В морозный вечер конца 1721 года к зданию Горного управления, бренча колокольчиками, подъехал роскошный санный поезд. Санная карета Демидова, несколько саней с попутчиками, челядью и припасами и конный отряд охраны. Из кареты вылез Акинфий Демидов и, махнув рукой охране, пошел в контору. Татищев сидел в своем кабинете и разговаривал с берг-шрейбером Иваном Федоровичем Патрушевым. Без стука открылась дверь, и на пороге возник Демидов.

— Здравствуй, Василий Никитич! Здравствуй, Патрушев! Что, Татищев, не ждал? Принимай гостя. Сам ко мне не показываешься, так дай, думаю, приеду, авось не выгонит.

Следом за Демидовым зашли два молодца с корзинами, полными припасов. Выставили все на стол и исчезли. Школа!

— Чем уж богаты, как говорится! — заприбеднялся Демидов. — А то поедем на природу-волюшку. У меня все с собой. И бабы, и балалайки… Погода-то, ты посмотри! А не хошь, так здесь давай!

— Так кто гость, а кто хозяин? — Патрушев посмотрел вопрошающе на Татищева. Тот развел руками, мол, что тут поделаешь?! Иван Федорович встал, придерживая сохнущую правую руку.

— Я, пожалуй, пойду, Василь Никитич. Посмотрю в канцелярии отчеты.

— Что ж, иди, Иван Федорович, принимай с Блюэром дела. Я попозже к вам подойду.

Патрушев вышел. Демидов ухмыльнулся ему вслед.

— С этим не много попируешь. Вот ты другое дело! Орел! — и, выдержав небольшую паузу, переспросил: — Так ты что, Василий Никитич, уезжать куда собрался? Не в Кунгур ли? А то давай, поехали вместе.

— Нет, в Петербург. Здесь дольше сидеть да ждать мочи нет.

— Что, не под силу ноша оказалась? Оно понятно: заводами управлять — не из пушечек палить. Тут талан иметь надобно. И нутро железное.

— Ты, Акинфий Никитич, что, опять за старое? Я-то уж подумал было, что ты по делу по какому приехал али просто подобру.

— Да не обижайся ты, не обижайся. Я ведь серьезно говорю. Обидеть не хотел. Оно и вправду нелегкое дело — заводы-то поднимать. В особицу после горе-предшественников.

— А я их не виню. Что они в одиночку сделать могли? Тут нужно не латать старье, а строить по-новому, с большим заделом. Да вот только ни сибирское горное начальство, ни Берг-коллегия не принимают никаких решений. Горное начальство валит на Берг-коллегию, та — на Сенат… то им медь подавай, то серебро. Я понимаю: только закончилась война со шведами. Казне нужно чеканить деньги. Но и железо и чугун — это ведь не просто деньги. Это огромные деньги. Здешнее железо лучше олонецкого. Его в Европе с руками оторвут. Надо все силы на развитие железоделательных заводов бросать, а мы все ни тпру ни ну. Я на свой страх начал строить исетский завод. Но начать — это полдела. Нужны люди, мастера, средства. А у меня всего этого нет. А надо. Ох как надо, Акинфий Никитич! Потому и рвусь в столицу. Потому-то у меня и к тебе, Акинфий Никитич, разговор есть.

— Да я завсегда рад деловому-то разговору, — ответил с готовностью Демидов.

Татищев расстелил на столе карту. Демидов предложил вино и закуски. Татищев недолго подумал и согласился. Так, за трапезой, и потекла беседа.

— Задумал я вот здесь плотину ставить. Завод будет на сорок молотов. — Татищев ненадолго замолчал, видно, обдумывая, стоит ли откровенничать с гостем, и продолжил: — Вот за тем и в столицу поеду. Город-крепость хочу заложить. Будет здесь центр горного Урала. Железная кладовая России. Отсюда империя силу брать будет. А окрестные заводы переоборудовать нужно будет, перестроить заново. Так думаю.

Демидов внимательно всмотрелся в карту:

— Что ж, мысли достойные. И место хорошее. Зоркий глаз у тебя, Василий Никитич. Если плотина выстоит, считай, что победа за тобой. Завод поставить немудрено, хотя на сорок молотов я и не слыхивал, чтобы где-нибудь было. Плотина — вот главная закавыка. Тут, брат, не оплошай, а не то всему делу конец.

— Найдутся ли у тебя, Акинфий Никитич, хорошие мастера плотинные да молотовые?

— Так для хорошего человека не только плотинные найдутся. Для хорошего человека, Василий Никитич, у меня все найдется. Коли мы с тобой дружить станем, будешь ты жить не тужить, да и деткам на прокорм останется. Да ты давай, давай пей да закусывай. Поди, впервой демидовские разносолы-то вкушаешь! Ты Никитич, и я Никитич. Давай уж не обижай тезку.

Татищев не обижал.

— Я тебе, Василий Никитич, без обиняков, напрямую скажу. Вижу я, человек ты не сказать что богатый, а у тебя ведь детки есть. Дочку определить надо, сынок подрастает. Ты уж прими от меня, от всего сердца, по-дружески. Я-то не обеднею, а тебе, глядишь, помогу. Держи!

Демидов достал со дна корзины сверток. Подал Татищеву.

— Бери, не погнушайся. Да давай подружим с тобой. Хватит нам собачиться. Ты одно пойми: без меня тебе не сдюжить. Нешто сам не понимаешь?

— Спасибо тебе. Но денег не возьму. Убери, если не хочешь поссориться. Дружить я согласен. А помощи от тебя ох как надо мне. Я и советом твоим не погнушаюсь. Только денег мне больше не предлагай. Не то дружба врозь!

Демидов, видя непреклонность Татищева, разочарованно убрал деньги.

— Ну, как знаешь. Но коли надо будет — проси, сколько требуется. Так дам…

На крыльцо Горного управления вышел Демидов и молча сел в карету. Феоклистов проворно прыгнул за хозяином. Усевшись напротив, посмотрел вопрошающе.

— Не взял, — сокрушенно изрек Демидов. — Что за человек! У всех берет, а у меня не взял.

— Может, мало дали?

— Да он даже мельком не глянул на деньги. Будто и не было их вовсе.

Демидов достал из-за пазухи сверток.

— Да за такие деньжищи я в Петербурге пол-Берг-коллегии купил. А этот нос воротит. Нет, не взять его деньгами. Осторожен шибко. Пойдем по-другому. Отпишем в Санкт-Петербург, что берет взятки. Пока разбираться будут, глядишь, еще что-нибудь придумаем. Город он хочет тут строить. Столицу горную. А нам оно надо?

— Свят, свят, свят, — перекрестился Феоклистов, — у нас-то под боком да столицу, с генералами да начальниками… пронеси, Господи!

— Вот и я о том же!

— Хозяин! А может, отписать, что хлебные обозы задерживает. Народ, мол, ропщет, на работу не выходит. А так не далеко и заводы остановить. Военные заказы срываются? Срываются! Мужики, мол, голодные отказываются караваны по Чусовой вести. А пушки, да ядра, да гранаты, поди, ох как сейчас государю нужны.

— Молодец! Башка! Петр Лексеич нынче к персидскому походу готовится. А этот афронт ему весьма некстати будет. Он только что благодарственное письмо мне прислал за припасы воинские да за лес корабельный для петербургских верфей. Так что в самый нужный момент и ударим по Татищеву. А главное, скажем, что взятки берет. Ох не любит царь-батюшка мздоимцев, ох не любит! Матвея Петровича Гагарина, князя, губернатора сибирского, повесил за воровство. А тут — капитанишко. Тьфу ты! И следа от него не останется!

— А поди потом докажи, что не брал!

— Ну да, то ли он украл, то ли у него украли, а запашок-то пойдет. Задымится земля у Васьки под ногами. Верно, верно все складывается. Ты это, как домой вернемся, снаряди обозишко в Петербург, к Апраксину. Дам еще денег да письмо ему отпишу. Сам и отвезешь. Пусть в Берг-коллегии поправит кого надо, а заводу здесь не бывать! Эх, да и с Петром Лексеичем пускай поговорит про капитанишку нашего. Сделаешь все, а следом за тобой и сам поеду. Надо с государем лично поговорить. Но только опосля Апраксина. Ну, каково!

— Голова ты у нас, Акинфий Никитич! Тебе бы в столицах заседать да Расеей править.

— А я что делаю?

Демидов самодовольно расхохотался. Феоклистов подобострастно подхватил. Демидов вгляделся в окно кареты.

— Вон видишь, впереди, поляна на взгорье? Вели туда править. Здесь гулять хочу!

Феоклистов открыл окошечко на передней стенке кареты и крикнул кучеру, чтобы брал вправо на подъем. Демидовский обоз въехал на поляну. Из саней на нетронутый снег вывалились веселые, разбитные девки и мужики, степенно сошла челядь. Демидов вылез из кареты, с одобрением оглядел выбранное место и скомандовал:

— Ставь шатры, жги костры! Здесь гулять будем!

Вся команда ответила отчаянным гвалтом. Девки завизжали от предстоящего удовольствия, мужики — от пьянящего приволья и изобилия водки. Челядь молча и проворно бросилась исполнять приказ хозяина.