В январе 1722 года Татищев выехал в Санкт-Петербург. Узнав по дороге, что Петр уехал в Москву, на торжества по случаю долгожданного мира со шведами, свернул в старую столицу. Но Петра там не застал. Тот уехал осматривать олонецкие заводы. Тогда же Татищев узнал о жалобе Демидова, поданной на него Петру. Видимо, из-за нее Петр и приказал придержать Василия Никитича в Москве. Встреча состоялась только в середине марта.

Татищев вошел в кабинет Петра. Петр встал из-за стола и вышел ему навстречу.

— Здравствуй, Татищев! Приказал я задержать тебя в Москве до моего приезда. Садись, рассказывай. Что там у тебя на уральских заводах? Отчего с Демидовыми тяжбу затеял?

Петр сел за стол, Татищев — в кресло, напротив.

— Петр Лексеич, государь-батюшка! Заводы казенные нашел я в великом запустении и упадке. Людей не хватает. Мощности малые, хотя руд в округе в достаточности. Нашел я место под новый завод, да под такой, каких Европа не видывала. На сорок молотов. Махина! Уже и под плотину место разведал и подготовку начал к строительству. А теперь Берг-коллегия их строить не велит. Отписали, мол, железных заводов везде довольно! Поскольку государственная коллегия о моем достоинстве или в другом чем имеет сумнение, того ради прошу, чтобы повелели послать вместо меня туда кого иного…

Петр, не дав ему договорить, произнес:

— Экий ты быстрый. Чуть не по-твоему вышло, так и в кусты. А кто дело до конца доводить будет? Железоделательные заводы нам весьма нужны. Берг-коллегию мы поправим. Вот Брюс из Европы вернется, сам с ним говорить буду. Уральский металл достоинство высокое имеет. Мне нужны надежные пушки, гранаты, ружья, якоря, да всего и не перечесть. На уральских заводах нужно всеми силами расширяться. Жизнь сама заставляет.

— Государь! Я за ради отечества и Вашего Величества жизни не пожалею, но при отношении таком руки опускаются.

— С Демидовыми что у тебя? Что писал мне — правда?

— Правда истинная, государь! С весны 1721 года своих людей в Невьянск стал посылать. А в ответ: «Указам из губернии послушны не будем». Демидовы закусили удила, не слушают и не принимают меня. Забирают к себе руду, добытую на казенных рудниках для государственных заводов, сами рудники захватывают, грабят караваны, солдаты демидовские избивают крестьян и рудознатцев, посмевших работать на меня. Бывает, что и до смерти. Курьеры, что посылал с депешами по каждой такой «противности», пропадают в лесах. Демидовские десятину не платят. И вообще самовольство повсеместно творят.

Петр встал, отошел к окну, остановился, задумавшись.

— Да, обвинения серьезные. Тут с наскока не разобрать. А надобно. Дело ждать не может. Мне недосуг с вами разбираться. В поход персидский готовлюсь. Надо прокладывать торговые пути в Среднюю Азию и Индию. Взгляни-ка на карты. По твоей части.

Петр жестом пригласил Татищева к столу, на котором были разложены несколько карт. Татищев с интересом стал их рассматривать.

— Изрядно, государь. Хорошая работа! Пожалуй, что и сам бы лучше не сделал.

— Ладно, не скромничай. Твою сметку в этом деле знаю, потому только и показал.

Петр повел пальцем по карте:

— Сам с пехотой и артиллерией из Астрахани на кораблях пойду и высажусь в междуречье Терека и Койсу. Конницу отправлю сухопутным путем через моздокские степи…

— Петр Лексеич! Возьми ты, ради Бога, меня с собой! Нешто капитан артиллерийский в твоих баталиях не сгодится?!

— Спасибо, Татищев, за рвение твое. Послужил ты мне под Нарвой, в Полтавском сражении участвовал. Помню все. Твое нынешнее назначение не менее важным будет. Тебя вместо любого артиллериста поставить могу. А вместо тебя, думаю, ни один артиллерист не справится. Ты мне нужен на уральских заводах.

Петр снова подошел к окну.

— Как твои успехи в истории российской? Не бросил этого занятия?

— Времени не хватает, государь. Но пишу понемногу.

— Это хорошее дело. Нужное. Не бросай его. И проект твой по межеванию земель российских я помню. Ты с ним ко мне приходил в году, — Петр на мгновение задумался, — в одна тысяча семьсот девятнадцатом.

— Государь, все помнишь!

— Помню, Татищев, помню. Тогда недосуг было — Карла шведского добивать надобно было. Теперь вот — шаха персидского потеснить. Из похода вернусь — напомни мне. А сейчас думай о том, как славу российскую металлом уральским преумножать.

— Значит, мне возвращаться?

— Пока побудь в Москве. По вашему с Демидовыми делу велю розыск учинить. Вижу, что чехарда эта сильно делу мешает. Пора ей конец положить.

Татищев встал, понимая, что аудиенция закончена. Петр поглядел в окно и неожиданно повернулся к нему:

— А правду сказывают, что взятки берешь?

— Беру, — ответил Татищев, — но в этом ни перед Богом, ни перед Вашим Величеством не погрешаю. Ведь если судья решает дело по справедливости, то он вполне заслуживает благодарности, и думаю, противиться тому не следует, ибо, не получая ее, судья станет меньше стараться. И потом, беру только по окончании дела, а дело чиню по закону и совести, без предпочтений.

— Ты забыл, что для доброго судьи служба есть священный долг, причем ему и в мысль не приходит временная корысть, и что ты делаешь из мзды, то он делает из добродетели.

Татищев не ответил. Что тут можно сказать. Последнее слово всегда за государем.

— Иди, Татищев. В деле твоем я разберусь. А пока будь в Москве и жди вестей из Берг-коллегии.

Татищев кивнул и, развернувшись, вышел из кабинета. Петр поднял со стола колокольчик и позвонил. В дверях вырос секретарь.

— Чего изволите, государь?

— Отправьте срочно на Олонец к де Геннину моего порученца. Пусть немедленно выезжает в Москву. Как прибудет — сразу ко мне. Ступай.

Петр вернулся к окну, глубоко вздохнул и стал смотреть на весенний Кремль. А видел, может, и совсем другое, кто знает…