Войдя в комнату, Георг сразу разделся и пошёл мыться. Было противно всё. Он ощущал себя так, как будто Шелленберг измазал его грязью, и отторгал всё, что ему говорил Вальтер. Отторгал всем своим нутром. Он не мог понять, зачем Шелленберг говорил ему о своих «добрых» деяниях: «Если человек палач по убеждению, то как можно воспринимать, его ложно добрые деяния. Как спокойно он говорил о десятках тысяч ежедневно гибнущих русских, назвав их мухами. И тут же рассуждал о дружбе». Георг мылился и смывал, опять мылился и смывал с себя эту липкую ложь. Закончилась тёплая вода, он ополоснулся холодной, быстро вытерся и лёг в кровать. Контраст ощущений от холодной воды отвлёк его от вязких, неприятных мыслей о Шелленберге, и он быстро уснул.

Ровно в шесть тридцать в коридоре раздались шаги. Было слышно, как громко стучали по полу сапоги, затем останавливались, раздавался стук в одну из дверей, и звук от топающих сапог продвигался дальше. Постучались и к Георгу. Он был уже полностью собран и сразу вышел в коридор. Его комната была крайняя, и справа от него у дверей своих комнат уже стояли офицеры. Георг подумал, что прозвучит команда следовать, но услышав мягкую просьбу, понял, что солдат, пришедший их будить, не мог давать команды офицерам. Он всего лишь спросил всех, хорошо ли господа выспались, и предложил пройти к завтраку. Георг был единственный гражданский среди палачей СС (так он стал их называть про себя). Во время завтрака все сохраняли молчание, за исключением нескольких фраз, которыми обменялись два офицера, обсуждая вкус кофе. После завтрака сопровождающий солдат провёл всех на верхнюю террасу, где был приготовлен накрытый скатертью стол, на котором стояли графины с водой, а по кругу шесть стульев. После того, как все сели с одной стороны стола, куда было сказано сопровождающим их солдатом, он ушёл. Через минуту на террасу вышел офицер и громко объявил: «Господа, прошу встать. Рейхсфюрер!» Все, кроме Георга, подскочили со своих мест и, вскинув правые руки, как один, провозгласили: «Да здравствует Гитлер!» Георг спокойно встал, но руки не поднимал. На террасу вышел Гиммлер в сопровождении Шелленберга. Оба стремительно подошли к столу, Гиммлер спокойно повторил то же приветствие, слегка вытянул перед собой обе руки и, опустив их вниз, дал всем понять, что можно сесть. Шелленберг сидел рядом и через стол поглядывал на Георга. Увидев отличавшегося по всем параметрам от остальных Георга, Гиммлер поглядел на него несколько секунд, а затем стал о чём-то шептаться с Шелленбергом. Видимо, уточнил, об этом ли господине Хайденкампе докладывал ему Шелленберг. Затем был час пропаганды, на котором Гиммлер очень красиво врал своим подчинённым, как прекрасно продвигаются дела на фронтах. Будто они не знали, что там шло продвижение назад. Ещё час он расхваливал заслуги каждого из присутствовавших, отсеянных при сложном отборе, самых лучших и самых достойных офицеров, которым будет доверено выполнить задачу особой сложности вдалеке от родины. Также он рассказал о Георге. Шелленберг наврал с три короба, составляя характеристику Георга и выдумав множество научных заслуг. В конце характеристики значилось, что Георг беспартийный, но это ничуть не смутило Гиммлера. Видимо, рейх придавило так, что они готовы были работать со всеми подряд. Принадлежность к партии стала непринципиальной.

Старавшийся не интересоваться текущими политическими событиями, Георг слышал о Гиммлере из разговоров и по радиопередачам, а также видел его фотографию в газете. Он даже и представить себе никогда не мог, что будет сидеть за одним столом с этим «мясником» и, тем более, слушать из его мерзких уст хвалебные речи в свой адрес. Георг с отвращением глядел на его сытое, распухшее от кровавого комфорта и вспотевшее под прямыми лучами обеденного солнца лицо и вспоминал вчерашних пленных в порванных грязных робах. Слово перешло к Вальтеру, он представил общую задачу и информацию, которую можно было знать всем. Назначил руководителя экспедиции и изложил распределение полномочий. Сообщил о том, что дальнейшие, детальные указания офицеры получат непосредственно при личном разговоре с каждым отдельно. А также о предстоящей тренировке по альпинизму и прочим экспедиционным тонкостям, присущим горным условиям. Добавил, что по долгу службы и имеющемуся опыту данных офицеров, которые и без того имеют соответствующие знания, тренировка должна пройти в данной группе для лучшего взаимопонимания между участниками. Также сообщил о необходимости проведения последнего теста в письменной форме, ответы на который очень будут интересовать его и господина рейхсфюрера.

На террасу вновь вошёл офицер и раздал всем по стопке листов и карандаши, попросив всех внести личные данные и ответить на вопросы, которых было на десять страниц. Основная часть вопросов заключалась в принятии решения. Вопросы звучали: «Как вы поведёте себя, если…» В качестве ответов предлагались различные ситуации. Времени на ответы было дано тридцать минут. После всех вывели вниз, на внутренний двор, где до ужина инструкторы объясняли, как пользоваться альпинистским снаряжением, седлать коней, укладывать парашют, ориентироваться на местности по солнцу и другие тонкости экспедиционного, а также диверсионного толка. После ужина офицеры получили приказ зайти в кабинет на верхнем этаже, а Георга отвели в его комнату.

Следующим утром, перед завтраком, началось проверка на физическое состояние, а после обеда – повторение вчерашних занятий со снаряжением, но уже по группам и со сменой напарника. Во время ужина всем сообщили о времени отправления и пожелали удачи в выполнении священной для каждого немца миссии. Сообщили, что инструкции, положенные Георгу, он получит в пути от руководителя группы. После ужина в кабинет к Гиммлеру пригласили офицера-руководителя группы, один пошёл с Шелленбергом в другой кабинет, а Георг и третий офицер были отведены в комнаты. Георг знал лишь, что направляется в Тибет. Каким образом, на чём и каков маршрут – он не знал. Завтра, в три часа утра – отправка в неизвестность.

Утром, на построении, Гиммлера не было. Шелленберг прошёлся вдоль короткого строя из четырёх человек и, посмотрев каждому в глаза, пожелал удачи, а также сообщил, что до Мюнхена, откуда предстояло вылетать, группу будет сопровождать вооружённый конвой из десяти солдат СС. Перед посадкой в автомобиль Вальтер подошёл к Георгу, взял его за плечи и, внимательно посмотрев в глаза, попросил прощения. Затем, прильнув к уху, тихо сказал:

– Я не знаю и не могу знать, вернёшься ли ты назад. Я даже не знаю, доберёшься ли ты до места назначения. Но мне кажется, что независимо от того, как будет развиваться ваша миссия, её исход имеет больше шансов на успех, чем наша здесь. Я имею в виду дела рейха. Мы уже проиграли. Поэтому, Георг, если надумаешь бежать, это будет правильным решением. Вы будете выброшены над провинцией Бадахшан в Афганистане, это чтобы ты мог начать ориентироваться. Прошу тебя. Останься жив. Прощай.

Несмотря на то, что советские и английские спецслужбы в начале войны провели грандиозные чистки от германского влияния в Афганистане, рейх имел ещё достаточный скрытый потенциал в некоторых провинциях. В провинции Бадахшан в интересах рейха работали две секретные группы. Они должны были организовать лошадей, вьючных животных, одежду, провизию, а также на плоской вершине горы, в нужное время, разжечь костры, создав видимый с воздуха квадрат для сбрасывания парашютистов. Место для выброски было выбрано гористое. Сложное для ночной высадки десанта, но безлюдное и лежащее на границе с уйгурской автономией, которую Китай прибирал к своим рукам. Доставка экспедиции через Пакистан не представляла надежд на успех по причине активного присутствия англичан. Поэтому, несмотря на примерно двухнедельное отставание по времени, было решено двигаться через границу Афганистана и уйгурской автономии Синьцзян, а дальше в Китай.

Китайский маршрут продвижения, по географическим данным, являлся практически безлюдным. Через границу на северо-восток начиналась пустыня Такла-Макан, где плотность населения равнялась почти нулю. На западе и юге – горные массивы Гималаев. Экспедиция должна была продвигаться по линии предгорья на юго-восток в направлении Тибета. В самолёте, спустя некоторое время после набора высоты, для того, чтобы чем-то себя занять, Георг начал рассматривать своих спутников, каждый из которых был погружён в собственные мысли. Они сидели по двое, друг напротив друга и молча глядели перед собой, мимо остальных. Ближе к кабине пилотов сидели трое солдат технической поддержки, которые должны были помочь надеть парашюты, пристегнуть фолы и проследить за выполнением инструкций по десантированию. Руководитель группы, заметив на себе взгляд Георга, перешёл на его сторону и сел рядом.

– Я смотрю, ты впервые попал в такую историю, – прокричал он, пытаясь перекричать шум двигателей грузового пустого самолёта. – Я получил информацию о тебе. Инструкция для тебя простая. И не переживай, здесь все опытные и не дадим тебе пропасть. Ты только чётко переводи то, что я тебе буду говорить. Больше от тебя ничего не требуется. Ну, кроме, конечно, физической силы. Ты парень высокий, крепкий. В горах, сам понимаешь, каждый человек на счету. Иногда не лошади тащат груз, а человеку приходится и груз, и лошадь тащить. Я Клаус. Клаус Менке. Ты не военный, поэтому обращайся ко всем по именам. Да и мы после десантирования без званий остаёмся. Только иерархия и плечо товарища. Скоро в Румынии дозаправка, и дальше. Надеюсь, всё пройдёт без проблем. Русские уже входят в Румынию. Та война, внизу, нас сейчас не должна интересовать. У нас сейчас своя, не менее серьёзная война. Поэтому надеюсь, что та, нижняя, не помешает нам спокойно дозаправиться и лететь дальше. Ну ладно, не грусти.

Менке пересел на своё место, а Георг вспомнил последние слова Вальтера перед прощанием и наложил их на слова Менке «Русские входят в Румынию». Сразу полетели мысли и доводы: «Когда наша миссия закончится, наверняка уже не останется ни рейха, ни Германии в её прежнем виде. Ну что же. За что боролись, на то и напоролись. Что будет с Габи? Надеюсь, её папа позаботится об их безопасности». Поступил сигнал о снижении и подготовке к посадке. Все немного завертелись, перекинулись парой словечек, пристегнулись, а некоторые закрыли глаза. Дозаправка прошла быстро и организованно. Из самолёта никого не выпускали, и через тридцать минут самолёт уже оторвался от взлётной полосы и взял направление на восток.

Георг проснулся от громкого ноющего звука. Открыв глаза, он увидел ярко мигающую лампу над кабиной пилотов. Он очень крепко спал и не сразу смог понять, где он и что происходит. Менке подал команду на десятиминутную готовность. Солдаты технической поддержки подошли и стали помогать надевать парашюты и проверять снаряжение. В своей жизни Георг не только не прыгал с парашютом, но и на самолёте он летел впервые. К своему удивлению, он не почувствовал даже волнения. Он был настроен на веление судьбы, а тут уже ничего не изменишь: «Если прыгать вместе со всеми в ночную пустоту, то значит, надо прыгать. Хочешь ты этого или нет. Раз очутился в таком дерьме, то теперь смотри, как из него выбираться. Но в самолёте явно не останешься. Выбросят эти солдатики». К Георгу подошёл один из солдат, помог надеть снаряжение и объяснил, как себя вести в воздухе после выбрасывания. Сообщил, что выброска происходит над горами и квадрат приземления находится не в ущелье, а на ровной площадке вершины. Там будут гореть огни. Сказал, на что обращать внимание, куда смотреть, за какие стропы тянуть, за какие нет. Затем, посмотрев Георгу в глаза, он спросил:

– Ты уже прыгал с парашютом? Мне кажется, что ты вообще первый раз в самолёте.

– Ты прав. Парашют я видел один-единственный раз. Это было вчера или уже позавчера. Но ты не переживай. Я прошёл хороший инструктаж. Долечу до земли целым и невредимым.

Георга вытолкнули за борт третьим. Последним выпрыгнул Менке. Купол с резким, улетающим вверх шелестом хлестанул за спиной и раскрылся. Георг почувствовал тот самый удар между ног, о котором говорил инструктор: «Значит, всё получилось, значит, приземлюсь живым». Как и сказал солдат в самолёте, внизу действительно были видны еле различимые огни в форме квадрата. Георг попробовал тянуть стропы, чтобы почувствовать, как управлять и рулить парашютом. Разобрался довольно быстро, но чем ниже он спускался, тем сильнее дул боковой ветер и уносил его всё дальше от костров, разведённых на земле. Отсутствие навыка управлять парашютом в различных погодных условиях привело к тому, что в назначенный квадрат он приземлиться не сможет. Внизу раздался хлопок от выстрела. Один, другой. Затем очередь, ещё, и завязалась перестрелка. Сверху было хорошо видно множество огоньков, выбрасываемых из дул автоматов при стрельбе. Слева, в метрах двухстах от квадрата для приземления, таких огоньков было видно около десяти. А со стороны сигнальных костров лишь два или три. «Засада! – неподалёку, в воздухе, раздался кричащий голос. – Тянем по ветру вправо, в сторону границы. Тут засада!» И голос улетел вместе с ветром. Георг растерялся, стал тянуть не те стропы, и парашют начало кидать из стороны в сторону. В темноте он не мог видеть ни одного парашюта, чтобы сориентироваться и примкнуть за кем-нибудь. Темень земли приближалась с сумасшедшей скоростью, и для неопытного Георга просто не оставалось другого выбора, как сконцентрироваться на посадке, где бы она не случилась: «Давай. Постарайся мягче приземлиться, а потом отстегнуться и бежать. Или искать других?»

За мгновение до посадки он подумал о том, что ещё несколько дней назад в это время он спал со своей женой в удобной постели, а теперь он падает с неба над Афганистаном. Огни костров исчезли из поля зрения, и он летел просто в темноту. Судя по линии видимости огней, которые исчезли на уровне прямой видимости, Георг должен был уже приземлиться, но он всё ещё летел. Даже не было видно земли, и он не мог понять, когда произойдёт касание. Поняв, что парашют снесло в ущелье, он запаниковал от мысли, что достигнет земли на склоне горы и улетит в пропасть. Полетели мысли вроде «как там устоять с такой инерцией движения». Подхватив сильный порыв ветра, парашют резко поменял направление, и Георга с огромной скоростью понесло в чёрную пустоту ущелья. Он даже не понимал, как себя вести и что предпринимать. Он просто ничего не видел. Решив принять приготовленный ему природой экзамен спокойно, он перестал суетиться и бессмысленно тянуть стропы. Он просто стал ждать приземления с одной только надеждой остаться живым.

Внезапно будто тёмная стена, летящая ему навстречу, приблизилась земля и сильно ударила его по ногам, которые он не успел вытянуть. Ветер потянул парашют, а вместе с ним Георга, который не устоял и, полетев вперёд за парашютом, провернулся и упал на спину. Ветер тащил его по камням, пока он не загасил купол. Всё стихло. Только сердце стучало громко и часто. Он полежал несколько секунд, прочувствовав себя и поняв, что значительных повреждений, кроме нескольких ссадин, нет, подскочил, отстегнул парашют, быстро собрал его в кучу, но совершенно не видел, где можно было бы его спрятать. Вокруг него царила чёрная ночь.

Постояв несколько минут в полнейшей горной темноте и пытаясь вслушаться в пространство, он вновь услышал автоматные очереди, которые, как он понял, находились высоко. Горное эхо не дало возможности определить даже примерное расстояние до места стрельбы. Глаза постепенно привыкали к темноте, и он уже начал различать очертания рельефа местности. Посмотрел на часы. Час быка. Скоро начнёт светать. Он не знал, как поступить. Идти вверх к кострам, где шёл бой, в темноте было невозможным. Тем более он, как самый неосведомлённый из всей группы, понятия не имел, кто должен был их там встречать, и кто начал перестрелку. Вроде война в этой части света не велась, но всё же кто-то выследил их, и, скорей всего, дело не закончится простой перестрелкой. Если кто-то расстрелял наземную группу поддержки, значит, они продолжат охоту за участниками экспедиции. Кто-то ещё в воздухе прокричал оттягиваться на восток, к границе, значит, в радиусе примерно одного километра от Георга должен был приземлиться ещё хотя бы один десантник. Как их искать, он не знал. Кричать было опасно, можно было привлечь внимание тех, кто стрелял. «Может, это были простые бандиты, – подумал он. – Но с таким количеством автоматического оружия – вряд ли». Как бы там ни было, Георг решил отдалиться от этого места, потому что чувствовал преддверие погони. «Скучно не будет», – подумал он, посмотрел на компас, сориентировался на восток и пошёл вперёд, пристально вглядываясь в ставшие уже серыми очертания местности.

Прошло минут десять, из которых половину пути ему приходилось двигаться по камням на ощупь, и ему показалось, что слева от него что-то зашумело. То ли камень упал, то ли показалось. Он затих и прислушался. Простояв несколько секунд не шевелясь, он услышал стон, который раздавался из-за очертаний большого камня. Георг настороженно окликнул коротким «эй». Никто не ответил, но стон повторился. Он медленно обошёл огромный валун и зашёл с задней стороны. Красться было бесполезно. Подойти тихо не получилось. В совершенной тишине завершающейся ночи был слышен каждый шорох. Даже шелест его брезентовой куртки выдавал его, не говоря уже о хрусте мелкого камня о песок под подошвой ботинок. За камнем, запутавшись в стропах парашюта, лежал Менке. Руководитель группы, офицер специального подразделения СС, имевший большой опыт по выброске в сложных регионах, лежал за большим валуном с переломанной ногой. Торчащая из штанины кость слепила своей белизной даже в темноте. Лицо было залито кровью. Он только стонал и не мог говорить. Георг присел у его изголовья и понял, что тот даже не видит и не понимает, что рядом с ним кто-то есть. Георг взобрался на валун, прислушался к тишине, огляделся и, убедившись, что пока никого рядом нет, спустился к Менке; достал из внутреннего кармана зажигалку, снял с себя куртку и, накрывшись ею, осветил пространство, чтобы осмотреть Менке. Но тот уже не стонал. Прыгающий, тусклый свет ослепил привыкшие к темноте глаза Георга, и осветил остановившийся взгляд Менке. Он больше не дышал. Голова над правой бровью была пробита и вмята в глаз, а из раны лилась кровь. Георг откинулся назад, лёг на землю и уставился в тёмное небо, которое по самому краю, на востоке, принимало лёгкий, розоватый оттенок, чётко вырисовывая вершины. Из глаз текли слёзы. Плакал он не от того, что потерял спутника или товарища, а потому, что он увидел ужасную смерть человека. Менке не был ему ни другом, ни близким человеком. Он был офицером СС и добровольно выбрал свой путь. Принял кровавую идеологию, за которую истёк своей кровью. Георг плакал от осознания всей глупости, эгоизма и жестокости тех, кто, не предоставив ему выбора, забросил его в эти, почти безжизненные горы, где, возможно, его ждёт похожая на Менке участь. «Да. Прав был Хильсманн, когда говорил о, возможно, очень долгом отъезде. Какая участь ждёт меня среди этих камней? Либо поймают и застрелят, либо арестуют и забросят в какую-нибудь тюрьму. Либо издохну здесь от голода и жажды, а потом вороны или другие падальщики растащат моё тело кусками по горам. Всю жизнь мечтал о такой экспедиции. Спасибо другу детства».

Георг приподнял голову и посмотрел на восток. Утреннее зарево росло, и нужно было начинать действовать. Потерев ладонями лицо, он поднялся на валун и вновь огляделся. Мёртвая тишина висела над горами, даже не было слышно утренних птиц. Спустившись к мёртвому Менке, Георг снял с него ремень с кобурой, в которой был пистолет, а с другой стороны ножны с ножом и помятый от сильного удара чехол для бинокля. В чехле лежал разломанный пополам по кольцу фокусировки бинокль. С одной стороны лопнула линза, и пригодным для использования остался монокль. Оторванная от пояса фляжка валялась у большого камня. Он вынул пистолет и осмотрел его. Первый раз в жизни он держал в руках оружие. Разбираться с устройством было некогда, и пистолет вернулся в кобуру. Пошарил по карманам, расстегнул камуфляж и вынул из-под полы запаянный в прорезиненную ткань конверт. Стал высыпать содержимое всех карманов на кучу. Посмотрел на отличные десантные ботинки, которые были намного лучшего качества, чем те, которые выдали Георгу. «Суки», – прошипел он себе под нос, но снимать обувь с покойника не стал. Быстро покидал в рюкзак всё, что было в карманах и рюкзаке Менке, расстегнулся, снял с себя камуфляж, задрал кверху майку и вынул из-за пояса два свёртка, которые были примотаны шнурками от его старых ботинок вокруг тела. Положил их в рюкзак, заправился, надел камуфляж и куртку, взял фонарик и пошёл навстречу восходящему солнцу. Он не стал пытать счастья в поисках двух где-то оставшихся участников экспедиции. Это была не его миссия. Он в неё не просился и не давал клятву рейху. Это была больная, навязчивая идея психически нездорового Гиммлера. Вновь вспомнив прощальные слова Шелленберга о возможном побеге, осторожно ступая на ещё тёмную землю, Георг пошёл искать свою Шамбалу.

Он удалялся от того места, где советская спецслужба, выследила и уничтожила группу поддержки, едва они успели развести костры. Первый парашютист приземлился в стороне от сигнальных костров, в десяти метрах от засады русских, и был сразу застрелен, тем самым первым выстрелом, который услышал Георг ещё в воздухе. Второго офицера сильно ранили в перестрелке, и, уже арестованный, при доставке в город на допрос он скончался от большой кровопотери. Так закончилась не начавшаяся экспедиция, и началось главное и большое приключение в жизни Георга. Началась свободная, но вынужденная экспедиция, вдали от войны, от идеологии и привычного быта. В течение пяти минут, даже не успев понять, что произошло, погибли три опытных офицера СС. А молодой, ни разу не державший в руках оружия, первый раз в жизни летевший в самолёте, из которого он был выброшен, Георг, по чьему-то, может, божьему велению, в течение тех же пяти минут, подвергнутый сильнейшему психическому шоку, выжил и шагал в свою, пока ещё не известную Шамбалу. Триста сорок восемь дней он будет идти туда, куда его звало сердце и подталкивали обстоятельства. Оставшись наедине с самим собой и просто шагая вперёд, он, не зная, когда и в каком месте, не будучи никем замеченным, пересёк границу и попал в Уйгурский округ. Отказавшись от цели экспедиции идти в Тибет, обходя лежавший перед ним горный хребет, он направился по ущелью, вдоль горной речки, по берегам которой изредка встречались небольшие заросли кустарника и где можно было найти какое-нибудь пропитание.

Солнце уже перешло за зенит, а он шёл без отдыха. Останавливался лишь несколько раз, чтобы оглядеться и прислушаться к продуваемому ветром пространству ущелья, где он был совершенно один. Требовалась передышка. Спрятавшись в тени густо разросшегося кустарника, он упал на землю, чувствуя себя в оазисе посреди каменной пустыни. Вытянув ноги и руки, лёжа на животе, с закрытыми глазами, он думал: «Что дальше? Где я? В Афганистане, в Китае или Пакистане? Куда идти?» Рюкзак давил сверху и мешал дышать. Перевалившись на бок, затем на спину, глядя на журчащую реку, которая беззаботно бежала в своём направлении, преодолевая препятствия самым лёгким путём. Река заворожила его на какое-то мгновение, вымыв все отягощавшие его мысли и переживания. Он как будто услышал её просьбу остаться на этом месте, отдохнуть и выспаться. Сбросив с себя рюкзак и раздевшись до пояса, он запрыгнул на выступавший из воды камень, присел и освежился холодной, живой свежестью. Этого не хватило. Вернувшись на берег, он снял с себя всю одежду и, зайдя по колено в ледяную воду, присел и быстро стал ополаскивать тело. Торжество для уставших ног. Долго наслаждаться ледяной водой было нежелательно, и он выпрыгнул на жаркий каменистый берег. На глаза попался его валяющийся рюкзак. Собрав свои разбросанные вещи и вытираясь на ходу, он раскрыл рюкзак и вывалил всё его содержание на землю. Нужно было выяснить, что у него есть из провизии. Быстро одевшись, он начал разбираться с тем, что ему предоставила судьба. В десантных рюкзаках была провизия, так называемый жизненный резерв, которого при разумном использовании должно хватить на три дня. Значит, вместе с изъятой из рюкзака Менке провизией Георг мог продержаться почти неделю. Две фляжки для воды, сухой спирт для разжигания огня, две коробки спичек, а также две зажигалки, его и Менке. Два фонарика с динамо, большой толстый конверт, который он вынул из-под полы мёртвого руководителя экспедиции, два свёртка, тайно взятые в экспедицию как достояние рода, которое он не мог оставить у Габриэлы и был готов нести этот самый главный груз с собой до конца. Солнцезащитные очки, перчатки, десять метров лёгкой, но очень крепкой верёвки с карабинами на концах и два отдельных карабина лежали в боковом кармашке рюкзака. Он взял ремень и положил вместе со всем его содержанием в ряд.

Когда он глядел на всё своё богатство, которое поместилось в один рюкзак и являлось на ближайшее время тем единственным, что даст ему возможность выжить одному, среди гор и камней, взгляд остановился на кобуре, и он вновь вынул пистолет. Осторожно, во избежание случайного выстрела, осмотрел его со всех сторон, относясь к этому предмету как к возможному добытчику пищи или если, не дай бог, встретится опасный зверь, как к защитнику его жизни. Георг даже не знал, как называется этот пистолет. На боковой стороне стояла печать «P 38», но ему это ни о чём не говорило. Быстро разобравшись с выбросом обоймы, он посчитал патроны: «Восемь. Восемь возможностей прокормиться или оборониться». Чтобы быть уверенным в умении применить его в деле, он снял предохранитель и, прицелившись в недалеко лежавший камень, подержал оружие на вытянутой руке, затем поставил на предохранитель и убрал его в кобуру. Так же внимательно изучил десантный нож, тут же испытав его действие. Он нарезал охапку свежих ветвей и уложил их подальше от воды на прогретом солнцем плоском большом камне. Камень накопит дневное тепло, а ночью будет отдавать его, тем самым Георг сможет хотя бы несколько часов после захода солнца спать на тёплой подстилке. Разрезав ножом влагонепроницаемый конверт, вынул из него несколько с двух сторон напечатанных листов и карты со схемами продвижения экспедиции. К прочтению секретных инструкций по миссии на Тибет у него не было никакого интереса, а вот карты оказались как раз кстати. Читать их Георг умел очень хорошо, да и помечены они были достаточно наглядно и понятно. Через несколько минут он разобрался, где располагаются квадрат их запланированной высадки и примерное место его настоящего местонахождения. Очень хотелось есть, но внутреннее состояние страха сбивало аппетит, и, сжевав лишь полкусочка хлеба, он вновь сложил всё в рюкзак, выдвинулся из-под куста на освещённый солнцем большой валун, лёг на спину и, прикрыв глаза, попытался отдохнуть. Он не чувствовал физической усталости, нервная система была ещё настолько заведена, что не давала ему возможности обращать внимание на себя, внешнего. Адреналиновый шок, полученный ночью, отпускал, и в голову стали прокрадываться мысли о неизвестности даже завтрашнего дня. Представив перед собой карту мира, он посмотрел на ней туда, где находился Гейдельберг, и протянул мысленную линию до территории нескончаемых гор, того места, где он находился на пересечении Памира и Гималаев. Тысячи километров гор, а он один с рюкзаком. Абсолютно один.

Перед глазами встала картинка произошедшего ночью. Остановившийся, освещённый прыгающим пламенем зажигалки, мёртвый взгляд Менке, торчащая кость переломанной ноги, стрельба. Все эти события пришли в его жизнь внезапно. Он не мог представить себе подобного сценария своей жизни даже вчера в самолёте, перед выброской. Он лежал и думал, что стал невольным участником тайного эксперимента по выживанию в экстремальных условиях. «Почему Шелленберг на прощание сказал: «Прошу тебя. Останься жив»? Он как будто знал всё наперёд?» Вспомнив, о возможной погоне, он резко сел и вгляделся вдоль ущелья в неповторяющийся каменный рельеф, пытаясь рассмотреть мелкие детали, которые обманывали его зрение. Ему казалось, что вдали двигались тёмные предметы. Он закрывал глаза, затем глядел вновь, но двигались уже совсем другие предметы. Сердце забилось быстрее. Георг вновь сполз под куст и, притаившись, подтянул к себе ремень, вынул из чехла половину бинокля и стал осматривать пространство. Камни, камни, небо, камни. Никакой движущейся цели он не определил, тем более с повреждённым фокусировочным кольцом было сложно настраивать резкость: «Уходить или остаться? Вроде погони не видать. А может, может, они затаились за камнями?» И вновь забилось сердце, и вновь он приложил оптику к глазу, пытаясь высмотреть меж камней его возможных преследователей. По всей логике, его должны были преследовать: «Если они нашли мёртвого Менке, то по вытряхнутому рюкзаку поймут, что был ещё один, который ушёл».

Быстро вынув из рюкзака карту, он внимательно изучил ущелье, в котором остался лежать Менке. «Я не закрыл ему глаза. Я должен был закрыть ему глаза», – вспомнил Георг, продолжая изучать возможные направления в ущелье. Возможный путь был лишь один – к реке, а дальше вдоль по ущелью. До большой развилки, по примерным подсчётам, было ещё как минимум два, а может, три дня ходьбы. Желательно было бы, конечно, не теряя времени, идти, но начинало темнеть: «Если они с собаками, то хоть где найдут». Он вновь прочесал своим моноклем возможный путь преследователей и, в очередной раз не обнаружив ничего подозрительного, аккуратно уложил вещи в рюкзак и пошёл к большому камню, где была приготовлена подстилка из веток. Подложив под голову рюкзак, он подгрёб мягкие, сочные, нагревшиеся на солнце ветви под спину и прикрыл глаза. Под рукой, прикрытые ветками, лежали нож и пистолет. Полежав пару минут, он обдумывал путь, который выведет к поперечному ущелью, по которому можно будет двигаться вдоль реки на север или на юг, но без воды: «С двумя фляжками далеко не уйдёшь. Горных рек много, когда вода не нужна, но если она кончится, то ни реки, ни ручейка не найдёшь».

С этими мыслями Георг провалился в сон. Ему снилось много снов. Габриэла, едущая на велосипеде по тенистой липовой аллее. Отец и мама, оба здоровые и весёлые. Они сидели на лавочке у дома дяди Вольфхарта в Роггове. Самолёт, летевший над пустыней, и лебединый клин, улетающий вдаль на север.