Подниматься на мост оказалось не так страшно, как я думала. Возможно, благодаря туману, который не позволял увидеть распахнувшиеся вокруг просторы и осознать высоту, а может быть потому, что, карабкаясь по ступенькам-скобам, я вспоминала нашу с Яринкой вылазку на церковную колокольню. Тысячу лет назад, за тысячи километров отсюда. Там не было открытого пространства и зияющей под ногами пустоты, их заменяли темнота и страх разоблачения. А ещё я очень боялась, что Дэн больше не захочет дружить со мной. Но тогда я отвоевала Дэна у судьбы, и вот сейчас он здесь, поднимается следом, страхует меня от падения, беспокоится обо мне…

Я тоже беспокоилась о нём, и только это мешало мне радоваться когда-то одержанной в церкви победе. Что если Дэн был бы в большей безопасности, отступись я тогда? Что, если все его злосчастья — по моей вине?

Подъём кончился неожиданно — в лицо ударил ветер, навстречу протянулись две пары веснушчатых рук, и Ян с Яринкой втащили меня на мост с таким рвением, что я, не успев встать на ноги, растянулась лицом вниз. Дэн, появившийся следом, помог мне подняться, отвёл от края, и только тогда я огляделась.

Разумеется, этот мост не был ни арочным, ни уютным. Вместо недавно нарисованной моим воображением идиллической средневековой картинки, нашему взору предстала четырёхполосная автострада, благодаря инженерному гению протянувшаяся высоко над рекой в обе стороны без конца и края. Пустая. В отличии от дорог Благовещенска, здесь не было брошенных автомобилей, по крайней мере в зоне видимости, которая оказалась на порядок лучше, чем внизу. Ровный, но плотный ветер уносил туман прочь, открывая вид на расстилающиеся вокруг дали.

Дали не радовали глаз. На Благовещенск я глянула лишь мельком (помнила, что он представляет собой печальное зрелище), возлагая больше надежд на другой берег, но и они не оправдались. Мне не суждено было увидеть по ту сторону Амура ничего, внушающего оптимизм. Там тоже стоял город. Другой город, чужой город, китайский город. Сгоревший город. Не знаю, было ли это результатом бомбёжки во время войны, или чудовищный пожар случился позже, но впереди, за скрытой туманом рекой, нас ждали лишь пепел и сажа. Закопчённые остовы высотных зданий, похожие на сгнившие зубы, угольными обломанными силуэтами вонзались в пасмурное небо, вырастая из такой же обугленной земли. И туман, стелящийся между ними, лишь подчёркивал траурную черноту.

Выделялось на общем мрачном фоне лишь чудом уцелевшее колесо обозрения, белым лёгким кольцом возвышающееся над самой водой, соткавшееся словно из того же тумана, поглотившего мир сегодняшним утром…

Сполна «насладившись» безрадостным зрелищем, я повернулась к друзьям, и обнаружила, что и они отнюдь не вдохновлены увиденным. В широко распахнутых глазах отражалось серое и чёрное — цвета нашей ближайшей промежуточной цели.

— Мост длинный и высокий, — уныло буркнул Белесый, обвиняюще ткнув пальцем в деда Венедикта, — А мы на нём как на ладони! И если вертолёт…

— Полчаса максимум, — мягко перебил его старик, — Мост с той стороны, как и с этой, тянется над берегом, поэтому кажется длиннее, чем есть. Но мы спустимся по такой же лестнице, как только под нами окажется земля, а не вода.

Белесый закатил глаза, всем своим видом давая понять, что от этого не легче, но промолчал. Зато заговорила Яринка:

— Ну сойдём мы с моста, а дальше? Прятаться под ним? Там же всё сгорело, в дома зайти будет страшно, вдруг обвалятся!

Мне не понравилось, как все напустились на деда Венедикта, который и без того выглядел неважно, и я уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь в его защиту, но меня опередила Дульсинея Тарасовна:

— Цыц! — веско обронила она, опираясь на высокий парапет, отделяющий проезжую часть моста от пешеходной дорожки, — Веня и так делает, что может. Без него вы бы до сих пор куковали на вокзале.

Тут возразить не смогла даже острая на язык Яринка, и какое-то время все смущённо молчали. Ветер посвистывал в кружевной эстакаде моста, пронося мимо нас обрывки тумана, и мне показалось. что дорожное полотно под ногами едва заметно ходит влево-вправо. Могут ли порывы ветра раскачивать над рекой многотонное железобетонное сооружение, или у меня просто кружится голова после подъёма на высоту? Подавив возникшее при этой мысли неприятное ощущение зыбкости под ногами, я всё-таки оглянулась на оставленный нами Благовещенск, в основном для того, чтобы найти утешение в уже пройденном пути, но увиденное там понравилось мне не больше ожидающего впереди пепелища.

Туман прижимался к земле белой пеленой и дома поднимались из него как призраки из могил — серые, безликие, глядящие нам вслед тёмными провалами окон. А за их крышами, над размытой линией горизонта висела в небе едва заметная чёрная точка.

— Дэн…

Он повернулся. проследил за моим взглядом, нахмурился.

— Вертолёт? — шёпотом, чтобы не услышали остальные, спросила я, незаметно для себя придвигаясь к краю моста, к лестнице вниз… Но Дэн медлил с ответом.

Точка не двигалась, иногда она как будто бы пропадала, но в этом я не могла быть уверенной, поскольку таинственный предмет, если это вообще был предмет, а не какой-нибудь мараж или атмосферное явление, находился слишком далеко, на грани видимости. Никаких звуков с его стороны тоже не доносилось. Могут ли вертолёты подолгу висеть в воздухе на одном месте? И если могут, то зачем это делать нашему вертолёту?

Я уже хотела привлечь внимание остальных к странному явлению, но тут Белесый шумно хлопнул себя по бёдрам.

— А чего стоим-то, кого ждём? Может, надо уже идти?

— Пора! — подхватил дед Венедикт и я не успела ничего сказать о неподвижной чёрной точке в небе. Все задвигались, разом заговорили, начали взваливать на спины рюкзаки, и очень торопиться, как обычно торопятся люди, чувствуя близкий конец трудного пути.

Очень скоро мы уже шагали по мосту, посередине его проезжей части, где когда-то десятками и сотнями проносились машины, а теперь только ветер поднимал принесённую им же пыль. Пустой Благовещенск остался позади, и это радовало, несмотря на простирающееся перед нами бескрайнее пепелище.

Глядя на сутулую спину шагающего в авангарде деда Венедикта, я опять подумала, что надо бы спросить его о маме и папе, но почему-то было боязно нарушить царящую над рекой туманную тишину. Тем более, что мой вопрос обязательно спровоцировал бы вопросы остальных, а это могло нас задержать, что было крайне нежелательно, учитывая зависший в небе странный и как будто чего-то выжидающий предмет. О нём я помнила каждую секунду, но не оборачивалась, сосредоточенно глядя под ноги. Увы, опасения, возникшие сразу после подъёма на мост, оправдались, и он действительно качался. Угрожающе кренился сначала в одну сторону, потом в другую, не на секунду не прекращая своего медленного, и от этого кажущегося ещё более зловещим, движения в пространстве. Не могу сказать какова была амплитуда этих колебаний, но линия горизонта, на которую я время от времени поднимала глаза, заметно смещалась то влево, то вправо. И тем заметнее, чем дальше мы продвигались от берега к середине реки.

Встревожились и остальные. Ян спросил, догнав деда Венедикта.

— Вы не знаете сколько лет этому мосту? Он может рухнуть?

— Думаю, может, — невозмутимо кивнул старик, — Его построили незадолго до Третьей мировой, и ни разу не ремонтировали в виду понятных обстоятельств. И да, когда-нибудь он рухнет. Но наш вес не так велик, чтобы спровоцировать обрушение. Скорее всего эта штука простоит ещё несколько десятков лет, постепенно разрушаясь, если конечно тут не разразится ураган или землетрясение.

Его ответ меня немного успокоил, но тошнотворное ощущение ненадёжности, будто я вдруг оказалась на гигантских качелях, осталось. Оно слегка кружило голову, но, к счастью, не мешало идти, даже подгоняло, рождая настойчивое желание поскорее ступить на твёрдую землю. И зловещий чёрно-серый пейзаж по ту сторону Амура постепенно приближался. Я даже немного расслабилась, поверив, что эту часть пути мы завершим благополучно, когда Дэн вдруг сбился с шага, а затем и вовсе не остановился, развернувшись назад, лицом к оставленному нами Благовещенску. Замер, прищурившись.

И ещё до того, как он поднял вверх руку, привлекая общее внимание, я, проследив за его взглядом, снова увидела в пасмурном небе знакомую чёрную точку, но уже заметно увеличившуюся в размерах. Тревожно начала:

— Ребята…

А в следующую секунду Дэн уже закричал:

— Вертушка! Бегом! — и, схватив меня за руку, подавая пример остальным, сломя голову бросился вперёд.

Паника заразительна. С места в карьер, ещё даже ничего не поняв, рванули все, даже дед Венедикт и Дульсинея Тарасовна показали чудеса скорости. Правда хватило их ненадолго. Почти сразу старики сначала отстали, а потом и вовсе перешли на шаг. Пришлось остановиться, в то время как зловещая чёрная точка в сером небе (вертолёт, опять вертолёт!) росла на глазах. Звука мотора ещё не было слышно, и это бесшумное приближение казалось даже более жутким.

Неожиданно Белесый замахал на нас руками.

— Бегите! Я им помогу! — и бросился назад, к выбивающимся из сил старикам.

— Под мост! — тонко закричал нам дед Венедикт, — Как только увидите лестницу — под мост!

Повиновались ли мы тогда этому велению, своему инстинкту самосохранения, или голому расчёту, который говорил, что глупо погибать всем, если кто-то в состоянии спастись? Сейчас уже не понять, но так или иначе, я и Дэн, Ян и Яринка, побежали. Побежали без оглядки, бросая на ходу стесняющие движение вещи. Я чуть не потеряла Пчёлку, но в последний момент перед тем, как она соскользнула бы с моего плеча вслед за рюкзаком, опомнилась, и удержала арбалет в руке. Не знаю был ли на самом деле смысл разделяться, давало ли это нам хоть призрачный шанс успеть нырнуть под мост, но к тому моменту, когда в сонной туманной тишине зазвучал и начал нарастать приближающийся рокот, расстояние, расколовшее наш маленький отряд надвое, достигло нескольких десятков метров, и продолжало увеличиваться. До тех пор, пока рёв винта не зазвучал оглушительно прямо над головами, а рождённый им яростный ветер, не сказал, что дальше бежать не имеет смысла.

Чёрная тень вертолёта не накрыла нас зловещим пятном лишь потому, что в небе не было солнца, которое могло бы отбросить эту тень, но мне всё равно показалось, будто стало гораздо темнее. Стальное брюхо зависло над нами, почти разрывая барабанные перепонки низким вибрирующим воем, и тогда Дэн бережно, но крепко взял меня за предплечье, пресекая паническую попытку броситься бежать в обратную сторону, подобно загнанному зверьку, и притянул к себе. Обнял со спины, заключая в кольцо своих рук, зашептал что-то на ухо. Я не расслышала ни слова, но неким шестым чувством уловила смысл, словно это и не Дэн сейчас велел мне успокоиться и замереть, а сам голос-без-слов. Но, повинуясь им обоим, я перестала метаться, твёрдо встала на обе ноги, прижалась спиной к груди Дэна, чувствуя удары его отчаянно бьющегося сердца, и подняла голову навстречу спускающейся с неба беде.

Вертолёт сел посреди автострады, прямо на разделительной полосе. Его лихорадочная вибрация передалась мосту, который ощутимо заколебался под нами, совсем не похоже на те плавные покачивания в пространстве, к которым я уже успела привыкнуть. Рёв винта стихал, замедлялся, превратился сначала в свист, потом в шорох, и наконец, смолк. Потянулись гнетущие, изматывающие неизвестностью секунды тишины.

Дэн, продолжал прижимать меня к себе, его губы касались моих волос, дыхание щекотало ухо. У наших ног лежала сумка Ральфа, которую Дэн не бросил на бегу так же, как я не бросила Пчёлку. А неподалёку, Ян и Яринка небрежно приобнимали друг друга за талии, словно праздная влюблённая парочка в парке, остановившаяся полюбоваться фонтаном или клумбой цветов. Вот только возвышался перед ними отнюдь не фонтан и не клумба.

Похожий на нахохлившуюся хищную птицу вертолёт при ближайшем рассмотрении оказался вовсе не чёрным, каким выглядел издалека — он был тёмно-зелёного, какого-то грязного цвета, с тусклым металлическим отливом. Его дымчатые стёкла ничего не отражали, и не позволяли заглянуть внутрь. Могучий винт, чьи лопасти раскинулись едва ли не на ширину автострады, продолжал медленно, словно в задумчивости, вращаться. Я, ещё не видевшая так близко этот роковой символ моего разрушенного детства, замерла, как кролик перед удавом, где-то в глубине души, несмотря на страх, испытывая искреннее восхищение мощью, и неброской, но абсолютно завершённой, безупречной красотой летучей машины.

А потом в выпуклом стальном боку вертолёта приоткрылась, и отъехала в сторону овальной формы дверь, из неё, как черти из табакерки выскочили друг за другом шестеро крепких мужчин в сером камуфляже. Они рассыпались полукругом и замерли, выставив в нашу сторону слишком большие, громоздкие, какие-то неуклюжие пистолеты.

Снова возникла картинная пауза и мне подумалось, что всё происходит несколько наигранно, будто мы находимся в сердце событий приключенческого фильма, снятого театрально, и от этого не слишком реалистично. А как выяснилось секундой позже, почти так оно и оказалось. Без грима и софитов конечно, зато с желанием сразить зрителя наповал неожиданным поворотом сюжета, и эффектным появлением на сцене уже сброшенного со счетов персонажа.

И вот, соблюдя все каноны жанра, из недр летающей машины появилась сначала нога в чёрной штанине со стрелками, затем довольно внушительное, обтянутое голубой рубашкой пузо, и наконец, по узкому трапу спустился, явив себя нашим изумлённым взорам, сударь Бурхаев-старший, выглядевший на удивление свежим, бодрым, и наглаженным. И это особенно бросалось в глаза, учитывая, что последний раз я видела его с разбитым лицом, скованными руками, и заклеенным скотчем ртом. Ныне же он, лощёный и лучащийся самодовольством, ступил на поверхность моста, где картинно замер, явно наслаждаясь произведённым эффектом.

Я задохнулась от ненависти. Пчёлка в моей опущенной руке потяжелела, наливаясь этой ненавистью, и только объятия Дэна, такие прочные и спокойные, будто ничего и не случилось, заставилили меня остаться неподвижной. Яринка еле слышно пискнула, а что касается Яна, то у него в прямом смысле слова отвисла челюсть, придав парню карикатурный вид.

Выдержав театральную паузу, и жмурясь как сытый кот, Бурхаев, наконец, изволил степенно кивнуть.

— Ну, здравствуй, сын. Здравствуйте и вы, подполье сопливое.

— Ты! — Ян хлопал губами, как золотая рыбка за стеклом аквариума, — Ты же… ты обещал! Ты же говорил…ты!

— Ну-ну, — Бурхаев-старший поморщился, — Придержи истерику. Что я обещал? Не сдавать вашу контору властям? Я и не сдал. Сами допрыгались, без меня.

— Но ты здесь…

— Я здесь исключительно по своей инициативе, — он по-хозяйски кивнул на вертолёт, — Разве похоже на полицейскую машину?

— Зачем?!

Бурхаев посуровел, свёл седые брови.

— Затем, что ты, кретин, не смотря на свою безмозглость, остаёшься моим единственным сыном! И я не хочу, чтобы наследника моей фамилии арестовали, как одного из идиотов-либералов! Или чтобы ты сложил свою буйную, но пустую голову где-нибудь в местных ебенях!

— Но как… откуда?! — Ян всё ещё не обрёл способности связно излагать мысли, и тогда Яринка разомкнула их объятия, бесстрашно шагнула вперёд, загораживая любимого узкой спиной, и, сунув руки в карманы куртки, заговорила:

— Как вы узнали где нас искать? Что с Михаилом Юрьевичем и остальными? И почему бы вам сейчас не залезть обратно в свою жестянку, и не свалить нахрен?

Тут уже челюсть отвисла у Бурхаева. Как и моя, если честно. Только охватившие нас с отцом Яна эмоции были разными: он начал багроветь от ярости, а я, глядя на подругу, не смогла сдержать гордой улыбки.

— Рыженькая, — наконец, справившись с удивлением, протянул Бурхаев, — Как же, помню-помню! А ты не промах, надо отдать должное — захомутала-таки моего дурня, против родного отца повернула! Настоящая хищница, ничего не скажешь, и это в твоём-то возрасте! Далеко пойдёшь, девочка… точнее, пошла бы…

Он не договорил, пожевал губами, снова перевёл взгляд на Яна, но Дэн опередил его:

— Что с Михаилом Юрьевичем? Как у вас оказался его телефон?

— В следственном изоляторе ваш Юрьевич, — Бурхаев покачал головой, — И чего не хватало человеку? Положение имел, деньги имел, мог бы достойно встретить старость, так ведь нет — в подпольщика поиграть захотелось, мир менять.

— Кто ещё, — голос Дэна предательски охрип, — Кто ещё там… с ним?

— А мне какое до этого дело? — Бурхаев насмешливо прищурил слезящиеся на ветру глаза, — Меня ваши глупые движухи вообще бы никогда не заинтересовали, не вляпайся мой сын в это дерьмо. Ну раз уж вляпался, то вам хуже…

— Папа! — Ян моргал беспомощно, как разбуженный посреди ночи ребёнок, — Папа…

— Уже папа? — Бурхаев повысил голос, в нём зазвенела плохо сдерживаемая злоба, — Теперь я тебе снова папа? А когда ты мне в зубы стволом бил, а потом по асфальту мордой волок, не папа я был?!

— Мы же договорились, — еле слышно прошептал Ян, и Яринка шагнула обратно к нему, прижалась плечом.

— О чём мы договорились?! Что ты меня из подвала выводишь, а я вас не трогаю! Я и не трогал, хотя видит бог, как хотелось вернуться в ту же ночь, и вырезать всех прямо в постелях! Я этого не сделал, обещание выполнил. Но не обещал, что позволю своему сыну продолжать чёрте-где да чёрте-с-кем болтаться, и фамилию мою позорить! Благословить на жизнь с малолетней шлюхой не обещал!

Ян сжал кулаки, и так резко побледнел, что на миг мне показалось — не избежать папаше-Бурхаеву повторного нокаута, но Дэн, тоже почувствовавший опасность момента, поспешил спросить:

— Это Михаил Юрьевич рассказал вам, где нас искать? Почему?

Бурхаев пренебрежительно фыркнул.

— Как будто у него выбор был! — но тут же торопливо добавил, обращаясь в основном к Яну, видимо мнение родного сына что-то значило даже для него, — Я вашего Юрьича даже пальцем не трогал, он сам не дурак. Понимает, что нет смысла доводить до крайних мер, если результат всё равно один.

— Если он рассказал, почему тогда за нами не гонится никто кроме тебя? — Ян совладал с собой и снова бережно обнял Яринку.

— Да кому вы нужны? Что вы из себя представляете? Тем более в этих краях и гоняться ни за кем смысла нет, всех и так отстреливают. Угадай, кто погранцам на лапу дал, чтобы сегодня активность не проявляли? Или думал, здесь можно просто вот так гулять?!

— Но как ты узнал где именно нас найти? Мы сами не знали, где окажемся!

Вместо ответа Бурхаев вдруг поглядел куда-то мимо нас и расплылся в многозначительной улыбке. Я и Дэн обернулись, разомкнув объятия…

По мосту торопливо шёл Белесый.

Ни деда Венедикта, ни Дульсинеи Тарасовны с ним не было, бывший охранник шагал один. Тощий рюкзак с нехитрыми пожитками болтался за его спиной, руки поднялись до плеч, демонстрируя пустые ладони. Не замедляя шага, он миновал нас, и двинулся прямиком к вертолёту. На какой-то миг мне показалось, что Белесый спятил и собирается голыми руками побороть Бурхаева вместе с вооружённой охраной, но, как выяснилось, я была слишком хорошего мнения о нём.

Не дойдя пары шагов до отца Яна, Белесый вдруг странным образом изогнул одновременно спину в нелепом полупоклоне, и губы в подобострастной улыбке.

— Сударь?

— Всё в силе, — небрежно отмахнулся тот, — Можешь садиться.

Белесый на секунду согнулся ещё сильнее, а потом ужом скользнул к вертолёту, взялся за выступающий из двери поручень, но помедлил и оглянулся на нас. Кажется, в его глазах мелькнула виноватость, но скорее всего я просто принимала желаемое за действительное.

— Ничего личного, — сообщил он будничным тоном, — Вы неплохие ребята, но в этой стране вам без шансов. А я хочу жить. И жить, по возможности, хорошо.

Пчёлка снова ощутимо потянула мою руку вниз, и я подумала, что наверно даже Бурхаев не очень рассердится, если я сейчас всажу стрелу промеж водянистых глаз под белобрысыми ресницами. За всё сразу! И за предательство, и за то, что пришлось последние дни терпеть рядом двуличную мразь, и за наше памятное знакомство в приюте…

Белесый что-то почувствовал, посмотрел мне в глаза, чуть заметно покачал головой.

— Даже не думай, доча! Пули быстрее стрел. Да и зачем стрелять, я же был честен с тобой, помнишь? Ещё в доме сказал, что хочу всего лишь получше устроиться в этой жизни. А как, с кем — дело десятое.

Я стиснула зубы в беспомощной ярости. Прав, он прав, а я — дура, думавшая только о своём нежелании видеть Белесого рядом с собой, и пропустившая главное мимо ушей!

— Сука, — спокойно и сожалеюще сказал Дэн, — Так ты поэтому с нами напросился? Или ещё раньше всё задумал?

Белесый как будто даже обиделся.

— Когда раньше-то? Раньше я и пёрнуть без разрешения не мог из-за видео, которое ты в лесу за приютом снял, забыл, что-ли? А с сударем, — он кивнул на Бурхаева, — Я покумекал у вас в подвале. И он сделал мне более выгодное предложение, чем вы.

— Отец?! — Яна трясло не то от злости, не то от обиды, — Значит, пока я голову ломал, как тебя спасти, ты с этим торговался?!

Бурхаев раздражённо закатил глаза.

— А ты думал, я тебя так просто отпущу в таёжные дебри, искать грёбанных дикарей?! Без всякой связи и страховки? Разумеется, я дал свой номер Сергею, он показался мне самым разумным из вашей кучи придурков, и сказал, что буду весьма благодарен за каждый звонок.

— Ясно чего ты так за телефон держался, — процедил сквозь зубы Дэн, глядя на Белесого, который продолжал цепляться за вертолёт, словно боясь, что тот вдруг улетит без него.

— По телефону мы вас и нашли, — довольно кивнул Бурхаев, — Через спутник. Жаль координаты он даёт лишь примерные, пришлось время потерять да прорву горючего сжечь. Ну да ладно… потом уже поняли, что кроме как через мост вам деваться некуда, вот и зависли поодаль, ждали когда… а это ещё кто?!

Все обернулись. По середине проезжей части к нам спешили дед Венедикт и Дульсинея Тарасовна.

— Ну вы-то куда?! — с досадой крикнул им Белесый и сделал движение, будто хотел спрятаться в вертолёте, однако остался на месте, лишь опустил глаза. Я никогда не могла сказать ничего хорошего о бывшем охраннике Сергее из приюта, которого про себя окрестила Белесым, ничего хорошего не могу сказать и теперь, но некое подобие человеческого ему всё-таки не было чуждо, в том числе стыд за свои низкие поступки. Что, впрочем, совершенно не мешало ему их совершать.

Мужики в камуфляже, увидев приближение незнакомцев, было насторожились и зароптали, но разглядев, что перед ними всего лишь старик со старухой, снова замерли в неподвижности.

— Судари! — задыхаясь от быстрой ходьбы, издалека заговорил дед Венедикт, — Я вижу, вы не из полиции! Позвольте узнать…

— Не позволю! — грубо оборвал его Бурхаев, — Понятия не имею, кто вы такие и откуда свалились, но не советую приближаться!

Старики послушно остановились, скорее потому что устали, а не подчиняясь велению Бурхаева. А тот опять смотрел на Яна. Раздражённо и нетерпеливо.

— Ну? Я надеюсь, ты сполна наигрался и в иконописца, и в революционера, и во влюблённого спасителя путан? Пора честь знать. Садись в вертолёт!

Ян, разумеется, не шелохнулся. Тогда его отец сделал неуловимое движение рукой, после которого камуфляжные молодчики пришли в синхронное движение, и короткие дула их громоздких пистолетов посмотрели на нас.

— Или ты, мать твою, делаешь, что я говорю, — очень раздельно произнёс Бурхаев, — Или я отдам приказ расстрелять на хрен всю твою ёбнутую компашку, и старых, и малых! А в первую очередь — рыжую шмару, с которой началась эта канитель!

Ян машинально задвинул Яринку себе за спину, а двое камуфляжных, стоящих ближе к краю моста, сделали несколько шагов в стороны, обходя нас с боков.

— Ну? — спокойно повторил Бурхаев, и в наступившей за этим тишине стало слышно, как под асфальтовым настилом, в недрах старого моста, что-то монотонно и натужно скрипит в такт порывам ветра.

Ян затравленно оглянулся, словно ожидая, что сейчас, вот-вот должна появиться нежданная помощь, как это обычно бывает в кино. Помощь не появилась, зато громко заговорил дед Венедикт.

— Сударь! Сударь, я правильно понимаю, что мальчик Ян — ваш сын? Вы беспокоитесь за сына, это нормально! Но нельзя всё решать за него, а тем более шантажировать жизнью друзей и любимой девушки! Вы же сейчас разрушаете отношения со своим…

— Заткнись, старый хрен! — лицо Бурхаева снова начало багроветь, он рывком ослабил ворот рубашки, уставился на Яна.

— Ну?!

— Сударь! — на этот раз дед Венедикт не остался на месте, а мелкими шажками засеменил вперёд, выставив перед собой руки в примирительном жесте, — Сударь, послушайте меня, я бывший педагог, я всю жизнь с детьми…

— Заткнись, дикарь! — взревел Бурхаев, и мост, словно отвечая ему, вдруг застонал под внезапно налетевшим сильным порывом ветра, — Ян, ты слышал, что я тебе говорю?!

— Ненавижу тебя, — тихо и спокойно ответил Ян отцу, всё так же загораживая собой Яринку, — Лучше бы ты умер в подвале…

Кровь отлила от лица Бурхаева так стремительно, что оно за какую-то секунду из багрового стало мертвенно-серым. Серыми стали даже губы, которыми Бурхаев беззвучно двигал в тщетной попытке что-то ответить.

И тогда дед Венедикт сделал то, чего не рискнул бы сделать человек, хорошо знающий Бурхаева-старшего.

— Сударь, — грустно сказал он, качая седой головой, — Сударь, таким как вы нельзя заводить детей.

В тот момент я поняла вещь, которую должна была понять уже давно, со времён Оазиса. Бурхаев был сумасшедшим. Несмотря на нажитое состояние, на высокое положение, на умение управлять людьми, и заключать многомиллионные сделки, он всегда был просто сумасшедшим маньяком, ничуть не лучше Ховрина. И сейчас, это обычно тщательно скрываемое сумасшествие вырвалось наружу.

Никто не успел ничего сделать, грузная фигура Бурхаева задвигалась так стремительно, что, казалось, размазалась в воздухе. Миг — и он оказался возле одного из камуфляжных. Второй — и в его руках тускло блеснула воронёная сталь выхваченного у опешившего бойца пистолета. Следующее мгновение — и пуля, выпущенная из короткого ствола, пробила худую грудь деда Венедикта.

Яринка тонко вскрикнула, Дэн со свистом втянул в себя воздух, а Дульсинея Тарасовна совершенно по-старушечьи всплескивая руками засеменила к повалившемуся на дорогу старику. Неподвижен остался только Ян. Он не сводил почти комично выпученных глаз с отца, всё ещё стоящего с вытянутой рукой, ствол пистолета в которой теперь смотрел в живот Яринке.

Одновременно с этими событиями, занявшими от силы секунды три, из образовавшегося вдруг разрыва в тучах выглянуло солнце, пронизало жёлтым светом окружающую нас туманную кисею. И будто обрадовавшись ему, взвыл ветер, налетел, поднимая с дороги вихри пыли, заставив мост вздрогнуть над рекой всем своим многотонным телом. Где-то оглушительно лязгнул металл, что-то визгливо заскрежетало. Не знаю, как остальным, но мне показалось, что прошедшая по мосту дрожь была уже слишком сильна, чтобы не начать об этом беспокоиться. И я бы обязательно обеспокоилась, не будь у нас на повестке дня других, не менее серьёзных проблем. Таких, как например истекающий кровью дед Венедикт, или Бурхаев, целящийся в Яринку.

Выше я написала, что после того, как прозвучал выстрел, неподвижен остался только Ян, но это не совсем правда. Я тоже застыла. Не потому, что так мне показалось безопаснее, об этом-то даже не подумалось. Просто вдруг поняла, что теперь конфликт вышел на другой, вооружённый уровень. И арбалет, который я по-прежнему сжимала в правой руке, моя Пчёлка, завибрировал в унисон мосту, настойчиво напоминая, что в нашем маленьком отряде оружие есть только у меня, а значит только я и могу что-то предпринять в этой непростой ситуации.

Но что? Что такое арбалет против шести огнестрельных единиц? Даже если я успею пустить стрелу в Бурхаева, его охрана в следующую секунду превратит меня в решето. А потом и всех остальных, включая Яна, который останется без защиты, пусть и весьма сомнительной, своего отца. Если же мне вздумается сначала сразить кого-то из камуфляжных, результат всё равно будет тот же, пусть и за вычетом одного вражеского бойца. К сожалению, арбалет, как и рогатку, нужно перезаряжать после каждого выстрела…

— Я жду, сын! — голос Бурхаева почти не изменился, в отличии от внешнего вида, который теперь был страшен, — Заставишь меня перебить всю твою шайку? Считаю до трёх!

Ян промедлил всего секунду, потом повернулся к Яринке, порывисто обнял, что-то быстро заговорил на ухо. Мне не было видно её лица, но я заметила как дрожат тонкие Яринкины плечи под парусиновой курткой, и поняла, что мои друзья прощаются.

— Один! — возвестил Бурхаев, и перевёл дуло пистолета с Яринки, которую теперь надёжно закрывала спина Яна, на Дэна.

Краем глаза я увидела, что Белесый, до этого всё так же державшийся за дверцу вертолёта, опустил голову, вроде слегка покачал ею, и начал подниматься в салон. Правильно, не нужно смотреть, как твоих вчерашних попутчиков отстреливают по-одному, словно мишени в тире, печально всё это…

Ян покрыл лицо Яринки быстрыми поцелуями, повернулся к Дэну и они коротко кивнули друг другу.

— Два! — Бурхаев, улыбаясь, и уже не скрывая того, что получает от происходящего злорадное удовольствие, снова прицелился в Яринку.

Не глядя на него, Ян пошёл к вертолёту, и его рыжие волосы сияли под выкатившимся из-за туч солнце, подобно медному шлему. На солнце, которое светило всё увереннее, разгоняя туман над берегами Амура. Разбуженный им ветер дул теперь резкими порывами, заставляя мост стонать, а воду под ним вздыматься пологими волнами.

Оставшаяся в одиночестве Яринка выглядела такой потерянной и беззащитной, что я хотела броситься к ней, обнять, утешить… но меня опередил Дэн. Не обращая внимания на шесть нацеленных в него стволов, он подошёл к моей подруге и осторожно притянул её к себе. Так они и стояли, соприкасаясь плечами, глядя вслед Яну.

Я тоже смотрела и видела, как тот исчез в салоне вертолёта, кинув последний, преисполненный боли взгляд на Яринку. Как Бурхаев, криво усмехаясь вернул одному из молодчиков отобранное оружие, и двинулся за сыном. Как на ходу коротко сказал что-то остальным камуфляжным, и получил от них деловитые кивки в ответ. Как вздрогнули и пришли в движение широкие лопасти винта.

В голову пришла идея, навеянная наверняка виденным когда-то и где-то киношным эпизодом — пустить стрелу в бензобак вертолёта, чтобы он не смог улететь! В конце концов, нужно использовать своё новое оружие, ведь Пчёлка вернулась ко мне не просто так, должен быть в этой истории решающий выстрел, как тогда, в номере Ховрина… Вот только я понятия не имела, где у вертолёта бензобак. И догадывалась — чтобы пробить его тёмно-зелёную железную шкуру, понадобится нечто куда более серьёзное, чем лёгкий арбалет, предназначенный для женских рук.

А в тот момент, когда через покрытие моста моем телу передалась вибрация готовящейся сорваться в небо винтовой машины, я осознала ещё две вещи.

Первое — Бурхаев солгал. Он не собирается взять и улететь, забрав сына, а нас бросив на произвол судьбы. Не такой это человек, чтобы оставить в живых тех, кто когда-то посмел не просто перейти ему дорогу, а нанести серьёзный урон репутации и самолюбию.

Второе — кроме нарастающего, и уже бьющего по ушам воя раскручивающегося винта, я слышу другие, не менее зловещие звуки: треск асфальта под ногами, а где-то ещё ниже, под ним, глухой металлический стон раненого исполина…

Не сводя глаз с вертолёта, я попятилась назад, одновременно набирая в лёгкие воздух для того, чтобы позвать Дэна и Яринку, предупредить их о чём-то, чему ещё сама не успела найти определения. Пчёлка, качнувшись в моей руке, зацепилась за подол платья, нога, делая шаг назад, наступила на что-то мягкое, и чудом увязав в уме эти две вещи, я подняла брошенную Дэном сумку, и пихнула в неё арбалет, понимая, что нет сейчас времени пристраивать его за спину.

Сверкающая под солнцем железная птица дрожала посередине автострады, винт превратился в сверкающий прозрачный круг. Он в клочья рвал воздух вокруг себя, и было уже не различить где ветер налетающий извне, а где порождённый чудовищной силой заключённого внутри железной птицы сердца-мотора. От несущейся в лицо пыли приходилось щуриться, но я всё равно разглядела, что дверь вертолёта остаётся открытой, и в неё виден один из затянутых в камуфляж людей Бурхаева. Одной рукой он цепко держался за поручень внутри салона, а другую, с пистолетом, медленно поднимал перед собой.

Я всё пятилась назад, понимая уже, что это не поможет. Ничто не поможет. Сейчас по нам откроют огонь, и если кого-то не убьют сразу, то позже, с воздуха, будет совсем не сложно завершить начатое — деваться здесь всё равно некуда. Дэн и Яринка тоже догадались о приготовленной нам участи, и беспомощно, по-детски, приоткрыли рты. Но не двинулись с места, не бросились прочь, приняв, как и я, бессмысленность этих действий.

Мне ещё успело прийти в голову, что возможно, находясь ближе к краю моста, я успею сбросить с плеч куртку и прыгнуть вниз, но и это была бы лишь отсрочка, ведь что помешает бурхаевским бойцам расстрелять меня в воде? Если, конечно, я не облегчу им задачу, и не убьюсь от удара об воду, или не утону в своём нелепом, сковывающем движения платье.

Вертолёт содрогнулся всем корпусом, его надутые, как чёрные бублики, колёса, оторвались от асфальта и закачались в воздухе. Но вместо того чтобы подняться вверх, машина начала разворачиваться а нам открытой дверцей, явно стараясь занять более удобную позицию для стрельбы по живым мишеням. А когда эта позиция была найдена, невидимый нам пилот, совершил последнюю в своей жизни ошибку — снова посадил вертолёт на мост.

Сначала я, наверно как и все остальные, не поняла, что происходит. Колёса-бублики коснулись дороги, она дрогнула под нами, даже не сказать, что очень сильно, но вертолёт продолжал опускаться, несмотря на то, что уже стоял на асфальте. А потом бетонный парапет отделяющий проезжую часть моста от пешеходной, вдруг с оглушительным залпом, похожим на выстрел из пушки, разломился пополам. Мост снова тряхнуло, теперь гораздо ощутимее, так, что асфальт под ногами взбрыкнул, больно ударив меня по подошвам, а уши резанул пронзительный, идущий, казалось, со всех сторон скрежет…

Всё ещё не до конца осознавая происходящее, я только смотрела, как всё быстрее задирается к небу нос вертолёта, как автострада под ним раздаётся, идёт трещинами, вздымается разломами. Как сияющий на солнце круг бешено вращающегося винта заваливается вбок, и, наконец, касается чугунных перил моста…

На этот раз толчок был такой силы, что меня швырнуло вверх и влево, прямо на треснувший парапет, ставший вдруг смертельно опасным. Я перевалилась через него, больно ударившись животом, сложилась пополам… И беспомощно заскользила по ставшей вдруг наклонной пешеходной дорожке, к открывающемуся передо мной, ощетинившемуся рваной арматурой разлому, в который с надрывным паническим воем, проваливался гибнущий вертолёт.