За время моего отсутствия в расположении родного батальона, в лагере многое изменилось. Во-первых, все подъезды к пансионату, где мы базировались, были перегорожены блокпостами, окопами, дотами и завалами из строительного мусора. В совокупности получилось, вполне неплохое укрепление, ничего долговременного, но и с наскока не взять. Во-вторых, пляж, где мы в прошлом году так любили загорать, был абсолютно безлюден, и украшен двумя деревянными табличками. На одной, ближней к лагерю и линии окопов, идущих по берегу, было написано: «Осторожно, мины!» На другой табличке, метра через три, поближе к воде: «Сказано же, что мины. Назад!», понизу подпись: «прапорщик Тукаев». И в третьих, в самом лагере были посторонние, полсотни молодых черноголовых и смуглых «индейцев» с Кавказа, которые с утра и до самой поздней ночи, под руководством наших инструкторов, занимались боевой подготовкой.

Как мне рассказали парни из моей тройки, горцы собрали почти полторы тысячи парней из молодняка, от пятнадцати до семнадцати лет, и по договоренности с Симаковым, группами по полсотни человек, распихали их по нашим самым боеспособным подразделениям. Здесь, вдали от дома, они постигали военную науку, и готовились в начале осени вернуться домой. Положение кавказцев день ото дня становилось все хуже, их еще неокрепший Союз трещал по швам, и под напорам южан из Халифата, они постоянно отступали и сдавали свои населенные пункты один за другим. Горцы не могли выделить бойцов, которые будут заниматься тренировкой подрастающего поколения, и самое главное, не имели для этого никакой материальной базы. Вот и приходилось, за счет нашей казны и на нашей территории, готовить для них пополнение.

Впрочем, тренирующийся горский молодняк, видел я не часто, они все время пропадали на полигоне, оборудованном за лагерем, а я находился на базе и занимался сортировкой информационного пласта из флэшек, прикупленных у компьютерного фаната Эдика. Однако один кавказец все же привлек мое внимание. Это был их наставник, контролирующий обучение своих питомцев, алим, что значит ученый, Иман Гойгов, старый и седовласый, но все еще крепкий высокорослый горец, лет около семидесяти, который, наверняка, очень хорошо помнил времена до пришествия чумы.

Жил он в отдельной комнате пансионата, и день этого старика начинался каждый раз одинаково, по пояс голый он выходил в лес, делал трехкилометровую пробежку, и после этого присоединялся к утренней зарядке своих воспитанников. Потом, в неизменной высокой папахе, в черной одежде, состоящей из рубахи и брюк, и таких же черных, мягких кожаных сапог, появлялся в лагере, где завтракал вместе со всеми. После чего уточнял у наших инструкторов план занятий на день, что-то одобрял, что-то переиначивал, и после этого, отправлялся на полуразрушенный каменный мол, вдававшийся в море, и до полудня сидел там в одиночестве. Вроде как, размышлял о вечном. Своеобразный человек, который чем-то запал в голову, и чем дольше он находился рядом, тем больше он беспокоил меня, и я никак не мог понять почему. Так продолжалось неделю, пока, совершенно случайно, я не увидел, как он проводит со своими пареньками ежевечерние занятия по рукопашному бою.

«Олег, — мелькнула в голове мысль, — этот самый старик, двигается точно так же, как и верный наемник Кары, который одолел меня в Пазаре, смог от пули уйти и спасти своего вожака». Присмотрелся к дедушке Иману поближе, и заметил, что общие у них с Олегом не только движения и ухватки, но и слова, и жесты, и даже манера сидеть у костра. Странно это? Еще как странно, и я, переговорив с командиром роты, решил обратиться прямиком к Еременко. Не откладывая дела в долгий ящик, прямо с утреннего построения, направился к комбату, и рассказал ему все как есть. Еременко, что характерно, ничуть не удивился, видимо что-то знал об этом старике, и только сказал, что ничего странного в этом нет, а мне надо переговорить со стариком, и я все узнаю сам. В связи с чем, он дал мне один выходной день, и разрешил взять свой спиннинг.

Намек про спиннинг был понят и, взяв рыболовные снасти, я отправился вслед за Гойговым на мол. Старик без движения сидел на раскладном стуле, и смотрел на море. Прямо, блин, Хемингуэй в кавказском варианте. Я примостился в метре от старейшины и начал готовить спиннинг. В это время он заговорил и с неистребимым кавказским акцентом спросил:

— Тебя ведь, Саша зовут?

— Да, — я повернулся к нему.

— Я заметил, что ты всю неделю наблюдаешь за мной. Что-то не так? — старик был невозмутим как скала, даже не повернул ко мне свою голову, и все так же продолжал наблюдать за морем.

— Вы напоминаете мне одного из моих знакомых.

— Кого же? — старейшина соизволил обернуться и посмотреть на меня.

— У наемника Бурова, по прозвищу Кара, есть один боец, Олегом зовут, фамилию не знаю, клички или позывного нет.

— Угу, — только и пробурчал он.

— И что, это все, что вы хотите мне сказать?

— А я тебе ничего и не должен говорить, парень. Я узнал, что хотел, и меня твое объяснение полностью устроило.

— Но ответа не получил я.

— Ха, — ухмыльнувшись в бороду, старейшина еле слышно засмеялся и сказал: — Ты не задал вопроса, Саша, а потому и не получил ответа.

Действительно, вопроса я не задавал, а стоило бы с него и начинать.

— Что вас связывает с Олегом? — спросил я.

— Он мой воспитанник, долгое время помогал мне в делах, и в итоге предал семью, вскормившую и вырастившую его. Теперь он мой кровный враг, так же как и Кара, и Ильяс, второй верный пес этой продажной твари.

— Ильяса больше нет, он погиб.

— Как это произошло?

— Взлетел на воздух.

— Твоих рук дело?

— Моих.

— Если будешь в наших краях, то знай, что в доме алима Гойгова ты всегда желанный гость, — он замолчал и, видя, что я не тороплюсь покинуть мол, спросил: — Ты хочешь спросить еще о чем-то?

— Скажите, уважаемый алим, ведь это вы обучали Олега рукопашному бою?

— Да, ведь он мой воспитанник.

— А что это за борьба такая? Кое-что в жизни своей я видел, и в драке не самый слабый боец, а Олег меня в легкую сделал.

Алим усмехнулся и ответил:

— Нет, это не что-то особенное, а просто опыт, и не более того. Конечно, я его учил, но это смесь из борьбы, самбо и элементов армейского рукопашного боя, всего того, что я знаю. Немного того и этого, а на деле, не более двух десятков приемов, доведенных до автоматизма, — он помедлил и добавил: — Если есть интерес, то ты можешь заниматься вместе с нашей молодежью.

— Согласен, — ответил я и так закончился мой разговор с алимом Иманом Гойговым.

Тем же вечером, я присоединился к тренировкам кавказской молодежи, и две недели подряд, усваивал ухватки рукопашного боя, которые преподавал старик. Надо сказать, что усвоил многое, и практики было вдоволь, так как Гойгов к вопросу обучения подходил достаточно просто. «Вы трое против тех двоих, этот один против тех четверых, все против всех. Вперед!»

После тренировок, алим собирал своих питомцев у ставшего уже традиционным ночного костра. Здесь он давал своим волчатам психологическую накачку, вел с ними разговоры, и мне, как человеку, который к знаниям тягу имеет, они всегда были очень любопытны. Опять же разговоры шли на русском языке, и я понимал, о чем идет речь.

— Иса, — обратился старик к одному из парней, — почему ты сегодня сцепился с Магой?

— Учитель, — ему ответил невысокий крепыш, лет семнадцати, — я виноват, был несдержан, и обозвал его табасаранским недобитком.

Алим оглядел всех сидящих у костра, и сказал:

— Я тысячу раз говорил, и повторю опять. Нет вайнахов, ни ингушей, ни чеченцев. Нет осетин, черкесов, кумыков, аварцев, аланов, ногаев, табасаранцев, кабардинцев или даргинцев. Мы единый народ, кавказцы. Только в единении сила, и только так мы выживем. Кто этого не понял или не хочет понимать, тот наш враг, потому что желает нам зла. Слишком мало нас осталось, а некоторые племена, после Хаоса совсем исчезли. Когда шесть лет назад старейшины уцелевших племенных кланов Северного Кавказа собрались в Грозном на свой первый совет и объявили о своем решении объединиться, многие говорили, что ничего не выйдет, и многие были против этого. Глупцы не видели за своими мелочными проблемами того, что безбожный Халифат, очерняющий имя пророка Магомеда, наступает, и уже подмял под себя все то, что осталось от Азербайджана, Армении и большей части Грузии. Что было бы, если бы мы тогда не встали плечом к плечу, и в битве на Салаватском перевале не разгромили захватчиков?

— Мы были бы рабами, — дружно и, видимо, не в первый уже раз, ответили его воспитанники.

— Правильно, — алим был удовлетворен и, оглядев парней, сидящих вокруг него, спросил: — У кого-то имеются вопросы?

— У меня, — с места поднялся один из парней, косо взглянул на меня, сидящего рядом с их учителем, что весьма почетно, и задал вопрос: — Уважаемый алим, почему мы принимаем помощь от людей иной веры? Почему тренируемся здесь, а не дома?

— Все просто, Мухтар, дома, мы не имеем возможности подготовить вас так, как делают это здесь, и сейчас, несмотря на всю нашу былую ненависть, мы союзники с кубанцами. А насчет веры, все сказано в нашей Священной Книге — Гойгов помедлил, и процитировал: — Bo имя Аллаха милостивого и милосердного! Я не поклоняюсь тому, чему вы поклонялись, и вы не поклоняетесь тому, чему я буду поклоняться! У вас — ваша вера, и y меня — моя вера! — еще раз, оглядев всех присутствующих, он добавил: — Нет неверных религий, а есть разные, и только еретики, вроде халифатцев, перевирающие все и вся, не достойны, называться последователями Господа. Аллах велик и мудр! Аллаху принадлежат воинства небес и земли! Он все видит, и испытывает нас каждый день, и каждый миг. Рука Аллаха — над нашими руками! И знайте, юные воины, что тот, кто выполняет заветы Аллаха, тому он даст великую награду. Сквозь все битвы, препятствия, кровь, лишения и бедства, мы пройдем по пути испытаний, и одержим так необходимую нам победу. Однако, для этого нужна храбрость, вера и готовность к самопожертвованию. Вглядитесь в свою душу, и спросите себя, готовы ли вы встать на путь Аллаха и пройти по нему до конца?

Так проходили вечера, и с каждым днем я все больше удивлялся алиму. Вот насколько же мудрый и хитрый человек, как умело людьми манипулирует, и направляет их туда, куда ему это необходимо. Честное слово, был бы я чуть попроще, то обязательно на его речи повелся, а так, послушать интересно, проанализировать, да и только. Обратное можно было сказать про парней, которых готовил Гойгов, самые настоящие федаины и шахиды получились. Не знаю, как шла подготовка в других группах кавказских юношей, раскиданных по нашему государству, а эти пятьдесят парней, когда схлестнутся в родных горах с халифатскими бойцами, не отступят, и в этом, я был уверен.

Дни пролетали незаметно, в светлое время суток работа с компьютером и отжим полезной информации, которая могла бы в будущем пригодиться, а вечером тренировки. Однако сегодняшнее утро началось с суеты. На связь с батальоном вышел находящийся в Краснодаре представитель горского правительства, и вся кавказская молодежь, обучавшаяся у нас, стала собираться в дорогу. Положение дел на Кавказском фронте, все более ухудшалось, и Совет Старейшин, управляющий всеми делами Северного Кавказа, принял решение вернуть свою молодежь домой, и их телами заткнуть дыры в своей обороне.

Ну, уезжают, так счастливого им пути. Глядишь, еще и свидимся когда, если они в этой кровавой бойне, что Кавказским фронтом зовется, уцелеют. Жаль, что тренировки мои с ними окончены, но основное я выхватил, а дальше сам разберусь.

Наши парни сегодня ушли на полигон, а я сидел за столом в своей палатке, проверял очередную флэшку, на предмет чего-то полезного, и в этот момент, брезентовый полог входа откинулся и появился Гойгов.

— Здравствуй Саша, — старик присел напротив меня и с уважением посмотрел на ноут, который я выключил и отставил в сторонку.

— Здравствуйте, уважаемый алим. Мне сказали, что вы возвращаетесь домой?

— Да, пора и моим джигитам показать себя в деле. Вот, зашел попрощаться и поговорить.

— Конечно, — я привстал. — Чаю хотите?

— Нет-нет, сиди. У вас такого чая, как у нас выращивают, нет, а другого я не пью.

— Дело ваше, а я выпью, — чайник, стоящий на простой электроплитке рядом, был еще горячий и, сделав себе кружку напитка, я присел за стол, и спросил гостя: — Я так понимаю, что у вас есть ко мне вопросы?

— Имеются, — старик не стал юлить. — Ты ведь с Карой долгое время рядом был?

— Так случилось, — кивок головой, — что полгода бок о бок с ним ходил.

— Как думаешь, куда он своих десантников кинет?

— Говорят, что на Туапсе.

— В том то и дело, что говорят, а Кара человек резкий и не глупый, в голове не один план держит, а пять или шесть. Скажи, он что-нибудь говорил про Сухуми?

— При мне никогда, только Туапсе, Новороссийск и Керчь поминались. Однако у него имеются подробные карты всего черноморского побережья от Стамбула до Феодосии, и переиграть свои планы, ему ничего не стоит. Все может быть.

— Вот и я так думаю. С вашим комбатом на эту тему уже переговорил, и с СБ мыслями поделился. Ладно, это не твоя забота, нет, так нет, — он выглянул в окно, посмотрел на подъезжающие под погрузку машины, и вновь повернулся ко мне: — Время еще есть, пока мои воины вещи соберут, давай, сержант, угощай своим чаем.

Сделав старику крепкий чай, спросил его:

— А с чего интерес такой к Сухуми, там ведь с тех пор, как трабзонцы уцелевших жителей в рабство уволокли, и нет никого?

— А-а-а, — его лицо на миг искривила гримаса, — все равно завтра в новостях объявят. Войска Халифата прорвали нашу оборону на Клухорском перевале, но направились не к Нальчику, как ожидалось, а на запад, в сторону Кодора. Есть мысль, что Кара побоится высаживаться на ваш берег, все же у вас есть боевые корабли, которые его шаланды потопят за полчаса, и он бросит своих наемников на Сухуми, где никого нет, соединится с частями халифатцев, и уже по побережью начнет наступление на вашу территорию.

— Логично.

— Вот именно, что логично.

Над столом воцарилась тишина и, решившись, я задал Гойгову вопрос, который интересовал меня уже не первый день:

— Уважаемый, если не секрет, как вы с Карой познакомились и почему за его голову такая большая награда назначена?

— А он об этом никогда не рассказывал?

— Нет, про свое прошлое он не любил говорить, и всегда разговор на другие темы переводил.

— История долгая и для меня лично неприятная. Другому кому, может быть, что и не рассказал, а ты человек посторонний, и в то же самое время, с Карой знаком, и Ильяса, на тот свет отправил. Слушай. Кара появился у нас почти сразу после падения Приморо-Ахтарска, в конце 52-го года. С ним было десятка два бойцов, и у нас как раз начиналось движение за объединение племен в Горское Содружество. Так сложилось, что он оказал мне услугу и выручил Олега, которого я с малолетства воспитывал, с тех самых пор, как подобрал его мальчишкой оголодавшим, после чумы в Сочи. Нам нужны были бойцы, и я поручился за Кару перед Советом Старейшин. Потом была битва на Салаватском перевале, и семьсот наших джигитов вырезали пятитысячный передовой отряд, идущий на нас из Новоисламского Халифата. Кара тогда отличился, и многие наши парни к нему в отряд пошли. Через год появилась его семья, он поселился в Гаграх, и начал совершать походы в сторону Грузии и к туркам. Все бы ничего, внимания он не привлекал и в военных операциях против Халифата регулярно участвовал, но в начале 58-го произошел целый ряд убийств. Неизвестные абреки налетали на поселения, в которых жили наши старейшины, и вырезали всех жителей от мала до велика.

Алим сделал большой глоток чая, поморщился, непонятно, то ли от вкуса напитка, то ли от воспоминаний, и продолжил:

— Добрались и до меня. Мой аул стоит на реке Ардон недалеко от Алагира и, в общем-то, это небольшая, но хорошо укрепленная крепость, которую в наше время, взять совсем нелегко. Однако нашелся предатель, который открыл ворота поселения, и ночью в него ворвалось больше сотни головорезов. Меня продал Олег, мой воспитанник, тот, кому я почти во всем доверял.

— Почти?

— Именно так, почти. Вот это меня и семью мою, от гибели и спасло. До конца я никому не верил. Моя дружина, две сотни воинов, всегда неподалеку находились, и об этом, я даже своим родным детям не говорил. И вот, когда начался бой, мои бойцы подоспели вовремя, и большая часть моих родичей уцелела. От пленных узнали, что на нас напал Кара, и заказ на устранение наших лидеров, он получил от южан. После этого, меня убрали из Совета Старейшин, все же я за него ручался. Однако и к смерти не приговорили, предателя обнаружили тоже благодаря мне. За Кару и его отряд объявили награду, самую большую, какая только была возможна, и многие лихие джигиты начали на него охоту. Дальше, ты все знаешь, разгром наемников, Туапсе, бегство Ильского с казной, поимка Кары и ваш побег в Трабзон. Вот так, многие считают меня мудрым, но и я могу быть доверчив как самый последний простак, пригрел змею на груди, и сам же, за это и поплатился.

Раздался звук автомобильного клаксона, старик встал и сказал:

— Пора. Удачи тебе, Саша. Прощай!

— До свидания, уважаемый алим, — я тоже встал и проводил его до выхода.

Через пятнадцать минут две автомашины с горцами, едущими на войну, покинули наш базовый лагерь, а я, через некоторое время, обдумав услышанную от Гойгова историю, продолжил свою работу. Сиди или нет, а к вечеру, надо сдать комбату хотя бы пару интересных файлов.