Река Саксагань. Осень 6659 С. М.З. Х.

Переходы по тропе Трояна выматывали сильно, и когда я оказался на реке Саксагань, сил у меня не осталось. Поэтому я двое суток провалялся в крепости и никуда не выходил. Спал и ел. Потом снова засыпал, просыпался, пил взвар и опять набивал желудок. Войско с обозом еще находилось в пути, брело по раскисшей промозглой степи, и свежих новостей нет. Меня никто не тревожил, и я наслаждался покоем, вслушивался в шум дождя, который барабанил по крыше, и подводил итоги.

Доброга одобрил мое решение выделить князю Мстиславу серебро — все равно деваться особо некуда, и договор с будущим русским царем был подписан. Несмотря на печати, конечно же, это филькина грамота, но пусть она будет. Нам главное время выиграть и обеспечить лояльность Руси.

Вскоре подойдут конные тысячи моей орды, и произойдет перераспределение добычи, что на продажу, что в аилы отдам, что останется в крепости. После чего придется думать, как подвинуть Бачмана и встать во главе приднепровцев. Варианты уже имелись и оставалось выбрать тот, который приведет к цели с меньшими затратами и потерями.

В общем, все шло своим чередом. Однако неожиданно в степи стало происходить нечто непонятное.

Примчались разведчики и доложили, что в двух конных переходах от наших земель с запада на восток прошел крупный отряд, не менее двухсот всадников. Судя по всему, это приднепровцы. Дело обычное, мало ли по какому делу скачут лихие степняки, тем более что они направлялись к кочевьям старого Боняка. Но была одна странность. Среди степняков разведчики заметили ромеев, которых было три десятка. А как ромеи могли оказаться среди половцев Приднепровской орды, если хан Бачман враг византийцев? О перемирии я ничего не слышал, и если оно будет, узнаю одним из первых. Ведь рядом с ханом приднепровцев уже есть наши люди — это батыры, ходившие в Крым, и пара кощеев, успевших получить от моих старейшин серебро и ценные подарки. Но от них известий нет, ни хороших, ни плохих, и потому появление ромеев заставило меня напрячься. Не к добру это. Ой, не к добру. Очень уж сильно изменой попахивает. Как если бы за спиной хана кто‑то сговаривался с послами императора Мануила.

"Нужно послать к Бачману гонцов и предупредить его", — подумал я и вызвал к себе Аслана — бильге, который отвечал за степную дипломатию, и Торэмен — бека.

Старейшины прибыли на зов, и мы стали думать, какими именно словами нужно выразить Бачману нашу обеспокоенность. Однако было поздно. Тем же вечером прискакал батыр Алмас из рода Тулпар (Пегас). Он дальний родич Бачмана по линии отца, отличился при захвате Каулиты и получил ранение. По этой причине с богатой добычей раньше всех вернулся в родовое кочевье.

— Беда! — увидев меня, выдохнул Алмас, крепкий загорелый воин с выбритой головой и тонкой темной косицей на затылке.

— Выпей, батыр, — прежде, чем начать расспросы, я велел подать ему кубок с вином.

Алмас в пару глотков опустошил кубок, поставил его на стол и я спросил:

— Что случилось?

— Бачмана убили!

— Как это!? — я ничего подобного услышать не ожидал.

— Три дня назад Бачман устроил пир. Собрал лучших воинов, с кем в Галич ходил, и ему поднесли чашу с кумысом. Он выпил, начал вспоминать о славном походе и упал. Глаза навыкат пошли, на губах пена, а лицо почернело. Его отравили.

— Кто это сделал!?

— Не знаю, — батыр опустил голову. — Часть вождей на ромеев кивают, видели их недавно рядом с нашими кочевьями. Часть на русских указывает, а некоторые про тебя плохие слова говорят.

— И что про меня говорят?

— Что ты колдун и давно против хана злоумышлял.

— И что теперь происходит в орде?

— Вожди нового хана выбирать станут. У Бачмана шесть сыновей и трое уже стали воинами. А еще многие хотят, чтобы Боняк вернулся. Про все плохое, что при его власти было, про поражения, потери, разорение и бегство от русских дружин, уже забыли. Сейчас только хорошее помнят, славные победы и богатую добычу.

— Человека, который Бачману чашу подавал, нашли?

— Да. Его тело обнаружили в ближайшем овраге, с проломленной головой.

— Благодарю, батыр, что предупредил меня.

— Я помню твои слова, хан. Ты сказал, что наши враги хотят стравить степняков и надо быть начеку. Потому я к тебе и примчался.

Кивнув, я подошел к большому сундуку, который стоял в комнате, открыл его и достал арабскую саблю в усыпанных драгоценными камнями ножнах, взятый при налете на заорельских Токсобичей трофей. Вынул клинок из ножен, посмотрел на сталь, и вогнал его обратно. После чего приблизился к Алмасу и протянул ему саблю.

— Прими батыр этот клинок, как подарок и знак моего расположения.

Алмас взял оружие, слегка поклонился и спросил:

— Что теперь, хан Вадим?

— Отдыхай. Утром я скажу, что нужно делать.

Батыр, который уже выбрал сторону, на которую он встанет в борьбе за титул хана приднепровских степняков, кивнул и покинул комнату, а я посмотрел на старейшин:

— Что скажете, уважаемые?

Первым отозвался Аслан — бильге:

— Бачмана убили ромеи — это понятно. Как всегда, они хотят воевать чужими руками. Не получилось купить Бачмана или не сговорились о цене, потому его и убили. Раз они снова с Киевом враждуют, кинуть половцев на Русь проверенный путь.

— Верно, — Торэмен поддержал Аслана. — Ромеи среди половцев кружатся и к Боняку не зря поехали. Наверняка, послы императора уже сговорились с некоторыми вождями и предложат Боняку снова стать ханом, поднять орду и как встарь напасть на Русь. Только прошли времена Шарукановы и Боняковы. Сила у Буревичей еще есть, воины они отменные. Но Русь сильнее. Даже если к приднепровцам присоединятся лукоморские всадники, все равно русских не одолеть.

— А еще, — снова заговорил Аслан, — Боняк и ромеи знают, что воины Вадима Сокола встанет плечом к плечу с русскими дружинниками и черными клобуками. Поэтому нужно остеречься. Как бы Боняк сначала по нам не ударил.

Опять Торэмен:

— Когда вернется наше войско, нужно самим на кочевья Боняка налететь или перехватить его на пути к приднепровским аилам. А пока следует поднять всех воинов, кто находится в орде, и выслать дальние дозоры.

Они замолчали, и я с ними согласился:

— Вы правы, старейшины. Разошлите гонцов во все наши кочевья и вызовите Кул — Иби.

Спустя четверть часа у меня собрались сотники черных клобуков, и примчался Девлет, который только вчера добрался в ставку. Я объяснил им, что нужно делать и чего ждать. После чего орда зашевелилась. Воинов у меня сейчас немного, тысяча степных конников и несколько сотен юношей, а так же двести пятьдесят черных клобуков в крепости под командованием Данко Белогуза и Твердяты Болдыря. Но все равно в степь, несмотря на ночь и холодный дождь, выдвинулись дозорные десятки, а боевые сотни стали собираться в ставке возле крепости, между кочевьями капаганов и гэрэев, которые в орде на привилегированном положении. Ну, это и понятно. Род Гэрэй первым дал мне клятву на верность, а род Капаган родственники по жене.

Все было сделано вовремя, и мы среагировали очень правильно, ибо утром появились вести от дозорных. К нам приближались воины Буревичей. Они шли под знаменем Боняка, воины ясно различили на синем полотнище золотого волка и семь белых лошадиных хвостов на древке. Врагов много, больше четырех тысяч, и они нацелились на нас. Сомнений в этом не было, и я поступил так, как подобает хану, который не желает разорения своих аилов. Отдал приказ родам, бросая стада и шатры, срочно стягиваться к ставке или затаиться в урочищах и балках, а сам выступил навстречу опасности.

Возможно, кто‑то скажет, что это безрассудство и нужно бежать, ведь войск у Боняка, опытнейшего полководца о котором в степи складывают легенды, минимум, в три раза больше. Но я не мог бросить орду и оставить ее на растерзание. Если стойбища разметают, о большом походе против католиков можно забыть. Боняк пройдет дальше, приведет своих волков к шатрам Бачмана и легко станет ханом приднепровцев. Его силы возрастут, и даже мое победоносное войско не сможет его одолеть. Наверняка, половина воинов уйдет и переметнется на сторону половецкого хана — ведуна, поскольку их семьи окажутся у него в заложниках. Следовательно, выхода нет. Нужно разбить Боняка и точка. Тем более что его всадники в пути не один день, они промокли и устали, а их кони еле переставляют ноги. Так что шансы на победу у нас были весьма неслабые.

Моя конница выступила через час. Всего тринадцать сотен воинов и это все, на что я мог рассчитывать. В крепости осталось три десятка черных клобуков, сотня молодых воинов из привилегированных родов и беременная Айсылу. Рядом со мной Алмас, который решил драться за нас, заместитель Хорояра Вепря варяг Войтех, Девлет Кул — Иби, Данко Белогуз и Твердята Болдырь, а впереди битва. На лицо падали холодные дождевые капли, а небо было хмурым и не сулило ничего хорошего. Однако я не сомневался. Поздно уже. Все решено, отступать некуда и надо сражаться.

Буревичи торопились. Они шли по кратчайшему пути, и мы смогли выбрать место предстоящего сражения. Два древних высоких кургана в шести километрах от крепости. Назывались они Два брата и среди степняков ходила легенда, что в незапамятные времена здесь сошлись два огромных войска. Кто и с кем бился, неизвестно. То ли саки с персами, то ли массагеты с дандариями и роксоланами, то ли готы с сарматами, то ли арабы с хазарами. В итоге полегли все и остались два брата, которые над телами главных вождей, не только своих, но и вражеских, насыпали курганы. Я в это не верил, не может быть такого, чтобы не осталось раненых, и не появились обозники или мародеры, которые стали обирать мертвецов. Но степнякам история о благородных братьях нравилась.

Однако оставим легенды археологам, которые через несколько столетий начнут разрывать курганы. А в текущей реальности они являлись стратегической высотой и перед ними поле, вокруг которого много оврагов. Противник обязательно пойдет мимо высот, окажется на поле, и вот тут мы его атакуем. Этот план нельзя назвать гениальным, но против половцев он должен был сыграть. В теснине численный перевес Буревичей роли не играл, а тут еще и дождь продолжается, из лука не постреляешь, и все решат клинки.

Войско расположилось на дороге, а на курганы взобрались наблюдатели, которые уже через десять минут сообщили о появлении противника. Сберегая силы лошадей, Буревичи двигались шагом. Они казались несокрушимой штормовой волной, которая медленно приближается к берегу, и я почувствовал напряжение своих воинов. Многие боялись, но о бегстве никто не думал, и люди держали себя в руках. А затем я посмотрел на командиров, которые находились рядом и ждали приказа. Черные клобуки, словно сычи на ветках, втянули головы в плечи, и наблюдали за приближением противника, Алмас покусывал губу, а Кул — Иби сдерживал горячего скакуна.

Пришла пора сказать свое слово:

— Идем навстречу Буревичам, пробиваемся к знамени и убиваем Боняка. Кто свалит старого волка, тому сотня гривен и косяк отборных кобылиц. Пошли!

— Рарог! — прорычали командиры и разъехались к своим отрядам

Первыми навстречу Буревичам двинулись две сотни тяжелой кавалерии, а легковооруженные всадники следом. Расстояние между двумя конными армиями сокращалось, скорость увеличивалась, и мы первыми сорвались в галоп. Топот копыт ударил по ушам, а взлетающая вверх грязь создала над всадниками черное покрывало. Мы мчались с высоты, и наши лошади были свежими, а враги растянулись по дороге и никак не могли собраться в кулак. Так что перевес на нашей стороне.

Спустя минуту мы столкнулись, и первые ряды Буревичей полегли под мечами и саблями моих половцев. До знамени оставалось совсем немного, но неожиданно над полем боя разнесся протяжный волчий вой:

— У — у-у — у-у!!!

Это был голос Боняка, не зря его считали волком в обличье человека. Было в нем много от зверя, как в Валентине Кедрине или в северных ульфхеднарах, и сотни воинов подхватили клич вожака.

— У — у-у — у-у!!! — грозный вой внес смятение в наших воинов и напор ослаб.

В любую секунду противник мог переломить ход сражения, и я ворвался в гущу врагов.

— Рарог!!! — закричал я, но мой голос потонул в шуме сражения.

Меня не услышали, однако увидели. Вокруг сплотились воины, образовался плотный клубок из полусотни отчаянных рубак и мы рванулись к вражескому стягу.

Кто‑то из врагов попытался проткнуть меня копьем. Неудачно. Я уклонился и вслепую отмахнулся мечом. Клинок во что‑то вонзился и сбоку прилетел крик боли. Попал.

Сразу же новый противник, он замахнулся саблей и привстал на стременах. Однако я поднял коня на дыбы и его копыта ударили врага в грудь.

Человек вылетел из седла, а его приземистая лошадка отскочила в сторону. Синее знамя с золотой волчьей головой мелькнуло впереди, всего в нескольких метрах, и мне показалось, что я увидел Боняка, смуглого приземистого старика на гнедом жеребце. Но его заслонили воины и он сразу же пропал. Как ориентир осталось только знамя и я начал к нему пробиваться.

На клинке кровь, а вокруг месиво из людей и лошадей. Под копытами копошились раненые, которые пытались выбраться из свалки. Ржание лошадей и крики воинов. Звон клинков и стоны. Хлюпанье грязи и черные земляные комки, падающие вокруг. Все смешалось. Дождь почти закончился. Наверное, на время. Видимость улучшилась, но толку с этого немного. Кругом грязь и кровь. Кто побеждает, непонятно. Наверное, пока ничья.

Вперед! Вперед! Вперед!

Удар вправо! Рассеченный череп и ошметки мозгов.

Удар влево! Клинок вспарывает руку противника, и она обвисает, словно плеть.

"Нужно добраться до знамени и тогда все закончится! — подбадривал я себя. — Нужно драться за собственную жизнь и будущее венедов! Нужно пробиться вперед, через не могу и не хочу, сквозь грязь, кровь и вражеские клинки! Другого выхода нет! Победа или смерть!"

Рывками, пробиваясь вперед, я все‑таки прорвался к вражескому знамени и лицом к лицу столкнулся с воином, который его держал. Знаменосцем оказался крепкий воин, который, при виде меня, оскалился, словно дикий зверь, и зарычал. Страшно получилось. Только ему это не помогло. Я достал его кончиком меча, и клинок рассек противнику челюсть. Осколки костей и зубов брызнули в разные стороны. Обнажилась белая мякоть, которая сразу же стала напитываться кровью, и я нанес добивающий удар. Обрушил меч на его голову и клинок застрял в черепе. Вытащить оружие не получилось. Поэтому я отпустил рукоять, а спустя мгновение знаменосец выпал из седла и его накрыло синим полотнищем.

Взгляд вправо — влево. Боняка нигде нет. Вражеский строй стал разваливаться, а моя кавалерия усилила нажим. Перелом произошел, мы побеждаем. Но где вражеский вожак?

Началась бойня. Буревичи побежали, но истомленные лошади не могли спасти седоков. Охваченные яростью, мои ордынцы и черные клобуки рубили врагов, выбивали беглецов из седел и втаптывали в грязь. Спасения от них не было и сопротивление нашим воинам оказывали редко. Были смельчаки, которые, переборов страх и подавив панику, встречали смерть в бою, но таких оказалось мало.

— Где Боняк!? — повысив голос, закричал я и поднялся на стременах. — Кто его видел!?

— Он погиб, — ответили мне.

Я посмотрел на того, кто это сказал, и увидел незнакомого пожилого воина, который стоял по колено в грязи, среди трупов, и в правой руке держал отрубленную голову вождя Буревичей.

— Ты кто? — спросил я воина.

— Десятник пятой сотни Каюм из рода Аргамак.

— Как погиб Боняк?

— Случайно. Под удар подставился, и я метнул в него кинжал. С трех метров попал из седла. Мне повезло, а ему нет.

— Ты знал, кого убивал?

— Знал.

— Откуда?

— Я с ним в свой первый поход ходил.

— На Русь?

— Да.

— Про награду за голову Боняка слышал?

— Нет, — он покачал головой. — Сотник что‑то говорил перед битвой, но я его не расслышал, далеко был.

— Получишь сотню гривен и косяк кобылиц. А еще двух рабынь из крымской добычи.

— Благодарю, вождь, — он улыбнулся и поклонился.

— Потом благодарить станешь. А сейчас найди тело Боняка и его коня.

— Слушаюсь.

Мало кто из Буревичей ушел, не больше семи сотен спаслись, а остальные полегли на поле возле курганов. Снова начался дождь, погоня прекратилась, и начался сбор трофеев. Из ставки вызвали женщин и подростков с телегами, пусть помогают воинам. Нового нападения мы не ожидали и, отыскав свой меч, я перебрался в овраг. Вароги натянули между стенками обрывов брезентовое полотнище, на десять человек хватит, и развели костерок.

Пока одни воины ползали среди трупов и собирали добычу, а другие ловили разбежавшихся по степи лошадей, я грелся у огня и думал о том, что сделаю дальше.

Бачмана и Боняка нет, судьба оказалась к ним немилосердна, и Приднепровская орда обезглавлена. Сильный лидер в ней отсутствует и потому, явившись в ставку Бачмана с головой Боняка, я могу объявить себя ханом. Многие будут против, но оппозиция разрознена, и мы легко заставим потенциальных мятежников смириться. Кто поймет доброе слово, будет жить. Кто станет упорствовать или был замечен в связях с ромеями, погибнет, а его кочевье разметают черные клобуки и "дикие" половцы Кучебича. А потом придет черед недобитых Буревичей, они должны смириться или погибнуть.

Такими станут мои следующие шаги, а в конце зимы займусь подчинением Лукоморской орды. Хана в ней нет. Десяток вождей считают себя достойными возглавить орду и вот уже восемь или девять лет они никак не могут разобраться, кто из них лучше и у кого самый древний род. К отражению моего войска они не готовы и я легко подомну их под себя. Так что к началу весны у меня под рукой будет двадцать тысяч воинов. Это при хорошем раскладе и можно с одним туменом прогуляться по Европе. Десять тысяч всадников мало, но будут еще русичи и наемные побужские половцы, а это уже сила.

— Вождь, — в овраге появился Войтех, — ромеев поймали!

— Сколько?

— Двоих?

— Кто у нас рядом из людей Свойрада?

— Веселин и Невзор.

— Отдай ромеев им. Пусть допросят.

Войтех кивнул и ушел, а я еще немного посидел возле костра, обогрелся и велел телохранителям собираться. Нечего здесь сидеть, холодно и сыро. Возвращаемся в крепость.