А вот это было уже интересно! Мишель не то, чтобы начал всё понимать, но хотя бы не чувствовал себя лишним в этой милой молчаливой беседе двух старых знакомых. Наконец-то хоть одно знакомое имя!
Правда, от этого ситуация не стала понятнее.
Причём здесь Адриан? И почему у этого старого бородатого чёрта такое дьявольски довольное выражение лица? О чём он только что рассказал Александре, что она сидит сама не своя, смотрит в одну точку остекленевшими глазами, и боится поднимать взгляд? Что её так шокировало, что так потрясло?
О-о, сколько вопросов было у Мишеля! Но ни один из них он так и не задал, продолжая молча смотреть на страничку в блокноте, в надежде, что ему всё же что-нибудь объяснят.
А Александра в то же самое время думала совершенно о другом. Угадаете, о ком? Правильно, о Гордееве! Ни о ком, кроме него, она в последнее время столько не думала! Главный герой её девичьих мыслей, а иногда герой и её снов (кошмаров, конечно), на сто очков вперёд обогнавший милого сердцу Серёжу Авдеева…
Иван Кириллович знал. Обрывки мыслей собирались в целые фразы, и выстраивались у неё в голове в идеально правильном порядке. Тихо, спокойно, без паники. Иван Кириллович. Знал. Обо всём. С самого начала. Знал!
И это хорошо доказывают слова, что он сказал Георгию той ночью… Слова, которые она никак не должна была услышать. «Кройтор должен умереть, Георгий. Что угодно сделай, но найди мне этого человека, и принеси мне его голову!» Так и сказал.
Выходит, он не только не убивал Юлию Николаевну, но ещё и хотел отомстить Кройтору за её смерть?
Не-ет, помилуйте, нет! Саша категорически отказывалась в это верить. Гордеев же подонок! Он по определению не может быть хорошим. Никак не может.
Она в растерянности подняла взгляд на Рихтера. Тот развёл руками — что? Если остались какие-то вопросы: задавай, я постараюсь ответить.
— С чего вы взяли, что это он?
Этого вопроса Рихтер не понял.
«Она знала его в лицо, и когда увидела его здесь, сразу поняла, что он приехал за ней…»
— Нет. Я не об этом.
Рихтер послушно закивал — объясни, милая, чего ты хочешь, и я постараюсь ответить.
— С какой стати ему было приезжать спустя столько лет? Вы же сами сказали… — Александра запнулась, поняв, что «сказали» — не совсем правильное слово, ведь фактически Максим Стефанович ей ни слова не говорил! Но потом, махнув рукой на лингвистические тонкости, она продолжила: — Если верить вашему рассказу, им удалось убедить его. Вы сами сказали, он им поверил. Так с какой же стати ему было возвращаться и…
«Она всегда его боялась», Максим Стефанович жестом «перебил» её, не дав закончить вопрос. Ему показалось, он понял, что Саша имела в виду. «Боялась, что он рано или поздно догадается, и придёт за ней. Придёт, чтобы отомстить».
— Это не ответ, — огорчила его Александра. — Такой ответ меня не устраивает! То есть, простите, если это прозвучало грубо… я не в праве требовать от вас, разумеется… но… подумайте сами… столько лет прошло… и почему только теперь?
«Я не знаю», Максим Стефанович развёл руками.
— Возможно, она просто сказала вам это, чтобы вы поверили в её версию? — Вернулась к своим прежним надеждам Саша. Ох, и не хотела она так запросто смывать подозрения с честного и непорочного имени Ивана Гордеева! Конечно, это он один во всём виноват, а вовсе не Кройтор! Юлия Николаевна нарочно так всё подстроила, чтобы не подумали на дорогого муженька, прекрасно зная, что в Румынию никто не поедет, а если и поедет, то никаких тайн двадцатипятилетней давности там точно не найдёт. Концы в воду. Гордеев невиновен. Всё, как она хотела!
Максим Стефанович, как ни странно, разубеждать её не стал. Саше это понравилось, а вот Мишелю нет — он прекрасно видел, куда она клонит, до последнего убеждённая в причастности Ивана Кирилловича.
«Я был всего лишь временным учителем немецкого при ней, — ответил Рихтер с грустью, — я не был её лучшей подружкой, я не знал всех её тайн. Она передо мной, разумеется, не отчитывалась. Так что, я допускаю, что это далеко не вся правда. За двадцать пять лет могло случиться много чего ещё, о чём я не знал. Мне не докладывали. Я ушёл от них (от Волконских) сразу после того, как похоронил свою любовь. И с тех пор ни разу больше не имел с ними дел. Особенно с ней. Вплоть до того дня, две недели назад, когда она пришла ко мне, и попросила рассказать обо всём, если он (её сын) спросит. Вот всё, что я знаю».
— Она наверняка вас обманула! — Упрямо гнула своё Александра. — Она сделала это нарочно, чтобы…
— Может, всё-таки, посвятите меня в курс дела? — Мишель перебил её, не дав договорить. Взгляд у него был до того хмурый, что Александра тихонько охнула, и спрятала лицо в ладонях, как будто только сейчас заметив, что он здесь.
Рихтер спас ситуацию, вновь привлекая к себе внимание, постучав по подлокотнику кресла.
«Ты не считаешь это достаточным поводом для убийства? Похищение сына? Единственного ребёнка? Единственного наследника? По-твоему, этого мало? Пусть даже и двадцать пять лет спустя — какая разница, когда он решил ей отомстить? Может, он готовился всё это время… Месть — холодное блюдо. Срок, конечно, солидный, но кто знает чего он на самом деле ждал?»
— Это неправда, неправда, неправда! — Воскликнула Александра, вновь поднявшись с места. — Это просто не может быть правдой!
Мишель смотрел на неё скептически, скрестив руки на груди, и на этот раз с утешениями не спешил. Ей было не по себе под этим его недовольным взглядом, особенно тоскливо делалось от осознания того, что она его же хотела от этой правды и уберечь! А он совершенно этого не ценил, и смотрел волком.
«Увы, но это так», Максим Стефанович развёл руками, перехватив её взгляд.
Александра тяжело вздохнула в ответ, но больше ничего говорить не стала. Рихтер понял, что он не убедил её, и, тоже встав со своего кресла, прихрамывая, подошёл к ней ближе. И коснулся её руки.
«Я знаю, это тяжело. Но ты должна сказать ему. Он должен знать. Она хотела, чтобы он знал!»
— Я скажу, но я в это не верю! — Искренне призналась Александра. — Всё это выдумали нарочно, чтобы увести подозрения от Гордеева!
«Он (Гордеев) здесь не причём. — Какая категоричность! Какой уверенный блеск в глазах! Мишель готов был руку пожать этому безумному старику, но, вот беда, с помощью рук он продолжал изъясняться, так что с пламенной благодарностью своей пришлось подождать. — Он никогда не пошёл бы на такое. Если ты не веришь, а это совершенно здоровая реакция, потому что в такое поверить довольно сложно, то ты имеешь полное на это право. Думай как угодно, но, прошу тебя, не думай, что во всём виноват Гордеев!»
— Что?! — С таким возмущением воскликнула Александра, что Максим Стефанович невольно смутился, и выставил руки ладонями вперёд.
«Нет, нет, я ни в коем случае не хотел сказать, что он честный, добрый человек! Он тоже по-своему чудовище. Но её (Юлию Николаевну) он не убивал, как бы там ни было. Её убил (кивок на страницу в блокноте) Кройтор. Веришь ты в это или нет, но это так».
— Максим Стефанович, — начала, было, Александра, но тотчас же замолчала. Что она хотела сказать? Попросить его быть благоразумным и не нести всей этой чуши про украденных детей и мёртвых младенцев? Это была не чушь. Точнее, не так — чушь или нет, но Рихтер свято верил в то, что говорил.
И эта история о его убитой возлюбленной. Стал бы он шутить такими вещами? Стал бы лгать? И отрезанный язык… Вот почему он не говорил всё это время? В рот ему не заглянешь и не проверишь, но такими вещами не шутят тем более.
А что тогда ему сказать? Что Юлия Николаевна решила напоследок ещё раз использовать его, ради своего бессовестного обмана? Чтобы он окончательно и бесповоротно возненавидел её, уже покойную, и за всё сполна расплатившуюся? Саша бы этого никогда не сделала. Да и потом, не так уж она и была уверена в том, что Волконская солгала.
Вполне возможно, что и нет. Достаточно посмотреть на Мишеля, чтобы в этом убедиться.
«Он же на неё нисколечки не похож, ни капельки, Господи!»
И, вместо какой-то, несомненно, дельной фразы, Саша лишь простонала что-то невразумительное, и вновь закрыла лицо ладонями. Она понимала, что Максим Стефанович ей не лгал. Может быть, лгали ему. Но не во всём.
История с похищенным сыном была правдой. И с бедной девушкой-акушеркой, своей жизнью поплатившейся за жизнь новорожденного, тоже не была вымыслом. И Максим Стефанович, искалеченный как физически, так и духовно, был вполне реальным. Стоял напротив, смотрел с жалостью.
«Вам бы побольше обо всём этом узнать», посоветовал он, когда Александра вновь на него посмотрела.
— Это уже не ко мне, — с обидой ответила она, и кивнула на Мишеля. — Это к нему. Меня к их аристократичному обществу и на порог не пустят! Я и сейчас здесь всего лишь как переводчик, иначе ко мне бы, м-м, не снизошли обратиться!
«Зачем она так?», почти с обидой подумал Мишель. А потом вдруг понял, что все её слова были правдой. Она говорила как есть, переняв у него эту немного жестокую манеру называть вещи своими именами, рубить с плеча.
«Скажи ему всё. Он должен знать», попросил Максим Стефанович.
— Я скажу.
«Он может вспомнить что-то ещё… Он может знать, почему он (Кройтор) объявился столько лет спустя. Она (Юлия Николаевна) могла обмолвиться. Он может знать больше, чем мы с тобой вместе взятые, с нашими глупыми догадками! Обязательно скажи ему обо всём».
— Я скажу. — Повторила она.
«Правда ему не понравится. — Не стал отрицать очевидное Максим Стефанович. — Такая правда никому не понравится. Но он… я уверен, он справится. Он доведёт это дело до конца. Он этого так не оставит. Поверь мне. Я разбираюсь в людях. А по нему с первого взгляда видно — очень дельный молодой человек. Не в пример отцу!»
— Которому из? — С усмешкой спросила Александра. Старичок растянул губы в улыбке. Неужели она ему поверила?
«Оба хороши. Один другого подлее! Но, знаешь, Гордеев всё-таки… человек».
Что он хотел этим сказать? И это ли он хотел сказать вообще? По крайней мере, Александра поняла его странную жестикуляцию именно так: «Гордеев всё-таки человек». И долго потом она ещё вспоминала эти слова, пытаясь понять, что же они на самом деле значили.
— Хорошо. И последний вопрос. — Это Александра вспомнила, уже когда Рихтер провожал их к выходу. Он послушно остановился, внимательно глядя на неё, и тогда Саша спросила: — Что случилось с Сандой?
Ответ был очевиден и прост. Можно было не спрашивать.
Но всё равно показалось дико — то, как запросто он изобразил эти страшные слова:
«Он её убил».
Это и Мишель понял, по его характерной жестикуляции. Он не знал, кто такая Санда, и кто избавил мир от её существования, но все эти бредовые россказни ополоумевшего немого старика с каждой секундой нравились ему всё меньше и меньше.
— Так я и думала, — сказала Александра, кивнув Максиму Стефановичу.
И только у порога догадалась спросить о его самочувствии. Господи, как ей стало стыдно в тот момент! До чего докатилась, подумать только! Эгоистка, эгоистка, такая же, как Волконский — вот уж воистину, с кем поведёшься! Ворвалась вихрем к бедному одинокому старичку, вынула ему всю душу, заставив выложить самые сокровенные тайны, оберегаемые столько лет, и уже собиралась спокойно умчаться по своим делам, добившись от него всего, что ей было нужно! А про его больную спину, про его хромую ногу, про его усилившуюся к старости головную боль — про это она спросила?
О-о, папенька был бы в восторге! Молодец, Саша! Ещё пару дней в обществе этих аристократов, и тогда точно станешь такая же, как они! Абсолютно ни до кого нет дела, кроме самой себя и своих проблем! Браво!
«Но я же вспомнила, — пыталась оправдать она саму себя, — вспомнила… потом…»
Ах, до чего тоскливо! Но любую тоску жирным крестом перечёркивало обязательство перед Мишелем. Она должна была ему всё рассказать.
Как она это сделает — другой вопрос, но она знала, что должна.
Этого хотела Юлия Николаевна. Хотела, чтобы он знал.
И пока Максим Стефанович, обрадованный и польщённый тем, что кого-то, кроме него самого, ещё интересуют его старческие болячки, жаловался на постреливающую поясницу и усталость в ногах, Саша слушала его вполуха, и пыталась представить реакцию Волконского на всю эту историю.
Увы, слишком неоднозначно. Он мог как согласиться — Рихтер прав, он лучше других знал Юлию Николаевну, и ему о её тайнах могло быть известно чуть больше, к тому же, и Кройтора он тоже знал! — так и категорически заявить, что всё это маразматический бред одинокого старика, выдуманный им, чтобы разнообразить свой скучный досуг.
Но одно было известно наверняка: просто так это не пройдёт. С лёгкостью он это всё точно не воспримет, каким бы сильным он ни был. И нужно было преподнести ему эту правду так, чтобы не слишком сильно травмировать его израненную душу, он ведь и без этого так много пережил…
Александра обернулась на шум подъезжающей пролётки, цокот копыт отвлёк её от собственных тяжёлых мыслей, и она взмахнула рукой, призывая извозчика остановиться. Пока извозчик сворачивал с дороги на её зов, Саша повернулась к Рихтеру.
— Максим Стефанович, пояснице вашей необходимо тепло, вы не смотрите, что на улице тепло, весна-то она ох какая обманчивая! А колено, как обычно, каштановой настойкой на спирту, её вам ещё мой папенька рекомендовал! И к лету будете как новенький, мы с вами на пару ещё заплыв к тому берегу устроим!
Мишель очень надеялся, что это она не всерьёз, а Рихтер, судя по его озорной улыбке, надеялся как раз на обратное. Видимо, былого задора ещё не растерял, и не отказался бы полюбоваться на стройную девушку в облегающем купальном костюме! Он послушно кивнул, точно прилежный ученик. На лице его вновь зажглась лучезарная улыбка, а потом он взял обе Сашины руки в свои, и в этом жесте было столько невыразимой нежности, что она едва ли не расплакалась.
Ну а потом, не нарушая традиций, крепко обнял её на прощанье. За этой трогательной сценой даже извозчик с любопытством наблюдал, посмеиваясь в усы.
— Спасибо вам огромное, Максим Стефанович, — прошептала Александра, чувствуя на себе пристальные взгляды со стороны. — Вы очень помогли. И не болейте, пожалуйста! Я обязательно приеду вас навестить, как только смогу!
«Конечно, милая. Конечно, приезжай, тебе здесь всегда рады!»
Она согласно кивнула, и подошла к извозчику.
— Довезёшь до Большого дома, любезный?
Ванька явно такой удачи этим утром не ожидал, и послушно закивал, мигом убрав ехидное выражение со своего лица, дабы не спугнуть таких выгодных клиентов.
— Это так у вас здесь называется имение? — Полюбопытствовал Мишель у Саши.
— Его испокон веков так называли. Наверное, это из-за того, что особняк размерами, действительно, огромный, в разы больше пусть даже самого большого здания в городе, — ответила она, и, сделав шутливый реверанс Рихтеру на прощанье, направилась к извозчику.
Мишель подумал немного, и, подойдя к Рихтеру, протянул ему руку.
— Не знаю, что вы ей там сказали, но всё равно спасибо, — произнёс он. Рихтер ответил на рукопожатие, согласно кивнул: пожалуйста. А потом вдруг улыбнулся, казалось, совершенно без причины, и, кивнув в сторону Александры, перед которой извозчик уже открыл дверь пролётки, и взмахнул рукой.
«Она хорошая девушка. Не давайте её в обиду. Пожалуйста, позаботьтесь о ней!»
Как ни странно, Мишель его понял. Тут не нужно было в совершенстве знать язык жестов, чтобы догадаться, что имел в виду Максим Стефанович, когда он так добродушно улыбался, глядя на Александру. И что ему нужно было на это ответить?
— Я постараюсь, — сказал Мишель. Он всё ещё сомневался, что понял Рихтера правильно, но тот просиял, и согласно кивнул: уж постарайся, пожалуйста! И, положив руку на его плечо, слегка сжал его в приободряющем жесте.
Как-то это было… странно. В том мире, где жил Мишель, никогда не было искренности. Не было, и быть не могло по определению. Там льстили, заискивали, лебезили, и стремились угодить. Но чтобы вот так, по-отечески, с добродушной улыбкой на лице, разговаривать с самим князем Волконским! Нет, такого прежде не бывало. Но это не показалось ему жесточайшим нарушением этикета. Немного необычно — да, но вовсе не неприятно и унизительно.
Как будто так и должно быть.
С такими мыслями он подошёл к пролётке, куда уже успела усесться Александра, и, почувствовав на себе пристальный взгляд Максима Стефановича, обернулся. Старик подошёл к калитке, облокотился о деревянные прутья, и пристально смотрел на них. Потом улыбнулся. И Мишель улыбнулся ему в ответ, от чего улыбка Рихтера непроизвольно сделалась ещё шире.
— Вот! — Александра, конечно, не могла смолчать. — Я же говорила! Вам надо чаще ходить в народ! Видите, какое чудесное впечатление вы на него произвели! Что он вам сказал? — С любопытством добавила она. — Я же видела, он сказал что-то на прощанье. Что именно?
— Он… — Мишель задумчиво улыбнулся. — М-м, поблагодарил за визит.
— Да ну? — Она тотчас же повернулась к нему и требовательно сдвинула брови на переносице, но глаза её всё же улыбались. — А, по-моему, вы меня обманываете!
— Ты разве не знаешь, обманывать нехорошо! — Пряча улыбку, ответил Мишель. — Как ты любишь говорить: это совсем не в духе аристократизма!
— Так-то оно так, но… — Подумав немного, Саша решила не допытываться, и замолчала, глядя на сгорбленную спину извозчика, медленно погнавшего лошадей вдоль по улице, к реке.
Несколько секунд они провели в молчании, но Александра явственно ощущала на себе требовательный взгляд Мишеля, и понимала, что вечно молчать она не сможет. Нужно было как-то рассказать обо всём.
— Ну? — Волконский для начала напомнил о себе деликатным покашливанием. — Я всё ещё здесь, если что.
— Я вижу, — вздохнув, сказала она. И снова замолчала. И отвернулась. На душе было ох как неспокойно, а кончики пальцев начали нервно подрагивать. Так всегда бывало после сложных операций, и, как в предыдущие разы, Александра нашла привычный выход из положения — достала из кармана спички и пачку папирос.
Мишель с некоторым удивлением наблюдал за её действиями. Встречный ветер играл с её волосами, откидывая их назад, и мешал прикурить, то и дело задувая огонь. Но когда с третьей попытки ей это, наконец-то, удалось, Саша откинулась на спинку сиденья и с утомлённым видом затянулась, прикрыв глаза. Так, на всякий случай, чтобы не отвлекаться на всяких зеленоглазых красавцев! Однако его взгляд она ощущала даже из-под сомкнутых век, всё равно чувствовала, что он смотрит на неё. Собраться с мыслями упорно не получалось, и без этих его требовательных взглядов, но он словно нарочно всё усугублял! Александра подняла ресницы, и вопросительно посмотрела на него.
Мишель тотчас же прокомментировал:
— Фи, сестрёнка! Ты же девушка, а не окопный солдат! — И ещё рукой помахал, делая вид, что разгоняет дым. Это заставило Александру невольно улыбнуться.
— Какие мы нежные, боже мой! — Фыркнула она, папиросу, однако, не убрав. — Я думала, фронтовая жизнь поголовно у всех вырабатывает эту вредную привычку.
— Не у всех, как видишь. А вообще-то, на мой взгляд, когда девушка курит — это отвратительно! — С видом заботливого старшего брата добавил он.
— Ах, простите, простите! Я-то думала, упасть в ваших глазах ниже уже не смогу, а вот поди ж ты! — Ехидно произнесла она, вновь затянувшись. Да плевать ей, нравится это ему или нет! Что он вообще о себе возомнил?! Правда, Сашенька вскоре сменила гнев на милость, и растерянно добавила: — Ваше величество, не сердитесь, я просто не знаю, с чего начать. Я… дайте мне пару минут, чтобы собраться с мыслями.
— А я уже собрался вставать на колени и умолять тебя не молчать! — Не без ехидства сказал Мишель.
— Это ни к чему, — вздохнула Саша, как будто не заметив его насмешки. И, затушив папиросу, постаралась взять с себя в руки и успокоиться. И постараться сделать так, чтобы её история не прозвучала так же дико, как у Максима Стефановича. Нужно как-то сгладить углы, но ни в коем случае не искажая общего смысла. Но как? Как?!
Это оказалось проще, чем она думала.
Правда, для начала, она всё же спросила:
— А может, всё-таки, возьмём на вооружение мою версию? Ту, в которой Гордеев во всём виноват?
Но Мишель с деланным сожалением покачал головой, и тогда Саше пришлось, тяжело вздохнув, пересказать ему всю историю, поведанную Рихтером. Правда, без деталей. О мёртвых младенцах, а так же о том, что Кройтор привязывал свою бедную жену к кровати и безбожно избивал её, Саша решила не говорить. Не то, чтобы она думала, что это ранит нежное сердце Мишеля, скорее, искренне сомневалась, что сможет произнести всё это вслух.
К её величайшему удивлению, Волконский не отреагировал никак. Вообще никак. Он казался до такой степени спокойным и уверенным в себе, что у Саши сложилось впечатление, что он вовсе не слушал её, увлечённый дорогой. Смотреть было на что: они как раз переехали мост, и теперь ехали по изумрудно-зелёному полю, залитому щедрым солнечным светом. Со стороны города его венчала берёзовая роща, единственное светлое пятно среди этого зелёного великолепия, а со стороны московского тракта — бесконечный горизонт, с теряющейся в нём извилистой дорогой. Сложно было определить ту грань, где листва сливалась с ярко-голубым небом, солнце палило нещадно, и долго смотреть вперёд не было возможности, но Мишель всё равно смотрел, время от времени щурясь под слепящими лучами. И, казалось, ничто другое, кроме окружающей красоты, не волновало его.
— Сандра Кройтор, — сказала Александра, после длительного молчания. — Юлия Николаевна никогда не упоминала о ней?
— Нет, — ответил Мишель, из чего стало ясно, что он прекрасно слышал каждое её слово. — Я впервые услышал это имя сегодня. До этого — нет, никогда.
— Хорошо. Имя не слышали, но фамилия-то вам знакома? — Продолжила Александра.
— Да.
— Вот почему я не хочу в это верить! — Призналась она, и сложила руки на коленях, сделав вид, что изучает узор на своих светлых перчатках. — Совпадение ли, что ваш отец назначил Георгию награду за голову некоего Кройтора? Будь он Иванов или Петров, я бы и слова не сказала, но фамилия-то довольно редкая! Выходит, это один и тот же человек? Выходит, ваш отец обо всём знал? Выходит, он хотел отомстить за убийство Юлии Николаевны, а не наоборот?
— Не стоит делать поспешных выводов, — с усмешкой спросил Мишель.
— О чём вы?
— О том, что ты во что бы то ни стало хочешь обвинить во всём моего отца, и я тебя прекрасно понимаю. Но, давай я утешу тебя, то, что он хотел добраться до Кройтора, ещё не говорит о том, что он непричастен. Это вообще ни о чём не говорит, — добавил он задумчиво. И вновь стал смотреть на горизонт.
Александру это его непробиваемое спокойствие начинало раздражать. Она так близко к сердцу приняла историю Рихтера, хотя её это и не касалось никоим образом, а Волконский вёл себя так, словно ему было, действительно, всё равно!
Или он, в самом деле, не понимал, что всё это означает?
— Ваше величество, — позвала его Александра, и когда он повернулся к ней, она спросила бесцеремонно: — Сколько вам лет?
— Ну, нет! — Сразу же сказал Мишель, поняв, куда она клонит. И покачал головой, очевидно, для большей убедительности.
— Сергей говорил, вы старше его на два года. Стало быть, вам двадцать три? Не сочтите за дерзость, но вы выглядите гораздо старше. Вполне сошли бы за двадцатипятилетнего.
— Спасибо, конечно, но нет, — повторил Мишель.
— Хорошо. Тогда, может быть, вернёмся к моей версии? История об украденном ребёнке Кройтора — вымысел, сплетённый ради того, чтобы отвести подозрения от Ивана Кирилловича! — Она кивнула самой себе. — И всё-таки, виноват Гордеев! Дело закрыто.
— Тоже нет, — не согласился с ней Мишель.
— Вам вполне может быть и двадцать пять! — Вздохнув, сказала Саша. — Документы легко подделать. Не говоря уж о том, что вы, наверное, нечасто слышите о своём ну просто феноменальном сходстве с матушкой и отцом! О-о, так сразу и не скажешь, чьих черт в вас больше, до того похожи вы на обоих родителей, и бывает же такое!
На удивление Александры, он рассмеялся.
— Ты тоже не слишком-то похожа на свою мать, и что с того? — Парировал он.
Действительно!
От Алёны ей досталось, разве что, непоколебимое упрямство, и привычка во всём идти до конца, добиваясь своего. Что касается внешности — увы.
И более того, на Ивана Фетисовича Саша тоже не была похожа. Она порой думала об этом несоответствии прежде, вспомнила и сейчас, когда Мишель озвучил очевидные истины. Это, пожалуй, и впрямь было странным: мать-блондинка, отец-брюнет, а она родилась ярко-рыжей, при том, что Сеня, точная копия матери, родился светловолосым, всё как положено. У него даже родинка на щеке была в том же месте, что и у Алёны! И он в будущем обещал стать таким же красавцем, полностью унаследовав от матери сногсшибательную внешность. А вот Саше с этим повезло куда меньше.
Но соглашаться с Мишелем только поэтому она не спешила.
— А фамилия как же? — Вскинув брови, Александра внимательно посмотрела на него — а что же ты на это скажешь? — Практически во всём мире ребёнку при рождении даётся фамилия отца. А у вас, опять же, по совпадению, фамилия матери! Уж не потому ли, что Кройтор знал её как Юлию Гордееву, и если бы она вдруг родила сына, то он просто обязан был стать Гордеевым, как и она? Фамилия Волконских своего рода щит, спасающий вас от лишних подозрений.
Но у Мишеля и на это было, что возразить:
— Вообще-то, у меня двойная фамилия. Я довольно долго был и Гордеевым тоже, но потом пришлось взять фамилию матери, когда… — Он вдруг замолчал, как будто в нерешительности.
— Когда что? — подтолкнула Сашенька, которой безумно интересно было всё, что касалось этого зеленоглазого красавца. А он опять молчал, и молчал довольно долго, как будто не желая признаваться. Потом, правда, решился:
— Когда началась моя военная карьера, я взял фамилию матери, потому что мне не хотелось, чтобы в армии знали, чей я сын.
Саша открыла рот, чтобы что-то сказать, но с позором замолчала, запнувшись на первом же слове. Он… что?
«Бог ты мой», подумала она, во все глаза глядя на Мишеля, и будто бы удивляясь, откуда это в нём взялось столько благородства? Нет, он всерьёз это?! Или она в очередной раз всё неправильно поняла? Ради такого дела, Саша решила уточнить:
— Почему?
— Потому, что мне не хотелось, чтобы мне делали поблажки, как сыну одного из самых влиятельных людей в стране, — озвучил очевидное Мишель.
«Нет, не ошиблась», подумала Сашенька тогда, уже и не думая скрывать своё искреннее восхищение этим человеком. Мишель улыбнулся в ответ на это, но, с лёгкой ноткой задумчивости, вынужден был признать:
— Матушка моя, однако, этому только обрадовалась. Ей всегда хотелось, чтобы у меня была её фамилия. Якобы она более красивая и благозвучная.
— А может, у неё на это были другие причины? Это здесь её все кругом называли Волконской, по старой памяти, и ваше с нею родство было очевидно, но за границей она была Гордеевой. Кройтор знал её как Гордееву! Вряд ли он мог бы подумать, что Юлия Гордеева и Михаил Волконский — родственники.
— Значит, ты всё-таки знаешь, как меня зовут! — С улыбкой сказал Мишель, перехватив её взгляд.
— Ваше величество, да я же серьёзно! — Воскликнула Саша в отчаянии. Ей казалось, что время для очередной словесной перепалки он выбрал не самое подходящее.
— Если серьёзно, то я в это не верю, — пожал плечами Мишель.
— Или не хотите верить?
— Или не хочу верить.
Саша вздохнула.
— Хорошо. А что вы скажете о том, что никто никогда не видел её беременной?
— Это как раз объяснимо, — снова удивил её Мишель. — Я родился не здесь.
— А где? — Александра вновь вскинула брови, и повернулась к нему, донельзя заинтересованная. Она сама не могла объяснить, почему это вдруг её стала волновать его биография, но предпочла списать это на обычное женское любопытство. Ну-ну.
— В Софии, — удивил её Мишель, и улыбнулся, наблюдая за её реакцией. — Более того, я прожил там первые четыре года своей жизни, ни разу не выезжая за пределы страны. А гражданство российское получил аж в четырнадцать лет, до этого времени считавшийся болгарским подданным. Разумеется, никто здесь не видел мою мать беременной, они с отцом уехали из страны задолго до моего рождения.
— С его посольской миссией? — Вспомнила Саша. — В командировку на пять лет? Я знаю, их часто отправляют в такие длительные поездки.
— Да, но только у миссия у него была не в Софии, а в Бургасе. Это чуть дальше, у моря. Но он часто навещал нас. Тогда мы, хм, были практически идеальной семёй. И бабушка тогда тоже жила с нами.
— Бабушка? — Александра вспомнила про знаменитую «генеральшу» Волконскую, и подумала, что это её, должно быть, имел в виду Мишель.
— Да. Собственно, у неё мы и жили, — он понял, что Саша, должно быть, не знает истории их знаменитого семейства, и пояснил: — Она сама родом оттуда. Всю жизнь прожила в болгарской столице, пока не вышла замуж за русского военного, и не уехала в Москву.
— Ах, вот оно что! — Воскликнула Александра, наконец-то всё уяснив. — То-то Максим Стефанович и говорил, что Юлия Николаевна часто разъезжала по соседним странам, и успела завести себе подруг! Должно быть, он имел в виду и Болгарию тоже.
— Скорее всего. Она часто там бывала. Особенно до замужества.
— Вот как. Теперь понятно! — Поколебавшись немного, Саша всё же добавила: — Но ведь это ещё ничего не доказывает…
— Это, конечно, заманчивая перспектива — перестать быть сыном мерзавца Гордеева, но я, пожалуй, останусь при своём мнении. Может быть, повторяю, может быть, моя мать и впрямь украла ребёнка у Кройтора, но этот ребёнок точно не я.
— Я не спешу вас ни в чём убеждать, — заверила его Александра. — Но вы же не можете не согласиться, что всё, абсолютно всё, указывает на вас?
— Возможно, — уклончиво ответил Мишель. И снова задумался. Неужели начал сомневаться?
— Быть может, имеет смысл спросить у… — Александра вспомнила, что понятия не имеет, как зовут старшую Волконскую, а называть её «генеральшей» было бы грубо, — …у княгини?
— Давай лучше сразу у моего отца, что уж там! — Посоветовал Мишель.
— А что, можно и у него! — Совершенно серьёзно сказала Александра. — Слабо верится, чтобы он стал отмалчиваться, стараясь сохранить чужые тайны! Не говоря уж о самом главном нашем аргументе: вашей поразительной внешней схожести! Против этого он точно не станет возражать, я уверена.
— Тебя, конечно, это не убедит, но я очень похож на дядю Михаила, в честь которого меня назвали.
Ну, да. Ровно настолько, насколько могут быть похожими друг на друга два брюнета, одинакового роста и сложения.
«Я, что, действительно верю в это?», спросил самого себя Мишель, и вновь задумался.
— Максим Стефанович не утверждал, что это именно вы, — продолжила Александра, уже мягче. — Просто, знаете, если сложить воедино все факты, невольно придёшь к такому выводу.
— Это потому, что он очевиден. А ты не хочешь заглянуть глубже, и всегда цепляешься за самое простое объяснение, — словно в укор ей сказал Мишель, и Саша вдруг поняла, что он прав. — Оно не всегда бывает верным, сестрёнка! Часто, но не всегда.
— Возможно, вы правы. Но и вы со своей стороны судите необъективно! Вам не нужна такая правда, поэтому вы стараетесь найти другую! Так что кто из нас двоих больше заблуждается — ещё вопрос.
— Да я, если честно, не знаю, что хуже, — с грустью признался Мишель. — Быть сыном этого Кройтора, или всё-таки Ивана Гордеева? Он тоже не ангел, увы. И чужого ребёнка воспитывать он бы никогда не стал. Странно, но этот аргумент убеждает меня больше всего.
Подумав немного, Саша была вынуждена согласиться. Это Юлия Николаевна, страстно желающая помочь своей подруге, могла бы решиться усыновить её ребёнка, но Гордеев… С какой стати? И не потому, что он такой злодей, нет. Мало кто на его месте согласился бы воспитывать ребёнка какой-то там Санды Кройтор, когда вполне можно было родить и воспитать собственного!
— С другой стороны, это бы объясняло его ко мне прохладное отношение, — озвучил её мысли Мишель. Вообще-то он не хотел говорить этого вслух, это были простые рассуждения, и, наверное, слишком личные для того, чтобы быть озвученными. Но Александра не стала ничего говорить, как обычно, поняв ситуацию правильно, и лишь кивнула с сочувствием.
Некоторое время они ехали молча, но потом она всё же спросила:
— А если это всё же не вы… как вы думаете, куда Юлия Николаевна могла деть этого мальчика?
«Хороший ход, сестрёнка. Сначала посеяла во мне сомнения, а теперь идёшь на попятную!», подумал Мишель тоскливо, и пожал плечами.
— Вряд ли она сдала бы его в приют, не так ли? — Хмыкнула Саша. — Уж лучше было бы оставить его с отцом! Так он, по крайней мере, всегда был бы сыт и одет.
— И несчастен, — добавил Мишель.
— Да, — шёпотом произнесла она. — И это тоже.
Снова молчание. Скрипят колёса, чавкают лошадиные копыта на влажной после дождя земле. Пахнет свежестью, тёплый весенний ветер чист и приятен, ласково светит с голубого неба майское солнышко. А где-то совсем рядом поют птицы, да кузнечики стрекочут в траве. Такая идиллия! И, как на грех, оказалась нарушена совсем не весёлыми мыслями.
Александра искоса взглянула на Мишеля, стараясь, чтобы он не заметил её повышенного внимания к своей персоне. Он сделал вид, что не заметил. Спокойный и сдержанный, но всё-таки, немного хмурый. Он явно размышлял над чем-то, и Саша догадывалась, над чем именно.
— Мы не те вопросы себе задаём, — произнесла она, уводя разговор подальше от неприятной темы похищенного сына. — Ребёнок ребёнком, но что нам теперь-то делать?
Мишель, как ни странно, улыбнулся, несмотря на то, что весёлого в данной ситуации было мало. Просто ему понравилось, как прозвучало это «нам».
— А что делать? — Спросил он, с таким видом, словно ему и впрямь всё было очевидно.
— Вы же пошутили про Гордеева? К нему, естественно, не подойдёшь и напрямую не спросишь! Максим Стефанович сказал, что он мог как знать всё от и до, так и не знать вообще ни о чём. Я имею в виду, если это всё-таки правда, и вы… не его сын… а он об этом, допустим, и не знал…
— То я, кажется, догадываюсь, кому он отпишет свои миллионы, — улыбнулся Мишель. — Впрочем, он и так обойдёт меня в своём завещании, независимо от того, сын я ему или нет. Это не меняет дела.
— Мне очень жаль, — только и смогла выдавить из себя Саша. И почему она чувствовала себя виноватой?! Уж её-то вины в сложившейся ситуации точно не было — всё Алёна, со своей проклятой жаждой денег, Алёна и только Алёна! И может быть, чуточку, Сергей Авдеев, который их познакомил.
Но уж никак не она.
— Можно спросить у вашей бабушки, — повторила Александра. — Я не предлагаю заявиться к ней и прямо в лоб ошарашить её такими заявлениями, вовсе нет! Я слышала, она нездорова: это может добить её, при условии, что она была не в курсе всей этой истории. Но можно же как-то аккуратно… издалека…
— Я не умею издалека, — признался Мишель, с очаровательной улыбкой на лице. — Я привык называть вещи своими именами.
— Значит, нужно подождать, пока ей станет легче, — пожала плечами Александра. — А как по-вашему, кто ещё мог об этом знать?
— Дядя Михаил, — без малейших раздумий ответил Мишель. — Но он, к сожалению, давным-давно умер.
— А кроме него?
— На ум больше никто не приходит. Но у матушки было много друзей, правда, не таких близких, как её старший брат. Да и тайна эта, согласись, не из тех, которыми охотно делятся с подружками.
— Вы правы, — Сашана вздохнула, и вновь принялась нервно теребить рукав платья. — И всё равно, не о том мы думаем! Кройтор! Вот кто должен волновать нас в первую очередь! Если верить Максиму Стефановичу, то за всем этим стоит он. Вы ведь знаете, где его найти?
— Знаю, но только в убийстве моей матери он точно невиновен, — категорично заявил Мишель.
— Но Максим Стефанович сказал…
— Максим Стефанович сказал, что моя мать украла ребёнка у этого человека? Допустим, я в это поверю. Он сказал, что этот ребёнок — я? Допустим, я и в это поверю! Но только Адриан Кройтор никак не может быть моим отцом.
— И почему же? — Недоверчиво спросила Александра, его уверенности не разделявшая.
— Потому что он старше меня от силы лет на десять! — С чувством безграничного триумфа ответил Мишель. — Пятнадцать, максимум. И если тебя твоя матушка ещё могла бы родить в пятнадцать лет, то в моём случае это бы не сработало. Ты говоришь, что Кройтора боялась едва ли не вся Румыния? Согласись, вряд ли они стали бы бояться пятнадцатилетнего подростка?
А вот тут было над чем подумать. Александра оставила, наконец, свой рукав в покое, но всё равно не знала, куда деть руки, и вышла из положения, обняв себя за плечи.
— Он может выглядеть моложе своих лет! — Упрямилась она. Не то, чтобы не верила Мишелю, дело было не в этом. Просто она не понимала ровным счётом ничего, и искала хоть какие-то объяснения случившемуся — любые, мало-мальски вероятные.
— Хорошо, — согласился Волконский. — Безусловно, может. Но даже если ему все пятьдесят и он просто умело скрывает свой возраст — тот Кройтор, которого я знаю, тот Кройтор, за которым охотится мой отец — тот Кройтор никого не убивал. И его моя мать точно не боялась, поверь. Он был при ней столько, сколько я себя помню, она доверяла ему как никому в целом мире. До её смерти он состоял на должности главного управляющего отелями.
— Отелями? — Ещё больше запуталась Александра, ни о каких отелях и слыхом не слыхивавшая.
— Её отелями, — как будто бы «пояснил» Мишель, но понятней от этого не стало. — Кройтор был её правой рукой. И если кто-то, по словам Рихтера, «неожиданно приехал в Россию по её душу», то это был точно не Адриан. Он последние лет десять находился при ней неотлучно, поверь мне.
— Выходит, это был какой-то другой Кройтор? — Вопреки очевидному, Саша упрямо не желала верить в совпадения. — Однофамилец?! И тоже румын? Не смешите меня, ваше величество! Таких совпадений просто не бывает! Я вот, например, в жизни никогда не встречала ни одного румына, а вашу матушку они прямо-таки окружали! И все поголовно — Кройторы, ну и дела! — Вдобавок ко всему, Александра фыркнула недоверчиво, и отвернулась. Мишель улыбнулся, покачал головой, и справедливости ради сказал:
— В Румынии это довольно распространённая фамилия.
— И всё равно! — Не унималась Александра, неуютно ёрзая на месте. — Впрочем, помимо вашей бабушки у нас появился ещё кое-кто, с кем следует поговорить по душам!
— Это безусловно, — подтвердил Мишель. — Я сегодня же с ним поговорю. Что-то он должен знать. В конце концов, это Кройтор мог быть и его отцом тоже.
Не то, чтобы он поверил в собственное усыновление — нет. Скорее всего, он имел в виду того самого бедного похищенного мальчика, когда сказал «тоже». Но не себя самого.
— Да. Отцом, дедом, братом — каким угодно родственником! — кивнула Александра. — К тому же, если он сам родом оттуда, он должен так или иначе знать местных героев в лицо. Максим Стефанович сказал, этой фамилии боялась вся страна, так что ваш Адриан в любом случае просто обязан пролить свет на эти тайны. Что-то он должен знать. Но, всё-таки…
Тут она замолчала, не зная, как сказать Мишелю, что она попросту боится за него — до жути боится, наслушавшись от Рихтера страшных историй.
— Что — «всё-таки»? — Подтолкнул её Мишель. Ему было любопытно, отчего это вдруг она начала так смущаться. Саша обречённо вздохнула, поняв, что придётся сознаться, и спросила:
— Вы уверены, что он точно не убийца?
— Не волнуйся, — Мишель улыбнулся ей. — Ни в чём я ещё не был так уверен, как в этом.
— Как знаете, — тихо произнесла она, смутившись ещё больше. Он понял, что она переживает о нём? Неужели она себя выдала? Не хватало только насмешек ещё и по этому поводу!
Но, к её величайшему облегчению, Мишель не стал ничего на этот счёт говорить. Вновь повернувшись к горизонту, он с задумчивым видом стал созерцать сине-зелёные дали, с головой погрузившись в свои размышления.
Александре показалось, что он больше с ней не заговорит. Да и с какой стати? Её миссия была окончена, она поработала переводчиком, и теперь смело могла идти своей дорогой. Помощники его величеству в таком деликатном деле были явно не нужны, а если и нужны, то точно не такие беспомощные, как она. Да и потом, Александра и так узнала слишком много грязных тайн, никак не предназначенных для посторонних ушей, и наверняка он теперь будет ненавидеть её ещё и за это.
«Хорошо хоть не выкинул из повозки, и согласился подвезти», подумала она недовольно. И задумалась о другом: а с чего оно вдруг появилось, это недовольство? Какое ей дело до Волконского и его проблем?! Почему она так близко к сердцу приняла всю эту историю? С убийством Юлии Николаевны — понятно, с ним мог быть связан Гордеев, а с Гордеевым самым недвусмысленным образом была связана её родная мать, поэтому равнодушной остаться Александра никак не могла. Но эта история об украденном ребёнке…
Она касалась непосредственно Мишеля, и Саше очень хотелось бы знать, с какой стати её это так волнует? Юлию Николаевну убил Кройтор, теперь только и оставалось, что найти его и призвать к ответу, но это точно задача не по ней, она своё дело сделала, и наверняка покойная княгиня благодарна ей за это. Всё остальное — задача самого Волконского, и вряд ли он посвятит её в курс дела, даже когда докопается до правды. Именно «когда», а не «если», ибо в том, что он доведёт дело до конца, Саша ни на секунду не сомневалась.
«Я ему больше не нужна», в очередной раз подумала она, с почти детской обидой. И, поджав губы, отвернулась, чтобы он не видел, как она расстроена.
И каково же было её удивление, когда Мишель, спустя несколько томительных минут полнейшего молчания, вдруг обратился к ней.
— А знаешь, что не даёт мне покоя больше остального?
Саша поспешно повернулась к нему, обратившись в слух, внимательная, сосредоточенная и донельзя заинтересованная.
— Что же?
— Ели верить Рихтеру, моя мать боялась Кройтора как огня и всячески избегала с ним встреч, до последнего тревожась, что правда каким-то образом вскроется, и он ей жестоко отомстит. Так?
— Так. По крайней мере, Максим Стефанович сказал именно это.
— Вот с этого-то и начинается самое интересное, — Мишель кивнул, с загадочной улыбкой продолжая глядеть на безоблачный горизонт. — Если она так боялась его, зачем, в таком случае, она возвращалась?
— А она возвращалась?!
Вот это, действительно, было интересно! Александра высоко подняла брови, с невероятным удивлением глядя на Мишеля, который, наконец-то, повернулся к ней. Он для начала улыбнулся растерянно, в ответ на её ничего не понимающий взгляд, а затем кивнул.
— Да. И более того, она возвращалась не одна, а прихватив с собой любимого сына. Которого, вроде как, ни в коем случае нельзя было показывать Кройтору, если верить легенде, — Он усмехнулся. — Мне тогда было года четыре, или около того. Ни Кройтора, ни Санды, ни кого бы то ни было ещё из окружения моей матери я не помню. Помню только, что ещё тогда эта поездка казалась на редкость бессмысленной — бабушка ждала нас в Софии, а отец звал к себе на побережье, в Бургас, где получил очередное задание. Но матушка зачем-то настояла на румынской столице, где не было ни моря, ни гор, ни всего остального, чем обычно привлекают городских жителей заграничные курорты. — Мишель вновь улыбнулся, на этот раз задумчиво. — Вот мне и интересно, какая нелёгкая понесла её назад?