Жаркий летний полдень. На улицах приютившего нас доброго городка Новграда тишина. До вечера в пределах городских стен все замерло. Молодежь на речке купается и в недалеком лесу грибы да ягоды собирает, мастеровые люди, ополченцы и торговцы сидят в прохладе домов, а фермеры и рыбаки находятся в поле или на Оке. Все заняты своим делом, и мои бойцы, понимающие, что завтра с утра снова в путь, не исключение.

Временно, до вечера, все развлечения, женщины и выпивка по боку. Расположившись в большом обеденном зале постоялого двора, воины пакуют рюкзаки, а сержанты и офицеры контролируют этот процесс, и заодно проводят ревизию боеприпасов и имущества.

Благо, в стойбище дикарей патронами неплохо затарились, да и трофеев, немножко получилось отжать. Со стороны может показаться, что у дикарей и взять-то нечего, но это не так. Конечно, в основном, у них в цене барахло из древних времен, бусы и цветные тряпочки. Однако были и полезные вещи, например некоторое количество золотых монет и украшений, оружие и запакованные в мешки маскхалаты и новые армейские ботинки со склада разгромленного под Каширой линейного батальона КМО. Понятно, что большую часть ценного имущества наши парни бросили в пылающем стойбище, на себе многое по лесам и дебрям не утянешь, а что все же дотянули до Новграда, по большей части сменяли на любовь веселых женщин и выпивку. Но кое-что в рюкзаках все же осталось, и теперь офицеры определяли ценность того или иного трофея и решали, что выкинуть за ненадобностью, что продать местным жителям, а к чему стоит приглядеться повнимательней.

Я сижу за крепким дубовым столом под навесом, построенным в тени деревьев во дворе нашего временного пристанища. Через открытые настежь двустворчатые двери наблюдаю за всеми происходящими в обеденном зале процессами и маленькими глотками попиваю холодное местное пиво, только что поднятое местным хозяином из ледника. Как говорится, и жизнь хороша, и жить хорошо. Никто не тревожит, никакой особой суеты вокруг нет, враги где-то далеко, а до выхода в поход еще целых восемнадцать часов. Масса свободного времени, которое можно потратить на отдых.

Только про это подумал, как спокойствие и тишину разорвал донесшийся из обеденного зала гневный крик Игнача:

– Это что за хрень, боец? Ты чего, совсем от жадности голову потерял, что эту гадость в рюкзаке держишь?

Следом, практически неслышный голос кого-то из молодых парней, который оправдывается и что-то объясняет лейтенанту. Кажется, это один из одесситов, некогда освобожденных нами в Средиземном море, а затем, после учебки на Сицилии, частично влившихся в отряд. Мне стало любопытно, в чем собственно дело и, повысив голос, я позвал командира пластунов:

– Игнач.

– Чего? – из открытых дверей появилась сутулая и несколько долговязая фигура.

– Это я хочу спросить, чего. В чем боец провинился?

– Сейчас покажу.

На несколько секунд казак скрылся в здании, снова появился во дворе, быстро пересек его, сел напротив меня и положил на стол длинный и широкий узорчатый пояс, сплетенный из окрашенных в серый цвет тонких кожаных ремней и золотой проволоки.

– Красивый пояс, нормальный трофей. Чего на парня зря кричать? – мельком взглянув на этот предмет, произнес я.

– А ты повнимательней к этой вещице присмотрись.

Отставив в сторону толстую стеклянную кружку с пивом, я посмотрел на пояс, и мне, чуть было не поплохело. Все бы ничего, прекрасная поделка ручной работы. Вот только кожа в плетении была человеческая, а помимо нее, в прослойках ремней, россыпью были раскиданы вкрапления неких темно-коричневых капель, и в то, что это краска, мне как-то не верилось. В дневниках профессора Шульгина, в самом конце, было несколько записей о подобных поясах, которые он называл странным словом «инката». Правда, я считал, что покойный психолог, когда в подробностях описывал «инкату» и ее предназначение, от перенесенных испытаний и нервного истощения уже был не в своем уме, и зачастую принимал фантазию за реальность. Однако с момента его гибели минуло более сорока лет, а передо мной лежит точная копия того предмета, который он описывал. Раз так, значит, скорее всего, и назначение этой самой «инкаты» не изменилось.

– Да уж, вещица своеобразная и не стандартная, – откинувшись на спину, и прижавшись к дереву за моей спиной, я взял свое пиво и сделал солидный глоток. – Где боец ее добыл?

– Говорит, что возле котла с наркотическим пойлом лежала. Видимо, шаман ее забыл, когда драпал.

– Парень понимал, что кожа на ремне человеческая?

– Да.

– И зачем он тогда ее взял?

– Проволока золотая. Говорит, что хотел ее вынуть, а пояс сжечь, – лейтенант посмотрел по сторонам и добавил: – Мне кажется, что это не просто так, куски человеческой шкуры сплетенные воедино, а нечто большее. Больно уж эта штука мне по нервам ударила. Как увидел, так сразу в холодный пот бросило. Мечник, ты с дикарями общался, может быть, знаешь про нее что-нибудь?

– Кое-что знаю, Игнач. «Зверьки» о таких поясах ничего не говорили, по крайней мере, я такого не слышал, а вот в дневниках профессора Шульгина некоторая информация имеется. Помнишь, я про ритуальные убийства говорил и про содранные с людей шкуры?

– Помню.

– Ты знаешь, в колдовство и магию я не очень верю, а про ритуалы «зверьков» рассказывал, чтобы их серость и дикость бойцам, кто с ними в первый раз столкнулся, без всяких прикрас показать. А сейчас я тебе вот что скажу. Эта мерзость, – я кивнул на пояс, – называется «инката» и она реально опасная вещь. Дикари ее на самом деле считают великой ценностью, и если бы я знал, что она с нами и понимал, что это такое, то приказал ее в стойбище оставить. Слишком сильно Шульгин этого предмета боялся. Вроде бы крепкий и умный человек был, а как речь о нем заходила, так создается ощущение, что записи вел мистик или пересмотревший фильмов ужасов неврастеник с суицидальными наклонностями. Удивлен, как дикари нас так легко после разгрома стойбища со своих территорий выпустили. Везунчики мы, но пока пояс с нами, это гарантия того, что «зверьки» нас в покое не оставят. По идее, за этот предмет они должны были до самого конца биться, и сейчас они могут попытаться вернуть его любой ценой. Если «инката» будет уничтожена или окончательно потеряна, все племя должно пойти на верную смерть, так что они попытаются ее отбить. Я в этом уверен почти на сто процентов, так что когда покинем город надо смотреть в оба. Шаман, падла, уцелел, и собрать воинов ему ничего не стоит, на это авторитета Косе хватит.

– Раз ты так говоришь, значит, так оно и есть. Будем остерегаться.

Игнач замолчал, однако в его глазах был немой вопрос, и я спросил:

– Хочешь знать, что это такое?

– Конечно.

– Шульгин писал, что в древности, тысячи лет назад, люди верили, будто бы у каждого племени или народа может появиться предмет, который даст ему превосходство над врагами, оградит его от неприятностей и бед, и будет помогать в повседневной жизни.

– Артефакт что ли?

– Примерно так, но профессор в своих дневниках использовал название «инката». У кого-то это камень, икона, статуя, идол, меч, копье, щит или иное какое оружие. У других, предметы одежды и символы власти: корона, скипетр, жезл, перстень, драгоценный камень или заговорная руна. Получаются эти «инкаты» из побед племени, из его крови, великих желаний, чаяний или жажды жизни. Знающие жрецы, шаманы, монахи или ведуны могут собирать энергетику народа, накопленную в этих артефактах, и использовать ее во благо или во зло.

– Это вроде намоленых икон? – спросил казак.

– Да, но в случае с дикарями использовался иной способ создания сильного артефакта. «Зверьки» племя молодое, огромных жертвоприношений себе позволить не могли, и подвигов, когда народ, перебарывая и не жалея себя, достигает великой цели, за ними тоже нет. Они пошли по другому пути, и стали собирать всю силу и удачливость своего племени в одном предмете постепенно, капля за каплей.

– А разве это возможно?

– Они считали и видимо до сих пор считают, что да. Сначала из тела убитого в особый день по ритуалу человека берут кусок кожи и делают из него ремень. Затем к нему добавляют второй. Оба ремня переплетают между собой, а самые лучшие воины племени, шаманы и сильнейшие вожди, дают колдуну волосы, ногти, жир, кровь, сперму и грязь с тела. Чародей все это смешивает с особыми снадобьями, варит, выпаривает, и в конце получает выжимку. Видишь, коричневые точки на коже?

– Заметил уже.

– Вот это она и есть, выжимка, обработанная клеем и намертво приклеенная между ремнями. Год от года ремней и темных точек становится все больше, пояс постоянно переплетается и могущество его растет. В общем, для общества «зверьков» это штука чрезвычайно важная.

Игнач пристально посмотрел на меня, признаков сумасшествия или психического расстройства не заметил, осознал, что я не шучу, и спросил:

– Ты это серьезно?

– Более чем.

– И, что нам с этой мерзостью теперь делать?

– Необходимо как можно скорее, спалить ее, и проследить, чтобы ни кусочка не уцелело. Верим мы в колдовство или нет, а подобную кровавую дрянь необходимо уничтожать.

– Сжечь не проблема. Вот только почему мы подобных вещей не находили при разгроме «беспределов», ведь они с местными «зверьками» одного поля ягода?

Подумав, я ответил:

– Черт его знает, братка. Мы и шаманов раньше не встречали, и патриархов не видели, а только слышали о них. Если что-то и было, то кто же нам, обычным рядовым солдатам и сержантам гвардии будет об этом рассказывать. Наверняка, госбезопасность что-то от пленных «беспределов» узнала, там специалисты такие, что и бревно разговорят, а не то, что дикаря. Однако генерал Терехов информацией делиться не любит, и попусту никогда не болтал.

– Понятно. Раз так, то я пойду палить эту самую «инкату»?

– Действуй.

Командир пластунов забрал пояс и направился на задний двор постоялого двора. Но не успел Игнач сделать и трех шагов, как с улицы вошел Сумароков-младший, начальник городского гарнизона и племянник городского головы. Он сел на место, где только что сидел казак, утер со лба пот, посмотрел на Игнача за своей спиной, затем на меня и, без всякого приветствия, сразу перешел к делу:

– Вы, когда уходите?

– Завтра рано утром.

– Помощь ваша нужна. Рядом с Новградом дикари объявились. Засели километрах в десяти от города, в лесу возле реки, и чего-то ждут. Надо их сегодня ближе к вечеру окружить и уничтожить, а у меня под рукой только два десятка нормальных бойцов. Ополченцев в лес не пошлешь, потеряются, а профессионалов не хватит. Непонятное что-то творится. Обычно, дикари дальше Тарусы не ходят, все больше на Москву наседают, а тут, вплотную к Новграду пробрались.

– Сколько дикарей?

– Полсотни бойцов и один шаман. Собак нет. Тоже странность.

Мы с Игначом, который так и не успел уйти, переглянулись. Казак нахмурился и как на ядовитую змею, посмотрел на «инкату» в своих руках, а я задал коменданту новый вопрос:

– Как дикарей обнаружили?

– В каждом патруле по одному опытному следопыту, который вокруг города каждый кустик знает. Он то их и засек, проследил, где они на дневку остановились, и смог без шума уйти.

– А точно среди дикарей шаман?

– Да. Худой такой человек с небольшим посохом в руках и ритуальными ножами на перевязи поверх шкуры. Наш следопыт человек опытный, не раз к дикарям за добычей ходил, так что понимает, кто есть кто. – Семнадцатилетний начальник гарнизона, не смотря на годы, уже успевший повоевать, но, тем не менее, не утративший присущего правильно воспитанной молодежи идеализма, посмотрел мне прямо в глаза и спросил: – Что скажете, командир Мечников? Вы поможете нам? Если за оплату переживаете, то все решено, вам компенсируют весь расход боеприпасов, а работа будет оплачена по самой высокой ставке.

Парень ждал ответа, и я с ним не промедлил:

– Поможем вам. Насчет боеприпасов, понятно, от компенсации не откажемся, а оплату не возьмем. В том, что дикари возле города обосновались, есть доля нашей вины. Видимо, они пришли по следам отряда и теперь нас караулят, так что это с меня причитается, а не с вас. Как работать будем?

– Ополченцы перекрывают все пути отхода. Я со своими ребятами иду с одной стороны, а вы давите с другой.

– Устраивает, но я ваших следопытов своими людьми усилю. Нормально?

Сумароков-младший кивнул головой и, сказав, что сбор воинов через два часа возле восточных ворот, умчался собирать своих самых лучших вояк. Игнач, который по-прежнему стоял рядом, вопросительно посмотрел на «инкату», и я принял решение не торопиться с ее уничтожением.

– С собой этот пояс возьмем, мало ли как дела пойдут, – сказал я казаку. – Может быть, эта дрянь нам еще пригодится. Собирай лесовиков, через час шестьдесят человек должны быть наготове. Все делаем стандартно: осмотр, постановка задач по группам, выход в лес с местными проводниками-следопытами, Лихой проведет разведку и начинаем работу. Действуем жестко, одного-двух дикарей и шамана берем в плен, а остальных в расход.

– Понял, – ответил Игнач.

Спустя шесть часов, ближе к вечеру мы вышли на исходную позицию. На густой и дремучий лес постепенно и неспешно опускались теплые и душные сумерки. Яркие природные краски блекли, а шатер из больших ветвей и зеленых листьев над нашими головами наливался глубокой и мягкой серостью.

На мгновение мне показалось, что лес живой, что он насторожился и понимает, для чего мы находимся на звериной тропе возле небольшого заболоченного ручья. За этой узкой водной ленточкой, петляющей по низине, метрах в ста пятидесяти от нас, расположился первый дозор «зверьков», который наблюдает за дорогой, ведущей из Новграда на Москву. За ними, на укромной полянке, основные силы дикарей, чуть больше сорока воинов и Кося. Еще десяток вражеских бойцов днем обошел город и теперь наблюдает за западными воротами, но этими «зверьками» займутся ополченцы. Еще час и наступит ночь, а нашу работу необходимо закончить засветло. Думаю, что за отведенное нам время мы уничтожим дикарей.

Надо мной и лучшими воинами отряда, которые готовятся к атаке, громко защелкала неизвестная птица. С соседнего дерева ей откликнулась еще одна, а чуть дальше, их поддержали сразу две. Лесные пичуги ведут себя тревожно, они обозначают наше местоположение и дикари могут забеспокоиться. Ко мне подходят лейтенанты, их головы склоняются к моей и шепотом я спрашиваю:

– Готовы?

– Да, – таким же еле-еле слышным шепотом дружно отвечают командиры отряда.

– Начинаем. Шамана брать живьем.

Воины поднимаются и мягкими бесшумными шагами, подобно барсам, движутся в сторону противника. По большому поваленному стволу дерева, пересекаем водную преграду, поднимаемся на другой берег ручья и отлаженными тройками рассыпаемся влево и вправо. Наша, состоящая из пятидесяти испытанных воинов цепь, обходит дозор «зверьков», которые уже почуяли нас. Воины ускоряют движение, и вместе Арсеном и Лидой, которые в сегодняшнем деле прикрывают мою спину, и Лихим, который постоянно крутится неподалеку, мы выходим на небольшой взгорок. Именно с него дикари вели наблюдение за дорогой. Впереди, по ходу нашего движения, шуршат кусты. Видимо, вражеские дозорные предусмотрительно отступили и спешат известить своих товарищей о надвигающейся опасности. Соблюдать тишину необходимости уже не было и, продвинувшись по следам дикарей, я выкрикнул:

– Ату их! Гоните «зверьков» на засаду! Не давайте им опомниться!

Усилившийся шум справа и слева, известил меня о том, что воины услышали мой голос, и прибавили хода. Азарт погони захлестывает меня и бойцов, мы торопимся навстречу нашим врагам, хрустят под подошвами ботинок сучки, и за моими плечами дыхание подруги и телохранителя. Мы готовы к бою, но все равно, как это зачастую случается в лесах, схватка начинается совершенно неожиданно. Вроде бы бежали между деревьями и проламывали телами кустарник, а тут, раз, выскочили на открытое пространство и перед нами вся вражья сила в полном составе, которая убегать не торопится, и даже наоборот, готовится к битве.

Сумароков-младший был прав, дикарей действительно, около пятидесяти, столько же, сколько и нас. Численно силы равны, но против наших автоматов и пулеметов у дикарей луки и всего с десяток огнестрельных стволов. Единственный их шанс, это ближний бой, и Кося, юркую фигурку которого я вижу среди суетящихся вражеских воинов, понимает это не хуже меня. Подобно сумасшедшему зайцу, он подпрыгивает на одном месте, указывает своим посохом в мою сторону и выкрикивает что-то на своем родном диалекте.

Подобно быкам, дикари опускают головы к земле, выставляют перед собой холодное оружие, и устремляются на нас троих. Зрелище впечатляющее и страшное, но мы и не такое видели.

Как на полигоне, вся наша тройка опускаемся на правое колено. Приклад прижимается к плечу, палец плавно жмет спусковой крючок, и ствол начинает выплескивать из себя маленькие язычки пламени. Стальные пули крошат тела грязных тварей, пять, а может быть и больше «зверьков» катится по свежей и согретой солнцем траве, и их товарищи, имеющие огнестрелы, начинают вести ответный огонь. Приходится перекатом уйти назад в кустарник, наши три ствола против десяти как-то не очень играют. Но подходят наши приотставшие воины. Дикари, идущие на нас, вламываются в кустарник, и начинается рукопашный бой.

Стрельба сама собой прекращается, видимость не очень, а тут еще и свалка из человеческих тел, да такая, что в своего друга попасть так же легко, как и во врага. Передо мной возник противник, здоровый воин в обмотанной на теле волчьей шкуре. В его руке неплохой меч, сантиметров около восьмидесяти по длине. Одним прыжком, этот кабан, который на полголовы выше меня и пошире в плечах, перемахивает через помятый кустарник и хватает мой «Абакан» за ствол, который после стрельбы все еще горячий. Однако по виду дикаря не заметно, что для него это проблема. Он скалится и обнажает в мерзкой ухмылке неровные и сильно искривленные зубы. Я жму на курок, но ничего не происходит. Рожок автомата пуст, и мне остается только оставить «Абакан» в руках дикаря и быстро отскочить в сторону.

Вражина следует за мной по пятам и, на ходу выхватив свой родной клинок, тот самый, с которым не расстаюсь еще с Кавказа, я встречаю его. Меч против ножа, расклад не самый хороший, но, используя инерцию движения противника, у меня получилось перехватить его правую руку своей левой, пройти под смертельным острием и воткнуть мое оружие «зверьку» в бок. Клинок пробивает толстую шкуру и мягко входит в тело. Дикарь хрипит, ревет подобно разъяренному медведю и мощным ударом кулака отбрасывает меня в сторону. При этом мелькает мысль, что для боя я все еще слабоват и после плена так до конца и не восстановился.

Схватка продолжается, выхватить пистолет я не успеваю, «зверек» бежит на меня и меч в его руке сулит мне гибель, но его встречает Арсен, тоже неплохой знаток боевого фехтования и большой любитель холодного оружия. Звенит сталь, сыпятся ясно видимые в полутьме искры, и после короткого и яростного размена ударами, воспитанник турецких кочевников, одним ловким ударом рассекает врагу грудь.

Рядом со мной появляется раскрасневшаяся Лида. Видно, что подруга тоже взяла сегодня первую кровь, и на пару, не отвлекая Арсена, добивающего хрипящего и пытающегося встать дикаря, мы направляемся на поляну. По дороге, я подхватываю свой автомат, перезаряжаю его и, сделав несколько шагов, мы снова оказываемся на поляне.

С виду здесь царит полнейшая неразбериха. И наши и вражеские воины рубятся до победного конца. Свалка! Рев! Крики боли и ярости. Боевые кличи! Трещат кости, и их хруст, ясно слышен не взирая на весь тот шум, который бьет по моим ушам! Однако помимо всего этого, в этом хаосе слышны короткие команды моих лейтенантов и, беспрекословно подчиняясь им, воины дробят дикарей на части, давят одиночек группами и уничтожают их без всякой жалости.

В этом бою наше с Лидой участие не требуется. Мы подоспели к самой концовке и все, что нам остается, это высматривать шамана Косю. Он, кстати, не прячется, и бежать не пробует, перемещается между своих соплеменников, что-то выкрикивает и своими ножиками пытается попятнать кого-то из наших воинов. Один раз это у него даже получилось. Он рассек одному из парней ногу, хотел отскочить, но боец, действуя автоматически, ударил его в лоб прикладом автомата, и шаман, подобно птице раскинув свои руки, в беспамятстве упал под его ноги.

Пока я наблюдал за этой схваткой, битва окончилась. Воины, одолели дикарей, и при этом, не понесли никаких серьезных потерь. Конечно, раненые имеются, их около десятка, но в целом, тяжелых ни одного, и это маленькое чудо, а может быть, наоборот, закономерность и показатель нашего превосходства над дикарями.

Где-то дальше в лесу, там, куда отступили немногочисленные уцелевшие «зверьки», слышны крики и выстрелы. Следопыты Новграда не дают варварам разбежаться. Они должны справиться самостоятельно, и наши парни приступают к обыску дикарей и сбору трофеев.

Пока бойцы заняты этим чрезвычайно важным делом, я направляюсь к шаману, которого уже приводят в чувство. Вода из фляжки Крепыша тоненькой струйкой льется на лицо Коси, а нога лейтенанта легонько пинает его в бок. При этом он приговаривает:

– Подъем боец, война пришла. Вставай дядя, здесь тебе не курорт.

Мы с Лидой и появившемся из кустарника Арсеном останавливаемся рядом. Как на заказ, хлопая ресницами, шаман открывает глаза. Он молчит, отплевывается от попавшей в рот воды, садится на пятую точку и в каком-то недоумении осматривается вокруг.

Присев на корточки рядом с ним, я похлопал его по щеке и спросил:

– Ты узнаешь меня, Кося?

– Да, – прошипел он.

– Зачем ты погнался за нами?

Шаман промолчал и его яростный и злой взгляд исподлобья обдал меня таким презрением и ненавистью, что стало понятно, разговаривать и правдиво отвечать на мои вопросы он не станет.

– Командир, – Арсен схватил Косю за грязные волосы и достал из ножен на бедре отличную финку, – может быть, по-другому с ним поговорить?

– Отставить! Собери сушняк и разведи костер.

Телохранитель лишних вопросов не задавал. Отпустил пленника и послушно начал собирать топливо. Прошла всего пара минут, рядом с нами выросла кучка древесины и фрагменты промасленной дикарской одежды. Чиркнула длинная спичка, и вскоре прожорливое пламя моментально охватило весь этот горючий материал и подняло вверх свои алые языки.

Кося, молчал и, не отрываясь, смотрел на меня. Я достал из РД за плечами «инкату», эту мерзкую вещицу, подошел вплотную к огню, разгонявшему ночную тьму, окончательно завладевшую лесом и, держа пояс над пламенем, задал шаману еще один вопрос:

– Как думаешь, мне кинуть ее в огонь или пока не надо?

– Не-е-е-ет! – тьму разорвал громкий крик колдуна. – Остановись!

– Ты будешь говорить?

– Я сделаю все, что ты хочешь и расскажу тебе обо всем, что знаю! Только не уничтожай наше Сердце!

– Отлично! – на время «инката» вернулась в рюкзак, а я приказал подтянуть поближе к огню хорошее бревнышко. После чего присел на него и приготовился к очень длинному и серьезному разговору, настолько длинному, что короткой летней ночи на него могло и не хватить.