Яринка замолчала и уставилась в одну точку, а я воспользовалась этим, чтобы перевести дух. Разжала кулаки, которые, оказывается, до этого сжимала с такой силой, что пальцы онемели, а ногти впились в ладонь. К счастью, того, чего я боялась больше всего, Яринка не сказала: Бурхаев-старший, при всей своей несомненной гнусности, не изнасиловал её. Если только…

— Так ты согласилась всё ему рассказывать про Яна?

Подруга молчала, и мне опять стало страшно. Нет, не может моя Яринка оказаться настолько неразумной, чтобы не увидеть единственного правильного выбора!

— Ты согласилась или нет?!

Она отрицательно качнула головой, и моё сердце ухнуло в пустоту. Я уже открыла рот, чтобы издать горестный вопль, когда подруга торопливо ответила.

— Не сразу. Не сразу согласилась.

Мой так и не прозвучавший возглас обернулся облегчённым вздохом. И я уже собралась выразить это облегчение в словах, но Яринка вдруг заплакала. Тихо и безнадёжно. Я сразу пересела к ней, обняла за плечи, она уткнулась мне в плечо, вздрагивая всем телом. И сразу начала рассказывать, торопясь, взахлёб, спеша выплеснуть накопившуюся боль.

Бурхаев задал вопрос и выжидающе замолчал. Яринка стояла там же, посреди гостиной на ковре, зябко ёжась, и инстинктивно прикрывала руками обнажённую грудь. Она молчала, упрямо глядя в сторону, и повисшая между ними пауза начала угрожающе затягиваться.

— Мне долго ждать? — наконец, подчёркнуто терпеливо осведомился отец Яна, барабаня пальцами по диванному валику.

Яринка не ответила. Согласиться на первый вариант она не могла, на второй — не хотела. И молчание сейчас казалось ей единственным приемлемым вариантом, который, по крайней мере, даст ей чуть-чуть времени, маленькую отсрочку перед неизбежным.

Но Бурхаев не позволил ей воспользоваться этой отсрочкой. Он не стал больше ничего спрашивать, не стал ждать. Вместо этого, раздражённо крякнув, поднялся с дивана, тяжело ступая, подошёл к моей подруге и схватил её за руку.

В первый момент застигнутая врасплох Яринка не сопротивлялась, позволила подтащить себя к дивану, швырнуть на него лицом вниз и, только уткнувшись носом в бархатную обивку и услышав над собой тяжёлое мужское дыхание, отчаянно рванулась, попыталась вскочить. Но сверху на неё уже навалилась сопящая, пахнущая алкоголем и табаком тяжесть, придавила, обездвижила, грубые руки жадно зашарили по обнажённому телу.

Яринка закричала. Без надежды на чью-то помощь, без желания просить о пощаде, но от непреодолимого отвращения, от несправедливости и безысходности.

— Заткнись, мать твою! — прошипел Бурхаев-старший, с силой вжимая её лицо в диван. — Подумают — пожар…

Лишённая возможности кричать и дышать, Яринка задрыгала ногами, пытаясь освободить хотя бы голову, суметь чуть-чуть повернуться, чтобы ухватить немного воздуха, но Бурхаев навалился сильнее, стиснул в кулаке её волосы. Перед глазами замелькали мутные пятна, пульс уже гремел в ушах, а лёгкие мучительно сжимались, и в мечущемся Яринкином сознании вдруг мелькнула злорадная мысль, что задохнуться сейчас — может, и не худший финал всей истории. Ещё немного потерпеть — и всё кончится, страшное останется позади, она наконец-то обретёт свободу и беспечно полетит прочь между чёрным морем и чёрным небом, оставив ни с чем подонка Бурхаева с его, получается, впустую потраченными деньгами.

И моя подруга уже почти не сомневалась в таком исходе, когда всё неожиданно кончилось.

Отец Яна отпустил её голову, поднялся на ноги и, как ни в чём не бывало, принялся снова пить из бутылки, а Яринка осталась лежать навзничь, шумно глотая воздух, судорожно царапая ногтями обивку дивана. Потом свернулась калачиком, спрятавшись сама в себя, почти жалея о том, что не успела задохнуться.

— Ну, вот что, — диван прогнулся, Бурхаев сел рядом с Яринкой, но на этот раз не прикоснулся к ней, а его голос снова звучал ровно и бесстрастно. — Дурака поваляли и хватит. Свои условия я тебе озвучил. С тебя одно слово «да» — и можешь выметаться. А попробуешь снова играть в молчанку, я тебе не только сегодня кузькину мать на всю ночь устрою, но и в ближайшие полгода разучишься ноги вместе держать. Я ведь могу тобой и друзей угостить, я щедрый. Так что спрашиваю второй раз, третьего не будет. Сотрудничаем?

Яринка снова замолчала, страдальчески прикусив губу, а я почти простонала, не в силах больше выносить неизвестность:

— Ну? Ты согласилась? Ушла?

Кивок подруги стал лучшей новостью за весь этот сумасшедший день, с души посыпались камни. Я даже позволила себе улыбнуться.

— Молодец, надо было сразу…

Но Яринка уже снова плакала, и пришлось опять обнимать её, и гладить по волосам, и шептать что-то успокаивающее, хоть я и не понимала: над чем она так убивается, если самого страшного не произошло? Конечно, бедняжка перепугана и расстроена, но это были не те слёзы, какими оплакивают уже случившуюся беду, подруга продолжала бояться чего-то в будущем, и бояться настолько сильно, что не могла справиться с этим страхом. Я уже хотела начать мягко расспрашивать, когда Яринка заговорила сама:

— Что мне теперь делать? Он же не отстанет. Он сказал, приедет весной, и я должна буду ему всё про Яна рассказать…

Я пожала плечами.

— Ну и расскажи. Ян — его сын, ему он всё равно ничего плохого не сделает, а с тобой…

Яринка протестующе дёрнулась, высвободилась из моих объятий и непримиримо затрясла головой.

— Ну нет! Если этот старый козёл думает, что запугал меня, то он дурак! Ещё посмотрим… вот я успокоюсь и придумаю, чтобы… такое придумаю!

Я не на шутку встревожилась.

— Ярин, не надо! Он козёл, конечно, ещё какой козёл, но не связывайся! Сделай всё, как он говорит, ведь, если узнает, что ты его за нос водишь, он может… да что угодно! Он тебя купил, и никто ему слова не скажет, если…

Выпалив последние слова, я осеклась от неожиданно пришедшей в голову жуткой мысли. Вдруг не все девушки, нашедшие последний приют в Русалкиной яме, отправились туда добровольно? А что, очень удобно: глубина сразу у берега, груз на шею, толчок в спину — вот тебе сразу и казнь, и похороны.

Умоляюще посмотрев на Яринку, я уже собралась продолжить уговаривать её не делать глупостей, но увидела на её лбу знакомую упрямую складочку и в отчаянии прикрыла глаза.

— Думает, умнее всех… — бормотала подруга уже сама себе. — Думает, все его боятся…

В безнадёжной попытке отвлечь её от опасных мыслей я озвучила то, о чём подозревала с той минуты, как увидела на пасмурном пляже две слившиеся в поцелуе огненно-рыжие головы:

— Чего ты вообще так переживешь за этого Яна? Влюбилась?

Яринка сразу вынырнула из своих мыслей, возмущённо вскинулась.

— Ещё чего! Он мне просто нужен сейчас… выгоден!

— Ну-ну, — скептически закивала я, глядя на предательские пятна румянца, вспыхнувшие на бледных щеках подруги. — А он где сейчас? Почему вместо него отец был?

Яринка зло фыркнула:

— Потому что старый хрен его по каким-то делам сплавил на пару дней! Всё рассчитал. Ян завтра приедет… точнее, уже сегодня. И я к нему пойду.

— И? — с нажимом спросила я, имея в виду, собирается ли подруга следовать инструкциям Бурхаева-старшего.

Но она, сморгнув последние слёзы, превращаясь в прежнюю Яринку — уверенную и невозмутимую, ровно ответила:

— И сейчас мне надо успеть выспаться. Утро вечера мудренее.

С этим спорить я не стала: сама чувствовала себя донельзя вымотанной этим бесконечным днём. И уснула, несмотря на взвинченные нервы, почти сразу.

Разбудили меня голоса соседок. Вернувшись с работы, Ася и Вика желали знать, как прошла первая Яринкина «брачная» ночь, и ради этого не постеснялись растолкать её. Я не захотела участвовать в разговоре и не подала виду, что проснулась, лишь насторожила уши. Примечательно, что Яринка не растерялась даже спросонок: её голос звучал совершенно беспечно, словно и не было в её жизни вчерашних тяжёлых событий.

Этим беспечным, чуть капризным голосом, она пояснила, что ничего не было, что Бурхаев купил её не для себя, а для своего сына, которого сейчас нет на острове. И что звал только для того, чтобы посмотреть на приобретение вблизи, потому она и вернулась так рано. Что она точно не знает, когда приедет её настоящий хозяин, и чтобы её уже оставили в покое и дали поспать. Девушки таким рассказом вполне удовлетворились, видимо, здесь не считалось чем-то удивительным, если мужчина покупал девушку не для себя.

В следующий раз мы увиделись во время обеда, когда я вернулась с работы, но и там нам не дали остаться наедине. Соседки опять поздравляли Яринку, на этот раз — с тем, что постоянник её оказался молодым, что для Оазиса было редкостью. Я внимательно наблюдала за подругой и только удивлялась тому, как хорошо у неё получается изображать радостное оживление. Это даже показалось мне подозрительным и, едва мы вышли за порог, направляясь на занятия, как я спросила, крепко схватив Яринкину ладонь, словно боясь, что она убежит.

— Ну? Что ты надумала? Что делать будешь?

Подруга одарила меня ослепительной улыбкой, и мои подозрения укрепились.

— Нет! — я даже затопала ногами от бессилия. — Нет, не говори мне, что ты собралась воевать с Яновым отцом! Он же тебя в порошок сотрёт, если не станешь ничего рассказывать!

— А кто сказал, что не стану? — Яринка невинно захлопала ресницами, и я отпустила её руку, чтобы с досады ущипнуть или пихнуть, но она вдруг отскочила в сторону и, хохоча, побежала по дорожке.

Я припустила за ней, впадая в ещё большее недоумение: подруга выглядела… счастливой? После вчерашнего?

Мы с топотом ворвались библиотеку, и ожидающая нас Зоя подпрыгнула от неожиданности, свела брови, но почти сразу удивлённо их подняла.

— Ярина? А ты зачем пришла? Мне сказали, что вчера твой аукцион закрыли.

Мы насторожились.

— Да, закрыли, — осторожно подтвердила Яринка. — А что?

— Ты не знаешь? Твоё обучение закончено. Мы учим девочек, только пока они не работают, тем более, что вы обе и так знаете почти всё.

Тут она была права. Наши занятия только первые месяцы можно было действительно назвать занятиями, изучением чего-то нового каждый день. А чем дальше, тем короче становились уроки и тем чаще мы уже просто повторяли пройденное или болтали со своими преподавательницами, а то и просто читали книги, которые они нам рекомендовали. Пожалуй, только английский ещё предстояло зубрить, а что касается этикета, психологии общения и обольщения, визажа и стилистики, то здесь нам давно уже не подавали новый материал.

Яринка затопталась между стеллажами, несмело спросила:

— А разве нельзя приходить просто так? Вместе с Дайкой? Если мне интересно?

Зоя польщённо улыбнулась.

— Если интересно, то, конечно, приходи. Но теперь это уже полностью твой выбор. Ты, небось, и на работу сегодня собиралась?

— А что, тоже можно не ходить?

— Конечно, можно! Ты теперь обязана делать только то, что скажет твой постоянник, остальное — как пожелаешь.

Избегая моего взгляда, Яринка попятилась к двери.

— Тогда я сегодня, пожалуй, отдохну. Ночь не спала… До свидания!

— До свидания, — кивнула Зоя, а я осталась дура дурой торчать посреди библиотеки и лишь мысленно честить подругу, которая так ловко ушла от расспросов.

И ушла, как позже выяснилось, — надолго. Я до позднего вечера сидела в столовой, пытаясь отвлечься то телевизором, то игрой в приставку, пока глаза не начали слипаться. Подруга не вернулась. В конце концов я поднялась наверх и уснула, измученная ожиданием, а утром первым, что я увидела, открыв глаза, была заправленная и непримятая Яринкина постель.

Начиная беспокоиться уже не на шутку, я высказала свои опасения вернувшейся пораньше с работы Асе, но она лишь посмеялась, сказав, что, учитывая, какой молодой постоянник достался моей подруге, мы теперь не скоро её увидим.

Скоро, не скоро, а явилась Яринка только к вечеру, когда я уже вернулась с занятий и с тоской гадала, придётся ли мне и эту ночь коротать одной. Зато, вопреки своему вчерашнему поведению, она сразу потащила меня прочь из домика, на пустой, начинающий тонуть в сумерках пляж, где можно было поговорить без посторонних ушей.

Я сдерживала досаду, пока мы не ушли к кромке моря, за которым медленно гасло солнце, и не устроились на взятом с собой пледе, брошенном прямо на песок. Только тут я увидела, что Яринка принесла с собой небольшой бумажный пакет, аккуратно поставила рядом с собой. В другое время я бы обязательно заинтересовалась содержимым пакета, но сейчас меня переполняли эмоции, поэтому я сразу перешла к главному:

— Чёрт тебя подери, ты могла вчера хотя бы предупредить, что не вернёшься?! Я полночи опять уснуть не могла, тебя ждала!

Этот обличающий вопль был заглушен шумом набежавшей на берег волны, из-за чего потерял большую часть вложенного в него праведного гнева. Но Яринка всё равно посмотрела виновато. Опустилась на плед, скрестив ноги, обезоруживающе улыбнулась. Я пока не торопилась садиться, глядела на неё сверху вниз, удивляясь счастливому виду подруги. От этого вида моя злость растворилась, как дождевая капля в морской воде. Я неуклюже плюхнулась рядом с ней, обхватила колени руками.

— Ладно, что там у тебя?

И Яринка, выдержав важную паузу, начала рассказывать. Её сегодняшний рассказ отличался от вчерашнего, как день от ночи. Теперь она не шептала сдавлено, не шмыгала носом, и голос подруги не прерывался от подступающих слёз.

— В общем, — широкая белозубая улыбка засверкала в наступающей тьме, — я ещё вчера придумала, как надо поступить. Точнее, даже не придумала, а оно само пришло откуда-то, будто шепнул кто-то, и я сразу успокоилась. А тебе не сказала, потому что ты стала бы меня отговаривать.

Я лишь кивнула. Наверное, стала бы, ведь, сдаётся мне, подруга всё-таки решила встать на тропу войны с Бурхаевым, иначе не выглядела бы она сейчас такой довольной.

— И вот, когда я ушла с занятий, то сразу пошла к Айсбергу, и там, на нашей скамейке, стала ждать, когда приедет Ян. Долго ждала. Потом увидела, как он поднимается на крыльцо, и побежала к нему. Мы сразу пошли в его номер, обнимались, целовались… Я всё не знала, как лучше начать разговор, но тут он сам что-то почувствовал и спросил у меня: что случилось? Ну, я поотнекивалась для порядка, а потом рассказала про его отца. Даже заплакала немного, но это без притворства, само получилось.

Я похолодела.

— Рассказала? Всё, что было?

— Ага, — Яринка довольно кивнула. — И как он меня раздеться заставил, и как лапал, и как на диване душил. И главное — про то, зачем вообще купил. Что за Яном через меня следить хочет. И даже, как он его дураком и лопухом называл.

— Да ты сама дура! А если Ян теперь с отцом из-за этого поругается, тот же тебя пришибёт!

— Не пришибёт, и не поругается, — Яринка довольно прищурилась на гаснущий над морем закат, — Я же неспроста так долго пропадала. Мы обо всём поговорили и всё решили, я рассказала Яну свой план, и он сказал, что у меня отличная идея.

Яринка замолчала, явно ожидая моих расспросов, но я отвлеклась на море. Показалось, что недалеко от берега среди пологих неспешных волн что-то плеснуло, забелело на миг и исчезло. Рыба?

— Так вот, — Яринка чуть повысила голос, — всё будет тип-топ. Лучше и не придумать!

Поняв, что спросить всё-таки нужно, иначе подруга так и продолжит меня интриговать, я повернулась к ней:

— И что же вы такого придумали, что ты на сутки пропала?

— Ой, — Яринка довольно зажмурилась и от избытка чувств даже подрыгала ногами, взбивая песок, — я до сих пор не верю, что всё так замечательно сложилось! Ты офигеешь! Сначала мы решили разобраться с Яновым папашей. Ян ничего не будет ему говорить про меня, пусть старый хряк думает, что я его испугалась и…

Тут, сквозь непрерывное Яринкино щебетанье и ровный шорох прибоя, я снова уловила еле слышный всплеск. Повернула лицо к морю, прищурилась, вглядываясь в его безбрежную даль. От заката на горизонте осталась лишь быстро тускнеющая жёлтая полоса, и над головой зажглись первые звёзды. Разглядеть что-либо среди тёмных волн не представлялось возможным, но мне всё-таки показалось, что я различаю некое светлое пятно, вновь мелькнувшее и исчезнувшее метрах в десяти от берега.

— Ты не слушаешь, — прервавшись, обиженно надулась Яринка.

— Слушаю, — поспешно заверила я её, и это было почти правдой: общий смысл того, что говорила подруга, от меня не ускользнул, несмотря на частичную отвлечённость. — Вы решили обмануть Бурхаева. Ты будешь рассказывать ему про Яна то, что вы заранее с ним сами придумаете.

— Точно! — просияла Яринка. — Мы убиваем двух зайцев. Старый хряк думает, что я всё делаю, как он велел, и меня не трогает. А Ян через меня подбрасывает ему ту информацию, какую тот ожидает услышать, а правду мы скрываем! Классно же?

— Классно, — искренне согласилась я, чувствуя облегчение. По крайней мере, Яринка не идёт в открытую конфронтацию с Бурхаевым-старшим, а это уже очень хорошо.

— Так что на ближайшие полгода у нас всё в ажуре. А потом… ой, совсем забыла! — Яринка неожиданно потянулась в сторону и взяла с песка принесённый с собой пакет. — Я же принесла вина, чтобы мы с тобой отметили…

Из пакета появились бутылка, пара одноразовых стаканчиков и кулёк шоколадных конфет. Я невольно подалась назад.

— С каких это пор ты пьёшь?

— Со вчерашних, — охотно отозвалась Яринка. — Мы с Яном пили шампанское в номере.

— Я не хочу!

Да, в Оазисе алкоголем было никого не удивить, запрет на него здесь то ли не распространялся, то ли всё делалось в обход закона, но пили все. Шатающимся, а то и падающим человеком на улице было никого не удивить, наши соседки, даже возвращаясь с работы уже навеселе, вполне могли пропустить по бокалу или рюмочке перед сном. В холодильнике всегда стояли початые бутылки. Но у меня ни разу не возникало желания самой попробовать спиртное. В Маслятах взрослые хоть и позволяли себе брагу, но происходило это по большим праздникам и в малых количествах, а уж о том, чтобы поить ею детей, и речи быть не могло.

— Да брось, — Яринка потрясла бутылкой. — Тут меньше половины, и оно лёгкое, мы даже ничего не почувствуем. Выпить по такому поводу обязательно нужно!

— Да по какому такому поводу? — я повернулась к Яринке и только сейчас поняла, что до сих пор продолжала сидеть лицом к морю, напряжённо вглядываясь в темноту безбрежных вод.

Яринка хитро прищурилась:

— А вот выпьем, тогда и узнаешь.

Обречённо вздохнув, я потянулась за стаканчиком, который подруга успела наполнить, но сделала это вовсе не потому, что сочла её доводы убедительными. Мне хотелось побыстрее закончить наш разговор и уйти с пляжа. Уйти к уютному свету фонарей и окон, к звукам голосов, к обществу других людей. Близость ночного моря беспокоила меня всё сильнее. Как и негромкий всплеск, снова донёсшийся из темноты.

Яринка стукнула краем своего стаканчика о мой и торжественно произнесла тост.

— За меня! За то, что я сделала это!

Я, уже пригубив вино кончиками губ, помедлила, ожидая продолжения, но его не последовало. Алкоголь оказался на вкус ненамного лучше, чем на запах. Нечто кислое и терпкое, оставляющее на языке назойливое приторное послевкусие. И что люди в нём находят?

Поморщившись, я поставила стаканчик на песок, снова пытливо вгляделась в темноту и поторопила Яринку.

— Так за что мы пили? Что ты сделала?

— Я лишилась девственности, — гордо объявила подруга, тряхнув волосами, как встряхивает гривой своенравная лошадка.

Я помедлила с ответом. Нельзя сказать, что Яринка меня удивила, ведь разве до сих пор не к этому всё шло? Но я не знала, какой реакции она от меня ждёт. Сочувствия или поздравлений? Поэтому всё, что мне пришло в голову, — неловко спросить:

— Э… ну и как?

На этот раз уже Яринка замешкалась, прежде чем ответить, отвела глаза в сторону, словно решая что-то про себя. А потом растерянно пожала плечами.

— Да ты знаешь… никак. Приятно только ласкаться и целоваться, а потом фигня какая-то.

Я поёжилась.

— Больно было?

— Да ну, — Яринка небрежно отмахнулась, — терпимо. Даже не то что бы больно, а внутри неудобно и как будто щиплет. Но Яну понравилось.

— Ещё бы ему не понравилось, — неприязненно отозвалась я, и непорочный образ медноволосого Яна потускнел в моём сознании. — Не ему же терпеть.

— Ты не думай, что это он настоял! — тут же вскинулась Яринка. — Он, наоборот, не хотел, предлагал подождать. Я сама к нему полезла.

А вот тут я удивилась.

— Зачем?!

Яринка брезгливо скривилась.

— Вспомнила его отца потому что. И подумала, что здесь ведь вообще непонятно, что будет завтра. Всего можно ожидать. И что лучше я сделаю это в первый раз с Яном, пока есть возможность, чем потом какой-нибудь старый пердун на меня залезет.

Я обдумала её слова и согласилась с ними. Если уж тебя угораздило влюбиться, как бы подруга не отрицала своей влюблённости в Яна, то надо воспользоваться этим по полной программе. Можно даже сказать, что Яринке здесь повезло куда больше, чем большинству местных девушек. И даже больше, чем девочкам из так называемых приличных семей, которым родители сами выбирают мужа, руководствуясь лишь своими соображениями.

Эта мысль неожиданно принесла мне почти эйфорическое облегчение, и я потянулась к кульку шоколадных конфет, который Яринка положила между нами, но тут со стороны моря снова донёсся всплеск. Но на этот раз громкий, явственный, такой, что его уже нельзя было списать на разыгравшееся воображение.

— Ты слышала? — спросила я Яринку, сдавленным от испуга голосом. — Плещет что-то…

Но подруга посмотрела на меня удивлённо.

— Конечно, плещет, это же море. Ветер дует, вот вода и плещет.

Я собралась уже возразить, что ветер может гнать волны, но не может ударить по воде так, чтобы раздался именно всплеск, но Яринка, вновь наполняя стаканчики вином, затараторила:

— Я же тебе ещё ничего не рассказала. Так вот, ты офигеешь! На чём я остановилась? В общем, ближайшие шесть месяцев мы с Яном можем не беспокоиться. Он будет придумывать, что я должна сказать его отцу, я буду это говорить. Те деньги, которые Оазис получил за меня на аукционе, покрывают чуть меньше половины моего долга. Я буду танцевать и постараюсь тоже выплатить хоть что-то. А Ян попробует убедить отца купить меня ещё на полгода, и, если у него это получится, то я закрою долг, понимаешь?

Я медленно кивнула. Половина долга! Только за аукцион! А я ещё ни на шаг не приблизилась к своей свободе. Ведь мытьём посуды в кафе отрабатываю разве что еду да одежду. И, раз подруга так меня опередила, то…

— Если Ян уговорит отца купить тебя ещё на полгода, — мой голос зазвучал так жалобно, что самой стало противно, — ты уедешь с ним?

— А вот тут самое главное! — Яринка сунула мне в руку наполненный стаканчик, я машинально взяла его. — Ведь в тот момент, как деньги будут уплачены, я стану свободной, а значит, могу идти на все четыре стороны? Но на все четыре я не хочу. А хотим мы с Яном пожениться, когда мне исполнится четырнадцать лет.

— Чего? Да тебя его отец скорее своими руками утопит, чем разрешит сыну…

— Погоди ты! — перебила Яринка, — Дослушай сначала. Думаешь, мы тупые совсем, не понимаем? Нам потому и нужно, чтобы старпёр ещё за полгода заплатил. Погасить долг и дождаться моего дня рождения. Потом Ян увезёт меня отсюда и мы поженимся, но так, чтобы никто не знал. А затем… пей, давай! За это тоже надо.

Подруга, не дожидаясь меня, лихо опрокинула свой стаканчик, но я лишь чуть-чуть пригубила вино, показавшееся сейчас даже кислее, чем в первый раз. Торопливо закусила конфетой, ожидая продолжения Яринкиного рассказа.

— Так вот, — заговорила она, — После того, как поженимся, мы убежим. Насовсем. Ото всех.

— И куда вы убежите? — спросила я, но за полсекунды до ответа, каким-то образом уже знала, что услышу. Может голос-без-слов шепнул, а может, проявила себя пресловутая женская интуиция.

— На Запад, — ответила Яринка и залпом допила вино. — На Запад.

Опять что-то шумно плеснуло в море, на этот раз, кажется, даже ближе, но я не обратила внимания. Запад. С того момента, как мы с Яринкой оказались в движущемся товарняке и стало ясно, что обратно нам уже не вернуться, я заставляла себя думать и о Дэне, и о других, и о своей мечте сбежать в далёкие счастливые страны, как о безвозвратном прошлом. Получалось это у меня не всегда, надежда упрямо теплилась под грузилом здравого смысла, время от времени напоминая о себе во снах, в случайных мыслях, в мимолётных грёзах о лучшей доле. И сейчас подруга двумя простыми словами разбудила её, подняла из почти уже зарытой могилы, вдохнула жизнь.

— На Запад… — шёпотом повторила я, смакуя каждую букву.

— Ну да! — радостно закивала Яринка. — Ян говорит — это реально, если есть деньги. У него есть кое-что. А я накоплю, буду танцевать каждый вечер в Айсберге, а днём мыть посуду или убирать номера, не важно.

Я машинально кивала, только сейчас начиная осознавать, что Яринка, описывая планы на будущее, говорит только о себе и о Яне.

— Ян, оказывается, давно об этом думал, как и мы, представляешь? — Яринка лучилась от счастья, не замечая той бездны отчаяния, в которую я погружалась с каждой следующей её фразой. — Ему многое не нравится здесь. Говорит, сплошное лицемерие. Людям рассказывают о духовных скрепах, о традиционных ценностях, а сами… те, кто во власти, творят беспредел. Все заповеди нарушают, да и вряд ли даже в бога верят, зато заставляют остальных.

Я кивала: хоть я не видела ничего, кроме тайги и приюта, и о том, как живут в городах обычные люди, имела мало представления, но понимала, что Яринка права. И Ян прав.

— Старый мудак, отец Яна, сам у власти, — продолжала подруга, — и Ян с детства на это враньё смотрит, он о Западе давно подумывал. А как сюда приехал да увидел, что здесь женщин продают-покупают, посмотрел на гостей… а это ведь всё не последние люди в стране! Так точно решил, что драпать отсюда надо, пока сам не стал как отец.

— Кстати, странно, что не стал, — осторожно заметила я. — С детства привыкнуть должен был ко всякому такому.

Яринкино лицо мгновенно смягчилось, губы изогнулись в нежной улыбке, ресницы опустились.

— Нет, он не такой. Мне мама говорила — к чистому грязное не пристанет.

Пытаться разубедить её в чём-то я не стала, да и не хотела. Пусть хоть кто-то из нас будет счастлив. А потом… ведь правильно подруга сказала: здесь вообще непонятно, что будет завтра, так не стоит и переживать.

Но Яринка вдруг насупилась, собрала на лбу складочку.

— Вот только мы ещё не решили, как быть с тобой.

— А что со мной? — осторожно спросила я и машинально сложила пальцы крестиком.

— Как выплатить твой долг так же быстро, как мой?

— А мой зачем так быстро выплачивать? — горько вырвалось у меня, и Яринка глянула с возмущением.

— Что значит — зачем? Ты думаешь, я без тебя куда-то поеду?!

Чувствуя, как приятное тепло зарождается где-то под сердцем, я неловко забормотала:

— Так ведь Ян… зачем ему ещё меня с собой тащить? Если не получится мой долг выплатить, вам нельзя оставаться…

— Молчи, — веско оборвала меня Яринка, — Яну я сразу сказала, что без тебя никуда, и он ответил — правильно, нельзя бросать друзей. Я же говорю — он такой… А мы с тобой потом ещё придумаем, откуда деньги взять, время есть. Давай-ка и за это выпьем.

Увидев, что она в третий раз тянется к бутылке, я запротестовала:

— Нет, я больше пить не буду! И так что-то нехорошо становится, голова гудит.

Как ни странно, Яринка не стала настаивать и покладисто кивнула:

— Тогда я сама всё допью. Вчера Ян не разрешил много пить, а мне интересно.

С некоторой тревогой я проследила за тем, как подруга, не отрываясь, осушила свой стаканчик и взялась за мой. И, чтобы как-то притормозить этот пугающий процесс, я спросила первое, что пришло в голову:

— Что ты чувствуешь, когда любишь Яна?

Яринка удивилась, даже слегка поперхнулась, зато прекратила уничтожать вино.

— Когда люблю? Ты имеешь в виду…

— Нет, нет! — я поспешно замахала руками. — Я про саму любовь. Как это чувствуется? Как ты вообще поняла, что влюбилась?

Яринка прикусила губу, и мне показалось, что сейчас она опять начнёт отнекиваться, но подруга призналась с неожиданной лёгкостью:

— Ты знаешь, иногда мне кажется, что я влюбилась в него сразу, с первого взгляда. Когда увидела за столиком в ресторане. Он такой непохожий на всех был, такой молодой, странный… а вокруг все эти пьяные свиньи хрюкают, и он среди них как ненастоящий, как сон. А разговаривать мы начали, так мне его голос очень понравился, как он говорит, спокойно всегда, негромко. А потом он меня поцеловал. Я раньше думала, как люди целуются — противно же, слюни, наверное, запах изо рта? А с ним не противно, наоборот… глаза сами собой закрываются, и хочется ещё целоваться. Ну, а уже сегодня ночью я совсем пропала. И не из-за того, что мы… переспали, а потому что он — такой же, как я.

Яринка замолчала, неосознанно вытягивая губы трубочкой и мечтательно прищурившись на звёзды. Я тоже ничего не говорила, в надежде, что подруга продолжит рассказывать и, благодаря её рассказу, мне в своё время будет легче распознать любовь.

Но она молча допила остатки вина, смяла пустые стаканчики, собрала в кулёк фантики от съеденных нами конфет и вдруг негромко засмеялась.

— Дайка, у меня голова кружится-а-а… кажется, я пьяная. Ян ругаться будет.

— Ты сейчас в Айсберг пойдёшь? — печально спросила я, предчувствуя ещё одну ночь в пустом номере. — К нему?

— Ага, — Яринка зачем-то поцокала языком. — Он ещё три дня здесь будет, потом рождественские каникулы кончатся, и опять на учёбу. Но обещал приплывать каждые выходные.

Я повеселела. Выходит, ночевать мне одной только по пятницам и субботам, а в другие дни недели мы сможем, как раньше, после ухода старших подруг на работу делить на двоих наш уютный домик. Смотреть телевизор, развалившись на большом диване в столовой, играть в приставку, сидя рядом на полу, не спеша готовить себе ужин и шептаться в темноте перед сном, пока глаза не начнут закрываться. Мммм, красота!

Яринка вдруг неуверенно поднялась на ноги.

— Дайка, пойду-ка я холодной водой умоюсь, а то как-то… — не договорив, она хихикнула и, пританцовывая, направилась к морю. От нас до полосы прибоя было несколько метров, и я с растущей тревогой смотрела, как подруга сокращает это расстояние, высоко поднимая колени и дирижируя руками в такт неслышимой музыке. Чего доброго, ещё плюхнется в одну из волн, полого набегающих на берег.

Но Яринка остановилась строго на границе мокрого и сухого песка. Я ждала, что она сядет на корточки и потянется руками к воде, чтобы зачерпнуть её и брызнуть себе в лицо. Но подруга замерла без движения, чуть расставив в стороны руки, словно в попытке сохранить равновесие, и глядя перед собой.

— Ярин? — окликнула я, а, когда ответа не последовало, хотела позвать громче, но тут из моря, сквозь убаюкивающий шорох прибоя, снова раздался отчётливый всплеск.

Внезапный, неожиданно сильный страх, подбросил меня с места. Я вскочила, подбежала к замершей Яринке, схватила её за плечо.

— Ты что?!

Яринка медленно обернулась. Рот жалобно приоткрыт, глаза — как два карманных зеркальца с отражением моря и звёзд.

— Дайка…

Я не стала слушать, что она хочет мне сказать, вместо этого решительно потащила подругу прочь, от темноты, от шума волн, от непонятной жути. На ходу подхватила с песка плед, перекинула через плечо.

— Я провожу тебя до Айсберга, твой Ян, наверное, уже заждался, — сердито бросила на ходу.

Яринка не возражала. Она покорно семенила за мной, не пытаясь больше разговаривать. Пока мы по переулкам и лестницам поднимались наверх, к сияющему огнями сердцу Оазиса, я несколько раз пытливо поглядывала не неё и видела, что от недавнего хмельного веселья подруги не осталось и следа. Она выглядела потерянной и напуганной, но сейчас меня это вполне устраивало. Хотелось быстрее остаться одной, чтобы обдумать всё услышанное сегодня.

Уже на крыльце Айсберга, под светом мигающей неоновой вывески, Яринка вдруг остановилась, позвала:

— Дайка…

— Ну? — я недовольно обернулась, сделала шаг назад. — Иди давай, тебе сейчас поспать надо, чтобы…

Но подруга больше не выглядела опьяневшей: глаза её смотрели прямо и серьёзно, губы сжались. Она медленно приблизилась ко мне и тихонько сказала:

— Дайка, нам надо убираться отсюда. Из Оазиса.

— Ну, разумеется, надо, — я недоумённо пожала плечами. — Это давно ясно.

— Нет, ты не поняла, — Яринка понизила голос до шепота. — Убираться надо как можно быстрее. Это по-настоящему плохое место…

И, прежде чем я успела что-то спросить, она шагнула вплотную, приблизила губы к моему уху и выдохнула:

— Я видела русалку.

Меня хватило только на то, чтобы издать нечленораздельный звук. Звук этот был порождён новым испугом, но Яринке, наверное, показалось, что я смеюсь над ней, потому что она торопливо заговорила, взяв меня холодными ладонями за локти.

— Правда, видела! Когда подошла сегодня к морю! Хотела умыться и заметила что-то в воде. Пригляделась, а там, на волнах, голова и плечи девушки… и длинные волосы. Я ещё подумала — неужели какая-то дура полезла купаться в такую холодину? И вот, я на неё смотрю, а она на меня, не двигается совсем, непонятно, как вода её держит. Я уже хотела тебя позвать, а тут она — раз, и нырнула в волну!

Яринка перевела дух, закусила губу, замешкалась, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. И решившись, еле слышно добавила:

— Она нырнула, а из волны сразу — большой рыбий хвост. Как ударит по воде…