил он через дверь. — Я уже закончил, так что можете не волноваться; никого я не убил.

Ломакин приблизил губы к притолоке и громко прошептал:

— Открывай! Открывай скорее!

Писатель недовольно покряхтел, но дверь все же открыл; он был почти без одежды; большим махровым полотенцем он вытирал мокрую голову.

— Ты-то, может, и не убил! — понизив голос, сказал Ломакин. — Нашлись другие; одевайся, пойдем!

— Да что случилось, объясните!

— Тс-с-с! — майор прижал палец к посиневшим губам. — Не ори, дурак! Бери одежду и пошли!

Писатель послушался; поспешно натянул на мокрое тело брюки, надел на босу ногу туфли и, захватив с собой рубашку, вышел к Ломакину. Тот мотнул головой: мол, спускайся за мной.

Уже на первом этаже, в коридоре, майор сказал в полный голос:

— Грязнова убили!

— Опять? — вырвалось у Писателя. И следом еще более дурацкий вопрос. — Кто?

— Да если б знать! — хлопнул себя по ляжке Ломакин. — Но тут выбор небольшой: или жена, или компаньон. Больше некому.

— Когда это произошло? — Писатель стоял в оцепенении.

— Да только что! Теплый еще! — воскликнул майор. — Пока ты бабу свою гонял, а я разнимать вас поднимался: в эти две минуты кто-то его и…

— Как же это? Выстрела-то не было!

— Да какой тут выстрел? Ты совсем заигрался! Это в книжках: из пистолета; а в жизни все по-другому, можешь мне поверить. Кухонным ножом, топором, табуретом…

— А его-то как? — Писатель то бледнел, то краснел; он затравленно озирался по сторонам.

— А его этим… Как его? Папье-маше. Прямо по тыкве — чпок! Видно, накинули на голову халат, а потом ударили, — пояснил майор.

— Мама! — икнув, сказал Писатель. — Меня сейчас стошнит.

— Иди-ка вон, выпей! — распорядился сердобольный майор. Писатель повиновался.

— Сейчас мы с тобой пойдем арестовывать убийцу! — продолжал майор.

— Нет, это без меня, — возразил Писатель. — Вызывайте подмогу и арестовывайте сами.

— Да я-то, конечно, вызову. Но пока они приедут… Мы с тобой уже все сделаем.

— У вас есть пистолет? — поинтересовался Писатель. — С пистолетом как-то спокойнее.

— Да на фига мне пистолет? — разозлился Ломакин. — Вон, в сейфе у Грязнова целых два лежит: бери любой. Только пистолет не понадобится: ты что думаешь, если бы у убийцы был пистолет, стал бы он булыжником по черепу долбить?

— Кто его знает? — задумчиво протянул осторожный Писатель. — С пистолетом надежнее.

— Да чего ты ссышь? — горячился майор. — Тут все, как дважды два… Убийство в состоянии аффекта! Что под руку подвернулось, тем и грохнули! Понимаешь? Или Грязнова, или Сокольский: мотивов-то ни у кого больше нет. Да и потом: мы все на виду были. А они, понятное дело, разозлились. Тебе бы такую подлянку кинули! Честно говоря, я их понимаю! — Ломакин заговорщически наклонился к Писателю и снова перешел на шепот. — Я думаю — это жена! Бабий почерк, можешь мне поверить! Мужик сначала все спланирует: чтоб тихо, аккуратно… А баба — ей шлея под хвост попала, и привет! Так что пойдем сначала к ней!

Писатель понял, что деваться ему некуда:

— Хорошо! Пойдемте. Только вы идите первый.

Ломакин смерил его презрительным взглядом и уверенно зашагал впереди.

Они поднялись по лестнице и прислушались: все тихо. Ломакин постучал в спальню Светланы.

— Откройте!

В ответ ни звука. Ломакин принялся стучать все громче и громче. Никакой реакции. Наконец, разозлившись, он в остервенении пнул дверь огромной ногой; так, что брюки по швам затрещали. Лязгнул сорванный замок; дверь широко распахнулась.

На кровати лежала Светлана; на ковре валялся стакан; на тумбочке стоял пузырек с корвалолом.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Светлана мертва.

— Вот те раз, — пробормотал майор. — Как же это так? Отравилась, что ли?

Писатель подошел и взял его под руку:

— Пойдемте-ка отсюда. Мне кажется, я начал кое-что понимать. Пойдемте, я расскажу вам все. Только давайте закроем дверь поплотнее, чтобы до приезда следственно-оперативной группы никто ничего не трогал.

У Ломакина куда-то пропал весь охотничий азарт; он согласно кивнул, закрыл дверь и пошел следом за Писателем.

В гостиной они сели за стол, налили по рюмочке.

— С самого начала мне все это ужасно не нравилось. Но я должен был честно отработать свой гонорар, — Писатель показал перстень. — Вещь-то дорогая. Я приехал к Грязнову; Светланы дома не было. Он показал мне весь дом и объяснил, чего хочет. Рассказал про завещание, про финансовые документы… Когда мы были в спальне, он произнес такую фразу: "Видишь, сколько кругом корвалола? Это она меня разжалобить хочет; ноет, что сердце у нее болит — от моей несправедливости." Он засмеялся, а потом вдруг добавил: "Подсыпать бы ей туда чего-нибудь…" Я подумал, что это — шутка. А он вдруг неожиданно оборвал разговор и говорит: "Я хочу, чтобы после нашего шоу она пила бы этот корвалол бутылками!"

— У-у-у, — понимающе протянул майор. — Вот оно что.

— Видите ли, — продолжал Писатель. — Я долго думал: ведь если он хочет развестись с женой, то должен отдать ей половину всего имущества. А это — немалые деньги. Вряд ли Грязнов так просто бы с ними расстался; он за рубль и воробья в долине загоняет. Грязнов замыслил что-то недоброе. Еще вот какие соображения у меня имеются: ведь он собирался жениться на Людмиле? А Людмила-то — врач. Она хорошо разбирается в ядах. И вообще — очень хладнокровная женщина. Понимаете, к чему я веду?

Ломакин кивнул.

— Когда Грязнова убили в первый раз, Светлана испугалась. Я попросил Людмилу отвести ее наверх и дать чего-нибудь успокаивающего. Она напоила ее корвалолом. Но! Заметьте, ничего не случилось. Потом они спустились в гостиную. И теперь корвалол потребовался моей жене. Я ходил в спальню Светланы вместе с Людмилой, и мы забрали этот пузырек. Он и сейчас в нашей комнате; жена его почти весь выпила; и совсем не отравилась. А у Светланы-то остался другой! Вам это о чем-нибудь говорит?

— Незаметно подкинула? — сурово сдвинул брови Ломакин.

— Точно. Картина вырисовывается такая: Грязнов хочет жениться на Людмиле; но отдавать деньги ему вовсе не хочется; с помощью Людмилы он готовит убийство жены; а этот бал-маскарад нужен только для прикрытия. И все бы у них получилось, но они не учли характер Светланы. Видимо, вредная баба решила: "Так не доставайся же ты никому!", улучила момент, когда никого не было, вошла в кабинет, и — ба-бах! Готово дело. Опередила муженька. Но ненамного. Она поднялась к себе в спальню, выпила корвалола: чтобы успокоиться, и — отправилась следом! Уже, наверное, догоняет его.

Майор одобрительно хмыкнул:

— Ты хоть и Писатель, а голова у тебя работает!

Писатель скромно поклонился:

— И теперь — последнее. В этом доме — два трупа. Муж и жена. Один другого стоит. Их уже не вернешь. Но давайте мыслить реально: по завещанию Людмила становится самым богатым человеком в Энске. Это факт. Если представить дело таким образом, что Светлана убила Грязнова в состоянии аффекта, а потом отравилась сама… В этом случае, я думаю, вы можете рассчитывать на благодарность со стороны Людмилы. А я? Я — человек маленький. Я буду молчать… Мое дело — фантазия. Вымысел… В реальности я не силен.

Ломакин внимательно оглядел Писателя, подвинул два стакана, наполнил их до краев. Они выпили, не чокаясь.

— Я полагаю: то, что вы сейчас сказали, является единственно правильной версией происшедшего, — официальным тоном заявил майор. — Благодарю за помощь в проведении расследования. Я иду вызывать оперативно-следственную группу.

Качнувшись, он встал из-за стола и пошел в прихожую. Там был телефон…