– С чего начнем сегодняшний разговор, Александр Сергеевич, – старший следователь Рудь, как он сам представился при нашей первой встрече, сорокалетний мужчина с несколько вытянутым лицом и бородкой как у Дзержинского, разложил на столе чистые листы бумаги и шариковые ручки, включил диктофон и выжидательно посмотрел на меня.

– Без разницы, Василий Петрович, – удобней расположившись напротив него, ответил я.

– Давайте поговорим про промышленный потенциал Кубанской Конфедерации?

– Не против, да только вы знаете, что я к этой стороне жизни нашего государства никакого отношения не имею, так что вряд ли могу вам что-то рассказать.

– Так и запишем.

Рудь записывал свой вопрос и мой ответ на бумагу и, глядя на то, как он трудится, мне вспомнились почти все события минувшего месяца.

К землям Всероссийского диктата мой отряд добирался с постоянными остановками, пересадками и совсем не так, как нам это представлялось изначально.

В Парголово мы оказались в срок, нас встретил порученец генерала Шарипова Миша Закая, и под контролем полуроты солдат спецвойска, сопроводил к берегу Ладожского озера. Здесь, в крохотной рыбацкой деревушке без всякой особой инфраструктуры, если не считать таковой три деревянных причала и один обширный амбар на берегу, мы погрузились на гребное судно, по виду напоминающее самую обычную русскую расшиву века эдак тринадцатого-четырнадцатого. Это речное парусно-гребное судно, в команде которого были коренные местные жители, через озеро доставило нас к форпосту номер 27, находившемуся на другом берегу невдалеке от обветшавшего города Волхов. И, первая остановка.

В районе форпоста, где несли службу два десятка пожилых солдат из строевых армейских частей Москвы, отряд пробыл пять дней. Мы ждали баржи, на которых могли бы продолжить свое путешествие, и когда эти транспортные средства, влекомые по берегу бригадами бурлаков из пленных дикарей, появились, по реке Тихвинке двинулись дальше. Самому баржу тянуть не надо, это хорошо, и путешествие продолжилось. Нас везли и немного охраняли, окрестные пейзажи неспешно проплывали перед глазами, и так, мимо форпоста номер 26, стоящего в районе Тихвина, баржи вышли к Рыбинскому водохранилищу. Новая остановка, опять ожидание транспорта, и пересадка на гребные суда. Переход к Рыбинску, Волга и, без захода в Калязин, ныне форпост номер 25, приход на конечную станцию, город Дмитров.

Дальше этого города нас не пустили, и уже всерьез взяли в оборот. Разоружать мой отряд не стали, все же мы не враги. За достаточно плотно заселенным городом нам отвели место под полевой лагерь. Рядом расположилась рота кадровых бойцов, по повадкам спецназ или что-то подобное, а после этого появились самые обычные офицеры местных спецслужб в ранге не выше капитана, которые и начали трусить нас на информацию. Причем действовали эти контрразведчики и разведчики с умом. Их не устраивали рассказы и байки о тех местах, где мы побывали. Они работали профессионально и хотели получить не нечто обобщенное, а конкретные сведения: факты, цифры и подробное описание того или иного объекта. Напирали сильно, общение с ними зачастую напоминало работу наших дознавателей госбезопасности, но до крайностей никогда не доходило и разницу между опросом и допросом они понимали очень четко. Порой им это мешало, ведь народ у нас в отряде неразговорчивый и необщительный. Только офицерам разрешалось высказываться без обиняков, а рядовые бойцы и сержанты, корчили тупые морды лица и говорили, что ничего не знают. Местные офицеры злились, но видимо, имели четкие инструкции свыше, что можно делать, а чего нельзя и, правила приличия соблюдались все время нашего пребывания в лагере возле Дмитрова.

Прошла неделя, часть московских офицеров, а всего их было девять человек, вернулась в столицу. Позавчера им на смену появились другие, все пошло по новому кругу, и распорядок дня был неизменен. Подъем, зарядка и завтрак, беседы с дознавателями и обед, снова беседы, ужин, свободное время и отбой. Вроде бы все тихо и спокойно, но такое положение дел меня и воинов не устраивало.

Когда мы продвигались к Москве, то считали, что получим аудиенцию у диктатора или на худой конец у кого-то, кто будет иметь ранг министра. Вместо этого, мы сидим на одном месте и с утра до вечера занимаемся говорильней, которая не приносит нам ничего, ни материального прибытка, ни дополнительной информации о Всероссийском диктате. Единственный источник информации это прослушивание местных радиопередач. Однако по радио идут только сводки с самыми общими сведениями о положении дел в диктате, да агитационные речи: «взвейтесь, развейтесь, враг не пройдет, наше дело правое и дикари будут разбиты». Пропаганда дело нужное, но она не несет никакой конкретной информации, а значит, для нас это всего лишь чужая идеология, которой лишний раз загружаться не стоит.

Сегодняшний день начинался, как и все предыдущие после нашего прибытия в эти края. Шли разговоры за жизнь с москвичами, которые хотели знать как можно больше о вооруженных силах Конфедерации, и ее промышленном потенциале. В ответ, наши недоуменные лица, мол, дома давно не были, что знали, все забыли, а вот про Средиземноморский Альянс или про Сицилию с Испанией можем рассказать очень много.

Капитан Рудь, который может быть совсем и не капитан, поскольку в этом государственном образовании офицерские звания использовались только как антураж, декорация и прикрытие, о чем-то спрашивает, а я ему на автомате отвечаю. Это настолько привычно, что пока дознаватель ведет запись на бумагу, хотя у него при этом и диктофон работает, я спокойно размышляю о своем.

Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Так проходит около часа, по рации капитана вызывают за территорию нашего лагеря, он оставляет меня одного, и выходит. Мысли текут плавно, равномерно, спокойно и без всяких резких скачков. Выхожу из просторной палатки, где шла беседа, присаживаюсь на лавочку возле входа и ко мне подбегает Лихой, который постоянно шныряет вокруг и доносит обо всем, что он видит или слышит. Этот незаменимый разведчик взглядом передает мне, что все спокойно и исчезает. Откидываюсь назад, спина ложится на жесткий и тугой брезент палатки, тело расслабляется, и я в который уже раз за последнее время размышляю о местном государственном образовании и его лидере.

Что я знаю про современную Москву, Московскую область и Всероссийский диктат, возникший на их развалинах? Учитывая переданные мне Марковым отчеты его разведки, а так же информацию полученную из радио и от разговорчивых солдат и моряков, которых мы встретили по пути к Дмитрову, очень даже немало. Но на общем фоне, никаких особо важных и стратегических данных у нас нет.

После того как человечество за три года было выкошено вирусом черной оспы и, в среднем, выжил только один человек из пятидесяти, столица России и область погрузились в хаос. Кто-то пытался возродить промышленность и старался сберечь технические достижения, кто-то просто жил, а были и такие, кто все разрушал, сжигал, убивал мирных жителей и был озабочен только сегодняшним днем. В разных местах по всему миру Эпоха Хаоса длилась по-разному. У нас, на Кубани, двадцать лет без малого, в Трабзоне пятнадцать, в Ростове примерно столько же, на Сицилии и на большей части Европы хаос правит бал до сих пор, а в Москве восстановление крепкой государственности началось чуть больше тридцати лет назад.

Иван Магомедович Степанов, будучи совсем молодым человеком, в свое время был самым обычным боевиком Солнцевской криминальной группировки, которая после катаклизма контролировала часть столицы. В меру ловок, силен, хитер и агрессивен. От старых понятий и воровских законов, в этом сообществе ничего кроме названия не оставалось, это была совершенно новая формация, что-то вроде феодальной структуры из замшелого средневековья. Ваня Степанов вел себя точно так же, как и все, кто был вокруг него, но однажды, с ним что-то произошло, все переменилось, и никто не знает, как и из-за чего, в одну ночь, из веселого и бесшабашного парня, двадцати одного года отроду, он превратился в замкнутого и угрюмого человека. Со своими вчерашними друзьями общего языка Степанов не находил. Как следствие, почувствовав себя чужим среди своих, он собрал котомку с припасами, прихватил пару стволов из оружейной комнаты родного сообщества и ушел в разросшиеся вокруг Москвы дремучие леса.

Про него забыли. Никому не была интересна судьба дезертира и в одночасье ставшего чужим для братвы парня. Но, прошел год, и он вернулся, да не один, а с отрядом лесовиков в тридцать человек. Позже, именно эти люди стали его опорой во всех делах, советниками, военачальниками и верховными чиновниками будущего Всероссийского диктата. Откуда они пришли, и где пропадал Ваня Степанов целый год, опять таки, широкой общественности, а значит и мне, до сих пор неизвестно. Как говорится: «И улики все покрыты полумраком», хотя есть у меня мыслишка, что лесовики это потомки бойцов спецназа из какого-нибудь учебного центра ГРУ или ФСБ, которых по Московской области было всяко не меньше десятка.

Однако продолжаю отслеживать путь будущего диктатора, который первым делом по возвращении в Москву, навестил некогда родную для себя группировку. Он смог взбаламутить молодых бойцов, которые жаждали великих свершений, самых красивых женщин и все те блага, которыми обладали старшие товарищи, но не имели они. После этого, «солнцевские» разделились на три части: одни пошли за Степановым, другие встали за незыблемость устоявшегося положения дел, а третьи, не принимая участия в смертельной схватке, которая закипела между двумя первыми группами, ушла под крышу других объединений.

Резня за главенство в группировке продолжалась около полугода, молодые и более дерзкие победили, но на лаврах почивать не стали, а набрав бойцов, развязали войну против соседних кланов. Снова победа, снова набор стрелков и опять война.

Воины Степанова как бешеные псы бились против всех и каждого, до кого могли дотянуться: военные, криминал, полиция, социалисты, анархисты и национальные группировки. Разницы не было, они давили всех подряд. Степанов заключал союзы и тут же ударял в спину вчерашним друзьям. Он отдавал в знак гарантии безопасности чужих лидеров заложников из близких себе людей и уничтожал приехавших на переговоры вождей других общин. Давал слово чести и клялся на крови, что мир не будет нарушен, но при первом же удобном случае наносил смертельные удары в наиболее уязвимые точки в структуре нейтральных кланов.

После того, как Иван Степанов вышел из лесных дебрей, прошло три года. Москва оказалась под его полным контролем. Он объявил себя диктатором, и началось восстановление промышленности, которая еще уцелела в городе после всех актов вандализма и мародерки. Сведений относительно этого периода, который длился всего пару лет, очень мало. Наверное, даже меньше, чем про начало карьеры диктатора и его восхождение к вершинам власти. Однако известно, что, не смотря на отсутствие электричества, топлива и ресурсов, были восстановлены несколько заводов, проведена ревизия всего имеющегося в столице добра, а отряды бойцов усилились, перевооружились и приобрели вид регулярных воинских частей.

Новая армия была разделена на рода войск. Спецвойско – карательные части, как они работают, и в чем их предназначение, я уже видел, и представление о методах этих элитных подразделений имел. Егеря – диверсанты и войска быстрого реагирования, вроде тех суровых хлопцев, которые возле нашего лагеря стоят и за нами присматривают. Гренадеры – штурмовики, вобравшие в себя практически всю артиллерию, бронемашины, танки и прочую военную технику. КМО – Корпус Московской Обороны, примерно то же самое, что наши территориальные войска, полиция и линейная пехота без частей усиления в одном лице. ВВС как отдельная структура отсутствует, но парочку вертолетов, которые ходили над Волгой, я видел.

Итак, Степанов завладел столицей России и провел полную реорганизацию всей своей структуры. Война закончена – да здравствует война! Москва выплеснула из себя свои грозные воинские части, и началось покорение области. Переговорами диктатор себя не утруждал, а шел по пути достижения скорейшего положительно результата, не взирая ни на что. На захват и покорение всех анклавов Московской области у него ушло несколько лет. Необходимо было переварить, то, что было захвачено, снова произвести ревизию промышленности, окончательно подмять под себя некогда вольные анклавы и восстановить то, что возможно. На подчиненные Степанову территории пришел мир и покой, как говорится: «тишь, гладь, да божья благодать».

Начался процесс восстановления государства Российского, именно так считал диктатор, а значит, и весь подчиненный ему народ, которого даже после чумы и всей той крови, что пролилась в войнах и смутах минувших лет, уцелело не меньше полумиллиона душ. Шли годы, народилось новое поколение людей, получилось восстановить многое из того, что осталось после катаклизма, авторитет диктатора рос, армия крепла, а народ стремительно увеличивался в числе. Конечно, проблем хватало, но они решались, и не бросались на самотек.

Одна из основных трудностей в деле восстановление промышленного потенциала, нехватка ресурсов, ведь в столице и Московской области множество предприятий, да вот только работали они, в большинстве своем, за счет привозного сырья. Пришлось искать замену очень многому. Как пример, та же самая нефть. Ее нет, но имеется возможность получить синтетический заменитель из древесных опилок, угля, газа и сланцев, а помимо этого наладить производство этанола, метанола, диметилового эфира и бутилового спирта. Процессы затратные, но на самые важные нужды топлива вполне хватало, а где его не было, обходились силой пара, электричеством, лошадьми и мускулами человека.

Так было в каждом конкретном случае. Есть проблема, но имеются научные разработки и технические решения Золотого Века. Диктатор говорит – надо, помощники берут на себя ответственность за какое-то важное направление, напрягаются сами, напрягают людей и проблема решается. Ясно, что не все и всегда было гладко, и не все шло именно так, как бы этого хотелось местной власти, но, в общем, и целом, Московский диктат, ставший Всероссийским, выжил и крепко встал на ноги.

Степанов готовился к дальнейшей экспансии за пределы области, но с востока началась миграция дикарей, которых я знал под прозвищем «беспределы», и которых в Москве назвали «зверьки». К нам, на Кубань, они пришли десять лет назад, в 2055-м году, но за пару лет нашим войскам удалось их остановить, разгромить и отогнать от границ Конфедерации. Это время я помню очень хорошо, все же первая моя военная кампания в составе гвардейского спецназа.

Здесь же все было гораздо сложней. Неоварваров идущих на Москву было, как минимум в десять раз больше, чем их двигалось на нас. Дикари шли сразу по нескольким направлениям, армия Степанова смогла их сдержать, но уничтожить и разгромить орды превратившихся в животных людей у нее не получилось. Слишком много лесов вокруг и очень уж большую территорию армейцам приходилось оборонять.

С того момента как произошла первая битва между дикарями и москвичами, минуло почти двенадцать лет. Обходя Московскую область с юга, «зверьки» почти окружили владения Всероссийского диктата, и взяли их в полукольцо, которое постоянно сжималось. Про расширение территорий и про экспансию Степанову пришлось забыть. Единственный свободный путь, которым можно было выбраться из его земель это Волга, и все что за прошедшее десятилетие у него получилось, помимо удержания «зверьков» по границам, это присоединить к своему государству несколько поселений вокруг Рыбинского водохранилища, Череповец, Тихвин, Волхов, а совсем недавно, территорию СРР. Эти владения мало, что ему давали, не было надежной транспортной магистрали, но и убыточными не считались, поскольку посылали в Москву небольшие партии особо ценных ресурсов и людей для ведения боевых действий против дикарей. Такие вот невеселые для местных властей дела и не самые радужные перспективы на будущее.

Мой собеседник капитан Рудь отсутствовал уже минут тридцать. Странно. Захотелось закурить, но снова появился Лихой, который в несколько длинных прыжков перескочил площадку перед палаткой, остановился, передними лапами оперся на мои колени и посмотрел мне в прямо глаза.

Соединение двух разумов происходит мгновенно и без всяких трудностей, сказывается привычка общаться с потомком Лидера подобным образом. В голову поступают образы, и я вижу, как к лагерю московских егерей, расположенному за лесным пригорком метрах в трехстах от нас, подъезжают два легкобронированных автомобиля, по виду напоминающие «Гусары», выпускаемые российским автопромом до чумы.

Машины выглядят как новенькие, и из них выходят несколько человек. Почти все приезжие люди бойцы. Видимо охрана, взгляды внимательные и настороженные, и они постоянно оглядывают окрестности в поисках опасности. Это понятно, телохранители всегда одинаковы, но они мне не интересны. Мое внимание привлекают люди, которых они охраняют. Один, пожилой и несколько сгорбленный офицер с инкрустированной палочкой из черного дерева, в армейской полевой униформе и погонами полковника. Второй важный гость, статная женщина лет за тридцать с еле заметной сединой в волосах, которая одета в строгий серый костюм: белоснежная сорочка, жакет и длинная юбка.

Капитан Рудь, которого вызвали из нашего лагеря для встречи важных персон, подбегает к гостям, рапортует им о том, что происшествий не случилось и работа по сбору сведений относительно расположенных за границами диктата анклавов продолжается. Что происходит дальше, посмотреть не удается, Лихого замечают охранники. Один из них хватается за оружие, а пес при этом его движении улавливает сильную эмоциональную реакцию бойца: «собака – дикари – враг». Разумный пес понимает, что, скорее всего, этот телохранитель воевал с дикарями, которые используют в войне дрессированных боевых псов, и дабы не доводить дело до стрельбы, сразу же прячется в ближайших зарослях, ползком покидает опасное место и мчится ко мне на доклад.

Передача мыслеобразов прерывается. Я треплю Лихого по лобастой умной голове, и добавляю словами то, что он уже и так знает:

– Молодец, друг. Хорошо поработал.

Пес убирает с моих колен мощные лапы, и я подмечаю, что за месяцы наших скитаний по морям и чужим землям, он сильно подрос, и сейчас весит не менее ста килограмм.

Лихой к чему-то прислушивается, он чует, что к нам направляются гости, передает это мне, трется боком о штанину и неспешно уходит за палатку.

Судя по тому, что наблюдал, мой четвероногий товарищ, мы дождались того, чтобы на нас обратили внимание люди из высшего эшелона власти, те самые, которые в местной иерархии входят в первую десятку по силе и влиятельности. Знаем мы немного, но в окружении Степанова есть только один человек с черной тростью, это Яков Семерня, единственный кто уцелел из всей «солнцевской» группировки, и только одна женщина, тридцатисемилетняя Валентина Мартынова, негласно отвечающая за решение вопросов внешней политики. Такие люди просто так не катаются, ибо ценят свое время, и если они появились здесь, значит, состоится серьезный разговор, от которого будет зависеть очень многое, по крайней мере, для меня, точно.

Встав, осмотрел себя. Выгляжу вполне неплохо, камуфляж чистый, ботинки новые, на боку кобура с пистолетом, армейская кепка в руках, а на погонах капитанские звездочки зеленого цвета. Достойный представитель Кубанской Конфедерации на московской земле.

Я направился к КПП, которое перекрывало тропинку, ведущую из нашего лагеря к стоянке егерей и недалекой дороге. Только подошел, а тут и машины подкатили. Появилась охрана и капитан Рудь, а вслед за ними, высокие гости.

«Ну, вот и начинается какое-то движение», – подумал я, и направился навстречу соратникам московского диктатора.