Еще одна-две такие бурные ночи и я не то, что ноги не поволоку, я просто погибну смерть храбрых на сексуальном поле боя.

Ребята, поверьте мне, того что называется любовью или чем-то другим, ни у Гали ко мне, ни у Оксаны — не было. Как не было и с моей стороны к ним. Пока горел свет, молодухи испытывали ко мне материнский инстинкт, даже грудью кормили… Но, как только нетерпеливая женская рука отклячала электричество, все материнские инстинкты меняли свое значение на разнузданное кровосмесительство… Начиналось то, что в популярном издании «СПИД и полтора раза» называлось сексом, а дальше большими буквами предостерегали тех, кто к этому сексу имел влечение и болезненную страсть.

От секса ничего хорошего получиться не может. В начале славных дел, я еще испытывал, что-то связанное с оргазмом, но когда молодцу для поддержки боевого взвода подносили булькающий стакан с чем-то хрюкающим внутри, и я это послушно выпивал… О-о-о-о… Назовите ваш пароль… Судя по утреннему состоянию, после глотка этого раствора, секс заканчивался и начиналась форменное безобразие — сексуальная пытка непокорного туземца, взятого в плен беспощадными и мужененавистными амазонками. Тот, кто затачивал карандаши, поймет намек на то, что из моего возрождённого из пепла Феникса, к исходу третьих суток получился бесформенный, плохо отточенный огрызок. Кожа на бывшем красавце была сточена до волдырей, до крови. Вернулось то, что я считал не воздержанием, а импотенцией. Безразличие к душистым, мягким и ласковым бабам, заточило меня в свои беспомощные, вялые объятья. Ни в зад, ни в перед… Полет окончен. Грелку забрали. В очередной раз жизнь закончилась.

* * *

Через три ночи, когда даже выпитое «лекарство» не могло привести меня в заинтересованное состояние и правовую норму, мне было позволено переползти в свой номер, где я не смотря на ночной холод, я смог в дневное время отоспаться.

Услыхав вечером крикливые голоса своих мамок, соскучившихся по моему обществу и вспомнив их душные груди под которыми я чуть было не погиб от удушья. Пришлось скоренько запахнуть радостные объятия, зашнуровать искренние чувства и, сверкая немытыми пятками, беременным тараканом позорно бежать по пожарной лестнице…

Не знаю как, но ноги притаранили мой организм к монастырю. И там, на ступенях религиозного здания, убаюканный не нашим религиозным опиумом я улегся спать вместе с уставшими паломниками и разбойного вида бесшабашными нищими.

Хорошо мне было, умащиваться на камнях под чистым небом, усыпанным мошкарой звезд. Наверное, засыпая, я улыбался от смешной и потому глупой для здоровья мысли, вернуться обратно в номер.

Ночью, часа в три, похолодало неимоверно, да и подошло время сбросить накопившееся в пузыре… Это при том, что приснилось какая-то гадость. То ли блохи от друзей по ночлегу, то ли просто следовало перевернуться. Состояние больно знакомое. Как не хотелось, а пришлось заставить себе проснуться. Вспомнил умирающего старика, подумал еще тогда, что правильно я все-таки оказал ему необходимую помощь… Конечно — бестолково, конечно — неумело, но как умел…

Прислушался. Хрип, стоны, чьи-то причитания… Все это понятно. Но ведь, что-то заставило меня проснуться?

Пришлось подниматься и идти смотреть на это что-то, а заодно опорожнить кишечник и пузырь…

* * *

Ей-богу, когда трое сгрудились над одним, а нижний, неестественно хрипит и отчаянно брыкается новыми, красными кедами, интересоваться, что здесь происходит, нет никакого желания. Впечатление было такое, как будто фанаты ЦСКА отловили болельщика «Спартака» и мутузят его по полной программе.

Три раза пришлось всю эту троицу бить по затылку и растаскивать, как поленицу дров в стороны.

Внизу лежал монах не монах? Мужичек, больше похожий на побирушку, типичный представитель данного воинства, стреляющий мелочь у старушек при церквях на шкалик хлебного вина.

Вид у него, как и у всех мертвяков был жутковатый… Разбитое, посиневшее лицо, исцарапанная в кровоподтеках грудь и руки, кровоточащие голые колени… Вытаращенные, покрасневшие белки глаз… Высунутый наружу посиневший язык… Очень отталкивающее зрелище.

Кому-то на пути ромашки с гладиолусами, а мне или трупы, или альпинистка-Галя с её сестрой-сироткой Оксаной… От одних воспоминаний о девушках-переростках меня тряхнула, как от тока.

Тут же опять тряхнуло, только гораздо острее и серьезнее. Кто-то за спиной заохал, заскулил жалостно… Звезды вокруг, состояние мистическое, жутковатое… И в этот самый момент, мертвяк с вытаращенными глазами, вдруг глаза закрыл, после опять открыл, громко пернул, небрежно утерся рукавом, опёршись на руку приподнялся и сел.

— Это ты, святой человек, спас меня? — спросил он, указуя грязным перстом в область мошонки. — От охальников и насильников, гадкого человека Борзого?

Не зная, кто такой Борзой, я тем не менее согласился. А охальники стали приходить в себя.

Мне сначала показалось, а сейчас я был уверен. У каждого из них в штанах запряталась не только свистюлька для сброса мочи, но имелся и ливальверт. Подходил момент, когда проблемы с болящей головы при помощи оружия перекладываются на другие части тел. Убивать их в чужом государстве совсем не входило в мои планы. Тем более, так великолепно начиналась пятая ночь пребывания на этой земле.

* * *

Подхватив полузадушенного под мышки, я волоком потащил его прочь.

Вскоре, снизу, он твердо заявил, что уже сам может идти.

Поправив сползшие кеды, наша живописная парочка отправилась в гостиницу.

Он молчал. А я давал ему возможность придти в себя и разной ерундой не тревожил.

— Только очень тихо, — предупредил я его, когда мы стояли под черной лестницей, и, для пущей важности добавил. — Враги кругом затаились…

— Святой человек, а может не надо туда идти, с опаской поинтересовался мой спутник.

— Так, ты почему меня все время называешь святым?

— Монахи сказывали и тебя показывали…

— Ты в школе учился?

— Знамо дело… — подумал и добавил. — На краснодеревщика выучился… Даже в газовом техникуме удалось посещать уроки…

— Так если ты такой образованный, — мой голос звучал жестко. — Больше не называй меня святым… Право же, не ловко.

— Хорошо, святой человек, — понял он меня по-своему.

Я плюнул от досады, после чего мы по знакомой пожарной лестнице поползли в мою светёлку.