Нет. Не спешить. В долгом предвкушении заключена томительная сладость. Еще одна пуговица… Пауза.

Холодная мутная капля повисла на войлочной обивке стены; набухала, росла… затем сорвалась, извилисто покатилась вниз, растрачиваясь на блестящую дорожку. Еще одна пуговица…

Рот наполнился вязкой слюной, язык прилип к небу; с трудом освободился, издав громкий цокающий звук. Еще одна пуговица…

Длинные ресницы сомкнулись; тусклый грязный свет задрожал на них, разбился, превратившись в мягкое искрящееся сияние. Еще одна пуговица… Последняя.

Одежда с шорохом упала на пол. Аромат разгоряченного тела, прикосновение воздуха к груди — холодное, но… такое нежное. Прикосновение — как обещание.

Длинные спутанные пряди черных волос щекотали лицо и плечи. Если медленно запрокинуть голову, это будет похоже на легкие поцелуи. Руки… Пальцы нервно подергивались. Какие нетерпеливые! Приходилось их обманывать: уворачиваться, извиваться, заставляя промахиваться мимо желанной цели; ладони горели, ощущая ее близость.

Новый запах — нарастающий, сильный, вязкий. Зубы до боли стиснули нижнюю губу. Лицо и шею окатило волной жара.

Она не могла дольше сдерживаться — тихонько застонала.

Острые ногти вонзились в кожу; обильно, словно вечерняя роса, выступили алые бусины. По щекам потекли благодарные слезы; тело сотрясла крупная дрожь — еще не от наслаждения, но от его неотвратимости, — и рука рванулась вниз, оставляя глубокие борозды.

Раны быстро заполнялись кровью; кровь струилась по белому животу, сплеталась в немыслимые узоры, подбираясь все ближе и ближе…

Она плотно сдвинула бедра и следила, как между ними копится теплое красное озерцо. Наконец, когда сил ждать больше не осталось, резко развела в стороны колени, забилась в беззвучных судорогах и упала на жесткую деревянную полку, прикрученную к стене.

Тело перечеркнули параллельные тени — от толстых прутьев решетки.