Вяземская вернулась в ординаторскую и запустила компьютер. Она создала на рабочем столе папку с названием «Панина» и перекачала в нее цифровые фотографии. На увеличенных снимках тонкие белые шрамы были хорошо видны. Длина, направление и промежутки между ними в точности соответствовали свежим царапинам, и это наводило на мысль о наличии у Паниной опасного стереотипа, возникшего вследствие психической травмы.

Вяземская считала, что пациентка перенесла грубое насилие, и это явилось причиной отсроченной реакции, вылившейся в убийство. Раны успели зажить и стать шрамами еще до того, как Лиза взялась за бритву и разделалась с мужем.

Сотрудники милиции усомнились в ее вменяемости и направили Панину на экспертизу в институт имени Сербского. Врачи, осматривавшие ее в приемном покое, шрамов не заметили, а потом, когда она вышла из ступора, было не до осмотра.

На обложке ее истории болезни появился красный треугольник, а сама Панина превратилась в обитательницу третьего бокса — Анна полагала, что пожизненно. Во всяком случае, за эти шесть лет не было отмечено ни малейшей положительной динамики в ее психическом состоянии.

Вяземской не давал покоя вопрос: кто оставил на теле молодой девушки страшные отметины? Муж?

«В таком случае, он получил по заслугам», — тайком призналась себе Анна.

Между тем близилось время обеда. Маленькие цифры в правом нижнем углу монитора показывали без четверти два. Анна все чаще зевала, глаза стали сами собой слипаться: за время дежурства ей не удалось даже вздремнуть, и сейчас бессонная ночь сказывалась.

Вяземская решила отложить работу на завтра и поехать домой. Размышления о шрамах на теле Паниной уступили место мыслям о горячем душе, пушистом махровом халате, чашке шоколада и мягкой постели.

«Пожалуй, хватит», — подумала Анна и выключила компьютер. Она сняла халат и переоделась. Вяземская закрыла за собой ординаторскую, вышла из корпуса и наискосок пересекла тихий институтский дворик. Массивные железные ворота, отделявшие территорию института от Кропоткинского переулка, были закрыты. Анна вышла через узкую калитку и направилась к машине.

Темно-синий глазастый «Мицубиси-Лансер» приветливо подмигнул габаритными огнями. Под левым «дворником», прижатый к лобовому стеклу, торчал конверт из грубой коричневой бумаги.

«Что это может быть? Признание в любви от таинственного поклонника?» Последний раз ей подбрасывали любовные записки лет пятнадцать назад, когда она училась в восьмом классе.

Анна вытащила послание из-под стеклоочистителя, открыла дверцу и села за руль. Двигатель бодро застрекотал после первого поворота ключа. Вяземская отогнула клапан конверта и заглянула внутрь.

Увидев то, что лежало в конверте, Анна невольно вздрогнула. Это походило на какое-то наваждение, которое никак не хотело ее отпускать. Вяземская зажмурилась, отказываясь поверить в реальность происходящего. Нет, это невозможно! Таких совпадений не бывает!

Она открыла глаза — конверт не исчез. Он оставался в ее руках. В нем лежала плотная стопка фотографий. Все — цветные и отличного качества. На обороте одного из снимков — короткий текст.

«Анна Сергеевна! Я бы очень хотел проконсультироваться с вами по данному вопросу. Мне интересно ваше мнение как специалиста. Если сочтете возможным, пожалуйста, позвоните по номеру…» — далее следовал номер мобильного и подпись.

«Александр».

Вяземская осторожно положила конверт на пассажирское сиденье. Она не знала, что и подумать. Как это расценить? Игра? Чья-то глупая неуместная шутка?

Анна сразу отмела эту мысль. Во-первых, ни один нормальный человек не стал бы шутить подобными вещами, а во-вторых…

— Да нет же, это просто невозможно, — вслух сказала Анна.

Конечно, узнать ее имя, отчество и номер машины — пара пустяков, но все остальное-Вяземская поставила селектор коробки передач в положение «задний ход» и стала медленно выезжать со стоянки, поглядывая то в одно, то в другое зеркало.

Уголок верхней фотографии выглядывал из конверта. Он манил, притягивая к себе взгляд. Анна не удержалась и повернула голову…

Внезапно раздался оглушительный визг тормозов, и потом — возмущенный рев клаксона. Через несколько секунд звук оборвался, и к машине Вяземской подбежал лысый мужчина с лицом, усыпанным темными веснушками. Он что-то кричал и размахивал руками.

Анна опустила стекло, выслушала его сумбурные, но в целом — заслуженные — упреки и, согласно кивнув, сказала:

— Извините!

— Что «извините»? Что «извините»? — наседал мужчина, и его нос смешно морщился. — Что мне толку от твоих извинений? Лучше смотри, куда едешь!

Вяземская закрыла окно и тронула машину с места. Если этому истерику нравится орать — пусть! С какой стати она должна его слушать?

Она доехала до пересечения Кропоткинского переулка с Пречистенкой. Светофор горел красным запрещающим сигналом. Анна остановилась в правом ряду и смотрела прямо перед собой, на обрез капота. Пальцы выбивали на руле нервную дробь.

«Успокойся! — твердила она себе. — Сейчас главное — доехать до дома. Все это — результат бессонной ночи. Видение наяву. На самом же деле — ничего нет. И чего ты так разволновалась? Разве у тебя есть причина?»

Она осторожно повернула голову и убедилась, что причина все-таки есть. И довольно веская.

Верхняя фотография, выскользнув из конверта, лежала на сиденье. И Вяземская хорошо видела, что на ней изображено.

Обнаженное тело девушки. На животе — три поперечных пореза. Три таких же, но продольных, — на груди. Все в точности, как у Паниной, за исключением одного: девушка на фотографии была мертва. На ее тонкой изящной шее зияла страшная кровавая рана.

Анна зябко поежилась и отвела глаза. Красный свет сменился зеленым, Вяземская нажала на газ и повернула направо, на Пречистенку.

Еще до того, как она подъехала к Смоленскому бульвару, Анна поняла, что обязательно позвонит по указанному номеру и поговорит с неизвестным Александром. И, может быть, даже встретится с ним.