В Лагмане заговорили о новой женитьбе Азиз-хана. Люди не верили.

— Не может быть? Ведь он же старик!

— Клянусь аллахом!

— На ком же?

— На Амаль — дочери своего садовника Саида!

— И она согласилась?.. Ведь ему уже под семьдесят, а ей…

— Она ровесница его дочери Гюльшан.

— Ох, уж эти богачи!.. Не изведав горя в юности, они сеют его по земле, став взрослыми, а на старости и вовсе с ума сходят.

Так восприняли жители Лагмана известие о женитьбе Азиз-хана. Только мулла Башир — высшее духовное лицо в Лагмане — не считал зазорным, что хан обзаводится четвертой женой. Ведь по шариату он может иметь семь жен! Мулла Башир считал даже, что, женясь на дочери садовника, да к тому же еще и слепой, хан поступает как истинный мусульманин.

— Наш хан-саиб совершает богоугодное дело! — проповедовал он в мечети, стараясь смягчить впечатление и пересуды. — Это с его стороны не прихоть, а проявление милосердия к несчастной девушке. И хан обязан исполнить волю аллаха! Обязан!..

Большинство жителей Лагмана мало верили тому, что решение Азиз-хана — воля аллаха. Хан — хитрая лисица и не зря остановил свой выбор на Амаль. Дочь садовника — красивая и скромная, а ее слепота хану на пользу: не будет испытывать к нему отвращения. Лучшей невесты ему не найти даже при всем его богатстве. Прошли уже времена, когда дети принадлежали родителям и покорно выполняли их волю. Ни одна девушка из богатого дома теперь не согласится выйти замуж за дряхлого старика. Азиз-хан понимал, что даже и ему трудно сейчас купить человеческую душу, молодую жену, способную родить ему сына. А ему очень хотелось иметь сына, такого же красивого и сильного, как юный кочевник Надир.

Весть о женитьбе Азиз-хана не вызвала особенного переполоха в гареме. И самая старшая его жена, которой было уже за пятьдесят, и самая младшая, подарившая ему Гюльшан, были рады, что он выбрал дочь Саида. Ее все знали с самого детства, любили и сочувствовали. Они даже обрадовались этой затее хана: авось после женитьбы смягчится в характере, успокоится и хоть немного будет считаться с ними, как с людьми.

Отец Гюльшан не блистал здоровьем. У него часто бывали тяжелые сердечные приступы, и врачи рекомендовали поехать полечиться в Швейцарию. Привязанность к своему дому и саду приковали его к Лагману. Он хотел встретить смерть на родине, чтобы быть похороненным в своем саду, у своих любимых черных роз. Его преклонные годы омрачало лишь одно — отсутствие наследника. Бесплодность его жен была несчастьем всей его жизни.

— Три жены, — жаловался он мулле Баширу, — и все никудышные. Мать Гюльшан и та, кроме этой взбалмошной девчонки, ничем не обрадовала мою душу. Почему она не родила мальчика?!

Мулла Башир сочувственно ему поддакивал:

— Бесплодная жена что пустоцвет!.. Такие цветы не следует держать в цветнике, их надо с корнем вырывать и выбрасывать из сада.

Честолюбивого хана такой совет не устраивал. Зачем выбрасывать: пусть живут и ухаживают за ним, как рабыни. Гюльшан, видя такое отношение отца к своей матери и другим женам, часто заступалась за них, угрожала убежать из дому. А теперь решение отца жениться на Амаль приняла с затаенным восторгом. Она считала, что это сама судьба очищает ей путь от соперницы. Да и для Амаль брак с ханом будет великим счастьем. Если она с помощью аллаха подарит отцу сына, он с головы до ног осыплет ее золотом, украсит грудь дорогими камнями и жемчугом.

А Саиду даже завидовали. Шутка ли сказать — сам Азиз-хан будет у него зятем!.. Теперь босые, обветренные, растрескавшиеся ноги садовника украсят пешаварские сандалии с орнаментом, вышитым шелком и позолоченными нитками. Он бросит свой старый халат из белой бязи, наденет шелковый, и ему уже не надо будет думать о завтрашнем дне и куске хлеба.

Азиз-хан не торопил Саида с ответом. Пусть подумает вместе с Амаль.

Он был уверен в положительном ответе, и ему уже мерещился крошечный мальчуган с искрящимися, как черные бусы, глазенками. Он сидит на его коленях, лепечет и крошечными пальцами играет его бородой.

В Лагмане тоже никто не допускал мысли, что на столь лестное предложение Амаль ответит отказом. Многие даже опасались, как бы от такого неожиданного дара судьбы дочь садовника не сошла с ума.

И вдруг, ко всеобщему удивлению, «беспомощный цыпленок», как звал Амаль Азиз-хан, в ответ на щедрость судьбы и милость аллаха объявил войну!..

Вот как это произошло.

Старшая жена хана принесла Амаль первые подарки жениха. Амаль взяла с подноса шелковую чадру и дорогое белое платье, потрогала их, улыбнулась и, вернув, ответила:

— Я скорей надену марлевый саван покойника, чем эти ханские шелка. Только из гроба он может поднять меня и отнести в свою спальню. Живой я ему не дамся… Никогда, никогда я не буду его женой!

В ответ на уговоры отца, что она затаптывает свое счастье и лучшего мужа ей не найти, Амаль отказалась от пищи. Три дня она ничего не брала в рот, лежала в лачуге, никого не принимала.

Биби, вся в слезах, часами не отходила от девушки, уговаривала ее выпить хоть несколько глотков сладкого чая, не мучить себя. Биби знала крутой нрав Азиз-хана, никто в Лагмане не посмеет перечить ему. В гневе хан выгонит Саида и Амаль из дома, а заодно и ее с Надиром. Уж лучше бы ее сын молчал о своей любви к Амаль, прятал бы ее поглубже в груди, пока не остынет сумасбродное желание хана…

Шли дни. Азиз-хан надеялся, что аллах пошлет, наконец, разум его избраннице. Все в Лагмане с нетерпением ждали, чем кончится борьба всесильного хана и маленькой слепой рабыни. Неужели хан отступится от своих намерений? Тихий, всегда спокойный Лагман был встревожен и взбудоражен.

Надир не находил себе места. Он был счастлив, что Амаль отказала Азиз-хану, но он не знал, как поступит Саид. Садовник не насиловал волю дочери, но вместе с тем настоятельно уговаривал ее не отказываться от выгодного брака. Ему было и лестно и приятно, что у Амаль будет своя прислуга, которая убережет ее от всяких напастей.

И Надир каждую ночь шагал по саду из одной аллеи в другую, в тревоге и волнениях встречал рассвет наступающего дня. Чем больше проходило времени, тем настойчивее одолевало его желание поговорить с Саидом. Кто знает, может быть, он благословит их брак?

Однажды, когда бесшумно и незаметно подкралась ночь, потемнело небо и начали выступать сначала робко, потом все смелее яркие звезды, Надир в тревоге бродил по саду. Вокруг не было слышно ни единого шороха. Даже ветер гулял где-то далеко. Вдруг тонкий слух Надира уловил грустную мелодию, едва-едва доносившуюся откуда-то из тьмы. Он ринулся на поиски, но в саду никого не было. Или ему так только показалось? Прошли уже целые часы, а музыка продолжала неотступно преследовать его. Ему уже начинало мерещиться, что это природа завела вокруг него хоровод: поет густая зелень листвы, поют розы и далекие звезды, поет вся земля.

Еще долго бродил он, пока не убедился, что поет он сам, поет его душа, наполненная любовью к Амаль. Такая музыка есть в каждом человеке — и горе тому, кто не слышит ее! Значит, так тому и быть, он должен рассказать Саиду!

Ночь прошла в мучительных ожиданиях рассвета. И как только в мечети подошел к концу утренний намаз и лучи восходящего солнца, спустившись с вершин деревьев, обласкали его смуглое лицо, он, подняв глаза к небу, промолвил:

— О Амаль, на тебя вся моя надежда… Помоги!

Не найдя Саида в саду, у черных роз, Надир пришел во двор к его жилищу.

— Что случилось, сын мой? — забеспокоился тот, заметив его возбужденное состояние.

Надир молча в нерешительности смотрел на человека, с которым он так хотел поговорить.

— Уж не обидел ли кто тебя?

— Нет, никто…

— Может быть, с матерью плохо? Где она?

— Не знаю…

— Говори же скорее, в чем дело!

— Я люблю вашу дочь и прошу ее руки… — едва слышно сказал, наконец, он, не спуская глаз с отца Амаль.

Саид опешил. Потом рассмеялся так громко, что проснулась Амаль. Уж очень забавно было слышать от Надира такое предложение. Смех садовника еще больше взволновал Надира.

— Не смейтесь, отец!.. Я не шучу! — строго, с достоинством продолжал Надир. — У меня нет ни золота, ни дома, ни земли. Но в груди я совью гнездо для Амаль, я снесу горы, создам дом и куплю землю. У нас с Амаль будет все… Все!..

Услышав эти слова, девушка затрепетала. Но ни единым шорохом не выдала себя.

Распотешенный Саид хотел было уйти в лачугу. Надир крепко схватил его за кисть руки и закричал как безумный:

— Будьте мне отцом, возьмите меня в сыновья!.. Верьте мне! Наши души с нею зацветут, как розы в вашем саду. Я отдам ей свои глаза, свою жизнь!.. Отдам всего себя!

Ветер далеко разносил его голос. Со двора начали собираться батраки, прибежала Гюльшан.

Словно огненными брызгами обжигали его слова душу дочери хана. Ревность безжалостно сдавила ее сердце. «Так вот кто его Лейли! — шептали ее губы. Ночь, когда она унижалась и плакала перед Надиром, вымаливая его любовь, всплыла в ее сознании. — О аллах, какой волшебной силой одарил ты дочь садовника?… Почему эта слепая нравится всем — от старого до молодого? Чем эта хитрая лиса опутала сердце Надира? Амаль, нищая Амаль оказалась счастливей меня, дочери хана!»

— Я люблю ее, люблю, как любил Меджнун свою Лейли!.. — продолжал между тем Надир, обнимая ноги садовника.

Вконец озадаченный Саид только беспомощно оглядывался и разводил руками.

— Сын мой, стыдись людей, не позорь мою седую голову, — пробовал он урезонить его, делая попытки высвободить свои ноги из его скрещенных рук.

Это еще больше распаляло Надира:

— Ведь пророк тоже любил? Хозрати Фатима была его любимой женой, вы же это знаете! Вы сами тоже любили мать Амаль, не так ли? Самой судьбой суждено каждому иметь свою возлюбленную, каждый выбирает себе по душе… И только увидев Амаль, я понял, что значит радость и муки любви… Я ее Меджнун, она моя Лейли! Моя Лейли…

Безумный лепет Надира разжигал костер ненависти Гюльшан, когти ревности разрывали ее сердце. Она не могла больше слушать его бесстыдные признания и в полном смятении побежала прочь.

Саид глядел на батраков, словно призывая их на помощь. Но никто не спешил к нему. Сочувственно, с сердечной болью все слушали любовную исповедь кочевника.

— Нет, сын мой, ты не найдешь с ней счастье. Жизнь для вас будет пыткой, — начал Саид, — послушай голос разума, данного нам аллахом. Ну зачем тебе слепая жена? Чтобы весь век мучиться с ней? Посмотри на себя, ты красивый бахадур! А она? Беспомощное существо. Я верю, что аллах пошлет тебе девушку достойную. Отпусти меня… Пожалей мои годы…

Наконец на шум прибежала Биби. Чадра ее висела на плечах, голова обнажена, но она ничего не замечала. Расталкивая людей, она с протянутыми руками бросилась к Надиру.

— Сын мой, родной мой!.. Что с тобой? Аллах, помоги… — Вся дрожа от волнения, она обняла Надира. — Мой безумец, пойдем, пойдем со мной, пожалей свою мать… Пожалей нас всех, пойдем… — С трудом оторвав сына от Саида, она потащила его в глубь сада.

— Мама, мама… Ты же знаешь, как я люблю Амаль, ты же обещала, мама, — доносился его голос. — Где же ваша милость, ваше сердце, ваша душа?

И потом вдруг на весь сад, по всему Лагману разнеслась его песня:

Амаль упала на подушку и неудержимо зарыдала.

Казалось бы, что особенного в том, что два юных сердца полюбили друг друга? Женитьба молодых людей была бы естественной, как призыв самой жизни, как восход солнца, как пышное цветение весны.

Однако весть о любви Надира наделала не меньше шума, чем слух о женитьбе Азиз-хана. Вспыхнули и разгорелись страсти, вспенились мечты, заклокотали споры. Романтика любви юного кочевника затронула многие сердца.

Лагман раскололся на два враждующих стана. Один — во главе которого стал местный учитель Наджиб-саиб — за любовь Надира, за счастье Амаль. Другой — с муллой Баширом в качестве предводителя — на стороне Азиз-хана и его прислужников.

Среди этого стана оказался и Саид. Нет, нет, дочь его может быть счастлива только с богатым ханом. Даже мнение уважаемого Наджиб-саиба не поколебало его. «Попробуй дать совет невежде, и он сочтет тебя врагом», — говорит арабская пословица. Так случилось и с Саидом. Хотя он и не был невеждой, каждого, кто сочувствовал Надиру и желал его брака с Амаль, он презирал, считал за недруга. У него были свои взгляды на счастье дочери: с голым как сокол кочевником его Амаль будет несчастлива.

Наджиб-саиб решил сам поговорить с Саидом и для этого пришел к нему прямо в сад.

Араб — гостеприимный хозяин. Он никогда не откажет в куске хлеба, в чашке кофе человеку, который с добрым сердцем переступает порог его дома. Он примет и угостит даже неприятного ему человека. И Саид с раскрытым сердцем принял учителя Наджиб-саиба.

Угощая гостя крепким черным чаем, который приготовила Амаль, Саид терпеливо слушал его.

— Да такой парень добудет себе хлеб из камня! — горячо убеждал его учитель. — Амаль и Надир будут самыми счастливыми людьми во всем Лагмане Да ты и сам, наверное, не меньше убежден в правоте моих слов. Такую любовь, как у Надира, с ее чистотой и искренностью, трудно найти.

— Любовь!.. — иронически протянул садовник.

— Да, любовь!

Шумно вздохнув, Саид уставился на учителя.

— Не смотрите на меня так сердито, — улыбнулся Наджиб. — Белый мрамор тоже покрывается слоем грязи. Но стоит только приложить к нему руки, и он снова заблестит как зеркало.

— Жизнь — не камень! — буркнул в ответ Саид.

— Согласен. Но если человек охвачен таким искренним чувством, если Амаль также искренно любит его, то ты можешь считать себя самым счастливым отцом. Пойми, Саид, счастье не покупается золотом, оно дар судьбы… А потом, скажу я тебе, слепота ее не препятствие, современная медицина делает чудеса! Врачи делают то, в чем бессилен сам «он», — кивком головы учитель показал на небо.

— Лахавле! — вытаращил на учителя глаза Саид. — Послушайте только, что он говорит? Для него рука табиба сильней мощи аллаха! Тауба, тауба! Каюсь, каюсь, аллах мой! — в ужасе прошептал он и отвернулся.

Наджиб-саиб понял, что его правдивые слова пришлись не по душе рабу аллаха. Но не хотел отступать.

Амаль, притаившись у порога своей комнаты, напряженно прислушивалась к их разговору. Сумеет ли учитель убедить отца и вырвать у него дорогое для нее слово? Да или нет? Да или нет?

— Я говорю, — спокойно продолжал гость, — что сейчас многим незрячим возвращают зрение. Я сам читал в газетах, как во время войны русские врачи возвращали зрение бойцам, ослепшим в боях. Об этих чудесах весь мир сейчас говорит. К ним едут теперь учиться. Почему бы и тебе не обратиться к врачам? Может, они и помогут Амаль?

Заметив в глазах Саида недобрые огоньки, Наджиб замолк и укоризненно посмотрел на собеседника.

— Вот ты злишься на меня и говоришь, что в Амаль — твоя жизнь. Так почему бы тебе не поехать в Кабул, в Алиабадскую больницу за советом? Главный врач этой больницы саиб Давуд славится по всему Афганистану. К нему за помощью приезжают даже из Герата, из Мазари-Шарифа!

Саид не мог больше выслушивать безбожные речи гостя.

— Брат мой, вы хотите, чтобы я вмешивался в дела аллаха?! — В знак покаяния за грешные слова учителя он, отвернувшись, плюнул трижды через левое плечо и, подняв глаза к небу, виновато произнес: — О рабби! Ты слышишь и видишь все… Я не осмеливаюсь сомневаться в твоей мудрости…

И он принялся торопливо глотать чай.

— Саид, ты живешь по шариату, не так ли? — после долгой паузы спросил Наджиб.

— Истинно так, саиб.

— Так скажи мне тогда, где, в каком параграфе шариата сказано, что отец может лишить свою дочь замужества с любимым человеком? Почему ты принуждаешь ее выйти за Азиз-хана?

Саид в недоумении поднял глаза.

— Разве над желанием хана не воля аллаха? И разве я принуждаю Амаль к этому браку?! — удивленно воскликнул он. — Дочь у меня разумная и должна понимать, что в ее положении самое лучшее выйти за хана, чем за этого бродячего босяка. Ведь у него же за душой…

— Друг мой, ты ошибаешься, — оборвал его Наджиб на полуслове. — Чувство, которое дала природа всем людям, человеческое, и оно не чуждо твоей дочери. Ведь верно я говорю?

Саид молча расчесывал бороду. Еретик и в самом деле был кое в чем прав!

— Ты когда-нибудь разговаривал с нею, как отец, как самый близкий и родной человек? Наверное, нет! Так вот, исполни свой долг, поговори с нею ласково. Амаль я знаю, таких девушек надо ценить. Ах, если бы!.. — Наджиб спохватился и замолчал. Он хотел сказать: «Если бы не наши нравы, девушки могли бы жить без чадры, свободно учиться, пользоваться духовными благами культуры, посещать кино, библиотеки, и жизнь выглядела бы иначе». Но разве способен понять это Саид? Тяжело вздохнув, учитель тихо произнес: — Если бы ты опомнился, весь Лагман восславил бы твою мудрость.

Саид волновался: «А вдруг учитель прав? Если Амаль действительно любит Надира, тогда я совершаю непростительный грех?!» Он внимательно, потеплевшим взглядом посмотрел на Наджиба. «Лучше с умным ворочать камни и голодать, чем с дураком распивать шербет и есть жареную курицу», — вспомнилось ему изречение народной мудрости.

— Ну, мне пора, — встал, наконец, Наджиб. — Спасибо, что ты выслушал меня. Мне очень хочется, чтобы ты продумал весь наш разговор наедине со своей совестью. Она лучший советник человека!

— Мир вам, саиб!

— Мир и твоему дому. Ты бедный садовник, я простой сельский учитель. Мы должны помогать друг другу, чем можем, иначе жизнь задавит нас…

Проводив учителя почти до дому, Саид возвратился домой. У порога открытой двери он замер от удивления — дочь сидела на коленях, в молитвенной позе, и, воздев руки к небу, говорила:

— О всевышний, прошу тебя, умоляю тебя, на один миг верни мне зрение, чтобы я могла видеть лицо Надира. За этот миг греха и счастья я готова отдать жизнь, превратиться в бесчувственный камень, в осенний листок, в вечно странствующий бесприютный ветер!

Саид тихо вернулся во двор и, громко кашлянув, снова вошел в комнату.

— Доченька!

— Падар! — воскликнула Амаль и, вскочив с пола, протянула к нему руки.

— Что, сердце мое?

— Правда ли, что таким, как я, возвращают зрение?

Весь охваченный нервной дрожью, Саид обнял дочь, прижал ее к себе.

— Отец, что с вами, вам плохо?

— Нет, доченька, я просто устал от тяжести жизни, очень устал.

«Бедный отец, — подумала Амаль, — как тебе, родной, не устать! Ни отдыха, ни душевного покоя за всю полувековую жизнь. А тут еще мое горе пало несчастьем на твою голову».

— Ведь сегодня пятница, отец, все должны отдыхать, почему же ты работаешь?

— Дочь моя, хан недоволен моей работой. Он упрекнул меня, что сад запущен и я стал невнимательным к работе…

— Теперь он будет придираться к тебе, это обычай господ. Достаточно не подчиниться им в чем-то, и они стараются уничтожить тебя…

— Да, ты, пожалуй, права… О боже, сколько в них зла и до чего безмерна их жадность!

— Ну вот, а ты хочешь, чтобы я сама, по своей воле бросилась в этот костер… — с упреком в голосе заметила Амаль.

— Нет, свет моих очей, я так не хочу. Я думаю только, что у хана тебе легче будет жить. Мне хочется верить, что его предложение идет от аллаха. Иначе почему же он выбрал тебя, а не другую? Разве мало на свете здоровых и красивых девушек?

— Отец! — воскликнула Амаль. — Умоляю тебя, я и слышать не хочу больше о нем…

— Пойми, дочка, лучшей доли тебе не найти. Вчера Гюльшан приходила ко мне в сад и умоляла уговорить тебя.

— О, как устроен этот мир! — стоном вырвалось из груди Амаль. — Каждый, думая о себе, готов утопить другого.

— Не говори глупостей, Гюльшан — хорошая девушка. «Если Амаль будет моей матерью, я сделаю все для ее счастья!» — сказала она.

— Ха-ха!.. — разразилась саркастическим смехом Амаль. — Нет, этого никогда не будет… Никогда!..

— А за Надира готова выйти хоть сейчас?..

Круто поставленный вопрос отца смутил и озадачил Амаль. Она не знала, спрашивает ли он от доброго сердца или только из злости.

— А что вы сами думаете о Надире? — решила она атаковать отца. — Может ли быть такая любовь, как у него? Верите ли вы ему?

Саид сжал губы и в раздумье покачал головой.

— Гм… Верю ли я ему? Может ли быть такая любовь, как у Надира? — повторил он вопрос дочери и после долгой паузы признался: — Сказать по правде, твою мать я любил не меньше, чем любит тебя Надир. И я знаю, что такое любовь! Такая любовь дается самим аллахом, она чиста как ключевая вода и как дух бессмертна. Все это я понимаю, но, если бы… — он запнулся на полуслове.

— Ну, говорите скорей, отец, говорите, что «если бы»? Хотите сказать, если бы Надир был бы ханом и имел бы десяток слуг?

— Нет… нет, не это! — сделал над собой отчаянное усилие Саид. — Если бы ты не лишена была света дня, дочь моя… Я не могу глядеть, как ты будешь бедствовать с детьми на руках. Не думай, что мне нужны от него богатые подарки или выкупы. Мне ничего не надо… И я не собираюсь продавать тебя хану. В душе, которую покупают за золото, землю или отдают за подарки, не бывает человеческого чувства. Она полна холода и смертельной тоски! — Он порывисто обнял дочь за плечи и продолжал, словно про себя: — Да, Наджиб-саиб прав, такую любовь ни за какие драгоценности не приобретешь, она рождается у человека по велению сердца. Но… — спохватившись, что проговорился, он снова взял себя в руки. — Но я не смогу благословить твой брак с этим одержимым. Ты слепа, и ни один врач не в силах изменить того, что предопределено волей аллаха… — Саид тяжело вздохнул и растерянно развел руками.

Единственным утешением для него было только то, что, поговорив с дочерью, он очистил свою душу перед аллахом.

А дочь, подняв к небу свои невидящие глаза, молилась:

— Дай мне возможность увидеть белый свет, свет солнца и луны, зелень садов и краски цветов! Неужели ты так беспомощен и не можешь облегчить мои страдания? Зачем же тогда люди пять раз в день молятся тебе?

Беседа учителя с отцом зажгла в ней веру в силу образованного человека. «Нет, Наджиб-саид должен быть прав. Он все знает, все понимает, он учитель», — думала она.

Амаль было пятнадцать лет, когда она во время сбора урожая тутовых ягод сорвалась с дерева и ударилась головой о землю.

День ото дня она видела все хуже и хуже и, наконец, совсем потеряла зрение. Никто не знал, как помочь бедной девушке. Деревенские знахарки лечили ее травами, молитвами и заклинаниями. Саид то молился у могилы святого Хазрата, то сидел у постели больной дочери и просил у неба милости. Он отрывал от себя последний грош на жертвоприношения, кормил голодных, а сам голодал, смазывал глаза дочери святой глиной. Он купил ее у муллы Башира, вернувшегося из Мекки. Но судьба оставалась жестокой, и никто не смог облегчить участь Амаль.

С тех пор прошло пять лет. Девушка свыклась с мыслью, что, видимо, так угодно всевышнему… Он один определяет судьбу людей. Оставалось только терпеть и смириться с тьмой.

— Может быть, — утешал дочь Саид, — взамен твоим мукам и страданиям в этом мире ты получишь радость и просветление на том свете.

После появления Надира Амаль не желала больше ждать счастья на том свете. Молодое сердце, полное сил, стремилось к солнцу и свету, к свободе и счастью.