Месяц пролетел, совсем его не заметил. В нашей роте все это время шло боевое слаживание подразделения, и считать дни, было попросту некогда.

Что есть боевое слаживание роты спецназа? Разумеется, я этого не знал, но делал то же самое, что и ветераны, так что для меня все прошло вполне стандартно. Первая неделя, это индивидуальная подготовка бойцов, и каждый день мы занимались только теоретической подготовкой, сидели в палатках, а инструктора, офицеры нашей же роты и особо продвинутые сержанты, впихивали в нас полезные знания. В основном это касалось минно-подрывного дела, медицины и тактических приемов наших будущих противников, кочевников-«беспределов». В общем, внимательно все слушаешь, запоминаешь, а в конце дня, сдаешь небольшой устный экзамен. Если инструктор доволен, все путем, зачет, а вот, если нет, то командир твоей группы, в моем случае, капитан Черепанов-третий, дает нагоняй командиру отделения, и уже он занимается твоей подготовкой, индивидуально, и в ночь. Так что мне хватило одного раза, чтобы понять, что если инструктор что-то говорит, то надо его слушать, а не кемарить тихонечко в уголке возле печки.

За первой, пришла вторая неделя, и началась подготовка подгрупп, то есть троек. Я вошел в левый боковой дозор нашей третьей группы, позывной Мечник, и кроме меня, разведчика, в ней же были еще один разведос, Миха Якимов, он же Як, и старший разведчик-пулеметчик Игорь Павлов, позывной Игорян. Тройки тренировались просто, нас с самого утра выгоняли на полигон за лагерем, и весь световой день мы бегали по грязному полю и расстреливали мишени, которые сами же и устанавливали.

Рывок вперед, мы с Яком мчимся в сторону мишеней, а пулеметчик нас прикрывает. Перекат, падаем в грязь, бьем короткими очередями по мишеням. Теперь уже мы прикрываем Игоряна, а он зигзагами скачет по полю и плюхается в лужу чуть впереди нас. Так, прогон за прогоном, с утра и до позднего вечера, и только в последние пару дней, грязное поле сменяется на развалины станицы Кисляковской.

В конце этой тренировочной недели, сам для себя посидел и подсчитал, сколько БК вмолотил по фанере. Охренел. Получилось, что только я, в одиночку, израсходовал почти две тысячи патронов, столько же мой напарник Як, а про пулеметчика, и говорить нечего, у Игоряна расход боезапаса перевалил за четыре тысячи. Затраты бешенные, тем более по нынешним временам, но видимо, начальство считало, что это окупится. Лично нам, это принесло только пользу, и наша тройка спелась настолько, что порой, мы друг друга и без слов понимали, а работу подгруппой, вели на автомате, не отвлекаясь на лишние раздумья и не выдумывая ничего нового.

Наступила третья неделя, пошла работа всей группой, тактика в лесу, ночевки на снегу и бродилки вокруг нашего базового лагеря. По лесу передвигается группа, ведет поиск, и все как положено, головной дозор, боковые, центр, тыл. Идет приказ по рации и другая группа организует на нее засаду. Происходит бой, учебный, разумеется, и стрельба ведется только холостыми патронами, нам, что удивительно, и такой боеприпас подвезли. После боя идет разбор, кто и сколько бойцов потерял, в чем ошибки и как их исправить. Вновь движение, группы расходятся, и кто на кого организует следующее нападение, никто не знает, кроме командира роты, который действовал по одному ему известному плану и графику. За эти семь дней, минус один, сутки сидели на блокпосте, наша группа шесть раз «вступала в бой», три раза организовывала засады и три раза налет. Практика — великая вещь, за время таких тренировок, данную простую истину я усвоил четко.

Четвертая неделя началась с тревоги и вся рота, кроме одной дежурной группы, которой конкретно повезло, во главе с Еременко, в течении пятнадцати минут покинула расположение базы и ушла в лес. Ночь, мороз, ветки трещат, а сто с лишним человек, нагруженные рюкзаками с боезапасом, вещами, продовольствием и оружием, топает по ночным дебрям. Такая вот тренировочка, продолжавшаяся трое суток с краткими остановками. После этого, изнуренные и усталые, бойцы роты разбили лагерь, забазировались, сутки отдохнули и двинулись обратно.

Правда, назад пошли совсем не так, как шли в леса. Командиры подразделений кинули монетки, и одна из групп, с форой в два часа, первой вышла из лесного лагеря. Это «жертва», которую остальные, «хищники», должны были догнать раньше, чем она достигнет базового лагеря под Кисляковской. Так начались «скачки», и «жертвой», выпало быть нам.

Трое суток продолжалась «погоня», мы рвали жилы, проклинали все на свете, но не останавливались и как стадо лосей, ломились через дебри к родным палаткам. Однако, те, кто шел позади, тоже не хотели проиграть, и были совсем не хуже, чем мы, и когда до лагеря оставалось всего ничего, километров восемь, нас все же настигли. В сложившейся ситуации наш командир принял единственное верное на тот момент решение. Капитан оставил на пути преследователей заслон из самых истомленных бойцов, а сам, с остатками группы, сделал один конкретный рывок, вложился в него последними своими силами и выиграл.

По возвращении в лагерь, весь личный состав роты, который участвовал в заключительной тренировке, четыре дня ничего не делал, а валялся брюхом к верху в своих палатках, и вставал со спальников только для того, чтобы в очередной раз перекусить и выйти в туалет. Сегодняшнее утро застало меня за чтением. Я лежал возле мутноватого окошка и, в который уже раз, перелистывал толстую и прошитую суровыми нитками тетрадь, на обороте которой была надпись: «Алексей Черепанов. Подготовка бойца спецназа. Тактика. Снаряжение. Вооружение». Отличнейшее пособие, написанное самым первым командиром нашей второй роты, и дедушкой нашего командира группы, подполковником Черепановым, сорок лет назад, в далеком 2017-м году.

Уже не в первый раз я перечитывал эту тетрадь, и каждый раз находил что-то новое для себя. Например, постоянно сравнивал нас и их, наших далеких предков, выживающих во время чумы и последовавшего после нее хаоса. По физическим кондициям, что бы там не говорил капитан Максимов из учебки, мы им ничем не уступали, а может быть, что и превосходили, а вот в плане образования, были на самом низком уровне, а во всем виноваты смутные времена, лишившие нас учителей, великого множества книг и системы образования. Как следствие, налицо, наше техническое отставание. Где компьютеры, самолеты, ракеты, вертолеты, спутниковая связь, интернет? Этих самых продвинутых технологий прошлого нет, а мы только выживаем на остатках былого величия. Хотя, конечно, некоторое количество компьютеров сохранилось до сих пор, да и мобильные телефоны имелись, пусть разговоры по ним и нельзя было вести, но фотокамеры и радиоприемники в них, по прежнему были востребованы. Многое забыто и похерено, с каждым годом забывается все больше, и будет ли возрождение, про которое так много говорит по радио наш президент Симаков, лично я, просто не знаю. Хочу верить в Золотой Век, но в реальности, несмотря на всю силу и блеск нашей Конфедерации, вижу откат в прошлое.

Чего далеко за примерами ходить, взять хоть наш батальон и армию в целом, и повести разговор про наше оснащение. В тетради подполковника Черепанова описаны многие виды стрелкового и тяжелого вооружения, и он писал о них, как о чем-то естественном и обыденном, что находится рядом и готово к применению. Но прошли годы, и где все эти ВСС, АС «Вал», ОЗМ-72, МОН, РПО, РШГ? Этих видов вооружения нет, за минувшие десятилетия все это исчезло без следа, истратилось, пришло в негодность, выработало ресурс, а ремонтировать тот же «Печенег», про который я столько слышал, но ни разу не видел, было просто некому. Да, есть наш центр, город Краснодар, в котором производят оружие, но все наши оружейные заводы, не в состоянии собрать из запчастей ни одного рабочего вертолета, ни одного продвинутого танка, и ни одной мощной САУ. Все, что они сейчас могут, это создать что-то свое, попроще и полегче. Кое-что у нас в батальоне было, конечно, мы же гвардия, но два десятка БТРов, несколько танков и батарея самоходных орудий, с ограниченным боезапасом, это капля в море, и на общем фоне, значат очень мало.

Ну, над проблемой нашего технологического отката в прошлое, наверняка, не только я размышляю, но и более умные головы, которые наверху сидят, а человек такое существо, что если поставит перед собой цель, то обязательно ее достигнет, если доживет до получения конечного результата, конечно. Опять же, мир не заканчивается на нас, на жителях Кубани, есть Московский диктат, который рубится в окружении кочевых орд, есть Уральская республика, Китай, который объединяется и пытается вспомнить славное прошлое, да и за океанами, как говорят, что-то имеется, и мощные радиостанции регулярно ловят сигналы из Южной Америки. Кто-нибудь, а вытянет наверх, хотя, разумеется, хотелось бы, чтобы это были мы.

— Что, все мечтаем, Мечник? — ко мне подошел наш групник, стройный и всегда подтянутый брюнет, капитан Черепанов-третий.

— Да, товарищ капитан, размышляю, — повернулся я к нему.

— Собирайся, Еременко вызывает, — он по-свойски подмигнул мне и вышел из палатки.

Мне собираться не долго, на тело куртку, на голову шапку, на ноги сапоги резиновые, и на выход. Догнал я капитана уже возле штаба, и внутрь мы вошли вместе. Ближний круг майора Еременко, включая нас двоих, был в сборе, два группника и шесть сержантов. Сам командир роты, как всегда, сидел за столом, а мы с Черепановым примостились на лавку рядом с другими собравшимися.

Майор оглядел всех, и начал разговор:

— В общем, так, товарищи мои. До всей роты, то, что я вам сейчас скажу, доводить не надо, всему свое время, а вы, моя опора, и знать новости должны чуть раньше, чем другие военнослужащие. Через три дня мы получим приказ президента о развертывании нашего батальона в бригаду, и численность личного состава будет увеличена до двух с половиной тысяч. В бригаде будет мотострелковый батальон, два разведбата и один батальон спецназначения. Я становлюсь комбатом спецов, и с вышестоящим командованием все решено. К чему этот разговор, понимаете?

Все присутствующие промолчали, и только Черепанов откликнулся:

— Не томи, командир, что от нас требуется?

— В нашем батальоне будет четыре роты по четыре группы в каждой, бойцы нужны.

— Куда еще? — отозвался командир первой группы, младший брат нашего майора, Еременко-четвертый, совсем не похожий на своего здоровяка-брата, среднего роста и абсолютно лысый мужичок. — Через месяц в наступление переходим, и кто воевать будет?

— Спокойно, — майор улыбнулся своему брательнику, — завтра первая рота из рейда вернется, они и займутся обучением новобранцев. От себя мы только две группы в новые подразделения отправляем, а четыре, так и останутся второй ротой, которая и потянет на себе основную работу в весеннем наступлении.

— И где мы сейчас рекрутов возьмем?

— Это я у вас и хотел узнать, — Еременко закурил. — Может быть, у кого-то идеи есть, где нам бойцов найти? Через пару деньков новость разнесется по всем подразделениям, и каждый озаботится новыми солдатами. Пока, у нас есть двое суток форы, и мы, наших конкурентов в борьбе за человеков, опережаем.

— В Тихорецк съездить, в Кропоткин, и по станицам окрестным проехаться, — предложил Черепанов.

— Не вариант, все что можно, мы уже из этих мест выгребли.

— У территориалов попробовать людей переманить, — отозвался Исмаил-ага.

— Тоже не то, территориалы нас и на дух не переносят, а если найдется кто-то, кто захочет к нам перевестись, то такая волокита с документами начнется, что лучше и не думать об этом.

Больше предложений не было, и не знаю, что-то дернуло меня, и я сказал:

— Беженцы.

— Повтори, — майор посмотрел на меня.

— Беженцы из Донского Царства, товарищ майор. Они находятся недалеко отсюда, в станице Новолеушковской, которая между Тихорецком и Павловской. По слухам, их там скопилось до семи тысяч человек. Правительство, конечно, их расселяет потихоньку, но и они прибывают постоянно. Нам ведь человек сто пятьдесят нужно, так неужели не найдем.

— Голова, — уважительно протянул ротный. — Вот что значит, свежий взгляд. Черепанов, — он кивнул моему группнику, — собирайся в дорогу, возьмешь десяток бойцов при оружии, Мечникова, рацию, и вперед. К вечеру жду доклада, что и как в лагерях беженцев. Если есть вариант набрать там рекрутов, то завтра организуем автоколонну, приедем и всех, кто нам необходим, заберем. Вопросы?

— Семейных брать? — спросил капитан.

Еременко подумал, и кивнул:

— Да, если ценные кадры, то бери. После того, как с остатками Донского Царства разберемся, свой лагерь будем ставить, и семьи из бригады подтянем.

— Командир, — голос подал брат майора, который не наедине, был с ним предельно официален, — как полковник Игнатьев видит дальнейшее положение дел? Ты с ним об этом разговаривал?

— Говорил, и он сказал, что все будет как в старые времена. В бригаде остаются все вспомогательные структуры и рота охраны, а батальоны, где бы они ни находились, все равно будут подчиняться ему и его штабу.

— Ясно, — пробурчал командир первой группы.

— Раз ясно, тогда все свободны. Мечников, останься.

Собрание было окончено, все разошлись, и мы остались вдвоем. Майор порылся в ящике своего стола, и положил передо мной две золотистые металлические лычки, какие на погон камка цепляются.

— Это мне? — задал я уточняющий вопрос.

— Тебе, — усмехнулся ротный. — Можешь уже сейчас прицепить, а приказ по роте сегодня вечером пройдет. Так что поздравляю тебя, Мечник, с внеочередным воинским званием младший сержант.

— Служу Конфедерации.

— Это хорошо, что служишь, правильно, — он вновь порылся в столе и достал знакомый мне планшет, раскрыл его и вынул карту, которую сразу же раскинул на столе.

— Карта моего отца?

— Она самая. Долго я с ней возился, но все же разобрался, что здесь и как.

— А зачем вы ее мне показываете?

— Хм, вопрос интересный. Наверное, потому, что отца твоего помню. Мы с ним, хоть и не были никогда друзьями, но вот, врезался он мне чем-то в память, а ты его наследник, да и карту добыл именно ты, а не кто-то другой. В общем, ты в этом деле будешь задействован в любом случае.

Склонившись над картой, спросил майора:

— И где склад?

— Не склад, а склады. Их три. Местоположение известно, а вот, что в них находится, непонятно. Даже намека на это нет. Вот здесь, — он ткнул в карту пальцем, — недалеко от Аксая, еще в прошлом веке, плодоовощной совхоз был, там подвалы обширные имелись, под вино и фрукты. Когда в России, еще до Черного Трехлетия, развал начался, перестройкой назывался, совхоз зачах, сады вырубили, а подвалы забросили. Вот в них-то, отец твой и товарищи его, и сделали основной склад. Кроме него, есть еще два, поменьше, но они в соседнем населенном пункте.

— Командир, а что вы будете делать с тем, что мы добудем?

— Сначала добыть надо, а потом уже подумать. Если что-то действительно, стоящее, например оружие, которое боеготово и не сгнило, то часть себе оставим, а часть в бригаду отдадим. Мы ведь не анархисты, какие, правильно, Мечник?

— Так точно, не анархисты.

— Вот если бы мы независимым наемным отрядом были, тогда, все для себя, а так, что ни поимели, тем и поделились. Все, — майор свернул карту, — можешь идти.

Покинув штаб, приготовился к дороге, набрал в свой РД харчей, вооружился верным АКСом, взял ТТ, и был готов к путешествию. Вскоре тронулись в путь, и через несколько часов были на месте, в лагере беженцев расположившимся возле станицы Новолеушковской.

За последние месяцы, повидал я многое, но то, что открылось нам в сборном пункте для беженцев, по эмоциям, перехлестывало все, что было ранее. Огромное грязное поле, некогда выгон для скота, обнесено колючей проволокой, вокруг охрана из вооруженных карабинами территориалов. За колючкой длинные дощатые бараки и, в промежутках меж ними, тысячи оборванных и исхудавших людей, без всякой цели слоняющихся в узких переходах. Но не это, сразу же бросилось в глаза, а поляна вдоль дороги, на которой торчали из земли сотни свежих деревянных крестов. Видимо, по зиме тут было совсем хреново, и народ мер как мухи.

— Бля-я-я, — протянул Черепанов и со злостью посмотрел на сытых откормленных охранников, — натуральный концлагерь здесь устроили. Ну, шакалы!

Ветераны, которые с нами поехали, защелкали затворами автоматов, а мой комод, Филин, спросил капитана:

— Череп, что делаем? Может, завалим этих уродов? — он кивнул на территориалов.

— Палево, Филин, попробуем по нормальному с ними разбежаться, но если кто рыпнется, стреляйте на поражение.

— Как скажешь, — кивнул комод.

Наш «Урал» остановился подле чистенького аккуратного домика возле въезда на территорию лагеря, и из него тут же вышел пожилой вальяжный человек, в шикарной бобровой шубе, и четырехугольной кепке, какие носят некоторые чиновники республиканской администрации. Черепанов перепрыгнул через борт грузовика, подошел к чиновнику и, небрежно козырнув, представился:

— Капитан Черепанов, Четвертый гвардейский батальон, прибыл в лагерь для перемещенных лиц для набора новобранцев, готовых служить в частях гвардии Кубанской Конфедерации.

— Смехов, Пал Палыч, — растерянно ответил чиновник. — У вас имеются соответствующие бумаги?

— Нет, мы действуем в соответствии с воинским уставом Конфедерации от 2052 года, где ясно сказано, что во время войны, гвардейские части имеют право набирать добровольцев там, где посчитают нужным. Вы в курсе, что у нас война?

— Конечно, — подтвердил Смехов, выпятил вперед грудь и приосанился. — Однако я не могу пустить вас на территорию лагеря, он закрыт на карантин.

— Карантин, так карантин, — усмехнулся капитан, и обернулся к машине, — Радист, вызывай на связь столицу, уточним в администрации президента, что это за болезнь такая по нашим просторам гуляет, про которую никто не знает.

— Зачем же сразу столицу? — сразу забеспокоился чиновник, ни разу в жизни, не видевший армейской радиостанции, и не знавший, что наша старенькая Р-147 «Багульник», только теоретически способна достать до Краснодара, находящегося от нас в трех сотнях километров.

— Ничего, — капитан искоса посмотрел Смехова. — Сейчас выйдем на связь с Верховным и, если выяснится, что вы нас обманываете, то не обессудьте. Мы вас, — офицер кивнул на стену дома, — вдоль этой стеночки выстроим, и всех расстреляем к ебеням.

Чиновник посмотрел на нас, занимающих оборону вокруг капитана, и на своих солдат, старающихся отвалить в сторонку, тоскливо вздохнул, как-то сдулся и резко сменил тон разговора:

— Может быть, договоримся, капитан?

— Конечно, Пал Палыч. Нам ведь лишняя суета не нужна. Ну, постреляем мы вашу гоп-компанию, которая людей голодом морит и, наверняка, беспределит здесь по черному, а потом стой здесь, охрану налаживай и вас закапывай. Нет, это только в крайнем случае, если нас к этому обстоятельства принудят.

— Сколько людей вам нужно?

— Много, но сначала контингент надо посмотреть.

Смехов еще раз вздохнул, и дал своим охранникам приказ нам не препятствовать. Пять человек остались возле машины, мало ли что, вдруг местный начальник передумает, а Черепанов, пятеро бойцов и я, вошли на территорию лагеря.

Только переступив за колючку, сразу же понимаешь, что попал в полное дерьмо. Почему? Да по той простой причине, что оно было вокруг. Охренеть! Люди бежали от «беспределов», надеялись на что-то, на них выделялись деньги и продовольствие из государственной казны, а здесь, нате вам, отобрали все что было, кинули в бараки посреди чистого поля, и даже лопату не дали, чтоб яму выгребную выкопать. Мать их, разэдак, этих территориалов. Падлы!

Черепанов вышел на более-менее чистое пространство, видимо, здесь местная власть народу продукты раздавала, и остановился. К нам сразу же стали стягиваться угрюмые люди, и кто-то просительно протянул ко мне руку, мол, дай покушать. Да, жаль беженцев, но сначала дело.

— Люди, — выкрикнул капитан в толпу, — я представитель Четвертого гвардейского батальона, который вскоре направится на Дон, освобождать ваши дома от кочевников-«беспределов». Нам нужны солдаты. Кто желает вступить в гвардию?

Толпа зашумела, а кто-то громко спросил:

— А как у вас со жратвой?

— С этим вопросом все хорошо, паек такой, что и эти, — Черепанов кивнул в сторону ворот и скопившихся возле них территориалов, — позавидуют.

— А деньги? — все тот же голос.

— Два золотых в месяц в боевой части и один во вспомогательной.

— А семьи?

— Без проблем, но только для хороших специалистов.

— Где расписаться? — протолкнувшись через толпу, к нам вышел худой, больше похожий на скелет, обтянутый кожей, чем на человека, высокий мужчина.

— Подожди с росписью. Надо посмотреть на тебя, кто и что, чего умеешь, как со здоровьем, — капитан окинул его взглядом, и обратился к Филину: — Займись, комод, но не затягивай, не более пяти минут на человека. Остальным, тоже самое, опрос будущих рекрутов. Давай, парни, время поджимает.

Мы начали выдергивать из толпы желающих записаться в гвардию мужиков, и опрашивать их. Переговорил с одним, не то, здоровье пошаливает, что-то серьезное с сердцем, отказ. Второй человек, нога покалечена, но говорит, что разбирается в технике, отправил его к капитану, пусть он решает. Протиснулся третий, голодный, худой и истощенный, но боец, в армии царя Ивана служил, дезертир, а значит годен. Лица мелькали перед глазами, сливались в одно и, уже к вечеру, я не помнил ни одного из тех, с кем разговаривал в этом лагере, глаза закрываешь, и видишь одну тоскливую маску, которая озабочена единственной мыслью, чего бы съесть.

Пришла ночь, мы забрали всех тех, кто был нам нужен, и вывели их за пределы лагеря. Капитан выбил у Смехова одеяла и продукты, и мы смогли накормить бывших беженцев, готовых стать гвардейцами. Их оказалось сто семьдесят человек, да и в нагрузку к ним, их близкие и родня, еще триста человек. Сами мы, ложились спать голодными, не было сил смотреть на остававшихся за колючкой людей, и все, что у нас имелось в запасе съестного, раздали им. Ничего, в животе побурчит, но хоть совесть не будет мучить.