Узнали где сейчас Сальник. Подкрались с Федей незаметно. Я то помню его чудеса в рукопашном бою, поэтому чтобы не рисковать вставными зубами, Федя сразу оглушил его лежащего на двухъярусной кровати. Спеленали его и на саночках отвезли в наш цубик. Там прикрутили к стулу. Пока проводили манипуляции с телом, он пришел в себя. Угрожал. Шипел по-змеиному.
Пришлось его резко успокоить. Федя налил полстакана спирта, дал ему понюхать и сам выпил. Пленный как почувствовал ёмкость, где плескалось, как услышал запах любимого лакомства, как увидел, как ходит кадык на Фединой шеи во время глотания — так сник и успокоился.
* * *
— Сергей! Если я тебя развяжу, ты брыкаться не будешь? — Мне хотелось как-то облегчить участь своего боевого товарища. — Тот хмуро молчал. Пришлось пойти на хитрость, ослабить верёвки и налить ему стакан спиртяги. — На как вот, выпей, понимаю как тебе тяжело, быть пленным. Облегчи душу…
Он тяжело задышал и смотрел на меня по-прежнему с ужасом.
— Ты, Патрон, и на войне всегда выкручивался… (Патрон — это был мой позывной в эфире.) И сейчас вывернулся, обдурил меня… — Он бросил голову вниз. — Ведь я тебя час назад убил… Убил выстрелом в голову… От неё ничего не осталось…
— Вот как, — наступила пора уже крепко удивляться мне. — И где я сейчас лежу?
— За тропинкой у медсанчасти…
— Федя, — попросил я своего приятеля, — Сходи, поинтересуйся, все ли там правильно, а главное я ли это?
* * *
Очень кого-то обеспокоила появившаяся в условиях вечной мерзлоты славная троица, может, завидовали большому количеству спирта, а может здесь попахивает большой политикой.
Когда спиртяга развела внутренности и достигла остатков Сережкиного мозга, снося по пути все заградительные барьеры, беседа опять наладилась.
Нас троих он хотел расстрелять в цубике, однако все оказии не было. Тем более он хорошо помнил, что я с любовью относился к огнестрельному оружию и ствол у меня был всегда на теле.
Однако во вчера полученной записке говорилось, что наступило время нашего отъезда и ему пора ускориться и за много-премного спирта пора отстрелять нас по одиночке. Валить нас следовало, чтобы мы не болтали на большой земле то, что здесь увидели, и не расстраивал грандиозных планов: Господства мирового ислама — это во-первых; и захвата власти в Птурске — это во-вторых… И ещё…
Но тут вернулся Федя и подтвердил, что точно, лежу я в застывшей луже крови, и лица на мне нет, т. к. стреляли разрывной пулей.
— А как ты Федя тогда узнал меня, если на мне лица нет.
— А на тебе одета такая же куртка, которая есть только у нас троих…
— Федя, я же её отдал доктору Жибулю.
После этого я встрепенулся. Меня заинтересовал момент, который как-то в суете был упущен из внимания.
— Сергей, что-то мне не вериться, что ты из-за спирта готов был меня замочить?
— Да, из-за спирта, — Фальцетом с вызовом закричал он, потом тряхнул головой, как бы пытаясь что-то важное вспомнить. — Нет, не только. Это из-за тебя, когда мы славно оторвались, в Махновске, семерых «духов» там оставили, меня долго держали в психушке… Я должен был отомстить за те семь лет что провел в психушке, где меня кололи всякой дрянью… Ты… Ты еще… Мы же с тобой одногодки… Тебе все — служебный рост, награды командования и государственный…
Тут до меня дошло. Сергушок, оказался сильно завидущим типом. Получается у меня награды с торчащим шприцем героина, а у него злоба, ненависть и зависть. Судя по всему патологическое желание убивать, также осталось при нем.
Позвали мы Егора Кронштейна с Хасаном.
— Вот этот вот, гад грохнул Жибуля.
Забрали они его с собой. Финал должен был быть, сказать не хорошим, это почти ничего не сказать. Трагичным для Сальника.
* * *
Будучи уже в Норильске, узнали, что Сальник выскользнул из плена Голомятного. Обрезком трубы забил насмерть Хасана и Егора. Свалил трупы в бочки, облил бензином и сжег.
После этого совершил побег, захватив вертолёт. На Большой земле нашли только вертолёт с летчиком, у которого профессионально было перерезано горло.
Значит, где-то мы с ним должны будем ещё пересечься.