Вступление во власть

Девятнадцатого марта 1629 года у царя Михаила Федоровича появился на свет долгожданный наследник, нареченный Алексеем. Торжественное крещение младенца состоялось в Троице-Сергиевом монастыре. По этому случаю во вкладной книге самой чтимой на Руси обители можно прочесть запись от 18 апреля: «Крест золот с мощми и с каменьем с яхонты и лалы, и с жемчюги за 200 рублев… Келарь старец Александр положил на государя царевича князя Алексея Михайловича всеа Русии в его, государево, крещение».

О детстве будущего Тишайшего царя известно не много. Мальчика окружали не только разнообразные игрушки (в том числе затейливые западноевропейские — «немецкие»). Алексея выучили грамоте, приохотили к чтению. В шестилетнем возрасте он осваивает букварь, изготовленный специально для него по заказу деда, патриарха Филарета. Книга содержала и нравоучительный материал. Затем Алексей стал читать под руководством учителей и «дядек» Псалтырь, Деяния апостолов. Одновременно с навыками чтения и письма царевич постигал церковное пение, не исключая наиболее сложных его частей. В дальнейшем Алексей столь хорошо усвоил весь «чин» церковной службы, что мог поправлять знатоков этого дела. В руки юного царевича перешли книги из библиотеки патриарха Филарета, причем не только церковного характера. Были среди них и светские — космография, грамматика, какой-то лексикон. Один из ранних русских западников — боярин Борис Иванович Морозов, воспитатель-«дядька» Алексея, одел питомца в иноземное платье, а в обучении использовал немецкие гравюры.

Отец воспитывал сына целенаправленно, внушая ему высокое предназначение государя всея Руси. Михаил Федорович мог дать любимому сыну то, что не суждено было познать самому в ранние годы. Робкий юноша, вступивший на престол по выбору «всей земли» после изгнания польско-литовских интервентов из Москвы, вероятно, в зрелые свои годы вспоминал лихие времена Смуты, гонения, ссылку. Родное чадо росло в иной обстановке, когда можно было не опасаться превратностей судьбы: все кругом к его услугам, каждый готов выполнить малейшее желание царственного отрока. Ежедневно во дворце толпились высшие сановники государства, церковнослужители, приказные дельцы. Приставленные к царевичу воспитатели — «дядьки» и прежде всего Б. И. Морозов — внушали ему, что он рожден для того, чтобы сменить отца на престоле, когда наступит срок.

Царевич был не только свидетелем, но и участником придворных церемоний, приема иностранных послов. В 1644 году Алексей Михайлович в Грановитой палате в сопровождении бояр, окольничих и стольников встречал датского королевича Вольдемара, жениха своей старшей сестры Ирины. Выполняя поручения отца, Алексей не раз принимал Вольдемара и беседовал с ним. Иными словами, Алексея учили быть государем. Так повелевают законы — божеские и человеческие. И наследник твердо это усвоил. У него не возникало сомнений в богоизбранности царской власти, которая, кроме всего прочего, признана свято сохранять православную веру. Современники единодушно отзывались об Алексее Михайловиче как человеке глубоко религиозном. В любой обстановке он соблюдал все требования церковного обряда, истово молился, постился, совершал «походы" в монастыри на поклонение святыням.

Поныне у историков нет ясного ответа на вопрос о вступлении Алексея Михайловича на царский престол после кончины его отца 12 июля 1645 года. Есть какие-то глухие намеки на проведение Земского собора, утвердившего молодого царя на троне Российского государства. Об этом писал осведомленный автор, бывший подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин. Наблюдательный голштинский посол Адам Олеарий сообщил в своих записках о «единогласном решении» всех бояр, вельмож и «всей общины». Наконец, известна запись XVII века о том, что 13 июля 1645 года «князи и бояре и весь царский сигклит и вси чиновнии людие московский жители целовали крест благоверному государю… Алексею Михайловичю, что быти ему на Московском государстве и над всею Российскою землею царем государем и великим князем». Прямых свидетельств источники на этот счет не сохранили. Но саму мысль о соборе вряд ли возможно исключить. Ведь такой была практика предыдущей поры. К тому же решение «всех чинов людей» укрепляло позиции новой царской династии в глазах подданных.

Еще при жизни Михаила Федоровича стало известно, что в Польше появился самозванец, выдававший себя за «московского царя Дмитрия сына». Как выяснилось позже, новым искателем московского престола был Иван Луба. Он рассчитывал на помощь турецкого султана, чтобы «землю свою отцевскую опановати». Объявился еще один самоназванный претендент, который также обивал пороги дворца падишаха. Этот именовал себя сыном Василия Шуйского. В народе ходили разные слухи о самом царе. Поговаривали, что царевич Алексей «подменный», а когда он стал государем, нашлись люди, которые уклонились от присяги ему, заявив, что его «напрасно — де на государство посадили» и что «посадил — де его на царство Морозов». Не было секрета в том, что перед смертью царь Михаил поручил попечение над своим сыном Б.И. Морозову, который и стал первым лицом в окружении нового государя. Внеся тревогу в правящие круги России, авантюры новых самозванцев, к счастью для страны, не вылились в новую смуту. В конце концов Иван Луба и Тимофей Анкудинов (так звали второго самозванца) оказались в руках московских властей.

В наследство от отца Алексей Михайлович получил немало неразрешенных проблем. Помещики засыпали правительство челобитными о земельных делах, лихоимстве «сильных людей» государства и требованиями закрепощения крестьян. Посадские были недовольны засильем «беломестцев» в городах (то есть освобожденных от государственных налогов и повинностей жителей во владениях светских и духовных феодалов). Купечество негодовало по поводу льготных условий торговли, предоставленных в России иноземным коммерсантам. Страна еще не забыла о поражении в Смоленской войне 1632-1634 годов, которое отозвалось на состоянии не вполне окрепшей после Смуты экономики государства.

По— видимому, на первых порах юных монарх не утруждал себя государственными делами, предпочитая развлечения и передоверив управление Морозову и его родственникам. Во всяком случае, современники на это жаловались. Так, стряпчий Спасо-Прилуцкого монастыря в 1645 году писал своему игумену: «Государь все в походах (имеются в виду поездки Алексея Михайловича.-А.П.) и на мало живет (в Москве) как и воцарился». К тому же не всегда объявленный «поход» по маршруту совпадал с первоначальным намерением: «а где поход ни скажут государев, и он, государь, не в ту сторону пойдет». Такие хитрости избавляли царя от излишней докуки просителей по пути следования. Некоторые челобитчики по тридцать-сорок раз подавали прошения — и безрезультатно. Ефремовен, сын боярский Иван Ефанов в сердцах высказался так: «О чем — де они ему, государю, ни бьют челом, и он-де, государь, за них не стоит».

В первые годы царствования Алексея Михайловича была предпринята по инициативе боярина Морозова и «дьяка» Назария Чистого, вчерашнего торгового человека, реформа налогообложения. К февралю 1646 года относится царский указ о введении повышенной пошлины на соль — продукт общего потребления. Законодатели объявляли, что такая пошлина будет «всем ровна", казна пополнится, а основные прямые налоги — стрелецкие и ямские деньги — отныне отменяются. Кажущаяся привлекательность подобной финансовой меры на практике себя не оправдала. Трудящееся население вынуждено было вследствие высоких цен сократить покупку соли. Вместо пополнения доходов государства произошло их резкое падение. Недовольство населения достигло высшего накала после того, как соляную пошлину в декабре 1647 года отменили, а власти, чтобы заполнить бреши в бюджете, решили взыскать опрометчиво отмененные стрелецкие и ямские деньги сразу за два предыдущих года. Таким образом, в 1648 году налогоплательщики должны были внести в казну тройной оклад этих сборов. Нетрудно представить, что это значило для тяглого населения России. Шквал поборов обрушился на него, вызывая всюду остров, недовольство, массовое разорение людей. В Москву потянулись многочисленные челобитчики, добиваясь правды в царских приказах.

Но в московских учреждениях процветали произвол, взяточничество и другие пороки.

Всесильный царский фаворит Морозов при всем своем государственном уме и незаурядной образованности был подвержен соблазну неусыпного стяжания. По замечанию современника-иностранца, у Морозова жадность к золоту была так сильна, «как обыкновенно жажда пить". За короткое время Морозов превратился в богатейшего землевладельца. На должности начальников приказов он поставил своих людей, которые не менее жадно прильнули к источникам обогащения: произвольно сокращались денежные выплаты стрельцам и пушкарям, взятки и вымогательства стали повседневной нормой. Особенно прославились на этом поприще начальник Пушкарского приказа П.Т. Траханиотов и глава Земского приказа Л. С. Плещеев. Не отставали от начальства и более мелкие служители приказов.

Предвестниками социальной бури в столице стали выступления населения на окраинах государства, на юге и в Сибири.

Первого июня 1648 года, когда царь возвращался с богомолья из Троице-Сергиева монастыря, от толпы, встретившей кортеж, отделилась группа людей, пытаясь вручить Алексею Михайловичу челобитную. Царь ее не принял, толпу охрана разогнала, были произведены аресты.

На следующий день царь Алексей участвовал в крестном ходе из Кремля в Сретенский монастырь. Во время церемонии к нему опять двинулась группа посадских и служилых людей с челобитной. В толпе раздавались требования о выдаче Плещеева и задержанных накануне челобитчиков. Противодействие окружавших царя бояр и приказных людей озлобило собравшихся. Следуя за царской свитой, возвращавшейся из монастыря, многотысячная толпа ворвалась в Кремль. Поставленные в ружье по приказу Морозова стрелецкие полки отказались повиноваться, заявив, что они присягали царю, а «сражаться за бояр против простого народа они не хотят». Более того, стрельцы сказали, что они готовы поддержать восставших. Лишь Стремянной стрелецкий полк (царская гвардия) остался верным боярам. Однако его сил было недостаточно, чтобы справиться с «чернью». Для переговоров с поднявшимся населением вышли бояре, но их не пожелали слушать.

Тогда к народу вышел изрядно напуганный Алексей Михайлович. Держа в руках икону, он стал уговаривать восставших, «чтоб им от шуму перестать». Однако «шум» нарастал. В городе начались погромы дворов ненавистных вельмож и приказных дельцов — Морозова, Плещеева, Траханиотова, дяди царя Н.И. Романова и др.

Анализ поведения восставших позволяет уяснить социальную сущность событий. Так, разгром двора Морозова сопровождался не расхищением награбленных у народа богатств, а их уничтожением. Восставшие не разрешали ничего уносить с собой, крича: «То наша кровь!» И тут же уничтожали имущество. Разъяренная толпа обнаружила Назария Чистого спрятавшимся под вениками. Дьяка тотчас убили.

В те дни социальная буря совпала со стихийным бедствием, столь знакомым деревянной по преимуществу Москве, третьего июня город поразил страшный пожар. В народе говорили, что его виновниками были слуги Морозова, по наущению хозяина учинившие поджоги, чтобы отвлечь внимание взбунтовавшегося люда. Пожар истребил тысячи домов, сгорели хлебные запасы казенного Житного двора. Было много человеческих жертв.

На Красной площади вновь забушевало людское море. Народ осаждал кремлевские палаты, требуя немедленного наказания Морозова, Плещеева, Траханиотова. Правительство оказалось в критическом положении. Решено было пойти на уступки. Плещеева выдали толпе. Его казнили на Красной площади.

Четвертого июня восставшие вновь подступили к царским палатам с требованием выдачи Морозова и Траханиотова. Последнего хотели спасти, отправив на воеводство в Устюжну Железопольскую. Но под давлением народа царь вернул его с дороги и выдал повстанцам. С начальником Пушкарского приказа расправились на Лобном месте. Хотел скрыться и Морозов, но его опознали ямщики, и он едва избежал участи Плещеева и Траханиотова. Его убежищем стали царские покои. И на следующий день волнения продолжались. Жизнь Морозова висела на волоске. Алексей Михайлович никак не хотел гибели своего любимца. Он вышел к восставшим и со слезами на глазах просил пощадить своего воспитателя, обещая отстранить его от дел и выслать из Москвы. Это сохранило жизнь Морозову, но народ бдительно следил за выполнением царского обещания. Проволочка с высылкой боярина грозила новыми неприятностями. Алексей Михайлович скрепя сердце отправил Морозова под сильной охраной в Кирилло-Белозерский монастырь. Властям монастыря было строго наказано всячески оберегать жизнь и здоровье любимца монарха.

Чтобы удержать на своей стороне находившихся в Москве провинциальных дворян, правительство сулило им новые земельные пожалования и прибавку денежных окладов. Шла раздача денег стрельцам, царица посылала «простонародью» подарки. Тесть Алексея Михайловича боярин И.Д. Милославский устраивал встречи с «знатнейшими гражданами» Москвы, задабривал верхушку столичного посада. Патриарх и духовенство также всячески способствовали умиротворению.

Июньские события 1648 года сильно подействовали на Алексея Михайловича. Именно с той поры его роль в государственных делах заметно активизировалась.

Тем временем события развивались стремительно. Воспользовавшись затруднительным положением правительства, дворяне вместе с купечеством провели совещание и 10 июня потребовали созвать Земский собор. Царь тотчас с этим согласился. По стране катилась волна посадских и крестьянских восстаний. Поднялись северные города Устюг Великий и Соль Вычегодская, на юге волновались Воронеж, Курск и Козлов, в Сибири вновь восстали жители Томска.

Едва ли не впервые после воцарения Алексей Михайлович прибег к перестановкам в правительстве, дабы утишить всенародный ропот. Он приблизил недругов Морозова — боярина Н.И. Романова и князя Я.К. Черкасского. Конфискованные владения Плещеева и Траханиотова пошли в раздачу мелкопоместным дворянам. Было приостановлено взыскание недоимок, обычно сопровождавшееся «правежом» (битьем должников палками).

Шестнадцатого июня 1648 года был спешно созван Земский собор, имевший промежуточный характер. Принятое собором решение предусматривало, чтобы в ближайшее время подготовить новый собор, на котором рассмотреть свод законов (Уложение). Для работы над проектом нового Уложения образовали комиссию под председательством князя Н.И. Одоевского.

Земский собор открылся в начале сентября 1648 года и продолжал работу до конца января 1649 года. Около трехсот пятидесяти его участников представляли дворян столичных и провинциальных, приказных чиновников, боярство и высшее духовенство, московский и городские посады, столичные стрелецкие полки. Крестьянских выборных не было, отсутствовали также представители из Сибири и Нижневолжского края. Шло обсуждение и редактирование нового свода законов. Работа протекала в двух палатах. В одной заседали Боярская дума, Освященный собор, патриарх и царь. В стенах нижней палаты судили и рядили «земские люди» — депутаты от городов и рядового дворянства.

За короткое время была проведена огромная кодификационная работа, результатом которой стало Уложение в составе двадцати пяти глав. Подлинник этого документа, скрепленного подписями большинства членов собора, имеет длину триста девять метров. Довольно быстро Уложение было напечатано тиражом до тысячи двухсот экземпляров и поступило во все приказы и в города местным воеводам.

Во время разработки Уложения представители сословий подавали коллективные челобитные, важнейшие положения которых были учтены в соответствующих статьях кодекса. Наиболее значительным документом, составленным от имени дворян и посадов, являлась челобитная от 30 октября 1648 года. В ней с особой остротой прозвучало требование об отписке на государя беломестных слобод и дворов. В этом усматривался один из источников «межеусобия» в стране. Челобитье было доложено Алексею Михайловичу 13 ноября. Царь указал удовлетворить эти ходатайства: «Быти тем всем людем за ним, великим государем, в тягле». Тринадцатого декабря 1648 года после выслушивания докладной выписки по этому вопросу (челобитчики просили снять ограничения сроков давности сыска закладчиков) Алексей Михайлович и здесь пошел навстречу просителям.

Дворяне добились включения в Уложение долгожданных законодательных норм об отмене сроков сыска беглых крестьян, что обозначало установление крепостной зависимости. Посады получили удовлетворение своих требований об изъятии беломестных слобод и дворов в городах и передаче их в тягло. Детально было разработано законодательство о поместном и вотчинном землевладении, а также о судопроизводстве. Особое место отводилось охране жизни и достоинства царствующих лиц. Правящие круги сделали для себя нужные выводы из бурных событий лета 1648 года. Приход ко дворцу «скопом и заговором» под страхом смертной казни решительно запрещался, оскорбление величества влекло жестокие наказания.

Сохранилось известие о крестьянине Савве Корепине, которого перевели из беломестного владения боярина Н. И. Романова в тягло на посад. Корепин имел неосторожность высказаться о царе и его окружении: «Государь — де молодой, глуп, а глядит — де все изо рта у бояр у Бориса Ивановича Морозова да у Ильи Даниловича Милославского, они — де всем владеют. И сам — де он, государь, то все ведает и знает да молчит, черт — де у него ум отнял". Критик правительства грозил „побить до смерти“ Морозова и Милославского. Будучи, по-видимому, зажиточным человеком, Корепин добавил: „А побивать-де мы станем не все сами, есть — де у нас много ярыжек, которые у нас живут, — от тех же и почин будет". Крамольные речи недовольного правительственной политикой не ограничились этим. Он заявил кому-то из дворян: «Мы — де вас всех из изб побьем ис пищалей, а холопи-де ваши с нами ж будут“. По личному указу царя Корепина пытали и допрашивали в присутствии бояр. Ссылки на то, что подобные слова были сказаны спьяну, не возымели действия. Корепина казнили. Тогда же, в январе 1649 года, поплатился жизнью стрелец Андрей Ларионов. Он возвещал, что «быть замятие (бунту. — А.Л.) в Крещенье».

Уложение 1649 года почти на два века стало руководящим законодательным актом для России.

Со временем во исполнение норм Уложения государство приняло на себя заботу об организации сыска и возвращения беглых их прежним владельцам. В пределах государства на протяжении 1649 — 1652 годов проводилось так называемое посадское строение — отписка «на государя» беломестных (главным образом церковно-монастырских) владений в городах. Деятели Православной Церкви, зная особое расположение царя к святым обителям, нередко добивались возвращения ранее отобранных в тягло дворов и крестьян, так что эта реформа осуществлялась не всегда последовательно. Но все же она дала некоторый эффект в смысле пополнения казны за счет включения новых налогоплательщиков. К этому давно стремились тяглые посадские общины.

Серьезным успехом молодого царя следует признать тот факт, что ему удалось вернуть из вынужденной ссылки Б.И. Морозова и вновь ввести его в правительство. Этому способствовало челобитье московских стрельцов о возвращении к делам их вчерашнего начальника. Не исключено, что челобитье появилось не без участия самого царя. Но дело было сделано. Данный случай с несомненностью указывает на то, что Алексей Михайлович обретал способности к политическому маневру, сопряженному с интригой и умением настоять на своем.

Обстановка в стране, однако, не благоприятствовала спокойствию монарха. Правительство царя Алексея вынуждено было созвать новый Земский собор в 1650 году. На сей раз поводом послужило восстание в Пскове, когда почти полгода власть в этом большом торгово-ремесленном городе и его обширном округе находилась в руках «всегородней земской избы», во главе которой встал хлебник Гаврила Демидов. Царские власти были отстранены, местные дворяне оказались под подозрением восставших. Угрожающий характер этого движения был вполне очевиден. Семена бунта грозили вновь прорасти в столице. В целях смирения псковичей, которые решительно отвергали обвинения в «измене», и был созван Земский собор. В мятежный город направили делегацию от имени собора во главе с коломенским епископом Рафаилом. Не отказались и от военного воздействия. Псков осадило войско, предводительствуемое князем И.Н. Хованским. Царю, разумеется, были известны псковские события. От его имени дьяк М. Волошенинов в ответ на не слишком вежливую челобитную восставших псковичей заявил: «И то в челобитной написали воры и заводчики (зачинщики. — Л.Я.), и нам, великому государю, указывать не довелось, холопи наши и сироты нам николи не указывали». В конце концов замирение Пскова состоялось, хотя и не без серьезных осложнений. Перед лицом «одиначества» псковичей царские власти отказались от репрессий.

В первые годы правления Алексея Михайловича немало было и внешнеполитических проблем. Посольский приказ развернул тогда весьма активную дипломатическую деятельность. Во многие страны Европы и Азии были направлены посольства с извещениями о вступлении на российский престол царя Алексея Михайловича. Столь широкомасштабных акций ранее не предпринималось. Это указывало на то, что Россия придавала особое значение своему международному престижу и была готова к расширению внешнеполитических связей.

Одним из первых дел, ждавших разрешения, являлось зашедшее в тупик сватовство королевича Вольдемара, которого в Москве застала смерть царя Михаила Федоровича. Изрядно затянувшиеся споры вероисповедного характера вывели из терпения не только жениха, но и датский двор. Упорное нежелание сторон пойти навстречу друг другу делало бесперспективным дальнейшее пребывание принца в России, тем более что ему не разрешили даже повидаться с невестой, пока он не перейдет в православную веру. Претендент на руку Ирины Михайловны наотрез отказывался это сделать и настаивал, чтобы его отпустили из России. Вступив на престол, Алексей Михайлович после новых неудачных попыток уладить дело согласился дать Вольдемару отпускную аудиенцию. Описывая пребывание представителя датского королевского дома в Москве, спутник Вольдемара изобразил в доброжелательных тонах прощание молодого царя с королевичем. Алексей Михайлович держал себя дружески-непринужденно и произвел самое благоприятное впечатление на датчан. Это несколько сгладило неприятный, тягостный настрой гостей, сопровождавший их все это время. Почетные проводы, богатые прощальные дары и заверения в продолжении связей между двумя государствами завершили длительное пребывание заморских гостей в России.

Первая попытка дома Романовых породниться с европейскими монархами окончилась неудачей. Этот нежелательный в международном плане эпизод немало заботил русскую дипломатию после отъезда Вольдемара. Послы в другие страны получали наказ, как отвечать на возможный вопрос о Вольдемаре. Суть ответа сводилась к тому, что никакого ущерба датский королевич в России не понес — «как приехал, так и отпущен». Любопытно, что подобные инструкции были даны и русскому посольству в ханствах Средней Азии, правители которых вряд ли могли что-то знать о марьяжной истории Вольдемара.

В Москве почти постоянно находились шведские резиденты, снабжавшие свое правительство подробными сведениями о России, ее политическом и экономическом положении. Между Россией и Швецией возникали трения в связи с тем, что в русские пределы переселялись из Финляндии карелы, притом в массовом порядке. Чтобы компенсировать шведскую сторону, Россия согласилась в 1649 году выплатить Швеции большую сумму — семьдесят тысяч «угорских» золотых и сто двадцать тысяч рублей московской серебряной монетой.

Отечественное купечество в начале царствования Алексея Михайловича еще энергичнее стало добиваться у правительства обуздания иностранных коммерсантов (в первую очередь англичан), хозяйничавших на русском рынке, опираясь на большие льготы, предоставленные им царскими грамотами предыдущей поры. В 1646 году более ста пятидесяти русских купцов подали коллективную челобитную, в которой изложили свои требования к верховной власти. Коснемся внешнеполитической стороны этого интересного документа. В челобитной 1646 года русские купцы заявляли по поводу получения английскими торговцами льгот и привилегий от царского правительства: «А в жалованной, государь, грамоте написано, что та грамота дана им для прошения аглинского их Карлуса короля». Как будто законность такого «прошения» у челобитчиков сомнений не вызывает. Монархи призваны заботиться о подданных. Однако далее купцы прибегают к явно политическому демаршу: «А они… англичане торговые люди, все Карлусу королю не подручны и от него отложились и бьются с ним четвертой год». Восстав против короля, англичане лишились права на благосклонное к ним отношение со стороны русского царя, следовательно, и на особые привилегии. Русские купцы давали понять государю, что они не бунтуют, как «аглинские немцы», а верноподданнически просят удовлетворить их челобитье.

В дни работы Земского собора 1648-1649 годов это прошение купцов было повторено, и правительство не осталось к нему равнодушным. Первого июня 1649 года был подписан царский указ, согласно которому английские негоцианты подлежали выдворению из пределов России. Указ мотивировал эту меру тремя доводами. Во-первых, ссылаясь на челобитье русских купцов, из-за операций на русском рынке те «обедняли», а англичане «богатели». Во-вторых, английские купцы не поставляют товаров для царского обихода. Третий довод без обиняков давал оценку революционным событиям на британских островах, англичане обвинялись в том, что они «всею землею учинили большое злое дело, государя своего Карлуса короля убили до смерти». Разрешение остаться в России было дано лишь тем английским подданным, которые находились на царской службе. Упразднялись льготные условия торговли англичан, но Архангельск для приезда заморских купцов не был заказан. Английские торговцы вынуждены были покинуть Москву и другие русские города. Правительство России оставалось непреклонным и тогда, когда некоронованный Карл II через своего посла лорда Джона Колпера просил царя отменить это решение для тех англичан, которые остались на стороне роялистов. Ответ королевскому послу прозвучал такой: «И за таких злодеев и изменников и государю своему убойцов и говорити было не годилось. А достойны они за свои злые дела казни, а не милости. А на Московском государстве по-прежнему таким злодеям быти непристойно». Неудача Колпера в данном случае не исключала самого благоприятного отношения правительства Алексея Михайловича к королю-изгнаннику. Просьба Карла II о субсидии, несмотря на трудное финансовое положение России, была удовлетворена. Само посольство встретили в Москве весьма торжественно и пышно («стреча большая» — по русскому дипломатическому этикету).

О событиях на британских островах в 40-х годах XVII века в России знали не понаслышке. Оттуда вернулся гонец Герасим Дохтуров. Миссия Дохтурова состояла в том, чтобы вручить Карлу I известительную грамоту о вступлении на русский престол Алексея Михайловича. Полгода гонец находился в Англии, представив подробный отчет в своем статейном списке по возвращении на родину. Будучи в Англии, русский посланец оказался не только в затруднительном, но и щекотливом положении. Согласно правительственному наказу, ему надлежало вручить царскую грамоту лично королю. Но Карл I тогда уже фактически был отстранен от власти, его не было в столице, когда туда прибыл Дохтуров. Представители парламента под всяческими предлогами не разрешали русскому гонцу выехать на аудиенцию к королю. Их попытки заполучить грамоту царя Дохтуров отклонил. Он описал торжественные встречи, устроенные ему в палатах парламента. Находясь в Лондоне, Дохтуров часто встречался с английскими купцами, членами Московской компании, развернувшей торговые операции в России. Они охотно информировали гонца о событиях в Англии. В статейном списке была четко проведена мысль о социальном размежевании в английском обществе: «За королевским величеством тех людей, которые торгуют в Московском государстве, никово нет, те люди, вся кумпания, за парламентом» и вообще «их английскому королю помоги нет ни от ково». Английский парламент с почетом отпустил Дохтурова на родину, снабдив его грамотой на имя царя Алексея Михайловича. Гонцу во время отпускной аудиенции были предложены услуги английской стороны на случай вербовки солдат-наемников для службы в России.

Для коронованных особ на континенте и, как мы убедились, для Алексея Михайловича судьба английского собрата была далеко не безразличной. «Самодержец всея Руси» явно симпатизировал Карлу I, а после его казни поддерживал Карла И. Со своей стороны, британские роялисты пытались использовать в своей борьбе c революцией авторитет русского царя. Это, в частности, выразилось в появлении на свет «Протеста царя Алексея Михайловича по поводу казни короля Карла I». «Протест» был размножен типографским способом и распространен в европейских государствах. Этот несомненно подложный документ был призван уверить общественное мнение Европы в незаконности действий английских мятежников и пригрозить возможностью союза монархов против отступников. В Москве холодно встретили посланцев Кромвеля. Поскольку в России конец 40-х годов XVII века ознаменовался резким обострением внутриполитической обстановки (из стран континентальной Европы поступали также тревожные вести), царь Алексей не мог спокойно воспринимать происходящее.

По тем же причинам в Москве не решились принять «под высокую государеву руку" восставшую против Речи Посполитой Украину. Ведь восстали против короля! Обращения гетмана Богдана Хмельницкого к царю хотя и воспринимались с пониманием, однако не получали официальной поддержки. Мятежный казацкий край внушал немалые опасения правящим кругам в Москве. Кроме того, было вполне очевидно, что при положительном решении украинского вопроса война с соседней Речью Посполитой станет неизбежной. А к ней Алексей Михайлович еще не считал себя готовым на рубеже 40-50-х годов XVII века.

Но подготовка к войне с королем Речи Посполитой Яном Казимиром началась.

И хотя в Москве поостереглись тогда принимать в подданство Украину, царское правительство оказывало порой весьма существенную помощь борьбе Хмельницкого. Неурожай 1648 года на Украине подвигнул русские власти на разрешение беспошлинной торговли хлебом и солью в украинских землях. Осуществлялись поставки пороха, свинца и оружия казацкому войску. Посланцы гетмана встречали в Москве радушный прием. Поощрялся приезд в Россию ученых монахов из Украины и Белоруссии.

В конце 40-х — начале 50-х годов XVII века правительство Алексея Михайловича продолжило в южных районах государства огромное оборонительное строительство, начатое ранее. Была сооружена линия укреплений, известная под названием Белгородской засечной черты, протянувшаяся почти на пятьсот верст. Там в острогах и новых городах разместили военные гарнизоны (до десяти тысяч человек). Белгородская черта стала достаточно эффективным препятствием на путях нападения крымских орд. Эти последние представляли большую опасность для пограничных русских и украинских территорий. Они угоняли тысячи людей в неволю, истребляли посевы и скот, сжигали города и села. Москва стремилась достигнуть мирных отношений с Крымским ханством, обезопасить страну от вторжений степняков. В этих целях хану и крымской знати посылались ежегодные «поминки» — щедрые дары деньгами и мехами. Правители Крыма пытались истолковать эти выплаты в качестве дани — признака зависимости русских царей от бахчисарайских владык. Россия такой взгляд решительно отвергала, о чем следовали соответствующие заявления русских дипломатов и царских грамот.

Белгородской чертой не ограничилось оборонительное строительство. В восточном направлении прошла Тамбовская укрепленная линия. Сюда на службу призывали не только русских, но также мордву, чувашей и татар. По левобережью Камы от устья протянулась Закамская черта с городами-крепостями Мензелинском, Шешминском и др.

Первые внешнеполитические шаги правительство Алексея Михайловича направляло и в сторону восточных государств.

В Москву приезжали посольства от грузинских царей Теймураза и Александра. Зажатая между Ираном и Турцией, Грузия оказалась в весьма затруднительном положении. Обращения ее правителей к единоверной России с просьбами о принятии в подданство и помощи не могли тогда осуществиться. Геополитическое положение России не позволяло этого. Алексей Михайлович пытался что-то сделать для Грузии. Он охотно принимал на службу выходцев из этой страны, давал убежище царевичу Николаю Давыдовичу и его матери, дружески встречал Теймураза, посылал деньги местному духовенству. В Грузию ездили царские посланники.

Продолжая дела отца, царь распорядился отправить послов в Среднюю Азию, к ханам Хивы, Бухары и Балха. Эту миссию возложили на торгового человека из Астрахани Анисима Грибова. Но проехать в Среднюю Азию посольство не смогло. Там шли междоусобные войны. Грибов побывал в Тегеране, оказавшись неожиданно гостем иранского шаха. Предусмотрительные служители Посольского приказа снабдили посла на всякий случай царской грамотой к шаху. Последний откликнулся доброжелательным ответом Алексею Михайловичу.

Судя по документам тех лет, в Москве всерьез размышляли об установлении отношений с Индией, о которой собирали сведения и выведывали удобнейшие пути в эту сказочную страну. В планы Алексея Михайловича входило также установление торгово-дипломатических сношений с Китаем. В 1653 году туда отправилось посольство дворянина Федора Байкова. Оно не имело успеха, но почин был сделан.

В правление царя Алексея завершилось принятие подданства России калмыцкими владетелями. Калмыки прикочевали к русским пределам из степей Центральной Азии под влиянием междоусобных войн. Они вынуждены были искать новые территории для кочевий. Уже в начале XVII века калмыцкие тайши вступили в контакты с воеводами сибирских городов, выражая намерение стать подданными Москвы. Но решение вопроса затянулось. Тем временем калмыцкие улусы вышли к рекам Яик и Эмба. Отдельные отряды достигали Волги. Но получить земли для обитания калмыки могли лишь при условии вхождения в состав России, которая имела свободные земли на юго-востоке. Ускорила принятие подданства калмыками начавшаяся война России и Речи Посполитой за Украину. В 1655 году от имени тайшей Дайчина, Мончака и других была дана шерть (присяга) русскому правительству, в которой калмыки признавали себя подданными царя. В ответ правительство разрешило калмыкам кочевать в междуречье Яика — Волги. В 1657 году присяга была подтверждена, и после этого калмыцкие владетели обязались посылать свои войска на помощь России в ее борьбе с Крымским ханством. Неудачи русской армии в 1659-1660 годах побудили царское правительство вновь потребовать с тайшей принесения шерти и военной помощи. Посольство думного дьяка И.С. Горохова решило эти задачи. Подписывая присягу, тайша Мончак сказал: «Как — де бумага склеена, так бы де калмыцким людем с русскими людьми вместе быть вечно". Калмыцкие отряды (иной раз вместе с донскими казаками) участвовали в военных действиях на стороне России.

Как раз в начальные годы царствования Алексея Михайловича активизировалась культурно-религиозная жизнь России. И здесь немалая роль принадлежала молодому монарху. Он близко к сердцу принимал все, что относилось к распространению и укреплению православного вероучения. Вокруг Царского духовника протопопа Благовещенского собора Московского Кремля Стефана Внифантьева сложился кружок «боголюбцев», или «духовная братия». Среди «боголюбцев» был и Алексей Михайлович. Кружок объединял как духовных, так и светских лиц. К первым принадлежали настоятель Казанского собора Иван Неронов, несколько священнослужителей из провинции, в том числе — протопоп юрьевский Аввакум. С Внифантьевым был близок игумен Новоспасского монастыря Никон. На него тогда и обратил особое внимание царь. В кружке состоял и постельничий Федор Ртищев, поборник просвещения, а также образованный смоленский дворянин Симеон Потемкин (возможный предок светлейшего князя Григория Потемкина), глава Печатного приказа князь Андрей Львов. Поддержку деятельности «боголюбцев» оказывал боярин Б. И. Морозов. Стефана Внифантьева члены кружка почитали за широкую образованность и стремление следовать законам справедливости. О нем говорили, что он «боляр увещеваше… да имут суд правый без мзды, и не на лица зряще да судят». Алексей Михайлович иной раз в ночное время посещал Внифантьева и вел с ним долгие беседы. Пользовался царь и книгами из библиотеки Благовещенского собора.

Тогда же в Москву пригласили с Украины ученых монахов Епифания Славинецкого и других. Они включились в работу по изданию богослужебных книг, сверяя их с греческими оригиналами.

Практическая деятельность «боголюбцев» имела целью искоренение суеверий, укрепление правовых норм в церковной жизни. Вероятно, под влиянием этих установок были изданы царские указы о борьбе со скоморохами и народными увеселениями, связанными с языческими поверьями и обычаями. В Москве произвели облаву на владельцев музыкальных инструментов. На нескольких возах гудки и другие «бесовские сосуды» доставили на Болотную площадь и сожгли. В разосланных по стране грамотах осуждались те, кто «в громное громление» купался, «чая себе от того здравия», или занимался гаданиями, участвовал в святочных маскарадах, надевая «хари», и т. д. Даже невинное развлечение качели посчиталось нарушающим истинное благочестие.

Важнейшей стороной деятельности «боголюбцев» явилась издательская работа Печатного двора. И здесь инициатива принадлежала С. Внифантьеву. Выходит в свет переведенная с греческого языка «Кормчая», включающая церковные и частично гражданские правила семи Вселенских соборов. Печатались и другие книги. Капитальная перестройка Печатного двора расширила его производственные возможности. Со второй половины 40-х годов XVII века наблюдается значительное увеличение выпуска книг, включая предназначенные для обучения. С 1645-го по 1652 год трижды издавали «Азбуку», восемь раз — учебный «Часослов» («Часовник»), девять изданий выдержала учебная Псалтырь. Заметим, что эти книги обычно использовались для обучения грамоте в народной среде не только в XVII веке, но и значительно позже. Согласно повелению Алексея Михайловича 2 февраля 1648 года выпускается в свет «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, белорусского ученого, «в научение православным, паче же детям сущим». Примечательно, что публикуется и переводное сочинение И. Я. фон Вальхаузена «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Выпуск изданий полемически-нравоучительного жанра в защиту православной религии против «латинства», «люторства» и других неприемлемых направлений религиозного мышления занял в конце 40-х — начале 50-х годов XVII века значительное место в продукции Печатного двора. Толчком к этому послужили «прения о вере» во время пребывания королевича Вольдемара, когда датская сторона устами своего капеллана пыталась отстаивать свои позиции. К тому же католическая агрессия и распространение униатства на Украине и в Белоруссии давали тому немалый стимул.

Новшеством в практике богослужений стали проповеди, с которыми пастыри обращались к прихожанам. Нововведение пришлось по вкусу, и к наиболее красноречивым проповедникам народ шел с большой охотой. Церкви подчас не вмещали всех желающих.

Ревнители православной веры выступали за перемены в церковном обиходе, считая неприемлемым многогласие (когда священнослужители одновременно читали или пели разные тексты). Однако введение единогласия было сопряжено с чисто житейскими неудобствами, с которыми нельзя было не считаться: служба неизмеримо затягивалась, прихожане обрекались на многочасовое стояние в церкви. Ведь сидеть разрешалось лишь в католических костелах.

Роль С. Внифантьева не ограничивалась влиянием на правительственную политику в церковной сфере. Есть основания считать, что он воздействовал своим убежденным словом на разбушевавшуюся толпу в один из дней июньского восстания в Москве, тогда как усилия патриарха Иосифа и других церковников действия не возымели. Следует заметить, что с иерархами Православной Церкви духовник царя держал себя независимо, порой даже дерзко. Он выступил на Церковном соборе 1649 года с обличительной речью, направленной против высших религиозных деятелей. Конфликт имел далеко идущие последствия. Патриарх Иосиф и Освященный собор обратились к Алексею Михайловичу с челобитьем, в котором жаловались на Внифантьева, называвшего иерархов «волками», «губителями», а «не пастырями». Челобитчики требовали осудить протопопа Стефана как еретика на смертную казнь согласно Уложению1649 года (возведение «хульных словес» на соборную и апостольскую церковь). Однако царь оставил это дело без последствий.

«Боголюбцам» принадлежит заслуга распространения грамотности и учреждения училищ в России. Внифантьев стал попечителем Греко-латинской школы на государевом дворе. На собственные средства Ф. М. Ртищев открывает при Андреевском монастыре училище, где занимались люди из разных сословий. Здесь изучались языки славяно-русский, польский и латинский, а также другие науки. В Нижнем Новгороде, а позже в Москве Иван Неронов создал школы для посадской бедноты и пригородных крестьян, в которых осваивали грамоту. Обучение было бесплатным.

Кружок «боголюбцев» оказался, однако, недолговечным. Он распался в 1653 году. Причиной тому были не только возникшие серьезные разногласия с высшими церковными чинами. Слишком разных людей он объединял. После смерти патриарха Иосифа царь остановил свой выбор на Никоне, который тогда был новгородским митрополитом. Алексей Михайлович посылал Никону письма самого просительно-трогательного содержания, умоляя принять высокий сан. Никон (скорее из тактических побуждений) сначала не соглашался, царь вновь настаивал, суля ему всемерную поддержку. Следует заметить, что в недрах кружка «боголюбцев» уже вынашивалась идея проведения церковной реформы, и взгляды Никона на этот вопрос у Алексея Михайловича возражений не вызывали. Когда же Никон милостиво соблаговолил принять звание Патриарха всея Руси (1652 год) и стал «собинным другом» венценосца (по его собственным словам), дни кружка были сочтены. С. Внифантьев удалился от дел, И. Неронов и его ученик Аввакум не приняли решительной линии Никона, ведущей к всемерному укреплению власти патриарха. В дальнейшем мы видим Аввакума в стане самых ярых врагов никоновских реформ. Кроме того, назревали события, в значительной мере отвлекшие внимание и силы царя от религиозно-богословских проблем. С новой остротой встала задача решения украинского вопроса, с которой связан новый этап деятельности Алексея Михайловича.

Нам остается, говоря о первых годах царствования второго монарха династии Романовых, поведать о его семейных делах. Царь не долго находился в холостом положении. В начале 1647 года для выбора невесты в Москве собрали двести девиц, из которых шесть наиболее красивых предстали пред очами царя Алексея. Ему приглянулась дочь Рафа Всеволожского, ей он и отдал предпочтение. Но избранница вдруг упала в обморок, узнав о воле царя. Тотчас нашлись царедворцы, усмотревшие в этом признак падучей болезни невесты Алексея Михайловича отговорили жениться на несчастной девушке, которую немедля сослали.

Вторая попытка женитьбы оказалась удачной. На сей раз выбор пал на одну из дочерей Ильи Даниловича Милославского, небогатого дворянина. Шестнадцатого января 1648 года состоялось бракосочетание Алексея Михайловича и Марии Милославской. Из кругов, явно недоброжелательно настроенных к царице, иностранцы-современники проведали, что Мария в юности собирала грибы и торговала ими, а ее отец подавал вино заезжим иностранным купцам.

Свадьбу отпраздновали пышно и торжественно, сообразно особому церемониалу — «чину». Присутствовавших на, свадьбе крайне удивило распоряжение молодого царя — «быть без мест». Это значило, что докучливые тяжбы дворянских родов, их сутяжничество на почве «чести» по любому поводу отменялись, а нарушение царского указа могло повлечь наказание. Алексей Михайлович этим актом сделал серьезную заявку на будущее. Он начинал понимать, что «великая порода» человека не всегда определяет его деловую пригодность на государевой службе. Правда, вполне отказаться от давно заведенного порядка царь так и не смог. Но проблески иного подхода в «кадровом вопросе» были налицо.

Семейная жизнь Алексея Михайловича оказалась не только благополучной, но и счастливой. Его супруга отличалась кротким, добрым нравом и скромностью. Мария Ильинична аккуратно рожала государю детей. Первыми появились на свет дочери Евдокия, Марфа и Анна. В феврале 1654 года родился сын Алексей.

Как и было принято, родственники царя по линии жены получали высокие чины. Тесть Илья Данилович Милославский стал боярином и вошел в число ближайших советников Алексея Михайловича. Особыми способностями сей «боярин по кике» не отличался, но корыстолюбия, а также спеси был не лишен.

Обратим внимание на такой факт: спустя всего десять дней после женитьбы царя его великомудрый «дядька» Б.И. Морозов заключил брак с сестрой молодой царицы Анной. Таким образом всесильный боярин еще более упрочил свое положение родственными узами с царем Алексеем. Ходили упорные слухи, что Морозов ловко подстроил женитьбу царя и собственный небезвыгодный марьяж.

Пятидесятые годы XVII века ознаменовались серьезными правительственными мерами в области экономики. Не без воздействия вступившего в должность патриарха Никона была проведена реформа питейной продажи — доходной статьи бюджета. Именным царским указом 1652 года всюду в стране отменялась откупная система содержания кабаков. Вырученные от продажи вина деньги надлежало собирать «на вере», то есть специально назначенным головам и целовальникам. В городах и больших «государевых» селах предписывалось иметь по одному «кружечному двору», в малолюдных селениях открывать эти заведения запрещалось. Вскоре последовало уточняющее распоряжение, согласно которому запрещалось содержать в поместьях и вотчинах бояр, стольников, стряпчих, дворян московских и «жильцов" кабаки и кружечные дворы, а где они есть, их следовало „свесть“. Тем самым центральная власть вводила казенную монополию на производство и продажу спиртных напитков. Правда, исключение было сделано для тех „поварен“, которые производили питие по договору с казной на основе подряда.

Усиленная подготовка к войне с Речью Посполитой не отвлекла царя Алексея от забот по упорядочению таможенных сборов — также важного источника пополнения казны. Двадцать пятого октября 1653 года была издана Уставная таможенная грамота, вносившая много изменений в таможенное дело. Это последнее вызывало много нареканий со стороны купечества, так как создавало для них различные неудобства. Издавна существовавшие местные особенности в таможенных ставках и порядке сбора пошлин стесняли передвижение и осуществление торговых сделок. Разнобой мелких таможенных пошлин также не способствовал развитию рыночных отношений. Учитывая все это, правительство упразднило многочисленные таможенные сборы, объединив их в единую рублевую пошлину, которая взималась по пять денег (две с половиной копейки) с каждого рубля продажной цены товара или суммы наличных денег. И в таможенном деле отменялся откупной порядок, оно препоручалось таможенным головам и их помощникам (по назначению из Москвы). За исправность поступления таможенных сборов головы несли материальную ответственность, недобор грозил взысканиями соответствующих сумм с нерадивых сборщиков. А ими определяли представителей купечества и зажиточных посадских людей. Как говорилось в указе, уставная таможенная грамота издана царем с боярским приговором, «слушав выписки (доклад по этому вопросу. — Л.Я.), и челобитья, и сказок гостей и гостиной, и суконной, и черных сотен и слобод, и всяких чинов торговых людей». Иными словами, было удовлетворено одно из сословных требований торгового люда. Новый порядок существенно облегчал торговую жизнь в стране и содействовал росту товарооборота и купеческого капитала. Выигрывали от этого и покупатели. Некоторое исключение в порядке таможенных и питейных сборов было сделано в годы войны для пограничных с Украиной местностей: там эта функция была поручена военачальникам, подотчетным Разрядному приказу. Собранные деньги быстрее поступали в Москву и только оттуда направлялись по назначению.

Новый указ связан с упразднением откупов на проезд, с мостов и перевозов, на взимание поголовной пошлины («головщины»), торговли харчем. На откупщиков обрушились обвинения: «тин откупщики, врази Богу и человеком», «приметываются» к проезжим и прохожим, взыскивают с них незаконные поборы, чем наносят большой ущерб торговым людям. Указ без обиняков запрещал помещикам и вотчинникам «мытов и проезжие пошлины и годовщины имати и на откуп отдавати». Установленные казной пошлины с перевозов на Волге и Оке понижались.

Война потребовала напряжения всех финансовых возможностей государства. Вводятся чрезвычайные налоги с торгово-промышленного населения: «десятая деньга» (то есть десять процентов), «пятая деньга» (двадцать процентов от стоимости имущества человека). С каждых ста дворов крестьян указывалось собрать по двадцать рублей на содержание ратных людей. Немалые займы делал царь у богатых монастырей, а также у Строгановых. Но и этого оказалось недостаточно.

В 1654 году началась денежная реформа, призванная обеспечить постоянный доход царской казне. Ее суть была достаточно проста. В оборот вводилась медная монета, которая должна была находиться в обращении наравне с серебряной и по одному курсу с ней. Московский денежный двор приступил к чеканке новой монеты. Открыли такое же предприятие в Новгороде. Во главе денежных дворов поставили видных купцов — московских и иногородних. Состоялся запрет на свободную торговлю медью — она требовалась казне в больших количествах.

На первых порах новшество не только не вызвало протеста, но, наоборот, было встречено с одобрением. Котошихин заметил, что медные деньги поначалу «возлюбили всем государством». В стране далеко не сразу поняли, что за сим последует. Медные деньги успешно внедрились во все расчеты, на них охотно продавали товар, их брали и давали в долг. Но постепенно стали замечать: налоги правительство собирало только серебряной монетой. В Сибири вообще было запрещено хождение медных денег. Ратные люди, находившиеся на службе в пределах Украины и Белоруссии, стали испытывать немалые трудности: там не хотели принимать медную монету, которой они получали свое жалованье. А монетные дворы чеканили и чеканили медные деньги. Естественно, они начали обесцениваться.

Наконец, по стране развилось в огромных масштабах изготовление фальшивых медных денег, благо это гораздо легче, нежели подделывать серебряные деньги. Правительство издает строжайшие указы по борьбе с фальшивомонетчиками, их ловят и предают смертной казни, отсекают конечности. Но и это мало помогало. Кроме того, поползла в народе молва, что причастные к чеканке медной монеты купцы и их покровители из царского окружения (И.Д. Милославский и др.) немало разбогатели, передавая на монетные дворы не казенную, а свою медь. Особенную неприязнь вызвали гость Василий Шорин и тесть царя Илья Данилович Милославский. А выпуск медных монет продолжался в нарастающем темпе.

Сначала незначительная разница в рыночной стоимости серебряной и медной монеты не была столь заметной. Но со временем этот угрожающий разрыв нарастал. Медная монета падала в цене, ее все менее охотно встречали на рынке. Между тем цены стали расти, ставя население в тяжелое положение. Сохранились любопытные свидетельства русских торговых людей о падении курса медных денег по отношению к серебряным. Так, в Новгороде на протяжении 1656-го — августа 1658 года медные и серебряные деньги «ходили ровно», с 1 сентября 1658 года по 1 марта 1659 года разница составила три копейки, в следующие полгода — пять копеек. Затем обесценение медной монеты пошло ускоренно и в июне-августе 1661 года достигло сорока семи копеек, а за сентябрь-декабрь этого года подскочило до двух рублей пятидесяти копеек. К 1662-1663 годам за один серебряный рубль давали уже десять-двенадцать медных. В Москве и того более — до пятнадцати рублей. Рынок лихорадило. Всюду нарастал ропот, вспыхивали волнения. Особенно беспокоило правительство положение в армии. Двукратное увеличение денежного жалованья не решало проблемы. Указы царя о необходимости продавать ратным людям хлеб и фураж по умеренным, «указным» ценам вызывали протест владельцев хлеба. Возникали конфликты между служилыми людьми и населением. Военные неудачи 1659-1660 годов еще более усугубляли остроту обстановки в государстве. Все говорило о том, что приближается мощный социальный взрыв. Частные меры властей успеха не улили. Вряд ли удовлетворились новгородцы, когда «скудным» разрешили покупать хлеб по твердой цене, а у кого нет денег — давать в долг.

Тщетны были попытки властей найти выход в созыве совещаний с представителями сословий. Приглашенные в царские палаты торговые люди, посадские, жители московских «черных слобод» не могли дать вразумительного ответа на вопрос о причинах сложившейся ситуации, прежде всего — «хлебной дорогови». Одни говорили, что все дело в хищничестве скупщиков хлеба, другие кивали на большие запасы зерна у помещиков, третьи разводили руками. Но самый распространенный ответ состоял в том, что следует отменить медные деньги и вернуться к серебряной монете. Купечество, наиболее осведомленное в рыночной конъюнктуре, жаловалось, что оно «стало возненавидено» во всех слоях населения страны. Одновременно отечественные коммерсанты сочли необходимым заявить в 1662 году правительству: «Ныне всякими большими и лутчими промыслами и торгами владеют и промышляют духовный и воинский и судебный чин, оставя и презрев всякое государственное правление». Подобное заявление выражало явную оппозицию политике властей царя Алексея Михайловича и неудовольствие сословным положением торгового люда России того времени. И хотя из рядов опрошенных раздавались голоса о необходимости искать выход общими усилиями всей земли, царь не пошел на созыв Земского собора.

Решительным толчком к изменению финансового курса правительства послужило скоротечное, но мощное народное восстание в Москве 25 июля 1662 года, известное в литературе под названием «медный бунт». В тот день Алексей Михайлович находился в селе Коломенском, которое он любил посещать особенно в летнее время.

Рано утром 25 июля 1662 года москвичи обнаружили в Центре города (на Лубянке и других улицах) прилепленные воском или прибитые гвоздями к столбам и стенам листы-прокламации. В них боярин Милославский, окольничий Ф.М. Ртищев, гость В.Г. Шорин и другие объявлялись изменниками, которые будто бы сносятся с польским королем. Листы по нескольку раз читали вслух набежавшей толпе. Возбуждение быстро нарастало. Собравшиеся решили немедленно идти с этими листами к царю в Коломенское и требовать выдачи «изменников». Оставшиеся в Москве бояре Ф.Ф. Куракин и другие послали дворянина С. Ларионова и дьяка Башмакова в сопровождении охраны изъять крамольные письма. Однако их прогнали. Несколько тысяч москвичей двинулись в Коломенское. По-видимому, царь уже был уведомлен о «гиле». Более того, по данным «дневальной записки» Приказа Тайных дел ему доставили одно из «писем". Алексей Михайлович находился в церкви, где слушал обедню. Боярам, которым угрожала расправа восставших, Алексей Михайлович помог укрыться. Народ подступил к дворцу. Царь прервал свое общение с небесными силами и вышел из церкви. Из толпы повстанцев послышались требования выдать обвиненных „на убиение“. Алексей Михайлович, не в пример событиям 1648 года, проявил самообладание и стал уговаривать народ „тихим обычаем, чтоб они возвратились и шли назад“, обещая рассмотреть претензии. Посадский Лука Жидкий и нижегородец И. Жедринский подали царю „письмо“. Жедринский настаивал, чтобы Алексей Михайлович „изволил то письмо вычесть перед миром и изменников привесть перед себя". Наиболее смелые из повстанцев ухватились за пуговицы на царской одежде, вопрошая: „Чему — де верить?“ Алексей Михайлович клялся Богом, что разберет жалобы, и „дал им на своем слове руку". Кто-то из толпы «с царем бил по рукам“. Эта обнадеживающая, почти «народная“ сцена заставила пришедших поверить государю. Люди из Коломенского двинулись в Москву.

Москва тем временем продолжала бурлить. Громили дворы богатых купцов, торговцев принуждали покинуть лавки и присоединиться к взбунтовавшимся москвичам. Один из обвиненных в листах, гость Василий Шорин, бежал из города. Известие об этом еще больше распалило поднявшийся народ, воспринявший этот факт как подтверждение известия об «измене». Сын Шорина пытался скрыться, переодевшись в крестьянское платье. Его привели и стали допрашивать. Прошел слух, что Шорин-старший бежал в Польшу. Перепуганный юноша лепетал что-то несуразное. Его поняли так, что слух имеет основания. Посадив на телегу молодого Шорина, разъяренная толпа ринулась в Коломенское. По дороге она встретила первую волну восставших, возвращавшихся в Москву. Часть последних присоединилась к шедшим в Коломенское. И вновь перед царским дворцом забушевала народная стихия, еще более грозная.

Однако правительство не дремало. На выручку царю спешили стрелецкие полки. Объявили тревогу в Немецкой слободе, где проживало много иностранных офицеров. Городские ворота закрыли, на заставах появились усиленные караулы.

Повстанцы вновь потребовали выхода к ним царя, чтобы он сам допросил юного Шорина. Тот повторил, что его отец якобы сбежал в Польшу с какими-то «листами». По приказу царя его арестовали. Но восставшие упорно добивались выдачи других «изменников". Царь пообещал приехать в Москву и во всем разобраться. Но на сей раз государю не поверили. Из толпы Алексею Михайловичу „учали говорить сердито и невежливо, з грозами“, предупреждая, что в случае неисполнения требований повстанцы бояр-изменников „у него учнут имать сами, по своему обычаю“. В эту критическую минуту царю дали знать о прибытии войск. Он сразу переменил тон, закричав на восставших, и приказал свите и стрельцам „тех людей бити и рубити до смерти и живых ловити“. Началась кровавая бойня безоружных людей. Многих загнали в Москву-реку, где они утонули. Натерпелось тогда и царское семейство: „А царица в то время, и царевичи, и царевны, запершися сидели в хоромах в великом страху“. Говорили, что царица Мария Ильинична после этих событий болела целый год.

Одержав «победу», царь приказал разослать по всей стране грамоты, в которых картина восстания излагалась в угодном властям духе. Расправа якобы была проведена по единодушному челобитью всего населения, начиная от бояр и кончая посадскими людьми московских черных сотен и слобод. Не соответствовало действительности и утверждение о том, что в восстании не участвовали «всяких чинов ратные и торговые и земские люди». Очевидец событий Г. Котошихин писал, что в рядах повстанцев находились «люди торговые, и их дети, и рейтары, и хлебники, и мясники, и пирожники, и деревенские, и гулящие, и боярские люди». Барон Мейерберг сообщал, что «заговорщики» принадлежали к «подонкам черни". Согласно современным известиям, верхи торгового мира не поддержали восстание, за что получили царскую похвалу.

Три следственные комиссии без устали вели дознание с пытками, пропустив через застенки сотни людей. У грамотных брали образцы почерков, чтобы установить авторов прокламаций, но тщетно. Четвертование, виселица, отсечение рук и ног, выжигание на лице буквы «Б» (бунтовщик), массовая ссылка — таков был итог Московского восстания 25 июля 1662 года. Тишайший в этой ситуации проявил другую ипостась своей натуры… Недаром его интересовала личность Ивана Грозного, по которому царь заказывал панихиды. Позже, когда шел спор между царем и бывшим патриархом Никоном, последний напомнил Алексею Михайловичу о бунте. Царь в ответ заявил, что приходили «земские люди" бить челом на обидчиков, а не против него.

Год 1662— й для правительства царя Алексея оказался особенно «урожайным» на восстания. Подавление мятежа в столице совпало с цепной реакцией выступлений местных народов на востоке страны. Поднялись башкиры на Урале, запылали русские селения, был стерт с лица земли город Кунгур. Волнения охватили обширные районы Сибири -от Березовского и Тобольского уездов в 1665-1666 годах они докатились до берегов Тихого океана. Активизировались в южносибирских степях потомки хана Кучума. С великим трудом удалось справиться властям с этой полосой вооруженных действий иноплеменных подданных России. От набегов страдали и мирные ясачные люди. Из пограничного Тарского уезда они писали царю, что нужны решительные военные меры против налетчиков, грабящих жителей и угоняющих людей в плен. Выясняется, что без царского указа нельзя было применять силу против иноземцев. Это поощряло нападавших. В челобитной говорилось: «Они, царевичи (Кучумовичи. — Л.П.) …ведаючи, что ваших государевых служилых людей на них посылать не велено без вашего государева указу», и совершают нападения, «не опасаясь… ратных служилых людей».

Разумеется, вряд ли возможно утверждать, что серия восстаний 1660-х годов на периферии была непосредственно связана с экономическими затруднениями, вызванными неудачной денежной реформой правительства царя Алексея. Были на то и свои причины. При всем том царь решился на отмену медных денег. Одиннадцатого июня 1663 года был издан указ: «На Москве и в Великом Новгороде и во Пскове денежного медного дела дворы отставить, и маточники и чеканы в тех городех, собрав все, прислать к Москве в Приказ Большие казны. А старой денежного дела двор на Москве завесть и серебряные деньги на нем денежным мастерам делать июня с 15 числа». Отныне все расчеты необходимо было вести на серебряные деньги. Казна принимала медные деньги в обмен на чисто символические суммы серебряных. Отвергнутую монету пускали в переплавку и на изготовление различных предметов, в том числе и для царского дворца. Постепенно в стране налаживалось денежное обращение и рынок обретал нормальные черты. Но рецидивы «указных», принудительных цен на съестные продукты кое-где давали себя знать и позже, проявляясь в основном на окраинах государства. Было официально признано, что приставленные к выпуску медных денег торговые люди «казну многую крали… и от того воровства обогатели большим богатством».

Изыскивая новые возможности для получения казенных доходов, центральная власть вводит в 1662 году государственную монополию на торговлю с иностранцами шестью «заповедными товарами» (пенька, поташ, сало и др.). Через два года вновь вернулись к свободной торговле ими, правда увеличив на время вдвое ставку таможенной пошлины, что мотивировалось необходимостью получения серебра. Расчет был на расширение торговых операций и соответственное увеличение пошлинных сборов. Царь в данном случае не обманул подданных: в 1667 году повышенную пошлину отменили.

Внимательно присматривались в Москве к набиравшей силу Макарьевской ярмарке близ Нижнего Новгорода. Правом собирать здесь таможенные пошлины согласно прежним царским грамотам пользовался местный желтоводский Макарьев монастырь. Видимо, властям этой обители не пришлась по вкусу грамота Алексея Михайловича от 26 июня 1667 года. В ней говорилось: «…на ту Макарьевскую ярманку… съезжаются торговые люди со всякими товары и с деньгами со всего Московского государства и иных государств иноземцы торгуют две недели», тогда как ранее был лишь один торговый день в начале июля. Грамота запрещала монастырю впредь собирать торговые пошлины — этим будет заниматься казна. Монастырю была обещана «руга» — государственное содержание. Чтобы еще более приохотить торговых людей посещать Макарьевскую ярмарку, первые пять дней дозволялась беспошлинная торговля.

Учитывая настойчивые требования отечественного купечества оградить его от засилия на внутреннем рынке западноевропейских коммерсантов, правительство царя Алексея Михайловича постепенно усиливает в своей финансово-экономической политике элементы покровительственного порядка. Привилегии заморских торговцев шаг за шагом отменяются, а в 1667 году выходит один из важнейших законодательных актов этого рода — Новоторговый устав. Главное внимание в этом документе уделялось регулированию деятельности зарубежных купцов и сбора с них таможенных пошлин. При подготовке Новоторгового устава воспользовались прежними челобитными русских людей, прежде всего челобитной 1646 года, которую тогда «сыскали» в архиве. Разработка устава проходила долго и довольно тщательно.

В создании Новоторгового устава участвовали крупные русские купцы, а от правительства — А.Л. Ордин-Нащокин, пожалованный в боярский чин. Вводный раздел Устава носил явные следы авторства этого видного политика. Он, будучи еще воеводой во Пскове, предпринял опыт создания своего рода банка, чтобы приглушить противоречия между «лучшими» и «молодшими» посадскими людьми и обеспечить кредитование операций по купле-продаже. Из городских доходов и взносов местных жителей создавался соответствующий фонд. Объединения по профессиям должна были строиться на основаниях помощи богатых бедным путем соединения средств тех и других под главенством зажиточных горожан. Эту мысль Ордин-Нащокин провел и в Новоторговом уставе. Текст нового торгового закона был скреплен подписями виднейших русских купцов.

Торговлю иностранцев Новоторговый устав ограничивал тремя городами — Архангельском, Новгородом и Псковом. Для проезда внутрь страны иностранцы должны были получать особое разрешение. Кроме того, они уплачивали повышенные пошлины в иностранной валюте. В результате иноземные купцы вносили в казну до девятнадцати процентов цены товаров, тогда как русские торговцы облагались лишь пятипроцентной пошлиной. Розничная торговля иноземцам была запрещена, они могли торговать только оптом, продавая русским купцам большие партии товара. Все это благоприятствовало русскому купечеству. Но по-прежнему отечественные негоцианты не имели возможности вести операции в чужих краях в сколько-нибудь значительных масштабах. У России не было удобных морских выходов и отсутствовал флот.

Власти позаботились и об улучшении условий торговли в Архангельске. Там было указано построить новую корабельную пристань и капитальный гостиный двор. Таможенными головами в Архангельск назначались богатейшие купцы (А. Кириллов и др.). Им препоручались и судебные дела, возникающие на торговой почве между русскими и иностранными купцами.

В Москве понимали также и значение торговли с восточными странами. В том же 1667 году была выдана жалованная царская грамота армянским купцам на провоз в Россию шелка-сырца. Льготные условия торговли по просьбам владык Ирана и Средней Азии предоставлялись купцам этих государств.

Царствование Алексея Михайловича знаменовало дальнейшие шаги по освоению пространств Сибири. В 1648 году казак Семен Иванович Дежнев со своими товарищами преодолел на морских судах — «кочах» — пролив, отделяющий Евразию от Северной Америки. Это выдающееся открытие не сразу было оценено современниками. В конце 40-х — начале 50-х годов XVII века русские землепроходцы В. Поярков и Е. Хабаров совершили походы на Амур и привели в русское подданство население этого края. Сюда устремились вольные переселенцы, возникло Албазинское воеводство. В Южной Сибири строятся новые опорные пункты и среди них — город Иркутск. Довольно быстрыми темпами происходило хозяйственное освоение западносибирских мест, где создавались новые земледельческие поселения. Крестьяне европейского Севера уходили за Урал в поисках лучшей доли. Постепенно складывались очаги русского земледелия (Верхотурско-Тобольский, Енисейско-Красноярский, Томский и др.). Здешние служилые люди в подавляющем большинстве были выходцами из непривилегированных сословий (крестьян, посадских) и нередко занимались сельским хозяйством, ремеслом и промыслами. Сбор ясака пушниной давал царской казне большие доходы. Частные зверопромышленники и торговцы вывозили из Сибири значительные партии мехов, уплачивая государству таможенные пошлины. Первые шаги делало промышленное предпринимательство за Уралом. Природные ресурсы богатейшего края начинали служить человеку.

Царская власть проявляла повышенную заинтересованность в разведке и эксплуатации месторождений полезных ископаемых, в первую очередь серебряной и медной руды, а также железа, слюды и др. Значительно возрастает в конце 50-х — начале 70-х годов XVII века деятельность частных предпринимателей, предлагающих свои услуги правительству на этом поприще. Поиски руд ведутся на Урале, в Сибири, на островах Новая Земля, Вайгач и в других местах. Серебряную руду пытались искать на Оке. Нередко разведки были безрезультатными. Одной из самых крупных, но также безуспешных экспедиций по разведке месторождений серебра была экспедиция Я.Т. Хитрово в Уральские горы в начале 70-х годов XVII века. В ней участвовали сотни людей, начальник экспедиции получил широкие административные полномочия, местные власти были обязаны всемерно помогать Хитрово и выполнять все его требования о предоставлении людей и материалов. Несколько лет существовал в тех краях Уральский городок, позже сожженный, когда Хитрово с пустыми руками вернулся в Москву. Кстати, именно тогда в русских документах появляется название «Уральские горы" вместо традиционного именования этой горной цепи "Камнем».

На Урале подвизалось семейство рудознатцев Тумашевых. Они основали медеплавильное производство в Соликамском уезде, а после истощения месторождения перенесли свое производство в Верхотурский уезд. Здесь они устроили небольшой железоделательный завод, наняли работников, оставляя продукцию на местные рынки. Позже в этих местах вырос первенец крупной уральской металлургии — Невьянский завод. В европейской части страны не без успеха действовали предприниматели-иностранцы, становившиеся владельцами различных промышленных предприятий, включая металлургические. В Москве осела группа западноевропейских купцов, которых именовали «московскими торговыми иноземцами». Они прочно связали свою судьбу с новой родиной. В их числе была династия тульских заводчиков Виниусов.

В промышленной жизни России времен царя Алексея наиболее заметное развитие получило солеварение. Главным его центром стал Соликамский уезд на Урале. Активную роль в разработке тамошних соляных рассолов играло русское купечество, а также именитые люди Строгановы. Не отказывалась от заведения варниц и казна. По водной системе Кама-Волга-Ока соль на судах доставлялась в центр страны и служила одним из ведущих товаров на рынке. На обслуживании соляных караванов были заняты многие тысячи работников. Изготовление большегрузных речных судов стало существенной стороной предпринимательства в России той поры.

Алексей Михайлович поощрял заведение новых производств — бумагоделание (на реках Пахра и Яуза), «стеклянный» завод в Измайлове, сафьянный двор в Торжке, бархатный двор в Москве и др.

Доходным производством являлись будные станы (или майданы), где вырабатывался поташ — важный экспортный товар. Предприятия возникали в лесистых местах, их владельцами зачастую были дворяне, в том числе придворная знать (бояре Б.И. Морозов, Н.И. Одоевский и др.). Однако распространение поташного дела (особенно в районах засечных линий) создавало свои проблемы в значительной мере стратегического, но также и экологического характера. Так, в 1659 году по царскому указу запрещалось отводить леса для будных станов, так как вырубка деревьев наносила ущерб засечным линиям. Возникали даже трудности с дровами, страдали промысловые угодья. «И от лесов от многие сечи, и от сженья того лесу на поташ и на смольчугу, и от дыму, — отмечалось в указе, — пчелы повылетали, и от того бортные угодья опустели, а мед стал дорог». Местным воеводам запрещалось без согласия правительства разрешать кому-либо отвод участков под будные станы. Трудно сказать, каков был эффект от этого указа. Сходные запреты временами поступали в Сибирь, где ясачные люди жаловались на лесные пожары от небрежного обращения с огнем.

«Государство правит по своей воли…»

Прежде всего посмотрим, что собой представляло правление второго монарха династии Романовых с точки зрения самого характера власти. По достаточно единодушному мнению современников, Алексей Михайлович был не только по титулу, но и по существу самодержавным государем. Не говоря уже о том, что в письмах родным царь неизменно именует себя «великим государем» в первом лице множественного чина, Алексей Михайлович в письме Г.Г. Ромодановскому втолковывал: «…Бог… благословил и предал нам, государю, правити и рассуждати люди своя на востоке, и на западе, и на юге, и на севере в правду, и мы Божия дела и наши, государевы, на всех странах полагаем», смотря по человеку».

«А отец его (Алексея Михайловича. — А.Я.)… царь Михайло Федорович, хотя самодержавцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего" — это слова Котошихина. Алексей Михайлович, в отличие от отца, — самодержец и «государство свое правит по своей воли». Посол герцога Тосканского Я. Рейтенфельс засвидетельствовал, посетив Москву: «Они все (бояре и другие знатные люди, включая высшее духовенство. — А.П.) полагают на мудрость царя и предоставляют ему полную власть выбирать и решать, как ему угодно, как единственному и высшему издателю законов». Имперский посол А. Мейерберг также отмечал, что царь Алексей в Боярской думе держал себя как полный хозяин. «По произвольному распоряжению царя между этими советниками разделены все заботы о каких бы то ни было делах царства…» Он поведал о довольно бесцеремонном обращении Алексея Михайловича даже с собственным тестем И.Д. Милославским, заседавшим в Боярской думе. Последний «не один раз отведал… тряски за волосы на голове и бороде и кулачных тузов». Однажды царь, разозлившись на хвастливые слова И.Д. Милославского о готовности разгромить войска Яна Казимира, «сперва влепил ему громозвучную пощечину», отругал тестя и «выгнал его пинками из Думы и сам запер дверь за ним». Характеризуя высший разряд русского общества — боярство и других «ближних людей» государя, тот же Мейерберг не без язвительности сообщал, что бояре обязаны каждодневно до полудня посещать царский дворец для засвидетельствования почтения — «как муравьи в муравейник, они туда собираются». Не отказываясь еще от традиции, царь тем не менее был уверен в том, что бояре ему обязаны «послушанием и покорением».

Усиление царской власти произошло в условиях войны 1654-1667 годов с Речью Посполитой. После Земского собора в октябре 1653 года этот общественный орган фактически прекратил свое существование. Царь управлялся с делами и без него. Даже Боярская дума уже не имела прежнего значения. В 1654 году по указу Алексея Михайловича создается «Приказ его великого государя тайных дел». Это необычное учреждение должно было служить целиком и полностью исполнению царской воли, но, в отличие от других органов центрального аппарата, новый приказ действительно был тайным: даже бояре и другие приближенные к царю люди не должны были знать о намерениях и действиях государя. Вполне естественно, что в этом учреждении состояли особо доверенные лица. Дьяки приказа имели право действовать в «государево имя». Никаких вольностей тем не менее Алексей Михайлович этим лицам не позволял. На исходе царствования служащие Приказа Тайных дел — подьячие — посылаются в качестве дьяков в другие приказы, что еще более отрешало Боярскую думу от повседневных государственных дел. А для царя это служило дополнительным рычагом воздействия на приказной аппарат. Штат приказа был совсем невелик, но его роль в государственной жизни приобрела существенное значение. Царь получил в свои руки не только личную секретную канцелярию. Приказ Тайных дел осуществлял надзор за всеми гражданскими и военными делами в стране и доставлял монарху необходимые сведения. Стало довольно обычным явлением, когда чиновники приказа (подьячие) отправлялись в качестве соглядатаев с военными частями и дипломатическими миссиями. Явным преувеличением звучит утверждение одного из иностранных авторов о том, что у царя везде и всюду шпионы. Однако функции тайной полиции приказ выполнял. Одной из обязанностей Приказа Тайных дел стала борьба со старообрядцами-раскольниками. Он руководил поиском и захватом потайных раскольников. Приданные чиновникам приказа стрелецкие отряды прочесывали леса в центральных местностях государства, проводили допросы пойманных, уничтожали скиты.

Бдительно следили служащие этого учреждения за состоянием умов, пресекали недозволенные высказывания подданных о царской особе. Доносы такого свойства принимались к рассмотрению, по ним чинили суд и расправу — вырезали слишком развязавшиеся языки, секли нещадно кнутом, а то и казнили.

Приказ принял на себя дела по управлению обширным хозяйством царя Алексея Михайловича. В различных районах государства располагались дворцовые села и деревни, где трудились многие тысячи крестьян. К числу дворцовых принадлежало и село Измайлово с прилегающими местностями. Здесь с особым тщанием занимались не только полевыми работами. Знаменитые сады и огороды были гордостью государя. Система прудов с мельницами и плотинами поддерживалась в должном порядке.

Приказ довольно аккуратно вел приходно-расходные книги денежной жизни, из которых можно почерпнуть весьма интересные данные о жизни не только царского двора, но также по более широкому кругу вопросов. Согласно распоряжению Алексея Михайловича, здесь же велись «дневальные записки», где отражались (подчас по дням) занятия царя, его местопребывание, записывалось, кто начальствовал стрелецким караулом. И едва ли не самое редкое — в этих записках давались краткие сведения о погоде в Москве. Другого подобного источника о метеорологии той поры наука не знает.

Нам не раз придется иметь дело с документами Приказа Тайных дел.

Наконец, новое административное детище царя Алексея занималось обеспечением охотничьих пристрастий государя, прежде всего потехи с ловчими птицами (соколами, ястребами).

В помещении Приказа Тайных дел его хозяин имел «рабочее место» — стол с набором письменных принадлежностей. Здесь царь выслушивал доклады, читал документы, отдавал распоряжения.

Значительным шагом по пути усиления царской власти стало создание так называемого Счетного приказа. Тем самым была предпринята попытка согласовать финансовую деятельность сложной системы приказов — центральных ведомств. Предполагалось контролирование денежных поступлений в казну и расходования средств. Серьезных последствий создание такого органа, однако, не имело.

Еще одним новым государственным учреждением, появившимся также по инициативе Алексея Михайловича, стал Записной приказ. Ему вменялось в обязанность составить историко-родословный труд о династии Романовых и ее деятельности. Вероятно, в русле этой идеи стало возможно составление богато иллюстрированного «Титулярника» (1672 год)», над которым трудились искусные мастера-художники. Этот труд был призван соединить правителей дома Рюриковичей с новой династией в виде галереи портретов, то есть утвердить место под солнцем новых русских царей. Изображения иностранных монархов долженствовали показать международное значение российских властителей, а рисунки гербов городов и областей страны как бы расшифровывали впечатляющий и обширный титул государя. Все это служило идее возвеличивания царской власти.

В развитие постановлений Уложения 1649 года о царской чести издаются указы, преследующие цель их пополнения и уточнения. К примеру, в 1668 году появилось повеление: «Когда будут великому государю выходы», то на улицах всадники должны сойти с коней и стоять, сняв шапки, «смирно и немятежно, и меж себя у них никаких игр не было». Пешим людям указывалось стоя встречать государя и также без шапок. О царских «выходах», их торжественности и великолепии будет речь ниже. А сейчас приведем еще одно небезынтересное свидетельство того, как внушалось подданным с малолетства благоговение перед государем. В 1657 году царь и патриарх Никон должны были посетить Иверский монастырь. Туда полетела предупредительная патриаршая грамота. В ней строго наказано было «убрать» (нарядно одеть) двенадцать монахов, которым предстояло «орацию говорить краткую и богословную, и похвальную». С той же целью приписывалось подготовить двенадцать «младенцев» — также для произнесения орации. Сверх того патриарх требовал, чтобы во время пребывания царя пресечь любые тяжбы, челобитья. Сомнительных и неугодных людей убрать из монастыря, «да и иных смутных людей, которых — либо чаять, потому ж на то время… отослать дале, где пригож». К слову заметим, что конфликт царя и патриарха еще не развернулся, и оба владыки официально назывались «великими государями», пока не произошло низложение Никона.

Посещавшие Москву времен Алексея Михайловича иностранцы в один голос заявляют, что появление царя на людях обставлялось с необыкновенной торжественностью и пышностью, чтобы подчеркнуть могущество и богатство православного государя. Став патриархом, Никон много способствовал этому, не забывая, однако, и о возвеличении собственной персоны. Описания «выходов» в русских источниках не оставляют сомнений в справедливости таких оценок. Это касалось как религиозных праздников, так и встреч и проводов иностранных посольств, отправления царя в походы и т. д. Пышность и великолепие царских выходов поражали современников. Все было продумано до мелочей и оставляло у зрителей ощущение не только торжественности, но и эстетического удовольствия. Не говоря о роскошном одеянии государя, сверкающем убранстве его коня, вся процессия являла собой красочное зрелище. Отряды воинов в одеждах определенного покроя и расцветок, обдуманное чередование пешего и конного строя, вереницы нарядных карет и повозок, группы знаменосцев с расцвеченными знаменами — все это должно было подчеркнуть богатство и могущество царя России. Сам Алексей Михайлович очень любил все эти «действа» и с удовольствием в них участвовал. Нередко (если не всегда) царь следил за «чином» таких мероприятий, сам распределял роли, проверял «росписи» участников, вносил в них своей рукой исправления и дополнения. Царь любил во всем порядок и исполнительность подчиненных. Недаром в написанном им Уставе соколиного пути есть такие слова: «Никакой бы вещи без благочиния и без устроения уряженного и удивительного не было, чтобы всякой вещи честь и чин и образец писанием предложен был». Настроения царя очень созвучны тому, что его сын будет осуществлять решительной рукой во всех областях жизни государства, — это регламентация.

Особенно торжественное зрелище представляли собой крестные ходы, приуроченные к большим церковным праздникам. Если внимательнее присмотреться к этим церемониям, то можно обнаружить в них не только дань религиозному мироощущению их современников, но и нечто большее. Конечно, Рождество Христово, Пасха и некоторые другие великие дни христианского календаря имели свое назначение и воспринимались соответственно. Нисколько не умаляя значения этих празднеств, обратимся к другой их группе, более тесно связанной с историей России.

Следуя за тогдашним исчислением времени (Новый год — 1 сентября — также отмечался неким церковным «действом» и заканчивался большим приемом у царя), рассмотрим другие примечательные даты, сопровождавшиеся крестными ходами. Праздник Покрова Богородицы отмечался торжественно 1 октября. В этот день царь, патриарх, высшие гражданские и духовные лица шествовали в Покровский собор, «что на рву», то есть в храм Василия Блаженного. Этим отдавалась дань уважения предкам, присоединившим Казань к России. Ведь храм Василия Блаженного, как известно, был воздвигнут в память об этом выдающемся историческом событии.

А 22 октября Москва являлась свидетелем одного из самых грандиозных праздников — Божьей Матери Казанской. Алексей Михайлович в сопровождении бояр и духовенства шел за иконой Казанской Богоматери. Служба проводилась в Казанском соборе на Красной площади. Вспомним: в этот день в 1612 году начался штурм укреплений Китай-города, за которым последовало взятие его, а затем и самого Кремля. Осуществлялось долгожданное «очищение московское», польско-литовский гарнизон сложил оружие, и рать Второго ополчения во главе с Д.М. Пожарским и К.М. Мининым вступила в Кремль. Русских ратников осеняла тогда икона Казанской Богоматери. Ее считали в народе избавительницей Руси, ей посвятили построенный в центре столицы храм. Поэтому русские люди с особым чувством отмечали этот праздник, он обретал черты живого напоминания о патриотических свершениях народа. И царь Алексей это понимал. Он с особым тщанием относился к организации всех мероприятий этого дня. Торжественные процессии, в которых участвовали стрелецкие и солдатские части, обходили стены Кремля, Китай-города, Белого и Земляного по строго заведенному распорядку. Едва ли не высшей точкой празднества было восхождение на круглую башню Китай-города по причине ее «первовзятия» в памятном 1612 году. Другой праздник Казанской Богоматери отмечался летом по случаю обретения этого чудодейственного образа.

Несомненно патриотическое звучание и чествование другой православной святыни — иконы Владимирской Богоматери. В день ее праздника икону несли крестным ходом, в Успенском соборе царь и власти присутствовали на молебне, Вероятно, вспоминали тогда, как этот образ предостерег Русь от нашествия орд Тимура. Богослужения в дни московских чудотворцев Алексея, Петра и Ионы (русских митрополитов времен владычества Орды) также возвращали мысли к тем далеким временам.

Не исключено, что крестный ход 19 августа к Богородице Донской также имел отношение к историческим событиям — борьбе с Ордой, а позже с Крымским ханством.

Каждый год в осенне-зимний сезон царь Алексей Михайлович вместе с семейством совершал «походы» в Троице-Сергиев монастырь, где молился в храмах этой обители, вознося хвалу одному из вдохновителей борьбы Руси против ордынского ига. Помимо того в самой столице проходили богослужения в день памяти Сергия Радонежского.

Алексей Михайлович имел обыкновение направлять придворных и военачальников в наиболее почитаемые московские церкви, когда по городу двигались процессии с крестами и иконами. Царские посланцы должны были следовать за образами и представлять особу государя при всех этих храмах.

Когда в Москву прибыли вселенские патриархи на Церковный собор по делу Никона, их неизменно приглашали участвовать в церковных праздниках и отправлять службы в московских храмах. При этом публично произносились здравицы — благословения царю как ревнителю православного вероучения. Так, в 1668 году после службы в Успенском соборе патриарх Антиохийский Макарий прочел в адрес царя благословенную грамоту.

Для тогдашней жизни было правилом любое начатое или завершенное государственное дело отмечать торжественным богослужением. При этом царь лично провожал или встречал иконы, бывшие в походах или на переговорах с представителями других государств («на съездах»). Притом речь идет не только о делах внешних. Сам государь в своих походах против Яна Казимира и шведского короля имел почитаемые образы, а также «пелены» с изображениями святых и преподобных, («те все пелены были за великим государем… в Смоленском, и в Виленском, и в Рижском походах»). В единственном сохранившемся от 1670 года письме родным Алексей Михайлович писал: «А мы на Спасителеве деле, так же и всего нашего государства на великом смотре…» Царь придавал большое значение своевременному вручению воинским частям боевых знамен, на которых была как религиозная символика, так и иные изображения. Алексей Михайлович торопил мастеров, чтобы они изготовили знамена из отпущенных для этих целей тканей («дорог», «киндяков" и пр.). В день Богоявления обычно духовенство кропило святой водой знамена стрелецких войск.

С большой помпой были отправлены на «государеву службу» войска в Уфу и Казань 7 и 12 сентября 1669 года. Царь наблюдал, как ратные люди шли строем со знаменами, пушками, литаврами, барабанами и трубами. Двадцать девятого ноября 1672 года Алексей Михайлович встречал русское посольство, вернувшееся из Польши, и шел за образом Спаса, 8 и 11 декабря того же года он учинил смотр-провожание войск, направленных в Киев с князем Трубецким, а 31 января 1673 года государя можно было видеть на проводах ратных людей, уходивших служить на Дон.

Необычайным великолепием отличались приемы и отпуски иностранных послов. Существовала детально разработанная процедура, которой неукоснительно руководствовались в Посольском приказе и при царском дворе. Наиболее почетной считалась «встреча большая», когда посол иной страны мог видеть наивысшие знаки внимания. Соответственно этому обставлялись все этапы приема в царском дворце — приезд послов в Кремль, встреча у лестницы, на крыльце и так далее. Чем ближе к царским палатам, тем выше был ранг встречавших русских сановников. Неизменно высших почестей удостаивались послы «цесаря». Алексей Михайлович принимал заграничных дипломатов, сидя на «царском месте». К государевой руке допускали не каждого. Да и характер приема мог зависеть от состояния отношений России с тем или иным государством. Если о здоровье иноземного монарха царь спрашивал, вставая со своего места, то во время приема английских послов от Кромвеля Алексей Михайлович демонстративно не поинтересовался здоровьем протектора и не поднялся в знак приветствия. На аудиенциях бояре и другие «ближние люди" блистали золотыми цепями и роскошной одеждой. Полы, лестницы, стены помещений на пути следования почетных гостей покрывались дорогими тканями и коврами.

Конечно, год на год не приходился, и Алексею Михайловичу порой долго не встречались на приемах иноземные представители. Но в 1657 году «дневальная записка" зафиксировала приемы послов и посланников из Крыма, Речи Посполитой, Бранденбурга, Молдавии, не считая посланцев от Богдана Хмельницкого и калмыков, а также греческих духовных лиц и купцов. Рабочая часть переговоров обычно проходила в Ответной палате, где бояре и дьяки беседовали с послами, передавали им мнение царя и выясняли все интересующие русскую сторону вопросы.

Иностранные дипломаты пользовались в Москве обильным «кормом» и питием, их приглашали к богатому царскому столу перед отпуском на родину. Вручались также дары, от стола передавались кубки и ковши с горячительными напитками. При этом не обходилось без курьезов. Крымские послы порой воспринимали драгоценные сосуды с питием как подарки и прятали их за пазуху. Считалось неприличным отнимать эти предметы. И тогда нашли способ: крымцам посылали вместо драгоценных чаш их имитации из меди, для вида посеребренные или позолоченные.

Одним из самых пышных был прием грузинского царевича Николая Давыдовича и его матери, когда они решили отправиться из Москвы на родину. Прощальная аудиенция была дана царицей Марией Ильиничной для матери царевича Елены Леонтьевны. Присутствовали одни женщины сообразно принятому при дворе «чину», что было в то время чрезвычайно редко.

Постоянной заботой Алексея Михайловича было стремление закрепить положение будущего наследника престола в государстве. Мы уже видели, как царь повелевал на время своих военных походов писать донесения и другие документы на имя младенца Алексея. Когда отрок достиг тринадцатилетия, Алексей Михайлович устроил его пышную «презентацию». Наследника «явили» придворным и войску, разумеется, и духовенству. Второго сентября 1667 года уже сам Алексей Алексеевич в своей Столовой палате устроил «кушанье» для многих приглашенных в тот день вельмож, дворян, начальных людей войска. И «вечернее кушанье» тогда состоялось в Деревянных хоромах у царевича. На именинах царской дочери Марфы Алексей Алексеевич угощал тридцать человек нищих и одарил их деньгами — по два рубля на брата. А 7 сентября 1667 года состоялся большой прием в Грановитой и в Золотой палатах, где царь «объявил» наследника престола. Среди гостей значились иноземцы; генерал-поручик Бовман (сидел на весьма почетном месте близ царя), «дохтур, и аптекари, и полковники, и подполковники», «здоровать» царевича приходили стрелецкие и солдатские полки, за что получили вознаграждение, Недолог оказался век надежи царской… Через два года Алексея Алексеевича не стало. Конечно же, выходами, приемами, смотрами не исчерпывалась государственная деятельность Алексея Михайловича. Было много повседневной, будничной работы, от которой царь не уклонялся. Образ благодушного лежебоки, любителя сытно покушать и повеселиться вряд ли соответствовал действительности, хотя именно в таком духе представлял его в своих последних произведениях и письмах неистовый протопоп Аввакум. Если просмотреть записные книги Приказа Тайных дел за 60-е — начало 70-х годов XVII века, то можно убедиться в большой каждодневной работе царя (рассылка указов, писем, фиксация устных распоряжений и так далее). Показателем несомненной активности царя служат довольно многочисленные его автографы, имеющие прямое отношение к различным областям внутреннего управления и внешней политики, не говоря уже о хозяйственной документации. Если бы ученые задались целью подготовить к изданию все, что вышло из-под пера царя Алексея, им редактировалось, диктовалось (а именно по этому принципу печатаются более ста лет тома «Писем и бумаг императора Петра Великого»), то набрался бы солидный том, возможно, и не один. Так или иначе, можно с должными основаниями говорить, что причастность царя ко всему, что касалось страны в его правление, достаточно заметна.

Многие документы начинаются словами «по государевому указу», «по именному государеву указу». В ряде случаев это еще не обозначало прямого участия царя, так как могли подобным образом ссылаться на законы, на то же Уложение 1649 года и так далее. Однако очень часто речь идет именно о непосредственной роли самого Алексея Михайловича. Известны ранние хозяйственные документы, исходящие от Алексея Михайловича, его резолюции на челобитной сокольников, письма будущему патриарху Никону (их более сотни) и другим деятелям. Алексей Михайлович получал от должностных лиц запросы, как поступать в тех или иных случаях, и давал на эти «статьи» свои руководящие ответы. В описях Дел Тайного приказа нередки указания на царскую руку. Готовясь к заседаниям Боярской думы, государь иной раз составлял для себя своего рода программу-тезисы, как вести дело. Вот пример достаточно показательный. В 1655-1656 годах царь написал «статьи», посланные в разные города воеводам с подьячим Приказа Тайных дел Ю. Никифоровым, в которых изложен такой план:

«В Переаславле. О здоровье (то есть спросить. — А.Г.). О обнадеживании милости, что выданы не будут, а обережены будут ратными людьми, и о повороте в Переаславль Семенова полку Змеева, у которого быть Ивану Чаадаеву, и верному б быть надежну во всем, и впредь о верной службе безо всякого сомнения, о побое Чернецкого и очищенье Быхова…

О развитии негодной крови ни за что и о унятии разрешением Днепром и Киевом.

О миру польском, о третьих о том же и так никогда учинено не будет, хотя разлитие будет…

О житье в подданстве, о могилевских поборах…»

На первый взгляд малопонятный текст представляем собой план достаточно пространной информации, которую царский посланец должен был изложить устно представителям гетманской власти в Переяславле. О перемещении полков догадаться можно без труда. Сложнее расшифровать пункты, относящиеся к военным делам с Речью Посполитой. Можно полагать, что царь говорит о возможном перемирии на условиях разграничительной черты между Россией и Речью Посполитой по Днепру (Киев — русской стороне). «Негодная кровь» скорее всего понимается как напрасная. Под «третьим» разумеется посредничество в переговорах. Царь недоволен злоупотреблениями своих военачальников в занятом Могилеве и желает предоставить более благоприятные условия новым подданным.

Во время одного из своих походов Алексей Михайлович составлял наказ Н.И. Одоевскому (писан «в наших царских шатрах»). Здесь же формулировался текст присяжной записи о приводе к «вере» украинских гетманов. А.Л. Ордину-Нащокину государь сообщал, что присланные тем «статьи» он прочел и они «зело благополучны», но тут же замечает, что одну из статей нужно «вынуть» до нового рассмотрения. Тому же адресату было сообщено о посылке «указных статей» царя на поступившие запросы. Ордину-Нащокину переправлялись с нарочными «тайные статьи» государя, в том числе написанные криптограммой. Сам царь был причастен к разработке тайнописи. Алексей Михайлович строго следил за тем, чтобы секретные бумаги доходили только до тех лиц, которым предназначались. В особых случаях надлежало сжигать письма и грамоты после прочтения.

Алексей Михайлович требовал от чиновников приказного аппарата соблюдения определенных правил. Так, в 1658 году был принят указ: «Приказным людем, дьякам и подьячим в приказах сидеть во дне и в нощи 12 часов». Наказывалось в Золотой палате «сидеть» боярам, окольничим и думным «по вечерам, а съезжаться в 1-м часу ночи (то есть после захода солнца). „В приказах судьям и дьякам сидеть за делы с 1 часа ночи во все дни, да им же с делами входить в Верх перед бояр и сидеть в приказех до 8-го часа, с 1-го часа ночи“. Это уточнение было дано в 1669 году.

Определив продолжительность рабочего дня приказных людей, царь не разрешал своим подчиненным чем-либо заниматься в воскресные дни. Стольник князь Г.В. Оболенский угодил в тюрьму за то, что «у него июля в 6-м числе, в воскресение недели всех святых, на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же, князь Григорий, говорил скверные слова».

По указанию государя было составлено расписание внесения дел приказами на рассмотрение Боярской думы по дням недели. Не ограничиваясь тем, что служители Приказа Тайных дел «надсматривали» за деятельностью других приказов, Алексей Михайлович время от времени лично посещал их для проверки. 12 июля 1662 года он, например, инспектировал Пушкарский и Сибирский приказы. С. Коллинс писал: «Скоро царь намерен ходить и осматривать бумаги дьяков своих, чтобы видеть, какие дела решены и какие просьбы остались без ответа». Но, видимо, это не было постоянной

практикой.

Многое в состоянии государственных дел зависело от местного управления. Царю Алексею не удалось наладить должным образом работу воевод, в обязанности которых входил самый широкий круг вопросов административного, военного и судебного характера. Воеводы правили как царьки, злоупотребления по должности являлись обычным делом. От притеснений местных «игемонов» стонал народ, в Москву тянулись вереницы челобитчиков в поисках управы на зарвавшихся правителей. Все это было хорошо известно царю, но изменить сложившуюся практику было, по сути дела, невозможно. И хотя время пребывания в воеводской должности было ограничено двумя — тремя годами, новые лица вели себя не лучше. Строгие наказы правительства беречь население, соблюдать закон, не позволять взяточничества и других преступлений оставались на бумаге. Не слишком помогали наряжаемые правительством сыски по жалобам, отзыв отдельных воевод и прочие меры. Жизнь шла по заведенному кругу. А дворяне, зная, что воеводская должность сулит обогащение, наперебой выпрашивали у монарха назначения на эти посты. Конкуренция была жестокой. И здесь пускались в ход подкупы приказных чиновников, родственные связи, знакомства.

В условиях войны Алексей Михайлович при определении на воеводскую должность руководствовался собственными соображениями. И они имели свою логику. Требовалась широкая мобилизация служилых людей в действующую армию. Поэтому появляются на свет распоряжения царя о назначении воеводами отставленных от службы по ранению. Им предоставлялась первоочередность в определении на должность. Это одновременно означало и поощрение, награду за перенесенные на войне страдания. К раненым приравнивались и бывшие в плену. Такого рода указ был издан в мае 1660 года. Предполагалось воевод, пригодных для полковой службы, отозвать с мест и заменить их ранеными и освободившимися из «полона». Но и в данном случае более чем на один срок воеводства дворяне рассчитывать не могли. Еще более радикальный шаг предприняло правительство в следующем году. Вероятно, много треволнений доставил дворянству указ, согласно которому «…изо всех городов воевод и приказных людей для своей государевы службы переменить и выслать к Москве». Управление на местах препоручалось губным старостам, а там, где таковых не было, следовало привлечь отставных дворян и детей боярских. Была составлена именная роспись отзываемых в Москву. Попутно заметим, что в то время к раненым и перенесшим «полонное терпение» проявлялось посильное внимание, при этом не очень большое значение имела социальная принадлежность. Для выкупа пленников существовал государственный налог — «полоняничные деньги». Вчерашние крепостные и холопы, вернувшиеся из плена, становились свободными. Для «полоняников» устраивались приемы у царя. Семьи и вдовы погибших на службе получали казенное пособие, что распространялось, к примеру, на стрельцов. Увечных по возможности определяли в богадельни.

Теперь вернемся к событиям войны и международных отношений, изложение которых мы лрервали на исходе 50-х годов XVII века.

Мысль невольно возвращается к тому вопросу, который волновал и современников, а у последующих историков получил самую противоречивую трактовку. Нужно ли было России прерывать удачно начатую войну против Речи Посполитой на хрупкой основе перемирия и обращать оружие в сторону Швеции? Не было ли это роковой ошибкой внешней политики правительства Алексея Михайловича, в результате которой не удалось добиться присоединения всей Украины, а на северо-западе остаться «при пиковом интересе»? Пожалуй, наиболее определенно на сей счет выразился историк Н. И. Костомаров, который резко осуждал Алексея Михайловича и его советников за этот зигзаг внешней политики, называя войну со Швецией «нелепой». Заключенный в Вильно договор с Речью Посполитой этот историк назвал «самым гибельным ударом для Хмельницкого», то есть препятствующим укреплению союза России с Украиной. Сходную позицию занимали некоторые советские ученые, полагавшие русско-шведскую войну 1656-1661 годов случайностью в политическом курсе России, даже ошибкой. Была высказана и более уравновешенная точка зрения, согласно которой имелась своя логика в изменении внешнеполитической ориентации России в середине 50-х годов XVII века. Сложный клубок взаимоотношений государств на востоке и севере Европы в тот исторический момент порождал немало споров историков разных стран, гипотез. Один шведский ученый выдвинул положение о том, что нападение Швеции на Речь Посполитую в 1655 году явилось превентивным антирусским действием, которое сочеталось с попыткой шведской стороны договориться с Яном Казимиром о совместном выступлении против России. И лишь несговорчивость короля Речи Посполитой помешала осуществиться этому замыслу. Нашлись и сторонники и противники такого подхода. Но и среди советских исследователей бытует мнение, что война 1654-1667 годов со стороны России была направлена не только на восстановление старинных земель Руси — Украины, Белоруссии, Смоленска, но также и на продвижение к Балтике. В этом плане русско-шведский конфликт не кажется чем-то противоестественным и нелогичным. Верно и то, что в правящих кругах России шла борьба группировок.

Вряд ли можно сомневаться, что вступление Швеции в войну против Речи Посполитой не было изолированным явлением. Известно, что могущественные литовские магнаты Радзивиллы перешли на сторону Карла X Густава добровольно. А это произошло тогда, когда значительная часть Литвы с ее столицей уже была занята русскими войсками. В Польше также были силы, делавшие ставку на шведского короля, союз с которым рисовался выходом из сложившегося положения — сначала щит против России, а затем и союзник в борьбе с ней. В любом случае позиция России была невыгодной, что и не замедлило сказаться на театре военных действий. Если правительству Алексея Михайловича удалось избежать войны против коалиции Речи Посполитой и Швеции, то сразиться порознь с этими державами пришлось.

В обрисованном раскладе политических сил мы намеренно пока не рассматривали одну из важнейших составляющих тогдашней международной конъюнктуры — Украину. Сейчас можно достаточно уверенно говорить, что «малороссийский вопрос» занимал едва ли не ведущее место во внешнеполитической жизни России.

После принятия Украины в подданство России Земским собором, а затем Переяславской радой 8 января 1654 года Москву посетило посольство от Богдана Хмельницкого. Были приняты так называемые «мартовские статьи», которые уточняли условия подданства, порядок управления Украиной, имевшей тогда автономное положение. Гетман располагал довольно широкими полномочиями, хотя было признано; что сношения с другими государствами он будет осуществлять по согласованию с Москвой. Это в дальнейшем обеспечило постоянные контакты посланцев Хмельницкого с царскими властями на всех уровнях. Последующая практика подтвердила, что во многих вопросах, несмотря на некоторые порой трения, Россия и Украина при Богдане Хмельницком проводили согласованную политику. Иной раз внешняя сторона дела для историков затмевала глубинный смысл происходившего. Не было недостатка в критике «непоследовательности» гетмана и «жесткости» московской линии. При более основательном изучении проблемы картина предстает в ином свете. Оказывается, военно-дипломатические шаги со стороны царя и гетманской власти были куда более скоординированными, чем можно было думать. Хмельницкий остался до своей кончины верным принятым на себя обязательствам, а правительство России с его помощью решало важные вопросы в интересах обоих народов. Между прочим, Б. Хмельницкий был посредником в переговорах придунайских княжеств Молдавии и Валахии (вассалов Турции) о переходе в российское подданство. В 1656 году прибывшие в Москву послы молдавского господаря Стефана привезли Алексею Михайловичу грамоту с просьбой о подданстве. Положительный ответ был дан в царском послании господарю от 29 мая 1656 года. Но осуществление на практике состоявшегося договора натолкнулось на серьезнейшие препятствия внешнего порядка. Османская империя и Крымское ханство стояли на пути, да и северный сосед — Речь Посполитая — имел свои виды на придунайские княжества. Не встречало поддержки такое развитие событий и у Империи. Последняя приложила усилия к тому, чтобы примирить Россию и Речь Посполитую, не позволив окончательно сломить католическую шляхетскую республику. Посол Империи Алегретти сумел сделать все от него зависящее, чтобы перемирие в Вильно было заключено и военные действия прекратились.

Во всех хитросплетениях дипломатической борьбы Россия, вероятно, допустила тогда один изрядный промах: она начала войну против Швеции, не получив от Речи Посполитой официального признания территориальных завоеваний, то есть воссоединения Украины и Белоруссии, возвращения Смоленской земли. Это обстоятельство развязало руки Яну Казимиру в дальнейшем. Когда фактически прекратились боевые действия русских войск против Швеции, а переговоры о мире уже начались со шведской стороной, Речь Посполитая вдруг активизировалась. Ее войска повели наступление в Белоруссии, началось их продвижение в Литве. Осаде подвергся русский гарнизон в Вильно. Правда, князь Ю. Долгорукий нанес противнику серьезное поражение и пленил гетмана Гонсевского.

Осложнилась обстановка на Украине после смерти в 1675 году верного последователя воссоединения — гетмана Богдана Хмельницкого. Ему не оказалось достойной замены. Старшинская верхушка проявляла колебания в своей политической ориентации. Пробившийся к власти Иван Выговский вскоре выдал свои тайные замыслы, перейдя на сторону Речи Посполитой.

Чрезвычайно осложняла обстановку позиция Крымского ханства. На первых порах освободительной войны Украины и Белоруссии Хмельницкому удалось заручиться военной поддержкой Крыма. Тяжким был этот вынужденный союз для Украины, но другого выбора у гетмана тогда не было. Не раз войска хана и его подручных вели себя вероломно, так случилось в битвах при Зборове и особенно под Берестечком (1651 год). Пока Украина боролась против Речи Посполитой без признания себя в русском подданстве, крымско-украинский союз кое-как существовал. Но стоило Хмельницкому признать над Украиной верховенство России, Крымское ханство отказалось от военного союза с гетманом и перешло к враждебным действиям против непокорного края и поддержавшей его России. Более того, хан договорился с Яном Казимиром о совместной антиукраинской и антимосковской борьбе. Если какой урок и вынесла Россия из предыдущих военных конфликтов, так это нежелательность вооруженного противостояния одновременно на западе и на юге. И все же складывающаяся обстановка заставляла пойти на это. Усилия русской дипломатии при поддержке гетманской стороны не дали нужного результата. Россия вошла в полосу непредсказуемых обстоятельств. Измена И. Выговского внесла смуту на украинские земли, затруднив там положение сторонников Москвы.

В апреле 1659 года у города Конотопа разыгралось сражение между казаками И. Выговского и ордой крымского хана с одной стороны, и русскими войсками князя Трубецкого с другой. Изобразив отступление, противник заманил русскую конницу под началом двух воевод в засаду и окружил рать. С большим уроном битва была проиграна. Несколько тысяч пленных резали как баранов, выведя на открытое поле. Трубецкому удалось вывести основные силы из Конотопа и перевести их в Путивль. Многократные атаки преследователей были отражены благодаря сильному артиллерийскому заслону русских.

Известие о Конотопском побоище вызвало немалую тревогу в Москве. По царскому указу москвичей вывели на постройку земляных укреплений, опасаясь неприятельского прихода. Алексей Михайлович появился на людях в траурном «печальном" одеянии. Но случилось так, что хан, узнав о действиях запорожцев против Крыма, повернул назад. „Чинили промысел“ над Крымом в это время и донские казаки. Выговскому ничего не оставалось делать, как отказаться от дальнейших активных действий в одиночку. Настроение казачества и всего народа было не в пользу преступившего клятву гетмана. Вскоре его лишили гетманских „клейнодов“, и рада выбрала нового гетмана — сына Богдана Хмельницкого Юрия, который присягнул на верность Алексею Михайловичу. Речь шла о всей Украине — Левобережной и Правобережной. Польский военачальник А. Потоцкий,не без огорчения извещал короля, что население Украины поддерживает Москву. Выговский с семьей был выдан царским воеводам и отправлен в сибирскую ссылку. Князь А.Н. Трубецкой в какой-то мере сумел отплатить за конотопский позор. Его войска нанесли поражение неприятелю у Быхова. Город был взят. Царь отблагодарил воеводу. Ему вручили шубу в триста шестьдесят рублей, массивный драгоценный кубок, двести рублей придачи к жалованью и передали родовой город Трубчевск в вотчину. На одном из приемов в адрес Трубецкого по царскому велению произнесли речь, в которой отмечалось, что он «оборонной рукой" отбился от противника, заставив его понести большие потери.

Поистине «черными» стали для России 1660 и 1661 годы, когда посыпались военные неудачи. Большая армия В. Б. Шереметева, измотанная предыдущими боями с польско-татарским войском, подступила к городу Чудново. Противник опередил русских и занял выгодную позицию на замковой горе. Шедшие на соединение, с Шереметевым казаки Юрия Хмельницкого получили ложные известия о разгроме русских. Ю. Хмельницкий, о котором тот же Шереметев отозвался как-то в очень нелестном духе («этому гетманишке надобно было бы гусей пасти, а не гетманствовать»), вступил в переговоры с польско-татарскими начальниками. Русский лагерь подвергался постоянному обстрелу из пушек, кончились запасы пороха и свинца, ратники голодали, в пищу пошли палые лошади. Принявший присягу королю Ю. Хмельницкий призвал казаков из стана Шереметева покинуть его. Русское войско оказалось в отчаянном положении. Двадцать третьего октября 1660 года Шереметев пошел на переговоры. Пришлось принять жесткие условия неприятеля о капитуляции. Самого Шереметева татары увели в Крым, надеясь получить за него богатый выкуп. Самое боеспособное войско России выбыло из игры.

Чудновская катастрофа вызвала в Москве огромное беспокойство. Как и год назад, опасались продвижения неприятеля к столице — путь был почти открыт. К тому времени дурные вести поступили и из белорусско-литовских краев. Там потерпело поражение войско боярина И.А. Хованского. После упорной осады Ян Казимир взял Вильно, в его руки перешли многие города. Не исключалось, что и с этой стороны можно ждать угрозы Москве. Не было уверенности в надежности перемирия со Швецией: помнили внезапное нападение шведских войск на Речь Посполитую в 1655 году. В столице поговаривали и о возможном отъезде Алексея Михайловича в Ярославль или Нижний Новгород. «Дневальная записка» за это время не отмечает каких-либо отклонений от заведенного при дворе порядка.

Царя серьезно тревожил вопрос о реакции на военные поражения России в других странах. По распоряжению государя было написано изложение событий в истолковании русской стороны. Указывалось на предыдущие победы русского оружия, изобличалась тактика затягивания мирных переговоров комиссарами Речи Посполитой, использованная для усиления войск и их развертывания против России. Не обойдено было и предательство Ю. Хмельницкого, а также осуждался крымский хан за содержание В.Б.Шереметева в тюрьме. Этот материал был отправлен в Любек русскому агенту для публикации в газетах и рассылки в окрестные государства. В сопроводительной царской грамоте говорилось: «Как к тебе ся наша грамота придет, а авизы (это слово знали в России еще до Петра. — А.П.) печатные в немецких государствах и в иных городех о побоее… воеводы Василия Борисовича Шереметева с товарищи и наших… ратных людей их полков учнут выходить, и ты б те авизы покупал и после тех авиз велел напечатать авизы другие по образцовому письму, каково тебе послано под сею… грамотою». Само это действие русского монарха свидетельствовало о заинтересованности в том, чтобы за рубежом существовало благоприятное мнение о его стране. В свою очередь, здесь нельзя не отметить понимания государственных задач, вполне соответствующих эпохе.

Мирные предложения России были отвергнуты в Варшаве. Там не хотели и слышать о переговорах иначе как на условиях унизительного для России Поляновского мира, то есть полного отказа от всех приобретений, включая Смоленск. На это царь пойти не мог, и война продолжалась, хотя обе стороны изрядно обескровили друг друга и с трудом продолжали ее. По-прежнему основные события развертывались на Украине, где происходили почти постоянные столкновения между сторонниками и противниками Москвы. Обнаружились немалые противоречия казачества и городского мещанства. Да и в среде казачества существовали разные группировки, ориентация которых была нередко весьма переменчивой. Военная обстановка накладывала свой отпечаток, и состояние между молотом и наковальней — тем более. Противоборствующие стороны в равной мере допускали одну ошибку, имея дело с Украиной: они ее видели прежде всего как объект борьбы и властвования, а не субъект собственного исторического бытия. А это, в свою очередь, еще туже затягивало узел трудностей и противоречий, разговор шел порой на разных языках. Но одно обстоятельство из всех драматических событий той поры в связи с Украиной вырисовывалось с достаточной рельефностью, хотя его не все принимали и понимали. Жизнь показывала, что Украине собственными силами из водоворота событий выйти невозможно. Отсюда частые метания тех или иных значительных лиц из казацкого лагеря то в одну, то в другую сторону. Между тем и в Варшаве и в Москве воспринимали все это лишь сквозь призму «измены» и склонны были объяснять происходящее своеволием и непостоянством казаков. Подобный взгляд проник и на страницы солидных исторических сочинений. Так, В.О. Ключевский счел возможным в следующих словах оценить роль казаков и их вождей в то бурное время: «Истый представитель своего казачества, привыкшего служить на все четыре стороны, Богдан (Хмельницкий. — А.П.) перебывал слугой или союзником, а подчас и предателем всех соседних владетелей, и короля польского, и царя московского, и хана крымского, и султана турецкого, и господаря молдавского, и князя трансильванского и кончил замыслом стать вольным удельным князем малороссийским при польско-шведском короле, которым хотелось быть Карлу Х. Конечно, нельзя отрицать того факта, что казачество как воеобразный социальный слой (особенно вольное запорожское) не могло обходиться без грабежа, который доставлял средства для существования. И все же в конечном счете оно проявляло чувство своей родины и хотело ей свободного житья. По мере развития конфликта между Речью Посполитой и Россией из-за Украины все явственней выступала на историческую арену роль южных соседей — Крымского ханства и Османской империи. Оба эти государства заявили свои претензии на Украину и включились в конфликт. Турция заявила себя в этом отношении позже Крыма, но зато и угроза с ее стороны для других участников была наивысшей. Пока шло соперничество между гетманами варшавской и московской ориентации, выдвинулся деятель украинского казачества, считавший целесообразным признать власть турецкого султана. Им был Петр Дорофеевич Дорошенко. Свою позицию он откровенно выразил в 1666 году. К той поре Украина являла собой страшное зрелище — результат бесконечных распрей и военных походов, в том числе неизменно грабительских нашествий крымских татар. Тысячи и тысячи людей угонялись в рабство. Особенно пострадало Правобережье. Относительно благополучным было положение Левобережья, где русская сторона стремилась наладить мирную жизнь и пресекать вторжения с правого берега Днепра и с юга. Состояние Правобережья было метко названо современниками «руиной».

Для людей того времени независимо от их настроений разница в положении двух частей Украины объективно была в пользу Москвы. Антимосковски настроенный гетман Правобережья Павел Тетеря признавался в письме польскому королю (1664 год), что «…вся Украина решила умереть за имя царя московского". Кошевой атаман Запорожья Иван Сирко уверял Алексея Михайловича, что все города от Днестра до Днепра хотят „держатися под крепкою рукою вашего Царского величества, доколе души их в телесах будут“. Население не раз просило, чтобы царь прислал на Украину своих воевод. При всех недостатках этой формы правления, которую на своем опыте познали русские люди, введение воеводской власти было признаком хоть какого-то порядка во всеобщем беспорядке. Воевод то изгоняли, то настаивали на их возвращении. Характерно в этом плане письмо нежинского писаря Филиппа Константинова находившемуся в Москве представителю мещан города и крестьян: „Припадайте к степени ног престола государева, чтобы кроме власти государевой ни едина власть власти не имела над нами… в противном случае жизнь наша будет хуже каторжной“. Можно понять поэтому, что даже после заключения Андрусовского перемирия, по которому Правобережье осталось за Речью Посполитой, украинский вопрос полного разрешения не получил.

Последующие военные действия протекали с переменным успехом. Намерение Яна Казимира перенести войну на Левобережье Днепра на первых порах осуществлялось небезуспешно. Польско-литовско-татарское войско заняло несколько городов. Однако под Глуховом король потерпел неудачу и отвел поредевшую рать за Десну, а потом и за Днепр. Не получилась и операция близ Киева и Белой Церкви. Чтобы усмирить поддавшиеся Москве правобережные полки, противник прибег к уничтожению урожая на полях. Татарские загоны мешали русским отрядам сосредоточиться и соединиться с запорожцами. От царя поступали грамоты гетману И. Брюховецкому о лучшей организации совместных действий и налаживании снабжения служилых людей, которые нередко оставались без продовольствия. Удачные действия произвели у Перекопа донские казаки и калмыки. Недалеко от Умани воевода Г. Касогов вместе с казаками разбил прославленного польского полководца Чарнецкого. Но русские силы на Украине были невелики, почему гетман Брюховецкий и просил Алексея Михайловича прислать подмогу. Он писал со своими посланцами, прибывшими в Москву в январе 1665 года, что Украина в тяжком положении. Она — «преддверие Великой России. Если государь потеряет ее, не приславши… ратных людей, тогда неизбежная в Российской земле война будет». Гетман также уведомил царя о разгроме в Полесье польских полков и о других успешных действиях. В «дневальных записках» Приказа Тайных дел за 60-е годы XVII века достаточно часто мелькают сообщения о приеме и отпуске посланцев с Украины. Среди них был и гетман Иван Мартынович Брюховецкий, который удостоился необычной чести. Ему на приеме было «сказано» боярство в знаменательный праздник 22 октября 1665 года после крестного хода с образом Казанской Богоматери. Будучи в Москве, свежеиспеченный боярин женился на русской дворянке. Правда, на родине все это ему не прибавило веса в глазах населения.

В течение 1665 года военные действия между Россией и Речью Посполитой почти прекратились, но переговоры о перемирии не шли на лад. Каждая из сторон стояла на своем, и территориальный спор никак не мог найти разрешения. Король Ян Казимир пытался добиться соблюдения условий, на которые Алексей Михайлович пойти не мог (отказ от всех завоеваний России на Украине, в западнорусских землях и в Белоруссии). Показавший себя в качестве умелого дипломата А.Л. Ордин-Нащокин, в то время уже думный дворянин, усиленно уговаривал царя пойти на уступки Речи Посполитой и поскорее заключить с ней мирное соглашение. В одном из писем Алексею Михайловичу он развернул доводы в пользу своей позиции. Не скрывая антишведских настроений, он ссылался на возможности в дальнейшем усилить связи с дунайскими княжествами, которые после заключения договора с Яном Казимиром «пристанут к союзным государствам и отлучатся от турка». Одновременно Ордин-Нащокин давал знать государю, что в Швеции продолжаются антимосковские козни. Они выражались и в том, что там «составляют злые вести, в Стокгольме печатают и во весь свет рассылают, унижая Московское государство». Оскорбительное содержание шведских известий усматривалось в том, что расписывалась слабость России, недостаток у нее войск, значительная часть которых занята подавлением восстаний внутри государства, включая движение в Башкирии. Ордин-Нащокин подозревал в этом шведского резидента в Москве. Под воздействием такого рода известий польская сторона занимает жесткую позицию. Ордин-Нащокин был склонен пожертвовать Украиной, считая казачество опасной для России силой, лишь бы договориться с Яном Казимиром. Отвечая Ордину-Нащокину, Алексей Михайлович со многим согласился, но относительно судьбы Украины был непримирим. Он наставлял своего дипломата, чтобы тот старался на переговорах отстаивать права России на обе стороны Днепра, однако не исключал и некоторого компромисса: «Иди с миром царским путем средним… не уклоняйся ни на десную, ни на шую, Господь с тобой». Последующая секретная инструкция послам предельной чертой уступок предусматривала Днепр, но лишь после конечной неудачи исходного тезиса о полном присоединении Украины. Царь болезненно воспринимал возможные отступления России по территориальному вопросу, считая себя ответственным перед Богом за православное население этого края. Кроме того, присутствовал и исторический довод — принадлежность Руси земель Малороссии и Белоруссии с давних времен. Алексей Михайлович пытался примирить сановных послов Н.И. Одоевского, Ю.А. Долгорукого и других с вчерашним рядовым дворянином Ординым-Нащокиным. Несогласия в посольской команде мешали совершению дела, Ордин-Нащокин откровенно жаловался на именитых собратьев, с горечью замечая: «…они службишке нашей мало доверяют… у нас любят дело и ненавидят, смотря не по делу, а по человеку…» В другом случае он писал Алексею Михайловичу: «За твое государево дело, не страшась никого, я со многими остудился, и за то на меня на Москве от твоих думных людей доклады с посяганьем и из городов отписки со многими неправдами…» Царь по мере сил старался поддержать Ордина-Нащокина, когда тот вступал в пререкания с «породными" сановниками. На жалобу боярина И.А. Хованского Алексей Михайлович отозвался письмом, где были слова; „Афанасий хотя отечеством и меньше тебя, однако великому государю служит верно, от всего сердца“. Напомнив, что князя называли дураком, царь предупреждал, чтобы тот не заносился. Справедливости ради надо сказать, что и сам жалобщик проявлял гордыню и давал немало поводов для недовольства.

Усилия русских дипломатов трудно было подкрепить решительными военными успехами. Но в пользу русской стороны служил слух о том, что Алексей Михайлович якобы собирает войско и сам возглавит новый поход, повторив удачливые действия 1654-1655 годов. Но и в Речи Посполитой внутриполитическое положение было далеко не блестящим. Возникший между королем и магнатом Ю. Любомирским острый конфликт привел к военному столкновению монарха с непокорным вельможей. Ян Казимир дважды потерпел поражение и пошел на переговоры с Любомирским. Продолжать войну с Россией королю было не под силу. Это несколько ускорило продвижение к перемирию. В Москве знали о «рокоте».

На Смоленщине в деревне Андрусово с апреля 1666 года начался новый тур переговоров представителей Речи Посполитой и России. Много времени отнимали споры о причинах нарушения Поляновского мира. Одна сторона обвиняла другую, изощряясь в приведении обоснований. Но главным яблоком раздора являлся вопрос территориальный. Алексей Михайлович произвел перестановки в посольстве, сделав так, что его возглавил Ордин-Нащокин, которого пожаловали чином окольничего. Этому дипломату царь доверял больше других и надеялся на благоприятный исход переговоров. Между Москвой и Андрусовом сновали гонцы с инструкциями от царя и отписками Ордина-Нащокина. Алексей Михайлович внимательно следил за развитием событий. Состоялось уже тридцать посольских съездов, а согласованного результата все не было. Царь подбадривал Ордина-Нащокина не только грамотами. Его любимец получал от него изысканные яства и заграничные вина — романею, рейнское, кагор и др.

Пока шли словесные баталии в Андрусове, на юге Украины произошли серьезные перемены. Провозглашенный гетманом Правобережья П.Д. Дорошенко выступил одновременно против Варшавы и Москвы. Крымская орда, ранее поддерживавшая Яна Казимира, теперь взяла сторону Дорошенко. Казацко-татарское войско разгромило поляков. Татарские загоны рассыпались на больших территориях Украины и пограничных польских областей. В плен были уведены десятки тысяч людей. В этой ситуации Дорошенко предпринимал усилия для сохранения состояния войны России с Яном Казимиром. Обстановка позволила московским дипломатам укрепить свою позицию на переговорах. Польские комиссары долго не хотели и слышать, чтобы Киев достался России на каких-либо условиях. В тайных «статьях» А. Л. Ордину-Нащокину царь уже был готов совсем отказаться от Киева, имея согласие другой стороны на передачу России Левобережья Украины. Однако успехи Дорошенко побудили царя еще раз попытаться «разыграть» киевскую карту. Киев временно должен был находиться в руках русских, затем предстояла его передача Речи Посполитой. При этом в ход были пущены закулисные денежные выдачи комиссарам Речи Посполитой, от которых те не отказались.

В итоге 31 января 1667 года было достигнуто общее соглашение о перемирии на тринадцать с половиной лет. К России отходили Смоленская земля, Северщина, Левобережная Украина и на два года — Киев с окрестностями. Запорожской Сечи договор предусматривал двойное подчинение. Обусловлен был обмен пленными. Только о «пашенных людях» предстояло согласовать вопрос на последующих переговорах. В случае враждебных действий Крыма против обеих частей Украины царь и король выступают на защиту совместно. Объявлялись свободными торговые отношения между подданными обоих государств. Прибывшие затем в Москву посланцы Речи Посполитой, подтверждая договор, заявили, что нужно дать компенсацию шляхте, изгнанной из Левобережья и Северской земли («потому что от нее беспрестанная докука и вопль»). Для удовольствия этих «выгнанцев» посланцы запросили огромную сумму, с которой русская сторона решительно не согласилась. И все же царь позволил выдать из казны один миллион польских злотых (по другим данным — две тысячи рублей).

Прием в Москве польских послов был чрезвычайно радушным. Тогда им «явили» наследника престола царевича Алексея Алексеевича, намекнув, что они видят возможного короля Речи Посполитой, поскольку этот вопрос время от времени всплывал в ходе переговоров. Как известно, Ян Казимир был бездетен, а потому введение наследственной монархии в данном случае исключалось.

Заключение Андрусовского перемирия стало важнейшим внешнеполитическим событием. Оно положило конец вековому противостоянию Речи Посполитой и России, будучи в 1686 году подтверждено Вечным миром. Киев так и остался в пределах России. Было закреплено воссоединение Левобережной Украины с Россией, возвращены старинные западно-русские земли.

Решая одни проблемы, Россия волей-неволей вовлекалась в водоворот других. А они сгущались на юге, где нависала угроза борьбы с Крымским ханством и Османской империей. Впрочем, эта забота была и у речи Посполитой, что послужило главным предметом обсуждений на встречах представителей примирившихся государств. Ближайшие годы показали обоснованность таких опасений.

Правительство Алексея Михайловича понимало значение акта, заключенного в Андрусове, и приложило много усилий, чтобы его результаты стали международным достоянием. Русские посольства посещают ряд европейских стран. Это было сопряжено также с признанием за царем нового титула. В основном поставленная цель была достигнута. Окончание войны торжественно отметили в Москве. Царь пожаловал служилых людей двадцатипроцентной передачей из поместных земель в вотчины. Наибольших царских милостей удостоился А.Л. Ордин-Нащокин. Он стал боярином, получил необычное титулование «царственной большой печати и государственных великих посольских дел сберегатель» и был назначен начальником Малороссийского и Польского приказов.

В отношениях царя с Ординым-Нащокиным был момент, который мог повлечь за собой трагические последствия для дипломата. Его сын Воин сбежал в Речь Посполитую, затем оказался у императора и, наконец, во Франции. Воспитанный в духе западных образцов (не без влияния отца, а особенно учителей-поляков), молодой человек решил искать счастья вне России. Такой поступок во времена Грозного мог бы стоить отцу головы. Тем более что Воин оставил службу, он был направлен из Москвы к отцу, который стоял тогда воеводой в Ливонии. Можно себе представить злорадство врагов А.Л. Ордина-Нащокина. Несчастный отец ожидал опалы и даже попросил у царя отставки. Но вместо этого он получил теплое, участливое письмо Алексея Михайловича. Царь утешал, как мог, своего любимца, проявив великодушие и найдя нужные слова. В обычной для себя высокопарной манере Алексей Михайлович изобразил постигшее Афанасия Лаврентьевича горе как попущение сатаны, который увлек «сего доброго агнца». Просьбе Ордина-Нащокина-старшего отрешить его от службы государь решительно воспротивился. Поступок Воина царь объяснил малодушием и молодостью: «Он человек молодой, хочет создания владычня и творения руку его видеть на сем свете, якоже и птица летает, семо и овамо и, полетав довольно, паки ко гнезду своему прилетает; так и сын ваш вспомянет гнездо свое телесное, наипаче же душевное привязание от Св. Духа во святой купели и к вам вскоре возвратится». Алексей Михайлович завершал свое послание наставлением продолжать честную службу, «а нашего государского не токмо гневу на тебя… ни слова нет». Венценосный автор письма оказался прав: Воин вернулся на родину и был прощен.

Последние годы — не последние заботы

Окончание войны облегчило положение страны, но нанесенный ущерб продолжал сказываться. На первых порах правительство царя Алексея Михайловича не сразу отказалось от чрезвычайных налогов военной поры. Так, в 1668 году было предписано взыскать с торгово-промышленного населения страны «десятую деньгу». Занялись упорядочением судопроизводства. Некоторые статьи Уложения 1649 года потребовали уточнений, конкретизации, другие вследствие плохого исполнения решили вновь подтвердить. В 1669 году появились на свет «новоуказные статьи», продолжавшие законотворчество по уголовным и гражданским делам. Составители дополнительных законодательных норм позаботились о более четкой группировке статей по их тематике, что облегчало судьям поиск нужного материала. Усиление центральной власти вызвало некоторое сокращение круга обязанностей местных воевод в судебной сфере. Уполномоченные правительства (сыщики) направлялись в уезды для проведения розыска по различным делам. «Новоуказные статьи" предусматривали повышение значения свидетельских показаний в судебном процессе. Несколько ограничивалось применение пытки, наказаний, предусматривающих отсечение конечностей у обвиненных. Стали чаще заменять тюремное заключение ссылкой в Сибирь, что отвечало задачам заселения этой отдаленной окраины. Законодатели учли также решения Церковного собора 1666-1667 годов по делам воровства в храмах и другим проявлениям святотатства.

По— прежнему правительству Алексея Михайловича приходилось вплотную заниматься земельными делами дворянства. Участники войны 1664-1667 годов получили земельные и денежные пожалования, включая перевод части поместных дач в вотчинное владение. При этом учитывалась продолжительность военной службы, что влияло на размеры таких «придач». Эти меры намечали постепенное превращениe земельной собственности дворян из условной, временной в наследственную и постоянную.

На юге европейской части страны шло продвижение русских поселений на плодородные черноземы, что серьезно повлияло на правительственную политику. Длительное время там не поощрялось распространение крупного феодального землевладения, в частности из соображений обороны страны. Мелкие служилые люди «по прибору», наделенные небольшими земельными участками, представлялись более предпочтительными, нежели бояре и другие «ближние люди», для которых главная забота — заселить новые места своими крепостными крестьянами и холопами. Но в начале 70-х годов XVII века правительство Алексея Михайловича все чаще отказывается от прежнего курса и допускает проникновение крепостников в южные пределы. На этот счет издаются соответствующие царские указы, правда не лишенные противоречивости и потому создававшие много споров в среде землевладельцев.

По фискальным соображениям правительство отказывается от прежде данных льгот по таможенному обложению, отменив в 1672 году тарханные грамоты. А церковникам запрещалось промышлять «мирскими торговлями», держать лавки. О всех случаях нарушений указа надлежало докладывать («писать») царю. Вместе с тем проявлялась известная гибкость политики в торговых делах ясачных людей. По челобитным башкир с них запрещалось брать согласно грамоте царя от 1673 года таможенные пошлины при продаже продуктов их хозяйства. Притом главный мотив этой меры — «для их иноземства». Пошлины с мехов и других товаров в таких случаях взыскивались с покупателей. Льготной являлась торговля сибирских «бухарцев» — выходцев из Средней Азии, равным образом и купцов ряда восточных стран, посещавших Россию.

В те годы активно развивались торговые отношения с армянским купечеством, в частности Джульфинской компанией, которая действовала в «шахове области». Компания получила царскую жалованную грамоту на ввоз в страну шелка-сырца. Алексею Михайловичу армянские коммерсанты преподнесли весьма ценный подарок — алмазный трон. Однако армянские купцы желали большего. В августе 1672 года в Посольский приказ созвали видных русских купцов Василия Шорина, Михаила Гурьева, Остафия Филатьева и других. Их попросили дать ответ на следующий запрос властей: «Будет те армяне… шелк сырой и всякие персидские товары станут привозить в Московское государство и к Архангельскому городу, и в Великий Новгород, и Псков, и Смоленск, и за море в Немецкия земли с теми товары ездить учнут, и от того не будет ли московским и всех городов купецким людем в промыслах их помешки?» Купцы «за своими руками" подали «сказку" — ответ, где доказывали нежелательность транзита восточных товаров в европейские страны Авторы «сказки" ссылались на положения Новоторгового устава о защите прав отечественных торговцев и предрекали ущерб для царской казны. К тому же выдвигался аргумент о возможности прямых договоров армянских купцов с европейскими, минуя Россию. С этим мнением посчитались. Но вопрос всплыл снова после кончины Алексея Михайловича.

Правительство царя Алексея заступалось за русских торговцев, когда они подвергались притеснениям в других государствах, как это случилось в Шемахе с приказчиками О. Филатьева. Спустя много лет, вследствие обид, причиненных русским купцам в пределах Ирана, Петр Великий объявил войну соседней державе.

Восстание С.Т. Разина побудило Алексея Михайловича принять меры для укрепления сословных перегородок в обществе. Прежде всего это касалось служилых людей, поскольку в антиправительственном лагере объединились различные силы из низших сословий. Среди них были приборные служилые люди (стрельцы, городовые казаки, пушкари и др.). Практические и юридические шаги правительства имели целью затруднить переход из одного социального состояния в другое. Углубился водораздел между служилыми «по отечеству» (дворянами) и «по прибору». Более того, неоднократно выходили царские указы, запрещающие «верстание» из тяглого люда даже в низшие категории служилого сословия. В одном из указов повелевалось местным воеводам «из пашенных крестьян в службу не верстать и ни в какие чины без государева указу не приверстывать». В стрельцы и казаки предписывалось верстать их детей и родственников, но не выходцев из крестьян и посадских. Разумеется, жизнь не укладывалась в прокрустово ложе высочайших предначертаний. Но направленность мысли законодателя показательна. «Крепостной устав» давал о себе знать много лет после его появления на свет. Принцип сословности довлел над обществом. Он и послужил одной из причин грандиозного народного движения, во главе которого встал донской казак Степан Тимофеевич Разин.

Вторая гражданская война в России известна в историографии под названием Крестьянской войны 1670-1671 годов (иногда ее началом считают 1667 год — исходную дату знаменитой экспедиции Степана Разина к берегам Ирана).

Вряд ли есть основания отрицать социальную направленность движения. Борьба за свободу, как ее понимали угнетенные слои населения в условиях засилья крепостничества, произвола царской администрации, составляла сердцевину суть действий восставших. При этом объектом ненависти повстанцев были в основном бояре и прочие сановники, приказные дельцы и другие проводники правительственной политики. Личность царя представлялась в идеализированном виде, всю вину за неправедные дела в государстве возлагали на злодеев советников из окружения монарха. Конечно, возникало недовольство и самим Алексеем Михайловичем, о чем свидетельствуют всякого рода «непристойные речи» о царе, за которые сурово карали. Но в ходе самой крестьянской войны не проявлялось антицаристских настроений, о чем говорили «прелестные» письма и грамоты, распространяемые из лагеря повстанцев. Эти прокламации клеймили господ и начальных людей всех рангов, но призывов к свержению монарха или к расправе с ним не содержали.

Сохранилось любопытное свидетельство священника Н. Иванова, весьма бывалого человека, о том, что в Паншине городке С. Разин в казачьем кругу, по сути дела, обвинил «государевых неприятелей» в кончине за короткое время царицы и царевичей Алексея Алексеевича и Симеона Алексеевича, вопрошая: «Когда — де то бывало?» При этом атаман заявил о необходимости «изменников из Московского государства вывесть и черным людем дать свободу». В одном из «прелестных» писем 1670 года указывалось, что Разин выступил «за дом пресвятые Богородицы, и за всех святых, и за великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича…»

Все это нисколько не мешало участникам движения вступать в сражения с «государевыми» полками. Ядро повстанческой армии составляли донские казаки, к ним примыкали работные люди ходивших по Волге судов, посадская беднота, крестьяне, мелкие служилые люди, жители ясачных районов Поволжья. Широкой поддержкой различных слоев тогдашнего общества объяснялись и территориальный размах движения, и его значительные успехи. Власти не без оснований опасались, что восстание Разина сольется с мятежными действиями антимосковских сил на Украине.

Без больших усилий Разину удалось овладеть, например, Астраханью и Саратовом. Ему открывали ворота и другие города. Многочисленные отряды восставших действовали не только в Поволжье, но и в районе Тамбовской засечной черты, в лесном Заволжье, на землях вновь заселяемой Слободской Украины. Лишь под Симбирском Разин встретил серьезное сопротивление, которое и стало решающим в подавлении движения царскими войсками. Битва у стен этого города лишний раз показала преимущества полков «нового строя», им принадлежала главная заслуга в разгроме разинского войска. Немало крови пролилось с обеих сторон.

В организации борьбы с движением Разина царь принял самое деятельное участие. Он понимал, что призывы разинцев имеют сильное воздействие на простой народ. Поэтому помимо чисто военных мер Алексей Михайлович не оставлял без внимания своего рода контрпропаганду. Если разинские прокламации поднимали на восстание «кабальных" и „опальных" людей, царские увещевательные грамоты стремились выставить разинское движение как бунт „бездомовных“ и „незнающих“, сбитых с толку смутьянами. Алексей Михайлович обещал всем, кто не поддержит Разина, всевозможные льготы. Такие грамоты поступили, например, в Важский уезд, Муром, Юрьевец-Подольский, Скопин. В войска передавались и там широко объявлялись царские запросы о здоровье ратных людей и посулы наград за верную службу. Царь провел грандиозный смотр войск перед их выступлением в поход против Разина. А в письме семье от 29 октября 1670 года из села Семеновского он сообщал: «А мы на Спасителеве деле так же и всего нашего государства на великом смотре…“

Для дворян, которые не явились в полки, действовавшие против разинцев, или сбежали из них, царский указ предусматривал чувствительные наказания: у них отбирали половину поместий и вотчин. Зато для добросовестных служак Алексей Михайлович устраивал щедрые приемы с пожалованиями и наградами.

Неудовольствие царя вызвали те военачальники (Ю.А. Долгорукий и Б.М.Хитрово), которые посмели вступать в переписку с С. Т. Разиным, за что им было выражено высочайшее порицание.

С торжеством было объявлено о поимке атамана. Преданный Церковью анафеме, предводитель народной войны подвергся жестокой казни на Красной площади. По всей Руси объявили благодарственные молебны по случаю подавления восстания. Жесточайшие массовые расправы над участниками движения и их сторонниками прошли в Арзамасе.

В связи с восстанием С. Т. Разина власти вновь вспомнили о Никоне. Алексей Михайлович собственноручно написал «статьи»-вопросы, на которые должен был дать ответы измученный пытками атаман. Среди десяти пунктов значился и один, относившийся к Никону. Следовательно, царь принимал участие в суде над С.Т. Разиным. По-видимому, Разин пытался установить связи с опальным патриархом, бытовал слух, что Никон находится в разинском войске. Этот слух дошел до ушей иностранцев и попал на страницы европейской прессы. В одной публикации говорилось: «С ними (то есть повстанцами. — А.П.) находится патриарх, а это хитрая голова». Противоречивые известия на сей счет не дают ясной картины связей Никона и Разина. Однако отставному патриарху пришлось держать ответ перед посланцами Алексея Михайловича. Не отрицал сношений с Никоном и сам атаман в расспросных речах. Как бы то ни было, Никона перевели из Ферапонтова монастыря в Кирилло-Белозерский — место более надежное для содержания ссыльного строптивца. Никон пережил царя на пять лет и до конца своих дней не простил «собинного» друга.

Разинское восстание использовало в идейном своем обосновании имена усопших членов семьи государя. Если на первых порах повстанцы признавали факт кончины царевича Алексея Алексеевича, то позже появилась версия о том, что он жив и даже находится в стане Разина. Официальным властям пришлось это опровергать, ссылаясь на общеизвестность данного факта.

Но честь царской фамилии пришлось отстаивать с неожиданной стороны. Казалось, пора самозванцев прошла. Но в 1673 году Алексею Михайловичу доложили, что в Запорожье объявился некто, именующий себя его сыном Симеоном. Кошевой атаман запорожцев Иван Сирко оказал самозванцу знаки высокого почтения. Тем не менее он спросил Лжесимеона, хочет ли он написать письмо «отцу". Рассказывая о своей одиссее, сей молодой человек поведал, что долго скрывался, побывал в войске Разина и только теперь решился открыться, но лишь избранным. В Запорожье прибыли посланцы правительства и гетмана Ивана Самойловича с требованием выдачи Лжесимеона. Однако, верные заповеди о невыдаче кого-либо из Запорожья, казаки отвергли это требование. Нашлось у самозванца немало сторонников. Между царскими посланцами (с ними был небольшой стрелецкий отряд) и запорожцами произошло столкновение. Сирко выказывал доверие Лжесимеону, выслушивая его баснословные рассказы о ссоре в царском семействе, грозившей — де „царевичу“ смертью. Счастливый случай спас его, а затем последовали скитания по белу свету. Считал ли кошевой новоявленного царского отпрыска таковым или хитрил, сказать затруднительно. Возможно, бравый рубака был обижен на Москву, где его обошли гетманскими клейнодами. Царские уполномоченные договорились с запорожцами, что те отправятся в Москву и выслушают царское слово о „сыне“. Действительно, такая поездка состоялась. Запорожские гонцы везли для вручения Алексею Михайловичу письмо его „сына“. Авантюрист не постеснялся и такого почти самоубийственного шага. Он называл царя своим батюшкой и просил о личном свидании, которое рассеет все сомнения. Царь отправил Сирко гневное письмо: „Этот лист нашему царскому величеству ныне и никогда не потребен“. Далее Алексей Михайлович назвал точную дату кончины своего сына Симеона и обстоятельства его погребения. От запорожцев государь требовал немедленно выдать самозванца, но тут же обещал обеспечить войско оружием, боеприпасами, золотыми деньгами и сукнами. Прибывших в Москву казаков было приказано держать заложниками вплоть до передачи Лжесимеона царским властям.

Получив эту грамоту, Сирко не стал перечить. Самозванца выдали. Его провезли по Москве в той же телеге, что и С.Т. Разина. И конец Лжесимеона был сходным. Царь, Боярская дума и патриарх приговорили самозванца к такой же смертной казни, как и Разина, что и свершилась на Красной площади.

Еще до разворота разинского восстания в противоборстве с властями светскими и духовными оказался Соловецкий монастырь. С 1668-го по 1676 год продолжались волнения в этой обители, значение которой на Руси было всегда велико. Монастырь превратился в оплот старообрядчества, большинство его братии не приняло церковную реформу. Там составили один из самых авторитетных в старообрядческой среде документов — челобитную, которая послужила образцом для последующей публицистически-богословской литературы раскольников. Длительное время монастырь выдерживал блокаду, отбивал штурмы направленных против мятежников правительственных войск. Разгром восстания Разина вызвал приток в Соловецкий монастырь радикально настроенных повстанцев. Впрочем, взбунтовавшийся монастырь всегда лихорадило. Все время шла то скрытая, то открытая борьба группировок. Замирение восставшего духовного и мирского люда в этом центре православия состоялось под давлением военной силы уже после царя Алексея.

Конец 60— х -середина 70-х годов XVII века составили своеобразный этап во внешней политике России. Он во многом определил ее основные черты вплоть до начала XVIII столетия. Андрусовское перемирие правительство Алексея Михайловича решило закрепить на международном уровне. В европейские страны были отправлены посольства с извещениями о территориальных приращениях России, а также о других условиях достигнутого соглашения между вчерашними противниками. Среди этих посольств одним из самых примечательных стало посещение Испании и Франции стольником П. И. Потемкиным. Согласно посольскому отчету (статейному списку) король Людовик XIV с одобрением встретил известие о перемирии, одновременно выразив надежду на развитие русско-французских отношений по торговой линии. Французское купечество проявило в этом заинтересованность. Визитом русских послов воспользовался Кольбер, чтобы добиться льготных условий торговли с Россией. В этих целях он изучал торговые договоры России с Голландией, давая соответствующие инструкции своим агентам в Гааге и Курляндии.

Италия стала свидетелем приезда миссии дворянина Лихачева. Она побывала во Флоренции, где послам показали театральное представление, которое Лихачев обстоятельно описал. Это, видимо, подтолкнуло царя к созданию своего придворного театра. В 1668 году Алексей Михайлович командировал в Венецию торгового иноземца Келдермана, который вручил царские грамоты дожу и Сенату.

После Андрусовского перемирия наметилось военно-политическое сближение России и Речи Посполитой. Весьма интенсивно проводятся переговоры в Андрусове, Москве и Варшаве о совместных действиях против турецко-крымской опасности. К тому времени вполне очевидной стала активизация политики Османской империи на севере ее территории. Кроме того, Турция заключила выгодный мир с Венецией и Империей. На рубеже 70-х годов она была готова к наступательной войне в причерноморском регионе. Опасность нависла прежде всего над Речью Посполитой и Россией. Переход гетмана П.Д. Дорошенко с правобережными полками под власть султана укрепил намерение Стамбула расширить территориальные захваты.

Однако на путях сближения России и Речи Посполитой при всей его естественности в ту пору возникало множество трудностей. На престоле Речи Посполитой появился новый король — Михаил Вишневецкий, сторонник возвращения Украины под власть магнатов. Предметом разногласий оставалась принадлежность Киева. Россия всемерно старалась удержать «матерь городов русских». Пока шли сложные обсуждения всех этих вопросов, произошла смена руководства Малороссийского и Посольского приказов. Алексей Михайлович остался недоволен некоторыми самовольными действиями А.Л. Ордина-Нащокина в международных делах. Воспользовавшись просьбами Ордина-Нащокина об отставке, царь принял ее и назначил преемником А. С. Матвеева, своего давнего любимца. Ордин-Нащокин удалился в монастырь.

Между тем в 1672 году турецкая армия нанесла мощный удар по южным районам Правобережной Украины. Пала сильнейшая крепость Каменец-Подольск, господствующая цитадель Речи Посполитой в Подолии и Волыни. Царь Алексей мобилизует русскую дипломатию, чтобы помочь Речи Посполитой в этот трудный момент, не забывая, естественно, и о безопасности России. Неоднократные посольства в Турцию терпели неудачу, султан не желал прислушиваться к настойчивым требованиям Москвы прекратить войну. В западноевропейские государства отправились русские дипломатические представители. Главная цель их состояла в том, чтобы создать широкую антиосманскую коалицию держав. Переговоры проводились в Вене, Париже, Мадриде, Лондоне, Гааге, Копенгагене, Стокгольме, но их результаты оказались неутешительными.

В исторической литературе эта внешнеполитическая акция России подчас оценивается как свидетельство слабости русской дипломатической службы, ее неосведомленности о реальной обстановке в тогдашнем мире. Конечно, у европейских государств были тогда не всегда совпадающие, а то и расходящиеся интересы, назревали и развертывались военные конфликты и так далее. Думается, московская линия на международной арене имела свои обоснования и свою идею, хотя и трудновыполнимую. Речь идет о религиозной окраске предполагаемого антитурецкого союза — объединении христиан всех направлении против мусульманской империи, угрожающей не только православной вере. В Москве не играли в политику и относились к предпринятым шагам вполне серьезно. Напомним, что Алексей Михайлович считал себя ответственным перед Богом за состояние как своей державы, так и всего христианского мира, особенно единоверцев. Еще в 1656 году царь в беседе с греческими купцами спросил их, желают ли они освобождения от турецкой неволи. Получив безусловно положительный ответ, Алексей Михайлович обратился к боярам, прослезившись и без напускного пафоса, со словами глубокой боли за страдающих единоверцев. Он говорил о том, что Бог взыщет с него в Судный день, если не будут использованы все средства для вызволения порабощенных — вплоть до собственной крови. Только с учетом названного фактора можно дать более объективную характеристику дипломатических усилий Москвы. Узнав о падении Каменец-Подольска, Алексей Михайлович созвал Боярскую думу для совета. Царь опасался турецкого похода на Киев. В воздухе запахло новой войной. Было решено назначить сбор чрезвычайных налогов. Алексей Михайлович объявил о своем намерении возглавить русскую армию в предстоящем походе. Поступило распоряжение в Путивль строить там Царский двор. Определили военачальников в главные украинские города.

Бесконечные заботы доставляло царю Алексею положение на Украине в конце 60-х — начале 70-х годов XVII века. Восстание Разина перекинулось на Слободскую Украину и на левобережье Днепра. Царские войска были двинуты на подавление движения. Сложную игру вел П.Д. Дорошенко. Он не отказывался от мысли о гетманстве на обеих сторонах Днепра. Но на Левобережье был свой гетман — Демьян Многогрешный, которого на первых порах поддерживала Москва. Речь Посполитая выдвинула своего претендента на гетманскую булаву — М. Ханенко. Раздираемая внутренними противоречиями Украина вместе с тем неодобрительно воспринимала вести о русско-польских переговорах, подозревая их участников в желании уладить свои отношения за ее счет. О Многогрешном стали поступать в Москву обвинительные известия и доносы. К тому же гетман неуважительно высказывался о государе и распространил слух о намерении Москвы всю казацкую старшину арестовать и отправить в Сибирь. Противники гетмана улучили момент, схватили его и доставили в Москву. По свидетельству подьячего Алексеева, который поехал в Батурин к старшине с царским «милостивым словом", по дороге многие украинцы ему говорили: «Чтобы царскому величеству прислать нам своих воевод, а гетману у нас не быть, да и старших бы всех перевесть; нам было бы лучше, разоренья и измены ни от кого не было бы; а то всякий старшина, обогатясь, захочет себе папства и изменяет, а наши головы гинут напрасно".

Д. Многогрешного и его брата Василия в Москве строго допросили, не обошлось без пытки. Они признались в измене, сношениях с Дорошенко и других провинностях. Боярская дума приговорила братьев к смертной казни. На Болотной площади все было для этого готово, осужденных положили на плаху, но в последний момент примчался гонец с царским прощением. Многогрешным сохранили жизнь и отправили в сибирскую ссылку.

Вскоре туда же угодил запорожский кошевой И. Сирко, схваченный при попытке вывести из повиновения русскому правительству казаков Левобережья.

По согласованию с царем казацкая старшина собралась в июне 1672 года на раду, присутствовал также князь Г. Ромодановский в качестве царского уполномоченного. Рада состоялась в Казачьей Дубраве, недалеко от Конотопа. Во время чтения статей об условиях пребывания Украины под властью Алексея Михайловича в шатер вошел посланец царя и от его имени объявил «великого государя радость: мая 30, за молитвами святых отец, даровал Бог царскому величеству сына, а нам царевича и великого князя Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России!» Присутствующие встали и стали поздравлять Ромодановского с этой вестью. Новым гетманом избрали Ивана Самойловича, бывшего генерального судью.

После Бучачского мира Речи Посполитой с Турцией осталась неопределенной судьба Правобережной Украины. В Посольском приказе России положение расценили в том смысле, что король Речи Посполитой, уступив султану южные районы Правобережья, лишился прав и на остальную часть этого региона. Подобный подход к проблеме как будто находил свое подтверждение в колебаниях П.Д. Дорошенко, размышлявшего о переходе в подданство России. Запорожцы, подтвердив свою верность царю, попросили освободить И. Сирко, своего удачливого в ратном деле кошевого. Алексей Михайлович исполнил желание Запорожья.

Девятнадцатого марта 1673 года в Москве устроили демонстрацию русской артиллерии, отправляемой в украинские города. Судя по отзывам присутствовавших при сем иностранцев, парад прошел удачно. Запряженные парами цугом лошади везли «строем" крупнокалиберные пушки, снаряженные к бою. Немцы, греки, армяне, иранцы, наблюдая это зрелище, оценили возможности русской армии в грядущей войне с султаном. Но ближайшие события обрели далеко не парадный характер. Не слишком посчитавшись с исходным намерением царя, русские военачальники и гетман Самойлович попытались перейти с войсками на правый берег Днепра. Но операция не удалась, а в тылу появилась крымская орда. В результате русско-казацкое войско отступило. Алексей Михайлович послал Ромодановскому гневное письмо с осуждением предпринятых действий, упрекнул его в недальновидности при сношениях с Дорошенко.

Более успешными оказались операции русских войск под Азовом. Донцы и ратные люди нанесли поражение противнику, но взять мощную крепость небольшими силами нечего было и думать.

Зимой 1673-1674 годов Ромодановский и Самойлович повторили поход за Днепр, на этот раз небезрезультатный. Были взяты Черкассы и Канев, осажден Чигирин. Сторонники Дорошенко стали переходить в стан русских войск, в плен попал брат гетмана. Правобережные полки один за другим обращались с просьбами о принятии их под высокую государеву руку.

Семнадцатого марта 1674 года, в день именин Алексея Михайловича, в Переяславле собрались представители десяти казацких полков левой и правой сторон Днепра и постановли просить царя утвердить гетманом всей Украины И. Самойловича. Но осуществить это решение не удалось. Правобережная Украина осталась вне России. В следующем году запорожцы, донские казаки и калмыки, подступив к Перекопу, заставили крымскую орду вернуться восвояси из похода на Украину. А в 1676 году П.Д. Дорошенко сдался на милость Москвы, прекратив свое подданство султану.

Это случилось в последние дни жизни царя Алексея. Тяжкие испытания, выпавшие тогда на долю украинского народа, привели к тому, что жители Правобережья стали массами переселяться на левый берег Днепра, то есть в области, находившиеся почти постоянно под верховной властью царя. Украинцы признавали более безопасной жизнь в пределах России. Популярность Дорошенко резко упала в немалой мере потому, что он пытался насильственно удержать население на постоянно разоряемом Правобережье. Не могли поддерживать украинцы и крымско-турецкое присутствие на своих землях, результаты которого были слишком хорошо известны.

В последние годы правления Тишайшего обострилась обстановка на Дальнем Востоке. Цинская династия в Китае решила положить предел русскому продвижению в Приамурье. В 50-х годах маньчжуры в противоборстве с казачьими отрядами терпели поражения. В Пекине даже после пребывания там посольства Ф.И. Байкова не было ясности, что же представляет собой русская сторона, с которой пришлось иметь дело. С течением времени накапливались сведения России и Китая друг о друге, чему содействовали торговые поездки (в том числе две экспедиции в Китай купца Сеиткула Аблина). Нерчинский воевода Д.Д. Аршинский вел переговоры с китайскими властями, о чем докладывал в Москву. Трения вызывал вопрос о подчиненности населения местностей, разделявших два государства. Воспользовавшись прибытием в Пекин казачьего десятника И. Милованова, посланца Аршинского, китайские власти переслали на имя царя Алексея Михайловича «лист" от императора Сюань Е, в котором выражалось согласие на мирные отношения между обеими державами.

Но правительство цинского Китая не отказывалось от возможности насильственного выдворения русских из Приамурья, это намерение пока скрывалось за дипломатической любезностью.

В Москве рассудили за нужное снарядить в Китай специальное посольство. Во главе этой миссии Алексей Михайлович своим указом 4 февраля 1673 года поставил Николая Спефария. Его рекомендовал царю глава Посольского приказа А. С. Матвеев. По существу, это была первая попытка на официальном высоком уровне завязать дипломатические отношения с Китаем. Перед посольством также ставилась задача узаконить торговлю между подданными России и Китая. По-видимому, не исключалось рассмотрение территориального вопроса, хотя в подготовленном для Спефария правительственном наказе об этом не упоминалось.

В начале марта 1675 года многочисленное и пышное посольство выехало из Москвы. Но отчитываться ему пришлось уже перед новым царем — Федором Алексеевичем, — столь много времени заняла эта трудная поездка за тридевять земель. Попутно заметим, что по южносибирскои границе, четко еще не определенной, политические и торговые отношения Россия имела с монгольскими государствами, враждовавшими между собой (государство Алтын-ханов, Халха, Джунгария). Россия стремилась не вмешиваться в эту борьбу, пытаясь сохранить мир близ своих пределов. Но порой приходилось отбивать нападения отдельных воинственных правителей, претендовавших на ясачных людей приграничной полосы.

Таким образом, внешнеполитические проблемы в последние годы царствования Алексея Михайловича продолжали занимать первенствующее место в государственных делах. Россия шаг за шагом двигалась в направлении более тесного включения в международные отношения. Соответственно рос интерес к нашей стране в других государствах.

Показателен в этом плане пример с восстанием Степана Разина. Оно вызвало не только небывалый поток записок иноземных наблюдателей и статей в газетах разных стран, но и неподдельный страх перед разбушевавшейся народной стихией, готовой выплеснуться за рубежи России, а верхам русского общества угрожавшей полным уничтожением. Разумеется, такие публикации не обходили фигуры попавшего в крайне затруднительное положение царя Алексея, тем самым сообщая европейскому читателю как достоверные, так и баснословные данные о русском монархе.

Неудачи на Западе лишали Россию возможности иметь морской флот. Но эта идея не оставляла Алексея Михайловича. Он поручил А.Л. Ордину-Нащокину организовать работы по созданию морских судов для плаваний на Каспийском море. В селе Дединове на Оке стали строить трехмачтовый двадцатидвухпушечный корабль «Орел» и несколько более мелких судов. Летом 1669 года «Орел» по Оке и Волге был спущен до Астрахани. Команда состояла из нанятых в Амстердаме моряков во главе с капитаном Д. Бутлером. На борту были русские члены экипажа. Однако во время взятия Астрахани разинским войском корабль сгорел.

Строительство дединовской флотилии послужило поводом для подготовки первого русского морского устава, в котором провозглашалась идея: «Капитану ж должно учинить присягу вернаго служения, что ему корабль врученный неприятелю не отдать", в безвыходном положении надлежало судно сжечь или потопить, но не сдаваться неприятелю. Здесь можно видеть прообраз некоторых положений „Морского устава“ Петра Великого.

К исходу 60-х годов общественно-культурная среда, в которой жил и вершил государственные дела царь Алексей, определилась окончательно. В свое время В. О, Ключевский дал выразительную, почти зримую характеристику Алексея Михайловича: «…одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении». Действительно, трудно было найти человека, более приверженного православию, чем второй представитель династии Романовых. Что же касается иной части этой формулы, то она, полагаем, не вполне точна. Царь уже сделал свой выбор. Об этом наглядно свидетельствуют многочисленные факты из разных областей жизни самого монарха, да и наиболее приближенных к нему лиц, среди которых особенно выделялись А.Л. Ордин-Нащокин и А.С. Матвеев (кстати, оба — завзятые «западники» по своим склонностям). Читатель уже имел возможность убедиться в том, что предметы культуры и быта иноземного происхождения окружали Алексея Михайловича начиная с детских лет. Приглашение иностранных специалистов стало нормальным явлением в России тех времен. Помимо военных царь зазывал в Россию через своих уполномоченных людей, сведущих в разных областях знания. Так, в 1658 году полковник Франц Траферт, отправляясь в Голландию с поручением Алексея Михайловича, обещал добыть на царскую службу «инженеров таких, что во всей Еуропии других таких не будет». Не раз подобные миссии выполнял фон Стаден. К 1669 году приурочена его поездка за море для найма рудознатцев и мастеровых. И. Гебдон, кроме закупок оружия, призывал на русскую службу мастеров. Алексей Михайлович оказывал знаки внимания представителям интеллигентных профессий. В марте 1668 года он на Каменном крыльце дворца жаловал к руке «дохтура и аптекарей и всяких Оптекарские полаты мастровых людей». Тогда же этой чести удостоились мастеровые люди Золотой, Серебряной и Оружейной палат. «Дохтур» и аптекари были на торжественном обеде по случаю «объявления» царевича Алексея, а также «иноземцы торговые». Устраивал царь и приемы для «выезжих иноземцев». Некоторое время в России служили «сербяня» князья Богдан и Степан Милорадовы. Их командировали для поисков серебряной руды на север. Менее чем за два года до своей кончины Алексей Михайлович среди множества получивших жалованную государем рыбу не обошел докторов, аптекарей, алхимиста, а также учителей сына Федора. С интересом отнеслись в Москве к заезжему прожектеру Я. де Грону с его предложениями о пополнении царской казны.

Алексей Михайлович доверял иностранцам весьма ответственные дипломатические поручения. К примеру, Павел Менезиус представлял Россию в Вене и Риме, Петр Марселис посетил в качестве посланника Данию и Венецию, Н. Спафарий — Китай.

Однако взоры царя были устремлены не только в сторону Запада. Воеводы Астрахани и Терского городка получали неоднократно указы о приискании из числа индийцев и других жителей Востока мастеров различных специальностей по выработке хлопчатобумажных тканей, разведению шелковицы и «бумажного семени» (хлопчатника), шелкоткачества и так далее. О масштабах предпринимаемых мер говорит хотя бы такой факт: один только обоз с редким грузом — тутовыми деревьями — состоял из двухсот подвод. Незадолго до своей смерти Алексей Михайлович направил в Индию посланником астраханца М.Ю. Касимова. В наказе говорилось не только об установлении прямых дипломатических и торговых отношений, но и о призыве на русскую службу «самых художных мастеров каменных мостов и иных изрядных дел».

Помимо многолюдной Немецкой слободы в Москве существовали компактные поселения украинцев и белорусов, греков, грузин, армян, татар. В альбоме рисунков посольства Мейерберга запечатлены различные этнические типы встреченных в столице России людей.

Таким образом, Тишайший, оставаясь преданным православной старине, отнюдь не исключал применения в своей стране опыта других народов. Россия не представляется нам «закрытым обществом». Все полезное могло найти место на русской почве. Это — прямое предвестие эпохи Петра Великого. Полки «нового строя», попытка заведения флота, расширения международных связей, порыв к Балтике, укрепление высшей власти до уровня абсолютной, новые люди у кормила правления, новые веяния в культурно-бытовой области — все это присуще временам царя Алексея. Между отцом и сыном не было пропасти, которую нужно было бы преодолевать одним прыжком. Преобразователь России начал движение с подготовленного плацдарма — движение более решительное и ускоренное. Но без накопленного потенциала предыдущей поры такое движение неминуемо потерпело бы неудачу.

Если можно говорить о формировании придворной культуры, то царь имел к этому самое прямое отношение. Причудливое переплетение отечественных традиций с иноземными, а также переработка библейских сюжетов во всем придворном церемониале и быту создавали соответствующую атмосферу, общий настрой. Писатели и поэты, художники, ученые-богословы составляли окружение Алексея Михайловича. Его собственные интересы были достаточно разносторонними.

До конца дней своих царь не изменял пристрастиям к постижению книжной мудрости — религиозной и светской. Недаром современники говорили о царе, что он «навычен» многим философским наукам. Алексей Михайлович не расставался с книгами. С ними он был у себя «на Верху", брал их в „походы“ к Троице и в другие святые места. По указаниям царя книги покупались на Печатном дворе и в торговых рядах. Об этом свидетельствуют „дневальные записки“, приходо-расходные документы Приказа Тайных дел и другие источники. Книги приобретались царем не только для собственного чтения, но и для рассылки в монастыри, церкви, полки и так далее. Изрядно трудились переплетчики — им хватало работы по заказам Алексея Михайловича. Для царя переписывались некоторые рукописные произведения, в том числе исторические.

Так, в 1669 году царю было передано в один прием восемь книг, среди которых — беседы, деяния и послания апостолов. Тогда же по распоряжению Алексея Михайловича в полк М. Кровкова «для севской службы" вручили комплект богослужебных изданий (потребник, Евангелие, Псалтырь, минея общая, триодь постная, шестоднев). Шестнадцатого сентября 1669 года куплено в „ряду“ десять Псалтырей учебных в переплете по цене двадцать два алтына две деньги за экземпляр — в Троицкий поход государя. Большая партия (сто книг) куплена с Печатного двора, причем книг весьма дорогих (два рубля шесть алтын четыре деньги за штуку). Мартом 1670 года датирована запись об очередной крупной партии книг (двести триодей постных по сорок алтын за экземпляр). Столько же триодей цветных „в тетрадках“ взято с Печатного двора по „указной цене“. В „рядах“ в это же время куплено десять октаев, апостол и два неназванных издания. В церковь Александра Невского Алексей Михайлович купил триодь постную и потребник. „Судие вселенскому“ патриарху Паисию Александрийскому царь пожаловал двенадцать книг. Богослужебной литературой наделил полковника Василия Многогрешного, брата гетмана Д. Многогрешного. По царскому указу обеспечили книгами служилых людей, посланных на поиски серебряной руды. А в Уфу со стольником П.И. Годуновым отправлено два пролога. Отъезжая в Преображенское, венценосный книголюб затребовал себе книгу „Скрижали“. В царские хоромы купили потребник, напечатанный в Киеве.

Переплетчикам иногда указывалось изымать из книг соответствующие тексты, переплетать их и пускать в дело. Так поступили в 1668 году с тридцатью тремя экземплярами Евангелий, из которых «выиманы» поучения в мясопустную и первую неделю Великого поста и некоторые другие тексты. По указу царя книги отправляли в Вятку, Верхотурье и другие города.

Для Алексея Михайловича переписывали «Историю Казанскую» (ее рукопись была взята во временное пользование у Н.И. Одоевского). Вряд ли обошел своим вниманием царь «тетради, в полдесть, переводе греческого письма о Мосохе, от него же нарекошася москвичи», а также рукопись «О комете» и перевод с латинского «О медных рудах», выписки об Индии. Эти материалы в Приказе Тайных дел хранились особо, а в опись они попали наряду с корреспонденцией самого хозяина.

Алексей Михайлович любил художественно оформленные книги. В 1672-1675 годах Посольский приказ перевел несколько книг с греческого и латинского языков. А мастера Оружейной палаты — живописцы и переплетчики — оснастили эти работы с большим вкусом бархатными переплетами, золотой и серебряной инкрустацией, орнаментами, иллюстрациями. Это были книги о семи «свободных учениях», о четырех древних монархиях, Василиологион (о подвигах Царей), родословная книга и так далее. Все книги побывали у царя.

Царь Алексей Михайлович хорошо знал церковное пение. Он не ограничивался слушанием патриаршего и епархиального хоров певчих. Понравившихся ему певцов он собирал в Москве. В Кремле была целая слободка из пяти добротных дворов, в которых жили певчие. Своего рода «конкурс" хорового пения обычно устраивался на Рождество Христово, когда хоры пели „переменяясь“. Состязались певчие из Новгорода, Суздаля, Пскова, Казани, Белгорода, Архангельска, Смоленска. Третьего января 1676 года, менее чем за четыре недели до кончины, Алексей Михайлович слушал „славленье“ певчих „станиц“ из епархий и оделил их щедро. Будучи человеком по натуре жизнерадостным и веселым, Алексей Михайлович не отвергал и светскую музыку. За два дня до „медного бунта“ в Коломенское были вызваны музыканты числом тринадцать человек, в том числе „сиповщик“. Они тешили государя. В начале 1675 года в царских покоях поздно вечером „в трубы трубили и в накры били“. Прочно стояли „на Верху“ органы — о них источники упоминают не раз.

Центром «музыкального обеспечения» запросов монарха была так называемая Набережная изба в Кремле, где работали переписчики нот и исполняемых произведений. В ноябре 1669 года было куплено для отопления этой избы, «где пишут государевы певчие книги» (здесь же были и переплетчики), десять саженей дров по гривне воз, а в декабре выдали государево жалованье «певчих книг писцам» Потапу Максимову и Семену Сидорову по пять рублей на полугодие. Свидетельства деятельности писцов Набережной избы сохранились в перечне документов Приказа Тайных дел. Царь лично наблюдал за сохранностью и соответствующим внешним оформлением певческих рукописей, представленных книгами, тетрадями, столбцами «наречному и прежнему строчному и знаменному пению» и «всякими певческими переводами». Несомненно богатство и разнообразие музыкальной библиотеки Алексея, что говорит о его запросах и вкусах, далеко не заурядных. Известно, что его сын Федор настолько овладел нотной грамотой и композицией, что сочинял духовные песнопения, которые заняли свое место в старинной русской музыке.

Алексей Михайлович привлекал образованных и способных людей из украинского и белорусского духовенства для просветительской работы в России. Еще во время своего похода в 1656 году в Полоцке он познакомился с местным ученым монахом Симеоном. Тот произвел на русского монарха сильное впечатление своими знаниями и красноречием. Симеон принял приглашение Алексея Михайловича, и Россия обрела писателя и поэта Симеона Полоцкого. Ему было доверено также воспитание наследников престола.

Частое, а то и повседневное общение с Полоцким, по-видимому, доставляло Алексею Михайловичу немалое удовлетворение. Тем более что в своих стихах Полоцкий воспевал монарха, превознося его заслуги в панегирическом стиле. Ценил Алексей Михайлович Е. Славинецкого, Сатановского и других редакторов-«справщиков» Печатного двора. Длительное время в России находился газский митрополит Пахомий Лигарид, человек авантюрного характера, но умный, начитанный, умелый полемист и ритор. Из друзей Никона Лигарид, оценив обстановку, перешел в лагерь царя и способствовал поражению патриарха, хотя на решающем этапе — суде он оказался в стороне. После смерти царицы Марин Ильиничны Лигарид обратился к царю с утешительным посланием, выдержанным в выспреннем духе, что не могло не покорить сердце Алексея Михаиловича, питавшего слабость к риторике с вопросительно-восклицательной фразеологией, цитированием творений отцов Церкви и философов древности.

В совместном произведении Полоцкого и Лигарида «Опровержение челобитной попа Никиты», направленном против расколоучителей, развивались мысли о пользе книжного чтения и собирания библиотек («вивлитетец») частными лицами. Жизнь подтверждала осуществимость этого совета. Личной библиотекой располагал сам царь, были они у А.С. Матвеева, Б.И. Морозова, а также у царевичей Алексея и Федора. «Опровержение» адресовалось Алексею Михайловичу и призывало монарха распространять школьное образование в России, притом не только церковное. Несомненно, царь был знаком с этим трактатом. Соавторство было продолжено в других сочинениях просветительского содержания.

В 1647 году Москву посетило посольство Речи Посполитой. Вместе со свитой приехал сербский ученый Юрий Крижанич, чтобы познакомиться с Москвой и Россией, собрать материал для своих трудов. Первая поездка породила у Крижанича желание побывать в этой стране еще раз и подольше. С молодым царем у него встреч не было. Его занимали тогда вопросы объединения православной и католической Церквей, из России он вывез нужные ему книги. Углублялся интерес Крижанича к славянской тематике. Свое намерение ученый смог осуществить много позже — в 1659 году. Как было принято тогда, Крижанича, иноземца, дотошно расспрашивали в Посольском приказе — кто он, откуда, зачем приехал. Эту «сказку» Ю. Крижанича доложили царю. На ней осталась отметка: «Государю — чтено». Вскоре дьяк Посольского приказа сообщил царю, что «на его имя» вышел из Сербской земли ученый человек, знающий четыре языка, грамматику, риторику, философию, арифметику и музыку. Алексей Михайлович заинтересовался Крижаничем — такие люди России были нужны. Царь распорядился для начала выдать приезжему ученому жалованье «за выход». Крижанича зачислили на службу в Приказ Большого дворца.

Находясь в Москве, Крижанич подготовил обширное Письмо на имя царя, в котором высказал свои предложения по различным вопросам научно-образовательного характера. Он еще до приезда в Россию читал известную книгу А. Олеария. Ее содержание показалось ему весьма предосудительным, наносящим ущерб престижу России (и славянству вообще) в других странах Европы. Крижанич предлагал свои услуги в опровержении зловредных писаний голштинского путешественника и был готов ответить на них своей книгой. Защитить честь русского монарха, развеять ложные представления о порядках в России, стесняющих жизнь народа до рабского положения и препятствующих притоку иностранных мастеров, — другая задача, которую принимал на себя автор письма. Особое место Крижанич отвел улучшению книжного дела и библиотек (в том числе царской). «Молю… назвать меня историком-летописцем вашего царского величества и под сим имянем служить», — просил Ю. Крижанич, одновременно рассчитывая получить должность царского библиотекаря. Кроме того, в письме выражалось согласие Крижанича подготовить грамматику и лексикон, а также новое издание Библии. В Посольский приказ «сербянин» подал свои рассуждения об Украине, ее управлении («Беседа к черкасам»). Крижанич ехал в Москву через украинские земли, общался с местными жителями и вынес твердое убеждение в том, что будущее этого края — в единстве с Россией. Иными словами, Крижанич, представляя свои писания, претендовал на роль советника государя.

Чиновники иностранного ведомства России не без опаски отнеслись к предложениям заграничного ученого. Возможно, они предполагали принадлежность его к иезуитам. Да и вряд ли они хотели в узкий круг приближенных царя ввести неизвестного им человека. До Алексея Михайловича довели только два предложения из всей программы Крижанича: по составлению славянской грамматики и новому изданию Библии. Алексей Михайлович одобрил доклад дьяков приказа, и Крижанич получил возможность заняться давно задуманным трудом. Правда, к печатанию Библии его не допустили, но идеей воспользовались. Позже он вспоминал: «…царем ему велено книгы писать алфавит истинный славинского языка составить и грамматику изправить».

Крижанич упорно работал, близился к завершению его труд. Но произошло непредвиденное. В начале 1660 года его арестовали и по царскому указу отправили в сибирскую ссылку. В чем состояла вина ученого, осталось тайной. Тогда ведь могли наказать за любое неосторожное слово. А Крижанич был человеком общительным. Полтора десятилетия он провел в Тобольске, продолжая свои научные труды. Ссыльный получал самое высокое жалованье (семь с половиной рублей в месяц), но покидать сибирскую столицу ему не разрешалось. Крижанич, ратуя за Россию, православную веру, единение славян под главенством русского царя, остался католиком, что само по себе вызывало настороженность и подозрения.

При всех перипетиях судьбы пребывание Крижанича в России стало самым плодотворным этапом его научной деятельности. В Сибири он написал свое знаменитое сочинение — «Политика». При Федоре Алексеевиче Крижанича вернули из ссылки, и он покинул Россию. Вероятно, возымело действие отчаянное письмо невольного сибиряка наследнику престола (какими-то путями дошедшее до него) после того, как надежды на помощь со стороны Алексея Михайловича иссякли.

Тишайший имел склонность к литературному творчеству. Он составил описание начала похода против Речи Посполитой, пытался сочинять стихотворения, имея перед глазами живой пример — поэта Симеона Полоцкого. Своеобразно довольно обширное эпистолярное наследство Алексея Михайловича.

Царю нельзя было отказать в художественно-эстетическом восприятии окружающей обстановки. Заказы на иконы и картины царь поручал наиболее даровитым и опытным мастерам из соотечественников и иностранцев. Алексей Михаилович высоко ценил искусство Симона Ушакова, который много лет руководил живописными работами в царских покоях. Однажды художникам пришлось трудиться день и ночь двенадцать суток, чтобы успеть выполнить заказ Алексея Михайловича к Пасхе. В связи с новосельем князей Юрия Алексеевича и Михаила Юрьевича Долгоруких (1674 год) Алексей Михайлович торжественно преподнес им образ Покрова Богородицы в серебряном окладе работы Симона Ушакова.

По— видимому, Алексей Михайлович не отказывался от позирования художникам, писавшим его портреты. В 1669 году Симон Ушаков на полотне изобразил портрет царя, подаренный затем александрийскому патриарху Паисию. Художник Станислав Лопуцкий писал портреты с «живства», то есть с натуры. Хорошо известен портрет царя Алексея его работы. После смерти царя Федора Алексеевича были найдены портреты его отца, брата Алексея, матери царицы Марии Ильиничны. Иван Салтанов, известный художник того времени, в 1671 году поднес царю на Пасху «5 персон разными статьями». Он же изобразил царя Алексея Михайловича «в успении» (посмертный портрет).

Для «осьмого чуда света» — Коломенского дворца — С. Лопуцкий и Иван Мировской рисовали гербы («клейма государево и всех вселенских сего света государств») и другие картины. При дворе работал и «перспективного дела мастер» Петр Энглес. По заказу Алексея Михайловича исполнялись картины на сюжеты библейской и древней истории. Д. Вухтерс написал «Пленение града Иерусалима", „Град Иерихон", картины о деяниях Александра Македонского. Армянин Б. Салтанов запечатлел двор государев, ученик его, Карп Золотарев, в 1672 году преподнес царю аллегорическую картину «Чувство осязание". Известно, что во дворце позже находились картины о всех пяти чувствах. Выполняя повеление государя, в Постельных хоромах на трех плафонах были выписаны притчи пророков Ионы, Моисея, а также Эсфири. А в Столовой избе плафон потолка украсили небесные светила ночи, блуждающие кометы и неподвижные звезды с астрономической точностью расстояний и размеров. Предполагают, что это поучительное изображение служило руководством при воспитании царевича Петра. Такие «беги небесные", картины, чертежи, гравюры были в домах А.С. Матвеева, В.В. Голицына. В любимом Измайлове царское семейство могло сидеть в беседках, «писанных красками“. Дворцовые помещения Кремля имели настенные росписи, в которых причудливо сочетались изображения растений, животных, птиц. Комнаты и двери со времен Алексея Михайловича стали обивать дорогими тканями и кожей, также художественно разукрашенными. Серебряными кожами была обита комната царевича Петра.

Художников привлекали для изготовления карт-«чертежей» не только разных территорий России, но и других государств (включая Индию), частей света (в том числе Америки) и так далее. Конечно, с современной точки зрения это все весьма несовершенные произведения, но следует учитывать уровень тогдашних знаний. Какой-то «столовой чертеж», писанный красками, находился в Приказе Тайных дел и был всегда перед глазами.

В бытовом обиходе царя Алексея находилось уже много предметов иноземного происхождения. Особое пристрастие царь (как и его отец) питал к часам. Их было множество во всех помещениях дворца, как и всевозможных зеркал. Оставаясь истинно православным человеком, Алексей Михайлович придавал значение вещам, которым предписывались магические свойства. При описании имущества Тишайшего после его смерти привлек внимание таинственный сосуд из нефрита в золотой оправе. «Сила того камени такова, — указывалось в описи, — кто из него учнет пить, болезнь и скорбь изнутри отоймет". Наследник приказал принести чашу пред собственные очи. У царя Алексея были очки, но пользовался ли он ими, сказать трудно. Возможно, не на людях.

При Алексее Михайловиче проводились разнообразные строительные работы церковного и гражданского назначения. Существенно перестроили кремлевские палаты. В Замоскворечье вознесся прекрасный храм Георгия Неокесарийского. Царь отдавал личные распоряжения на изготовление строительных материалов и их доставку к месту возведения. На Смоленской улице выросло каменное здание нового Аптекарского двора — главной «общественной столовой» государя, где кормили нищих и странников. О внушительных размерах этого здания говорит описание, согласно которому главная палата «для кормок» имела площадь семьдесят квадратных сажен, тридцать столов, шестьдесят скамей. Здесь было светло — четырнадцать окон. Существовал и старый Аптекарский двор (деревянный), более скромных размеров. Большое строительство шло в селе Измайлове, где возводили плотины, мельницы и другие сооружения, следили за состоянием многочисленных прудов (их считали тридцать семь). За время своего правления Алексей Михайлович дважды перестраивал и расширял свой Коломенский дворец.

Но самое грандиозное дворцовое сооружение здесь было возведено к 1669 году. Деревянное чудо поражало всех, кто его видел. Архитектурные формы дворца отразили самое совершенное в русском зодчестве эпохи. Лучшие мастера занимались внешней и внутренней отделкой загородной резиденции Алексея Михайловича. Симеон Полоцкий восславил Коломенский дворец, назвав его «восьмым чудом света". Иностранные послы не могли надивиться на изящество и богатство дворцового ансамбля. Любитель курьезов, Алексей Михайлович заказал для дворца необычное украшение близ царского места — двух львов из меди, одетых в овечьи шкуры. Благодаря хитроумному механизму, расположенному в особом чулане, эти изваяния, „яко живые, рыкали“, двигали глазами и „зияли устами". Автором этого произведения был часовой мастер Оружейной палаты Петр Высотский. В селе Преображенском царь повелел построить «комедиальную храмину“ — театр.

Алексей Михайлович очень любил бывать в Саввино-Сторожевском монастыре (Звенигород). Государя привлекали тишина, привольные дали изумительных по красоте окрестностей. Здесь построили каменные хоромы на приезд царя и царицы.

Расширение международных связей России потребовало строительства нового здания для размещения иностранных посольств. По распоряжению царя в центре Москвы сооружается капитальный посольский двор. Он представлял собой великолепное каменное трехэтажное здание с балконами вокруг большой башни, украшавшей подъезд. Четырехугольный внутренний двор имел посередине колодец. Достаточно сказать, что это здание было способно разместить до полутора тысяч человек с экипажами и лошадьми. Внутренняя отделка отличалась богатством и изяществом (златотканые обои, сукно и так далее).

О том, что при Алексее Михайловиче велось активное строительство, красноречиво свидетельствуют такие цифры: единовременные заказы на кирпич иногда достигали одного миллиона штук, но встречается и более внушительная цифра — в Даниловских сараях «девятнадцать сот тысяч» (то есть один миллион девятьсот тысяч) кирпичей. Кроме того, десятки тысяч больших камней доставлялись из Мячковской волости. О бревнах, досках и прочем говорить не приходится. Заметим, что царь не слишком злоупотреблял в хозяйственных делах бесплатной принудительной рабочей силой. Даже и в этих случаях работников не бросали на произвол судьбы, они получали приличное денежное вознаграждение, а также продовольствие и напитки. Расчеты с наемными людьми, подрядчиками (в том числе из крестьян), извозчиками и так далее заполняют страницы расходных книг Приказа Тайных дел.

Последние годы жизни Алексея Михайловича дали начало профессиональному русскому театру, пока еще придворному. Царь, посещая двор А. С. Матвеева, тешился театральными представлениями, которые давали «люди" его любимца. Тяготение к театральному действу не сочеталось с привычными представлениями о православном благочинии. Но устоять перед сильным увлечением государь не мог, да и не желал. Прежде чем устроить придворную театральную группу (первоначально из иностранцев), Алексей Михайлович испросил разрешения у патриарха — и получил его. Ведь народный театр скоморохов и Петрушки, ученых медведей и собак преследовался Церковью как „бесовство“ и дань языческим пережиткам в быту населения. Но царь, не афишируя своих пристрастий, приглашал к себе скоморохов, обращался к ведунам, предсказателям будущего. Интерес к зрелищам царь проявлял всегда. Его в подобных настроениях всемерно поддерживал начальник Посольского приказа Артамон Сергеевич Матвеев, ярый „западник“ тех лет. Вполне вероятно, что толчком к учреждению театра стало рождение царевича Петра — первенца новой жены Алексея Михайловича — Натальи Кирилловны (кстати, воспитанницы А.С. Матвеева). Под руководством лютеранского пастора И. Г. Грегори создали актерскую труппу из числа молодых жителей Немецкой слободы.

Четвертого июня 1672 года объявили указ Алексея Михайловича: «…иноземцу магистру Ягану Годфриду учинити камедию, а на камедии действовати из Библии — Книгу Есфирь — и для того действа устроить хоромину вновь». Итак, репертуар был указан свыше. Помещения под театр построили в Преображенском и в Кремле. Заправлял подготовкой «комедии» А. С. Матвеев, постоянно державший в курсе дела царя. Труппа состояла из шестидесяти человек, репетировали на русском и немецком языках. Семнадцатого октября 1672 года состоялась премьера пьесы «Артаксерксово действо». Алексею Михайловичу спектакль так понравился, что он смотрел его в течение десяти часов, не вставая с места. Царю, несомненно, льстило предисловие к пьесе, возглашенное отроком. Оно начиналось словами: «О великий царю, пред ним же христианство припадает, великий же и княже, иже выю гордаго варвара попирает!… Ты самодержец, государь и облаадатель всех россов, еликих солнце весть, великих, малых и белых».

Больших расходов потребовала не только постройка помещений для театра, но и изготовление декораций, костюмов, реквизита. Денег на «комедию» не жалели. После спектакли стали проводить и в Москве. В апреле 1673 года Алексей Михайлович принял труппу Грегори, артистов допустили к царской руке, усадили за стол, кормили и поили. С этого года труппа стала пополняться за счет молодежи Мещанской слободы и детей приказных. Специально для театра приобрели орган стоимостью в тысячу двести рублей (но с продавцом так и не расплатились). Вслед за «Артаксерксовым действом» были поставлены другие пьесы, также на библейские темы («Товия», Июдифь»). Репертуар театра к исходу его деятельности (что совпало с кончиной Алексея Михайловича) состоял из шести пьес. Кроме названных трех, играли «камедии», посвященные Егорию, Иосифу и Адаму. Вступив на престол, Федор под влиянием патриарха Иоакима запретил «камедийные действа». Театр прекратил свое существование, чтобы возродиться при Петре.

Новшества в культурно-бытовой области, свойственные Алексею Михайловичу, перемежались с запретительными мерами. В то время как на театральных подмостках показывали далеко не старомосковские картины жизни, царь издает в 1674 году указ, о котором стоит сказать. Строго предписывалось не носить иноземное платье, не стричь коротко волосы — одним словом, внешний вид подданных государя должен соответствовать давним русским традициям. Скорее всего, названный указ вышел под давлением патриарха Иоакима и был своеобразной уступкой в обмен на театральные утехи царя, с которыми глава русской Церкви примирился.

Выше не раз упоминалось о несомненной религиозности царя Алексея. Он строго соблюдал церковные предписания касающиеся молебнов, праздников, постов. Иной раз в течение дня Алексей Михайлович посещал до пяти храмов и монастырей, всюду выстаивая службы и отвешивая несчетные земные поклоны (до тысячи и более). И постился государь истово, употребляя капусту, огурцы и грибы. Но и пировать царь умел. Такие перепады в режиме питания в конечном счете неблагоприятно сказывались на состоянии его здоровья. С необычайной щедростью царь оделял деньгами, дорогими тканями, всякой снедью церковнослужителей. В дни больших религиозных праздников царские посланцы развозили по сотням московских храмов подарки монарха. Ежегодно совершались торжественные «походы» в Троице — Сергиев монастырь. Об этом были осведомлены даже довольно случайные посетители Москвы — иностранцы. Наиболее часто царь посещал церковь Святой Евдокии. Он никогда не отказывался от возможности общаться с единоверцами из других стран, охотно принимал иерархов греческих, сербских, молдавских, грузинских и иных.

Отнюдь не показным было и нищелюбие Алексея Михайловича. После смерти своего любимого «дядьки» боярина Б. И. Морозова царь пожертвовал огромную сумму — десять тысяч рублей — на раздачу милостыни. Десятки нищих обитали в царских хоромах («на Верху»), имея полное содержание. В праздник Благовещения 1663 года на Аптекарском дворе кормили триста нищих в один прием и триста восемьдесят два человека — во второй. По дороге к Троице (1673 год) в разных местах угощали нищих калачами, варенцом, по чарке вина и кружке меда каждому. В монастырской богадельне, где находилось сто двадцать три человека, царь также распорядился выдать еду и питье. За две недели до смерти Алексей Михайлович «в Верху» кормил сто нищих, оделив каждого сверх того деньгами (по двадцать пять копеек). По улицам развозили хлебы, предназначенные в качестве милостыни — иногда это тысячи «двуденежных» хлебов. Достаточно часто царь ходил по московским богадельням, раздавал деньги и харчи. Таких богаделен действовало несколько: Ильинская, Моисеевская, «на Кулишках», у Боровицкого моста, Покровская и др. Среди них были казенные. Особое внимание обращалось на увечных и больных. Как могли, их лечили за казенный счет.

Есть возможность посмотреть, какие лекарства были тогда в ходу. В 1674 году лекарь Аптекарского приказа Федор Ильин пользовал «царских богомольцев и всяких чинов людей» на Аптекарском дворе. Истратил он двенадцать рублей двадцать пять копеек на лекарства и приложил роспись их. В росписи значатся: пластыри разные, сахар "сереборинный», вино «ренское», эликсир — проперитис, спирт из ягод можжевельника, жемчужный порошок и… раковые глаза.

В ночь с 27 на 28 августа 1669 года милостыню дали четыремстам семидесяти одному богадельщику (по двадцать пять копеек). Летом 1674 года к царю «на Верх» привели двадцать нищих слепцов. Из рук хозяина дворца каждый получил по рублю.

Смерть царицы Марии Ильиничны глубоко опечалила царя Алексея и усилила его благотворительную деятельность. Он не ограничился раздачей милостыни. В ночь на 1 апреля 1669 года царь указал освободить «тюремных сидельцев и колодников, а исцовы иски и пошлины за них заплатить ис Приказу Тайных дел». Указ был выполнен. Речь шла о многих сотнях людей, находившихся по разным обвинениям в тюрьмах, имевших весьма характерные названия (Барышкина, Разбойная, Сибирка, Холопья, Женская, Опальная и другие). Кроме того, существовали места заключения в приказах (Стрелецком, Земском). Наконец, в годы войны Москва приняла немало пленных, которые находились на правах заключенных. Их не обходили при раздаче милостыни. Впрочем, эти знаки монаршей милости подчас были похожи на пиры. Так, на Пасху 1663 года на Английском дворе, где содержались пленные поляки, немцы и «черкасы», по царскому повелению устроили изрядное угощение: мясо жареное и вареное, всякие каши, пироги, калачи, вино, мед и прочее. Пленные поляки (четыреста семьдесят пять человек) помимо того получили купленные в рядах чекмени и холсты на рубашки (чекмень стоил дорого — один рубль сорок копеек), холста пошло более четырех тысяч аршин. По праздникам пленные имели существенную прибавку к их содержанию. Так, полковникам вручали поистине царское жалованье — сорок рублей, рядовым — один — два рубля.

Встречаются сведения о том, что Алексей Михайлович раздавал деньги «без щоту» во время выходов в московские церкви, иногда по его велению подаяние распределялось у Лобного места. В один из дней февраля 1665 года для этой Цели из царской казны поступила тысяча рублей. Не столь уж редко Алексей Михайлович платил долги за своих подданных. Он мог, встретив на улице бедняка, распорядиться о покупке для него приличной одежды и обуви. Запись от 31 марта 1667 года в расходных книгах гласит: «Куплено неимущему Ефиму: кафтан теплый… (3 р. 50 коп.), шапка с околом собольим (1 р. 50 коп.), сапоги красные, сафьянные (45 коп.), чулки да стельки (12 коп.), две рубашки да двои портки (79 коп.), два полотенца (25 коп.), коробка (15 коп.), башмаки (22 коп.)». Вдовы, жены и дети стрельцов совсем нередко пользовались казенными выдачами денег и продуктов по царским распоряжениям. В апреле 1669 года вдовам и сиротам стрелецким двум тысячам двумстам тридцати семи человекам на поминовение Марии Ильиничны разослали более ста пятидесяти двух «полтей" ветчины.

Благотворительность Алексея Михайловича была широко известна в России. Но знали и о том, что не без его ведома посылали на плаху множество людей. Жестокий век с его нравами давал себя знать, создавая противоречивую картину повседневной действительности.

В семейной жизни Алексея Михайловича конца 60-х — начала 70-х годов XVII века произошли большие и в основном печальные перемены. Один за другим ушли из жизни сыновья Симеон и Алексей (17 января 1670 года). Тяжкие удары судьбы усугубились кончиной дочери Евдокии (28 февраля 1669 года) и Марии Ильиничны (3 марта 1669 года). Царицу погребли в Вознесенском девичьем монастыре. Панихиды, большие раздачи милостыни (в богодельни и нищим посылали в те дни осетрину) сопровождались отправкой в епархии денег для нищих. Более сотни этого люда провожало гроб царицы. Еще раньше в малолетнем возрасте скончались дочь Анна и сын Дмитрий. Создается впечатление, что именно потеря жены отозвалась самой жгучей болью в сердце государя, если об этом можно судить по длительности и многочисленности поминальных служб в церквах. Наследником престола царь определил среднего сына Федора. Его, как водится, торжественно представили народу и иностранным послам, которые тогда находились в Москве.

Два года вдовел Алексей Михайлович. И наконец решился на второй брак. Его избранницей стала юная дворянка Наталья Кирилловна Нарышкина, воспитанием которой занимался А.С. Матвеев. Девушка имела представление о культуре и быте европейских стран и не знала обычного в старомосковских порядках женского затворничества. Царь Алексей имел от молодой жены сына Петра (30 мая 1672 года) и двух дочерей — Наталью и Феодору.

Рождение Петра отметили особо торжественно. По этому случаю была выбита медаль. Крестили Петра в Чудовом монастыре. Крестным отцом был брат царевич Федор, а крестной матерью старшая сестра государя Ирина Михайловна.

Алексей Михаилович до конца своих дней остался прекрасным семьянином, и его новое супружество было вполне благополучным. При жизни царя (а оставалось до роковой черты совсем немного) не возникало серьезных проблем в придворной жизни. Однако подспудно зрел конфликт между родственниками первой и второй жены государя. Алексей (Михайлович, видимо, не изменил своего отношения к Милославским (его тестя И.Д. Милославского уже не было в живых), но, естественно, в гору пошли представители рода Нарышкиных. Главная схватка соперничавших кланов была еще впереди.

Как и раньше, Алексей Михайлович заботился о сестрах. Ирину Михайловну он почитал особо, в письмах называя ее матерью. Имя Ирины всегда в царских письмах семье стояло на первом месте. Чувствами любви, нежности и заботы наполнено последнее по времени письмо государя из Троице-Сергиева монастыря (1674-1675). В отличие от более ранних писем, тут на первом плане все дочери и Наталья Кирилловна, затем сестры и, наконец, сыновья. Примечательно и то, что после женитьбы на Наталье Кирилловне не прекратились панихиды по Марии Ильиничне. Государь был верен своим привязанностям.

В круг интересов и увлечений Алексея Михайловича, безусловно, входила охота. Он предавался ей с азартом и не жалел средств на содержание сокольников, ловчих и других слуг, которые обеспечивали царю «потеху», а также на уход за птицами. Одних сокольников у Алексея Михайловича считалось до двухсот человек. Соколов, кречетов, ястребов надо было кормить свежим мясом — для этого держали многие тысячи голубей. Выезд царя на охоту представлял собой красочное зрелище. В окрестностях Москвы пернатые хищники имели возможность показать свои способности, доставляя удовольствие венценосному охотнику. Алексей Михайлович делился своими впечатлениями о «потехе» с ловчим Матюшкиным, которому писал эмоциональные письма, рассказывая об охотничьих эпизодах. Наиболее удачливых соколов царь знал по именам и строго наказывал их беречь. В одном из писем царя своим приближенным говорилось: «А будет вашим небрежением Адар, Мурат, Лихач, Стреляй или Салтан умрут, и вы меня не встречайте, а сокольников всех велю перепороть, а если убережете, и вас милостиво пожалую, и сокольников тоже». Отличившимся на охоте Алексей Михайлович выдавал денежные награды. Так, во время одной «потехи» за держание сокола было пожаловано пять рублей, «кречет добыл ворона» — один рубль, за «гарканье» — пять рублей. Во имя царских охотничьих утех содержали в Измаилове, Чертанове и Хорошеве «волчьи дворы», где помещали мясо для приманки. На реке Яузе диким гусям и уткам построили для зимовки две избы. Согласно царскому повелению, в Москву надлежало доставить пять — шесть живых лосей. Но соколы не только служили ловцами дичи. Оказывается, к их услугам царь прибегал и в иных случаях. Как известно, тогда одним из способов лечения считалось кровопускание. Сохранилось такое свидетельство: «Великий государь лехчился, бил у руки жилу сокол».

Можно полагать, что государь не чурался игры в шахматы. Однажды по его заказу искусные холмогорские косторезы должны были изготовить десять комплектов шахмат.

Среди слуг упоминаются «дурак» (вероятно, шут) и «карла». Алексей Михайлович любил слушать рассказы столетних стариков о прошлых временах. Особый интерес он проявлял к Ивану Грозному и его царствованию. В числе собеседников Алексея Михайловича вполне могли быть современники этого страшного монарха, которого Тишайший весьма чтил.

«Дневальные записки» Приказа Тайных дел зафиксировали необычное времяпрепровождение царя Алексея. В одну из весен несколько дней он ходил в Набережную избу смотреть, как протекает ледоход на Москве-реке. Вероятно, тот год был в этом отношении необычным.

Судя по письму Алексея Михайловича А. И. Матюшкину, царю доставляло удовольствие купать поутру в пруду стольников, опоздавших на смотр. После водных процедур провинившихся усаживали за стол и подавали горячительное с доброй закуской. Сметливые нарочно опаздывали, чтобы таким способом попасть в поле зрения государя.

Современники весьма согласно рисуют привлекательный внешний облик Алексея Михайловича. Царь был достаточно высокого роста, белолицый, румяный, русоволосый. Голубые глаза смотрели внимательно и нередко кротко. Вероятно, у государя были свои доморощенные «парикмахеры». Двадцать первого января 1675 года по царскому указу было дано стремянному конюху Михаилу Ерофееву пятнадцать рублей за то, что он «в навечерии Рождества Христова у великого государя власы легчил против прежнего». Государь держался величаво, но не производил впечатления недоступного для общения. Вспыльчивость и быструю отходчивость Алексея Михайловича приписывают доброте его нрава.

Довольно устойчиво в исторической литературе Алексею Михайловичу ставят в вину слабохарактерность, податливость на влияния его окружения. Сначала все определял Б.И. Морозов, затем Никон, А.Л. Ордин-Нащокин и, наконец, А.С. Матвеев. Не отрицая роли этих выдающихся государственных деятелей в принятии важных решений царя, можно заметить и нечто иное. Алексей Михайлович позволял собой «руководить» не по слабости характера или недостатку ума, а лишь тогда, когда это влияние соответствовало его внутренним побуждениям и представлениям. Без доверенных помощников не обходился ни одни даже самый «абсолютный монарх.

В последние годы жизни Алексей Михайлович заметно дряхлел. Его тучность не позволяла садиться на коня, все чаше государь "шел в карете». За месяц до кончины для царя в Тележном ряду куплена "избушка, обита кожею». Это был, видимо последний "поход» царя в село Преображенское.

Алексей Михайлович предчувствовал приближение смерти и встретил ее спокойно, как веление свыше. Двадцать девятого января 1676 года царя не стало. Удар Большого колокола Успенского собора известил об этом Москву. Перед смертью Алексей Михайлович благословил на царство четырнадцатилетнего сына Федора, распорядился выпустить узников из тюрем, вернуть сосланных, простить все казенные долги и заплатить за должников по частным искам.

В истории Отечества царь Алексей Михаилович оставил заметный след. Его преемники продолжили намеченные в царствование Тишайшего пути внутренней и внешней политики. Конечно, есть все основания говорить, что Алексеи Михайлович был прямым предшественником своего великого сына. Однако и независимо от этого он имеет право на самостоятельное место в нашем прошлом.

А. БОГДАНОВ