Напряжение продолжало возрастать. Я не отводил взгляд от прыгающего у меня перед глазами ствола. Кроме зрительных ассоциаций, мне явно почудились запахи… Пороха, ружейного масла, даже ветоши, которой протирали оружию… Весь мир, все его разнообразие, сосредоточились на пистолете, с интересом заглядывающем мне в жизнь и перекидывающим мосток в загробное существование.
Рано… Ой, как рано…
- Убьешь и камни не проверишь, — начал я разбрасывать вокруг себя семена сомнений. — А коли я догадался, что со мной должно произойти и привез тебя к очередной пустышке… А вдруг и это «зразы»? А вдруг…
- Друг, друг, друг… — ни с того ни с сего отозвалась квартира.
Мой неприятный собеседник, услышав эхо, втянул голову в плечи и проронил сквозь зубы.
- А ведь прав, покойничек… — подозрительность его не оставляла, поэтому он опять плюнул на пол, подняв облачко пыли. — С какой это стати, ты стал обо мне заботиться?
Я пожал плечами.
- Смотри сам, ты с пистолетом, тебе и решать.
- С чего бы это такая трогательная забота о человеке, который собирается тебя замочить… — широкий волчий оскал, украшенный рядом гнилых зубов, продолжал меня гипнотизировать. — Нет, здесь что-то не так…
Сомнений много. Организм и первобытное чувство самосохранения подсказывает плохому парню: «Берегись, Харатьяша. Вокруг одни заклятые враги и идеологические мины подвоха… А пояс? Так вот же он. Протяни руку. Коснись. Там бриллианты. Искушение слишком велико, чтобы просто так от него отказаться. Да, что он может сделать один и без оружия, а нас, вон сколько, один, два… пять… Семь… и Халявченко. Восемь, шутка ли, и все вооружены.»
- Возьми любой камень, — начал уговаривать я. — Подойди к окну и проведи им по стеклу. Останется след, услышишь скрип… Уверенности будет больше, что не обманул. Может после этого, мне будет суждено остаться живым и здоровым…
Сорок миллионов долларов… Да такое, только в мыльной опере, по телику и можно увидеть. В такой ситуации и более крепкий большевик, и нацпатриот дрогнет… А это обычный бандит и садист…
* * *
Харатьян, с натугой, как бы не веря себе, дал-таки команду своим подручным.
Видно они заранее отрабатывали свои действия, так как двое служивых, грозно скомандовали в мою сторону: «Хенде хох!». После чего поставили меня к стенке, на растяжку.
Растяжка — это такая поза, когда брюки между ног, трескаются от импровизированного гимнастического шпагата, а руки плотно уперты в стену, при этом, подбородок, как можно крепче должен давить грудь… Кроме этого, охранники свои стволы плотно прижали к моему тощенькому тельцу.
Стоя у стенки позабытым валенком, я только и смог, чуть слышно просипеть: «Жаль, не удастся увидеть бриллиантов.»
После сказанного, как по взмаху волшебной палочки, упор оружия в область почек ощутимо ослаб. Боковым зрением было видно, как оба цербера, словно по команде, повернули головы в сторону таинственных бриллиантов.
Оставшиеся четверо плотным кольцом окружили уже самого Харатьяна. Получился довольно милый зонтик из человеческих тел. Боясь пропустить мельчайшие подробности, они с интересом склонились над своим начальником, колдовавшим при помощи мата, над изъятым у меня поясом…
Трудности с открыванием были вполне объяснимы.
Закрывали специалисты, а открывать взялись любители. Харатьян начал нервничать, дергаться, материться… В отличие от меня, он стихотворных заклинаний не декламировал, поэтому получалось скверно…
* * *
Через пару минут, всех этих нервных действий, сопровождавшихся громкой, ненормативной лексикой и подсказками окружающих, раздался общий вздох облегчения и вместе с ним оглушительный взрыв. Взрыв, или мне это только показалось, прозвучал гораздо громче вздоха… Странно.
В одной из ячеек пояса, сработала, так называемая «защита от дурака», густо замешанная на взрывчатке С-4 (в просторечии именуемая пластидом).
Так как я, в определенных кругах числюсь человеком ловким и пронырливым, монтировали хитрую взрывчатку, что вполне естественно, именно от моего проникновения. Да видно не судьба. Старались для одного, а полегли другие.
Интересная деталь взрыва — это я потом с удивлением проник в его хитрости. Находящиеся в поясе камни не разлетелись. Своеобразной шрапнелью стали металлические шарики расположенные с двух сторон от взрывчатки, которая и поразила живую силу врага и противника.
Эти самые злые шарики, угрохали и Харатьяна и тех, кто окружал его плотным кольцом со своим интересом.
А ведь он должен был знать о взрывчатке, быть не может, чтобы его забыли предупредить. Я вспомнил. Еще в момент убийства Утехина на дачном участке, он об этом великолепно знал… А сейчас разнервничался… Поддался зомбированию, стал меня слушать. Потерял контроль над собой… Получается что, самая банальная жажда обогащения затуманила преступный разум?
Я вот о чем думаю. Если бы не взрыв, смог бы Харатьяныч выйти из дома живым? При таком то количестве желающих враз поправить свое материальное положение, тем более это не родня, а подначальный народец, у которого за годы службы много накопилось вопросов и нареканий к своему командиру.
Думаю, что вряд ли… Больно соблазн велик.
По себе знаю, преодолеть греховное искушение одномоментно обогатиться, не каждому дано. Это по плечу имеющим в себе крепкий стержень, из морали, чести и достоинства… Да, а здесь драгоценностей на миллионы, не до чести и других химер… Это ж, скажем, при экономном их использовании, ни на одно поколение жадных родственников хватит… Живи — не горюй… Только живи…
Но все сомнения в пользу проигравшего. Они ему сейчас, ой как пригодятся. А у меня нежданно-негаданно возникли свои, мелкие проблемы.
Те ребята, которые были отряжены на мою охрану, хотя и тянули головы посмотреть, что там такое, большое и вкусное достает Старшой из заветного туеска, оказались только слегка оглушенными. Поэтому, оставшегося живым неприятеля, пришлось обездвиживать и нейтролизовывать голыми руками. Получилось.
* * *
После того, как и моя охрана присоединилась к разбросанным по комнате трупам, я смог вздохнуть спокойно.
Проверил рефлексы, похоже, все в порядке. Порадовался за них. С такими-то рефлексами. Да с ними, вообще, ни о чем можно не волноваться. Еще кое-что в организме обследовал. Руки не поранил, только чуть содрал кожу на косточках…
Ты, смотри… Обошлось без ранений. Как-то необычно.
Не успел я разогнуться, здрасте-пожалуйста, уже с расстегнутыми брюками и восставшим членом, путаясь и в том, и в другом, в комнату неловко ввалился охранник Аллы, некто Халявченко. Тот самый, заслуженный деятель правоохранительной системы, любящий делить чужое. Ему бы, да с такой хваткой, где-нибудь при налоговиках пастись или федеральным судьей работать, самое место для таких жлобов и выжиг.
Будущий судья, спотыкаясь и падая, неловко попытался прицелиться в меня из пальца (ливольверт у него предусмотрительный Харатьян, от греха подальше изъял), одновременно приподнял брючата и пролепетал вопрос, наподобие «а, чё такое, здеся приключилася».
Выяснилось — оно, не Цезарь. Ничего из задуманного, у вышеозначенного и перечисленного не задалось, не получилось…
Из глубины раздавались глухие женские рыдания и детский плач. О причине этих жалобных всхлипов можно было догадаться сразу.
Пришлось работать больше на профилактику. Действовать на опережение, т.с. предупреждать уже сегодня, будущие завтрашние сексуальные преступления, тем более что, судя по набухшим и отвисшим семенникам Халявченко потенциал у него, простого деревенского парня, был огромный. По такому потенциалу было грех не промахнуться.
Ну и махнул. От души. По-футбольному…
После попадания между ног, Халявченко начал исполнять вокально-хореографическую композицию «Роды трёхглавого Змея» понять смысл которой можно было из припева «Больно, ох, как больно, Змею, когда ногой лечат гонорею…»
Как вы думаете? По условиям задачи, справедливость восторжествовала или все-таки воспеваемая «толстовцами» гуманность, победила здравый смысл?
- Алла, — закричал я вглубь квартиры, где рыдала молодая женщина. — Что этот сифилитик сделал…
- Ничего, — сквозь усилившиеся рыдания, ответила Алла. — Не успел, подонок…
Плакать ей помогала кроха-Ксюша. Сквозь обрывки слов я смог разобрать, что «мерзкий подонок» сперва хотел изнасиловать ее, а потом и ребенка.
Человеку не досталось бриллиантов и он превратился в зверюгу. Сейчас зверушка будет среднего рода и если, с беспощадно раздробленными придатками выживет, возможно (хотя это вряд ли) поумнеет.
- В следующий раз, вот так, ни за что ни про что и убить могут, — пытался наставить я его на путь истины. — Ты будь поосторожней, с природным влечением к особам женского пола, мало ли что…
Жалко, что от слез, разбухающих на глазах яиц, боли и обрушившейся беды он не слышал моих отеческих увещеваний.
* * *
По условиям захватывающих детективов, я их в детстве смотрел в кино. Главный «Плахиш», должен остаться в живых и произнести что-то наподобие: «…Товарищ Иванов, ты все-таки достал меня». Или: «Беркут! Ты опять оказался сильнее. Я знаю, что умираю. Прости меня, если можешь». И красиво так, в сторону положительного героя-меня, протянуть испачканные кровью руки.
Я уже начал работать над постановкой грустного, всепрощающего лица, и, даже подумал, что было бы неплохо, если Харатьян, окажется моим родным братом? Ну, в крайнем случае, двоюродным…
А?
Каково?
Индийским, метафизическим боевиком не припахивает, не намокает?
Что-то должно было произойти? Так, после взрыва, идет… Ща, посмотрю… Так, идет, приблизительно третья минута и…
Носком башмака, откинув харатьяновский пистолетик, я все ждал от него подобной сентиментальной прощальной речи, но не дождался. Видно терпения у меня не хватило.
Сосредоточиться мешал своим хныканьем Халявченко. Ему, видите ли, нестерпимо больно. Пришлось коротким ударом по лежащему и ноющему на долгой пронзительной ноте телу, вырубить его на некоторое время…
Но даже такое, жестокое по отношению к тяжело раненному в яйцо служивому, успеха не принесло. Выталкиваемая до этого из харатьяновской груди черная, венозная кровь и та, перестала пузыриться и пениться. Пришлось констатировать смерть и закрывать удивленные, и изуродованные взрывом глаза.
* * *
Пыль поднялось столбом. От всех этих взрывов, падающих тел и сыплющихся камней. Беспорядка в пустом помещении стало больше.
- Сидите спокойно, — зычным и требовательным голосом, я попытался успокоить и Аллу, и Настю. — На этот раз, похоже все закончилось окончательно.
Я окинул пытливым взглядом ристалище.
Псы-рыцари признаков жизни не подавали. Халявченко быстро очухался и продолжал исполнять полюбившийся припев. Двое парней, после ударов в область шеи, еще минут двадцать будут в полной отключке.
Именно в этом месте осмотра, когда взгляд зацепился за крюк от люстры, я показался сам себе былинным богатырем, одержавшим победу на Чудском озере… Или на Калиновом мосту? Где-то я уже или говорил, или читал подобное? Ладно, об этом позже…
Мечтания оставим на потом. Что следует сделать во-первых, во-вторых, et cetera?
Выводить девчат в комнату, где только что рванул взрывпакет с начинкой, было нельзя. Грязь кругом, кровь. Трупы как-то уж слишком неаккуратно разбросаны. Словно их специально так разложили, чтобы кого-то попугать. Нельзя-то нельзя, но и здесь, где этот «гнойный гнус» собирался насиловать малютку, также невозможно оставлять…
Вместо того, чтобы заняться устройством собственной судьбы и бежать успокаивать, с минуты на минуту готовую прибыть милицию и пожарников, пришлось аккуратно выводить из комнаты Аллу и ее дочку.
Пока выводил осторожно и бегло, осмотрел старшую девочку.
Говнюк Халявченко, не слабо над ней поработал, добиваясь своего. Она вся, с ног до головы исцарапана и даже, в области груди, и шеи покусана. Еще посмотрел… Кажется, не осталось целой, ни одной детали ее туалета.
Однако, молодец. Сопротивлялась до последнего.
Отвел их туда, где лежал мой матрац. Показал, где вода из крана течет, где нитка с иголкой…
Что-то еще…
Ах да, настоятельно попросил из комнаты не выходить…