– Говорите по-русски! – всякий раз возмущается Надя (моя коллега по цеху), застав меня за очередной беседой с земляками-гастарбайтарами, которые составляют чуть ли не треть штата работников нашей столовой.
– А шо цэ такэ?! – недоумённо вопрошаю я, подыгрывая сотруднице. – ПочЕму?
– Потому! – коротко и сурово разъясняет несознательному товарищу Надежда – Потому что, мы находимся в России!
– А чуваши и удмурты где по Вашему находятся? – невольно вырывается у меня. – А буряты, якуты, калмыки…
Про Татарстан, Башкортостан и Кавказ я сознательно не упоминаю, заранее предвидя, во что может перерасти наш спор.
И вообще, с недавних пор, я заметил за собой одну удивительную странность: то есть, поймал себя на мысли, что всячески стараюсь избегать так называемых щепетильных тем, после которых на душе остаётся привкус какой-то горечи от осознания того, что сколько ты тут не хрипи… сколько ни доказывай, тебя всё равно добьют самым главным аргументом, вот этой самой «кувалдой» – «А потому!»
А посему, предвидя возможные трения, я мгновенно пытаюсь перевести русло разговора в сторону юмора. Ну, люблю я когда люди смеются и улыбаются друг другу!
Прошёл год. Надежда уже свыклась с присутствием иностранной речи в исконно русской столовой, давно махнув рукой на безуспешные попытки перевоспитания. Правда, пару раз, всё-же было… видимо, когда мы чересчур (по её мнению) начинали забываться:
– Вы опять говорите не по-русски?! – приняв патриотическую позу, гневно осведомлялась она.
После чего, уровень громкости и накал восточных эмоций заметно снижался. Минуты на две – три…
Со временем, наши роли с Надеждой кардинально поменяются, и вот, уже я начинаю подначивать над своей коллегой.
– Подай, пожалуйста, нож! – обращается ко мне Надя.
На что я, округлив глаза и в ужасе обхватив руками голову, обращаюсь к Мунире:
– Нет, ты слышала?! Она всё ещё говорит по-русски!!
Постепенно, раздражение сменилось на… любопытство и некую заинтересованность.
Каждое утро, прежде чем отдать на раздачу то или иное блюдо, мы с Мунирой проводим тщательную инвентаризацию продуктов, проверяя последние на свежесть. Мунира – это моя помощница, работающая на «мойке».
Диалог, как правило, немногословный.
– Ин чи? («Это что?» /тадж./) – вопрошает она меня, доставая остатки вчерашних котлет, которые скукожились и высохли до неузнаваемости.
– Партет! («Выбрасывайте!») – коротко роняю я.
– Ина чи? («А это?») – доставая пластиковый контейнер с салатом.
– Ин хам, партет! («Это тоже, выбрасывайте!») – принюхиваясь, выношу безжалостный вердикт. – Ин кўйна…
– Ой, а что ты только что произнёс? – оживляется вдруг Надя, внимательно следившая за нашим диалогом.
– Я сказал, чтобы она выбросила салат… – с недоумением оборачиваюсь к коллеге.
– Нет-нет! Последнее слово повтори, пожалуйста!
– Кўйна… То есть, «старый»… «испорченный».
– А-а… ну, да конечно – загадочно улыбается Надюша, и с восхищением подтверждает. – Надо же, насколько, оказывается, родственны и близки по смыслу и произношению наши языки: и в самом деле – «#уйня»!