МИШЕЛЬ САГАРА

ПРИЗРАЧНЫЙ ЛЕС

Давно забывший о весне лес придавила зима; деревья покрылись льдом, и хотя игравшие на нем солнечные лучи украшали тени кружевом чистого и ясного света, панцирь застывшей воды не таял. Безмолвие правило здесь, и ветру не хватало сил даже шевельнуть ветку.

Джастин пробуждался медленно. Ныли спина и руки, натруженные вчерашней работой. В сухом и холодном воздухе колоть поленья для очага было легко. Хотя бы первые два часа.

Впрочем, когда мороз крепчал, он все равно не бросал своего дела.

- Джастин.

- Меня нет, я дрова рублю, - простонал он, услышав, что дверь в его комнату открылась.

- Ты слишком много спишь.

- Зато ты совсем не спишь. Пожалей, а?

- И сколько жалости тебе нужно?

- Сколько дашь. Только ныне у порядочной старшей сестры этого товара и вовсе нет. - Сграбастав подушку, он швырнул ее в девушку, но она уклонилась.

- Ну, немного найдется. На горелке найдешь кофе, я только что сварила. И не щетину ли вижу я?

- На моем лице или на своих ногах?

Она с негодованием вскрикнула, рассмеялась и запустила подушкой ему в лицо:

- Вот тебе... а защищаться будешь за завтраком.

Кофе, как всегда, был хорош; Крис умела отменно сварить его. Чашка, можно сказать, стоила того, чтобы ради нее проснуться... почти стоила.

- Глазам не верю: тебе уже двадцать пять, а по утрам никак проснуться не можешь... Должно быть, виноват деревенский воздух. - Поставив перед Джастином тарелку с солнышками яичницы, она прибавила к ним несколько ломтей бекона.

- Ну, здесь не совсем деревня, - ответил он. - У тебя есть электричество, баки-отстойники для отходов, ты пользуешься асфальтированными дорогами, телефоном...

- Но обходятся они много дороже, чем тебе в Торонто.

- Теперь понимаю, почему ты не стала включать нагреватели.

Она улыбнулась, услышав подковырку.

- Тепло приходит и уходит. Посиди в солярии, там много солнца.

- Ты хочешь сказать: выйди наружу и присоединись к остальной растительности. - Взявшись за тарелку и кружку, он уронил на пол вилку и, опустившись на колени, принялся искать ее.

- Джастин? - позвала она.

- Что?

- Я люблю тебя, дурачок.

Солнце наполняло собой солярий, однако свет его был холоден, и морозец задернул нижнюю часть высоких окон. Двери, скользящие в желобках, примерзли. Слишком влажно.

Растения выстроились вдоль пяти сторон небольшой шестистенной комнаты. Джастин покачал головой, увидев побуревшие листья съежившейся восковой бегонии. Кактусы имели самый жалкий вид: грунт в горшках покрывал зеленый налет, подозрительно похожий на водоросли. Лишь амариллис стоял в цвету; по сравнению со всеми прочими растениями, он казался наиболее здоровым, но даже его цветы выглядели бледнее обычного.

- Крис?

Она появилась в дверях с дымящейся чашкой чая в руках.

- Все мы знаем, что у тебя черный глаз. Но как ты ухитрилась сглазить все цветы сразу? - Сказав это, он вжал голову в плечи, но сестра рассмеялась. Знаешь, похоже, кто-то отдал тебе все мои растения, и ты погубила их.

Лицо Крис на мгновение окаменело; она поглядела за окно, на снег, укрывавший невысокий холм, начинавшийся у ее дома. Наконец тучка пробежала, и сестра улыбнулась:

- Учти, не один ты на свете знаешь толк в растениях.

- Ага, но ты одна из тех семерых, которые в них ничего не смыслят.

- Отлично. Мой братец до сих пор смеется собственным шуткам.

- А кто еще им будет смеяться? - Съев желток второго яйца, он взялся за бекон.

- Джастин!

- Да, матушка. - Он не любил белки и у себя дома к ним не прикасался. - Ты должна позволить мне что-нибудь сделать с этими цветами.

- Делай с ними все, что угодно... Они находятся в твоем полном распоряжении.

- Куда ты собрался?

- Если я сумею сообразить, как привязать к ногам эти проклятые теннисные ракетки...

- Снегоступы.

- ...теннисные ракетки, то хотел бы пройтись.

- Но на улице по-настоящему холодно. Ты уверен, что действительно хочешь выйти?

- Я приехал не для того, чтобы сидеть взаперти; иначе сэкономил бы время и деньги и остался в Торонто.

- Спутница тебе не нужна?

- Как пожелаешь, но я вряд ли заблужусь.

Сестра уже натягивала еще один свитер.

- Все-таки я тебе не доверяю, - сказала она.

Нигде не было видно ни следа. Даже ведущая к дому тропа казалась девственно белой. Джастин подумал, что, даже погрузившись в снег по колено, не оставит на нем никакого свидетельства своего присутствия.

- И сколько же у вас выпадает снега?

- Немного. - Сестра пожала плечами; парок изо рта окутывал ее лицо, как сигаретный дымок в переполненном баре. - Последний снегопад был слишком силен для этого времени года. Нового мы уже не ждем.

Он рассеянно кивнул, улавливая лишь половину ее слов. Так лучше, чем слышать все, особенно когда ты погружен в размышления.

- А знаешь, Крис, я никогда не видел солнце таким холодным. - И он указал на искорку света, повисшую над зимним ландшафтом. - То есть, не будь здесь так холодно, это место показалось бы мне пустыней.

Она поежилась и поплотнее запахнула пальто на широких плечах.

- Тебе холодно?

- Немного.

- Тогда поворачивай домой. А я хочу еще чуточку подышать, чтобы хватило на весь день.

Джастин не был знаком с лесом: просто его сердце горожанина сохранило хрупкую связь с деревенской глушью. Дикий лес он готов был любить издалека, не покидая комфортабельной квартиры. Теперь ему приходилось прибегать к помощи Крис.

Сестра умела добывать пищу, строить, готовить - и самое важное, разводить огонь. Она могла назвать почти всех представителей флоры и фауны и даже если умерщвляла образчики флоры, то лишь для того, чтобы опустить их в кастрюлю.

В известном смысле это был ее лес. Она любила дубы, она любила сосны, она любила ели и забавные деревья с серебристой корой. Но больше всего ей были по сердцу рябины. А Джастин просто их терпеть не мог. Запах цветущей в летнюю пору рябины откровенно раздражал его. Крис, напротив, считала его приятным.

По правде говоря, она приобрела этот труднодоступный клочок земли именно потому, что на участке росло кольцо древних - по ее словам - рябин. Деревья эти были неприятны Джастину, хотя он никогда не признавался в подобных чувствах и всякий раз, когда Крис уговаривала его погостить, старался не замечать столь любимую сестрой "стайку".

И он совершенно не понял, каким образом, раздвигая в чаще вечнозеленые хребтинки елей, вдруг оказался возле рябин. Должно быть, потому, решил он, что подсознательно не переносит эти деревья. Набрав воздуха в грудь, Джастин тряхнул головой и повернул в сторону от ненавистных стволов.

Нечто непонятное преградило ему дорогу.

Тощее, прозрачное, лохмотья липнут к локтям, плечам и груди; на сером лице вытянуты в ниточку почти незаметные губы. Над пятнистым черепом торчит светлый хохолок.

От изумления Джастин вскрикнул и сделал шаг назад, за которым последовал второй - более длинный. Ему приходилось видеть в музеях мумии древних египтян. Но чтобы они ходили... вплоть до сегодняшнего дня Джастин не слыхал ни о чем подобном.

Он не мог оторвать взгляда от существа, шаркающей походкой приближавшегося к нему. Уголком глаза он уловил другое движение; повернуть голову было страшно, однако он сделал это. Еще одно существо. И еще одно. И еще.

Спасения не было: они приближались к кругу рябин отовсюду. Он задергался бросился в одну сторону, в другую. Ринулся на восток, остановился на месте, попятился на запад. Весь лес наполняли ходячие тени.

"О Боже! - подумал он. - Крис!"

Джастин прислушался, однако ничего не услышал: лес безмолвствовал.

А потом все они остановились. Самым волшебным образом, одновременно. И снова двинулись вперед, но застыли, как бы наткнувшись на незримый барьер. На кольцо рябин.

"Не верю!" Он окоченел от холода, колени тряслись. Они не могут войти в круг деревьев. "Боже милостивый, только выведи меня отсюда, и никогда более я не пренебрегу рябиной, клянусь тебе!"

Они двигались, эти создания; они кружили, словно голодные шакалы. Однако не могли добраться до него, и чуть погодя Джастин опустился в снег, свернулся клубком и стал ждать. Приближалась ночь, становилось все холоднее и холоднее. Мороз начинал больно щипать щеки.

Присев на корточки, он принялся разглядывать лесовиков, однако не мог более различить их в предвечернем зимнем лесном сумраке. А потом веки его отяжелели. Джастин понимал, насколько это опасно. И попытался проснуться.

- Джастин!

С криком подскочив в постели, он осознал, что более не лежит в снегу.

- Джастин!

Поглядев вверх, он увидел лицо сестры.

- Что? - Джастин прикоснулся к своей груди: ее закрывала красная фланелевая шотландка. Пижама его деда.

- Ты кричал.

- Я был... - он встал, подошел к окну, отодвинул шторы и поглядел в холодное чистое небо. Уже стемнело; лунный свет - призрак солнечного серебром лежал на снегу. Вернув шторы на место, Джастин отгородился от внешнего мира.

Он повернулся к сестре. Под ее глазами лежали черные тени, как случалось всегда, когда она плохо спала. Крис была в домашнем халате и старых шлепанцах; она разглядывала брата с нескрываемой озабоченностью, а руки ее сами собой вязали узлы на поясе.

- Все дело в твоей кулинарии, - наконец выдавил он. - Завтра обед готовлю я. Понятно?

Вот так. А Крис пусть в следующий раз колет дрова. Любая мало-мальски ответственная девица давно сложила бы поленницу, вместо того чтобы морозить младшего брата. Невзирая на сапоги, доходившие до самых колен, он чувствовал укусы льда и снега. Крис как следует наподдаст за то, что Джастин не надел снегоступы.

"Какого черта... откуда мне было знать, что снег настолько глубок?" Собственное дыхание оседало на его лице, превращаясь в капли, тут же становившиеся льдышками. Пора возвращаться домой.

На снег легла тень - длинная, тонкая, похожая на скелет. Ни унции крови не шевельнулось в его жилах - так он промерз.

Глубоко вдохнув морозный воздух, Джастин Ларкин огляделся вокруг. В пяти футах от него, вцепившись костлявыми пальцами в запорошенную снегом кору дуба, стояло одно из созданий.

Тут, вблизи, оно уже не так походило на существо из кошмара и, скорее, напоминало некую тварь из очередного фильма про нечисть. Завораживали его глаза. Серые, прозрачные, они были холоднее самой зимы и блистали, как лед.

Джастин сделал шаг назад и вдруг повернулся: в лесу не было никого, кроме этого ходячего скелета. Он приободрился. Чуть-чуть.

"Круг, - подумал он. - Нужно вернуться к кольцу рябин или проснуться. Приди же, рассвет!"

- Так значит ты часто здесь прогуливаешься? - Джастин сделал шаг назад. Существо словно застыло на месте, прикованное к дереву собственными ногтями. Ну, я рад был увидеться, но мне уже пора идти. А с тобой все в порядке?

Узкие губы натянулись, открывая гнилые зубы.

- Вессссссссссна.

Не успев упасть в обморок или удариться в бегство, Джастин вдруг оказался в полном одиночестве. Выждав мгновение, он осмелился посмотреть на место, где только что находилось неведомое создание. Там не осталось даже следа.

"Прекрасно. Я схожу с ума. Невесть где - а рядом только одна сестра".

Джастин не сомневался, что не видел более холодной зимы, и тосковал по городу. Огромному и, конечно же, грязному, со всеми признаками городского тлена на улицах и перекрестках, запруженному машинами, враждебному, требующему постоянного напряжения. Однако там были жизнь, тепло и движение; там ты ощущал, что вокруг вершатся осмысленные дела.

Он отправился к Крис, чтобы убежать подальше от города, однако здешние просторы и глушь, не знающая человека, по какой-то извращенной логике напоминали ему о местах совершенно противоположных.

Впрочем, кошмары, посещавшие его в городе, носили несравнимо более мирской характер. Приснившийся визит налоговой службы мог пробудить его в холодном поту, - он не был достаточно организован, чтобы правильно вести свое дело, однако же там он не бродил по льду и снегу, оглядываясь через плечо в ожидании ходячих трупов.

Джастин научился пользоваться снегоступами и уже не наступал на собственные лыжи. Он выходил из дому, надев теплое белье, рубашку, жилет, свитер, пальто, шарф, шапку, тонкие перчатки и толстые варежки, две пары носков и теплые сапоги. Он брал теперь с собой фонарик, на случай если по глупости застрянет в лесу после наступления сумерек.

Закат над нетронутой снеговой равниной мог называться прекрасным. Лучи солнца, алые, оранжевые, разбегающиеся от горизонта, всегда относились к числу зрелищ, которые он ценил, находясь в гостях у сестры.

Но в тот вечер по какой-то причине закат казался холодным. Просто холодным.

И он следил за солнцем, ожидая услышать скрип снега.

Хрустнул сучок. Неторопливо повернувшись с фонариком в руке, он увидел существо из того, дневного, кошмара. Близилась ночь, и Джастину полагалось ощутить ужас.

Однако существо теперь показалось ему не столь похожим на скелет. И чуть менее изможденным.

- Опять ты, - выговорил Джастин сквозь стиснутые зубы, надеясь, что рот его изображает улыбку.

Существо молчало, обводя немигающими глазами горизонт. Оно указало прямо вперед, - туда, где солнце соприкасалось с землей, - и, поглядев в ту сторону, куда был устремлен длинный костистый палец, Джастин увидел не свет, а кровь над ледяной коркой.

- Весссссна.

- Чем же плоха зима? - спросил Джастин, втайне рассчитывая, что наваждение исчезнет, едва он отвернется от исчезающего солнца. Однако неведомый путник оставался на месте, устремив на Джастина взгляд более холодный, чем сама зима.

Ответа не было, однако Джастин вдруг ощутил, что не нуждается в нем. Он и так знал, что зима здесь чрезмерно затянулась.

- Уууууумри.

Джастин отступил на шаг, но не далее. Путник посмотрел на него, а потом медленно повернулся и побрел мимо деревьев.

Джастин поглядел на свой фонарик, а потом на сгорбленную, иссохшую спину зимнего создания.

"Я идиот, - обругал он себя. - Полный дурак. Кретин". Осторожно включив фонарик, - не такое уж легкое дело сквозь две пары перчаток, - он помолился, чтобы батарейки не оказались настолько дряхлыми, как он предполагал, потом помолился уже о другом и отправился следом.

При ходьбе лесовик не производил шума. На ногах его не было снегоступов, однако он шел по снегу и льду, как если бы они были жидкими, не оставляя следов.

В отличие от Джастина - тот вздымал тучи мелкого снега, искрившегося в лучах фонарика, хрустел сучками, то и дело цеплявшимися за шарф, наступал на засыпанные снегом подолы елей. Но тем не менее следовал за лесовиком. Раз или два создание обернулось, обратив к нему немигающий ледяной взгляд.

Джастин не имел представления о том, сколько времени миновало, и едва заметил, как сумерки превратились в ночь. Впрочем, над тонким ледком и толстым снежным покровом парила луна, и лучи ее ярко освещали все вокруг, словно насмехаясь над жалкими электрическими потугами его батареек. Но Джастин не выпускал фонарика из рук - как некий талисман.

Он прислушивался, стараясь различить голоса ночных тварей, однако стояла полная тишина. Не было слышно ни сов, ни других птиц, ни животных. Спят, подумал он, посвечивая перед собой.

Нет, они мертвы.

Он не знал, почему ему пришла в голову подобная мысль, однако забыть ее уже не смог. Он твердил эти слова, как застрявший в памяти куплет песни. Они казались разумными, но было в них и нечто неправильное.

Джастин так сосредоточился на собственных мыслях, что едва не наткнулся на лесовика: тот вдруг остановился и беззвучно повернулся на месте. Подняв фонарик, Джастин увидел, что лесовик теперь не один - у стволов нагих деревьев собрались его подобия и молча глядели на человека.

Джастин по очереди осветил лица фонариком.

В том, первом, кошмаре они показались ему одинаковыми, но теперь он улавливал различия. Черты лица, рост - все было разным, как и в компании людей. Среди них находились широкие, коренастые, невысокие, они ничуть не напоминали высоких и хрупких, словно принадлежали к другому виду.

Они стояли и ждали. А потом, когда луч фонарика оставил лицо последнего хотя Джастин так и не понял, сколько их было здесь - все они, как один, повернулись и устремили глаза к центру сборища. Джастин последовал их примеру.

Он предполагал, что увидит нечто волшебное, поэтическое... Нечто ужасное, наконец.

Однако увидел только автомобиль.

Крыло его было смято, краска запятнана ржавчиной.

- Какого черта? - он направился к автомобилю, и существа расступились, давая ему дорогу, стараясь не помешать. А потом затянули нараспев единственное слово.

- Вессссссна.

Джастин едва слышал его. Вблизи автомобиль оказался еще большим инвалидом: переднее сиденье искорежено и смято, двигатель задран вместе с капотом. Передние колеса спущены.

Свет задрожал: руки Джастина едва удерживали фонарь. Осторожно, не произнося ни слова, он приближался к водительской дверце. Возле нее была кровь - маленькая красная лужица.

Не слишком-то много осталось от хозяина машины.

Ощутив, как от волнения пересохло во рту, он обернулся к призракам и вдруг остался один в лесу: они исчезли вместе с машиной.

Восковые бегонии буквально утонули в воде; внимательный осмотр показал, что толстые листья почти размякли. Старина кактус также приказал долго жить. Яшмовые кустики проявили достаточно крепости, чтобы выдержать уход Крис, и Джастин был обрадован тем, что сумеет спасти их. Солярий, вдоль стен которого стояли растения, трудно было назвать лучшим в эту пору местом для них, однако горшки нетрудно перенести.

Стоявший у двери японский клен нуждался в пересадке. А фиалка... Он поднял растение с полки, чтобы разглядеть его. А потом медленно опустил на место. И начал еще более тщательно рассматривать умирающие растения.

В солярии было холодно.

- Куда ты?

- Пройдусь.

- А тебе не кажется, Джастин, что ты уже нагулялся? Ты начинаешь беспокоить меня. Твои глаза, они...

- Крис, ты не мама. Я хочу пройтись, - он заметил, что сестра принялась натягивать свитер. - Один.

- Но...

- Все будет в порядке. - Завязав последний узел, он встал.

- Джастин...

Он качнул головой и с болью сказал:

- Я вернусь... Обещаю тебе. В более пригодном для общения состоянии.

Из гаража Джастин вышел бледным. В одной руке был фонарик, лопата - в другой... Лопата казалась тяжелой. Он шел на запад, шел целенаправленно, к рябинам.

На сей раз появление лесовиков не удивило его. Они окружили его плотным кольцом: Джастин не сомневался в том, что число идущих за его спиной умножается. Ему даже казалось, что он ведет эти странные существа на какой-то причудливый обряд.

И они, конечно же, не молчали.

Залитые лунным светом рябины жег жестокий мороз. Но он видел в них не те деревья, которые прежде не любил: теперь это были его хранители, живая ограда. Джастин без труда прошел между ними, однако последователи его не сумели этого сделать. Удивленный, он повернулся к лесовикам, начинавшим окружать рябины.

- Весна, так? - спросил он, приподнимая лопату. - Я сделаю, что смогу.

Руки Джастина тряслись настолько, что он три раза ронял инструмент, прежде чем сумел чуть разгрести снег. Земля замерзла, справиться с ней было труднее, чем со льдом. Но он работал - и даже не вспотел.

Ночь превратилась в полумрак, и наконец к рассвету Джастин Ларкин сумел раскопать землю настолько, чтобы стало ясно, что погребено посреди круга. Именно то, что он и ожидал - ни больше и ни меньше.

Крика его никто не слышал: у него не было голоса.

- Крис?

Сестра оторвалась от газеты, но улыбка испарилась с ее лица, как только взгляды их соприкоснулись. Она отложила газету.

- Да?

- Как я попал сюда? - подступив поближе, он опустился возле сестры на старый диван; Крис находилась рядом, в каком-нибудь футе, но казалось, до нее мили и мили.

- Ты приехал на автомобиле.

- А где моя машина?

Лицо ее побледнело.

- Твоя машина?

- Моя машина.

- Она... она в гараже. Надо чинить.

Он кивнул. Прикрыл рукой глаза.

- Откуда у тебя мои цветы?

- Твои цветы?

- Крис, я узнал эти горшки; я должен был давно их заметить. Откуда они у тебя?

Она поглядела на свои руки. Пальцы ее почти непроизвольно сжимались и разжимались.

- Я... - глаза ее наполнились слезами.

- Крис... я умер, правда?

- Нет-нет! - Она внезапно вскочила, слезы покатились по лицу, глаза покраснели, губы затряслись. - Ты живой! Разве тебе этого мало? Ты здесь, со мной!

- Давно ли мы вдвоем? Как долго длится эта зима, Крис?

- Но ведь нам нет нужды уезжать, понимаешь? Круг рябин удерживает нас вместе. Ты живой, Джастин.

- Разве? - Говорить было трудно, и Джастин испугался. - Я копал в кругу, Крис. Я видел свое тело.

Она побледнела. Затрясла головой, прикрыла рот обеими руками.

- Это лес умирающих, - продолжал он, - лес мертвых. Здесь вечно будет зима. Ничто не вырастет, ничто не изменится.

Джастин схватил сестру за руки: они были теплыми - в отличие от его собственных, холодных.

- А что случилось с Биллом... ты начинала встречаться с ним, помнишь?

Крис качнула головой:

- Теперь это несущественно.

Отвернувшись, она уставилась незрячими глазами в огонь; по ее щекам бежали оранжевые слезы.

- Я забрала к себе твои растения, понимаешь? Взяла, хотя и знала, что это убьет их. Я должна была попробовать: ведь они - кусочек твоей жизни. Но потом они начали гибнуть... Получилось, что я не сумела сохранить даже эту частицу тебя.

Джастин обнял сестру за шею, стараясь быть ласковым и вместе с тем держать себя в руках.

- А потом твое тело, - слезы хлынули потоком. - Я опознала его... кое-как. Оно было... - Продолжить она не смогла. Шли минуты, а Крис только хватала ртом воздух. - Через несколько месяцев мое терпение кончилось. Я выкопала тело и привезла к себе. Я хотела, чтобы ты был рядом. Прости мой эгоизм. Я знала, ты никогда не любил рябины, не то что я. Они - сердце здешнего леса, а ты... ты был частью моего. И мне... мне показалось разумным похоронить тебя здесь. Сестра попыталась отодвинуться от него, но зарылась поглубже в его объятия. Я так молилась! Я была готова умереть ради тебя. Я молилась там, в кругу рябин.

- Ты всегда была чувствительной и романтичной, - проговорил он, пряча свои слезы в ее волосах.

Голос Крис изменился, сделался более мягким, легким. Он слышал волшебство в ее голосе; сестра всегда была чересчур сдержанна, чтобы доверять свои чувства словам.

- А потом, на следующее утро, я проснулась, и ты был рядом. И настала зима. И я знала, что она будет вечной. Исчезли все звери. Все птицы. Совершенно внезапно. Как будто они не могли находиться рядом с тобой. А мне было все равно. Зима... мороз... Пускай! Мне и сейчас все это безразлично, Джастин, - она прикрыла рот ладонью. - Я не хочу терять тебя! Я не хочу, чтобы ты покинул меня.

Он обнял ее. Просто обнял.

Потом, утомленная горем, она уснула, а он все держал ее в своих объятиях. Надо было выбирать, но он боялся заглянуть в будущее. Он любил Крис, он любил жизнь... Но теперь понимал, что более не имеет права ни на то, ни на другое.

Ну так что же? Он может жить, если выберет такое существование; рябины позаботятся о нем - ради Крис.

Ради Крис...

Джастин поглядел в окно, за которым сыпал бриллиантовыми искрами морозный день. Они ждали его, эти голодные, сердитые, измученные глаза. У них не было жизни, ибо они принадлежали к зеленому царству.

И у самой Крис не было жизни. Лишь тень ее, крошечный ломтик нескончаемой зимы. Из-за него. Он умер, но ей удалось удержать его.

"О, Крис, - промолвил он. - Ты разрываешь мое сердце".

Той ночью пошел снег. Окно было закрыто, но не заложено ставнями, и он смотрел в него, как в телевизор. Хлопья падали, быстрые, яростные, и гневный ветер нес их над белой пустыней. Рябины берегли его тело.

Следующие пять дней он отказывался думать.

Жизнь в избушке сделалась почти нормальной, - если не считать ночных кошмаров, в которых ему являлись шепелявые тощие тени.

Хуже всего приходилось растениям. Он ежедневно посещал их, разговаривал с ними, поливал, даже переставил поближе к свету. Однако они не поправлялись и продолжали чахнуть.

Во всяком случае не умерли, отметил он. Но и живыми не были. Джастин более не знал, есть ли разница между жизнью и смертью, однако прежде таковая существовала, он был уверен в этом.

- ...вот почему его надо пересадить, корни сделались слишком большими для... Крис, ты не слушаешь. - Сестра вглядывалась в его лицо, и он схватил ее за руки. - Ну пойми же, раз ты можешь любить рощу пахучих деревьев, что запрещает тебе насладиться красотой яшмового куста?

Он помолчал, держа ее за руки.

Она спросила:

- О чем ты молчишь?

- Нельзя же так... Жить и губить всякое растение, попавшее в твои руки.

Крис попыталась рассмеяться, но ее хватило только на тень, призрак смеха.

Джастин обнял ее и продолжил:

- А теперь самое главное. Речь идет о поливе...

Наступил шестой день. За окошком блистала морозная зима. Завтрак был хорош, Джастин даже забыл о холестерине. Он пил кофе со сливками, густо намазывал маслом хлеб и поглощал бекон полуфунтовыми ломтями.

- Джастин... это вредно.

Оторвавшись от своей тарелки, он усмехнулся.

- Я мертв. И пища не может повредить мне.

Крис не могла даже улыбнуться. И ее молчание, напряженное и горькое, лежало между ними, пока Джастин не встал из-за стола.

- Куда ты собрался?

- Погулять.

- А можно и мне с тобой?

- Крис... - Обойдя вокруг стола, он крепко обнял сестру, так крепко, как ни разу в жизни не обнимал. - Конечно. Пойдем со мной.

Он позволил ей хорошенько выговориться - сапоги его, на взгляд Крис, были слишком коротки и легки, да и снегоступы не по размеру, к тому же он небрежно застегнул куртку. Еще он не стал надевать шапку, и возможность позаботиться о нем притупила овладевшее Крис напряжение и успокоила - почти до нормального состояния.

Снаружи, конечно, стоял мороз, и Джастин ощущал холод всем телом. "Я мертв", - строго напомнил он себе, однако разницы как будто бы не было, и через десять минут он надел и шапку, и шарф, и варежки, вовсе лишив Крис повода для хлопот.

Стоя под нагими деревьями, лесовики следили за братом и сестрой.

- Крис, на нас смотрят, - бросил он беззаботно.

Она удивленно огляделась по сторонам.

Однако перед ней стояли те же самые деревья, что и перед ним; брови сестры были сдвинуты, лицо бледно.

- Кто смотрит?

- Так, проверяющие.

Мертвые голоса напоминали шорох сухой листвы. Джастин прислушался к их тихому ропоту; как всегда, лесовики молили о весне, о смене времени года. Он вгляделся в лицо Крис, подобное самой зиме.

- Тебе нравится снег?

- Я всегда любила снег. - Она украдкой глянула через плечо.

- А как насчет весны? Лета? Осеннего листопада?

Сестра молчала.

- В этом году птицы не прилетают к кормушке, не так ли?

Джастин обнял Крис за плечи, но она выскользнула из-под его руки.

- Джастин, прошу тебя...

- Пойдем, Крис. - Он протянул ей спрятанные под варежками ладони, и после неловкой паузы сестра взяла его за руку. Она дрожала.

- Не надо плакать, - сказал он ласково. - А то глаза замерзнут.

- Джастин, я не хочу туда.

- Но ты ведь любишь рябины, - ответил он, - и никогда уже не увидишь их в весеннем наряде.

Закусив губу, Крис кивнула:

- Мне все равно.

- Ты можешь и не ходить... сейчас. Но я должен это сделать. - Он повлек ее за собой по снегу, и Крис покорилась, ведь вел ее Джастин. Так было всегда.

За ними, неловко переступая, побрели лесовики. Однажды он оглянулся, и одного нервного взгляда оказалось довольно: Джастин знал, чью смерть видел он в этих глазах.

Лед покрывал промерзшие рябины, однако круг их стоял незыблемо. Внутри него снег лежал совершенным, безупречно чистым покровом. Если Джастин и впрямь приходил сюда с лопатой, ломал корочку льда, взрывал снежный покров, взламывал заледеневшую землю, от трудов его уже не осталось следа. И он был рад этому.

- Пойдем дальше, Крис.

- Я не могу.

- Почему?

Она судорожно сглотнула.

- Просто не могу.

- Дело в этом круге. Вот и все. Я же с тобой. - Он ненавидел себя за то, что заставляет ее плакать на морозе.

- Нет, ты не со мной, - возразила сестра, и в голосе ее послышалось обвинение.

- Я останусь с тобой, пока ты этого хочешь. - Он протянул вперед руки, и, промедлив на границе минуту, Крис вступила внутрь круга. Рябины как будто сомкнулись над ними, деревья теснились друг к другу, словно согревая брата и сестру.

- Иди сюда, садись.

На лице женщины проступило сомнение, однако оба были одеты тепло, и, прикусив губу, она опустилась на снег - справа от центра круга. Крис не решалась приблизиться к середине, и Джастин не настаивал.

Он сел напротив сестры, и она обняла его - как часто делала, когда оба они были куда моложе.

- Назови худшее, что ты знаешь обо мне?

Крис надолго задумалась.

- Худшее? Худшее - это мама.

- Как - мама? - Вопрос получился излишне резким.

Крис рассмеялась:

- Ты спросил. И я не обязана отвечать... во всяком случае, это не волновало меня долгие годы.

- Нет, я хочу знать!

- Хуже всего была мама. Она так хотела сына - неведомо почему. И она всегда больше любила тебя. - Взяв его за руки, она потянула их вверх. - Но, по-моему, я кое-чему от нее научилась. Я люблю тебя, пусть ты и заглядывал в мои дневники. И когда ты был близок к смерти...

Она умолкла, и он вжался в кольцо ее рук.

- А что было лучшим?

- Лучшим? Ничего в отдельности. Лучшего было много: я могла рассказывать о тебе целыми днями. Я пыталась вспомнить все, что ненавидела в тебе. И даже чуточку возненавидела за то, что ты умер. Знаешь, я ошиблась: худшим была не мама, а твоя смерть.

- Я и сам от нее не в восторге.

- Ты даже не помнишь этого...

- Верно. Но сама мысль меня далеко не радует. - Он сглотнул. - И если ты хочешь, чтобы я осознал ее... прости - не могу.

- Я не хочу, чтобы ты чего-то там осознавал! Мне нужно только одно, чтобы ты оставался здесь, как будто ее не было, этой смерти.

- Но если останусь я, если здесь останешься ты, не будет остальных дней твоей жизни.

- А уж это позволь решать мне самой. - Даже сквозь двое варежек он почувствовал, как напряглись ее руки.

Джастин был спокоен, хотя ладони сестры впились в его руки двумя якорями.

- Знаешь, - сказал он негромко. - В детстве, в юности, ты была мне второй матерью, только более близкой. Ты ходила со мной в школу. Защищала от Тони Фискера... помнишь его? - Он грустно улыбнулся. - Когда-то ты обещала уберечь меня от всего...

- Помню.

- А я и не понимал, насколько серьезными оказались твои намерения, проговорил он ясным голосом. - Однако я не имею права позволить тебе это. И, кажется, понимаю теперь, почему людям подобного не дано.

Он убрал свои руки; сделать это было мучительно трудно, так крепко держала сестра.

- Крис, я - твое прошлое.

- Что же в этом плохого? Вся наша жизнь есть сплошное прошлое, и будущее растет из него. Не зная прошлого, ты не можешь даже просто сказать: я ухожу. Джастин, ты эгоист.

- Я? - удивился он. - Я?! Ты убила целый лес, потому что не сумела примириться со смертью одного человека, и я эгоист?

Застонали под внезапно налетевшим ветром рябины, посыпалась снежная пыль. Крис подняла взгляд.

- Они созданы не для того, чтобы жить посреди вечной зимы, - негромко проговорил Джастин, пока сестра его обводила глазами живую ограду. - Ты всегда любила жизнь. И говорила, что главный садовник - природа.

Она заплакала:

- Но они ведь только деревья.

Джастин неловко обнял ее и не разжимал объятий, потому что знал: сестра лжет.

- Худшее в тебе, - сказал он негромко, меняя тему. - Худшее - твоя неуверенность в себе, которая лишь окрепла, когда мы повзрослели. Ты боялась, что, став взрослым, я отдалюсь от тебя, не буду больше нуждаться в тебе.

- А лучшее... - он задумался на минуту. Потом усмехнулся: - Ты права. Лучшую черту назвать не так-то легко. У меня столько всего в памяти, за несколько дней не просеять.

Она напряглась.

- Моя смерть не изменит этих воспоминаний и правды о них, - продолжал брат.

- Мне не нужны одни воспоминания!

Джастин засмеялся.

- Нет, ты хочешь лишь воспоминаний. Неужели ты этого не понимаешь? Что я сейчас такое? Воспоминание, Крис!

- Нет, ты жи...

- Долго мы здесь?

Она не ответила.

- Разве я возмужал? Или чему-нибудь научился, совершил какие-нибудь новые ошибки, еще несколько раз разбил свое сердце? Неужели я наконец нашел любимое дело, нашел способ добиться того, во что верю? Переменилось ли во мне хоть что-нибудь?

- Джастин, почему ты так поступаешь со мной? - голос ее был настолько тих, что ему захотелось замолчать.

Он не стал этого делать.

- Я не помню, как умирал, - проговорил Джастин монотонным голосом ушедшего глубоко в собственные думы человека. - И я не помню теперь, как живу. На память приходят события, случившиеся годы назад, - но только не подробности последнего месяца.

Оторвавшись от трясущейся мелкой дрожью Крис, он встал. Сестра попыталась последовать его примеру, однако движением руки он приказал ей сидеть в белом снегу под черными рябинами.

Лесовики смотрели на них, однако шепелявый речитатив прекратился. Он слышал, как они разом затаили дыхание, словно перед смертью заклокотало в груди у больного эмфиземой.

- Расскажи, как я умер.

Крис долго молчала, он уже решил, что так и не дождется ответа. Повернувшись, Джастин заглянул ей в лицо. Солнце уже заметно склонилось к горизонту: они пробыли здесь куда дольше, чем он предполагал.

- Ты превысил скорость, - проговорила она бесцветным, едва ли не холодным голосом. Потемневшие, округлившиеся глаза ее смотрели на снег в центре круга. - Шел дождь, и дороги сделались скользкими. Я всегда терпеть не могла, когда ты превышал скорость. Ты не был пьян, слава Богу... иначе это убило бы отца. Однако было темно и поздно. Наверное, ты и сам не понимал, насколько устал. Ты ведь знал этот участок дороги. Клянусь, ты проехал бы по ней даже во сне. Она вяло усмехнулась. - Тем не менее ты погубил четыре дерева. А пятым оказался клен - огромный, старый, со стволом, крепким, как стальная балка.

- Цифры помнишь?

- Мне говорили, с какой скоростью ты мчался. Не помню... цифры назвали только один раз, и то какие-то нереальные. Я только кивала. Я это помню. Все задавали мне вопросы, а я кивала и улыбалась. Для меня было главным не встревожить отца дурацкой истерикой. Я не собиралась разрешать себе того, что позволено слабой женщине.

Он встал на колени в каком-нибудь ярде от нее - паломник, припавший к ногам святого.

- Похороны - вещь дорогая, но владельцы погребальных контор - люд не скандальный, они знают, как правильно обойтись с человеком, отупевшим от горя. Трудно с другими. Людям кажется, что любое молчание можно заполнить словами о том, как велика утрата, будто нам, родственникам, это не ясно. И они хотят добра, им не прикажешь: умолкни, заткнись, умри, молчи, как покойник.

- Подобной шутки, боюсь, никто не поймет, - проговорил Джастин с улыбкой.

- Шутки? Что... ох. - Она заморгала - слезы уже начинали застывать на ресницах. - Потом - твои близкие и друзья. Они знают, когда тебя нужно оставить в одиночестве. Не докучать, дать вздохнуть. Но... но иногда они не понимают, когда этого делать не следует.

Ненавижу эти воспоминания. Первую неделю мне казалось, что я умру. Я хотела этого. Но пришлось выдержать, потому что я не могла добавить к твоей смерти свою; кроме того, у меня оставались дела. Твой дом, твои бумаги, твои растения. Но после похорон все, казалось, решили, что история окончена. И в самом деле: отчасти так оно и было. Ты ушел. А я все думала о том, что могла сделать и не сделала. Фантазировала, представляла себе, как волшебным образом вмешиваюсь в твою беспутную жизнь, чтобы спасти тебя. Мне уже снилось, как я продаю свою душу, чтобы вернуть тебя обратно!

И вот однажды я проснулась утром и позвонила тебе...

Просто сняла трубку и набрала номер. И выслушав дурацкое сообщение о том, что номер отключен, я закричала. Я кричала, кричала... и думала, что никогда не умолкну. Ты ушел - и вдруг утрата сделалась настолько реальной...

Наконец я переговорила с отцом, - продолжала Крис, - и он сказал, что мы можем перевезти твое тело с кладбища сюда, в Маунт Плезант. Он опасался за меня и знал, что тебе переезд не повредит. - Она застенчиво улыбнулась. Остальное тебе уже известно.

Джастин сидел, не шелохнувшись.

- Ты боишься, скажи?

- Смерти? Я не чувствую себя мертвым, но и не боюсь расставания.

Она кивнула, словно поверив этим словам.

- А есть ли жизнь после смерти? - спросила она минуту спустя.

- Откуда мне знать? Я не помню даже собственной кончины. - Он покачал головой. - Но если подумать, скажу тебе - да. Я ведь сейчас здесь.

- Я хотела поверить в Бога и Небеса. Но не смогла, потому что ты умер.

- Крис, люди смертны.

- Да, но среди них не было тебя. Подождешь ли ты меня на той стороне?

- Не знаю. Я даже не знаю, существует ли она. - Теперь сестра не скрывала слез, однако ему было важно - ему всегда было важно - не лгать ей. - Я не вправе ложными обещаниями и банальностями придать смерти смысл в твоих глазах. Тут дело не в смысле. Назначение смерти иное.

- И что же мне делать?

- Научиться ценить жизнь. И хотя бы потому, что я больше не располагаю собственной, я не могу позволить тебе погубить свою. Я не могу обещать тебе, что буду ждать - просто потому, что не знаю, будет ли мне позволено это. Я не могу уверять тебя в том, что существует настоящая загробная жизнь, потому что не видел ее. Я не могу найти слова, которые способны облегчить тебе расставание. Но я же всегда создавал тебе трудности, так почему же теперь должен вести себя как-то иначе?

Он протянул к ней руки.

С трудом поднявшись, сестра заключила его в объятия.

- Могу назвать тебе две вещи, в которых я уверена: я хочу, чтобы ты жил.

- Но это только одно.

- И я люблю тебя.

- А вот это уже второе.

Приподняв голову, он оглядел деревья.

- Становится теплее или мне просто кажется? - ласковым движением отстранив Крис, он принялся снимать с себя зимнюю одежду.

- Теплее, - отозвалась она слабым голосом. А потом сняла шапку и застыла, не выпуская ее из трясущихся рук.

- Весна приближается, - произнес он юным голосом, окидывая взглядом собравшихся вокруг лесовиков. - Весна приближается!

Они понимали это. Но не уходили, не двигались, даже не говорили. И в немигающих глазах, обращенных к центру кольца рябин, он теперь узрел предчувствие.

Снег начинал таять. А точнее - исчезать. Он отступал, съеживался, пропадал под теплым порывистым ветром, задувавшим между деревьев. Воздух наполнился запахом оживающих весенних рябин. Джастин взял в свои ладони трясущиеся руки Крис, и вместе они смотрели, как распускается листва, как зелень одевает тонкие ветви, как украшают их белые с золотом соцветия...

Центр круга как будто стал галькой, брошенной в зеленое озеро леса: жизнь разбегалась от него концентрическими кругами. Безмолвие продлилось недолго: его немедленно нарушили птичьи голоса, лесная песня, голос возвращающейся жизни.

Впрочем, это была уже не весна, а самая маковка лета.

- Господи Иисусе, Крис... сколько же длилась эта зима?

Она не ответила. Она смотрела не на него, на лес, полуоткрыв рот, не мигая. Снег отступал повсюду, возвращаясь в то время года, где ему и положено быть.

Криво усмехнувшись, Джастин взглянул в лицо сестры. И заметил, как преобразили его птичьи песенки, пронзившие лесное молчание. Вокруг пахло рябиной - сильнее и слаще, чем когда-либо в его жизни.

- Позаботьтесь о ней, - обратился он к деревьям, и те словно бы закивали в ответ... Впрочем, это были, скорее, шуточки ветра.

"Мы позаботимся".

Он огляделся и увидел стражу по краю круга. Однако зимних лесовиков больше не было.

Боже, подумал он. Вот как оно вышло. Значит, сестра отыскала целый лес, населенный вымышленным народом, живой легендой. Джастин не знал, что представляет собой этот летний народ, однако видел в нем и величие, и славу... чудо жизни. Высохшая плоть наполнялась соками, серая омертвевшая кожа отсвечивала золотом, а в глазах прежний сланец и сталь уступили место зелени куда более яркой, чем сам лес.

И они улыбались ему, эти лесовики; и улыбки их были полны мудрости, отягощены невысказанным знанием.

- Не обижайтесь на нее, - попросил он еще раз. - Таковы уж мы, люди. Помогите ей, если сможете.

- Мы не сумеем, - ответил один из них, голосом ни юным, ни зрелым, не принадлежащим ни мужу, ни деве. - Она не впустит нас.

- Не сейчас. Чуть погодя... Лес всегда был ее стихией.

- Тогда мы придем сюда и, когда круг раскроется, будем танцевать в нем. Спасибо тебе. - Повернувшись, они легкой поступью направились в лес.

Какая разница, куда следовали они. Главное, они не были мертвы. В отличие от него. Впредь дороги их не сойдутся.

"Откуда мне это известно?"

- Эй, Крис? - сестра ответила ему взглядом. - Не все же лить слезы. Впрочем, ты всегда была у нас самой нежной.

Джастин опять обнял ее - в последний раз.

- Мне пора уходить.

- Куда?

- Не знаю, но для меня уже нет покоя, - он говорил чистую правду: легкий ветерок вселял в него желание странствий. - Пришлю тебе открытку.

- Паршивец, - ответила она, улыбаясь, пусть чуточку, пусть сквозь слезы. Ты и живой-то ни разу не написал мне.

- Ну, я звонил иногда.

- Если рядом оказывался телефон, - она ответила ему отчаянным, яростным объятием, понимая, что не сумеет более удержать его своими руками. - Лучше дождись меня; я приду, когда все это кончится.

- Подожду, если сумею. А ты лучше воспользуйся оставшимся временем.

Ему хотелось задержаться, проследить за ней, убедиться в том, что сестра возвратилась к прежней своей жизни.

Однако все это дела живых, а не мертвых. С великой нежностью он поцеловал ее в лоб и повторил:

- Пора в путь.

- Понимаю. - Лицо ее просветлело, бремя тоски исчезло.

Крис смотрела на удаляющегося брата и потому не заметила, как сердцевина круга вдруг вскипела жизнью, как из земли поднялся стволик - прямой, стремящийся к солнцу.

Юная рябина.