Коля Рысак, измаявшись на ночной прогулке, спал, и было ему хорошо.

Все оттого, что снился ему классный сон. Что-то ласковое и трепетное из детства. По правде сказать, такими воспоминаниями его память не была перегружена. Совсем наоборот. Отца с его сильными руками и терпким мужским запахом, как такового не было и в помине. Хотя биологически рассудив, это конечно нонсенс, но проблема скорее социальная…

Впрочем, дело прошлое. Разговор же ведется о том, что воспоминания из детства у нашего Колюньки носили в основном негативный характер.

С периодичностью один раз в месяц, пьяненькая мамашка приводила сыну очередного папашку.

Разнообразием взглядов или, к примеру, культурным уровнем все появлявшиеся особи мужеского полу друг от друга не отличались.

Все пригретые маманей были равны в применении педагогических новаций, поэтому, выпивши водки, или лупили своего пасынка смертным боем, или, чтобы малец не крутился под ногами и не мешал любовным утехам, выставляли его на улицу из барачного помещения, в котором у них с матерью была отдельная комната. Такова реальность жизни мойщицы железнодорожных вагонов.

Когда его мать в редкие моменты была трезвая, а время очередного папы еще не пришло, наступало какое-то просветление во взаимоотношениях между ними. В такие моменты, а он их очень хорошо помнил, она любила петь. Чуть хриплым от курева, но все равно красивым грудным голосом она тянула мелодию, красивым потому, что это была мама. Мелодия запала в памяти он ее отчетливо помнил…

Это было прекрасное время. Никто не стоял между ними. Он ее очень сильно любил, а она прижимала его к себе и шептала, шептала добрые и ласковые слова. Зарывшись носом ей под мышку, вдыхая материнский запах, впитавшийся в память каждого кого мать кормила грудью, тихо плакал от счастья и покоя…

* * *

Вдруг, в его сне произошла резкая смена настроений. Что-то тревожное и необъяснимое. Он увидел лежащую на железнодорожных путях мать с отрезанными поездом ногами. Она, задохнувшись в крике от страшной боли, тянула к нему руки, а потом поползла, оставляя за собой две широкие кровавые полосы…

В этот момент он проснулся. Надо сказать, вовремя.

Унты, в которые он был обут, лежали в костре и почему-то на манер "испанских сапог" сильно сдавливали ноги. Но это было полбеды. Добротная и теплая обувка, готова была загореться. Однако и это были мелочи, в сравнении с тем, как сильно болела голова, тошнило и во всем теле ощущалось слабость. Все признаки отравления угарным газом были налицо.

Убежище, которое он соорудил ради тепла и комфорта ночевки под открытым небом, могло стать удобной консервной банкой полной еды и других удовольствий для голодных лесных обитателей.

Большим усилием воли он заставил себя выбраться из рукотворной могилы и лежа на краю ямы, попытался отдышаться. Потом, пошатываясь, поднялся во весь свой средний рост. Несмотря на специальный комбинезон, холод все-таки заполз под теплую подкладку.

Снегопад усилился и по все народным приметам, должно было наступить потепление. Но его не было. Глянул на часы, спал всего два часа. Перед глазами болталась мутная занавеска. За глазами — белесая пелена и темень. Чтобы не замерзнуть на поверхности следовало себя срочно занять разогревающим и полезным делом.

* * *

Пошатываясь, ругая себя и благодаря сон, после которого пришлось проснуться он решил протопить берлогу, в которой лежал. Имеющимся секачем, со ствола упавшего дерева стал рубить толстые ветки и сучья. В яме продолжал тлеть чахлый костерок. Снег растаял, влага частью испарилась, а частью впиталась в оттаявшую землю. Срубленные сучья бросались для поддержания огня и разогрева и ямы.

Пока он отвлекал себя профилактической трудотерапией и рубкой древесины, тошнота и слабость несколько притупились, но окончательно не прошли. Сидя на краю ямы, уставился на бушевавший внизу огонь.

Несмотря на грандиозные успехи цивилизации по искоренению из человеческого нутра первобытных инстинктов, что-то от дикарей все же, безусловно, осталось. Где-нибудь вдалеке робко затеплиться небольшой огонек, запахнет хвойным дымком и мы, как в сомнамбулическом сне уже тянемся туда… И сидим, и смотрим на огонь предаваясь всевозможным приятным воспоминаниям о том, что случилось даже не с нами…

Рысак любовался, смотрел на то, как огонь играет с древесиной, а потом взял и без всякого удовольствия закурил. Вот, что значит завораживающая сила огня.

Есть не хотелось, а заставлять себя было не в его правилах. Время вплотную приблизилось к полуночи. Мороз усиливался. Для того чтобы не обморозить лицо, он натер его слегка разогретым куском сала. Так в ГУЛАГе на открытых пространствах Норильлага поступали опытные зеки и ему передали эту немудреную науку.

Потом разогнул прихваченную на всякий случай, сплющенную банку из под повидла. Затрамбовал в нее снега, хорошенько растопил и натрусил туда слегка заварки. Хотел он эту банку выбросить, чего зря лишний груз тягать? Все же поразмыслив, оставил и сейчас был этому весьма рад.

Чифирь варить не стал. Заварки было не так уж и много. Еще неизвестно, сколько ему придется скитаться и бродить по тайге, прежде чем он выберется в указанное место. Приходилось чаёк расходовать экономно. Его ведь заваришь, горяченького попьешь, он и согревает, а когда есть хочется и желудок обманет. Незаменимый продукт. Как раньше люди без него обходились?

Попытался он под такие сладостные размышления выкушать чаю, но скривился, поперхнулся и выплюнул полезную жидкость…

То ли этой банкой машинное масло черпали, то ли битум в ней варили не разобрать. Темно в округе-то. Но то, что он щедро и со всего размаха отхлебнул и проглотил, очень напоминало ощущение питья заваренной промасленной тряпки в помойном ведре.

Выплеснул. Зло отбросил от себя банку. Потом, правда, жалел. Главное ведь не запах и вкус, а то, что был чаек горяч и согревал застывший организм изнутри. А на эти органолептические условности можно было даже внимания не обращать.

Кряхтя и чертыхаясь, полез искать отброшенное. Нашел посудину. Опять натрамбовал снега и поставил на огонь, пусть выкипает и выгорает со всех сторон.

Спускаться в раскаленную горевшим костром яму не стал.

Полулежа, полусидя на ее краю, рискую свалиться вниз, сперва острой палкой, а потом ножом тщательно перекопал образовавшиеся угли с песком. Проверил, как мог, не осталось ли горящих угольков. Вроде бы не было. Застелил горячий песок нарубленным еловым лапником. Лег в это душистое хвойное марево. Оставшейся хвоей сверху завалил себя. Выставив наружу только нос и уже не опасаясь угореть, уснул в этой пахучей, теплой и мягкой постели до утра.

На этот раз ему не снилось ничего. Хотя могла бы представиться веселая картинка… Про карусель… Дрессированных собачек… Как они гавкают… Как весь лагерь строго режима, стоит на ушах… Все бегают… С ног сбились… Его ищут… Опять ЧП. Пропал, растворился законник…

Но снов не было. Намаялся он бедный за день, наломался, а потом еще и траванулся угарным газом. Чуть богу душу не отдал. В общем, спал крепко и здорово. И было ему от этого — счастье.

* * *

Проснулся добродушный и симпатичный Коля Коломиец довольно поздно. Однако пробуждение было не такое как у всех, со звуком горна или ударами молотка о рельс. Его разбудила навалившаяся сверху тяжесть, не позволявшая ни вздохнуть, ни пер… выдохнуть.

Кто-то, сидя на нём верхом пытался придавить его своей огромной массой к родной земле. Этот неведомый недоброжелатель не давал возможности пошевелиться и просто нормально дышать перед подступавшей от удушья смертью.

Стараясь не показывать того, что пробуждение наступило, Рысак не открывая глаза и делая вид, что по-прежнему спит с крепким сном в обнимку, осторожно взвел курок лежащего в кармане комбинезона нагана. Приоткрыв глаза он попытался резко вскочить, одновременно выхватывая из под комбинезона оружие и сбрасывая с себя того, кто давил к земле.

Глухо грохнул выстрел.

Спросонья соображалось плохо. Резкая обжигающая боль с внешней стороны бедра почти мгновенно привела его в чувство. Несмотря на ощущение ошпаривания кипятком, разбрасывая и срывая с себя все, что посягнуло на жизнь и здоровье, он вскочил…

Ударившись башкой о выступающий из земли корень, рухнул на исходные позиции.

Легче от удара не стало.

"Облегчение придет позже" — думалось ему среди танцующих вокруг головы звезд и звездочек.

Сквозь созданные им снежные завихрения и покалывающие прикосновения снежинок, осмотрелся вокруг более внимательно. Яма, как яма. Сверху нависают еловые лапы. Рядом никого не было. До него стало постепенно доходить…

Он начал вслух материть и себя, и всех кого только мог вспомнить. А все почему? Смелая и отчаянная борьба за жизнь и право существования на земле велась со снежным сугробом, который за ночь намело ему на грудь…

Хорошо ребята, что нас с вами в этот момент не было рядом с Рысаком. Мат стоял такой густой и многоэтажный, как будто разом весь Ильюшинский райотдел милиции вышел в рейд — с целью поиска и изъятия у колхозных бабок главной валюты — самогона.

Кроме обиды и мата нестерпимо болела нога, которую он сам себе и прострелил, когда пытался рывком выхватить из кармана наган.

Делать нечего пришлось констатировать — день начался не лучшим образом. Правда, обнадеживало то, что его ждал новый аттракцион сам по себе простой и не затейливый. Чтобы осмотреть рану, необходимо было снять комбинезон. На морозе во время непрекращающегося снегопада, это было достаточно проблематично. А что делать? Умеешь бороться с сугробом — осваивай и стриптиз для пеньков и обрубков. Как говориться — постигай на лютом морозе лекарские секреты мастерства.

Уж как он только не выворачивался. Как не крутился. А на изнеженное, наколками продырявленное зековское тельце, проклятущий снег все равно падал и колол, колол и сыпал, сыпал, сыпал…

К счастью рана была ерундовая, пуля прошла по касательной. Но крови, тем не менее, вытекло достаточно много. Кое-как тыкая в разные точки где, по его мнению, должны были располагаться кровеносные сосуды и, сжимая руками ногу, он смог остановить кровотечение.

Убедившись в том, что сворачиваемость крови была прекрасной чистым снегом оттер рану и, вывернув штанину на изнанку почистил то, что натекло во внутрь. Замерзшими непослушными руками, в душе обозвав себя не самыми благозвучными эпитетами, натянул на окоченевшее туловище остывший и влажный комбинезон.

Ощущения — те еще, удовольствие из них стояло на последнем месте.

* * *

Снегопад не только не прекратился, а казалось, еще более усилился. Складывалось впечатление, что наверху, понимая скорое приближение окончания зимы, решили напоследок побаловать лес и землю бесконечным снежным покоем.

Слов нет, красота зимнего сурового леса была величественной и бесконечно прекрасной. А когда у тебя в руке заиндевевший сухарь, а к нему шматок доброго сала, поневоле возникает тяготение к символико-философским обобщениям, предстающим сквозь снегопад видений и образов.

Поев сала расхрабрившись и испытав пищевое наслаждение, Рысак с ходу решил двигаться дальше. Но чтобы не пороть горячку перед дорогой решил напиться чаю, а заодно и хорошенько согреться, так как, что-то его стало знобить. Снова началась эта песня с дровами — нарубить, наломать. Снег растопить. Это хорошо, что был бензин, плеснул на полешки и все горит. Без него пришлось бы худо.

Когда в той же яме где он спал, опять заплескался и затанцевал огонь, с треском шипя и облизывая толстые сучья, вернулась уверенность и вера в завтрашний день, в то, что он сумеет отсюда выбраться. Держа банку между двух веточек, отхлебывая уже нормальный напиток, Коля пришел к выводу:…горячку пороть не стоит. Снегопад следует переждать здесь.

Чтобы убить время и занять себя хоть каким-то делом он, проваливаясь в снег по пояс, стал заготавливать с окрестных деревьев толстые сучья и ветки. Ближе к обеду, на ночь нарубил еще больше лапника. Понравилось ему спать в таких комфортных условиях.

* * *

Неделю он пережидал снегопад. Яма, в которой он спал, была основательно обжита. Однако последние три дня пришлось обходиться без еды и жить впроголодь. И сало, и сухари закончились. Вернее их остатки утащили волки.

"Волки-позорные" и самые настоящие заунывным голодным воем заранее предупредили обитателя ямы о своем появлении. Спасибо хоть на этом. Можно было начинать готовиться к труду, а главное к обороне священных рубежей.

Стая, как видно, пришла на запах мочи, крови и… Что говорить? Много всяких других запахов имелось рядом с человечьим местом обитания. А это притягивает лесных обитателей. Вдыхая ноздрями невесть откуда взявшиеся миазмы, следуя зову желудков, они надеялись, что удастся поживиться чем-нибудь вкусненьким и вволю пожрать невкусного…

Коля присмотрелся. Волчья семья состояла из семи решительных особей. Днем они наблюдали за ним, как бы оценивали вкусовые качества позднего ужина, но агрессивных действий не совершали… Атаковали в вечерних сумерках. До этого днем, расположившись неподалеку, они развлекали окрестности своим воем. По-видимому, давали понять другим стаям, что присмотренная добыча принадлежит только им и другим на их "сотках" делать нечего.

Внутренне Рысак чувствовал возможность такой атаки. Находясь в диких условиях, он смог быстро адаптироваться к ним и стать их частью. Поэтому, когда серые тени затанцевали вокруг ямы, внутренне он был готов к этому.

Как не хотелось выходить на неравный бой, а пришлось.

В яме спрятаться было нельзя, там полыхал жарким пламенем огонь. Он пытался отпугивать их горящими ветками. Но видно волки были не настоящими. Мутанты, породненные с домашними собаками. Их такие фейерверки перед мордами совершенно не пугали.

Как не крутился, как секачом не отмахивался, а повизгивающее от нетерпения и голода кольцо нападавших, становилось все уже, все плотнее охватывали они его одинокую и незащищенную фигурку.

Разом вцепились в него сразу три волка. Главное было удержаться на ногах не оказаться на снегу. Потому что, как только эти трое свалят вкусную добычу с ног остальные четверо, до поры до времени, стоящие в десятке метров от основной схватки, но тоже с хорошими зубами и таким же аппетитом, уже были готовы вцепиться в свежее и полезное для рациона лесных хищников мясо.

Доставая наган и расстреливая в упор живую природу, в первую очередь он спасал свою жизнь. Когда потом только на минуту… На одну единственную минуточку ему представлялось, что он мог не успеть или не суметь достать оружие. Скажем, если бы один из волков вцепился в левую руку и заблокировал её… Ему становилось не по себе.

В отличие от львов или тигров, которые предпочитают перед тем как приняться за еду свою жертву все таки придушить. Волки, да вообще все псовые такими мелочами себя не утруждают. Кушают мясцо, коль скоро оно таковым является в живом виде. Орущее, мычащее и кричащее от боли. Звуки, исходящие от пожираемой жертвы их не отпугивают, а придают дополнительное желание, наконец-то наесться досыта.

Как заранее и предупреждал его умудренный опытом уголовник, оружие в последнем акте все же грохнуло.

Только вопрос, был ли этот акт последним?

* * *

Страстное нежелание оказаться в биологической цепочке в роли корма или пищевой добавки к скудному волчьему рациону, придавало Рысаку дополнительные силы, в борьбе за это… За свою жизнь.

Наличие огнестрельного оружия и человеческий разум, предрешили результат встречи в пользу Коли Коломийца. Хотя комбинезон, серые твари порвали и испортили напрочь, зато жизнь сохранить удалось и ничьей у них не получилось.

Подранок поскуливая, пытался уползти вслед за убежавшими собратьями. Адреналин в крови у Рысака перепрыгивал все возможные пределы. Подойдя к нему поближе и с одного удара распоров ему секачем брюхо, решил его не добивать. В таком состоянии выпустил скулящее существо, за границы предполагаемой ареала.

Волк уползал за оставшимися в живых представителями стаи, таща за собой длинный шлейф своих кишок и крови. Но добивать его злой человек все равно не стал.

Цель была одна, подыхающий хищник своими предсмертными хрипами должен был отпугнуть и отвадить остальную часть хищной стаи от этого места. В сторону уползающего матерого волчище, он оттащил еще две серые туши.

Несколько позже, выкурив подряд несколько сигарет и продолжая дрожать от нервного перевозбуждения, обратил внимание на неладное. Пока он беспорядочно тратил боезапас, кто-то из дальнего круга нападавших, утащил мешок, в котором находились сало и сухари. Там же лежала и чайная заварка.

Идти в метель на поиски того, что могло остаться от волчьего пиршества, он не рискнул, понимая, что в таких условиях можно было легко заблудиться.

* * *

Несколько дней после этого он провел очень не спокойно. Волки не ушли, а продолжали кружить вокруг человечьей ямы. Каждую они ночь пугали его жутким воем. Справляя таким волчьим образом, свою жуткую тризну по убиенным…

В эти несколько ночей, Рысак вообще глаз не смог закрыть. По ночам дежурил санитаром леса на охране своего здоровья. Во время вынужденного бодрствования все время повторял: "Сомкнешь глаза на лице, сомкнуться волчьи зубы на шее".

Вроде помогло…

Когда он увидел, что снегопад прекратился, и вслед за ним наступило некоторое потепление, нераздумывая ни минуты, тут же оседлал свои самоходные лыжи-самокаты и рванул от этого гиблого и голодного места.

* * *

Кроме голода и бессонницы стали его посещать разные видения. То Данила Белокаменный поднимается из кучи, в которой лежал и предлагает горсть дерьма в обмен на его жизнь. То гебешный Иван Петрович, став похожим на Ленина, подойдет, посмотрит с лукавым прищуром, покачает вросшей в голову кепкой и пойдет себе мимо…

Не сказать, что уж совсем трусливо покидал обжитое место Коля Коломиец. Но делал это очень поспешно. Торопясь и не оглядываясь.

Три дня добирался он до конечной точки своего путешествия. Несколько раз ловил себе на мысли, что ее-то, имеется в виду мысли и нет вовсе… Есть только животный страх заблудиться.

В такие тягостные моменты, как правило, задумывался, начинал отчаянно крутить головой и проваливался в какую-нибудь яму или натыкался на скрытую снегом ветку. Невнимательность заканчивалась сломанной лыжей и ощущением перелома конечности.

К концу пути пришлось двигаться пешим строем. Капризом это не было. Просто путник сломал не только лыжи, но и сам самоходный аппарат. Раздолбенил в лоскуты и мелкие брызги. Чудом, не сломав при этом себе шею…

В очередной раз, попрощавшись с жизнь, он снова и снова заставлял себя подниматься и двигаться к цели. Сил уже не было, но он по-прежнему продолжал свои попытки выбраться из белого плена, окружающей его со всех сторон немой и суровой красоты.

Если бы данное повествование посвящалось героям полярникам или славным пограничникам, тогда усилия Рысака можно было охарактеризовать как высокий дух и героические морально-волевые качества. У Колюни этого всего не было и в помине. В наличие имелось только желание выжить, выцарапаться, выкарабкаться…

Искусанный, голодный, обмороженный, он настойчиво карабкался и полз вперед и еще раз вперед…