– И все же, капитан, для перехода контролируемых «зверьками» земель, предлагаю вам выбрать иной участок фронта.

Я опустил бинокль, с трудом развернулся в узком проходе, который представлял из себя две вкопанные в землю бетонные плиты, и посмотрел на своего сопровождающего.

Майор Красин, и внешне и внутренне очень противоречивая личность. Ему сорок один год. Крупное лицо с сильно выступающим вперед подбородком, неоднократно сломанный и оттого сплющенный нос, выразительные голубые глаза и редкие черные волосы. Одет в темно-зеленый маскировочный костюм, какой носят местные профессионалы лесной войны. За спиной потертый АКС, а разгрузка, плотно облегающая тело, как и у меня, до отказа забита автоматными рожками и гранатами.

Это что касаемо внешности, а если говорить про характер и повадки, то за пять дней нашего с ним знакомства, так в этом окончательно и не определился, хотя считаю, что в людях разбираюсь неплохо. Вроде бы, Красин, свойский человек. Наш брат, настоящий вояка и ветеран всех войн, какие только вел Московский, а затем и Всероссийский диктат за последние двадцать пять лет. В меру жесток, имеет хорошее чутье, разговаривает ровно и на неврастеника не похож. Однако проскальзывает в нем порой что-то отталкивающее и неприятное, заставляющее смотреть на майора с каким-то необъяснимым омерзением. Так этим заинтересовался, что даже Лихого к нему подсылал. Однако, что странно, разумный пес ничего в его эмоциях и чувствах прочесть не смог, хотя два часа рядом со мной сидел, пока я с майором обсуждал, каким маршрутом моему отряду легче пройти через орды дикарей, огибающих Московскую область по дуге и упрямо идущих на запад.

Посмотрев на Красина, я спросил у него:

– Да, нормальная позиция, майор. Не переживай. Сегодня в ночь очередная орда от Ожерелья до Иваньково пройдет, а завтра с утра, мы выйдем и спокойно проскочим до Мордвеса. Местное командование считает, что это реально и проблем в пути не возникнет.

– Много они понимают, – пробурчал Красин и отвернулся.

– Не скажи. Офицеры здесь опытные, полгода на одном участке фронта сидят, и помимо множества стычек, пять больших штурмов отбили.

– Да, каких больших, каждая орда в тысячу, максимум, в полторы тысячи голов, из которых больше половины дикарей смогли обратно в лес отступить. Знаю я таких вояк. Со страху стреляют во все, что шевелится, а когда приходит время за боеприпасы отчитываться, начинают приписками баловаться. Я им говорю, что надо к бою готовиться, а они мне сказки рассказывают, что ничего не будет. Глупцы! Считают, что я хочу за их счет себе какие-то дивиденды поиметь.

– Это ваши дела, сами разбирайтесь. Ты объясни понятно и доступно, чем тебе этот участок не нравится?

– Сейчас от Ожерелья идет не просто еще одна толпа переселенцев, а состоящая сплошь из воинов боевая орда. «Зверьки», конечно дикари. Ты капитан, с ними воевал, а значит, представление об этом имеешь, но в боевой орде всегда имеется вождь, который руководит всеми действиями воинов, и когда такое случается, варвары мимо не ходят, а стремятся уничтожить некий важный объект на нашей территории или разгромить отдельное подразделение. В этих местах единственная достойная для них цель, Каширская ГРЭС и, скорее всего, уже завтра к утру именно на этом направлении они перейдут в наступление.

– Необходимо подумать.

Вновь развернувшись в сторону поля, которое раскинулось перед оборонительными позициями одного из линейных батальонов Корпуса Московской Обороны, я снова принялся изучать местность. Справа и слева бетонированные окопы, бронеколпаки и пара десятков серьезных дотов с артиллерией и тяжелыми пулеметами. Впереди изрытое рытвинами полутора километровое минное поле, а за ним густой лес, который в скором времени может выплеснуть из себя несколько тысяч дикарей.

Мысли перескочили чуть назад, на события недельной давности. После первой моей встречи с московскими министрами прошло два дня. Наш лагерь под Дмитровом жил своей жизнью и воины ждали, когда же они смогут продолжить свой путь. Наконец, Семерня и Мартынова появились вновь. Они привезли предварительный договор о том, что вскоре отряд Александра Мечникова перейдет на службу Всероссийскому диктату. Все как положено: несколько листов формата А4 в двух экземплярах, несколько солидных печатей и размашистая роспись диктатора Степанова. Внимательно прочитав этот документ, рядом с подписью местного властителя я поставил свою, и был познакомлен с майором Красиным, который в дальнейшем должен был заниматься нашими делами.

Московские министры покинули нас, все же люди важные и занятые, а мы с майором, пожав один другому руки, начали думать над тем, как отряду пройти через дикарей и выйти к владениям Тульского Патриархата. Красин о многом мне рассказал, делился информацией, ничего не скрывая, и предоставил подробные карты Москвы и северных районов бывшей Тульской области. В плане ценных сведений, всего за день, из разговоров с майором, я узнал о Всероссийском диктате больше, чем за все то время, что мы в нем находились. Ранее, о том, как ведутся боевые действия против «зверьков», я имел только самое общее представление, а после общения с майором, картина всего происходящего на фронтах Всероссийского диктата, стала вполне ясна.

Дикари пришли с востока, вывалились немалыми ордами из лесов, и поначалу, московская разведка на них внимания не обратила. Подумаешь, дикари. Для того чтобы их отбить, достаточно одного батальона. Но не тут-то было. Первым под удар неоварваров попал городок Черусти. Незваных пришельцев было пять тысяч, включая самок и подростков, а против них выступило пара сотен местных ополченцев, взвод огневой поддержки из гренадерских войск и две роты стрелков из КМО. Бой продолжался два часа, москвичи потерпели сокрушительное поражение, потери в бойцах достигли девяноста процентов, а город Черусти, из которого так и не эвакуировали мирное население, был захвачен.

Диктатор отреагировал настолько быстро, насколько смог. Навстречу неоварварам вышли самые лучшие его части и, как мне намекнул майор, дело было не в том, чтобы спасти людей, а в желании Степанова прикрыть Шатурское направление и находящуюся там ГРЭС. Пока сборы и суета, да пока воинские контингенты с частями усиления и техникой перебазировались к Черусти, к дикарям подошли подкрепления, они оприходовали добычу и двинулись дальше. Войска Степанова встретили их на подготовленных позициях и в ходе крупного сражения, где с одной стороны находились пятнадцать тысяч «зверьков», а с другой регулярные соединения Москвы, победа осталась за москвичами. Дикари были уничтожены без всякой жалости, и именно с этого момента, а не с даты нападения на Черусти, местные власти ведут отсчет войны, которую цивилизация вела против варварства.

Орды с востока шли одна за другой без остановок. Все они были разными по численности и составу. В одних были преимущественно женщины и дети, и такие уничтожались с легкостью. Другие, являлись самыми настоящими армиями во главе с генералами – военными вождями, вроде той, которая сейчас идет от потерянного четыре с половиной года назад городка Ожерелье, и если Красин прав, а учитывая его опыт, он, скорее всего, прав, утром на оборонительном участке прикрывающем Каширскую ГРЭС, начнется сражение.

Основные силы моего отряда, доставленные прошлой ночью в это место автотранспортом, готовы к выдвижению на пути миграции дикарей, но здесь неспокойно, грядет бой, и принимать в нем участие нам не стоит. Еще в полдень, не зная о том, что движется боевая орда, я связался с Лидой, которая оставалась возле Дмитрова, и дал ей команду погулять сегодня вечером в городе и спровоцировать несколько конфликтов. Затем, через Яхрому – Зеленоград – Истру – Звенигород – Голицыно и Наро-Фоминск, обходя Москву, прорываться к линии фронта. Там группа Белой должна ее перейти и, тихой сапой, минуя Боровск и Малоярославец, прошмыгнуть к Калуге, которая удерживалась местным вольным народом. Там-то мы и должны встретиться, хотя москвичам я говорю о том, что собираюсь идти на Тулу.

Дороги назад нет, выходить на связь с группой Лиды не получается, они уже начали работу, а Красин предлагает или отложить выход, или же перейти на иной участок фронта, например, направиться к Чехову. По-хорошему, к его словам стоило бы прислушаться, но время поджимает. Утром Москва узнает о том, что Белая с бойцами покинули временную стоянку у Дмитрова, и высокое начальство скомандует своим войскам задержать нас. Не хочется лить кровь честных воинов, которые дерутся за свою родину, а значит, в ночь, не взирая ни на какие преграды, надо уходить.

– Ну, и что решил? – прервал мои размышления Красин.

– Выходим в первых сумерках. Через пару часов ваши егеря вернутся, начнет темнеть, и мы пойдем.

– Дело твое, но я считаю, что ты рискуешь.

Не дожидаясь моего ответа, майор резко развернулся, и по проходу направился в сторону батальонного командного пункта. Видимо, пошел мариновать мозг командиру оборонительного участка.

Посмотрев ему вслед, я развернулся в противоположную сторону, прошел с десяток метров, повернул вглубь позиции, разминулся с солдатами, которые тянули на позицию АГС, и оказался в самом центре периметра. Именно здесь находились склады, батальонный штаб и жилые бункера, куда нас определили на временный постой. Где-то, совсем рядом, играет гитара, слышен голос одного из наших парней, напевающего новую песню, и веселый гомон московских солдат. Все здесь, как и в любой иной воинской части, такие же люди, как и мы, ничем не похожие на своих политиков, желающих нажиться на оказавшемся на их территории вольном отряде из другого государства.

Спустившись по ступенькам вниз, я оказался в просторном жилом отсеке, пятнадцать на двадцать метров, в котором остановились офицеры и сержанты моего отряда. Боевые соратники занимаются своими делами: отдыхают, перепаковывают рюкзаки, чистят оружие, прошивают дратвой ботинки и латают перед дальней дорогой одежду.

– Когда? – сразу же спросил Игнач, поднявший голову от стола, на котором лежала предоставленная Красиным карта Каширского района.

– Егеря скоро вернутся. На разговор с ними отвожу двадцать минут, и выступаем. Готовьтесь.

Сержанты, знающие, что необходимо делать, покинули подземелье, а офицеры продолжали заниматься своими делами. Вместе с Крепышом мы подсели к Игначу и, совместно, еще раз прикинули наш маршрут. Не тот, про который знали московские министры и Красин, а другой, настоящий. Выходим в ночь, двигаемся в сторону Мордвеса, но, не доходя до него, поворачиваем на запад и идем параллельно развалин населенных пунктов Иваньково – Заокский – Таруса. Вроде бы, все верно, места стоянок отмечены, местность московскими лесовиками изучена неплохо, так что наша задумка вполне осуществима.

Единственная проблема, которая меня озаботила, это как нас встретят в Калуге. Насчет Тульского Патриархата понятно, Москва с теократическим режимом, который правит в бывшей Тульской области, контачит, но не дружит. Там нас могут выдать, особенно если высокое московское начальство попросит, а заодно чего-нибудь патриарху и митрополитам отсыплет щедрой рукой. А вот Калуга дело другое. Тамошние вольные люди диктатора Степанова ненавидят лютой ненавистью, и всех, кто приходит из Москвы, очень хорошо проверяют. Как бы, чего доброго, нас за шпионов не приняли. Впрочем, время покажет, какова там обстановка на сегодняшний день. Мы люди тертые, жизнь видели с самых разных ракурсов, и со свободными людьми общий язык найдем.

– О чем задумался, Мечник? – после окончательного решения по предстоящему выходу в ночь, заметив, что я по-прежнему сижу у стола, спросил меня Крепыш. – За Лиду переживаешь?

– Все вместе, братан. И за Лиду, и за парней наших, которые с ней остались, и за путь-дорогу дальнюю.

– Нормально все будет, – вновь всматриваясь в карту, сказал он. – Лида, баба такая, что где угодно пройдет, профессионал, да и наши бойцы, после всего, что с нами было, до Калуги, в любом случае дотянут.

– И то верно.

Крепыш сделал на карте пару пометок и, сменив тему, произнес:

– До сих пор не понимаю, как москвичи такую большую территорию держат и почему дикари их до сих пор не задавили. Будь у меня такие силы под рукой, при желании, я бы здесь камня на камне не оставил.

– Да, ты агрессор, – усмехнулся я.

– Причем тут агрессор. Просто реально не понимаю, как такая ситуация сложилась. Ты с московскими офицерами много общался, может быть, разъяснишь, что тут и как?

– Постараюсь, – тоже сосредоточившись на карте, я взял в руки карандашик, и стал им водить по покрытой пленкой бумаге: – Смотри. Дикари действует на наш взгляд странно, это факт, но на то они и «зверьки», почти позабывшие, что некогда, их дедушки и бабушки были людьми. Они подобно животным, бредут по земле в поисках пропитания для себя. Размножились, территория, на которой они проживают, всех прокормить не может, они выселяю молодежь и особо буйных мужичков из своей среды, а те уже сколачиваются в орду, и кочуют на запад.

– А на восток?

– Мы там не были, и двигаются ли они в том направлении, не знаем. Значит, говорим только про запад.

– Понятно.

– Раз понятно, то продолжаю. Владения дикарей простираются от Нижнего Новгорода до самого Урала. Это не государство и не какое-то постоянное племенное объединение. Пришла пора отселить лишних едоков, они выделяются из своего клана или рода, соединяются с такими же, как и они, добровольными изгнанниками-переселенцами, образуют малую или большую орду, и начинают свой путь. Проходит год или два, орда упирается в некий крупный анклав или государственное объединение. В данном случае, это Всероссийский диктат. Дикари не обучены войне, все чужаки воспринимаются как добыча и двуногие животные, годные в пищу, и они тыкаются в оборону до тех пор, пока не огребут. После этого, выжившие в первых боях воины присоединяются к тем, кто идет за ними следом, делятся опытом, становятся инструкторами будущих бойцов и попытка прорвать оборону Москвы продолжается. Снова поражение, но имеется новый опыт. Теперь вперед идут боевые орды, а женщины и подростки той орды, которая потерпела крах, используются для разведки, двигаются вдоль границы и выявляют оборонительные участки. Война эволюционирует, и то, что войска Степанова пока держат оборону, это не показатель того, что так будет всегда. Территория диктата сжимается, москвичи цепляются за удобные в обороне места и прикрывают важные стратегические объекты, но понемногу отступают к столице, и это даже несмотря на свое подавляющее техническое преимущество.

– Как пример этот оборонительный участок?

– Да. Этот участок прикрывает переправу через Оку и Каширскую ГРЭС. Это единственный укрепрайон по правому берегу реки, а остальные уже потеряны. С левого фланга оборона организована в Озерах, а по правому вообще уступ получается: Пущино – Серпухов – Чехов. Как следствие, дикари идут по проторенным путям, упираются в оборону, понимают, что на этом участке имеется что-то важное, и реагируют на это, как бык на тореадора, который его дразнит. Потому они будут давить на этот оборонительный участок самыми разными способами, и так, до тех пор, пока не прорвут периметр и не выбьют окопавшийся здесь батальон на левый берег.

– Значит, они давят туда, где крепкая оборона? – удивился Крепыш.

– Думаю, что да. Основные силы боевых орд всегда идут напролом и встречаются на подготовленных укрепленных позициях, а мелкие разведывательные группы, которые совершают фланговые обходы, уничтожаются подвижными моторизованными колоннами и егерями.

– Но это же глупо. Варвары могли бы использовать свои силы гораздо эффективней.

– А то, что целая толпа народа от страха перед чумой забилась в леса и за двадцать пять – тридцать лет деградировала, разве не глупость? А то, что человечество, уже полвека летающее в космос, перемерло от чумы, нормально? Или в порядке вещей, что самка «зверька» каждый год рожает двойню, а подросток, как только у него случается первая поллюция, становится воином? Нет братка, все это не есть норма. Весь мир сошел с ума, и на любое наше хитроумное технологическое достижение, природа может ответить такой простотой, что никто не уцелеет.

Крепыш помолчал, почесал мочку правого уха и произнес:

– Почему-то, никогда не думал над этими вопросами, хотя стоило бы.

– Ты человек действия, такой же, как и все мы.

– Но ты ведь над этим размышлял?

– Я книжек в детстве много прочел, и умных людей на своем жизненном пути встречал, вот и посещают меня, порой, думки на нелегкие темы, которые хлеба насущного никак не касаются.

В этот момент в бункер заглянул один из наших воинов:

– Товарищ капитан, егеря вернулись.

– Ну, вот и все, сомневайся или нет, а пора за дело браться.

Посмотрев на стоящий у выхода родной рюкзак с походной поклажей и боекомплектом, встал, снял с гвоздика на стене разгрузку, которую скинул по приходу и, на ходу одевая ее на себя, вышел наружу.

Смеркается, через полчаса ночь вступит в свои законные права, и мы покинем земли московского диктатора, но перед этим, надо узнать, что же нас впереди ожидает. Егеря, три рослых и поджарых парня в маскхалатах, потные и разгоряченные, видно, только что пришли в расположение и сразу же направились к штабу батальона, который напротив нашего бункера. Они стоят и ждут своих командиров. Спрашивать их сейчас, пока они не получили разрешения от непосредственного начальника, бесполезно, будут молчать, и мне приходится еще пять минут ждать местного комбата, которого поторапливает идущий за ним вслед майор Красин. Пока они идут, наш сопровождающий что-то говорит полковнику, а тот, отмахивается от него как от назойливой мухи, и с недовольным выражением лица, подходит к егерям.

– Ну, что там? – с покровительственными нотками в голосе, спрашивает полковник у разведчиков.

При этом двойной подбородок комбата забавно перекатывается. Он говорит так, как если бы перед ним были его личные холопы, а не прикомандированные из другого рода войск бойцы, которые должны быть его глазами и ушами на прикрываемом им направлении. Сейчас, этот полноватый человек, который еще днем, производил довольно неплохое впечатление, в своем желании показать Красину, что именно он на этом оборонительном участке царь и бог, кажется мне смешным.

Один из егерей, делает четкий шаг вперед, и докладывает:

– Товарищ полковник, орда поворачивает на Каширу. Мы перехватили вражеских шпионов, которые неподалеку крутились и расспросили их с пристрастием. По-русски они почти не говорили, все больше на своем тарабарском наречии изъяснялись, но кое-что мы поняли. Месяц назад в районе населенного пункта Спас-Клепики состоялся большой племенной съезд. На нем было решено нанести несколько одновременных ударов по нашим оборонительным участкам. Цель этой боевой орды, которую ведет некто вождь Намба, разрушить Каширскую ГРЭС и отвлечь на себя внимание наших подвижных резервов и авиации.

Полковник как-то сразу сник, барственность из его вида исчезла, и он задал следующий вопрос:

– Сколько дикарей против нас наступает?

– Мы видели только голову орды. В ней не менее двух тысяч бойцов и множество боевых собак. Пройти дальше не могли, это потеря времени, а на рации батареи сдохли. Пришлось возвращаться.

– А пленные дикари, что насчет числа вражеских воинов сказали?

– Они считать не умеют. Это привилегия вождей и обязанность колдунов. Все, что они знают, это то, что у Намбы воины из пяти обычных больших орд.

«Большая орда это в среднем десять тысяч человек, – быстро прикинул я. – В каждой орде не менее тысячи готовых к походу воинов, которые могут оставить свое племя на молодежь и стариков, плюс полтысячи собак. Итого, получается, пять тысяч бойцов и больше двух тысяч четвероногих. Против одного батальона КМО это очень много, и учитывая, что это отвлекающий удар, на который Москва вышлет подкрепления по остаточному принципу, комбату и его солдатам завтра предстоит трудный день».

Судя по лицам полковника и майора Красина, они тоже произвели нехитрые подсчеты, оба нахмурились, и посмотрели на меня. Чего бы хотел комбат, понятно. Мои девять десятков воинов могли бы усилить его оборонительные порядки. У Красина на лице другая мысль. Он недоволен тем, что я не принял его предложения относительно другого места для перехода через линию фронта. Оба московских офицера молчат, вопросов не задают, а я, избегая такой неловкой ситуации, поворачиваюсь к стоящему неподалеку Крепышу и командую:

– Строй людей! Проводи осмотр, и выступаем!

Полковник сразу же потерял ко мне всякий интерес и умчался по своим делам, а Красин только спросил:

– От меня какая-либо помощь требуется?

– Нет.

– Тогда, удачи. Коль она с тобой, то еще встретимся, а нет, значит, нет.

Майор коротко и резко кивнул и ушел вслед за комбатом, а я прошелся чуть дальше, туда, где построился мой отряд. Девяносто человек и четыре офицера. Две длинные шеренги. Рюкзаки стоят у ног, а оружие готово к бою. Прошелся вдоль одной шеренги, все воины спокойны, и только глаза выдают некоторый мандраж. Нормально. Очередь за второй шеренгой, то же самое спокойствие и готовность побегать по лесам. Все готово к выходу, и оттягивать его, смысла нет.

– Рюкзаки на плечи! Группа Серого идет головным дозором! Всем смотреть под ноги! Через минное поле нас проведут местные саперы! Они говорят, что проход широкий, но на бога надейся, а сам не плошай! Вперед!

Шуршание и сопение. Воины взваливают тяжелые рюкзаки на натруженные плечи. Ко мне подходит молодой сицилиец Лука Бастико, нештатный ординарец. Он принес мое заплечное богатство и «Абакан». Последовав примеру бойцов, я кидаю на себя рюкзак, а автомат вешаю на грудь.

Чуть попрыгал, ничего не тарахтит и не гремит, а все металлические части «Абакана», какие могут звякать при ударе об металл, обмотаны изолентой. Проходит головной дозор. За ним центр, радисты и Кум. Я пристраиваюсь рядом, приноравливаюсь к шагу впереди идущего бойца, кажется, это был Арсен, а рядом появляется Лихой, который как всегда, настороже.