Когда надо мной склонился Дюк Белл, я в тот момент окончательно понял, что спасен… А испытал?
На удивление все это можно охарактеризовать только самыми примитивными определениями. Правда от этого они не перестают быть для меня самыми лучшими и желанными.
Эти чувства шли плотным вихревым потоком. И радость, и облегчение, и счастье… Если бы в этот момент под рукой была самая плохонькая стена, я бы, от переполнявшего меня адреналина взобрался на нее и орал от туда на весь белый свет какие-нибудь благоглупости.
Поживем еще, поживем…
Сейчас уже не помню, но много я тогда ему чего сказал. Говорил сбивчиво… В основном благодарил. Хорошо запомнил, что пообещал ему половину своих денег.
Опять деньги. Они… Все из-за этой бумажной, липкой мерзости. Дерьмом они конечно не пахнут, но специфический запашок все же имеют. Как не пытайся их сделать более красивыми и притягательными, но заработаны на убийствах, даже и делиться ими неприятно.
Может нормальному человеку они-то и послужат на пользу? Не знаю. Тем не менее, раз обещал — держи слова. Сколько раз самому приходилось таких умных наказывать. Не будем повторять чужие ошибки. Да и просто хочется почувствовать себя порядочным человеком.
* * *
Дюк вместе с Багом, помогали санитарам нести носилки, на которые меня уложили… Он так бережно держал у себя над головой, чтобы было повыше капельницу, будто там сосуд с его сердцем…
После навещал в больнице. Спокойно, основательно. Без суеты и спешки. А я, как последняя скотина, заказ брал на похищение его приятеля. Теперь и стыдно, и неловко. Хорошо еще, что хоть он не знает об этом.
Почему мне раньше не встречались такие люди. Попадись такой на пути, до того, как я стал скандально-известной личностью. И все могло измениться… А сейчас, чего уж зря рефлексии разводить на пустом месте, да переживать? Спи давай.
Когда очнулся от наркоза. Страшно болела раненая, простреленная рука. Помню, они у меня что-то спрашивали перед тем, как накачать анестезией. Я со всем соглашался. Говорил их любимое «да», а они и рады стараться. Оказывается знание языков, сохраняет твои конечности. Если не знаешь, о чем у тебя спрашивают, то лучше не выкаблучиваться, а прямо так и сказать: «Не знаю и не понимаю.»
Попытался я почесать, помассировать и успокоить боль левой руки…
А её то на месте и не оказалось. В поисках конечности, одеяльце простыночное сбросил, а вместо руки пустое место…
Что тут началось… Подробности я не помню, так как провалился в беспамятство. Но свидетели говорят, начал я бушевать срывать с себя бинты, сорить ими по всюду и даже пытался выпрыгнуть из окно. Но, как говорят пилоты карьерных самосвалов и Формулы 1, не вписался в проем окно и со всего маху врезался в стену. После наркоза и в дверь сразу не попадешь, а здесь окно. Потерял сознание. Когда очнулся был прикручен эластичными бинтами и веревками к кровати и напичкан до основания успокоительными лекарствами.
Через пять дней после неудачной попытки, пытался повторить прыжок. Это тогда, когда привезли полного дебила Кшиштофа Анальского. И когда он, странно подмигивая, начал прекращать корчить из себя идиота, т. е. возвращаться к нормальному состоянию. Вот тогда и наступило время его правдивых воспоминаний, а по мне так лучше бы их вовсе не было. Рассказал после отбоя, присев на край моей кровати, что он был последним, кто видел живыми Дюка и Бага.
— И что ты этим хочешь сказать?
— Ничего.
— Подожди, ты пришел ко мне с рассказом, рассказать, что солнце встало? Или что-то о моем друге?
Он на прощание вздохнул, подмигнул и все же поделился предположениями.
— Выжить они там вряд ли смогут, слишком жарко, — сказал лях, подмигнул и лишил надежды окончательно. — Без воды, сутки на таком солнышке и все. Получается вяленое и мумифицированное мясо в мундире легионера.
Когда я узнал о предполагаемой смерти, как я понял своего единственного по настоящему дорогого мне друга, вновь попытался бушевать. На этот раз я был без дурного воздействия наркоза, но потерял много времени пока срывал с себя разные датчики и выдергивал иглы капельниц. Они вовремя спохватились. Скрутили в дугу, не глядя на ампутацию. Пытался я кусаться, лягаться, но люди в белых халатах взяли количеством. Плотно меня обложили и обездвижили… Суки… И такую конскую дозу в меня наркоты ввели, что охнуть не успел. Обмяк. Поплыл.
Ощущение запутанности в самом себе, не предполагает долгого пути. Дорога через нагроможденный своими руками бурелом из нереальных обстоятельств, ущербных сомнений и завышенной самооценки, приводит в никуда…
Плохо когда память длиннее жизни.
Совсем нехорошо, если на похоронах, собравшиеся краснеют при упоминании имени покойного.
Пытался я, ссылаясь на Бейрутскую конвенцию, отказаться от питания и заморить себя голодом. Но эти палачи в белых халатах, т. н. врачи, отказали мне в этом. Они насильно поставили меня в известность о том, что я, есть раненая боевая единица, которая имеет в своей психике серьезный сдвиг. Исходя из всего перечисленного мои крики о правах раненых и умалишенных, ими во внимание не принимаются. Один гад, наглый такой, мордатый, даже сказал «мы их об асфальт топтать будем, права твои долбанные». И стали меня кормить через зонд. До этого пугали, что будут это делать через анальное отверстие, но это невозможно, уж мне ли это, как врачу не знать.
Кормление через трубку. Введение разных растворов по шлангу. Это, то еще удовольствие. Особенно когда разодрали пищевод, каждое новое введение зонда, доставляло мне непередаваемые страдания. Я им так и сказал: «Фашисты! От ваших действий я — страдаю!»
* * *
Так и лежал прикованный к лежанке с дурной головой, вывернутыми внутренностями, перспективой получения белого билета и возможно пенсии.
Пока не наступил один из тех славных моментов, о которых мы потом помним всю жизнь.
Пришлось мне выздороветь в течение одной минуты, от огромной порции положительных эмоций. Дело было так.
Мне к койке принесли телефон. Голос в трубке был очень знакомым. Это был Дюк. Он сразу сообщил, что жив, здоров и находиться вместе с раненым Багом в каком-то странном госпитале для командного состава. Бага прооперировали, а он сам вроде в нормальном состоянии. Слезы радости душили основательно, не давая ничего толком сказать. Но я вышел из этого раздрая и просто слушал наслаждался голосом своего собеседника.
В конце нашей беседы, я долго упрашивал его и в конце концов, он продиктовал мне номер своей кредитной карты. Можно было вздохнуть свободно. Расчет будет проведен мной при первой же удобной возможности.
После разговора, я понял, что мой единственный даже не друг, а человек, который для меня больше любого друга. Я, как, кстати и Рысак, обязан ему жизнью.
Так вот, он хотел бы оставаться в состоянии похороненного и пропавшего безвести. Не понятно только, как это можно было сделать находясь в госпитале Легиона? Если он, что-то и недоговаривает, то имеет полное на это право…
* * *
После сообщения о том, что Дюк жив и здоров, мне самому зажилось легче и спокойнее. Пора уже было подумать о вечном и прекрасном. О маме, о жене с детками и моей драгоценной теще.
За всеми переживаниями последнего времени я как-то совсем выпустил из виду, что я ни какая ни сирота с церковной паперти, а вполне обеспеченный человек. Немного дурноватый и заигравшийся в поиски самого себя, но очень состоятельный. Мое богатство скрывалось в моих родных и близких. Как выяснилось, сколько бы я не пытался выглядеть неким суперменом, эдаким человеком без души и нервов, а на самом деле я самый обычный, легкоранимый и очень сентиментальный дурень.
Еще до окончательной выписки из госпиталя и улаживании всех формальностей с командованием Легиона. Я созвонился с женой и рассказав, как и куда добираться, чуть ли не в ультимативной форме потребовал от нее прибытия всех членов моей семьи сюда.
Вместе с моей мамой и тещей, этот голосящий, капризный и неуправляемый табор прибыл в небольшой французский городок но Лазурном побережье Средиземного моря.
Когда на вокзале, они увидели меня без руки, с почти полностью седой головой, они голосили так, что пришлось вмешаться полиции. Ажану я объяснил ситуацию, показал документы военного инвалида, он при них, очень красиво отдал мне честь и помог отнести вещи в такси.
Отвез их в небольшой, затерявшийся среди буйной зелени двухэтажный домик, купленный мной совершенно случайно, по внезапному случаю. В подробности лучше не вдаваться, а то потом можно будет об этом долго жалеть. Основное могу сказать следующее, продавец цену сбросил и при чем, сбросил очень даже основательно. Так как покупать дома в таком райском месте могли себе позволить только представители Арабских эмиратов или те, кто продолжает разворовывать Россию. Пришлось «торговаться по-русски».
Когда расположились. С дороги выпили-закусили, за одно отметили новоселье. Настал мой черед правды.
Подвыпившие женщины взяли меня в кольцо. Вопросы новизной и разнообразием не отличались от допроса. Основной и единственный был: где рука? Я-то сперва отнекивался, напускал туману и разных других непонятных обстоятельств. Но когда моя мама, которой я, как и Дюку обязан жизнью, задала вполне «чисто конкретный» вопрос: «Я тебя родила с руками и ногами. Отчитайся согласно списка, где остальное имущество». Против такого устоять было невозможно.
Пришлось этим любопытным гражданкам, с дрожью в голосе, подавляя идущие от сердца тяжелые вздохи, рассказать с самого начала и до конца всю правду о своей недавней жизни.
О том, как я прочитал, что некоему, безнадежно больному, но очень богатому инвалиду потребовалась рука для пересадки.
О том еще рассказал, как я их всех люблю и ради них пошел на кухню и принес успокоительное для мамы и любимой тещи… При них сам тоже выпил. В доме запахло лекарствами…
О чем это я честно говорил?
А, о том что ради них пошел на то, чтобы отдать свою руку, больному, а взамен получить домик с солидным куском земли, 139 тысяч евро и пожизненную пенсию.
Да! Остался инвалидом. Но чего не сделаешь ради людей, которых так сильно любишь.
После финального аккорда моей патетической оратории, все эта публика вскочила с парковых скамеек (нормальную мебель в дом, я просто еще не успел привезти) и заливаясь слезами доложила мне, что я просто ангел, божество и что-то еще очень для моего слуха и глаза приятное.
Плакали может час, а может больше. Пока все не стали икать от слез, не успокоились. Я стоял рядом, возвышаясь над ними. Грустный, безрукий и монументальный, проникнутый общим порывом любви и горя. Вдыхая запах всевозможных сердечных препаратов, потребляемых прямо из горлышка, я думал, как же быстро все поверили в пересадку руки, в эту явную чушь?
Да выгодно в это было верить, вот и поверили. Впрочем, я наверное был слишком строг к своей родной части жизни. Не знаю, но плакали искренне. По крайней мере мне очень хочется в это верить.
Я думаю, если бы сказал о том, что ради всего этого мне пришлось человека убить, они бы то же поверили и не осудили. Так как уж больно причина красивая, любовь к матери и детям. Но! Чур меня, чур.
По поводу же пересадки, только моя бедная мама сказала, что она сейчас будет чувствовать себя причастной к совершенному преступлению, и, что ей от этого белый свет будет не мил. Я проникся материнскими словами, подошел к ней обнял и поцеловал ее руки. Она очень трогательно погладила меня по голове.
После этого, оставив завариваться ароматнейший кофе и подходить в духовке нежнейшие бисквиты, мы все, с шутками и прибаутками пошли осматривать дом и те комнаты, которые я отвел для каждого члена своей семьи.
* * *
Выражение «жить как у Христа за пазухой» знаете? Вот я сейчас так живу.
И что удивительно, две еще не очень пожилые женщины, до этого на дух не переносившие друг друга, в этих условиях стали лучшими подругами… Теща, пожалуй, даже более лучшей, нежели мама. Так как у мамы есть преимущество, это именно я, ее сын, отдал руку на отсечение для общего блага и достойной, а главное сытной и уверенной старости. В какой еще России, которую мы потеряли, такое могло быть возможным?
Выяснилось, какие у меня прекрасные, умные, старательные и любящие дети. А жена? Сейчас это ангельское создание можно было прикладывать к любой ране и она тут же заживала. Вопросы «бензопилы и язвы» отпали сами собой. Я просто купался в роли хозяина дома и главного добытчика для семьи.
Для всех для них, наступила череда приятных и удивительных открытий. Оказалось, что можно не пахать, с утра до вечера за унизительные копейки, а просто жить в праздности и лени. Копаясь с утра до вечера в огороде, но не ради пропитания, а только с целью получения удовольствия от самого процесса. Развлекая себя изучением французского и английского языков, походами в магазин, экскурсиями по пляжам и мини-рынкам. Через месяц походы превратились в поездки, при чем права на вождение автомобиля, по моему настоятельному требованию, были у всех взрослых членов моей семьи.
А я ждал приезда в гости Дюка. Для него заранее была выделена отдельная комната. О чем я и сообщил ему на его электронный адрес. Он отозвался и обещал приехать. Сейчас весь распорядок моей жизни, все подчинено ожиданию его появления. Очень мне хотелось кроме переведенных ему денег, еще и показать свою семью. И было бы мне полное счастье, если бы он согласился жить вместе с нами.
* * *
Рысаку надоело все. Его окружение. Франция. Еда. Питье. Легион. Врачи. Запахи дезинфекции. На-до-ело и все.
Он так и сказал звонившему ему Алексея, что после того, как почувствует себя хоть немного, хоть чуть-чуть лучше, сразу идет в самоход и возвращаться назад не собирается. Очень он рад, что они оба живы. Конечно, о том, что он об этом знает не скажет никому.
В один из таких моментов, перед самой выпиской из госпиталя он вышел из палаты и больше не возвращался. Перед тем как сорваться, зашел к Пирогову посидел рядом с ним. Посмотрел, как тот мучается. Это только укрепило его в задуманном деле. Деньги у него, прикупить кое-какую одежонку были. Элементарное знание французского языка, могло довести даже до Киева, но ему туда было без надобности. Он двинулся в Париж. На скоростном экспрессе это было быстро и удобно. Гораздо быстрее чем на языке. В госпитале еще к обеду не приступали, а он уже дефилировал по европейской столице.
Адресок воровской малины, в одном из пригородов Парижа, он запомнил хорошо. Как и предполагал там уже были совсем другие люди. Одного из них он отлично знал еще по своим прошлым временам, карманник с погонялом Финкарь. Они с ним чалились еще на малолетке. Понаблюдав из парадного соседнего дома, он поднялся в квартиру и буквально упал на руки подхватившего его Финкаря. Тот был и растроган, и расстроен. Так все давно похоронили Колю Рысака, погибшего в общегражданской войне блатных, за переделы сфер влияния и легальный доход.
Перед тем как Рысак добрался до места, он двое суток ничего не ел. Просто не хотел. Волновался… То-сё. И когда, расслаблено сидя на каком-то стуле, попросил (больше для соблюдения этикета, чем для утоления голода) чего-нибудь съестного, те, кто там находился, сославшись на то, что его не ждали, предложили только старую, сухую булку. Больше в воровских закромах ничего не было.
Тут-то его и прорвало, и понесло… Он вцепился в сухой обрубок двумя руками и стал от голода просто рвать ее зубами. Урча от удовольствия и нетерпения, на глазах ошалевших присутствующих начал заглатывать куски не прожевывая, почти целиком. Финкарь, глядя на этот финал репинской картины «Не ждали», почувствовал себя полной скотиной.
Пока Рысак давился сухими крошками, в кафе расположенное в этом же доме была выслана «торпеда» и проворный парнишка через десять минут принес много всякой горячей снеди. Разложили, расставили угощение, достали припасенную кем-то бутылку «Столичной» и отпраздновали встречу. Но чтобы гостю не загнуться от заворота кишек, Финкарь большую половину еды у него забрал.
— После доешь… Трошки охолонь… Нельзя тебе сразу столько…
Он хорошо помнил это чувство отсутствия насыщения, особенно после «шизо», когда жрешь, жрешь все подряд, кидаешь в жадную, ненасытную топку, лопату за лопатой, а есть все равно хочется… Помнил он, как потом скручиваются кишки в один раздираемый от боли ком… Поэтому хоть и жалко ему было кореша с его худыми, впалыми щеками и мутным, разуверившимся взглядом. Но жалея его, «хавку» все-таки забрал.
Уже во время еды, Рысака позвали к телефону. Звонил Байкал… Ему уже сообщили радостную новость и он звонил поздравить Рысака с возвращением… Да проявить обычную бдительность.
Для Колюни, в настоящий момент это было не важно. Важным являлось то, что он его помнит и о нем беспокоиться.
Сейчас, об этом шепнул, делая большие глаза все тот же Финкарь, Байкал — этот авторитетный вор, был избран «сходняком» смотрящим за всеми территориями за границами России. По-старому, считай, генерал-губернатор заморских земель.
Ну, что говорить? «Генерал-губернатор» отнесся к Колюне благосклонно. Губу не оттопыривал, пальцы не веерил, поговорил душевно. Пообещал новые, чистые «ксивы» и решение всех навалившихся проблем. После того, как выслушал сбивчивые небылицы Колюни о всех бедах, что с ним случились после его прибытия сюда. Байкал сказал пару слов Финкарю. Тот только кивал головой, как будто тот, мог видеть его молчаливое согласие. «Сделаем… Все сделаем… Будь спок… Член на отрез…» — повторял он, убеждая и успокаивая Байкала.
После состоявшегося разговора со смотрящим к Колюне стали относиться великолепно. Однако фальши было много и в улыбках и в «чего изволите?». Получил подъемные — двадцать тысяч «баксов». Приоделся. Справил добротную обувку. И… Отъедался, отсыпался…
* * *
Конечно, проверять его стали сходу. И правильно сделали. А то не было, не было человека и вдруг, здрасте-пожалуйста. Такой-сякой, прибыл для прохождения дальнейшей воровской службы. Что ты делал, где кантовался? С кем пайку половинил? Давай… Делись со своими корешами.
— Поделился?
— Да!
— А мы не обязаны твоей туфте верить. Лепи темнуху, кому другому.
— Бздишь, сявка?
— Нет…
— Мне западло с тобой эти базары тереть…
— Это не со мной.
— А с кем?
— Со все братвой.
Примерно такой диалог происходил между Рысаком и Финкарем.
Разумеется, блатные не поленились. Нашли специалиста, заскочили с ним в Интернет-библиотеку. Пролистали швейцарские электронные версии тамошних газет. Там нашли фотку разломанного автомобиля и в нем израненного и поломанного Колю Рысака. Показали ему эту картинку, тот не стал отказываться от того, что уже видел в руках Ивана Петровича.
После стал вспоминать подробности.
Так как ни черта не соображал, его засунули в местную психушку. Одели ошейник и на электрическую цепь. Где, с кем, когда? Все фиксируется. А «подлые лепилы» ждали когда он оклемается, чтобы выпустить на волю. Никто правда не спросил, а за каким ты х… бродяга, поперся в эту самую Швейцарию? На это был заготовлен специальный ответ, скрывался от киллеров, которые именно здесь, на этой квартире его поджидали. Так и сидел в той Швейцарии, косил под недоумка.
Пока то да се, веры не терял, был убежден, на том и смог продержаться, что братва вызволит его оттуда. Но братва не чесалась. В тот момент шла очередная освободительная криминальная война. Жирные, лакомые куски, в очередной раз, служили камнем раздора.
Пока блатные лупили друг друга в хвост и гриву, о Рысаке все забыли. А зря. Как раз в этот момент, над ним начали беспредельничать, проводить какие-то опыты. После них у него провалы в памяти и страшные, просто невыносимые головные боли.
Пару раз, когда приходил в себя, пытался бежать, но там вместо конвоя всюду электроника. Далеко отойти не успевал, после чего получал из электрического ошейника разряд огромной мощности и после него очередной провал в памяти. Местные беспредельщики его после этого хватали и с целью истребления тяги с к свободе, равенству и братству — жестоко били. Измывались над ним, какие-то черные и желтые личности. Он терял сознание. Его отливали водой и пока он придет в сознание, они отдыхали, а затем снова били. Как результат. Сотрясение мозга, половина ребер сломана.
* * *
По указанию Байкала его вывезли в Россию. Там быстренько в больницу. Проверили. Ни хрена себе… Точно, ребра сломаны, в мозгах беспорядок. Значит говорил близко к истине, а если и врал? То где тогда, авторитетный вор — Рысак мог находиться. Где?
Местным ментам, дела до «русской братвы» нет никакого, так как никаких серьезных акций на их территории не проводится. Да и не тот Коля человек, чтобы идти в услужение к заграничной ментуре. Про «чеку», никто и не вспомнил…
По всем понятиям получалось, что правду говорит Рысак. Добавляет гонору к своему имени.
Значит — лады?
Выходит, что так…
* * *
Избрание Байкала на такой почетный пост и фактическое удаление его из России, означало только одно. В прошедшем витке уголовных разборок, его группировка не смогла одержать победу. Для того, чтобы он не мутил чистый и светлый (согласно фильмам и популярным романам, состоящий из рыцарей печального образа или из демобилизованных десантников) образ уголовного сообщества, его и отправили в почетную ссылку.
Сейчас с появлением «легенды воровского мира» Рысака, можно было попытаться вернуться в родные пенаты и разобраться по понятиям с теми, кто переметнулся к «апельсинам» и предал воровскую идею. Пересмотреть кое-какие решения последнего «сходняка». Потребовать отчета от держателя «общака». Поэтому вслед за Рысаком в родные места отправился и Байкал.
Торжественная встреча для Рысака была организована в загородном ресторане им. Опры Винфри. Кто такой этот загадочный Оправинфри, братва не знала и все время спорила, ссылаясь на авторитет некоего, независимого эксперта Першина Дениски. Одни говорили, что это скаковая лошадь вороной масти. Другие, опять же со ссылкой, все на того же Першина убеждали, что это потопленная в Черном море легендарная боевая торпеда, которую сколько не пуляли в сторону врага, она упрямо возвращалась к родному торпедоносцу. Сколько не спорили, но к общему решению так и не пришли.
Выбор устроителями этого места основывался не на его названии, а на том, что любили этот ресторан за хорошую кухню и доброту обслуживающего персонала. За веселуху собирающихся проституток. За то, что в подвале было организовано некое подобие «катрана» с хорошей карточной игрой и уверенностью в том, что игроки ведут себя честно. Обычно карточные шулера проводили там свои семинары по обмену опытом и «честной» игре.
Т. е. все одно к одному, и вкусный ужин, и торжественный прием с приглашением парочки эстрадных «звезд». Кстати, они особо не ломаются эти «звездушки». За дополнительную плату, с превеликим удовольствием могут исполнить полюбившиеся хиты-песни и в банно-сексуальных условиях. Это уже как водиться, тем более у них прейскурант цен на оказываемые услуги (кто смотрит их в телевизоре, тот видел) выведен на лице чёрной тушью прямо.
Выпивка богатая. Девчушки молодые, но опытные. Для «дури» тоже было отведено специальное место. Хочешь сыграй на «баяне», т. е. через шприц, а хочешь в обе ноздри сыпь марафета или, если толк в этом знаешь, втирай его в десны.
Чего душа требует, то и твори.
* * *
Приглашенные и хозяева съезжались без обычной помпы и машин сопровождения. Эти прибыли раньше и пялились друг на друга в людской, то есть на кухне и в овощных подсобках.
Прибыли, как издавна на воровских сходка повелось и милицейские генералы, и судьи, и прокуроры.
Прикатили с мигалками и шумом народные депутаты. Прибыли служить народу, которых их и избирал, и денег давал, чтобы избирали.
Заявилось много других мутных и непонятных личностей.
Все неспешно, чинно, благородно. Каждый знал себе цену и снижать потолок продажности не собирался, не на базаре. Если в других условиях, всю эту «хевру» следовало уважительно встречать, да привечать, то — извините, сегодня был другой случай, особый.
Сегодня Коля Рысак был в центре всеобщего внимания, пупом земли и средоточием всех добродетелей. Шестерки заранее прознали его отчество и уважительно величали Николаем Николаевичем. А он, в качестве именинника, ходил важно и предлагал перед посадкой за стол и основной жратвой, «закусить аперитивом».
Когда же все расселись и наступило некое подобие тишины, Байкал, как устроитель этого всенародного гулянья в кратком вступительном слове обрисовал, международное положение. Со вздохом посетовал на беспредел талибов в Афганистане. Осудил, нездоровый ажиотаж и лихорадку индекса Доу-Джонса на Нью-Йорской бирже. И подводя черту перед финальным сообщением, от всей души поздравил присутствующих с возвращением, и выздоровлением дорогого именинника Рысака.
После выдержав соответствующую торжественности момента паузу сообщил, что все люди (т. е. большой воровской сход), согласились с тем, что наш уважаемый друг и сегодняшний виновник торжества, после того, как подлечится от заграничного беспредела, становиться смотрящим закордонных территорий, т. е. на его, Байкала, место.
Ломая дорогостоящие стулья, большинство присутствующих повскакивали со своих мест и бросились, на всякий случай поздравлять «наследника трона», вступившего в законные права «малого властителя и самодержца».
Больше всех этому сообщению радовались и хлопали не жалея ладоней, пошедшие на повышение в центральный аппарат и приглашенные к халявной жратве, генерал Стырин и прокурор Забалов (свою звучную фамилию он так и не сменил). Еще немного и Стырин готов был умиленно рассказывать, сидящим рядом с ним домушникам и карманникам о том, что это он, не жалея себя, вывел в люди, такого прекрасного человека, как Николай Коломиец, в миру — Коля Рысак.
В ответном слове Рысак пообещал:
«Ну это, типа, всегда…» И поблагодарил от всего сердца: «Всех в натуре… Все ништяк…»
Собравшимся его речь понравилось. Коротко и понятно. Он сам также не ожидал от себя такого поэтического красноречия.
После трогательной ответной речи все чинно расселись и выпили.
— Ты чего, Рысак, такой грустный? — приставал к нему присмиревший вор Синоним, кореш покойного Данилы Белокаменного. — Может угощаем тебя плохо, или бляди червивые? Так ты только скажи, мы эти масти быстро сменим…
— Да, нет, все путем… Но хочу хлебнуть я своего любимого чифиря. Так хочется, ты себе не представляешь… При чем, не из чашки с узорами, а из нашей, металлической кружки, оттуда где он варился настаивался, чтобы губы о край обжигало, чтобы нутро мое темное, «лепилами» изуродованное, свет увидело…
— Чудак-человек, сейчас организуем, — сделал добродушный жест Синоним.
Он подозвал к себе одну из своих «шестерок-торпед», по случаю праздника одетого в пиджак не по размеру, из под которого наружу выпирал ствол. Коротко распорядился исполнить желание виновника торжества. И через час разомлевшему от хороших слов, водки и просто от всей атмосферы Рысаку, на серебряном подносе принесли закопченную кружку с дымящимся густым, чайным лакомством.
Его восторгам не было предела. Он разве, что только не плакал от умиления. А когда эту кружку пустили по кругу и каждый сделал по символичному глотку… А после, она опять попала на поднос стоящий перед Рысаком, его восторги зашкалили за все мыслимые границы.
Чифирь и в самом деле был хорош, а еще поднесли к нему и специальную папироску, набитую и скрученную с разными прибамбасами… Сказка, ей, богу…
Но сердце отвыкло от таких потрясений. Колян шатаясь от всего навалившегося, а больше от чифиря, пробравшего до самого дна и нагнавшего обильного пота, сходил отлить. После вышел на террасу ресторана, глотнуть свежего воздуха и привести свои расшалившиеся эмоции в нормальное состояние.
* * *
Пока Рысак, стоя на фоне ярко освещенных окон оглядывал и любовался темными пейзажами русской слякотной осени. У него за спиной что-то долго шуршало, скрипело и мялось. После долгого замешательства к нему в форменном жилете кухонного служащего робко приблизился старичок.
— Разрешите, господин хороший, отвлечь вопросом? — несмело спросил он.
Коля выдохнул дымок крепкой заграничной сигареты, выбросил окурок в набежавшее облако тумана и только после этого обернулся на дребезжащий звук старческого покашливания и шмыганья носом… Обернулся и, его огромная, нечеловеческая радость, перешла в фазу грубой и безнадежной тоски. Перед ним стоял добродушно улыбаясь Иван Петрович.
— Ты не смотри так на меня. А не то я умру сейчас от страха, — с каждой выговариваемой буквой, голос старичка начинал звучать металлом. — Ты думал, что мы о тебе забыли, босячок? Бросили тебя? Нет. Ну не хочешь обнять меня и прижать к своей груди, просто скажи, что-нибудь эдакое…
— Зра… сгра… здарсвуйствуйте начальник, — еле выдавил из себя обомлевший Рысак.
Бурный поток его радости, на глазах гебешника, превратился в два ручейка… текущие из носа простывшего первоклассника.
— За паренька того, что ты сохранил живым, тебе спасибо, — голос бериевского сокола, зазвучал особенно торжественно. — Я ходатайствовал перед президентом, о присвоении тебе звания «Герой России» и присвоении внеочередного звания — лейтенанта космических войск. Ты рад?
— Очень, — нехорошим голосом прошептал Коля. Стесняясь уточнить, о каком, собственно говоря, пареньке идет речь?
— Сам понимаешь указ будет секретным, поэтому уже сейчас можешь считать себя и офицером, и Героем… — он выжидательно смотрел на растерявшегося Рысака. — Ну же, лейтенант? Что ты обязан сказать согласно Устава караульной службы, когда тебе сообщают о таком известии…
— Не знаю, — вспыхнул светофорными огнями новоиспеченный лейтенант.
— Вот же, сраный олигофрен, — с армейской простотой по-отечески пожурил его Иван Петрович. — Служу России! Ты обязан сказать: «Служу России».
— Служу России, — гаркнул, что есть мочи Коломиец-лейтенант.
— Тише, ты, — присев от неожиданности, расплылся в улыбке Иван Петрович. — Ишь ты, чертяка, как обрадовался… Но больше так не бегай… А то мы с ног сбились, тебя по всей Европе разыскиваючи… Хорошо добрые люди шепнули, где ты.
Коля хотел возразить, что это не он бегал, а от него. И если бы не его друзья-однополчане, то пришлось бы ему кормить червей в чужой арабской земле. Хотел он еще много чего сказать, но благоразумно удержался. Зато на прощание то ли честь отдал, то ли при помощи другой руки, руку в локте обломил.
Петрович всех этих современных жестов не знал, но на всякий случай скомандовал «вольно». Напоследок, предупредил, чтобы Рысак встреч не искал, они его сами найдут… И на глазах обалдевшего Рысака, растворился в молочной дымке зябкого тумана.
* * *
Конечно, во Франции мне было тяжело и нерадостно наблюдать за всеми потугами этого «деревянного солдатика», наводившего в свое время ужас на многих блатных, банкиров и государственных чиновников.
Многочисленной и разнокалиберной швали, достаточно было сообщить или тонко намекнуть о том, что его безнадежно-запущенную болезнь, вместе с ним, передали в руки такого знающего, а вернее — толкового специалиста, как «Ассенизатор». И все.
После этого «мама, не горюй». Они, эти бывшие пэтеушные недоучки и партийно-комсомольский сброд, сами подыхали от страха. Хоть ты не сиди ночи напролет в засадах и не подстерегай в кустах у переправы через Стикс всех этих ребят, сжимая потной ладонью гранатомет.
Как сейчас помню. Экономия патронов и взрывчатки, была колоссальная.
И, что я увидела после всего этого? Жалкую карикатуру и потуги на сверхчеловека, со всеми вытекающими шутовскими последствиями.
Очень часто, наблюдая за его суетливыми и беспомощными действиями со стороны, хотелось ломая все законы конспирации, подойти к нему, дернуть за рукав и потребовать, не позорить гордое и поэтическое имя «Ассенизатор». Не марать товарный знак и доверие людей, кстати, наших с ним клиентов и работодателей.
Мои наблюдения принесли очень горькое открытие. Оказалось, что в момент нашей первой и, я надеюсь, последней встречи, он был самым заурядным солдатиком иностранного легиона. Служил-прислуживал чужим деньгам и интересам. Такое резкое и низкое падение.
Как такое могло произойти? У меня тогда голова шла кругом, но только могла предположит. Возможно, во время очередной рабочей акции его контузило или попало чем-нибудь тяжелым по голове? А может он прокололся, как неразумное дитя, а сейчас пытается там, под этой клоунской фуражкой спрятаться, скрыться? Сейчас даже не хочется об этом думать. Тяжело и противно… Просто в вонючий пот бросает от одной только мысли о нем… Бр-р-р…
А думать приходиться.
Как сообщила мне, одна моя девочка. Во Францию она приехала гораздо раньше чем я. Оценивала обстановку, смотрела, анализировала. Несмотря на то, что она моя ровесница, большая умничка. Это она срисовала место его нахождения через компьютерные дела, когда он суетился, вызывал меня во Францию, а после заказывая для меня номер в гостинице.
Так вот этот красавец в мундире, напился до скотского состояния, читая мой проникновенный текст, в письме «с последним прости». Он следил за мной, она следила за ним. Он обо мне знал ровно столько, сколько я считала возможным ему дать. Зато сама знала о нем все. Остальные детали можно было уточнять отталкиваясь от его несравненной персоны.
Все это только вступление, несколько мазков тушью, для того чтобы быть правильно понятой, почему мне пришла в голову мысль воспользоваться торговой маркой «Ассенизатор».
Как и он, я также решила работать с подручной. Но пока она была у меня на подхвате. Разумное и быстрое, на лету все схватывающее создание. Когда придется с ней расставаться — к моему искреннему сожалению, она знает меня в лицо — особо жалеть не придется. Пожалеешь других, себя жалеть не хватит времени. Этому я научилась очень даже хорошо у своего учителя. Однако же пока об этом мне не хотелось думать, да и поводов для экстренного устранения свидетелей не было. Тем более она еще меня не подводила…
* * *
Когда же он вернулся во Францию. И в дальнейшем вышел из госпиталя с отрубленной рукой. Я поняла, что судьба дает мне неплохой шанс, занять его место.
Конечно, он такого сказать мне не мог. А если бы узнал об этом намерении, то попытался бы меня отговорить от этого шага. Наверное хоть чуточку, но он меня любил… Хоть чуточку… Поэтому, я уверенна, стал бы отговаривать. Но о данном решении ни то, что он ничего не знал, никто об этом даже не догадывался. Все это было к лучшему.
Его контакты и номера паролей, при помощи женских хитростей я узнала от хакера, милого и застенчивого юноши, который работал на него и для денег, в том числе. Но больше, этот разрушитель оборонного могущества США, трудился не покладая рук для собственного самоутверждения и борьбы со своими комплексами неполноценности. Работа на Ассенизатора приносила ему определенный денежный интерес. Но когда я смогла его вычислить и «случайно» с ним познакомиться, наше сотрудничество перешло в область платонической любви, с намеками на ее перерастание в плоскость «горизонтальной дружбы».
Поэтому, пока солдат Пирогов не спохватился, я узнала о том, что на его имя поступило два заказа. При чем, один клиент был не для «мокрой» работы. Именно его, мы разрабатывали во Франции, когда я подцепила бесконечно милого и доброго графа Вадима Пелье. Который кроме титула, в первую же ночь наших совсем не платонических братских объятий, смог одарить меня всем букетом известных венерических болезней, включая гонорею и сифилис. И только сдав кровь, я смогла вздохнуть спокойно, когда увидела, что хоть СПИДа во мне нет.
Развода я не потребовала, но адвоката вместе с врачом-венерологом пригласила.
После их протокольного посещения и полной, почти принудительной проверки моего дорогого мужа, источник болезни был вычислен и документально подтвержден. Все было запротоколировано.
Антибиотики продолжаю и колоть, и принимать таблетки пачками. Стала бледная, как смерть.
Вадим виновато улыбаясь, пытаясь меня подбодрить сказал, что теперь я приобрела оттенок истинного аристократизма. Смерила его своим самым презрительным взглядом. Если все бледные аристократы имеют такую же природу этого явления как и я, им не стоит завидовать.
Теперь мне становится понятным и вырождение европейского дворянства, как класса. С такими носителями генов, как у Вадима, далеко свой род не проведешь… От такого мужа, только идиоты и могут появиться на свет.
К сегодняшней работе, все эти рассусоливания, не имеет никакого значения.
Вот так, «обезьянка Чичи — продавала кирпичи» и плакала бедная, так горько плакала, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ни себя, ни других, из этого кобельего племени не жалея. Не в последнюю очередь и из-за этих особенностей семейной жизни, мне захотелось занять место легендарного Ассенизатора… Возможно даже в первую…
* * *
Нашла я на сайте Ассенизатора, заказ на физическое устранение еще одного «красавца». Покопавшись все в тех же файлах удивилась, оказывается очередной легионер. Сослуживец скромняги Пирогова Николая Ивановича.
Запросила с извинениями адрес заказчика, подтверждает ли он свой заказ? Он ответил двумя буквами — «да». Я уточнила сумму сделки. Мне и ее подтвердили. Она меня, более чем устраивала. Хотя будучи подручной у Ассенизатора, следует отдать ему должное, он меня тоже, особо не обижал.
Но здесь я уже сама хозяйка положения, хотя и действую от чужого имени. На всякий случай еще раз заглянула на тот же сайт, а там уже новое послание с расписанием пребывания «моего клиента» на родной земле и даже с новыми фотографиями. Только работай, не ленись…
Перед поездкой домой в Россию, а туда я уже отправилась в качестве графини и с паспортом гражданки Франции. Мне все же удалось вылечиться от некоторых сюрпризов моего обожаемого муженька. Успокаивать себя фразами, типа «титул того стоит» у меня не получается, хотя я и пыталась. И не смотря на то, что скандал устроила грандиозный и задница у меня была продырявлена не менее восьмидесяти раз, мужененавистницей я не стала. Однако на последнем рубеже зарабатывания денег, связанных с точностью выстрела (если придется стрельнуть), я уверенна рука не дрогнет и в последний момент меня не подведет.
* * *
Когда он чуть пьяный и счастливый вышел на террасу для того, чтобы полюбоваться в сумерках осенью и ее красотами. С этого момента я стала наблюдать за ним очень внимательно.
Вот, к нему подошел кто-то из ресторанной обслуги. Они любезно перекинулись парочкой слов и подошедший отошел.
Настроение у объекта отчего-то сразу испортилось. Можно было воспользоваться наступившим моментом растерянности, чтобы поднять его дух выше облаков, прыснуть яда из баллончика. Впрочем с его грехами, на небе ему долго не продержаться. Однако вариант с газом я сразу отмела, т. к. в этом случае слишком была бы неясна причина смерти. Сердце сдало, а что, почему? Поэтому, пришлось работать поднимальщицей настроения, из обычной винтовки с оптикой. Выстрел в грудь и голова в ауте, а с ним и плохое настроение…
Дело Ассенизатора живет и процветает. Его знак качества и чистота выполнения работы было по прежнему на самом высоком уровне. А чем меньше будет уголовников вокруг обычных людей толпиться, тем лучше для всех.
К сожалению, из-за туманных причин, в голову-то я не попала, а втюхала ему куда-то в левую половину туловища. Он волчком закрутился под раздающуюся музыку. Но обязательно следовало мне всадить в него и контрольную, верную пулю. Так и на курсах обучали, и по телевизору я постоянно смотрела… От этого обязательного выстрела и задержалась на месте. Все в визире оптического прицела искала клиента. А он исчез в тумане, как ежик из мультфильма, на который меня давным-давно водили смотреть в моем Черепушкине.
Задержка на месте акции, это, как сказал бы Ассенизатор, очень непрофессионально и беспечно. Такие ошибки просто так, без последствий вряд ли смогут остаться. Следовало завалить подранка пока он еще не упал, а не злить его и его волчью стаю.
* * *
В настоящий момент, каждый умный может сказать, не надо ему было возвращаться в Россию. А следовало, где-нибудь в трущобах Багамских островов, под надоевшими пальмами всю оставшуюся жизнь болеть ностальгией. Это гораздо лучше чем, в роскошных условиях родины, не болеть вовсе ни чем и при этом быть очень мертвым.
Сейчас, чего уже об этом говорить. Дело сделано.
Готовьте печальные речи, заунывные оркестры и черные костюмы в приложение к постным, трагическим лицам, скорбящим по безвременно ушедшему от нас Коли Рысаку.