А
Счет ламп или переход их одной
продолжительности листа вниз
словаря города и вещей
никто не составлял: его скорость
не есть геометрия. Что тело в надписях, за которыми видна
буквальность
продолжает спираль горла, отражения рта
говорящего: сравнение возможно,
но эта категория света не может иметь имени
Четырех утр меж тем, что должно быть начертано вихрем
но и он не способен иссохнуть
вне наших шагов
ты не можешь не слышать: это не шелест произносимого,
роспуск письма и флаги воды, технотеория пруда и recondite,
книги, забытые на обложке существ
Вещи казались, падали
на растение, выраженное в наброске
Перед тем, как здесь оказалось отражение, говоришь ты.
Пять языков расходились в стороны переворота, над
дымящимся корпусом цветового пятна, свернутого, как стена.
Там, где его нет, ветер несет страницы, листы, обернутые в звук
колебаний стен, пола, ссохшейся земли, покинутой каждым,
каждый из которых – фраза, подпись.
Мы пошли дальше и не видели там лес, не стояли,
рассматривая свои тени, пока прохлада безмыслия завершала
воспоминание о записи, в котором горели сосны, плавился лед,
настойчиво искажалась математика слога, который осаждал
произношение, пока я двигался в рассечении твоих
расплетенных волос, расходившихся волнами вокруг уводящих
горизонт плечей – то было сказанное, не увиденное – мы не
могли говорить, но слова составляли внутреннюю опору моста,
воображаемого перехода с одной пустоши на другую, где
шумовая завеса листвы терялась вдали, пока мы не покидали
страниц c импульсами солнечного массива (она то появлялась
в книге, то становилась дыханием), и я мог заметить,
как закатные декорации постепенно размежаются,
оставляя любовников в состоянии критического надрыва
отчаянно спорить об отрицании: нечто существовало
в доступности падающих лучей, получасовом ветре,
манере закидывать руку.
Видишь, и это уже не море,
Сера.
После того, как ночью осталось только пройти до ближайшего
поселения, нельзя было говорить о фигуре сферы, в которой х
мог бы организовать пространство мышления.
Его движения не похожи на обратную перспективу подражания
руинам огня. Боль обжигает нижнюю губу, выполненную
в камне. Запах земли. Словосочетание может быть выброшено
из памяти на кривую любых отражений,
где нет ни одной фразы во времени, отражающей верхний тон.
Они видят себя насквозь, и видеть их значит не повторять
того, что может быть соединением осколков стекла
того, что сжигает грамматику цвета
То, что остается среди трав волн?
В темноте погружающихся под воду пожаров
в створе нет голосов, пока каждый вдох
не шум, имитация растворения
и Резонирующий, выдергивающий изо рта камень
не видит смещения тени. Они смотрят в почву,
и она закрывается
На листах
остаются отметки краски,
переход пепла в дым и тяжелый металл,
но рука не касается плоскости,
на которой лежит колея. Сквозь тела, завернутые
в слой складок
остается видеть холм «Обрушение»,
стягивающий негативы земли.
В одну из теней, где
«непрерывность» не может быть расстоянием
светлого отпечатка на пальце стекла
проходит волна, удаляющаяся с ускорением
расходящегося бесконечного края. Приходится вспоминать
несколько дат,
или утверждений о слоистом устройстве символов диска,
до которых добирается глаз через скрытые руки, хватаясь
за прозрачную ветвь.
В одну из теней дороги
ты вписываешь с одной стороны молчащую фигуру
с оторванным языком, с другой – дыру в надписи,
растворяющей ожидание блокнота. Получая отрезки,
по которым можно высчитать сопротивление масштаба,
чтобы исключить попытку чтения карты.
Выстраивая на одном из темных участков
образы освещения в форме трактата,
смыкая страницы картин, увеличенные сами собой:
Остается просвет