Это сейчас я любимая кошка известного джазового трубача Николая Рузенберга. Холеная, избалованная. Сплю на его подушке и на специально купленных для меня подстилках и ковриках. А также – в домиках. Нет, я, конечно, могу, как раньше, свернуться калачиком на полу под батареей и спокойно поспать. Но как-то негоже любимой кошке первого трубача страны так себя вести. Не по этикету. Я и ем теперь не все подряд. Раньше была рада любым объедкам, а теперь мой хозяин покупает мне лишь корма премиум-класса. Хозяин… Слово неправильное. Абсолютно не кошачье! Оно больше для собачьего лексикона. Это для них, кто кормит и ласкает, тот Хозяин. А для меня это – Любимый Человек.

Да, сейчас моя жизнь похожа на красивую голливудскую сказку. А когда-то… Эх, не очень приятно вспоминать, но, думаю, надо.

Родилась я, как и многие, на улице. В подвале. Мать моя, обычная серая в полоску кошка, имела кавалеров много. Коты ее любили, ухаживали за ней. Дрались из-за нее. И ей это нравилось. В итоге она рожала два раза в год по два-четыре малюсеньких разноцветных комочка, которых обожала до смерти. И один раз это произошло в прямом смысле слова. Мама умерла, защищая нас с братом от пьяного человека. Он выбрасывал мусор. А мы, уже чуть подросшие, выходили за мамой из укрытия и старались все рассмотреть. Было весело, любопытно и немного страшно. Да что там нам было? Едва исполнилось полтора месяца.

Так вот, пошли мы за мамой к мусорке. Она – в надежде чем-нибудь полакомиться, мы – просто так. За компанию. Мы с братом увлеклись сухой корочкой хлеба, играли и не заметили, как на шатающихся ногах подошел какой-то мужик. Он с таким грохотом перекинул свой мусорный пакет в бак, что мы аж подпрыгнули на месте и бросились в разные стороны. Мужику почему-то стало весело, и он громко закричал:

– А, крысята, догоню!

И затопал ногами.

И тут на него налетела мама. Она шипела, рычала, выгнула спину и, кажется, увеличилась в размере. Мужик испугался и пнул маму. Она вскрикнула, но, развернувшись, снова на него налетела. И уже вцепилась в ногу. Тогда он, грязно ругаясь, взял кусок железной трубы и со всей силы стукнул по маме. Она громко закричала. Он стукнул еще раз и еще раз. Потом отшвырнул трубу и ушел.

Мы еще долго сидели за старой ржавой кастрюлей, боялись выйти. Потом потихоньку, на полусогнутых, подошли к маме. Она лежала на боку, рот и глаза были открыты, на голове была кровь. Мама не дышала.

Стало очень страшно! И больно. И мы с братом заплакали. Громко, на два голоса.

Был уже вечер, шел сильный дождь, а мы все сидели возле мамы и плакали. Мы понимали, что больше никто нас не защитит, не накормит, не приголубит. Что делать? Куда идти? Мы с братом одновременно подумали, что лучше было бы умереть вместе с мамой. Там, где она, там – защита.

Мимо шли какие-то люди – мужчина и женщина.

– Послушай, тут кто-то плачет! Вроде котята?

– Да пойдем быстрее домой. Дождь, холодно!

– Нет, подожди, я посмотрю!.. Сергей, иди сюда скорее! Тут два малыша сидят возле мертвой кошки. Видимо, это их мама, и ее убили… Давай возьмем их домой?

– И зачем они нам?

– Как зачем? Ты что, милый? Они умрут от голода, или их тоже кто-то убьет. А так мы их откормим и найдем им семью.

– Делай что хочешь… Только быстрее.

Эта женщина оказалась доброй, она быстро взяла нас с братом на руки и засунула за пазуху. Там оказалось так тепло и сухо, что я быстро уснула. Кажется, мой брат тоже.

Проснулась я от яркого света и громкого лая. Нас опустили на пол на кухне. Поставили перед миской с молоком. Рядом бегал мохнатый пес. Лаял на нас и тянул к нам свой черный нос, вроде хотел познакомиться.

– Ну, ну, Герда, не надо! Это свои, свои! Посмотри, это совсем крохи, у которых убили маму. Они голодные и напуганные.

Герда послушалась. Она села в сторонке и внимательно смотрела на нас. Мы, хоть и боялись ее по-прежнему, но потянулись к блюдцу. Голод был сильнее страха. В блюдце оказалось молоко. Не такое, конечно, вкусное, как у мамы, но тоже ничего, вполне съедобное.

А потом случилось странное. Герда подошла к брату, взяла его за шкирку и куда-то унесла. Я так испугалась! Затряслась вся. Ну, думаю, ему конец пришел. Потом собака вернулась и взяла за шкирку меня! Она несла меня в дальний угол комнаты. Я болталась у нее в зубах и прощалась с жизнью. От высоты и мотания туда-сюда у меня закружилась голова. Потом я почувствовала, как лечу вниз! Хорошенько зажмурилась и приготовилась к смерти. Мысленно попрощалась с солнышком и вдруг упала во что-то мягкое. Осторожненько открыла один глаз и увидела абсолютно живого брата! Обрадовалась и со всей смелостью открыла второй глаз. Оказывается, мы с ним лежим в большой мягкой и теплой кровати. Как потом выяснилось – это была собачья подстилка! Братик подбежал ко мне и радостно ткнулся носом в щеку. Я заплакала. И тут же почувствовала, как что-то большое, влажное, теплое и мягкое прошло по моей спинке, как губкой. Было приятно. А потом еще раз, и еще. Оказалось, что Герда начала нас вылизывать! Почти как мама! Она своими большими лапами придвинула нас к животу и вылизывала, вылизывала, пока мы не уснули…

Вот так началась наша самостоятельная жизнь. Люди, к которым мы попали, оказались очень добрыми. Правда, Сергей никак не хотел оставлять нас в доме навсегда. Говорил, что им хватает одной собаки. Поэтому нам надо быстро найти хороших хозяев. Но не обижал! Лаже гладил иногда и играл с нами. Кстати, имена он нам придумал. Братика назвали Васькой – да, с фантазией у них не очень. А меня – Розочкой. Сначала я была категорически не согласна с этим именем, но потом подумала, что роза – это красивый цветок. А я, между прочим, красивая. Трехцветная и пушистая. В бабушку. Это братишка похож на маму – серый и полосатый. Потому и Васька.

Васька пристроился быстро и очень хорошо. Его взяла соседка, которая жила в квартире напротив. А вот у меня начались новые приключения.

Я почти два месяца прожила в квартире Сергея и Ольги. И все никак не находился человек, который бы хотел приютить меня навсегда. Ольга неоднократно просила мужа оставить меня у них. И, мол, красивая, и с Гердой подружилась, и ухода за мной много не требуется, и трехцветные кошки счастье в дом приносят. Но он был непреклонен.

И вот однажды вечером я услышала такой разговор:

– Когда ты ее пристроишь?

– Не знаю. Никто не хочет взять малышку.

– Ну, отнеси тогда на работу к себе! Ты же говорила, что у вас под сценой бегают мыши и крысы. Пусть там живет и мышей ловит. А мы ее будем подкармливать, домик ей там смастерим. Зато она все время на свободе будет, но с крышей над головой.

– А не рано? Она ведь еще такая маленькая!

– Ну так пусть начинает взрослеть!

Вот так в возрасте трех с половиной месяцев я попала в филармонию. Это оказался храм музыки и культуры! Большая сцена. Огромный зрительный зал с балконами и царскими ложами. А какие шикарные люстры там висят! Большие и очень яркие. Ну и, конечно, музыка! Тут я научилась разбираться в классической музыке, в опере, в симфониях и джазе. Жила я за кулисами, между сценой и гримерками. Моя Ольга оказалась гримером! И говорят, очень хорошим – к ней артисты в очередь встают.

Ко мне все, кстати, хорошо, относились, не били, а даже подкармливали и ласкали иногда. И музыканты, и артисты, и обслуживающий персонал. Хотя, конечно, если сравнить жизнь в квартире, где ты одна (или даже вместе с собакой), где у тебя своя мягкая кроватка (вернее, она хозяйская, но на ней спишь ты), где всегда тепло, с жизнью за кулисами филармонии, то первое однозначно перетянет. Ну, а если вспомнить глубокое детство, проведенное в подвале, то тут, в храме музыки, совсем даже ничего.

Интересный народ – артисты! Особенно артистки! И особенно если они считаются звездами. Ну, вернее, сами себя такими считают. Красивые, громкие и очень капризные. Наблюдаю я за ними обычно во время репетиции. Именно тут, а не на концерте проявляются не только способности артиста, но и еще его характер. А характеры у них – не дай бог никому! И чем больше они себя считают звездами, тем больше скандалят с музыкантами, гримерами, костюмерами, осветителями. И, кстати, ко мне хуже относятся. Им всем говорят, что я тут живу. Я тут полноправная хозяйка. Я слежу за сценой и ловлю мышей. А они почему-то начинают раздражаться:

– Уберите кошку! Я их не люблю!

– У меня на них аллергия!

– Это плохая примета!

– Она мне мешает распеваться – чихает все время. Она, наверное, заразная!

А как не чихать, если они так душатся, что у меня в носу свербит! Ну, я и чихаю, разумеется!

Однажды распевалась одна полная тетка, приехавшая на гастроли с оперой «Севильский цирюльник». (Классная, кстати, оказалась опера!) Так вот эта певица была самая скандальная на моей памяти. Сама высоченная, полная, с ярко-рыжими крашеными волосами. Всех, кто меньше ее по возрасту, росту и по таланту, называла «милочкой» и «дружочком». А поскольку, по ее мнению, самой талантливой певицей была лишь она одна, то этими именами она называла абсолютно всех подряд. Меня она люто возненавидела. Все время кидала в меня какие-то предметы, пару раз больно пнула. Ну, я решила отомстить противной бабе. Поймала мышь и с самым невинным видом поднесла ей и положила на туфлю. Тетка ничего не заметила, так как разговаривала с партнером по сцене и с режиссером. Я также тихонько сбежала за кулисы.

Вдруг раздался такой крик! Просто вой пожарной сирены! Это моя певица обнаружила мышонка!

– Сволочи! Гады! Поймайте и убейте кошку!

– Да за что же, Ириада Леопольдовна? Она же из лучших побуждений принесла вам добычу. Хотела примириться таким образом!

– Нет, нет! Либо кошка, либо я! Если сегодня вы ее не уничтожите, то я вечером не выйду на сцену!

Угроза серьезная! Она может сорвать спектакль, и тогда случатся и позор, и убытки. Я спряталась подальше и до вечера не выходила из укрытия. Но я знаю, что меня искали.

Директор филармонии нанял двух рабочих-таджиков, чтобы они изловили противную кошку и уничтожили ее. Им было велено решить проблему немедленно, а труп кошки предоставить в качестве отчета о проделанной работе.

Вот так дела! Куда ж мне бежать-то? Умирать-то совсем неохота. Да и за что? Что я плохого сделала?

Знаю, что Никитична, билетерша, очень просила этих таджиков пощадить меня. И осветитель Петр Петрович тоже. И опять же, гримерша Оля. Кое-как, уговорами, слезами и деньгами – заплатили им по 2 тысячи рублей – добились того, что таджики меня просто ловят и сажают в клетку. Живой! А Никитична с Петровичем быстро куда-то меня пристраивают.

На меня такое отчаяние навалилось, не передать словами! Да что ж я какая несчастливая! Уж лучше бы я в раннем детстве померла, как наш третий брат, которого раздавил автомобиль, чем вот так скитаться и всего бояться! А еще говорят, что трехцветные кошки приносят счастье. Кому, интересно? Уж точно не им самим!

Ловили меня, ловили. Выслеживали по всем моим укрытиям. И в итоге поддалась я Петровичу, который ласково-ласково подзывал меня и махал перед носом колбасой. И ведь знала, что иду практически на гибель, а шла. Уж больно у Петровича глаза были добрые, да и ничего плохого он мне никогда не делал. И есть сильно хотелось.

Откуда они взяли клетку, не знаю. Только посадили меня в нее, как арестанта. Даже подстилку на дно не постелили. Клетку заперли в подвале – темном и достаточно сыром. Оставили миску с молоком. И все. И осталась я одна-одинешенька. Впереди – мрак и ужас.

Сколько я там одна просидела, не знаю. Мне кажется, немало. Молоко давно было выпито, но никто новой еды не приносил. А мышей поймать не могла – заперта же! А они, как назло, бегали совсем близко от клетки. И, наверное, потешались надо мной.

Потом вдруг раздался звук поворачивающегося ключа, и дверь открылась. Луч света так резко осветил подвал, что я зажмурилась.

– Как ты, Розочка? Жива тут?

Никитична вместе с Петровичем подошли к клетке. Открыли дверку.

– Ну, иди. Выходи, не бойся. Мы тебя сейчас переведем повыше, и там, где люди есть. Чтобы никто не забывал тебя кормить. А то ведь, бедолага, три дня голодная сидишь!

– Не ной, Никитишна, никто про нее не забыл! Просто ждали, когда эта звезда Ириада со своими музыкантами уедет. Да и директор наш в командировку отчалил. Вот теперь можем освободить арестантку.

Никитична взяла меня на руки, а Петрович поднял клетку. И мы пошли. Сначала поднялись из подвала наверх. А потом долго шли по узкому коридору, то налево поворачивая, то направо. И оказались возле будки охраны! Вернее, у нас там не будка, а целый вагончик. Зашли в него.

– Вот, Розочка, это теперь твой новый домик. – Никитична выпустила меня на пол. Узкое помещение, неопрятное, но вроде теплое. И светлое.

Клетку мою поставили у входа. И стала я жить с охранниками, в клетке. Правда они периодически открывали ее, и я шла на улицу. Погуляю, развеюсь и возвращаюсь назад. Они меня снова запирают в клетке, в которой, правда, уже есть подстилка – старое шерстяное одеяло. Охранники меня не обижали, а лишь четко выполняли договоренность – кормили и выпускали погулять. Остальное время я сидела взаперти. Было очень грустно. Они со мной почти не разговаривали, не гладили меня, не брали на руки. Я все время была предоставлена себе самой. Так шли день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Тоска… Часто думала о братике, Ваське. Как он там? Любят ли его? Еще было обидно, что за все время Ольга зашла всего один раз…

Однажды во время своей короткой прогулки я попала под ноги какому-то мужчине. Невысокий, коренастенький, он шел бодрым шагом, размахивая портфелем. А я задумалась о чем-то и не заметила, что он идет. Было скользко – зима. Мужчина этот, споткнувшись об меня, поскользнулся и упал. Я, испугавшись, отскочила. А он как начал кричать! Обзываться и грозить меня убить. Я со всех ног бросилась к своей сторожке, а она, как назло, была закрыта. Охранник вышел покурить и дверь плотно прикрыл, чтобы тепло не выходило. Я скреблась в дверь, но все бесполезно! Она не открывалась. Смотрю – этот упавший мужик догоняет. И портфелем размахивает. Ну все, подумала, конец мне пришел! Вжалась в дверь и закрыла глаза. И тут же ощутила удар по голове и по спине. Так больно было! И снова удар по спине! И тут же услышала голоса:

– А ну, мерзавец, не трогай кошку! Ты что, одурел, что ли – портфелем ее лупишь!

– Да я из-за этой твари упал! Чуть ногу не сломал!

– Это не повод, чтобы издеваться над животным!

Я открыла глаза и увидела, как этого плюгавенького за шкирку оттаскивает высокий красивый молодой мужчина. Он этого с портфелем так толкнул, что тот улетел куда-то далеко. Подошел ко мне красавчик, наклонился, погладил.

– Тебе больно, маленькая?

Я молчу, естественно. Смотрю на него. Глаза голубые и очень добрые. Волосы русые, волнистые. Холеный такой парень. Голос приятный.

– Что случилось тут у вас?

Это мой охранник накурился и подошел к бытовке.

– Это у вас случилось, – ответил мой спаситель. – Вон тот урод чуть кошку не убил.

– Да вы что? Нашу Розочку?

Охранник осторожно взял меня на руки и занес в помещение.

– Бедолага она у нас. Вечно ее все гоняют и обижают. А за что? Хорошая кошка, ласковая. Просто несчастливая.

Он закрыл меня в клетке.

– Она у вас в клетке живет? – спросил красавчик.

– Да, директор филармонии вообще хотел ее убить, но вот вымолили прощение и заменили на пожизненное заключение.

Красавчик ничего не сказал, посмотрел на меня и ушел. А я вздохнула и начала вылизываться. Спина ныла, и лапа левая тоже. В голове шумело… Потом я уснула и долго, долго спала. Во сне видела этого русоволосого красавчика.

А через день меня снова переселили! Моим новым домом стала… гримерка этого самого красавчика!

Моим спасителем оказался известный джазовый трубач Николай Рузенберг! Он приехал в нашу филармонию из Москвы. Николай сказал директору филармонии, что заберет меня с собой после концерта! А пока я буду жить в его гримерной. Меня там уже ждали симпатичный зелененький домик и полные миски еды! Мне разрешалось даже гулять по коридору. Вечером я слушала, как замечательно играет Николай. Оказалось, что он виртуозный трубач! Их концерт прошел на ура при полном аншлаге! Я слышала, как говорят о нем местные кумушки – «талант, холостяк, ловелас, гений, доброй души человек». Последнее качество показалось мне наиболее привлекательным.

А утром мы вместе с ним поехали в Москву.

Я долго не могла привыкнуть и полностью доверять своему хозяину. А вдруг это снова на время? И я ему скоро надоем? И меня снова выбросят?

Но оказалось, что Николай полюбил меня всей душой! Оказывается, я была похожа на какую-то Машку, которая жила у его бабушки. Ну, на Машку так на Машку. Лишь бы не бросал! И я полюбила его всей душой. И нас не могут разлучить лаже его капризные любовницы, которые то появляются, то исчезают. Николай оказался не только талантливым трубачом, человеком с большим сердцем, но и настоящим красавчиком. Он регулярно занимается спортом, поэтому у него красивая накачанная фигура. Обычно, музыканты щупленькие, тоненькие. Насмотрелась я на них в нашей филармонии. А мой – мачо! Поэтому девушки просто вешаются к нему на шею. Но Коленька долго ни с кем не общается. Потому что не нашел еще той, с кем бы захотел прожить всю жизнь. А я и не возражаю! Будет ли та, единственная, любить кошек?

Мы с ним живем в просторной квартире на Кутузовском проспекте. И на гастроли ездим только вместе. У меня есть дорожная переноска, дорожный домик и подушечка, паспорт с прививками и много еще чего. Я не боюсь ни поездов, ни самолетов, ни машин. Потому что Мой Любимый Человек всегда со мной! И я знаю, что он никогда меня не бросит и не предаст. И я его не подвожу. Не капризничаю.

А всех его девушек я потихоньку тестирую. Кладу им в туфельку свою любимую игрушечную мышку. И – прячусь! Кто-то кричит, обнаружив сюрприз. Кто-то смеется. Но пока никто не захотел почесать мне за ушком, после того как Николай признавался, что мышку подложила я…