Лето 6660 от С. М.З. Х.

Разгромить герцога Альбрехта в одном сражении, как это произошло с поляками, не удалось. Вражеский полководец человеком был опытным и хитрым. Места вокруг для него хорошо знакомые и разведка у герцога работала хорошо. Поэтому он смог избежать боя и пробиться к Магдебургу, где усилился за счет новых подкреплений. Только после этого, имея полуторное численное превосходство, он вышел из города и стал искать битвы. Но теперь уже мне было невыгодно с ним сражаться, позиция хуже, и пришлось отходить. Тем более что на фланге появились недобитые ляхи, больше девяти тысяч.

Прошел день, за ним другой и третий. От моих убийц ни слуха, ни духа. Орду зажимали между лесами и болотами. Положение с каждым днем ухудшалось и если не совершить очередной резкий маневр, который выведет степную кавалерию из‑под удара, завтра нас зажмут в тиски и задавят. Я это понимал и выпустил в полет соколов. Птицы облетели окрестности, и я посмотрел на землю их глазами. После чего, как мне показалось, нашел выход и выслал к ближайшему болоту, которое казалось непроходимым, варогов.

Пока воины искали дорогу через топь, я получил очередную весточку от великого князя Рагдая. Посланный венедами голубь нашел своих собратьев, которые сидели в клетках, и принес шифрованное послание.

Великий князь сообщал о падении Волегоща и о том, что у него всего восемнадцать тысяч воинов, которые встали напротив германского императора по правому берегу Одры. Никлота и его воинов выдавливают из лесов. Пал замок Верле, одно из самых сильных укреплений в земле бодричей. Противник готовится к штурму Каменца и строит множество лодок, на которых крестоносцы могут перебраться на Руян или форсировать Одру. Датчане с каждым днем ведут себя все наглее, собрали недобитков из войска Генриха Плантагенета и блокировали проливы. В Браниборе после нескольких отбитых штурмов всего полторы тысячи воинов, город по — прежнему в осаде и Сивер просит помощи. Наемники воевать не хотят и есть только одна добрая новость — пруссы обещали прислать еще пять тысяч воинов.

Короче говоря, наши дела с каждым днем все хуже, а до осенней распутицы очень далеко и не факт, что венеды смогут сдерживать крестоносцев еще несколько месяцев. Хотя я удивился тому, что у Рагдая так мало воинов. Но потом провел некоторые подсчеты и понял, что все верно. Бодричи со своим князем — минус от общего числа. Гарнизоны блокированных крепостей и городов — минус. Потери при обороне Волегоща, Бранибора, во время боев в поле и при атаке Рибе — минус. Прикрытие Зеландии, Борнхольма и Руяна — минус. Отряды на польской границе — минус.

Подперев голову кулаком, я сидел на седле и наблюдал за жизнью лагеря. Все как обычно. Горят костры и воины готовят ужин. В стороне дымится деревушка германских поселенцев, а в полях пасут лошадей. Гортанные выкрики и протяжные степные песни — что вижу, о том и пою: "Я храбрый батыр, убил сотни врагов. Мой хан самый сильный и он даст мне большую награду. Когда вернусь в степь, буду самым богатым человеком в аиле. Много невольниц привезу и рабов. Они будут пасти мой скот, а я каждый день стану есть баранину, пить кумыс и любить женщин"…

"Да уж… — подумал я. — Кто‑то уже добычу подсчитывает, а я сижу и размышляю над тем, как сохранить войско. Простые воины надеются на добычу. А какая у нас добыча? Что во вьюк помещается, то и тащим за собой, а остальное сжигаем. Расточительно это, много добра уничтожаем и пленников не берем. Но иначе никак. Обозы с купцами далеко. Они с русскими князьями, которые продолжают грабить поляков, и степнякам от похода по германским землям никакого прибытка. Только на вере в полководца, который не губит их в лобовых атаках и одерживает победы, держатся. А если мы потерпим одно серьезное поражение, половина разбежится. К гадалке не ходи — так и будет. Останутся только вароги и часть черных клобуков. Следовательно, нужно идти от одной победы к другой. Иначе никак".

Мои размышления прервали вароги — разведчики. Несколько перепачканных болотной тиной воинов подъехали ко мне, один спешился, подбежал и доложил:

— Есть проход через болота, вождь. Ты прав оказался. Сначала топь, но ее легко загатить, а потом через болото пройдем и окажемся в тылу у германцев.

— До конца прошли? — спросил я его.

— Да, — он кивнул.

— Воинов в болотах оставил?

— Троих. Они проводниками будут.

— Добро. Зови тысячников.

Спустя час, после военного совета, орда снова сдвинулась с места и вошла в болота. Всадники шли сотнями, освещая путь факелами, и с холма колонны казались гигантским огненным змеем, который полз через топи.

Потерь практически не было. За ночь мы лишились всего полусотни лошадей и нескольких воинов, которые свернули в трясину. Противник нас не обнаружил и германцы очухались в тот момент, когда мы оказались у них в тылу. Причем по фронту против орды оказались ополченцы и обозы. Главные ударные силы крестоносцев в стороне. Можно бить врага и я послал на противника конницу.

Первыми пошли Буревичи — они давно рвались в бой, и смогли показать себя во всей красе. С гиканьем, посвистом и волчьим воем, тысячи степняков налетели на крестоносцев, осыпали их стрелами и ворвались в лагерь.

Теплое солнечное утро. Германцы собирались продолжать марш и тут с тыла половцы. Для них это стало неприятным сюрпризом, и они побежали. А бегущий человек для кавалериста идеальная мишень и за час германцы потеряли от трех до пяти тысяч воинов. К сожалению, не рыцарей, не храмовников, не дружинников и даже не наемников. Полегла обычная серая скотинка, отправленные на войну сервы, нищие бродяги, религиозные фанатики и городская беднота. Но это тоже неплохой результат, учитывая, что мы взяли обозы и отогнали скотину для прокорма крестоносцев.

Столкнувшись с сопротивлением, Буревичи откатились обратно. С тяжелой кавалерией, которая развернулась нам навстречу, биться не стоило, только если стрелами рыцарей бить, и в битве, которая для германцев началась так спонтанно, наступил перерыв. Мы на высотах возле деревни, которую сожгли еще позавчера. Они в низине. Между нами стиснутая лесами равнина. Поляков нет, они остались на противоположной стороне болота и продолжают приходить в себя после разгрома. Силы примерно равны.

Я ждал от противника ответного хода и после полудня Альбрехт Медведь пошел в атаку. Свою пехоту, подражая грекам и римлянам, герцог построил квадратами, в каждом тысяча воинов. А между ними кавалерия, которая выдвинулась вперед, выстроилась клином и двинулась на нас.

Сначала рыцари и сопровождающие тяжелую кавалерию дружинники двигались шагом, с той же скоростью, что и пехота, которая шла за ними следом. Они приближались медленно, тесным строем, стремя к стремени. Над головами всадников колыхались знамена с родовыми гербами, а лошади были покрыты шитыми попонами. Красивое зрелище, словно не война, а парад.

Однако вскоре лошади перешли на рысь, и рыцарская кавалерия стала набирать разбег. Задрожала земля. Стук подкованных копыт, звяканье металла и боевые кличи всадников слились в неразборчивое гудение. Противник приближался, и степняки помчались навстречу крестоносцам. Половцы закидали врага стрелами и они, поднявшись в воздух, на миг замерли в самой высокой точке, а затем обрушились на рыцарей.

От стрел вреда было немного. Дистанция между степняками и закованными в броню католиками метров двести. Поэтому они смогли вырвать из плотного вражеского строя только нескольких рыцарей. Но за первым залпом последовал второй, третий и четвертый. А затем ордынцы развернулись и, продолжая стрелять, пустились наутек. Ничего нового. Тактика боя с тяжелой кавалерией отработана. Степная конница в очередной раз выскользнула из‑под удара и противник, потеряв треть кавалерии, смог занять господствующие высоты, которые нам и даром не нужны.

Снова заминка. Противник замер, ждал пехоту. Орда тоже не двигалась. Что предпримет герцог Альбрехт?

Германский аристократ не придумал ничего лучше, как продолжить наступление, и на этот раз впереди пошла пехота.

— Сейчас мы этих пешеходов стрелами проредим, — сказал Кокай Мнюзович. — Хан, пусти мою тысячу вперед.

— Нет, — заметив, что в рядах вражеской пехоты много стрелков, я покачал головой. — Погоди.

В атаку на крестоносцев я пустил тысячи вождей Ечеди и Муцкэ, которые командовали приднепровскими половцами и были двоюродными братьями покойного Бачмана. Они лично повели своих воинов в бой и умылись кровью.

Крестоносцы, увидев приближающихся степняков, остановились и вперед вышли отряды арбалетчиков и лучников. Причем лучники были валлийцами. У каждого длинный лук из тиса в рост человека. Такие только у выходцев из Англии. А арбалетчики, скорее всего, из Италии.

"Наверное, наемники", — подумал я, но отзывать кочевников не стал, ибо хотел посмотреть, как справятся тысячники, к которым у меня не было доверия, и как будет действовать противник.

Тем временем вражеские стрелки выстроились в несколько шеренг и приготовили свое оружие. Степняки стремительно приближались и вот — вот должны были дать первый залп. Но прозвучал вражеский горн. Протяжный звук прокатился над полем боя и наемные стрелки герцога Альбрехта выстрелили раньше половцев.

Тучи стрел и арбалетных болтов обрушились на степняков. Всего один залп и половцы потеряли почти сотню воинов. Атака приднепровцев захлебнулась, у противника оружие по дальнобойности лучше степных луков, и я отдал приказ тысячам вернуться.

Теряя воинов и лошадей, половцы отошли. Ечеди и Муцкэ потеряли больше двух сотен воинов, и противник продолжил наступление. Стрелков нам не достать, только нажми, они спрячутся за пехоту, а потом в бой вступит отдохнувшая кавалерия и нам навяжут прямой бой. Нужно ждать более удобного случая, и я принял решение отступить.

Нас не преследовали, и битва должна была продолжиться на следующий день. Альбрехт Медведь не собирался нас отпускать и, кажется, нащупал верную тактику ведения боя против легкой степной кавалерии. Однако ночью все резко изменилось.

— Кхе — кхе! — услышал я возле своей палатки кашель и проснулся.

Руку на меч. Чувства на пределе. Я готов отразить нападение. Но опасности не было и верные вароги на посту, рядом с шатром.

— Вождь, это Веселин.

Голос знакомый, принадлежит одному из учеников Валентина Кедрина, и я отозвался:

— Слышу тебя, Веселин. Входи.

Молодой убийца скользнул в шатер, поклонился и сказал:

— Твоя воля исполнена, вождь. Альбрехт Медведь погиб.

— Когда?

— Минувшим вечером.

— Как? Отчего он умер.

— Герцог пирушку закатил, чтобы своих воинов подбодрить, и винца велел подать. Кубок поднял, произнес речь, пару глотков сделал и помер.

— Яд?

— Он самый.

— Ушли без потерь?

— Никого не потеряли.

— Как ляхи, которые с вами ходили?

— Разбойники, конечно, но нам помогали.

— Отдыхай. Завтра еще поговорим.

Убийца ушел, и я велел поднять тысячи черных клобуков. Наверняка, сейчас у крестоносцев неразбериха и можно попытаться потрепать вражеский авангард. Чем больше паники и неразберихи, тем лучше.

Альбрехт Медведь погиб, и войско крестоносцев сразу же потеряло монолитность. Единственным человеком, который мог его заменить, был старший сын, Оттон Асканий. Но он находился возле Бранибора, руководил осадой. А бароны, графы и прочие аристократы, которые отправились в Крестовый поход, преследовали собственные цели. Поэтому, не успело еще тело герцога Альбрехта остыть, как они стали делить власть и разбились на группировки, а наемники, которым платил Медведь, вообще снялись с места и встали отдельным лагерем.

Чего‑то подобного я ожидал и воспользовался этим. Бить врага по частям — что может быть лучше?

Степняки обрушились на крестоносцев и первую ночную атаку провели черные клобуки. А днем на католиков насели половцы. Одна атака сменялась другой. Подобно голодным волкам, которые атакуют стадо оленей, мы выбивали вражеские отряды, расчленяли войско католиков, окружали противника и уничтожали его с дальней дистанции. Крестоносцы сами виноваты. Могли бы объединиться и держаться вместе, прорваться к Магдебургу и, находясь под защитой городских стен, выбрать нового полководца или дождаться приказов от герцога Оттона. Но дворянская спесь и гордость обрекли крестоносцев на поражение.

Избиение продолжалось трое суток. Войско Альбрехта Медведя прекратило свое существование, и остались только наемники из Англии, к которым присоединились итальянские арбалетчики и фрисландские пикинеры. Они закрепились на развалинах старого замка, разрушенного славянами во время прошлого Крестового похода, и сдаваться не собирались. Было наемников относительно немного, три тысячи. Пробиться к городу мимо половцев они не могли и понимали это. А еще наемники понимали, что рано или поздно я должен уйти. Следовательно, для спасения необходимо удержать позицию и дождаться благоприятного момента.

Можно было оставить наемников в покое и атаковать поляков, а потом двигаться к Бранибору, где ждал помощи Сивер. Однако не хотелось оставлять этих профессионалов в тылу. Ведь они без дела не останутся и вскоре их опять кто‑то наймет. Либо Оттон, либо церковь, либо кто‑то из местных феодалов, либо люди императора. А потом они снова окажутся на передовой и станут биться против венедов. Но как их выманить? Я думал над этим вопросом недолго и вызвал к себе Яна Попела.

Далекий потомок польских королей (или самозванец, не суть важно) появился быстро. Он как раз вернулся из разведки, и я спросил его:

— Что скажешь, Ян?

— Владислав узнал о смерти Альбрехта и разгроме его войска. Поэтому уводит своих воинов обратно в Польшу.

— Пусть уводит.

— Как же так!? — Попел поморщился. — Нужно догнать его.

— Успеем еще с Владиславом переведаться. Сейчас у нас иные цели.

— Какие?

— Нужно добить наемников.

— Они важнее, чем польский король?

— Да.

— Наемников одолеть сложно. Позиция у них хорошая и воины они отменные. Если попробуем атаковать, много людей потеряем.

— Верно, — согласился я с ним и добавил: — Значит, мы должны их выманить. Пошлем к ним людей, которые скажут, что мы ушли и дорога на Магдебург свободна. У тебя бойцы есть, которые смогут выдать себя за германцев?

— Найду. Сколько нужно?

— Троих, наверное, хватит.

— Когда они должны отправиться к наемникам?

— Как обычно, чем скорее, тем лучше.

Ян Попел подошел к порученному заданию творчески и через час привел семью: отца, мать и сынишку. Все трое одеты, словно крестьяне и знали местные наречия. Идеальные агенты и понять, что видишь перед собой разбойников, трудно.

Разбойники ребята лихие, опытные, проверенные в деле и преданные своему вождю. На самом деле "отца семейства" звали Бронислав Крюк, и он прославился тем, что в городе Бжег за одну ночь зверски убил и расчленил девять человек, а потом в одиночку пять лет бродил по лесам и прикончил еще три десятка. Головорез с задатками садиста, редкостная сволочь без принципов и моральных норм. Но при этом очень хитрый и ловкий человек, который был благодарен Попелу за то, что он вытащил его из петли. "Мать" своему "супругу" ничем не уступала. Звали ее Хельга, кличка — Болиголов. Родилась в Познани. Была изнасилована рыцарями и родила ребенка. Семья от нее отказалась, и она промышляла продажей ядов, приворотных зелий и целебных настоек. После того как ее обвинили в колдовстве и хотели сжечь на костре, бежала в лес и одно время считалась любовницей Попела. Ну, а мальчишка, который был с ними, ее сын Вацлав, потомок неизвестного рыцаря — насильника. Паренек смышленый, быстрый и опасный. На его счету уже несколько трупов и он быстро сошелся с варогами. Настолько сдружился, что они хотели принять его в свое братство, как равного, и я не против. Еще один воин мне не помешает.

Шпионы, которым предстояло выманить наемников в чистое поле, получили инструкции, задали несколько вопросов и направились к развалинам замка. Половцы к этому времени уже сутки не показывались наемникам на глаза и караулили их на дороге, которая вела в Магдебург. Ловушка была расставлена и она сработала.

Мнимых крестьян, которые "чудом спаслись" от жутких степных дикарей, встретили с радостью. Среди наемников были германцы, и даже они не заподозрили подвоха. После чего, выслушав разбойников, командиры наемников выслали разведчиков и они подтвердили, что половцы, действительно, ушли. И спустя сутки, покинув укрепленное место, вражеские отряды выдвинулись на дорогу.

День прошел. Никто на них не нападал, и они немного расслабились. Магдебург был рядом, еще день пути и наемники окажутся в безопасности. Шпионы продолжали вести вражеских солдат, и когда представился удобный случай, ускользнули в лес.

Наемники увидели, что окружены степняками и попытались перестроиться из походного порядка в боевой, но было поздно. На католиков налетела тысяча тяжелой кавалерии, которая предназначалась как раз для лобовых атак, а с флангов их стиснули конные стрелки. Шансов у противника не было и через пару часов все было кончено. На дороге и в поле рядом с ней тысячи трупов. Молодой овес вытоптан конями. В канавах застывающая кровь. А в небе сотни черных точек, стервятники слетались на поживу. Кое — где еще стонали раненые наемники, и кто‑то, обещая за свою жизнь награду, молил о пощаде. Однако половцы не знали местного языка и добивали католиков без всякой жалости, собирали добычу и обыскивали мертвецов.

Опять удача была на моей стороне. А иначе и быть не могло. Я не цеплялся за земли, трофеи и не собирал пленников. Есть цель — уничтожение врага, и я делал все, что от меня требовалось.

Покинув поле боя, орда в очередной раз подошла к Магдебургу и городские власти, видимо, от испуга, выслали парламентеров. Они предложили выкуп, только бы я ушел, и мне стало весело. Взять город у степняков не было никакой возможности, и я подошел к Магдебургу только потому, что от него шла хорошая дорога к Бранибору. В любом случае я должен был двигаться дальше. Но если предлагают откуп, причем не натурой, а серебром и золотом, отказываться нельзя и я милостиво согласился не уничтожать город.

Тем же вечером парламентеры, лучшие люди Магдебурга, привезли в лагерь повозку с бочонками, которые были набиты монетами. Я получил четыреста двадцать килограмм серебра — это больше двух тысяч новгородских гривен, и на следующее утро двинулся на север — восток.

Как бы я поступил на месте Оттона Аскания, который потерял отца и стал герцогом? Наверное, постарался бы встретить степняков на дороге, выбрав удобное для обороны место, или организовал ряд диверсий. Однако он поступил иначе. Оттон оставил Бранибор, от которого после нескольких штурмов мало что осталось, и отошел на восток, к крепости Древиц на реке Нуте. Тем самым он прикрыл находившегося в Кепенике изменника Яксу.

Только раз германские егеря и дружинники Яксы попытались устроить на нас засаду. Но вароги и отряд польских разбойников, который продолжал следовать за мной и постоянно увеличивался в числе за счет бродяг, обнаружили противника раньше. После чего вместе с варягами они окружили противника, перебили германцев и посадили на кол всех предателей из племени шпреван.

Из Бранибора вышел Сивер, который встретил меня, словно родного. Мы обменялись новостями, хорошо поужинали, разговорились и витязь Триглава сказал:

— Знаешь, Вадим, чем больше я воюю, тем чаще ловлю себя на мысли, что война глупое занятие. Деремся, режем врагов и ожесточаем сердце. Понимаю ради чего все это, но смысл ускользает. Пролитая кровь затмевает разум, стержень внутри расшатывается и хочется мира.

— Ты устал, Сивер, — ответил я. — Это обычная усталость, ибо мы люди, и каждый имеет свой предел. Не ради богатства или славы бьемся, а чтобы выжил наш народ и темные силы не смели безнаказанно вершить свои дела. Но ты прав — кровь, в самом деле, корежит нас и ожесточает. По себе сужу. Если раньше рука не поднималась отдать приказ на истребление крестьян или мирных горожан, пусть даже католиков, теперь легко, и я даже не обращаю на это внимания. Переступаю через трупы и не оглядываюсь. Мои степняки недавно под Магдебургом очередное поселение разорили и с пленницами в тюльпан играть стали. А я проехал мимо и не поморщился. Просто потому, что привык.

— Тюльпан? — Сивер усмехнулся. — Что это за игра?

— Тюльпан — цветок с большим бутоном. А игра простая — пленнице завязывают над головой подол платья и бьют, по заднице, по ногам, по голому животу. Она вертится, вопит и плачет, ничего не видит и боится, а воинам смешно. Потом ее насилуют толпой. Если повезет, жизнь оставят. Не повезет, добьют. Хотя, что можно в этом случае назвать везением? Смерть, пожалуй, лучше чем жизнь бесправного раба.

— Жестокие развлечения у твоих воинов.

— Для них они привычные. Вот и чем я лучше того же Альбрехта Медведя, который целые рода истребил, или императора Фридриха? Для германцев и поляков я такой же злодей. Веду орду и никому не даю пощады. Ни женщинам, ни детям, ни старикам.

— Ты наводишь на врагов ужас и выжигаешь вражеские тылы. Иначе нельзя.

— Знаю.

— Наверное, зря я об этом заговорил, — Сивер невесело усмехнулся и махнул рукой. — Забудь, друже! Давай о деле.

— Давай.

— Что дальше? Куда ты направишь половцев?

— Пойду к морю, на соединение с Рагдаем и нашими основными силами. Есть у меня надежда, что вскоре император Фридрих умрет и в его войске начнется разброд. Нужно этим воспользоваться и не упустить шанс разгромить крестоносцев.

— А как же Оттон и Якса?

— Мои степняки не смогут поймать их в лесах и крепости они брать не обучены. А ты продолжишь удерживать Бранибор?

Из моего шатра был виден разрушенный город, и витязь, бросив на него тоскливый взгляд, покачал головой:

— Было бы что удерживать, Вадим. С тобой уйду.

— А Рагдай что?

— Он сказал, что Бранибор нужно держать, пока есть возможность. А возможности больше нет. Местные воины, кто примкнул к нам, рвутся в свои поселения. Каждую ночь кто‑то уходит, то один человек, а то сразу десяток. Даже вожди, которые клялись в верности великому князю и венедскому братству, предают. А тех, кто пришел со мной, мало осталось, и тысячи не наберется. Поэтому завтра соберу всех, кто выдержал осаду, и поставлю воинов перед выбором. Кто со мной, того поведу на север. Кто хочет вернуться домой, пусть уходит, в спину бить не стану, но при следующей встрече не пощажу.

— Как знаешь, Сивер. Я рад тому, что мы пойдем вместе. Мне пехоты не хватает.

— Вот и ладно.

Мы разговаривали долго, нам было, что обсудить. А на следующий день, отпустив почти всех местных воинов, которые решили вернуться в свои поселения, а значит подчиниться Яксе и германцам, витязь Сивер примкнул к орде, и она продолжила марш на север.

Гаволяне и шпреване нам не помогали. Они прятались в лесах и в деревнях оставались одни старики. Отныне эта земля для нас потеряна. Возможно, найдется вождь, который поднимется против католиков и позовет венедов на помощь, но это вряд ли. Якса и прикормленные германцами старейшины этого не допустят. А раз так, то и отношение к местным жителям соответствующее.

Я отдал приказ прочесать леса и наловить побольше людей. Воины Сивера, вароги, поляки и варяги сделали, что велено. Людоловами они были опытными и за трое суток наловили полторы тысячи гаволян и шпреван, которых я решил увести в пределы Венедского союза, а затем переправить в Рарог. Кто постарше, позже отправится обживать колонии, северные или заокеанские, а молодежь пойдет в лагеря варогов и, возможно, через несколько лет встретится в бою со своими родственниками.